Текст книги "Боль (ЛП)"
Автор книги: Табита Сузума
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
9
Его выписывают на следующий день, и еще пару дней он со скучающим видом слоняется по дому, пока родители – на работе, а брат – в школе. Консуэла вьется вокруг него как назойливая муха, но ему удается заглушить ее болтовню дневными передачами по телевизору и сном на диване в гостиной. Лола занята мюзиклом, так что их общение ограничивается лишь поздними звонками по Скайпу и редкими эсэмэсками в течение дня. Однако каждое утро сбитая с толку Консуэла приносит ему из почтового ящика журавлика-оригами. На бумажной птице значится только его имя, а ее плотно сложенные крылья скрывают послание от Лолы. Иногда это какая-то забавная история из школы, а порой сообщение о том, как прошел ее день. Всего несколько строк аккуратным наклонным почерком, которые всегда заканчиваются какими-то романтичными словами или выражением чувств – от простой фразы «я скучаю по тебе» до чего-то более эмоционального.
Все это время Аарон, Зак и Эли не забывали про него и желали ему скорейшего выздоровления. Перес звонил на сотовый по два, а то и три раза на дню, но Матео переключал его на голосовую почту.
Вскоре он возвращается в больницу, чтобы сдать несколько анализов, и с облегчением узнает, что может вернуться к своим обычным делам. Обычным делам, не включающим прыжки – к неудовольствию отца. Однако невролог настаивает на своем, даже дает ему копию медицинского заключения: можно тренироваться в зале, но две недели следует избегать бассейн, чтобы держать рану, как и все остальное, в сухости.
Матео пересылает эти новости Пересу с некоторым удовлетворением. Сообщая об этом родителям, он делает вид, что уже сыт по горло, но в глубине души не испытывает ничего, кроме облегчения. Он не хочет думать о новом прыжке или вообще о чем-то, относящемся к прыжкам. Возможно, теперь, пока он отдыхает, у него есть возможность дистанцироваться от того ужаса, что случился в Брайтоне. Вспомнив обо всем, он отчаянно хочет забыть об этом, вычеркнуть из памяти, унести с собой в могилу. Никто не должен узнать, иначе его жизнь будет кончена. Ему просто нужно стереть все воспоминания, смыть кровь со своих рук и вернуться к своему прежнему «я».
После осмотра у специалиста ему приходится ждать до разговора с Лолой еще шесть мучительных часов. Сегодня самый последний день учебы и финальный спектакль. И он получил четкие указания не звонить и не писать на случай, если случится невообразимое и она забудет выключить телефон. Но после двух дней разлуки и переполняющих его новостей о том, что он больше не находится под надзором Консуэлы и не загружен своим привычным графиком тренировок, его опьяняет эта новообретенная свобода.
– Встретишь меня вечером у актового зала? – поспешно, но взволнованно говорит Лола. – Обещаешь?
– Обещаю, – смеется он.
– Две недели отдыха от тренировок? Это же будет круто! Мы можем… Стой, это же значит, что ты можешь поехать с нами на юг Франции!
Он сардонически усмехается.
– Ага, конечно. То, что мне нельзя в бассейн, не значит, что Перес избавит меня от тренировок.
И все же он невольно ощущает укол зависти из-за того, что Лола согласилась, по его настоянию, поехать без него. Вилла родителей Хьюго – восхитительное место, наполненное свободой и расположенное в глуши, прямо возле пляжа. Пока тренировки не стали серьезней и не закончились каникулы, он каждое лето проводил там. Повесив трубку, Матео плюхается на кровать и представляет себе великолепный дом на краю утеса, под ним тянется бескрайний песчаный пляж, и они втроем, под присмотром одной лишь экономки, вольны делать все, что им заблагорассудится.
– Консуэла, тебе помочь с ужином?
В кухне прохладно и пахнет дезинфицирующим средством. Давно пробило шесть часов вечера, поэтому он удивляется, не забыла ли она о готовке, увлекшись проверкой у Лоика таблицы умножения.
– Сегодня нет ужина. – Она отрывает взгляд от тетради Лоика. – Миссис Уолш, она звонит.
Достав себе из холодильника банку холодного чая, а из шкафчика – жестяную коробку с печеньем, Матео идет к барной стойке для завтрака и усаживается со своей едой.
– Она позвонила и сказала, что ужина не будет?
