Текст книги "Трактат о хорошей работе"

Автор книги: Тадеуш Котарбинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Расторопнее всего обычно действует тот, кто не только не торопится вызвать такой импульс, но, пожалуй, максимально медлит с ним. Это случается тогда, когда, как говорится, время «работает на нас», когда, например, силы противника с течением времени сами ослабевают или слабнут в большей степени, чем наши, либо когда коэффициент превосходства наших собственных сил, вначале ничтожно малый, с течением времени растет. Вот один из наиболее распространенных типов шахматной партии: какая-либо из сторон – предположим, белые – получает превосходство в одну пешку. В это время белые еще не помышляют о немедленном создании матовой комбинации, а откладывают момент решающей атаки до того времени, когда ничтожное преимущество лишней пешки станет преимуществом, достаточным для победы. А до этого дело дойдет, когда путем разменов обе стороны до такой степени сократятся в числе, что на шахматной доске останется минимум фигур. В битвах древнего мира часто встречаются подобные случаи и подобный способ решения: сторона, имеющая вначале небольшой численный перевес, стремится к истреблению противника, чтобы в конце решить бой в свою пользу, превратив небольшое численное превосходство в большое.

Итак, метод затяжки – это лишь частный случай правила выбора соответствующего места и времени, а в еще более общей форме – создания выгодного соотношения различных обстоятельств и соответствующей обстановки, такого выбора, чтобы именно в этой, а не в другой обстановке начать решающее наступление. К методу затяжки часто прибегает охотник, оттягивая момент выстрела, пока достаточно не приблизится к глухарю или пока летящая навстречу птица не окажется достаточно близко. И рыбак не подсечет удочки, пока не убедится, что рыба взяла наживку.

Интересные примеры применения метода затяжки можно наблюдать в технике ведения спора. Выжидают момента, когда выскажутся все другие, и берут слово в самом конце, когда уже никто из противников не сможет дать ответ и когда этот последний выступающий будет располагать всеми данными о высказываниях участников дискуссии и обо всем, что они могли использовать для обоснования своих положений. Тогда уже нетрудно найти в их рассуждениях слабые стороны. (Кстати, обратим внимание еще на одно из самых основных положений техники борьбы: наносить удары по слабо защищенным местам и таким образом истощать резервы сил противника даже в том случае, если слабо защищенные места борющейся целостности не являются особенно важными элементами с точки зрения взаимосвязи этой целостности.) Обычно не очень трудно развить аргументацию, против которой в этих высказываниях не содержится достаточных контраргументов, и склонить инстанцию, разрешающую спор, высказаться в пользу защищаемой таким образом доктрины или программы.

Мы используем пример кунктации в споре, чтобы попытаться несколько углубить сущность понятия победы. Когда наступает момент победы в споре? Тогда ли, когда противник высказал перед судебной инстанцией свой последний аргумент и начиная уже с данного момента не имеет права вновь взять слово по данному спорному вопросу? Ведь с этого момента он лишен свободы действий, а мы определили, что это отличительный признак победы. Или же тогда, когда был дан ответ перед решающей спор инстанцией на аргументы, выдвинутые противной стороной, все-таки продолжающие действовать на эту инстанцию даже тогда, когда высказавшая их сторона перестала говорить? Или, наконец, победа была одержана, когда суд вынес приговор, разрешив спорный вопрос?

Эти и подобные им сомнения в борьбе вообще вынуждают различать в ее конечной фазе три момента. Во-первых, момент, начиная с которого противник уже не может предпринимать действий, имеющих значение для спорного дела. Во-вторых, момент, когда силы, введенные противником в действие, оказались уравновешенными силами другой стороны, так что начиная с этого момента они уже перестают действовать в направлении, противоположном нашим намерениям. В-третьих, момент, когда возникло то положение, которое являлось в споре нашей целью, противоположной цели противника, такое состояние дел, ради которого мы вели борьбу.

