Текст книги "Боль (ЛП)"
Автор книги: Табита Сузума
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Тогда он замирает и начинает лепетать:
– Джерри, простите, это моя вина. Я не хотел… Послушайте, мы можем все уладить, я заплачу вам столько, сколько нужно. У меня с собой кредитка. Можете ее забрать. Я скажу вам пин-код. Или отведите меня к банкомату…
– Заткнись. Ты знаешь, что мне не нужны твои деньги. Раздевайся или, клянусь, я прирежу тебя прямо тут.
– Но… но почему? – Он уверен, что этого просто не может быть. Это всего лишь кошмар. Ему нужно проснуться. – Джерри, это я, Мэтт. Молодой человек вашей дочери. Почему… почему вы так поступаете?
Джерри хватает его за ворот футболки и рассекает ножом. Матео слышит свой собственный крик в ожидании удара. Но боли нет, только разрезанная хлопковая ткань падает на землю, собираясь вокруг его щиколоток. Мужчина, не отнимая руку от шеи, вдавливает его в дерево. Теперь кончик лезвия прижат к его груди, прямо на уровне сердца.
– Вы… вы хотите… изнасиловать меня? – Матео даже не верится в произнесенные слова. Он не узнает собственный голос – такой неуверенный и дрожащий.
– Снимай джинсы.
Матео принимается умолять:
– Джерри, послушайте, вы же знаете меня. Вы не хотите этого делать. У меня никогда и в мыслях не было… соблазнять вас. Вы… вы правда мне симпатичны, но совсем в другом плане. Не делайте этого. Пожалуйста. Я готов на все что угодно. Все равно что. Только не…
Лезвие ножа врезается в его кожу, и на этот раз Джерри срывается на крик:
– Заткнись и раздевайся! Я не стану повторять дважды!
– Нет! – вдруг выкрикивает Матео в ответ. – Вы чокнутый! Я не буду этого делать!
Он со всей силы ударяет Джерри по руке и на мгновение перестает ощущать давление ножа – тогда-то и начинается борьба. Матео обеими ладонями хватает Джерри за руку и выкручивает ее назад. Нож падает на землю. Но стоит Матео потянуться за ним, как мужчина бьет его в живот, а когда он сгибается пополам, наносит удар коленом в рот. Матео отлетает на спину, но, как только Джерри снова бросается на него, отражает его удар и бьет его сначала в грудь, потом в плечо, а затем по лицу. Он чувствует, как костяшки пальцев врезаются в кость. Раздается треск и рев боли, из носа Джерри хлещет кровь, мужчина вдруг оступается.
Тогда-то Матео срывается с места и бежит. Выбирается с поляны. Уклоняется от деревьев, спотыкается о кустарник. Дорога, дорога… Он вообще в ту сторону движется? Сбитый с толку, он на секунду теряет внимание, и мысок его ботинка цепляется за маленький камень. Он с силой плюхается на землю. Джерри в мгновение ока наваливается на него сверху, хватает за плечи и несколько раз ударяет головой о землю. «Он убьет меня, – проносится в голове Матео. – Он убьет меня. Я умру прямо здесь, в лесу. И Лола никогда не узнает. Она никогда не узнает, что ее отец…» В следующий миг его поглощает темнота.
Матео приходит в себя и обнаруживает, что лежит на животе со связанными за спиной руками. Пытается ими пошевелить, но плечи пронзает боль; кости запястий трутся друг об друга – они связаны чем-то крепким, впивающимся в плоть. Джерри переворачивает его на спину, и Матео пытается пнуть его ногой, но из-за сильной слабости едва попадает по бедру. Прежде чем он предпримет новую попытку, Джерри опускается на корточки, наваливается всем весом на колено, вдавливая его в грудь Матео, сжимая ее настолько, что тому едва хватает кислорода, чтобы снова не отключиться. Джерри склоняется над ним, приставляет к горлу нож, и он чувствует теплую струйку крови.