– Да, – отвечает Консуэла, даже не пытаясь объяснить. – Лоик, давай теперь попробуем семь.
Тот со скучающим видом надувает левую щеку, чтобы голова не сползла с подпирающей ее руки.
– Семь что?
– Семь!
– Мэтти, я не понимаю, о чем она говорит. – Он с грустью смотрит на него, а потом его глаза загораются при виде коробки с печеньем. – А можно мне одну печеньку?
Матео бросает на брата предостерегающий взгляд.
– Сначала таблица умножения на семь. Не будь грубым, Лоик.
– Ну можно мне одну?
– Ладно. Готов? – Он бросает брату печенье «Джаффа», и тот с возгласом вскакивает со стула и, не успев поймать, запихивает его в рот. – Еще одну, еще одну. Ну же, брось посложнее! – Он хлопает в ладоши, а потом, уперев руки в колени, принимает стойку вратаря.
– Нет. Матео, пожалуйста! Лоик, мы должны заниматься, миссис Уолш говорит, нет еды до ужина.
Но Лоик совершенно не обращает на нее внимания, потирая ладони друг о друга и перепрыгивая с ноги на ногу.
– Ладно, но это последнее, – уступает Матео.
– Ура! Да, вот это сэйв[7]7
Сэйв – удачный прыжок вратаря, спасающий команду от летящей в ворота шайбы (в хоккее) или мяча (в футболе).
[Закрыть]! – кричит Лоик, скользя в носках по полу.
– Лоик, пожалуйста, сядь! – Голос Консуэлы звучит уже на грани истерики, так что Матео указывает на стул, и брат усаживается обратно на него. Веселье на его лице гаснет и сменяется покорностью.
– Прости. – Матео одаривает домработницу извиняющимся взглядом. – А по поводу ужина – я могу приготовить пасту, если хочешь.
Ее глаза с тревогой округляются.
– Нет, нет. Миссис Уолш, она сказала, нет ужина.
Сделав большой глоток из банки, Матео отодвигает коробку с печеньем подальше от брата.
– Она сказала тебе не готовить ужин, потому что принесет домой еду на заказ или что?
Глаза Консуэлы округляются еще больше.
– Нет, нет, Матео. Нельзя еду на заказ.
– Нет, я не хочу… Я не… – Он делает глубокий вдох, стараясь скрыть растущее на его лице разочарование. Ему нужно срочно разобраться с ужином, чтобы понимать, может ли он улизнуть из дома и встретить Лолу после спектакля. – Мама не сказала, почему не хочет, чтобы мы ужинали? – спрашивает он медленно и с расстановкой.
– Да. Нет ужина.
Лоик слегка фыркает, пока записывает примеры у себя в тетради.
– Нет ужина, нет ужина, – передразнивает он и тихонько посмеивается себе под нос.
– Мама сказала, что хочет сама приготовить ужин? – совершает еще одну попытку Матео.
– Нет! Нет! – Консуэла яростно мотает головой, придя в ужас от одной только мысли. – Миссис Уолш не готовит ужин!
Матео еле сдерживает вздох раздражения.
– Значит сегодня никакой еды?
Лоик прижимает ладонь ко рту, чтобы не рассмеяться.
– Да, еда! – почти со злостью выкрикивает Консуэла. – Сегодня вечером еда. Конечно, еда.
– Но не ужин…
Раздается приглушенный смех Лоика.
– Это что-то…
– Эй! – Матео пронзает его предостерегающим взглядом. – Еда, но не ужин, – с досадой повторяет он. – Еда сегодня вечером?
– Да! Конечно, сегодня вечером еда! – Консуэла смотрит на него как на идиота. – Ты должен сегодня вечером есть еду, Матео!
– Это хорошо… Поверь мне, я хочу сегодня что-нибудь поесть, – бормочет он скорее самому себе, чем остальным. – И где мы едим эту еду? – предпринимает он последнюю попытку.
– На улице.
– Пикник? – с надеждой подает голос Лоик.
– Нет! Нет! – практически визжит Консуэла. – Лоик, ты быстро заканчивай работу. Матео, пожалуйста, готовься!
– Готовиться к чему? – У него тоже невольно повышается голос.
– Есть на улице! Хорошее место. Ты оденешь хорошие вещи, говорит миссис Уолш.
Лоик кладет карандаш и смотрит на Матео.
