Текст книги "Лекарство (ЛП)"

Автор книги: Сьюзен Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– А как ты связалась с мятежниками? – спрашиваю я Лейси. В комнате пусто, но я все равно говорю тихо – на этом этапе моего выздоровления паранойя глубоко въелась в меня.

– Через Кевина, – говорит она, – я встретила его в Самптер Хай, за несколько недель до того, как ты вообще появилась. В нем было что-то, что подсказало мне: он не такой, как другие обработчики. Несколько раз мы встречались в Велнес центре. Говорили на улице. А потом мы выпили вместе кофе – в другом городе, конечно. Он сказал мне, что видит во мне борца. Предложил стать частью мятежников. Потом появилась ты, и ты была как я – думаю, прирожденная смутьянка.

Мы обе улыбаемся, но при мысли о Кевине я чувствую боль. Он был моим другом.

– Он позвонил мне до своего исчезновения, – говорит Лейси, смахивая слезинки под глазами. – Кевин думал, что за ним следят и сказал мне, чтобы я не ждала его и ехала на встречу с тобой и Джеймсом. Он сказал, что догонит меня на месте встречи. Я ждала так долго. Я ждала, пока не появились Кас и Даллас, а когда они попытались уговорить меня уезать без кевина, я подралась с ними. Я даже ударила Каса в лицо. Я дралась изо всех сил, но они затащили меня в еще один фургон, и один из их парней привез меня сюда – за несколько часов до тебя. Я думаю, Кевина больше нет, – говорит она, – я думаю, он мертв.

– Может быть, он в Программе, – говорю я, хотя я не уверена, могут ли утешить ее эти слова, особенно теперь, когда Даллас сказала нам, что мятежники исчезли. – Когда все закончится, мы найдем его.

Лейси с силой трет щеки, стирая слезы, которые она не удержала.

– Нет, – говорит она, – ему больше восемнадцати, и он слишком много знает. Они убили его. Знаю, что убили.

– Не думай так, – начинаю я, – есть много других…

– Слоан, – говорит она, прерывая меня, – я и правда очень устала. Может, поговорим об этом в другой раз? Голова болит просто жутко.

– Я буду здесь, – говорю я, – не то чтобы я куда-то собиралась.

Я пытаюсь заставить ее улыбнуться, но Лейси только благодарит меня и быстро выходит из комнаты. Оказавшись одна, я оглядываю пустое помещение, пытаясь осознать тот факт, что я действительно здесь. Я – мятежник.

* * *

Кухня представляет собой переоборудованный офис с маленькой стойкой и раковиной, с белым холодильником и старой варочной панелью.

– Что было тут раньше? – спрашиваю я, озираясь по сторонам.

– Не знаю, – говорит Кас. – Это здание стоит здесь уже довольно давно, но Даллас не могла точно вспомнить, где оно находилось. Я нашел его для нее; и тут довольно неплохо. Намного лучше, чем в некоторых местах, где я жил.

Кас достает из морозилки пару буррито и кладет их в микроволновку. Я благодарю его и сажусь за круглый стол, а Джеймс облокачивается о стойку. Теперь, когда у нас есть настоящая еда, я понимаю, как проголодалась.

– Так вот, – говорит Кас, обводя кухню рукой, – я знаю, что это не слишком уж много, но здесь нас десять человек – теперь двенадцать. В Филадельфии у нас было тридцать человек, но это если считать и тех, кого забрали обратно в Программу. Мы не знаем, скольких еще мы потеряли.

Он опускает глаза.

– У нас становится больше баз, чем людей.

Сигналит микроволновка, и Кас выкладывает буррито на бумажные тарелочки и ставит их на стол. Джеймс садится рядом со мной и сразу же хватает один буррито. С набитым ртом он сразу же бормочет, что еда слишком горячая.

– Я никогда не был в Программе, – как бы невзначай говорит Кас, – но эпидемия унесла моего брата.

Я смотрю на него, и грудь мне пронзает острая боль.

– И моего тоже.

– А моя младшая сестра недавно исчезла, – добавляет Кас, – считается мертвой. После смерти Хенли, она вроде как слетела с катушек. Стала настоящим параноиком, говорила, что наши телефоны прослушивают, а за ней следят. Она исчезла, но выходит, что насчет Программы она была права. Я был через дорогу и видел обработчиков, когда они искали ее в нашем доме.

