Текст книги "Рецепт счастья"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Глава 21
После того как Дженни уехала в Нью-Йорк, жизнь Рурка стала до странного пустой. Он говорил себе, что должен радоваться, вернувшись к своей обычной жизни.
Рурк привык жить один, сам по себе. Переезд Дженни в его дом, пусть даже временный, все разрушил.
На самом деле жизнь с Дженни была сплошной проблемой. Она подолгу принимала душ, захламляла ванную самыми невероятными видами мыла, шампуней и косметики. Она настаивала на полезных завтраках и смотрела эти жуткие телешоу: «Подиум» и «Топ-модель по-американски». Кто вообще их придумал?
Рурк с облегчением вернулся к своей свободной ванной, свободной жизни. К «Ну и ну!» на завтрак и боксу по телевизору. С превеликим облегчением.
Но по какой-то причине Рурк чувствовал тревогу и раздражение. Он срывался на своих сослуживцев, ворчал на помощника и кричал на обоих заместителей. Бумаги и документы давили на Рурка тяжелым грузом. Во время встречи с Мэттью Алджером по поводу бюджета он понял, что находится на грани нервного срыва.
Алджера нисколько не смущал тот факт, что он не очень-то щедр к городской полиции. Он собирался выразить неодобрение по поводу того, как Рурк распределяет расходы. Но когда он увидел выражение лица Рурка, ему захотелось выразить недовольство насчет чего-то другого.
– Я просмотрел эти цифры, – сказал Мэттью, передавая Рурку помятый документ. – Городской бюджет не может позволить купить четыре полицейские машины, о которых ты просишь.
– Так сделайте так, чтобы позволил, – ответил Рурк. – Я не стану аннулировать запрос.
– Хорошо. Тогда я сам его аннулирую.
Рурк заставил себя унять ярость. Алджер собирался оспаривать каждый пункт, строчку за строчкой.
– Не стоит. – В голосе Рурка прозвучала нотка угрозы.
– У нас нет денег, – ответил Алджер обманчиво тихо, в то время как за его словами явно стояло непоколебимое решение. – И тратить резервы мы не намерены.
– Вы читали мою заявку? – спокойно спросил Рурк. – Мы ездим на машинах, которые должны были списать еще пять лет назад. Одна из них вообще была признана небезопасной для вождения на любой скорости. Я не отступлю, Мэтью.
– У тебя нет выбора. – Алджер достал из ниши письменного стола какой-то документ. Городской кодекс. – Все расходы должны быть одобрены главой городской администрации. А я их не одобряю.
– Тогда ты полная свинья, и я добьюсь того, что люди узнают, как ты ни черта не заботишься об их безопасности.
– Конечно, беги жаловаться к Нине. Она осветит это в своей следующей речи. Да все ездят на старых машинах, шеф…
– От того, в каком состоянии полицейская машина, может зависеть чья-то жизнь.
– Это бесполезно, и ты прекрасно знаешь.
Рурк почувствовал, что пламя его гнева уже приблизилось к поверхности и вот-вот вырвется наружу. Продолжая смотреть на Алджера, он открыл ящик стола и достал свою бумагу.
– Я все посчитал, – заявил он. – Бюджет может покрыть эти расходы.
– Подсчеты – это моя работа, и я говорю, что мы не можем позволить себе таких затрат.
– Знаешь что, – ответил Рурк. – В следующем месяце в город приезжает ревизия…
– Нужно перенести их визит.
– Посмотри в свой чертов кодекс! Их визит нельзя перенести!
Покидая кабинет Алджера, Рурк сказал себе, что нет причин злиться. Нужно просто решить проблему. Это не его работа, но ввиду того, что огромная доля бюджета тратится на обеспечение безопасности граждан, Рурку приходилось объяснять каждый потраченный цент. Бюджет города был очень мал, и никто не мог понять почему. Прибыль и расходы не состыковывались. Нина была напугана, поскольку в этом году должны были состояться перевыборы. Из-за такого положения дел с финансами она становилась легкой добычей для своего оппонента. Мэттью Алджер появится в образе белого рыцаря с обещаниями навести порядок.
