Текст книги "Боль (ЛП)"
Автор книги: Табита Сузума
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
– Я сейчас кончу, – торопливо шепчет он ей.
Выгибая спину, Лола смотрит на него и тихонько вскрикивает. Он чувствует, насколько сильно напряжено его тело, он вот-вот взорвется. Снова и снова вздрагивает, его сносит на полной скорости сладостное безумие. Не в состоянии вздохнуть, он открывает рот, горло перехватывает. Он зажмуривает глаза, сжимает кулаки, Лола крепко держит его, пока судороги не ослабевают, безумие медленно и постепенно уходит.
Тяжело дыша, он скатывается набок и опускает голову на подушку. Лола гладит его по голове, отчего он вздрагивает. Пот струится сзади по шее, вдоль позвоночника. Его окутывает тепло, даже жар, сердце по-прежнему ударяется о ребра, по венам растекается искрящееся покалывание. Сделав глубокий вдох, он поднимает голову и целует Лолу, потом кладет голову ей на грудь. Его тело временами подрагивает, когда она обхватывает его руками. Пот между ними теплый и липкий; Матео цепляется за нее, как за мачту яхты в штормовом море, их тела дышат в молчаливом единении.
3
Он бы не смог вернуться домой вовремя, если бы Лоле не хватило ума поставить будильник на четыре утра. Он поспешно одевается и целует ее, пока та, теплая и раскрасневшаяся ото сна, почти не просыпаясь, кутается в одеяло. Матео прибегает домой с первыми лучами солнца, прокрадывается сзади во все еще спящий дом, переодевается в плавки и спортивный костюм, но уже слышит, как отец начинает греметь ложкой. Он обнаруживает его сидящим в костюме на своем обычном месте, за кухонным столом, он пьет кофе, густой и черный как смола, из своей большой кружки. Отец как обычно протягивает ему банан и энергетический батончик, когда Матео входит с перекинутой через плечо спортивной сумкой.
Всякий раз, когда отцу можно прийти на работу позже, он подвозит сына на тренировку. А если рано утром не запланировано встреч, то даже может остаться на целых два часа. Хотя обычно ему приходится срываться на работу еще до окончания тренировки, и Матео вынужден ловить автобус прямо до школы. К несчастью, сегодня отцу не нужно быть в офисе до полудня, и он намерен высидеть все занятие – о чем он сразу сообщил сыну при встрече.
Они покидают дремлющий дом в привычном молчании и влезают на переднее сиденье отцовского «БМВ». Под шинами хрустит гравий, когда они едут по дорожке. Матео отворачивает лицо и смотрит в окно в надежде, что отец не заметит фиолетовые круги под его глазами. Несмотря на мучительно короткую ночь, он чувствует восторг от того, что провел это время с Лолой.
Люди полагают: раз он так долго занимается прыжками в воду – почти половину своей жизни, – то уже наверняка привык к ним, считает их легкими и переборол все свои страхи. Но на самом деле, прыгун никогда не победит все свои страхи окончательно. Он научился справляться с ними в возрасте тринадцати лет – тогда отец привел его к спортивному психологу, потому что он отказывался выполнять прыжок спиной. Бросаться назад и падать с десяти метров, не видя, куда летишь – о таком было слишком страшно даже подумать. Когда ему прочитал лекцию сначала Перес, а потом отец, Матео разрыдался в самом начале трамплина и отказывался сдвинуться с места. С тех пор он научился скорее контролировать свой страх, нежели перебарывать его, но тот всегда присутствует, и с каждым шагом вверх по бесконечным железным перекладинам лестницы его сердце бьется все чаще. А еще люди думают, что участвующий в соревнованиях прыгун – особенно самый лучший на десятиметровой вышке – не может бояться высоты. Но на деле прыжки в воду очень много говорят тебе о высоте: разница между заваленным прыжком с пяти метров и десяти огромна. Плохой вход в воду с десятиметровой вышки подобен автомобильной аварии – в лучшем случае у тебя перехватит дыхание, в худшем ты потеряешь сознание. Матео знает прыгунов, которые разбивали лица о воду при входе под неправильным углом и которые умирали. Когда прыгаешь, вращаешься и скручиваешься в воздухе со скоростью пятьдесят пять километров в час, лучше все делать правильно, иначе ошибка может стать фатальной.