– Это твой последний шанс, или я, клянусь, убью тебя, – говорит Джерри, и именно в эту секунду Матео замечает, что с его глазами что-то не так. Зрачки огромных размеров расширены, радужная оболочка практически черного цвета. Тут Матео понимает, что мужчина под кайфом. От чего, неясно, но в таком состоянии он способен на все что угодно. Даже на убийство. Матео вдруг осознает: чтобы пережить это испытание, чтобы в принципе выжить, ему необходимо подчиниться и тем самым напомнить мужчине, что он – человек, всего лишь подросток, которому будет слишком стыдно о таком говорить, которого не стоит убивать…
Опустив взгляд, Матео видит на груди красное пятно от давления, выпирающие ребра, когда он втягивает живот, белую и бледную кожу в свете луны, когда все мышцы в теле напрягаются. Джерри скользит рукой по его животу, ныряет под джинсы и резинку трусов. Матео закашливается в попытке сдержать крик и крепко зажмуривает глаза, как только холодная грубая ладонь Джерри сжимает его член.
Одной рукой он гладит его, стискивает и массирует, а другой пытается расстегнуть ремень и пуговицы на его джинсах. Через несколько минут в раздражении встает, сдергивает с Матео ботинки, затем стягивает с него брюки и срывает трусы.
Матео по-прежнему держит глаза закрытыми. «Все, что нас не убивает, делает сильнее», – твердит он себе, и ему хочется рассмеяться. Тот, кто сформулировал этот девиз, явно никогда не подвергался сексуальному насилию. Матео изо всех сил пытается переключить внимание, занять свой ум всем, что не связано с телом. Все, что нас не убивает, делает сильнее. Из какой это песни? Чья она? Он старается припомнить мелодию, слова – помнится, она играла у него на полную катушку в айподе после первого перекрученного прыжка. У него был целый плейлист для поднятия боевого настроя в соревновании после сорванного прыжка. И сейчас он очень ему нужен. Наверняка он вспомнит его…
Джерри хватает его за волосы и плечи и переворачивает на живот. Матео старается сосредоточиться на острых камнях, впивающихся в голени, бедра и ребра, когда на него обрушивается сокрушительная тяжесть. Джерри сидит на нем сверху, пряжка его ремня врезается ему в поясницу. Мужчина все еще одет, но штаны спущены, Матео ощущает, как что-то твердое и колючее упирается в его левую ягодицу – оно теплое и влажное. Тяжело дыша, Джерри трется о зад Матео. Вдруг возникшее давление быстро сменяется чудовищной болью. Джерри врывается внутрь него. Матео чувствует, как что-то рвется, и слышит собственный крик.
Пока Джерри снова и снова входит в него, Матео погружается в свои мысли. Там он отыскивает воспоминания, образы близких ему людей. Лола, Лоик, мама, папа, Хьюго, Изабель. Он вспоминает первый день лета: как они вчетвером отдыхали в парке, Лола визжала, когда они держали ее над поверхностью пруда, угрожая отпустить. Угрожая… Да уж, возможно, это было не слишком приятно. Что еще, что еще? Они играют в карты, сидя на траве, голова Лолы покоится на его коленях. Да, это уже хорошо. Вызванные солнцем веснушки на ее щеках. Зеленые глаза, щурясь от света, смотрят на него. Она что-то говорит, но он ее не слышит. Стоны Джерри наполняют воздух. Такой сильной боли он никогда не испытывал – ему кажется, он сейчас потеряет сознание, он умрет. Ради бога, сосредоточься! Лола, смеется. Звук ее смеха, она морщит нос, блеск в ее глазах. Почему она смеется? Он должен вспомнить. Это жизненно важно. «Продолжай смеяться, Лола, – просит он ее. – Продолжай смеяться, и я вспомню».
А потом все внезапно заканчивается. Тяжесть уменьшается, Джерри поднимается на ноги. Застегивает брюки и наклоняется, чтобы стряхнуть грязь с колен.
– Ты же ведь никому не проболтаешься об этом, так, Мэтти? Потому что ты сам этого хотел, хотел уже много лет.
Матео пытается ответить, но голос его не слушается.
– Отвечай, черт тебя подери!
– Нет… конечно, нет. – Его голос полон слез, дрожит. Звучит как у ребенка.
– Иначе ты больше никогда не увидишь Лолу.