Рурк направился к кабинету Нины, пребывая в крайнем раздражении. Его злило даже оформление ее кабинета. Все здесь выглядело до чертиков приветливо, начиная с солнечно-желтых стен и кончая жизнерадостными фотографиями выдающихся людей Авалона, персональных героев Нины – Глории Стейнем [11]11
Глория Стейнем – американская журналистка, общественный и политический деятель, лидер феминистских движении, в 1960-х и 1970-х – активная участница Движения за освобождение женщин.
[Закрыть]и Мадонны – и ее дочери Соннет. Не в первый раз Рурк ощутил приступ зависти. У Нины была прекрасная дочка и большая семья, которую она обожала. У Рурка всего этого не было, и этот факт никогда его не беспокоил. Но не сегодня.
Даже если Нина и заметила состояние Рурка, она ничего не сказала и открыла папку с документами.
– Нам снова нужно просмотреть смету твоего департамента, – сказала Нина. – В этом квартале у нас снова финансовый дефицит.
– О нет! – воскликнул Рурк. – Неужели ты снова пересмотришь наше финансирование? Господи, Нина, нашим машинам по десять лет. Я не могу больше урезать расходы, даже не проси.
– Я не собираюсь, – заверила его Нина. – Я знаю, что твоему департаменту уже не на чем экономить.
– Спасибо, – все еще недоверчиво ответил Рурк. Нина не просто так назначила встречу.
– Я хочу попросить государственную субсидию на цифровые видеокамеры для полицейских машин, которые ты просил.
Хорошо, теперь Рурк понимал, что задумала Нина.
– Мой отец стоит во главе правоохранительных органов государства.
– Правильно, Рурк…
– Мы не станем этого делать. Найди другой способ финансировать проект.
– Например?
– Например, выясни, что за чертовщина творится с городским бюджетом, мадам мэр.
– Не строй из себя умника. Я несколько месяцев пытаюсь это понять. – Нина сглотнула и прижала ладони к книге учета, которая лежала на ее рабочем столе. Что-то ее беспокоило. – Думаю, пора звать бухгалтера. Пусть посмотрит наши книги. Иначе я буду выглядеть параноиком в глазах людей.
– Но это стоит денег.
– Если мы найдем поврежденную артерию, то сможем остановить кровотечение.
– Ты говорила с Мэттью Алджером? Сдается мне, надо начать с него.
– Говорила, и это ничего не прояснило. Его записи в безупречном порядке. – Нина нахмурилась. – А как же иначе?
– Почему ты так говоришь?
– Он хочет во всем выглядеть идеально, потому что собирается соревноваться со мной на будущих выборах.
Нина выглядела такой изможденной, что Рурк тут же позабыл о собственных проблемах.
– Послушай, как насчет того, чтобы вызвать не бухгалтера, а ревизию? Тогда ты не будешь выглядеть параноиком и, возможно, выяснишь, что происходит.
– А как заплатить ревизии? Может, деньгами твоего отдела? – спросила Нина.
Рурк ударил рукой по столу.
– Я стараюсь помочь!
В отличие от людей, с которыми работал Рурк, Нина не обращала на его вспышки гнева никакого внимания.
– Что это с вами, мистер Макнайт?
Рурк бросил на нее недобрый взгляд.
– Со мной ничего, если вдруг ты не задумала содержать мой департамент на сумму в несколько бумажек.
– Лжец. Как будто урезание бюджета тебя испугает.
Нина положила руки на стол и внимательно посмотрела на Рурка.
Он не поддался этому взгляду. Нина Романо была красивой, одинокой, все ее любили. Годами люди в городе хотели влюбляться и жить долго и счастливо. Городской мэр и шеф полиции. Слишком привлекательно, чтобы устоять.
Единственная проблема заключалась в том, что они не подходили друг другу. И оба это знали. Тем не менее уважали друг друга. Когда Нина спросила Рурка, что его гложет, тот не стал ничего отрицать.
– Меня все достало, – признался он.
– О. – Нина понимающе кивнула. – Это СПУД.
– Что это?