Однако первоклассный прыжок – особенно тот, что высоко оценивается на соревнованиях, – практически неописуемый опыт. Прилив чистого адреналина, когда ты входишь в идеальную гладь; нарастающая эйфория, когда под водой до тебя долетает приглушенный звук аплодисментов со стадиона; внезапный всплеск необузданной энергии, когда ты выныриваешь на поверхность и ищешь глазами табло, где отображается счет; и рев толпы, когда огромные мерцающие цифры выводят тебя в лидеры – опережая твоих товарищей по команде, опережая всегда идеальных китайцев, опережая весь мир. Матео живет ради этих мгновений, с ними он расцветает – они помогают ему двигаться дальше: сквозь однообразные тренировки, часы в бассейне, часы в гимнастическом зале, часы в тренажерном зале. На горизонте всегда маячит новое соревнование, еще одно соревнование, которое необходимо выиграть…
Ошибка, конечно, болезненна – чертовски болезненна. Отвлекшись на огни, вспышки камер, развевающиеся баннеры и флаги, крики группы поддержки, ты тут же можешь лишиться концентрации, на долю секунды потеряться в воздухе, не вовремя оттолкнуться, не рассчитать оборот, неправильно войти в воду. И ты это знаешь, чувствуешь костями и мышцами в тот миг, когда ударяешься о воду. И будь то обычный прыжок или самый сложный в твоем наборе прыжков, которые ты тренировал каждый день на протяжении нескольких месяцев, тебе все равно больно. Это гораздо хуже болезненного приземления. Тебе будто вонзают кол в сердце. И ты нагибаешься в сторону, вытряхивая воду из ушей, стараясь игнорировать сочувствующие аплодисменты, пытаясь не терять самообладания, когда глядишь на табло и видишь, как твое имя в рейтинге спускается вниз. Но вот тут возникает злость – злость на самого себя, на вселенную. И то, как ты используешь эту злость, по словам его тренера и психолога, возникает разница между чемпионом и аутсайдером. Если ты сможешь направить эту злость, чувство несправедливости, на свои оставшиеся прыжки, то сумеешь снова отвоевать эти очки, иногда даже полностью вырваться вперед и побороться за победу в соревновании. Ты думаешь: «Я им покажу – покажу, на что способен, покажу, что не проиграю, меня нельзя победить, этот проигрыш – ничто». После этого возвращаешься на десятиметровую вышку и выполняешь идеальный прыжок. И знаешь, о чем думают твои соперники: «Черт, этого парня нельзя победить».
Стоя на самой верхней вышке в «Эшвей Аква-центре», Матео выгибает шею, чтобы потянуть мышцы, и смотрит на белую бетонную крышу над собой. Отсюда бассейн кажется не чем иным, как маленькой прямоугольной полоской флуоресцентно-голубого цвета. За его пределами по дорожкам обычного бассейна вверх и вниз плавают крошечные люди, выполняя свою утреннюю тренировку. Звуки подскакивают и эхом окружают его, но здесь наверху он всегда чувствует себя странно отрезанным от всего, в своем собственном мире. Воздух горячий и влажный – он вытирается полотенцем, чтобы руки не скользили, когда в обороте надо будет держать ноги. Сорвать прыжок – одна из многих опасностей.
Задача подготовки к сложному прыжку с десятиметрового трамплина, будь то на соревновании или тренировке, – никогда не давать себе возможности представлять все то, что может пойти не так. Сегодня он отрабатывает один из самых трудных прыжков – «большой из передней стойки»: четыре с половиной оборота, согнувшись, – который его пугает. Но там внизу, совсем внизу, его ждут тренер и отец, прищурившись, глядят на него, уже оценивают его поведение, уверенность, количество времени, которое требуется ему для психологического настроя. Матео тянется и подпрыгивает на мысках столько, сколько ему позволено, пока не осознает, что ему придется это сделать.