– Сколько лет твоей сестре? – спрашивает Джеймс.

– Четырнадцать.

Меня начинает подташнивать при мысли о ком-то столь молодом, кто решился на такое безрассудство, как побег, зная, что это может стоить жизни.

– Мне жаль, – говорю я, пододвигая буррито к Джеймсу.

Кас тяжело вздыхает.

– Спасибо. Я все думаю, что она просто вернется. Я ее крепко обниму, а потом заставлю сидеть дома до конца жизни.

Он смеется, но не похоже, что он верит своим словам. Он не думает, что его сестра вообще вернется.

Кас отходит от стойки и судорожно вздыхает.

– Мне нужно идти, – говорит он. – Я устал с дороги, и до нашего собрания мне нужно немного поспать.

– Спасибо, – я быстро говорю ему. – Я правда ценю твою помощь.

– Нам нужно помогать друг другу, – отвечает он. – а иначе никто из нас не справится. Кстати, комната в конце коридора – ваша. Но я предупреждаю, – добавляет он, улыбнувшись. – там не слишком уютно.

– Черт, – говорит Джеймс, – а я-то надеялся найти с утра маленькие шоколадки на подушке.

– В следующий раз. Обещаю.

После того, как Кас уходит, Джеймс снова ставит передо мной еду, показывая, чтобы я поела. Когда мы заканчиваем есть, мы берем с пола рядом с холодильником пару бутылок воды. Даже хотя еще светло, по ощущениям уже полночь – теперь, когда мы в бегах, у нас перепутался день с ночью.

Мы идем к комнате, Джеймс толкает дверь и по-настоящему смеется. В маленькой комнатке сотит двуспальная кровать и обшарпанная деревянная тумбочка. Окон нет, а свет исходит от лампочки без абажура, которая свисает с потолка.

– Ух ты, – говорит Джеймс, оглядываясь на меня. – Я и правда надеюсь, что понял, куда мы вляпались.

Я захожу, с облегчением замечаю вроде как чистые простыни на матрасе. Джеймс закрывает дверь, запирает ее и потом бросает вещмешок на тумбочку. Он стоит и оглядывает комнату, а я сажусь на край кровати.

– Здесь не хватает женской руки, – говорит он, глядя на меня, – не возражаешь?

Я улыбаюсь, понимая, что он говорит не совсем о моем умении украшать помещение. Но я еще волуюсь из-за того, что Кевин пропал, что Лейси неважно себя чувствует. Из-за всего.

Джеймс окидывает меня взглядом, смотрит на мое лицо.

– Давай рухнем в постель, – тихо говорит он, – мы по-настоящему не спали уже несколько дней, и я думаю, мы должны встретить то, что нам предстоит, на свежую голову.

– А что предстоит? – говорю я.

Джеймс качает головой.

– Хотел бы я знать.

Он вздыхает и забирается в постель. Хорошо взбивает подушку и ложится рядом со мной. Когда он замолкает, я смотрю на него. Его взгляд затуманивается.

– Не хочешь подремать? – спрашивает он.

За последние несколько дней, месяцев, наверное, лет, мы прошли через столь многое. Это трудно даже облечь в слова, и я просто киваю и устраиваюсь рядом с ним.

Джеймс подвигается, приблизив губы к моему уху.

– Мы сделали это, – шепчет он, и его губы щекочут мне кожу. Его рука скользит мне по ноге, и он кладет ее себе на белро. Теперь, когда мы обнимаемся, я чувствую, что в безопасности – как будто я могу держаться за нас двоих.

Но когда Джеймс целует меня в шею, я вспоминаю о таблетке в моем кармане. У нас не было времени поговорить о ней, до конца.

– Джеймс. – хрипло говорю я, – нам нужно поговорить об оранжевой таблетке.

Он резко останавливается, я чувствую его горячее дыхание у себя на шее.

– Ладно.

Он еще раз легонько целует меня, а потом кладет голову на подушку рядом со мной. Его глаза серьезны, даже хотя он пытается успокоиться.

– Что случилось?

Это подтверждает мои подозрения.

– Ты бы хотел вернуть свое прошлое – все, даже плохие вещи – если бы ты снова заболел из-за этого?