– Я… я знаю… Я никому не скажу, клянусь.
– И тебе ведь понравилось, да?
– Да… да, понравилось. – Слезы мгновенно наворачиваются на глаза.
– Сболтнешь кому-нибудь – и я тебя урою. У тебя же есть еще младший братик? Миленький мальчик, такой же, как ты.
– Джерри, я н-никому не скажу. Мне все равно будет с-слишком стыдно. Я никогда… пожалуйста. Я сделаю вид, что ничего не было. Клянусь, Джерри. Клянусь.
Джерри утирает пот со лба и снова расплывается в улыбке.
– Значит, это будет наш маленький секрет.
– Да… да, точно.
Джерри нагибается и разрезает ножом веревку на запястьях Матео. Затем на ногах. После переворачивает его.
Коротко усмехается, глядя на голого Матео.
– Давай, одевайся, Мэтти, – говорит он. – И проследи, чтобы после тебя тут ничего не осталось! – почти радостно добавляет он.
– Да. Да, конечно…
А после Джерри уходит: ныряет в лес и растворяется в темноте.
18
– Между вами явно произошла ссора! Что такого ты ей наговорил, что она сорвалась с места и уехала? – Хьюго с телефоном в руках расхаживает между креслами практически пустого зала ожидания аэропорта. Он пытался дозвониться до Лолы с тех пор, как та почти пять часов назад уехала из виллы на такси. «Монпелье» – совсем небольшой аэропорт; расспросив нескольких сотрудников на стойке регистрации, Хьюго сумел выяснить, что Лола улетела последним рейсом в Лондон. Должно быть, к этому времени она уже добралась до дома, в отличие от них троих: с наспех собранными чемоданами они вынуждены сидеть здесь в ожидании следующего рейса на рассвете.
Матео молчит, отчего Хьюго с Изабель сильно злятся. Ему бы очень хотелось отделаться от них, сказав, что они просто поспорили, но его мозг не способен составить предложения, а рот – произнести слова. Придумать причину не должно составлять труда, однако с самого его возвращения домой он пребывает в некоем оцепенении: каждое движение необходимо тщательно продумывать, поскольку тело больше не способно действовать самостоятельно. Он сидит на металлическом сидении в самом конце ряда, рюкзак валяется возле ног, и смотрит сквозь стеклянную стену на промокшую под дождем взлетно-посадочную полосу, блестящую в свете искусственных огней. Огромный самолет медленно выруливает на полосу и занимает положение, воздух заполняет рев двигателей. Затем он трогается с места и, быстро набирая скорость, мчится по полосе. Когда уже кажется, будто он летит по земле, неспешно поднимается в воздух, передние колеса отрываются от асфальта. Словно причудливая серебряная птица, он взмывает все выше, постепенно уменьшаясь в размерах, пока не растворяется в ночи. У Матео до сих пор стоит в ушах его грохочущий рев, как и отчаянный крик Лолы; его разум, уже почти туго соображающий, пытается мысленно ее догнать. Она наверняка добралась до дома, наверняка позвонила Джерри с просьбой забрать ее из Хитроу, а он обязательно спросит, тут же почувствует ее подавленное состояние, как бы она ни старалась его скрыть. Она расскажет ему, выдаст все как на духу под действием шока, боли и злости, и тогда Джерри узнает. Он, конечно же, не станет рисковать и пытаться узнать, обратился ли Матео в полицию, а просто по-быстрому соберет сумки, запрет дом, который они всего лишь снимали, и уедет с Лолой – скорее всего под предлогом своего нежелания, чтобы Матео к ней приближался. Но он сбежит, в этом Матео был уверен. А вместе с ним исчезнет и Лола.
От невыносимой мысли, что он больше никогда не увидит Лолу, его пульс учащается. Кружится голова: яркие огни зала ожидания растекаются по краям, вращаются и размываются как колесо обозрения. Он слышит собственное дыхание, частое и прерывистое, и, чтобы утихомирить гулко бьющееся сердце, зажмуривает глаза.
– Господи, да что с тобой? – Голос Хьюго в практически пустом зале ожидания и под действием замешательства звучит слишком громко и грубо. – Ты заболел?