Мы считаем, что будем ближе всего к повседневной практике, если свяжем понятие победы со вторым моментом. Такая интерпретация будет полностью соответствовать приведенному выше определению победы. Дело в том, что только в этот момент оказываются парализованными усилия противника. Бой за овладение городом продолжается даже тогда, когда противник отошел, создав очаги пожаров на периферии, и бой, следовательно, продолжается до тех пор, пока не погаснут пожары, угрожающие охватить весь город.

С другой стороны, существенным для принятого понимания победы является тот факт, что можно одержать над противником победу, но, несмотря на это, не достичь цели, за которую велась борьба, так как преодоление чужих противодействий – это только частичное условие реализации цели спора. После преодоления противодействия противника приходится нередко хорошенько потрудиться, чтобы достичь цели. Это, может, и удастся, но можно и потерпеть неудачу.

В нашем примере победа над противником была одержана в момент, когда перед судом были опровергнуты все аргументы противника. Однако если мы боремся за выгодный нам приговор, тогда одно опровержение аргументов противника может оказаться недостаточным. Нужно еще представить суду некоторые другие соображения, чтобы склонить выносящую приговор инстанцию решить дело в нашу пользу. Если бы это нам не удалось, суд мог бы, например, отложить принятие решения и прекратить дело или даже, руководствуясь соображениями, не обсуждавшимися в ходе спора, решить спорный вопрос в пользу противника, несмотря на нашу победу, одержанную в процессе дискуссии.

Как мы уже отметили, метод замедления в известной степени противоречит методу свершившегося факта. Это происходит хотя бы потому, что замедление состоит в откладывании момента начала активных действий, тогда как, чтобы поставить перед свершившимся фактом, следует торопиться опережать события. Ясно, каждый из них хорош для своих целей: первый – для одних, второй – для других, но никогда – оба метода вместе по отношению к одной и той же задаче. Так, например, тот, кто желает придать своим аргументам значение решающих, целесообразно поступает, руководствуясь требованием замедления, оставляя за собой возможность усиления аргументации в самом конце дискуссии. Те, кому важно, чтобы участники дискуссии скорее приступили к данной, а не к другой теме, должны сразу же, в самом начале, приковать к ней внимание участников дискуссии, применяя для этого метод свершившегося факта: тогда противники данной темы вынуждены будут прилагать усилия, чтобы отвлечь от нее внимание собравшихся и заменить ее каким-либо другим вопросом, подлежащим рассмотрению в данной аудитории.

Поскольку в качестве существенного элемента в понятие замедления включается откладывание действия на более позднее время, постольку оно приближается к методу угроз, хотя последний чаще всего является применением потенциализации. Напомним, что потенциализация основана на том, что вовсе не обязательно выполнять данное действие, достаточно продемонстрировать его возможность. Таким образом, угроза противнику в борьбе основывается на демонстрации возможности нанесения ему удара. Предупреждение противника о выполнении неблагоприятного для него действия в том случае, если он сам не выполнит определенного неблагоприятного для себя действия, составляет основу принуждения. Это бывает реальная угроза, когда возможность угрозы существует на самом деле, когда мы ее, например, сознательно создали, угрожая противнику гибельным для него окружением, осуществимым на практике. Это будет частным случаем потенциализации.

Но угроза может быть и призрачной, когда мы вводим противника в заблуждение, вызвав у него опасение, а то и просто убеждение в том, что мы можем нанести удар, хотя в действительности это не так: угрожаем игрушечным револьвером, а противник думает, что настоящим. В обоих случаях данный прием в общем экономичен, так как угроза достигается недорогой ценой. В случае угрозы, подкрепленной действительными возможностями выполнения действия, она, как правило, требует меньшего расхода сил, чем при выполнении данного действия (угроза бомбардировки требует несравненно меньших сил, чем сама бомбардировка).