– Слоан, – говорит он, – это не имеет значения. Мы…

– Если бы меня не было, – прерываю я, – если бы меня можно было бы не брать в расчет, ты бы принял ее?

– Куда ты, блин, клонишь?

– Просто ответь.

Джеймс замолкает и потом кивает.

– Да, – выдыхает он, – наверное, принял бы.

– Без колебаний?

Он усмехается и, приподнявшись на локте, смотрит на мое лицо.

– Конечно, я бы колебался. Это опасная штука. Но Программа забрала мою жизнь – нашу жизнь вместе. Она не могла быть плоха. Я хочу знать, кем я был, хочу знать, что случилось, что я оказался в Программе.

Я закрываю глаза, едва не плачу.

– Тогда тебе нужно принять ее, – шепчу я. Джеймс хочет вернуть свою жизнь, даже если это и значит, что он может снова заболеть. Он готов рискнуть, так кто я такая, чтобы удерживать его? Я предостаавляю ему тот же выбор, что предоставил мне Риэлм, верный или неверный.

– Слоан, – говорит Джеймс и кладет ладонь мне на щеку, и я смотрю на него.

– Я не могу принять таблетку. Без тебя. А если бы тебя не было, ну… думаю, что мне было бы на все наплевать. Давай уж прекратим придумывать идиотские сценарии, в которых один из нас исчезает, а другой должен мужественно идти вперед. Если хочешь принять таблетку, давай поговорим о риске. Если нет, давай просто держаться, и посмотрим куда нас заведет эта история с мятежниками. Договорились?

Джеймс раскраснелся, глаза уходят в сторону. Он лжет; он бы без колебаний принял таблетку. Он проглотил бы ее не запивая, и к черту последствия. Но еще он упрям – он никогда не лишит меня этого шанса. И за это я и люблю его до безумия. Так что я растягиваю губы в улыбке и снова прижимаюсь к нему, и мы оба постепенно засыпаем.

Глава 3

Окон нет, но резкий свет лампочки над головой постепенно пробуждает меня. Джеймс спокойно и тихо спит, отвернувшись в другую сторону. Не знаю, который час, но спать больше не хочется. Я встаю, достаю из кармана таблетку в пластиковом пакетике и смотрю на нее.

Если бы у нас было две таблетки, приняли бы мы их? Да и как, когда возможный побочный эффект – смерть? А кроме того, разве сейчас мы с Джеймсомм не счастливы? Стоит ли ради воспоминаний рисковать жизнью? Если бы я могла поговорить с Риэлмом, я бы узнала больше. Но Риэлм уехал – он оставил меня.

Я закрываю глаза и, собравшись с духом, прогоняю мрачные мысли. Решительно иду к тумбочке и кладу таблетку в верхний ящик, кинув сверху какое-то нижнее белье. Потом беру вязаный свитер и иду бродить по коридору.

Здесь пахнет картоном и упаковочной пленкой, но это все же лучше, чем запах лекарств в Программе. Я прохожу мимо кухни и вижу, что у стойки стоит Даллас и наливает чашку кофе. Я останавливаюсь и нарочно шаркаю ногами, чтобы не напугать ее.

– Привет, Слоан, – говорит она, не оборачиваясь. – Если тебе нужно принять душ, – ее темные глаза смотрят на меня, – а похоже, что нужно, рядом с главным помещением есть ванная.

Я киваю, благодарю ее и сажусь за стол. Даллас отпивает из чашки, улыбается – щель между ее передних зубов очаровательна, губы у нее естественного красного цвета. Она берет другую чашку и наливает кофе, а потом ставит передо мной. Я удивлена и тронута тем, что она оказала даже такой маленький знак внимания. Я знаю, что не придумываю напряжение между нами. Она садится на стул напротив меня и начинает просматривать телефон

– Ну, и как давно вы встречаетесь с принцем Очарование? – спрашивает она, не глядя на меня.

– Мы просто… – я замолкаю. – Вообще-то, не знаю. Не могу вспомнить.

Даллас поднимает голову, легонько улыбается, извиняясь.

– Я знаю, каково это. Когда я вернулась в первый раз, что-то со мной было не так. Волосы у меня, – она показывает мне дред, – были темные и густые – вроде как у тебя. Одежда была тесной и неудобной. Мать умерла сразу после того, как я родилась. Я все еще знала это, но отец оказался настоящим козлом. Можно было подумать, что программа должна была изменить его, если бы они хотели, чтобы я благополучно вернулась.