– Синдром после ухода Дженни.
Очень смешно, подумал Рурк.
– Когда Дженни жила со мной, она постоянно выводила меня из себя. Я решил, что ей лучше уехать.
Нина рассмеялась:
– Макнайт, я не устаю тебе поражаться!
– Что ты имеешь в виду?
– Ты сох по Дженни с тех пор, как мы были детьми.
– Я… э-э-э… вроде так и сказал ей, перед тем как она уехала.
– И она все равно уехала? – удивилась Нина.
– Да.
– Значит, ты ей так и не сказал.
– Говорю же тебе! Я сказал!
– Ладно, как ты ей это сказал?
Рурк на секунду задумался.
– Я сказал, что встречаюсь со столькими девушками потому, что ни одна из них не является ею.
Нине потребовалось несколько минут, чтобы отсмеяться и взять себя в руки. Потом она кинула в Рурка карандаш.
– Прекрасно, гений!
– Что?
– Если я объясню, почему этого не нужно было говорить, ты все равно ничего не поймешь.
– Слушай, давай сменим тему? Понятно же, что Дженни лучше жить в Нью-Йорке…
– Боже, Макнайт, ты только этим и занимаешься! – воскликнула Нина.
– Чем?
– Ты постоянно пытаешься найти причину, по которой не можешь быть с Дженни или другой хорошей девушкой. Почему?
– Не нужно проводить анализ моей личной жизни, Нина, – предупредил Рурк.
– Точно. Ты ведь так прекрасно сам с этим справляешься. – Нина показала Рурку коробку, полную фотографий и бумаг. – Это может поднять Дженни настроение.
– Что это?
– Я написала обращение к людям. И вот. Они принесли так много вещей.
Вскоре после пожара Нина написала открытое письмо жителям Авалона, в котором объяснила, какое горе постигло Дженни. Она попросила принести копии фотографий или вещи, которые связаны с семьей Маески и пекарней. Никого не удивило, что вещей оказалось великое множество: старые фотографии, календари 60-х годов с изображением пекарни, письма, в которых люди делились своими воспоминаниями, удивительное множество фотографий Маришки Маески. Представители школы, где училась Дженни, принесли копии фотоальбомов каждого учебного года. Рурк перебирал вещи и заново был поражен тем, какие чувства будила в нем Дженни. Она была такой красивой. На каждой фотографии. Она улыбалась в камеру. Рурк попытался представить, каково это – потерять все. Был момент в его жизни, когда он оставил все и ушел, ничего не взяв с собой. Но это не одно и то же. Рурк был рад оставить свою старую жизнь и все вещи, связанные с ней.
Он наткнулся на газетную вырезку, датированную 30 августа 1995 года. На ней было фото Дженни и Джоуи. Их лица излучали счастье. «Миссис Маески объявляет о помолвке своей внучки Дженнифер Энн Маески и капрала Джозефа Сантини… свадьба запланирована на лето».
Воспоминания, болезненные даже сейчас, жгли Рурка изнутри. Он накрыл коробку крышкой.
– Дженни знает об этих вещах? – спросил он у Нины.
– Нет, люди продолжают приносить вещи. Я подумала назначить тебя ответственным за их сбор.
– Нет. Ни за что.
Одно было Рурку ясно. Его до сих пор преследовало чувство, наполнившее его в ночь пожара. В один момент Рурк решил, что потерял Дженни, и тело тогда пронзила жгучая боль от одной мысли: он так и не рассказал ей о своих чувствах.
Глава 22
Дженни вышла из метро у Рокфеллеровского центра и почувствовала себя здесь чужой. Она попыталась влиться в поток спешащих людей, одетых для деловой встречи, но это чувство ее не покинуло. Она была здесь чужой. Конечно, Дженни до этого бывала в Нью-Йорке, но только в качестве туриста. Бабушка с дедушкой привозили ее сюда посетить музеи и посмотреть балет. А еще они два раза приезжали на великолепные пьесы на Бродвее. На «Красавице и чудовище» бабушка плакала, а дедушка боролся со сном. В другой раз они пошли на драму под названием «Да». Она повествовала об ирландской семье. Пьеса была очень грустной, но до невозможности интересной.