– О, так мы идем…
– В ресторан, – в один голос произносят они, наконец, разрешив этот ребус.
Их отец отмечает какую-то крупную сделку, которую заключил сегодня на работе, и в честь этого заказал столик в их любимом французском ресторане, из которого открывается вид на Темзу и где подают курс из четырех блюд. Еда здесь похожа на современное искусство, и ее доставляют целую вечность. Лоик от переутомления сидит угрюмый и не желает ничего пробовать из меню, родители заказывают еще вина, а Матео уже отчаивается, что ему так и не удастся вовремя сбежать на встречу с Лолой. По возвращении домой он вынужден ждать еще, когда брата отправят спать, Консуэла уйдет на ночь, а родители удалятся в свою комнату. Тогда он набрасывает куртку поверх выцветшей футболки и поношенных джинсов, прокрадывается вниз и, обувшись в кроссовки, выходит через двери оранжереи. Там он погружается в золотистые лужи, расплывающиеся от светильников с искусственным освещением, которые выстроились вдоль газона. На школьной парковке он оказывается как раз тогда, когда на улицу, оживленно переговариваясь со своими гордыми родителями, вооруженными видеокамерами, высыпают младшие ученики в костюмах. С улицы актовый зал светится подобно маяку, из которого вырываются потоки учителей, учеников, родителей и родственников. Все семьи без умолку и громко болтают. Мюзикл явно прошел с огромным успехом, отчего он чувствует прилив гордости за Лолу, которая стояла за всем этим. Она просто невероятная.
Вскоре толпа редеет, и юноша отступает в тень, пряча за спиной розы, но Лола появляется уже с охапками цветов. Она испуганно визжит и большую часть из них роняет, когда он выпрыгивает сзади и, схватив ее за талию, начинает кружить.
– Боже мой, да ты сумасшедший! У меня чуть сердечный приступ не случился! Хочешь меня убить? Черт, ты так меня напугал! – Но она все равно смеется, и на ее смех оборачиваются сотрудники, последними покидающие здание. Посреди разбросанных букетов он притягивает ее к себе для долгого страстного поцелуя, не обращая внимания на присутствие учителя математики, запирающего дверь.
– Мне так жаль, что я не смог прийти. Мне пришлось целый вечер провести с родителями в ужасном ресторане…
– Все нормально. Я бы еще сильнее переживала, если бы ты был в зрительном зале!
Он с улыбкой глядит в ее радостное лицо и светящиеся триумфом глаза.
– Значит, все прошло успешно?
– Да, да! Но я так рада, что все закончилось. Больше не нужно учить детей, лишенных координации, где право, а где лево, или заставлять не имеющих слуха восьмиклашек петь чисто! Да и ты, наконец, выбрался из дома! – Ее слова льются искрящимся потоком пузырьков, шипящих на поверхности. Он ощущает исходящие от нее, словно яркий белый свет, энергию и волнение.
– Ты должен поехать с нами во Францию! – восклицает Лола, собирая букеты и складывая их в руках. – Я хочу… нет, требую провести, по крайней мере, одну неделю с тобой, прежде чем снова начнутся твои безумные тренировки. Ну, я не знаю, обмани МРТ-сканер, что ли…
– Как я его обману? Это же не детектор лжи, глупышка!
– Мне все равно! Думай о чем-то безумном или не думай вообще. Притворись, что у тебя умер мозг – в конце концов, это будет не так трудно сделать. Уверена, ударившись о бортик головой, ты потерял несколько десятков от коэффициента IQ!
– Сколько шампанского ты выпила? Ты же пьяна, – дразнит он ее.
В ответ она его толкает.
– Два бокала. И что?
– А то, что это какой-то ненормальный разговор. – Он останавливает ее, притягивая к себе, и снова целует. – Ты сошла с ума, перевозбудилась и склонна к обману, а еще ты не поблагодарила меня за розы!
– Что, вот за эту размазню?
– Они превратились в размазню, потому что ты их перетоптала!
Она снова смеется, и ее голос звенит в ночном воздухе.
– Да я шучу, они прекрасны. Я люблю тебя, иди ко мне.