Она замолкает, чтобы отпить кофе.

– А когда он ударил меня в лицо, после того, как однажды вечером пришел пьяным, я приобрела не только выпавший зуб. Еще появилось несколько воспоминаний.

Я едва не роняю чашку.

– Подожди, твой отец… у тебя появились воспоминания?

Я не знаю, какой вопрос задать первым, но Даллас поднимает руку, показывает, чтобы я замолчала.

– Отца посадили, – говорит она, – а мне назначили дополнительный курс терапии. Я не рассказала врачам о воспоминаниях, потому что до меня дошло, откуда они появились. Как я их сохранила.

Она надолго замолкает, наблюдая за моим лицом.

– Полагаю, ты тоже знакома с Роджером.

– Роджер был тем обработчиком, который забрал меня, – говорю я, понизив голос от стыда – стыда, я знаю, незаслуженного, от которого мне нехорошо. – Он совершал обмен в Программе. Я поцеловала его в обмен на то, чтобы сохранить воспоминание, то самое, которое и привело меня к Джеймсу.

– Поцелуй? – горько смеется Даллас. – Роджер – это воплощение всего зла в этом мире. Всего, что я презираю. Он был и в моем учреждении. Но он просил не только поцелуя.

Даллас начинает выкручивать перед собой руки, и ее шею и грудь начинают покрывать красные пятна.

– Либо раздевайся, либо ничего, – говорит она, так искусно имитируя его голос, что у меня мурашки бегут по коже.

– О, Господи, – бормочу я, – Даллас, мне так жаль…

– Когда все было кончено, – говорит она, не обращая внимания на мои сожаления, – у меня было шесть воспоминаний. Но их не достаточно. Я хочу больше, я хочу их все. Иногда я не знаю, реальный ли я человек – мне не нравится то, что осталось.

Она печально улыбается.

– Я так чертовски зла. И я хочу, чтобы они отплатили мне.

– Я помогу тебе уничтожить Программу, – говорю я серьезно, – я не вернусь туда, и я их уничтожу, это точно.

История Даллас что-то задела во мне, пробудила то отчаяние, с которым я покидала Орегон. Мы здесь боремся за свою жизнь. А Программа никогда не остановится.

Даллас, похоже, удивлена моим ответом.

– В тебе может быть больше, чем я предполагала, Слоан, – говорит она. Странно, но ее одобрение придает мне большую ценность. Потом, поделившись секретами, Даллас встает и уходит, оставив на столе недопитый кофе.

В животе у меня все еще нехорошо от мыслей о Роджере, и я беру кофе Даллас, выливаю его в раковину и вытираю чашку, а потом ставлю в сушилку. Когда я была в Программе, Роджер сделал мне предложение. Он попросил поцелуй в обмен на таблетку, которая сохранит одно воспоминание. Его прикосновения, его вкус – не думаю, что я когда-нибудь их забуду. Я плакала все время, когда его руки, его губы касались меня. Даже теперь, когда я об этом думаю, я дрожу от беспомощности и обхватываю себя руками. А что бы он сделал, будь у него возможность… Но у меня был Риэлм. Он сберег меня от Роджера, сломав ему руку, сделав так, чтобы его уволили. Даллас не спас никто.

Я не забыла о нашем тяжелом положении – о том, что мы в бегах, и нам некуда идти. Но мы, по крайней мере, свободны. Нет обработчиков, чтобы связать нас. Нет докторов, которые бы рылись у нас в воспоминаниях. В каком-то смысле мы счастливы. Когда я смотрю на маленькое помещение, вспоминаю наше отчаянное положение, я напоминаю себе об этом. Нам повезло, что мы выжили.

* * *

– Почему тут пахнет мылом? – бормочет Джеймс, лежа в кровати, когда я вхожу в комнату. Он поворачивается и смотрит на меня, сонно моргая затуманенными глазами.

– И кофе? – спрашивает он. – Боже, Слоан, у тебя есть кофе?

Я ухмыляюсь.

– А ты будешь вести себя хорошо?

– Ты шутишь? Если у тебя есть кофе, я тебя прямо сейчас расцелую. А если у тебя есть чизбургер, детка, я встану перед тобой на одно колено.