Матео заставляет себя открыть глаза и посмотреть на Хьюго с Изабель, расположившихся на противоположных креслах.
– Нет. – Его голос раздается не громче шепота, еле слышно. Поэтому он мотает головой.
– Тогда почему ты ей не позвонишь? – обвинительным тоном спрашивает Хьюго. – Не обязательно, чтобы извиниться за то, что там между вами произошло, а чтобы хотя бы убедиться, что с ней все в порядке!
Матео с трудом встречается с Хьюго глазами. И вновь мотает головой.
– Твою ж мать! – Хьюго от злости громко вздыхает. – Сумасшедший дом какой-то. Это должны были быть потрясающие каникулы! Пойду возьму себе кофе.
Краем глаза Матео видит, как Хьюго встает и уходит. А мгновение спустя чувствует, как к нему подсаживается Изабель.
– Мэтти? – Она смотрит на свои руки, крутит их и теребит в попытке скрыть дрожь. Он делает глубокий вдох и медленно выдыхает, не отрывая взгляда от серого ковра зала ожидания.
– Послушай. Два сотрудника подтвердили, что она улетела последним рейсом, так что мы можем быть уверены: она вернулась в Лондон. Ты же знаешь, как они близки с отцом, наверняка она позвонила ему, и он отвез ее домой. Возможно, они не отвечают на звонки, потому что у них серьезный разговор и им не хочется, чтобы их беспокоили. Уверена, ей просто нужно время остыть, а потом ты сможешь пойти к ней, извиниться, все уладить. – Повисает молчание, а после руки Изабель накрывают ладони Матео, пытаясь их успокоить. – Все будет хорошо, Мэтти. Лола редко выходит из себя, но когда это происходит, очень быстро берет себя в руки, да ты и сам знаешь, что она совершенно незлопамятная. Вот увидишь, уже через пару дней все уляжется.
Внезапно его охватывает заметная тревога. Он сглатывает, не в силах встретиться с ней взглядом, крепко, насколько это возможно, стискивает руки.
– Господи, да ты весь дрожишь! – В голосе Изабель слышно искреннее беспокойство. – Я уверена, Лола добралась до дома в целости и сохранности.
– Я… я знаю. – Он высвобождает руки из ее ладоней и складывает их на груди, крепко обхватывая себя, когда дрожь волнами сотрясает его мышцы, а сам он начинает едва заметно раскачиваться вперед и назад. – Просто я… я немного боюсь, что мы не справимся с этим… – На последнем слове его голос надламывается, и он заходится кашлем, пристально глядя в пол и стараясь не моргать. Резко втягивает воздух и задерживает его, глаза начинает щипать от слез; он с ужасом осознает, что сейчас расплачется.
– Глупости какие. Это всего лишь временная трудность. Я знаю, что вы оба справитесь с ней, – ласково говорит Изабель. – Вы преодолеете это – этот кошмар, и я точно знаю: Лола ужасно переживает за тебя. Она постоянно спрашивает у нас, как ей помочь тебе, а еще с самого нашего приезда она каждый день брала у меня ноутбук: искала информацию о людях, которые – ну, ты понимаешь, – прошли через то же, что и ты, пыталась понять, как они с этим справились и как оно повлияло на них. Рассматривала разные виды психологической консультации, анонимно присоединилась к онлайн-группе поддержки и даже заказала стопку книг с «Амазона»! Все это я увидела в истории браузера, так что ничего ей не говори. А если серьезно, она только о тебе и говорит, постоянно повторяет, что ей невыносимо видеть, как ты страдаешь. Ей кажется, будто по ее вине ты не можешь ей довериться; она сама мне говорила, что чувствует себя ужасно виноватой, потому что в те выходные ее не было рядом с тобой…
Изабель оборачивается, чтобы оценить его реакцию, но резко замолкает, на ее лице вспыхивает тревога и ощутимое беспокойство.
– Мэтти!
Ему хочется убежать и запереться в туалетной кабинке, но он даже не может пошевелиться. Напротив, он наклоняется вперед, упирается локтями в колени, глядя в пол и потирая щеку в попытке скрыть свое лицо.