В следующий раз они приехали посмотреть на коллекцию Фрика. В этом месте, где столько людей впервые вдохнули воздух Америки, было что-то мистическое. Бабушка и дедушка говорили мало. Они смотрели на фотографии переполненных залов ожидания, общежитий, крыш, на которых играли дети. Долго рассматривали стенд со старыми вещами: потрескавшимся кожаным портфелем, детским башмачком, билетом, иммиграционным сертификатом с печатью. С тихим благоговением они нашли свои имена, выгравированные на одной из медных табличек, что висели по всему периметру территории музея. Они проследили буквы имен своими пальцами, и Дженни никогда не забудет, как они обнялись перед этой табличкой. Ветер трепал их волосы, а вдалеке виднелась статуя Свободы. Все смешалось: печаль, сожаления, благодарность – и в этот момент Дженни, наконец, увидела отблеск того, какими были ее бабушка и дедушка. Только что поженившимися детьми, которым пришлось бежать в другую страну, полностью уверенными в том, что своих семей они уже никогда не увидят.
Дженни было тринадцать лет. Ее переполняла любовь к бабушке и дедушке и, как она выяснила для себя, злость на мать. В тот же год они посетили Клойстерс, средневековый музей на другом конце Манхэттена. Добирались туда на автобусе. И, проезжая через Верхний Ист-Сайд, Дженни знала, что где-то здесь находится дом Рурка Макнайта, потому что они с Джоуи однажды объяснили ей его местоположение. Дженни в изумлении смотрела на здания «позолоченного века», парки с аккуратно подстриженными кустами и деревьями, везущих коляски нянь в накрахмаленных передниках, сияющие лимузины, уносящие своих драгоценных пассажиров.
Дженни помнила, как она подумала: вот каков он, мир Рурка. И почувствовала себя здесь чужой. Как и сейчас.
Жители большого города казались очень важными и занятыми: продавцы на углах улиц, одетые в черное бизнесмены, которые разговаривали по телефону, торопливо пробираясь сквозь толпу прохожих. Важными и занятыми казались даже люди в местах для курения.
Возможно, со временем она привыкнет к этой бесконечной гонке, но пока приходилось нелегко. Дженни повернула на 47-ю улицу, полную покупателей, продавцов ювелирных магазинов и брокеров, многие из которых являлись евреями и носили традиционные длинные черные одеяния и шляпы с полями. Их лица обрамляли завитки на висках и бороды. В витрине за витриной сверкали бриллиантовые драгоценности. На углу одной из улиц Дженни почувствовала любопытную смесь запахов: тяжелая вонь выхлопных газов и копчено-сладкий аромат жареных орехов. Она увидела маленькую девочку и ее мать, которая пыталась поймать такси. Женщина торопилась. Ребенок не успевал и спотыкался, и мать почти тащила ее за собой.
Дженни смотрела на них, и у нее возникло ярчайшее ощущение дежавю. Она слышала так отчетливо, словно эту отрывистую команду ей говорили прямо на ухо: «Идем, Дженни. Не отставай. Нам нужно успеть на самолет». – «Я не хочу улетать». – «Хорошо, тогда я оставлю тебя дома».
На секунду Дженни почувствовала себя оторванной от собственной жизни. Несмотря на то что воспоминание было блеклым, как наполовину забытый сон, к ней пришло жуткое осознание того, что она уже бывала здесь раньше.
В следующем квартале зданий было больше. Дженни нашла адрес, по которому она должна была встретиться с Филиппом Беллами и Мартином Гриром, другом Филиппа со времен колледжа, который теперь являлся преуспевающим литературным агентом со своей собственной компанией.
Дженни оставила пальто, шапку и перчатки в гардеробе ресторана и почувствовала неприятное покалывание тревоги. О нет, подумала она. Не сейчас. Неужели снова? Дженни подумала о таблетках, но тут же отбросила эту идею. Следующий час она просто не будет обращать внимание на симптомы.
Дженни вытерла мокрые ладони о юбку, натянула улыбку и вошла в зал.