Несколько раз пройдясь по трамплину взад и вперед, он наконец занимает позицию в самом его начале, дышит глубоко, закрывая глаза и представляя в голове каждое свое движение – каждую группировку, оборот и вращение, которые совершает его тело в воздухе при падении. Все движения отпечатаны в мозгу бесконечными «сухими» тренировками в поролоновой яме, на трамплине с лонжей, а также в бассейне. Он сосредотачивается на точке, приподнимается на мыски, считает вслух до трех и бежит четыре шага, отталкиваясь от доски и взлетая в воздух.
Он прижимает вытянутые ноги к груди и прокручивает четыре оборота. Глазами постоянно ищет воду – голубую полоску. Раз, два, три, четыре, пять. Затем вытягивается как можно сильнее и быстрее, левая ладонь обхватывает тыльную сторону правой, и входит в воду, будто стрела.
Больно. Он знает, что прыжок получился неидеальным, поскольку вакуум засасывает его вниз, замедляя до тех пор, пока он может развернуться и выскочить на поверхность. Над ним поднимаются пузырьки, он чувствует бурлящие воды, образованные его неуклюжим входом, и стремится к свету, выныривая с болезненным вздохом. Волосы облепляют лицо, хлорированные струйки воды заливают глаза. У него все болит. И хотя прыжок был не так ужасен, он уже знает, что перекрутил вход и приземлился слегка плоско, тем самым выбив из тела весь дух. Он взбирается на бортик и садится, хватая ртом воздух, когда к нему подходит Перес, жестикулируя в сторону огромного экрана на стене, проигрывающего в замедленном действии прыжок Матео и отмечающего его ошибку.
– На разбеге дал слишком много импульса и прыгнул слишком широко – вот почему перекрутил вход в воду.
– Знаю, – выдыхает он, тряся головой, чтобы из ушей вышла вода, а перед глазами перестало все раскачиваться.
– Ты до сих пор стремишься к более чистому исполнению, чем это требуется. Перестань беспокоиться об ударе о доску! – кричит его отец со своего пластикового стула возле бассейна.
Это не столько доска, сколько бетонная платформа толщиной в пятнадцать сантиметров. «Сам попробуй покрутиться в воздухе, когда она маячит у тебя перед лицом», – язвительно думает Матео.
Второй повтор на большом экране подходит к концу, и оба, тренер и отец, ждут, что он снова повторит прыжок. За двухчасовую тренировку совершать больше тридцати прыжков с высокой вышки – для него обычная практика. Один заваленный прыжок – и он уже анализирует свою ошибку. Он больше ее не совершит. Следующие двадцать девять будут идеальными. Матео вскакивает на ноги, берет полотенце, шагает к лестнице и снова начинает свой подъем.
Поглощая огромный, богатый протеинами завтрак в буфете «Аква-центра», он пытается объяснить Эли, как нужно вытягиваться в конце «большого прыжка из передней стойки», который тот старается выполнить уже несколько месяцев.
– Вся хитрость заключается в том, чтобы вытянуться, как только твоя макушка оказывается на уровне трехметровой вышки, – говорит он между поеданиями яичницы на тосте. – Если будешь ждать, пока окажешься с ней на одном уровне, слишком опоздаешь – потому что, на самом деле, на одном уровне с ней будут твои глаза.
– Но как тогда узнать, что твоя макушка на одном с ней уровне? – Эли в отчаянии тычет вилкой в тарелку. – Ты используешь какую-то визуальную метку или что?
– Это можно определить, смотря вниз, – отвечает Матео. – В этом все дело: ты должен держать голову прямо, но при этом не отрывать взгляд от воды.
– Привет. – К ним приближаются Аарон и Зак, несущие одинаково заставленные подносы, которые они с грохотом ставят на стол.
– Перес говорит, что если в эти выходные мы все окажемся в первой пятерке, то он вечером вывезет нас в город! – с улыбкой заявляет Аарон.
– И куда же, в бар? – У Эли отвисает челюсть.
– Ага, наверное!
– Это он тебе сказал? – Матео бросает на Аарона скептический взгляд. – Перес разрешит нам пить? Я так не думаю.
– Я был там. Он сказал: «Вечер в городе», – встревает Зак. – Что, по-твоему, значит это выражение?