– Блин, у меня нет платка… Мэтти, черт, я не хотела все испортить, просто пыталась доказать, как сильно она тебя любит и как невыносимо ей видеть твои страдания! Черт, может, мне позвать Хьюго?
Он с трудом качает головой, с его губ слетает тихий звук, когда воздух вырывается из легких и втягивается обратно. Лицо все горит, но слезы, молча бегущие по щекам – он даже не успевает их смахнуть, – обжигают сильнее. Изабель гладит его ладонью между лопаток – от этого прикосновения он съеживается и выдавливает из себя:
– Нет, не надо, я… я в порядке, просто устал! – Матео трет ладонями щеки, пытаясь взять себя в руки, от смущения его сердце громко стучит.
– Знаю, – неловко произносит Изабель. – Ссоры очень изматывают, и ты волновался за Лолу, а потому вполне понятно, почему ты расстроен. Но я знаю Лолу, знаю, как сильно она тебя любит, какой счастливой ты ее делаешь, и не думаю, что что-то способно это изменить!
Он кашляет, чтобы заглушить рыдания, и тяжело поднимается на ноги, указывая на вывеску «Туалет» в дальнем конце зала; Изабель кричит ему вслед, когда он машинально плетется к ним. К счастью, в мужском туалете пусто; в зеркале над умывальниками он ловит свое раскрасневшееся, заплаканное лицо и ударяет кулаком по металлическому крану. Пальцы простреливает сильнейшая боль, которая заставляет его мгновенно взять себя в руки. В течение следующих нескольких минут он плещет в лицо холодной водой, сосредоточившись на боли в руке, пока его не покидают силы.
По возвращении в зал ожидания он сохраняет дистанцию, держась у окна. В оконном отражении узнает размытую фигуру Хьюго, который возвращается с подносом бумажных стаканчиков. Видит, как Изабель поднимается ему навстречу, останавливает его в нескольких метрах и, подавшись к нему, что-то говорит приглушенным голосом, время от времени поглядывая в сторону Матео. После минутного замешательства они вдвоем уходят к дальнему ряду сидений, явно держась на почтительном расстоянии.
Матео останавливает взгляд на заходящем на посадку самолете, отправляя откровения Изабель о Лоле в самые дальние уголки своего сознания. Тот неподвижно парит в ночном небе целую вечность, и на краткий миг Матео кажется, будто время тоже остановилось. Он чувствует себя на пороге чего-то грандиозного и понимает: их с Лолой жизни больше никогда не будут прежними. Он уже не там, где был, и еще не там, где будет; по сути, он нигде. Просто плывет по течению, точно вращающийся в воздухе атом; и пусть эта мысль пугает его, сейчас он с предельной ясностью видит, что сюда его привел не более чем случай. Нет смысла искать логику в случайном порядке вещей; предсказывать будущее бесполезно – пустая трата сил. Потрясенный открытием, что, возможно, никогда не оправится от последствий произошедшего, он все больше понимает, что теряет над собой контроль, опускается в бездну, созданную им самим. Он впервые по-настоящему сталкивается с безумием и, блуждая по темным подвалам своего разума, внезапно осознает, что это безумие, сумасшествие, в полной мере способно создать собственную реальность.
К тому времени, когда на рассвете их самолет приземляется, Матео придумывает способ обуздать свои эмоции, заставить себя двигаться дальше. Он устремляет взгляд в одну точку – выход на посадку, кресло впереди, окно в каплях дождя – и вокруг него все застывает. Он пребывает в оцепенении – когда Хьюго задает ему вопрос, он не в силах даже повернуть голову. Лишь повторяет себе под нос: я не схожу с ума, со мной все хорошо. Я справлюсь с этим, я в порядке. Я лечу на самолете домой, чтобы отыскать Лолу, мы переживем это вместе. Да, это действительно происходит, но все будет хорошо. Я люблю тебя, Лола. Очень сильно люблю. Если буду все время это твердить, то ты обязательно почувствуешь. Я знаю, что почувствуешь. Я люблю тебя, Лола. Я люблю тебя. Я люблю тебя…
Сидя в такси, мчащемся по шоссе М4 в центр Лондона, он понимает, что страх его уже частично испарился. За окном яркое, свежее утро, они снова в знакомом им месте; он вспоминает слова Лолы, которые она сказала ему, прокричала, всего несколько часов назад там, на пляже. Что она, конечно же, не станет восставать против отца. Что она, конечно же, никогда не поверит чудовищным обвинениям Матео. И его накрывает осознание, что так даже к лучшему, она будет в безопасности: Джерри в панике не увезет ее, она не исчезнет из его жизни навсегда. И Джерри никогда не причинит вред своей дочери – в этом он уверен, должен быть уверен. Матео сошлется на потерю памяти, помешательство, посттравматический стресс, на что угодно, лишь бы снять обвинения. А Лола со временем его простит. Обязательно простит, непременно, потому что без нее у него нет жизни, нет будущего.