– Мистер Беллами уже здесь? – спросила она у администратора.
– Только что пришел, – ответила худая, как карандаш, женщина с восточноевропейской внешностью.
Она провела Дженни к столику, за которым ее ждали Филипп и Мартин.
Оба встали, чтобы поприветствовать Дженни: Филипп быстрым поцелуем в щеку, Мартин рукопожатием. Дженни молилась, чтобы он не почувствовал, какая потная у нее ладонь.
– Спасибо, что согласились встретиться, – сказала Дженни, присаживаясь за стол.
– Я рад. – Голос Мартина был приятным и звучным, как у радиодиктора.
Дженни окинула взглядом красивый ресторан, просторный и светлый, заставленный буйными тропическими растениями высотой с дерево. Их столик был одним из лучших: Мартин и Филипп были людьми влиятельными.
– Как вам Нью-Йорк? – спросил Мартин.
– Потрясающе! Дом Оливии великолепен!
В Нью-Йорке все такое большое и яркое, но жилище Оливии было просто сказочным оазисом, расположенным в особняке. Мебель, обтянутая ситцем с цветочным узором, домашние растения, разноцветная посуда в буфете. Оливия соединяла хороший вкус с природной теплотой своей личности, которую отразила в этом уютном солнечном доме.
– Я с удовольствием прочел несколько ваших статей и эссе, – сказал Мартин, переходя на деловой тон.
Дженни задержала дыхание. И почувствовала, как Филипп сделал то же самое.
– И вот что я скажу, – продолжал Мартин, слегка наклонившись к Дженни. – Я ваш фанат. Мне нравится материал. И я говорю это не потому, что Филипп задушил бы меня, если бы я думал по-другому. Я говорю это потому, что в вашем стиле написания есть нечто особенное.
– Я не знаю, что сказать, – смутилась Дженни. – Мне лестно слышать такие слова. Правда.
Мартин прервал речь Дженни движением руки.
– Я еще не закончил. Как я сказал, я ваш фанат. Я прочувствовал атмосферу этой маленькой семейной пекарни, словно сам там побывал. Со своими бабушкой и дедушкой вы будто познакомили меня лично. Я слышал их голоса и видел их своим мысленным взором. Я не знаком с пекарским делом, но ваши рецепты были мне понятны. Вы пишете живо, искренне и просто.
Дженни все еще находилась в когтях приступа. Ее лицо горело. Может, Мартин спишет это на эмоциональное возбуждение?
– Спасибо, – ответила Дженни, ее дыхание сбилось. Она взяла стакан с водой и сделала быстрый глоток. – Но в конце вашей фразы я услышала «тем не менее».
Мартин и Филипп переглянулись.
– Вы правы, – заметил Мартин. – Очень проницательно.
– Так что за «тем не менее»? – спросила Дженни. К ним подошел официант, чтобы принять заказ. Дженни мельком взглянула на меню и выбрала одно из фирменных блюд, в состав которого входили по крайней мере три ингредиента, ей незнакомые.
– «Тем не менее» касается вот чего, – продолжил Мартин. – Вы описываете нам пекарню. Рецепты, людей в ней: ваших бабушку и дедушку, работников, покупателей. Всех. Но не хватает одного ключевого ингредиента.
– Какого?
– Вас.
Дженни такого не ожидала.
– Не уверена, что правильно поняла.
– Не хватает вашего присутствия. Вы должны быть не только рассказчиком, но и героиней этой истории. Конечно, читателям понравятся сцены из жизни пекарни, рецепты и образы героев. Но для того, чтобы книга стала необычной, нам нужно видеть в ней вас. Не хватает того, что характеризует вас, ваши мечты и переживания. Читателю интересно, что пекарня для вас значит. Раскройте нам свое сердце.
– Я не считаю себя достаточно интересной, чтобы писать о себе.