Они останавливаются у дома Лолы, и та тянется к нему в поцелуе – настолько неистовом, что букеты снова рассыпаются по тротуару. Пока он собирает их, она отпирает входную дверь и громко сообщает ему: теперь она опытный режиссер и ей нужен помощник, чтобы носить все букеты, награды и…
– Ш-ш-ш, уже почти двенадцать! Твой папа, наверное, спит! Давай вернемся ко мне – мои родители уже в постели, мы можем пробраться…
– Папы нет дома! И слава Богу, иначе бы он тоже пришел сегодня вечером и после спектакля засмущал меня какой-нибудь речью.
– Он его не видел?
– Он приходил на вчерашнее представление. И все равно умудрился ужасно меня смутить тем, что в конце вышел на сцену и стал меня расхваливать.
Она распахивает входную дверь, и на нее выпрыгивает Роки. Пес, тявкая как сумасшедший, практически сшибает ее с ног.
– А когда он возвращается? Ну же, Лола, нам все-таки нужно пойти ко мне.
Лола выглядит удивленной.
– Зачем рисковать, когда целый дом находится в нашем полном распоряжении? Я знаю, что твоя постель в сотню раз удобнее, но…
– А что, если войдет твой отец?
– Не войдет. Его не будет до завтрашнего вечера. Он получил заказ на важную фотосессию для Кельвина Кляйна и сказал, что просто не может от нее отказаться. Так что твоя задача – до тех пор составлять мне компанию. – Она бесцеремонно плюхает на кухонный стол букеты цветов.
– Ты уверена, что он не вернется до завтра?
– Да! Но как бы там ни было, папа любит тебя. И вообще, разве он когда-нибудь был против того, чтобы ты оставался?
– Ну ладно…
– Лежать, Роки, лежать, безумный пес. Мэтти, мне кажется, что я не видела тебя целую вечность, так что ты никуда не пойдешь!
Она тянется к выключателю, но не успевает включить свет, как Матео поднимает ее и сажает на край кухонного стола.
– Хорошо, потому что я и не планировал!
Скинув куртку, он берет ее лицо в свои ладони и уже всерьез начинает целовать.
– Подожди. Мне нужно поставить цветы в воду…
– О, нет, нет, нет. Никаких «подожди». – Он покрывает ее губы быстрыми и страстными поцелуями. – Я уже и так слишком долго ждал, мне не верится, что я так долго тебя не видел!
– Всего два дня! – посмеивается она и отстраняется за глотком воздуха.
– Помолчи.
Он пытается вновь ее поцеловать, но она продолжает хихикать.
– Нам не нужно, – поцелуй, – молчать. Папы нет дома, так что хотя бы раз можно быть громкими и стонать, когда вздумается…
– Ты заткнешься?
Он неистово целует Лолу, но ее смех отдается в нем через губы, отчего дальше целоваться уже невозможно. Поэтому он перекидывает ее через плечо и под ее визг и истеричное тявканье Роки, крутящегося у ног, с трудом протискивается по узкой лестнице.
Сквозь отдернутые шторы в окно льется свет уличного фонаря, в его мягком оранжевом сиянии утопает вся спальня. Как обычно ее кровать не заправлена, а ковер устилают разбросанные вещи и книги. Как только он опускает Лолу, она пробирается пальцами под его футболку и прижимает их к животу, отчего его мышцы охватывает сладостный трепет, а по рукам пробегают мурашки. Ее волосы взъерошены, лицо излучает жар – она взволнована, растрепана, прекрасна, идеальна. Матео покрывает поцелуями ее щеку, шею, грудь, неловко и торопливо стаскивая с нее юбку. После чего Лола снимает с него футболку через голову, расстегивает его джинсы и засовывает внутрь руку, под пояс его трусов…
Внезапно Матео начинает вырываться: извивается и корчится, ловя ее за руки, хватая за запястья и отодвигая от себя.
– Лола, остановись! Подожди, стой!
Но она лишь смеется.
– Мэтти, если таким образом ты строишь из себя недотрогу…
Она обвивает руками его шею и притягивает обратно к себе.
– Нет, я… я серьезно!
Ему кажется, что он задыхается. Руки Лолы до сих пор на нем – они трогают его, гладят.
– Лола, прекрати! – вдруг кричит он. – Я сказал, хватит!
Крепко стиснув ее руки, Матео отталкивает ее с такой силой, на какую только способен. Раздается глухой звук, и девушка, как следует приложившись, распластывается на ковре. Он слышит треск, когда ее плечо соприкасается со стеной, а потом она сползает по ней. Спутанные волосы падают ей на глаза, губы воспалены от поцелуев, на лице – застывшее выражение дикого нескрываемого шока.