– Круто! – Лицо Эли быстро озаряется. – Первая пятерка – мы же это можем, да, парни?
– Значит то, что как минимум двое из нас должны выиграть медаль, – замечает Аарон.
– Ха! Да Мэтт выиграет золото! – парирует Эли.
Лицо Зака тут же мрачнеет.
– Какого черта ты все время полагаешь, что Мэтт…
– Да любой из нас может выиграть золото, – быстро произносит Матео, чувствуя, как жар приливает к его щекам. – Сегодня я перекручивал прыжки.
– Но ты до сих пор единственный, кто делает «большой из передней стойки»… – начинает спорить Эли.
– Дело не только в этом прыжке, идиот! – Зак швыряет горошину в лицо Эли.
– Я считаю, что мы все можем попасть в первую пятерку, с легкостью, – замечает Матео.
– Ага. Золото, серебро, бронза. – Аарон показывает на Матео, на себя, а потом на Зака.
– О, мечтать не вредно, приятель! – Зак, смеясь, пинает Аарона под столом.
– А как же я? – возражает Эли.
– Пятый! – торжествующе восклицают двое остальных ребят.
Матео ловит взгляд Эли и быстро кивает. Будучи почти на год старше Матео, Эли всю жизнь обучался дома – единственный ребенок в семье, избалованный и изолированный истово опекающими родителями, которые живут ради его прыжков. В результате, он часто ведет себя моложе своего возраста и сильно обижается на насмешки.
К счастью, Зак слишком занят разглядыванием своей еды, чтобы и дальше его подкалывать.
– Не могу поверить, что мне придется есть это дерьмо еще тринадцать месяцев. – Он поднимает ложку с овсянкой, и та стекает обратно в миску. У обоих его родителей имеется избыточный вес, и в последние месяцы он начал раздаваться вширь, поэтому его посадили на строгую диету с низким содержанием жиров. – После Олимпиады я буду целый месяц, каждый день, есть в Макдональдсе, клянусь.
– Ради Биг-Мака и картошки фри я бы убил, – с улыбкой соглашается Матео. – Шоколадный молочный коктейль, яблочный пирог, маффины с черникой…
– Пиво! – добавляет Аарон. – И не только ради того, чтобы отпраздновать чертову медаль! Говорю вам, я так нажрусь. Как тогда после чемпионата мира, когда Зак протащил в номер джин, и мы… – Он в недоумении замолкает, видя, как Матео яростно жестикулирует, перерезая ладонью собственное горло.
– Ну что ж! – Перес пугает Аарона своим появлением из-за спины и присоединяется к ним за столом. Низкий, стройный и жилистый, он слишком знаком им своим обычным черным спортивным костюмом, россыпью свистков, ключей и беджиков, висящих на шее. – Надеюсь, парни, вы обсуждаете свои прыжки. Всего три дня осталось до Национального чемпионата. Нам всем нужна чистая победа. – Он откидывается на спинку пластикового стула, складывает руки и пронзает каждого взглядом. Узкие глазки кажутся почти черными на вечно загорелом обветренном лице.
Матео кивает со всеми остальными, радуясь, что Перес не застал последнюю часть их разговора. Он бы не показался ему забавным. Перес – жесткий тренер и не слишком-то терпеливый. Он может быть неприятно груб и в мире прыжков имеет репутацию чрезвычайно вспыльчивого человека – и это правда. Несмотря на это, Матео его уважает, он даже ему нравится. Перес является его тренером вот уже шесть лет, и все это время он давил, заставлял, орал и тащил его туда, где он находится сейчас – номер один в стране, в десятке лучших всего мира. Перес всегда напоминает своим прыгунам, что ждет от них лишь одного: они вложат в это дело столько же труда и преданности, сколько и он. Это нелегко, поскольку и сам Перес является бывшим трехкратным олимпийским чемпионом. Дважды разведенный и теперь женатый на своей работе главного тренера Великобритании по прыжкам в воду, он специализируется на подготовке олимпийских медалистов и за последние двадцать лет тренировал одни из громких имен в истории прыжков.