Случается, что государство оказывает на соседа давление, сосредоточив на его границе вооруженные и готовые к вторжению войска. Это применение угрозы, а следовательно, потенциализация действий агрессии. В другом случае угрожающее государство не идет дальше демонстративных приготовлений, которые позволяют сконцентрировать войска на границе. Это в некотором роде потенциализация второй степени. Наконец, вместо фактического увеличения производства оружия переоборудуются предприятия, производящие другие товары, для возможно быстрого переключения их на производство оружия – тогда применяется еще более изощренная потенциализация. Фиктивная угроза также обходится угрожающему дешевле, чем возможный иной способ, к которому он вынужден был бы прибегнуть, если бы она не дала результатов (чем, например, применение физического насилия по отношению к непрошенному гостю, которого мы раньше пытались изгнать, угрожая детским револьвером).

С точки зрения экономичности действий угроза в той или иной форме обладает тем достоинством, что может быть многосторонней. Например, произвести выстрел из револьвера можно лишь в одном направлении, тогда как угрожать таким выстрелом можно одновременно в разных направлениях. Отметим, наконец, хотя это и само следует из определения, что рассматриваемое здесь праксеологическое понятие угрозы в принципе не связано с возбуждением испуга, с готовностью нанести бедствие в случае сопротивления и т.д. Все это – атрибуты специальных видов борьбы, трагической борьбы, тогда как наше понятие угрозы в равной мере применимо к разнообразным другим видам борьбы, например к спортивной борьбе или к интеллектуальному спору. Так, играя в бридж, можно, не выкладывая туза, а просто сделав вид, что он у нас на руках, принудить противника отдать взятку. Точно так же и в шахматах: вместо того чтобы самому брать прикрывающую короля фигуру, можно вынудить противника к тому, чтобы он убрал этот заслон, угрожая ему взятием данной фигуры, если она не уйдет с этой позиции.

После всех этих рассуждений, вероятно, нетрудно будет понять сущность приема, который мы обычно характеризуем, пользуясь выражением «стрелка весов». Соответствующая обстановка возникает особенно часто при голосовании, выборах, прениях в законодательных органах капиталистических стран с парламентарным строем и т.д. Данный действующий субъект – индивид или коллектив, например парламентский клуб, при известном стечении обстоятельств может сыграть решающую роль и получить для себя серьезные выгоды. Пусть это будут, например, выборы. Если бы наш индивид (либо коллектив) рано отдал свой голос, никто бы не считал нужным как-либо поощрять его, даже если эти голоса вместе с голосами других субъектов составили бы решающее большинство. Сметливость подсказывает, что в такой обстановке не следует спешить с голосованием (кунктация!), пока не станет ясным, как проголосовали другие. Если же окажется, что голоса за данную кандидатуру уравновешиваются голосами против нее, то позиция, которую займет эта ловкая группа, окажет решающее влияние на результаты выборов, она сыграет роль «стрелки весов». Угрожая же и той и другой стороне отдать свои голоса за данного кандидата либо против него, она получит от той или другой стороны, а иногда и от обеих сторон помощь в реализации своих собственных целей в других спорных вопросах, помощь, которую оказывают, чтобы предотвратить неблагоприятное голосование этой ловкой группы.

При таком поведении важно, чтобы противник не знал о предварительном решении стороны, которая борется с ним, не знал ее намерений. Об этом мы хотели, в свою очередь, поговорить. Данная борющаяся сторона заинтересована в том, чтобы знать о противнике как можно больше и в то же время чтобы противник имел по возможности скупые и путаные сведения о ее намерениях. В таком случае данная сторона будет иметь возможность наилучшим образом рационализировать собственные планы, а противник окажется вынужденным совершать практические ошибки. Отсюда, между прочим, следует требование: захватить противника врасплох или действовать неожиданно для него.

Вот внезапно вылетает из леса эскадрон кавалерии, атаковав артиллерийскую батарею, которая спокойно передислоцируется в тылу фронта. Поражение! Вот судебный следователь при рассмотрении уголовного дела показывает заподозренному в преступлении оторванную пуговицу от его пиджака, найденную на месте преступления, ту пуговицу, которая оторвалась во время стычки и теперь неожиданно свидетельствует о правильности обвинения. Застигнутый врасплох преступник окажется в замешательстве и начнет путаться в показаниях. Вот, наконец, в ходе дискуссии неожиданно поступает сообщение о новом важном факте, неизвестном противнику. Но, может быть, мы приводим слишком уж много примеров для того, чтобы наглядно представить сущность захвата врасплох, этого хорошо известного и широко применяемого приема.