Матео на заплетающихся ногах отступает назад, опустив руки по бокам и часто дыша. Трясущимися пальцами он пытается застегнуть джинсы, поднять с пола свою футболку. Лола медленно садится, осторожно тянется к кофте и просовывает руки в рукава. Она смотрит на него взглядом, которого он не узнает: смесь боли, потрясения, изумления и растерянности. Но больше всего страха. В защитном жесте она прижимает левую руку к груди и, съежившись у стены, дрожит, словно безумно его боится.
– Черт, я не хотел… ох, твою мать, я не… я не сделал тебе больно? – Даже для него самого его голос звучит незнакомо, как если бы он жутко трясся. Он, тяжело дыша, подается вперед и тянется к ней, но она с испуганным вздохом отшатывается от него, в ее глазах читается неподдельный ужас.
– Л-лола, поговори со мной! Ты… ты в порядке? Ты ушибла руку?
Она хватается за другое плечо и, морщась от боли, неловко пытается подняться на ноги.
– Подожди. Нет, постой! Не двигайся. Дай мне посмотреть!
Он хочет коснуться ее руки, но она выставляет ладонь, чтобы он к ней не приближался. Она дышит резко и прерывисто.
– Я думаю… – Сдавленный всхлип. – Я думаю, тебе нужно уйти.
Она обходит его и движется к двери, но он останавливает ее.
– Лола, нет, подожди, н-не надо. Пожалуйста, не надо. Выслушай меня. Мне очень жаль, правда. Это… это была случайность. Просто случайность, Лола, ты должна мне поверить!
– Случайность? – Она изумленно смотрит на него. – Ты отшвырнул меня к стене! – Ее глаза наполняются слезами, она отталкивает его, пытаясь пробраться к двери.
– Ты не понимаешь… – Его голос начинает повышаться. – Я не хотел. Лола, мне очень жаль… Я не осознавал, что делаю. Я просто запаниковал!
Она глядит на него, как на сумасшедшего.
– Ты запаниковал?
– Я подумал… – Он лихорадочно ищет хоть какое-то объяснение. – Просто я подумал… мне показалось, что я слышу взломщика! – Его оправдание звучит как-то жалко даже для него самого.
Лола продолжает смотреть на него глазами затравленного животного: дикими от страха и сверкающими болью.
– Я хочу, чтобы ты ушел.
– Лола, пожалуйста… – Стараясь не касаться ее, он преграждает ей путь. – Можно… можно я посмотрю, что у тебя с рукой? Ну, пожалуйста. Пожалуйста, Лола. Я должен убедиться, что с тобой все в порядке!
Она вскидывает руку, не давая ему дотрагиваться до себя. Растрепанная и дрожащая, она по-прежнему, защищаясь, держит руку у груди.
– Мэтти, я же сказала, не трогай меня. Уходи!
Он отступает назад и приваливается к стене. Ударившись затылком, воздевает лицо к потолку и закрывает глаза, вопреки наворачивающимся слезам.
– Лола, я очень сожалею. Я сделаю все, что угодно…
– Если ты действительно сожалеешь, то уходи.
Он хочет что-то сказать, но ничего не выходит. Внезапно поднявшись, он разворачивается и покидает комнату Лолы. Стремительно спускается вниз по лестнице и выходит на темную улицу.
Уже глубокой ночью он лежит в постели не в силах заснуть, его тошнит. Тошнит от стыда. Тошнит от отвращения и ненависти к себе. Он должен был умереть, упав с того трамплина. Все должно было закончиться в тот миг. Лоле, его друзьям и семье было бы лучше без него. В нем нет ни одной частички, которую бы он не ненавидел. Каждая причиняет боль. Все настолько неправильно. Зачем он вообще толкнул ее? Он явно сошел с ума. Он опасен – не только для себя, но и для окружающих. Возможно, он никогда не оправится от того, что произошло в Брайтоне. Возможно, он действительно превратился в монстра. А это его наказание. Возможно, возможно…
Спустя несколько часов таких мучений он больше не может лежать спокойно. Выбравшись из-под одеяла, выходит из спальни. Тихонько ступает по лестнице, пробирается по темному дому: через коридор, в гостиную. Окружающая его мебель призрачно сияет в лунном свете. Он кружит по дому словно хищник, водя руками по стенам. Он чувствует себя в ловушке. Хочет убежать, но куда? Как бы далеко ни шел, он не сможет сбежать, от своей омерзительной сущности. Он всегда будет заперт в своем теле, своем разуме. Это осознание приносит настолько сильную эмоциональную боль, что он ощущает ее физически. Она скручивается, извивается внутри него, собираясь его уничтожить. Он теряет контроль, теряет рассудок. Вам известно, каково это быть мертвым, но при этом живым? Вот оно. Вот оно. Мучительное пребывание меж двух миров, где воспоминания, преданные забвению, постепенно начинают всплывать на поверхность. Здесь все причиняет боль, здесь твое сознание не позволяет тебе находиться ни в реальном мире, ни в состоянии бездействия. Присев на ковер, он роняет голову на колени и начинает плакать.