– Я рассчитываю на вас, ребята, – продолжает он с нахмуренными бровями, наблюдая за тем, как они едят. – В воскресенье жду от всех вас идеальных прыжков. Особенно от тебя. – Он смотрит прямо на Матео, который заливается румянцем. – Мы раз и навсегда разберемся с твоим перекрутом на «сухом» трамплине после школы.
– Сегодня вечером у нас будет «сухая» тренировка? – с удивлением вскрикивает Эли.
Но Перес едва смотрит на него.
– Нет, только у Мэтта. – Тут пищит его телефон, и он встает из-за стола. Проходя мимо, хлопает Матео по спине. – Увидимся в зале ровно в четыре.
Все утро Лола занята школьным мюзиклом, так что ему удается застать ее за обедом. Она встречает его за их обычным столиком, со стуком опуская поднос на стол напротив него.
– Итак, прошлой ночью было весело! – Она смеется и бросает на соседний стул свой пиджак, сумку и ключи. Разматывает пестрый платок на шее и собирает растрепавшиеся волосы сзади на голове, закручивая их в торопливый пучок, от усилий ее щеки розовеют. – Как твое похмелье?
Матео с лязгом опускает вилку и одаривает ее саркастичной улыбкой.
– Не очень хорошо. А еще кое-кто растолкал меня на рассвете и бесцеремонно вытолкал из постели…
– Эй, я спасала твою задницу, – напоминает она ему. – Твой отец пришел бы в ярость, пропусти ты тренировку! Вечером ты же не идешь в бассейн, да?
– Нет, но сразу после школы у меня индивидуальное занятие с Пересом в гимнастическом зале. А потом придется ужинать с Лоиком и новой няней.
– Что? Почему ты не можешь поужинать с нами?
– Не волнуйся. После этих выходных я как-нибудь все улажу с Консуэлой.
Она хмурится.
– Уж лучше бы. О, сегодня вечером мы с папой репетируем новые песни. Придешь после ужина послушать?
– Конечно… – Он покусывает большой палец, его мысли внезапно уплывают куда-то далеко.
Лола вопросительно вскидывает бровь.
– Нервничаешь из-за выходных?
Блин, она все видит! Дома он научился все время носить маску, но с Лолой это невозможно – она видит его насквозь.
– Немного. Сегодня утром была не самая лучшая тренировка. У меня до сих пор проблемы с «большим» прыжком. – Он глядит на свою тарелку, складывая вилкой рисинки в узор.
От ее прикосновения к его запястью он замирает.
– Это и не удивительно. Ты спал всего три часа.
– Я знаю, просто… у меня не очень хорошие предчувствия насчет этих выходных.
– Ты всегда нервничаешь перед крупными соревнованиями, – напоминает она. – А потом в тот же день обращаешь нервозность в адреналин и принимаешься за дело.
Он покусывает нижнюю губу, не в силах поднять взгляд.
– Да…
– Мэтти, несмотря на давление, ты всегда поднимаешься, ты знаешь, что сможешь. Вот почему ты чемпион Европы! И вот почему телевизионные комментаторы прозвали тебя Ледяным Человеком! – Она слегка встряхивает его руку и усмехается. – Хотя после вчерашней ночи я бы предложила им придумать что-то другое…
Он и сам невольно смеется.
– Заткнись!
– Скоростной Демон? – предлагает она, набирая полный рот сока и посмеиваясь над своей шуткой. – Шучу, шучу! – выпаливает она, когда Матео тянется к ней через стол, чтобы шлепнуть.
Он откидывается на стуле и смотрит на нее из-под опущенных век.
– Ты зло. Я хочу развода.
Она ухмыляется.
– Вот и нет. Без меня ты не справишься, Матео Уолш!
К половине седьмого вечера он наконец свободен. Этот день кажется ему бесконечным: Перес держал его в зале до тех пор, пока он не выполнил подряд десять идеальных приземлений в поролоновую яму; у Консуэлы случилась очередная паника, когда он приехал домой, – Лоик канючил и отказывался ужинать; а когда Матео наконец-то сумел спуститься вниз под предлогом размяться в тренажерном зале, он уже был готов выпрыгнуть из окна. Десять минут спустя он прибегает к Лоле и занимает свое любимое место в доме Бауманнов – пахнущий сыростью, выцветший зеленый диван в музыкальной студии Джерри, в глубине сада. Хотя это скорее не студия, а сарай: окна заляпаны, дерево в некоторых местах начало гнить, но благодаря тому, что Джерри его регулярно ремонтирует, он до сих пор еще стоит. Матео переворачивается на диване, кладет голову на один из подлокотников и вытягивает ноги, скрестив лодыжки. Лола плюхается на него сверху, придавливая его ноги.