– Значит, вы просто не задумывались об этом. – Мартин не придал значения тому, что его слова сильно задели Дженни. – Вы дразните читателя, приоткрывая ему завесу вашей жизни. Пишете, как каждый год на день рождения вашей матери бабушка пекла пирог из горького шоколада. Конечно же читатель хочет узнать больше! А пирог, который вы испекли на пятидесятилетие свадьбы родителей Филиппа? Думаю, за этим скрывается целая история. Кто-то заказывает вам пирог, и в конце концов это приводит к знакомству с отцом, которого вы никогда не знали! Вот о чемлюди хотят читать.
Теперь Дженни поняла. Она взглянула на Филиппа, увидев, что он тоже понял.
– Вы хотите, чтобы я написала о своей матери, – произнесла Дженни.
Мартин переплел пальцы.
– Каково вам было, когда она ушла? Что вы почувствовали, когда прошлым летом в вашей жизни появился отец? И еще один вопрос: кто такой Джоуи?
О боже.
– Вы читали архивы. – Это был не вопрос.
– Конечно, – ответил Мартин. – Я подхожу к проекту очень серьезно.
Дженни не знала, что говорить. С незаживших ран прошлого внезапно сорвали бинты. Ни один из этих двоих мужчин не желал причинять ей боль, но их пристальное внимание было невыносимым. Несколько лет назад, когда она только начинала вести колонку, Джоуи был неотъемлемой частью ее жизни. Естественно, Дженни упоминала в статьях о нем и его итальянском происхождении.
Бруно, отец Джоуи, приятный мужчина, слегка похожий на медведя, даже убедил бабушку Дженни добавить в меню пекарни фиадоне.
– Он… эм… мы с Джоуи были помолвлены, – наконец, сказала она, внимательно изучая белую скатерть.
Даже сейчас, произнося эти слова, Дженни чувствовала боль. И даже сейчас она могла представить улыбчивого, невинного Джоуи. Он был влюблен в нее настолько, что каждый раз, думая о ней, начинал внезапно напевать песню, названную ее именем, за что сослуживцы его поддразнивали. Дженни могла бы столько рассказать о Джоуи, но она не привыкла говорить о нем, тем более с едва знакомым человеком и в присутствии – о боже – литературного агента.
– Дорогая, мне так жаль, – сказал Филипп, неуклюже и в то же время нежно прикасаясь к руке Дженни. – Мне так жаль, что с тобой случилось такое. Меня не было там, чтобы… я не знаю. Чтобы помочь или просто выслушать. Просто побыть рядом.
Откровенность Филиппа тронула Дженни. Однако она почувствовала привкус горечи. Дженни хотела бы, чтобы Филипп нашел ее раньше, чтобы он был рядом, когда она отчаянно нуждалась в поддержке. Конечно же это было невозможно, и вины Филиппа здесь нет.
– Со мной все в порядке. Это было давно, – ответила Дженни и повернулась к мистеру Гриру. – Я никогда не пишу о чем-то личном. Не уверена, что знаю, как это делается.
– Маленькие эпизоды из вашей жизни хороши для газетной колонки. – Мартин помолчал, потом продолжил: – Но для книги необходимо поразмышлять… о своей личной жизни. Потому как этим и отличаются книги о еде. О еде они никогда не повествуют.
– Другими словами, – сказала Дженни по телефону Нине тем же вечером, – он хочет, чтобы книга была полна моих жалоб на свою жизнь.
– Ты сумеешь?
– Конечно сумею. Вопрос в том, хочу ли я это делать, – уточнила Дженни. – Да и кому это интересно? Я обычная девушка, которая выросла в маленьком городке, помогая своей семье с бизнесом. Ничего особенного. Я считала, что людям это и нравится в моих работах. Они могут пересказать историю, сделать ее своей собственной. Почему я должна писать о своей матери и признаваться, что никогда не знала отца? Почему, ради всего святого, я должна рассказывать о Джоуи?
– Людям нравятся такие вещи. Когда самый обычный человек сталкивается с чем-то необычным.
Дженни попыталась представить, как она записывает некоторые вещи.
– С тех пор как я была маленькой девочкой, я хотела, чтобы обо мне услышали. Я хотела, чтобы люди знали мою историю, хотя в ней и нет ничего особенного. Люди рассказывают о своей жизни и хотят, чтобы эти истории были счастливыми. Когда же дело касается несчастливых историй… – Дженни посмотрела в окно на дома, которые стояли бок к боку непроницаемой блокадой. – Тогда смысл книги изменится.