Я смеюсь и протягиваю ему чашку. Джеймс встает с кровати, широко зевает. Прогягивает руку и гладит меня по еще мокрым волосам.

– Вьются, – говорит он, закручивая прядь себе на палец. – И чистые. Как тебе это удалось?

– Я приняла душ, – говорю я, как будто это большое достижение.

– Ну надо же.

– В следующий раз я попробую достать какую-нибудь укладку для волос.

Без фена и выпрямителя волосы у меня с каждым днем завиваются все больше. Ничего странного, если вспомнить фотографии, которые висят на стене гостиной у родителей – там у меня локоны.

– Ладно, красотка, – Джеймс отпивает из чашки и корчит гримасу, а потом ставит чашку на тумбочку.

– Ужасный кофе.

– Да, и сливок никак не найти.

Джеймс, потянувшись, оглядывает комнату.

– Да, мы и правда здесь. Нашла что-нибудь интересненькое, пока прихорашивалась и портила кофе?

– Мы долго говорили с Даллас, – говорю я, чувствуя, что предаю ее, даже упомянув об этом. Джеймс пересекает комнату и начинает рыться в мешке с одеждой.

– Еще не вырвали друг другу волосы?

– Нет еще, – говорю я. – Я думаю, я начинаю ее понимать. Еще я думаю, что она тобой чуточку увлеклась.

Джеймс, извиняясь, пожимает плечами, а я подхожу к нему и обнимаю сзади, кладу подбородок ему на плечо.

– Не представляю, что она в тебе нашла, – шепчу я.

– И я тоже, – Джеймс оборачивается и прижимает меня к бетонной стене. – Я-то думал, только ты заблуждаешься на мой счет.

– О да, – говорю я, облизывая губы. – Так что я не буду переживать из-за других девушек. Не твоя лига.

– Ммм… – Джеймс целует меня, и мой пульс учащается, а его рука скользит к застежке бюстгальтера.

Раздается тихий стук в дверь, и я вздыхаю.

– Не отвечай, – Джеймс целует меня в подбородок, потом рядом с ухом. Я улыбаююсь, позволяю ему поцеловать себя еще чуть-чуть, а потом отталкиваю.

– Не то, чтобы они не знали, что мы тут.

– Мы заняты, – говорит он и снова пытается меня поцеловать.

– Мне нужно поговорить с вами, ребята, – Лейси зовет нас из-за двери.

Джеймс останавливается и с беспокойством смотрит на дверь. Потом, чтобы скрыть это, он огляядывает меня с ног до головы, скрывая волнение за фальшивой уверенностью.

– Мы еще не закончили с этим, Барслоу, – говорит он и идет к двери. Я беру чашку и отпиваю кофе, морща нос от запаха. Джеймс пускает Лейси, и как только я ее вижу, у меня комок подкатывает к горлу.

– Что случилось? – спрашиваю я. Она не отвечает сразу. Садится на кровать, кладет локти на колени, опускает голову на руки. Джеймс, похоже, тоже это замечает, потому что закрывает за ней дверь, а потом встает рядом со мной, скрестив руки на груди.

Внезапно Лейси смотрит на нас.

– Со мной что-то не так, – шепчет она. – Разве вы не видите?

Ее вопрос застает меня врасплох, и я пытаюсь притвориться, что все в порядке.

– Это мигрень? – спрашиваю я. – Может, можно…

– У матери были мигрени, – прерывает она меня, голос ее становится далеким. – Однажды – когда было действительно плохо – она усадила меня и сказала, что собирается попросить папу о разводе. Она плакала, пока не начала захлебываться слезами, а я все говорила ей, чтобы она замолчала, пока не свела с ума папу. У нее всегда сильнее болела голова, когда он злился.

Джеймс опускает руки.

– Ужасно. А почему Программа не стерла это воспоминание?

Он прав. В Программе должны были стереть это трагическое воспоминание. Могли ли они ошибиться?

Лейси продолжает, как будто она и не слышала его.

– Отец вернулся домой с розами, – говорит она, – он только взглянул на заплаканное лицо мамы, решительно взял ее за руку и вывел из комнаты. Больше мама не говорила о разводе. И она никогда не улыбалась. Но мигрени у нее были практически ежедневно.