– Ай! Тебе очень удобно?
– Поцелуй меня.
Он повинуется и притягивает ее к своей груди.
– Скучал по мне? – дразнящим тоном спрашивает она.
– Конечно.
– Хорошо. Где мой кофе?
– Все там же на полу, где ты его оставила.
– Не передашь мне чашку?
– Может, мне еще залить его тебе в рот?
Она прищуривает глаза и морщит нос.
– Как-то неблагородно…
– Эй, мои дни в качестве твоего раба, Бауманн, закончились, – заявляет он. – Теперь мне нужно выкладываться на тренировках, так что я не собираюсь тратить сил больше, чем это необходимо. С этих пор тебе придется время от времени самой тянуться за кружкой, нести свою сумку, открывать себе дверь…
Она поворачивает голову на его груди и противно ему улыбается.
– А может, мне еще вылить тебе кофе на голову?
– Мы же оба знаем, что все это пустые угрозы, Лола Бауманн.
К тому времени как Джерри заканчивает устанавливать свою новую барабанную установку, Матео уютно дремлет на диване, наполовину зарывшись головой в затхлых подушках. Лола возится с новой установкой, а Джерри спиной входит в дверь, неся огромный поднос с закусками и напитками. Лола успешно выполняет барабанную дробь, за которой следует мощный звон тарелок, чем вызывает у него смех.
Закидывая в рот пригоршню чипсов и ложась на диван, Матео вдруг ощущает тяжесть рядом с собой. Что-то прижимается к его ноге, и он, подперев голову рукой, видит, что возле его вытянутых ног уселся Джерри.
– Устал?
– Немного. – Он сконфуженно улыбается.
– Лола говорит, прошлой ночью ты мало спал.
Матео чувствует, как к его лицу приливает жар, но Джерри сдерживает улыбку, его глаза блестят.
– Э-э… Ну…
Джерри тепло смеется и хлопает Матео по ноге.
– Эй, ты же знаешь, что я просто прикалываюсь!
Матео корчит рожу и закатывает глаза в попытке скрыть свое смущение.
– Эй, – быстро произносит Джерри, как если бы почувствовал его неловкость. – Предстоят волнительные выходные! Очень жаль, что я не смогу прийти, но съемка была забронирована почти год назад.
– Знаю, знаю. Не беспокойтесь.
– Но мы, разумеется, запишем телевизионную трансляцию, чтобы посмотреть ее вечером.
– Дождитесь, пока я первый послушаю. А то вы можете оказаться в затруднительном положении! – с улыбкой подшучивает Матео.
Джерри улыбается в ответ, но его брови слегка хмурятся.
– Нервничаешь?
– Нет, – начинает Матео, однако отражающаяся на лице Джерри сердечность и пролегшая между бровей складка беспокойства напоминают ему о том, что здесь ему не нужно притворяться. Подобно своей дочери, Джерри, похоже, инстинктивно настроен на чувствительность каждого, кто его окружает. – Ну, вообще-то да. Все ждут, что я выиграю Национальный чемпионат, и это еще хуже. Я бы предпочел быть аутсайдером.
– О да, я понимаю. Но то, как ты справляешься с давлением на всех соревнованиях, просто поразительно. Да, мне легко говорить, но все же постарайся не волноваться, хорошо?
– Хорошо…
– Когда уезжаешь?
– Завтра утром, – отвечает Матео. – С командой едем на поезде час до Брайтона. А потом тренируемся в новом бассейне. Затем возвращаемся на ночь в отель, а утром начинаются отборочные.
– Так волнительно снова увидеть тебя по телевизору.
– Хм.
– Твои родители приедут посмотреть?