На одно мгновение он представляет, будто над ним надругался вовсе не Джерри. Это был кто-то другой, просто на него похожий. Вспоминаются все бессонные ночи, когда он желал, молился, чтобы это был кто-то другой – кто угодно, кроме отца его девушки. Вдруг это был незнакомец? И он тут же напоминает себе: не существует окончательной реальности, есть только ее восприятие человеком. И если в своем сознании, своей памяти он вытеснит Джерри кем-то другим, тогда все станет как прежде. Все должно стать как прежде. Возможно, если он достаточно в это поверит… Он был не в себе, когда высказал те обвинения – был не в себе уже очень давно. Лола знала об этом. Поэтому она его простит. Она даст ему еще один шанс. Потому что знает его, понимает его, она любит его так, как никто никогда не любил, и, быть может, не полюбит никогда. Вся его жизнь заключена в этой любящей, доброй, забавной, яркой девушке, и он не может ее отпустить.
Такси останавливается у обочины. Они подъехали к дому Лолы. В утреннем свете тот выглядит ярким и незнакомым; Матео слышит со стороны Хьюго вздох облегчения.
– Что ж, похоже, она благополучно добралась, – говорит он, указывая на окно, где виднеется ярко-красный рюкзак Лолы, брошенный на диван. – Хочешь, мы зайдем с тобой?
– Нет. Нет. – Матео охватывает облегчение, он вываливается из такси на подгибающихся коленях, тяжесть рюкзака чуть ли не валит его с ног. – Послушай, Хьюго. Прости меня за эти каникулы. Мне, правда, очень жаль.
Хьюго вздыхает в ответ:
– Ага. Я сожалею о том, что с тобой случилось, приятель. Но вернуться и рассказать все полиции – правильное решение. Удачи с Лолой, ладно? Позвони мне, когда все устаканится.
Такси уезжает, растворяясь в конце дороги, и еще некоторое время Матео стоит на месте, впитывая в себя тишину улицы, слабый щебет птиц, аромат дубов, чьи ветви покрыты пышной зеленой листвой. Одним словом, обычное течение жизни. Вокруг такое спокойствие и безмятежность. Он чувствует, как его сердце замедляется, переходя на обычный ритм, дыхание снова становится ровным и мягким. Если Лола и подумывала сообщить отцу об их ссоре, то у нее не было на это времени. Джерри сейчас на съемке – фургона со всем его оборудованием нет на подъездной дороге. Рокки, как и всегда, лает на него из-за садовой ограды. Они не уехали бы, бросив его тут, так же как не оставили бы окно на кухню открытым… Слава богу. Слава богу.
Естественно, ему следует обдумать, что он скажет, как объяснит свое недавнее помешательство и как откажется от безумных обвинений, но сейчас ему просто хочется увидеть ее, убедить, что он образумился. Дать ей понять, что это был всего лишь глюк его сумасшедшего сознания, а теперь с ним все в порядке и он больше не подозревает Джерри. Человек из леса трансформировался в незнакомца – того, кого он никогда не видел. Отворив садовую калитку и шагая по боковой дорожке, он окликает Рокки, после чего нажимает на звонок.
Теперь Рокки поскуливает, требуя внимания. Матео перевешивается через ограду, чтобы потрепать его по шерсти. Дверь ему никто не открывает, внутри – безмолвная тишина, но оно и неудивительно. Лола без сомнения до сих пор зла на него и расстроена. Он зовет ее через открытое кухонное окно.