Стоит уделить немного внимания парадоксу захвата врасплох, основанному на том, что нередко оказывается выгодным отступить от рационального в своей основе хода действий, рекомендованного стратегией данного вида борьбы, чтобы именно таким путем застигнуть противника врасплох. Неумелый игрок иногда может застать врасплох мастера неожиданным шагом, и даже одержать победу. Мастер подготовился к чему-то другому, ожидал со стороны противника рациональное поведение и в соответствии с этим предположением построил свои действия и планы, которые в связи с фантастическим, нерациональным поведением противника стали противоцелесообразными и привели к проигрышу. То, что случайно и неожиданно приходит к профану, мастер время от времени делает нарочно: он вводит противника в заблуждение, делая ход, не соответствующий принципам хорошей игры. Противник, поскольку он верит, что имеет дело с сильным игроком, будет полагать, что его ход был сделан в соответствии с известными ему принципами, ошибочно оценит всю обстановку и потерпит поражение.

Внезапность составляет лишь частный случай введения в заблуждение. Мы не намерены углубляться в рассмотрение многообразия приемов этого способа, но считаем, однако, что следует подчеркнуть возможность применения на практике прямо противоположного приема: когда одна из борющихся сторон проявляет заботу о том, чтобы противоположная сторона была хорошо проинформирована о ее намерениях и действиях. Это вызвано тем, что шаги осведомленного противника легче предвидеть, что позволяет рационально, целесообразно бороться с ними. Более того, умело ведущий борьбу субъект нередко вынуждает противника к определенному поведению не только для того, чтобы поставить последнего в неблагоприятное положение, но и для того, чтобы иметь возможность предвидеть его действия.

Таким образом, обеим сторонам навязываются определенные действия, а вершиной успеха следует считать случай, когда удается поставить противника в условия, в которых остается один выход. Этому нередко способствует информация о собственных действиях.

В связи с последними замечаниями скажем, наконец, несколько слов о парадоксе бегства. Может показаться, что убегающий находится в односторонней практической зависимости от преследующего. Но именно он определяет направление, а в известной степени и темпы преследования, и если он умело пользуется этим, то сумеет обмануть преследующего. Так зачастую происходит в случаях побега – как фактического, так и его имитации. Возникает вопрос, можно ли рассматриваемый прием, т.е. прием заманивания преследующего в ловушку, обобщить, отделив его понятие и вообще понятие побега и преследования от принципиальной связи с действием на определенной территории. Несомненно, в переносном смысле можно говорить, например, об отходе от темы в том либо другом споре или что ферзь в шахматной игре ушел из-под удара. Попытаемся сделать обобщение.

Оборону можно вести различными способами. Можно обороняться, предприняв контрнаступление. Тогда мы имеем дело со столкновением. Можно обороняться, поставив заслон на пути наступления противника, сорвав таким образом осуществление целей этого наступления. Можно, наконец, отступить или не дать осуществиться цели наступления, оставив поле борьбы, а под полем борьбы мы понимаем стечение обстоятельств, в которых она протекает. Упомянутые обстоятельства могут быть самыми разнообразными, как, например, место, момент, круг зрителей или слушателей, состав институции, решающий спорный вопрос, род оружия и т.п.