– У мамы назначена какая-то встреча. А папа – да, к сожалению. – Он встречается с взглядом Джерри и делает многострадальное лицо.
Джерри неодобрительно цокает языком и с кривой улыбкой качает головой.
– Твоя мама слишком много работает. Твои родители. – Пауза. – И тебя заставляют слишком много работать… Ты достаточно отдыхаешь?
– Со мной все нормально. – Матео чувствует, как слегка краснеет. С ним всегда происходит подобное от беспокойных взглядов Джерри. Как будто тот знает, что дома на него мало кто так смотрит.
Наклонившись вперед и потрепав его по волосам, Джерри говорит:
– Просто будь осторожен, ладно? Прыжки в воду не самый безопасный вид спорта в мире, и Лола очень сильно расстроится, если с тобой что-то случится. – На мгновение он замолкает. – И я тоже.
– Да бросьте. – Матео со смехом отмахивается от него. – Со мной все будет в порядке.
– О, я знаю. Тебя ждет большой успех. Но между нами, в тот вечер Лоле нужно немного уверенности, – шепотом говорит ему Джерри, склонившись вперед и заговорщически подмигивая.
– В чем?
– В вас двоих – как на ваши отношения повлияет то, что в следующем году ты станешь большой олимпийской звездой.
– Я не стану… – Вдруг Джерри привлекает все его внимание. – Лола думает, что это как-то повлияет на наши отношения?
– Мне кажется, что она иногда переживает по поводу некоторых девушек из женской команды. А еще визжащих подростков, что следуют за тобой и твоей командой по всей стране.
Матео смеется, но чувствует, как у него пылают щеки.
– Я с ними редко общаюсь. Это не… Вот глупая!
Джерри улыбается.
– Я тоже ей говорил, что не о чем волноваться, – заверяет он. – Я находился с вами рядом достаточно долго, чтобы заметить, что у вас действительно особые отношения.
Он хлопает Матео по колену, встает и уходит из сарая заварить чай. А Матео глядит ему вслед, пораженный мыслью о том, что Джерри впервые разрушил доверие своей дочери, рассказав ему о ее тревогах. Интересно, зачем ему вообще понадобилось это делать? Похоже на скрытое предупреждение – предупреждение не причинять боль его дочери…
Лола все еще играет на барабанной установке. На часах уже больше девяти, и скоро ему нужно возвращаться домой. Он оборачивается к ней и бросает на нее взгляд, который она быстро распознает.
– Ладно, ладно. – Она откладывает палочки и подходит к нему, небрежно приваливаясь к его руке и пролистывая новую партитуру Джерри. – Я хочу быть барабанщицей, – жалобно сообщает она ему. – Думаю, у меня хорошо получится.
– У меня от тебя еще сильнее болит голова, – парирует он. – Занимайся чем хочешь.
Она принимается напевать первые такты, а потом замолкает.
– Мне будет тебя не хватать в эти выходные.
– Нет, не будет, – подшучивает он. – Ты будешь слишком занята, танцуя на балу с вожделеющими тебя парнями.
Она не реагирует на его поддразнивания.
– Мне страшно смотреть на твои прыжки по телевизору, когда сама я не могу там быть. Я бы никогда не согласилась состоять в комитете бала выпускников, если бы знала, что он совпадет…
– Если на Олимпиаде я выиграю медаль, то удивлю тебя тем, что заберусь на трибуны и поцелую у всех на виду.
– Уж постарайся! – Она смеется. – А потом я удивлю тебя еще больше, прыгнув в бассейн!
Она поднимается с него и направляется к месту в центре комнаты, чтобы установить микрофон, а он в это мгновение толкает ее ногой.
Когда микрофон и усилитель наконец подстроены под нее, она запрыгивает на табурет и открывает партитуру, глядя на него с лукавой улыбкой.
– Готов к потрясению?
– Не совсем, благодаря трехчасовой ночи…
Ее улыбка меркнет за многострадальным взглядом.
– Ладно, ладно. – Матео садится и кладет подбородок на спинку дивана, когда Лола проигрывает первые аккорды, потом склоняется к микрофону и начинает петь.