Из носа у Лейси начинает течь тоненькая струйка крови, красная кровь струится по ее губам, капает на колени. Я зову ее, и она касается крови пальцами. Когда она видит, как алая кровь течет у нее по руке, в ее глазах появляются слезы.

– Блин, – говоритона, и кровь течет по ее губам.

Джеймс быстро садится рядом с ней.

– Тут, – говорит он, – нажми тут.

Он кладет пальцы ей на переносицу и кладет ее трясущуюся руку на нужное место. Когда она сжимает нос, он заставляет ее опереться на спинку кровати. Лейси беспомощно смотрит на него, но Джеймс только улыбается, гладит ее по голове.

– Просто кровь пошла из носа, – говорит он, – с тобой все в порядке.

– Ну ты и лгун, – шепчет она.

Выражение его лица не меняется, ни на миллиметр.

– Заткнись. Ты в порядке. Скажи это.

– Заткнись?

– Ты в порядке, Лейси.

Она закрывает глаза, решив поверить Джеймсу.

– Я в порядке, – повторяет она.

И когда Джеймс обнимает ее за плечи, чтобы она могла опустить голову ему на плечо, я понимаю, что он – самый большой лгун, которого я знала. Но он делает это из лучших побуждений.

* * *

Когда у Лейси перестает течть кровь, она идет умыться, больше не говоря о том воспоминаниии, которое появилось у нее, хотя и не должно было. Она не знала Роджера; это настоящее воспоминание, это рецидив. В Программе нам говорили, что большое количество может вызвать нарушение работы мозга. И Даллас тоже говорила об этом как о побочном эффекте. Я не хочу верить ни во что подобное, но в то же время это ужасно пугает меня – нас могут убить наши воспоминания.

– Эй, – Кас стоит в дверях и зовет нас, оторвав меня от моих мыслей. Его длинные волосы заправлены за уши, и одет он не так, как раньше.

– Четыре часа. Встречаеся в гостиной. Идете?

– Э… – я смотрю на Джеймса, который сидит на кровати, и он коротко кивает.

– Да, – говорю я, – сейчас подойдем.

– Кас смотрит на Джеймса и меня, и сжимает челюсти.

– Что-то не так? – спрашивает он. Его голос звучит на полтона ниже, а серьезный тон кажется мне более правдоподобным, чем голос того «давайте-все-будем-друзьями» парня, которого я встретила сегодня утром.

– Нет, – быстро говорю я, – просто немного устали.

Кас ненадолго замолкает, оглядывая наши апартаменты, но потом широко улыбается, и я не могу не думать, что улыбка фальшивая.

– Ну, вам лучше поспешить, – говорит он, оглядев комнату. – Один из парней принес пиццу, а эта роскошь тут быстро кончается.

Джеймс скрещивает руки на груди.

– Как она и сказала, – начинает он, – мы подойдем через несколько минут.

Улыбка Каса блекнет.

– Ну, пока.

Он идет к двери, но я вижу, как он оглядывает комнату, разглядывает каждую деталь, каждую вещь, как будто пытается понять, что с нами не так. Мне не нравится, как он наблюдателен. Мне не нравится, что он не доверяет нам, хотя мы уж точно не доверяем ему.

Что-то изменилось в Лейси. С ней что-то не так, но мы не можем сказать об этом мятежникам, пока не поймем, что это. Может, они захотят выгнать ее, если решат, что она снова заражена, или если она будет им мешать. Нам нужно защитить Лейси, потому что в этом мире не знаешь, кому верить. Все, что у нас есть – это мы.

Когда мы с Джеймсом наконец собираемся с духом, мы присоединяемся к остальным. Все собрались в главном помещении, даже те, кого я раньше не видела. Но то, как они одеты, по-настоящему тревожит меня. Мятежники больше не одеты в футболки и майки. Они все в черном – этот цвет одежды теперь редко встретишь – и их макияж темный и драматичный, даже у парней. Вся картина так напоминает стереотипные представления об эмо, что я не знаю, что и думать.

– Что происходит? – спрашиваю я.

Даллас, сидя за столом, широко улыбается. Ее дреды забраны назад, под черную повязку, на ней кожаный корсет, на плечах алые ленты.

– Сегодня особенный вечер, – говорит она, подняв пластиковый стаканчик. – Снова открылся клуб самоубийц.