– Лола, это я. Прости меня. Это было ошибкой. Мне часто снились кошмары, и мой разум сыграл со мной злую шутку. Открой дверь, и я все объясню!
По-прежнему тишина. Тогда он забирается в сад, где достает запасной ключ из куста розмарина, и входит внутрь.
– Это я! – кричит он вверх по лестнице. – Я прошу тебя дать мне всего пять минут. Просто выслушай меня, Лола, ладно? Я был нездоров и немного спятил. Возможно, это следствие посттравматического стресса, но сейчас, клянусь, все хорошо.
Рокки входит следом за ним в прохладный коридор. Матео скидывает рюкзак на пол и снова зовет:
– Лола, я знаю, что ты в комнате. Выслушай меня. Понимаю, ты очень злишься на меня, и у тебя есть полное право на это, но я был неадекватен и на мгновение потерял рассудок. Сейчас я все осознал и хочу сказать, что ужасно жалею о той чуши, которую тебе наговорил.
Его голос эхом разносится по утопающему в полумраке дому; выждав еще несколько секунд, он поднимается по лестнице. Дверь в ее спальню закрыта. Он стучит, затем снова окликает ее по имени. Поворачивает ручку, ожидая, что дверь заперта, но та, как ни странно, открывается. Одежда, в которой она была вчера, брошена на кровати, на полу – песчаный след от ее сандалий «Биркеншток».
Он удивленно отворачивается от пустой комнаты.
– Лола?
Дверь в ванную напротив плотно закрыта. Он слышит шум воды в трубах над головой и стучит в дверь.
– Лола?
И снова ему никто не отвечает. Он прислушивается к звуку душа, но ничего не слышит. Внезапно его сердце вновь ускоряет бег.
– Лола, просто дай мне знать, что ты там, и я подожду! Торопиться не нужно…
Тишина. Он поворачивает ручку. Заперто.
– Лола, ну же…
Почему она не отвечает, пусть даже для того, чтобы его прогнать?
Он уже поднимает руку, собираясь снова постучать, как чувствует что-то под ногами. Ковер. Расползающееся на нем мокрое пятно приближается к нему. Вода. Вода сочится из-под двери.
Времени на раздумья у него нет. Отступив как можно дальше, он бросается вперед и с разбега наваливается всем телом на дверь ванной. Маленькая щеколда, расположенная с внутренней стороны комнаты, отходит от стены, но полностью не поддается. Тогда он несколько раз пинает дверь изо всех сил. Обрушивается на нее снова и снова. Раздается треск, и дверь с грохотом распахивается, щеколда повисает на одном единственном шурупе. Матео спотыкается о порог и, скользя по мокрому полу, врезается в раковину, ударяясь ребрами об эмалированный край. Вода течет тонкой струйкой, но кран не выключен, ванна переполнена, а в ней… в ней…
– Лола!