– А разве это плохо? – спросила Нина.
– Я не уверена. У меня есть великолепная коллекция рецептов и историй о пекарне. Я думала, книга будет об этом. А теперь мне нужно изменить ее на рассказ о девочке, которая обозлилась на свою мать за то, что та ее бросила, на рассказ о несчастной любви. А еще мне нужно будет написать в конце что-то вроде откровения. – Дженни тряхнула головой. – А я понятия не имею, как закончить эту книгу.
– Возможно, на том моменте, когда ты встретила Филиппа Беллами или когда пекла пирог на пятидесятилетие свадьбы людей, которые являлись твоими бабушкой и дедушкой, а ты об этом даже и не подозревала. Выбирай сама, – предложила Нина. – Ты сильно хочешь написать эту книгу?
Хочу – не то слово.Дженни вздохнула, поднялась и стала беспокойно расхаживать по комнате.
– Я хочу это сделать.
– Тогда тебе, наверное, стоит поискать эту концовку. Дженни улыбнулась и вылила в цветок стакан воды.
– Это не так просто.
– Знаешь, что я думаю? Я думаю, что твоя концовка – это Рурк Макнайт.
Дженни отодвинула трубку и нахмурилась.
– Опять ты за свое?
– Ты с Рурком. Возможно, концовка такова.
– Нет никаких нас с Рурком. Господи, Нина!
– А знаешь, что еще? – настаивала Нина. – У тебя несчастный голос. Не думаю, что поездка в Нью-Йорк оказалась удачной идеей для тебя.
– Я всегда этого хотела, всегда. И кому, как не тебе, это знать!
– Думаю, тебе нравилась не реальность, а сама идея, —сказала Нина. – Маленькая уютная квартирка, оживленные толпы, шумиха. Но реальность такова, что твоя жизнь находится в Авалоне. Здесь живут люди, которым ты небезразлична.
– Я встречусь со своей новой семьей, – заметила Дженни. – С сестрами своего отца, бабушкой и дедушкой по его линии, с кузенами, о которых я узнала лишь полгода назад.
– Хорошо, познакомься с ними, но я все равно считаю, что твой дом – это наш город.
Дженни моргнула. Неужели она и вправду была этой девушкой? Владелицей пекарни, которой суждено жить в маленьком городке, но мечтать о другой жизни, как Джордж Бэйли [12]12
Джордж Бэйли – персонаж произведения Филиппа Ван Рена Стерна «Эта прекрасная жизнь».
[Закрыть]в женском обличье? Дженни ходила взад-вперед перед окном. Люди на улице торопились по делам, потоки машин сжимались и растягивались, подобно огромному аккордеону. В дверном проеме напротив через дорогу, опершись о косяк, стояла женщина в сером пальто. Она о чем-то размышляла и была грустна, словно ее кто-то сильно обидел.
– Мне здесь нравится, – настаивала Дженни, хотя увиденное в окно заставило ее задуматься, не обманывает ли она себя.
– Возвращайся домой. Ты ведь хочешь.
– У меня нет дома, забыла? Я отказываюсь жить у Рурка. И я очень тебя люблю, но я ни за что не перееду к вам с Соннет.
– Ты можешь найти съемное жилье. Это не проблема. – Нина душой и сердцем принадлежала Авалону. Она любила город настолько, что работала мэром по четырнадцать часов в день, и просто не могла понять, почему кто-то хочет жить в другом месте.
– Я подумаю об этом, – ответила Дженни главным образом потому, что от этого разговора у нее разболелась голова. Головная боль была вызвана неразберихой в мыслях. Честно говоря, Дженни не знала, чего хочет… что чувствует… уже не знала.
– Мне нужно кое-что сделать помимо встречи с семьей отца.
– Что именно?
Дженни глубоко вздохнула.
– Мне нужно сходить к Джоуи.
– О, Джен. – Голос Нины дрогнул. – Не делай этого.