Оставление поля действия – это такое действие, в результате которого мы перестаем присутствовать при данных обстоятельствах. Бегство же в обобщенном смысле – это отступление перед наступлением противника, например путем отхода с места, неявки на судебный процесс при данном составе судей, несогласия со сроком разбирательства, оспаривания выбора рода оружия при обсуждении условий поединка, уклонения от дискуссии по данному специальному вопросу и т.п. Возможно, было бы лучше связать такое общее понятие отступления с термином «уклонение от борьбы» и так обобщенно понятое бегство назвать, пожалуй, очередным уклонением от борьбы, а о бегстве и отступлении говорить только в случае оставления местности. Но это уже терминологическая проблема. Для решаемой нами проблемы существенным является то, что этот прием можно, как нам кажется, признать общим приемом – если кому-нибудь больше нравится такое выражение – в случае уклонения от борьбы. Ведь можно, например, отказываться от каждого из предложенных арбитров в суде и, в конце концов, довести противную сторону до того, что она выдвинет неблагоприятную для нее кандидатуру. Можно уклоняться от решения спора посредством анализа фактов, ссылаясь, например, на соображения некомпетентности, и достичь, наконец, того, что противник сам начнет вдаваться в пагубный для него анализ фактов из области, которую он плохо знает, но в которой мы чувствуем себя сильными.

Мы не намерены продолжать обзор приемов, применяемых в сфере негативной кооперации. Это слишком обширная проблема и, насколько нам известно, во всем объеме не рассмотренная, хотя по технике вооруженной борьбы опубликовано много выдающихся работ. Как в этих работах, так и в других встречаются отдельные высказывания, выраженные в такой общей форме, что могут быть отнесены к любому виду борьбы. Мы прежде всего отобрали приемы, поражающие своей парадоксальностью и составляющие собрание возможных ответов на вопрос, как можно победить, располагая меньшими по сравнению с противником силами. При этом мы стремились обратить внимание на то, почему техника борьбы представляет такой интерес для праксеолога. Именно борьба является той формой деятельности, где люди нарочно затрудняют друг другу достижение целей, усиливая давление принудительных ситуаций, критических положений, ситуаций с единственным выходом, и поэтому вынуждают участников отрицательной кооперации находить все более тонкие способы ведения дела. В этой области применяются, разумеется, всевозможные общие виды улучшений, пригодные во всяком действии, а не только при негативной кооперации, такие, например, как инструментализация: африканские пигмеи, вооруженные дротиками, побеждают огромную гориллу и убивают гигантского слона.

В заключение рассуждений о технике борьбы не лишним будет указать на отношение борьбы к солидарному взаимодействию, на отношение негативной кооперации к позитивной кооперации. Прежде всего борющимися сторонами (или одной из борющихся сторон) могут быть коллективы. Такой коллектив, применяя в отношении противника приемы и методы негативной кооперации, должен стремиться к тому, чтобы его собственные действия соответствовали принципам позитивной кооперации. Более того, именно у борющихся коллективов с особой отчетливостью видна потребность в организованности как следствие принудительных ситуаций, вытекающих из сущности борьбы вообще либо из особенностей данного конфликта.

И здесь выявляется другая сторона соотношения двух начал – взаимодействия и борьбы. Некоторые элементы с характерными признаками борьбы входят в состав действий некоторых членов коллектива по отношению к другим его членам. Ибо чем же, если не своего рода борьбой, является руководство исполнителями с помощью приказов. Один греческий военачальник говорил, что солдат должен бояться собственного командира больше, чем противника. И что бы ни говорилось против этого, одно все же остается верным: оно хотя и гиперболически, но в основном правильно характеризует отношения между командирами и подчиненными как известную форму борьбы внутри коллектива, которая обусловливает его «исправность» во внешнем солидарном действии.

Подобные отношения мы видим в школах. Общей целью преподавателей и учащихся в данном учебном заведении является подготовка известного числа воспитанников, компетентных в определенных отношениях. Достижение этой цели сопряжено с возникновением и развитием внутренней борьбы. Соревнование учеников, хотя и играет важную роль в практике многих учебных заведений, тем не менее не является адекватной формой этой борьбы. Существо дела здесь больше выражается принуждением учеников к усилиям, созданием для них принудительных, даже критических ситуаций. Преподаватели стремятся создать ученикам учебные трудности, ученики прилагают усилия к тому, чтобы освободиться от этих трудностей. А суровый экзамен обычно слишком хорошо напоминает поединок судебного следователя с индивидом, заподозренным в преступлении, напоминает, следовательно, форму кооперации, имеющую характерные признаки борьбы. Точно так же обстоит дело и в спорте, где общая цель, которая делает всех спортсменов коллегами, достигается посредством взаимной борьбы, состязаний, игр, которые как бы подражают вооруженной борьбе и являются формами борьбы в нашем общем значении этого слова.