Ее белое тело плавает под водой, волосы темным ореолом окружают голову, широко раскрытые зеленые глаза смотрят прямо на него. Секунду ничего не происходит: она не моргает, не садится и вообще никак не реагирует. Он ждет мгновение – ждет всплеска, когда она вынырнет из воды, ждет смеха, поскольку она напугала его. Но она остается совершенно неподвижна. Комнату наполняет рев ужаса, такой оглушительный и животный, будто исходит от какого-то другого существа. Сунув руки в холодную воду, он хватает ее за предплечья и тащит из ванны. Ее тело необычайно тяжелое, скользкое, безвольное. Голова откидывается назад, а потом Лола падает на него сверху, когда он скользит по мокрому полу. На миг ему кажется, будто она обнимает его, ее влажные волосы закрывают лицо – она похожа на тряпичную куклу; тело придавливает его, словно наполненное водой. Отпихнув вешалку для полотенец в сторону, Матео опускает ее на плитку; ее голова, откидываясь назад, ударяется об пол; лицо белое, застывшее, безжизненное. Тяжело ловя ртом воздух между повторяющимися призывами о помощи, Матео опускается рядом с ней на колени и приступает к непрямому массажу сердца. Между ее губ выступают пузырьки воды. Есть! Он сможет откачать из нее воду. Он сумеет освободить ее легкие. Она вдохнула не так много. Он продолжает надавливать на грудь снова и снова – прислушивается к сердцебиению, прощупывает пульс. Ничего. Повторяет всю процедуру заново. Ее лицо полупрозрачное, губы темно-фиолетового цвета, область вокруг них отливает синевой. Он пытается сделать ей искусственное дыхание, но кислород не поступает внутрь, вода просто вытекает из уголков губ. Тогда он вновь переворачивает ее на спину, старается надавливать сильнее, при этом боясь сломать ей ребра. Но сейчас это не имеет значения. Ему просто нужно запустить ее сердце, заставить ее снова дышать. Во время тренировок его обучали проводить реанимацию, его самого реанимировали без каких-либо побочных эффектов. С минуты на минуту она закашляет – обычно так все и происходит, он сам видел, так должно произойти и в этот раз, – но почему оно не происходит? Он вновь и вновь надавливает на ее грудь, но тонкая струйка воды лишь стекает по ее щеке; нет ни сердцебиения, ни кашля, ни дыхания. Ничего. Ничего. Ничего.
Прошла целая вечность – он знает это, потому что ощущает в руках неимоверную слабость, так что едва может ими надавить, а ее тело по-прежнему безвольное, синее и холодное, очень холодное. Должно быть, она впала в кому, ей нужна профессиональная помощь.
Прибывшие сотрудники скорой помощи – Матео не помнит, чтобы их вызывал – насильно уводят его. Их рации шипят и потрескивают, они торопятся и шумят, теснясь все разом в маленькой ванной. У них с собой оборудование: аппараты, помпы, дефибрилляторы – слава богу! Они запустят ее сердце, выкачают воду из легких, обеспечат ее кислородом. Но постепенно суета и волнение стихают: он видит, как один из фельдшеров неподвижно стоит на месте. Откуда-то доносятся обрывки фраз: «снотворное», «утопилась», «мертва уже несколько часов» – и он начинает протестовать, начинает кричать. Почему они остановились? Почему она не кашляет? Почему так долго? Какого черта вообще происходит?
Они выносят ее на носилках – это хорошо: значит, ее состояние достаточно стабильно, чтобы отвезти ее в больницу, теперь она, должно быть, дышит самостоятельно. Он уже хочет последовать за ними, чтобы в машине скорой помощи держать ее за руку, гладить по волосам, говорить, что с ней все будет в порядке. Но они накрыли ее белой пленкой – не только тело, но и все лицо. Ее лицо, прекрасное лицо Лолы, он больше не видит его! Зачем они это сделали? Она же не сможет дышать, не сможет видеть, она испугается! Ему нужно добраться до нее, он пытается добраться до нее, но его удерживает кто-то очень сильный, так что он едва может сдвинуться с места.
– Ее больше нет, приятель. Мы сделали все возможное, но ее сердце остановилось уже давно. Ей никто не мог помочь. – Перед ним стоит один из фельдшеров, его большое круглое лицо вырисовывается, словно солнце. – Ты член семьи? Мы можем еще кому-нибудь позвонить?
– Она не мертва. – Его голос звучит резко и громко, отчего болью отдается в голове. – Вы ошибаетесь. Она не мертва.
– Она умерла, сынок. Мне очень жаль. Она мертва уже несколько часов.
Лола, завернутая в белую пленку, пристегнутая к носилкам, исчезает внизу лестницы, когда двое медработников ловко разворачиваются в узком пролете.
Он пытается встать на ноги, броситься за ней, но его по-прежнему прижимают к стене. Тогда он начинает кричать:
– Она не мертва! Она не мертва! Ради бога, посмотрите на нее – она не мертва!
Но его не слушают; носилки с Лолой, его Лолой, такой остроумной и веселой, такой любящей и полной жизни, исчезают из виду.
– Лола, не делай этого! – надрывается он. – Прости меня, прости меня, я не хотел. Я люблю тебя! Вернись, Лола, вернись! Я очень сожалею! Вернись ко мне!