Как Лола сможет его простить? Как он объяснит ей, что на него нашло, когда он сам ничего не понимает? В один миг он не может насытиться ею: жаждет ее прикосновений к своему телу, тоскует по ее обнаженным формам, желает сблизиться с ней настолько, насколько способны два человека. Втягивать ее рот, губы, язык, ощущать себя внутри нее, испытывать сильное возбуждение, быть охваченным безумием, переполненным страстью и нетерпением, которые может облегчить только секс… А в следующую минуту он оказывается в ловушке – пойман и помещен в кошмар извращений, ужаса и отвращения. Он чувствует себя грязным, уязвимым и омерзительным, ему хочется лишь прикрыть свою наготу и убраться от нее – от него – как можно дальше…
Он не может в это поверить, не может поверить, что все так закончилось. Та ночь, та ночь в Брайтоне, всего один поступок разрушает всю его жизнь, очерняет то чистейшее и незапятнанное, за что он еще может цепляться, – его любовь к Лоле. Прекрасная Лола, ее озорство, юмор и веселье, ее талант, доброта, чувства и восприимчивость. Лола и ее любовь к нему, такая сильная и яркая, словно солнце в безоблачный день. Она охраняет его и поддерживает, дарит силы и питает энергией, помогая пережить невнимание родителей, давление в школе, изнурительные тренировки и страхи на соревнованиях. Каждый новый прыжок и ожидаемый результат, боязнь несчастных случаев и промахов, волнение за Олимпийские игры и его будущее. Каждый день все эти маленькие, но такие тяжкие тревоги изматывают его и расцарапывают подобно щебню. Лола дарит ему силы противостоять им, брать себя в руки после каждой неудачи. Она дарит ему силы и дальше носить разные маски: маску популярного симпатичного спортсмена, любителя пива – в школе; маску послушного, очаровательного, хорошо успевающего сына – дома; маску перспективного, вызывающего трепет прыгуна-чемпиона, которого он должен воплощать не только на ежедневных тренировках, но и на каждом соревновании, в каждом интервью – на телевидении, в сети и даже в газетах. Так много ролей, так много обязанностей, так много нескончаемых надежд, черт их побери.
Когда до результатов экзамена остается всего какой-то месяц, когда все лето наполнено соревнованиями, когда получение места в университете висит на волоске, а Олимпиада состоится уже через тринадцать месяцев, он оказывается под пристальным вниманием не только своих сверстников, близких друзей, товарищей по команде и семьи, но и всей страны! Никогда еще в жизни давление не было столь сильно, ставки – высоки, а эмоции – натянуты, глубоки, изменчивы и шатки. Он не позволит какой-то дурацкой ночи в Брайтоне все разрушить. Этой ужасной ошибки не должно было случиться. Но она все же произошла, и теперь он должен стереть ее из памяти! Вырвать из своей души, как будто ничего не было, забыть о самом ее существовании и снова стать тем, кто всегда превосходил ожидания и делает это до сих пор! Но все это невозможно, когда Лолы нет рядом. Лола – его бриллиант, его драгоценность, его жемчужина, его половинка, олицетворение силы, сострадания и любви. Лола – единственный человек, с которым ему не нужно носить маску, который знает все его недостатки и страхи и все равно любит его. Он не может ее потерять, потому что без Лолы его жизнь просто лишена всякого смысла и не имеет значения, а он становится никем. Даже хуже: притворщиком, самозванцем, оболочкой. А внутри он мертв.