Итак, проблемы техники борьбы связаны с проблемами техники положительного взаимодействия самым различным образом: к тем и к другим ведут общие проблемы «хорошей работы» в применении к коллективным действиям. И это становится совершенно понятным, если уяснить себе, что в большинстве случаев обе борющиеся стороны связывают не только определенные спорные вопросы, но и некоторые общие цели^[32]. В румынском городе Яссы есть колодец – по крайней мере, он был там несколько десятков лет назад,– на котором имеется надпись, гласящая примерно следующее: «Враг, если ты захватишь город, не уничтожай этого колодца: помни, что вода из него пригодится не только нам, но и тебе». Вот показатель того, как иногда складываются отношения. Цели борющихся сторон часто относятся между собой не как «A» и «не A», а как «A» и «B», а также как «не A» и «B»; в данном случае они хотя и не сходные, но и не совсем противоположные, так как одна из них не равнозначна отрицанию второй, хотя обе содержат звенья, являющиеся взаимными отрицаниями.

Мы позволим себе высказать предположение, что людям лучше бы жилось на свете, если бы во всякого рода борьбе они больше считались с тем, что в ней есть ценного для обеих борющихся сторон. Легко найти элементарные примеры таких общностей в вооруженной борьбе: сохранение пленных, неприкосновенность парламентеров, неприкосновенность госпиталей, неприменение известных родов оружия и т.д. Горячность в борьбе основывается именно на том, что обе стороны, приковав свое внимание лишь к «A» и «не A», к своим взаимно противоположным целям, перестают считаться с «B» – с тем, что для обеих сторон является общим.

Один крестьянин рассказывал, что однажды он убил палкой на поле двух больших ястребов, которые до такой степени увлеклись дракой, что даже не реагировали на приближение человека, вооруженного палкой, смертоносной для обоих.

Последнее замечание, кроме чисто праксеологического содержания, заключает в себе также и некоторый эмоциональный оттенок. Конечно, имея дело с темой борьбы, трудно не затронуть каким-либо образом сердце, совесть, даже в том случае, если понятие борьбы взято во всей его общности и рассматриваются в основном только технические условия «исправности». Конечно, рассматриваемая так обобщенно борьба не содержит в себе признаков угрозы кому-нибудь, признаков по крайней мере приложения усилий к тому, чтобы сделать кого-либо несчастным, а самые ловкие хитрости, ловушки и «волчьи ямы» шахматной игры не имеют в себе ничего общего с обманом и беззаконием. Но беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть, захватнические и враждебные акты агрессии, интриги и шантаж тоже являются частными случаями борьбы, понимаемой в наиболее общей форме. Поэтому общие ее приемы находят применение и там, и здесь, а тот, кто обучает искусству борьбы вообще, кто помогает овладеть ею, косвенно становится соучастником ее возможного применения.

На это можно сказать лишь следующее: техника борьбы, как и любая техника, может применяться с пользой для людей или использоваться им во зло. Но мы считаем, что всеобщая польза от честного сознательного применения ее техники значительнее, чем вред, который принесут результаты употребления этой техники нечестными людьми. Важно также и то, что знание приемов, применения которых в борьбе можно ожидать со стороны противника, вооружает в известной степени честных людей в борьбе против таких методов.

XIV. Умственный труд

Применение некоторых положений праксеологии к умственной деятельности порождает ряд проблем, которые мы хотели бы здесь рассмотреть. Прежде всего, мы должны уяснить, что элементы умственного характера входят в состав каждого действия, ибо в каждом действии содержится произвольный импульс, направленный к достижению какой-то цели, а это означает, что действующий субъект не только делает движение, но и осознает цель своего движения, что, несомненно, является умственным элементом. Следовательно, неразумно делить человеческие действия на физические и умственные, так как нет физических действий без умственных элементов. Однако ничто не мешает нам систематизировать действия, а следовательно, и работы, в соответствии с долей участия в них умственных элементов.