Пока она поет, он наблюдает за ее профилем, устремленным в направлении окна, выглядывающим в сад, теперь растворившийся в сгущающихся сумерках. В доме напротив он различает на кухне Джерри, убирающего ужин. Лола раскачивает плечами в такт песни, почти пританцовывая под радостный ритм, а ее длинные красивые волосы, в которых отражается слабый свет голой лампочки, подпрыгивают у нее на спине. Как и всегда, когда она поет, ее щеки пылают румянцем, а глаза сияют. Лола – дочь музыкантов, довольно известных в свое время, а потому ей суждено показать свой талант. По этой причине она сначала получила музыкальную стипендию в Грейстоун, а теперь принята в Центральную Школу сценической речи и драматического искусства, где ее самое сильное в жизни желание стать актрисой начнет воплощаться. Но людей притягивает не просто чистое звучание и душевность ее голоса. В ней есть какая-то необъяснимая особенность, волшебная вспышка, которая во время ее выступлений зажигает все вокруг.
Десять вечера наступают слишком быстро – перед соревнованием ему нужно лечь пораньше: сон меньше восьми часов может повлиять на выступление. Джерри снова желает ему удачи и у ворот привлекает в свои медвежьи объятья, в нос бьет знакомый запах травы и табака от его любимой клетчатой рубашки. Лола настаивает на том, чтобы дойти с Матео до дома, а раз еще не темно, он ей это позволяет. Солнце еще не село, его последние оранжевые лучи касаются крыш и сверкают сквозь верхушки деревьев.
Держась за руки, они идут не спеша, медленно ступают по крытым листьями жилым улицам, все еще теплым, но уже тихим после жаркого насыщенного дня. С лип осыпается пыльца, словно золотая пыль, воздух тяжел от густого сладкого аромата летних цветов, растущих у живых изгородей и в палисадниках. Сумерки не спешат вступать в свои права, как можно дольше растягивая оставшиеся минутки, день не торопится заканчиваться. И вдруг Матео осознает, что тоже этого не хочет, он желает, чтобы эта прогулка длилась вечно. Обычно он с нетерпением ждет соревнований, даже если ему приходится уезжать за границу и бросать Лолу, но на этот раз все иначе – на этот раз ему не хочется уезжать.
– Если мы пойдем еще медленнее, то начнем идти обратно. – Спустя несколько минут молчания Лола бросает на него взгляд, прижимая язык к щеке в попытке сдержать улыбку.
– Эй! Тебе и не нужно было провожать меня…
– Да я шучу. – Обвивая руками его за талию, она притягивает его к себе и целует в ухо. – Знаю, что это всего на три дня, но я буду скучать по тебе.
– Как бы мне хотелось, чтобы ты тоже поехала.
– И мне. Я в первый раз пропускаю твои домашние соревнования. Как и папа.
– Мне будет не хватать его огромного баннера. – Матео улыбается. – Блин, не могу поверить, что ты рассказала ему о том, что прошлой ночью я пробрался к вам!
– Что? Ты же знаешь, ему нравится, когда ты остаешься у нас!
– Нравится? Господи, Лола, по-моему, за всю историю родительства у тебя самый либеральный отец.
– Он такой только с тобой. Он тебя обожает. Ты для него как сын, которого у него никогда не было!
– А он для меня как отец, которого бы мне хотелось иметь!
Лола смеется.
– Твои родители… не самые простые люди, – дипломатично говорит она. – Но в глубине души ты знаешь, что они любят тебя и хотят для тебя самого лучшего.
– Знаю. Просто я все жду, когда же Лоик случайно назовет свою новую няню «маман», как это было со всеми предыдущими… – Он вдруг замолкает, чувствуя себя неловко, почти пристыженно. Как он может жаловаться на свою жизнь: свое привилегированное существование, свои возможности, своих родителей, – когда Лола и Джерри считают каждую копейку… – Ты… ты иногда думаешь о своей маме? – Он внимательно вглядывается в ее лицо в лучах угасающего солнца, боясь расстроить ее. Но они и раньше заводили об этом разговор, и Лола всегда была невозмутима насчет этого. Но он все равно не перестает гадать: каково это расти даже в самой счастливой обстановке, думая о том, как все могло сложиться.