Только заслышав звук шагов, он вдруг осознает, где находится: лежит, свернувшись калачиком на полу гостиной возле дивана, подтянув колени к груди, дрожа в футболке и пижамных штанах и прижимая подушку, чтобы согреться и успокоиться. Ему казалось, что он ведет себя тихо, молча плачет, вжавшись лицом в диванную подушку, но, когда поднимает голову, неожиданно видит угрюмого Лоика, застывшего в дальнем конце комнаты, у подножия мраморной лестницы. Своими тонкими светлыми волосами и бледной кожей он напоминает маленький призрак в огромной комнате, который освещает лишь лунный свет, льющийся из больших эркерных окон. А если не призрак, то неподвижную статую, идеально соответствующую редкой, но дорогой мебели вокруг него.
От шока и унижения Матео теряет дар речи – он не может скрыть слезы и не понимает, почему его брат внезапно тут оказался. Лоик очень боится привидений и обычно никогда не спускается вниз один и уж тем более без света. Вдруг Матео осознает, что понятия не имеет, как долго Лоик тут стоит и наблюдает за нервным срывом своего старшего брата. Он даже не может припомнить, чтобы вообще плакал перед ним… Охвативший его стыд вызывает только одно желание: сорваться на него и послать куда подальше, но он рыдает еще сильнее, не в силах говорить. Он судорожно и неконтролируемо ловит ртом воздух, что обычно сопровождает безудержное рыдание, его щеки мокрые от слез. Закусывает сжатый кулак и пытается задержать дыхание, но воздух вырывается из легких прерывистым звуком. По какой-то причине молчаливое потрясенное присутствие Лоика еще больше его расстраивает. Он снова старается перевести дыхание, с силой трет лицо ладонями, зажимает рот рукой и предпринимает отчаянную попытку набрать достаточно воздуха, чтобы отправить Лоика обратно спать. Но с каждой попыткой заговорить его слова прерывают удушливые рыдания.
Лоик не отрывает глаз от лица Матео. Он выглядит подавленным, его обычно жалобный взгляд сменила глубокая печаль, но без тени потрясения или страха. Он делает к Матео четыре размеренных шага, его босые ноги неслышно ступают по мраморному полу, и медленно, словно приближаясь к дикому животному, опускается на колени в паре метров от него. Осторожно протягивает руку. Матео не сразу понимает, что его младший брат держит смятый платок, но все же не может его поблагодарить. Поэтому просто кивает, забирает платок и вытирает им щеки. Горло по-прежнему сжимается, так что он медленно выдыхает и опускает взгляд в пол, к разделяющему их пространству.
Сделав еще несколько вздохов, он наконец шепчет:
– Спасибо.
– Пожалуйста. – Голос Лоика тоже звучит не громче шепота, но спокойно и более взросло, чем обычно. – Хочешь, чтобы я ушел?
Сосредоточив взгляд на одной точке, Матео неторопливо дышит ртом и пытается сохранять спокойствие.
– Н-нет. Конечно, нет.
– Не думаю, что слышал кто-то еще, – будто прочитав мысли брата, говорит Лоик. – Я проснулся, потому что захотел в туалет, но увидел, что в твою комнату открыта дверь, а тебя самого в постели нет. Так что я пошел тебя искать.
– Почему… – Вздох. – Почему ты спустился вниз? – хрипло произносит Матео, пытаясь поддержать разговор.
– Потому что я боялся, что ты можешь сбежать.
Потрясенный взгляд Матео взлетает вверх и встречается со спокойными глазами брата.
– С чего… с чего ты взял, что я могу так сделать?
– Потому что ты уже долгое время грустишь. А иногда в книгах, когда подростки грустят, они сбегают.
В тишине повисают произнесенные шепотом слова, медленно складываясь в вопрос – вопрос такой величины, что Матео буквально ощущает его присутствие в воздухе между ними. Он вытирает щеки.
– А кто… кто тебе сказал, что я грущу?
– Никто. Я это увидел по твоему лицу. Когда ты приехал домой после соревнования, которое выиграл по телевизору, ты был грустный. А потом стал еще грустнее. А после у тебя начались кошмары.
Матео смотрит на Лоика округлившимися глазами, его пульс учащается.
– Какие? Какие кошмары? Откуда… откуда ты знаешь?
– Ты разве не помнишь? Ты разговаривал и кричал, а иногда еще и плакал. Я приходил в твою комнату и звал тебя по имени все громче и громче, пока ты не просыпался. А потом ты говорил мне идти спать и снова засыпал.