Например, если сравнивать работу на сенокосе с написанием статьи, то бросается в глаза преимущественное участие умственных элементов во втором случае по сравнению с первым. Чтобы хорошо выполнять свое дело, косец должен энергично и со значительным напряжением мускулов размахивать косой, и у него нет надобности при этом много раздумывать. Автор же статьи, работая над рукописью, ломает себе голову, обдумывая ее содержание. Приведение в движение пера составляет, правда, необходимый, но ничтожно малый элемент всей его работы.

Эти различия весьма трудно охватить какими-то определенными рамками, а тем более найти для них какую-либо количественную, измерительную основу, которая позволяла бы проводить градацию участия умственных элементов в каждом конкретном случае. Однако в отдельных случаях (приблизительно и сравнительно) это, бесспорно, можно делать, убеждаясь в том, что действие происходит при большем или меньшем участии мышления. Можно также согласиться на условное разграничение деятельности на такую, которая бы кратко называлась физической, и такую, которая бы также кратко называлась умственной, в зависимости от того, какие элементы преобладают в этой работе – мышление или внешние мускульные нажимы. Законодательство устанавливает критерии, согласно которым определяют преобладание тех либо других элементов, в отдельных видах профессиональных работ. Ясно, что нет ни одного вида работы, ни одного вида деятельности, ни одного действия без участия в них мышления. Остается для выяснения другой вопрос: нет ли работ, выполняемых без внешних мускульных нажимов, то есть работ, которые мы могли бы кратко называть чисто умственными.

По нашему мнению, такие чисто умственные работы имеют место, например, при решении в уме задач на исчисление, молчаливом воспоминании о минувших событиях, сочинении музыкальных композиций без помощи нот и без инструментов, обдумывании в полном внешнем бездействии содержания речи, письма, статьи и т.п. В таких случаях можно не только обращать внимание на участие умственных элементов в какой-либо деятельности, но, кроме того, интересоваться с праксеологической точки зрения и чисто умственной работой как конкретным случаем деятельности вообще. Именно это и будет главным предметом наших рассуждений в настоящей главе трактата.

Первая проблема касается некоторым образом понятия импульса. Наше понятие связано в принципе с произвольным импульсом. Произвольный импульс, направленный на внешний материал, имеет форму нажима, так что в этих случаях вместо «произвольный импульс» можно говорить «произвольный нажим». Однако в каждом случае, когда действие состоит в какой-то чисто умственной работе, например, в решении в уме задач на исчисление, импульс, конечно, не может считаться нажимом на внешний материал. Происходит ли тогда внутренний нажим, нажим на какие-то внутренние органы думающего? Мы считаем, что происходит. Об этом свидетельствует мускульное напряжение при мышлении, доступное внешнему наблюдению. Интенсивно думающий индивид морщит лоб, мускулы его глаз напрягаются, он нередко сжимает пальцы рук и т.д. Это внешнее отражение внутреннего мускульного напряжения, неуловимого для постороннего наблюдения. Однако об этих внутренних мускульных напряжениях можно только догадываться, мы имеем только некоторое ощущение напряжения. В этих случаях оказывать произвольный импульс – это то же самое, что и мысленно напрягаться. В сфере внешних действий производить произвольный импульс означает напрягаться мысленно, нажимая; в сфере же чисто умственных действий это означает всего лишь мысленно напрягаться. И только такое значение имеет фраза «производить произвольный импульс» в сфере чисто умственных действий. Можно только догадываться, что тот, кто так напрягается в этой сфере, в какой-то форме нажимает тоже. На что же он нажимает, что подвергается тогда произвольному нажиму? – возникает, в свою очередь, вопрос. Мы не намерены вдаваться здесь в подробные домыслы, не имеющие существенного значения в технике умственной деятельности. Наверняка это какие-то элементы нашего организма, своеобразно связанные с изменениями в наших переживаниях.