– Черт… – Взволнованный таким открытием он дышит глубоко. – И как часто?
– Двенадцать раз, – даже не моргнув глазом отвечает Лоик. – Я подумал, что сегодня будет тринадцатый, но это оказался не кошмар, потому что ты не спишь.
Матео потрясенно глядит на брата.
– А кто-нибудь… кто-нибудь еще слышал?
– Нет, только я, потому что у меня хороший слух. Я всегда просыпаюсь, если слышен какой-то шум, даже когда другие его не слышат. Мамочке с папочкой я ничего не сказал, вдруг они станут задавать тебе много вопросов, а ты не захочешь на них отвечать.
Крепче прижимая подушку к груди, Матео силится вспомнить, как Лоик входит в его комнату и будит от кошмара, но ничего не выходит. Однако брат не мог все выдумать.
– Ты… ты сказал, что я разговаривал… что именно я говорил? – Внезапно его сковывает страх – страх того, что он мог произносить.
– Всегда по-разному. Иногда ты кричал, а иногда говорил очень грустно. Я всего не помню, ты много раз повторял: «Почему я?», «Ты всегда был так добр ко мне» и «Пожалуйста, не надо, ты же хороший человек». А однажды… – Он замолкает, закусив губу, и опускает взгляд, будто боится попасть в неприятности. – Э-э… ты сказал слово на «х». Но ты не виноват, потому что не знал, что говоришь, ты спал! – Он искренне качает головой, как бы подкрепляя свои слова. – Ты не виноват, Мэтти.
Тронутый заботой Лоика о том, что ему не следует себя винить за ругательства, Матео быстро меняет тему:
– А я когда-нибудь говорил о том… о том, что происходит во сне?
– Нет. Но все время казалось, что ты злишься и напуган. Очень часто ты кричал: «Клянусь жизнью, я никому не расскажу».
Матео чувствует, как колотится сердце в груди.
– А я когда-нибудь… – Он сглатывает. – Я когда-нибудь произносил имя? Чье-нибудь?
Лоик мотает головой, и Матео тут же закрывает глаза и с облегчением вздыхает.
– Лоик?
– Да.
– Можешь мне кое-что пообещать? Можешь пообещать, что никому не расскажешь об этом, обо всем, что я тебе говорил?
– Обещаю. – Лоик упирается в него немигающим взглядом, и впервые за весь разговор Матео видит в глазах брата настоящий страх. – Тебе кто-то сделал больно, Мэтти? Поэтому тебе все время снятся кошмары и ты постоянно грустный?
Сквозящий во взгляде младшего брата вопрос тревожит Матео. Вопрос настолько простой, настолько откровенный. И то, что он исходит от восьмилетнего мальчика, Лоика – младшего брата, которого он оставлял няне, пока сам стремился, чтобы его жизнь была насыщена событиями, – вышибает из него весь дух. Все те дни и вечера, когда он возвращался со школы или тренировки, взбегал по лестнице, перескакивая через ступеньку, чтобы переодеться и позвонить Лоле, или торопливо делал домашку и отправлялся в спортивный зал. Все эти вечера он всячески избегал Лоика – своего собственного брата, который постоянно проводил время внизу с няней. Своего собственного брата, который отчаянно пытался его задержать вопросами о прошедшем дне и прыжках, который даже делал вид, что не может справиться с домашней работой, лишь бы ухватить частичку драгоценного времени своего старшего брата. Все эти отвлекающие маневры нужны были только для того, чтобы завоевать капельку его внимания. Столь для него желанного, но получаемого всего-навсего от вереницы нянек с плохим английским, пока его родители работали, общались, играли в гольф и теннис или зависали в загородном клубе. А за едой эти родители игнорировали младшего сына, потому что обсуждали тренировки Матео, соревнования Матео, новые прыжки Матео, оценки Матео, успехи Матео, будущее Матео. Но Лоик, не обменявшись с братом и парой слов за день, был единственным, кто заметил, что что-то не так, что-то случилось, что-то изменилось, а Матео «грустный». Незаметно для всех остальных, даже для самого Матео, Лоик регулярно по ночам приходил в комнату старшего брата и будил того от кошмаров, не прося благодарностей, даже ничего не говоря родителям, потому что Матео может не захотеть, чтобы они узнали…