– Со мной все будет в порядке, – ответила Дженни. – Просто… мне необходимо это сделать.
Было очень холодно, и Дженни взяла такси. Вместо снега на обочинах дорог там и сям виднелись серые зернистые кучи. Над Манхэттенским мостом нависало тяжелое бесцветное небо. Такси проехало к Бруклину и направилось по Флэтбуш-авеню. Дженни бывала здесь однажды, но ее воспоминания затемняло ощущение боли в тот день. После встречи с Мартином Гриром Дженни много думала об историях, скрывавшихся внутри нее, и начинала понимать, что она прячется от прошлого вместо того, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
Такси миновало арку чугунных ворот и покатилось вдоль серой мощеной дороги. Дженни мысленно считала ряды могил, потом заговорила:
– Думаю, это здесь. – Ее голос был тихим и слабым. – Вы можете подождать?
Водитель кивнул, и Дженни выбралась на улицу. Кроме нее, здесь никого не было. Земля под ногами пропиталась холодом, трава пожухла и потеряла цвет. Дженни шла, считая могилы, потом остановилась и повернулась, радуясь, что сейчас здесь никого нет. Желудок нервно затрепетал.
– Привет, Джоуи, – произнесла Дженни. – Это я. Она глубоко вздохнула и стала говорить:
– Я планирую кое-что сделать и хочу рассказать тебе об этом. Помнишь, как я всегда мечтала написать книгу? А ты дразнил меня за то, что я все записываю, помнишь? Я все еще это делаю, и, похоже, у меня появился шанс. Хотя это и трудно. Некоторые вещи, о которых я собираюсь написать, вернут меня к… тяжелым воспоминаниям. Не знаю, может, я мазохистка, но я хочу написать об этих воспоминаниях. Возможно, нужно было давно это сделать. Думаю, ты знаешь почему. Вот таков мой план.
Из-за холодного ветра глаза Дженни стали слезиться. Она еще постояла, размышляя, вспоминая. Могильная плита располагалась рядом с уже тронутым временем памятником на могиле матери Джоуи. Его же плита до сих пор выглядела новой. Закругленная вверху, блестящая, выгравированные буквы с завитками по краям:
«ДЖОЗЕФ ЭНТОНИ САНТИНИ, 1976–1998. ЛЮБИМЫЙ СЫН.
СТУПАЙТЕ ТИХО – ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕНА МЕЧТА».
Раздался звонок. Дженни поспешно открыла дверь для Джейн Беллами. Ее бабушка – мать Филиппа – ступила на порог, широко улыбаясь. На ней было красивое шерстяное пальто цвета красного вина, а из-под мягкой шляпки из ангорки выбилась волнистая прядь серебристых волос. Джейн являлась абсолютным воплощением доброты, и Дженни не знала, как себя вести.
– Здравствуй, дорогая, – произнесла Джейн. – Я так рада, что ты согласилась приехать.
– Я очень благодарна за приглашение. – Дженни гадала, выглядела ли она так же разбито, как себя чувствовала. Она весь день пыталась что-нибудь написать, но сумела лишь разобрать электронную почту да раз десять сыграть в «Сапера». Дженни обняла свою бабушку. Свою бабушку.Они не знали друг друга достаточно хорошо, но не любить Джейн Гордон Беллами было невозможно. Дедушка Джейн основал лагерь «Киога», в котором она выросла.
В 1956 году она вышла замуж за Чарльза Беллами, и церемонию проводили в лагере «Киога». Их свадебный пирог пекла Хелен Маески: великолепное воздушное чудо, украшенное цветами из сладкого теста. Пятьдесят лет спустя Дженни испекла точную копию того пирога на золотую свадьбу Джейн и Чарльза, которую также отмечали в лагере. В свои шестьдесят девять лет Джейн была красивой, с яркими глазами и серебристыми волосами, уложенными в современную прическу. Стройную фигуру великолепно облегало зимнее пальто из кашемира. Джейн являлась женой одного из семьи Беллами и жила в старинном доме Верхнего Ист-Сайда, но весь ее вид говорил о простоте и непритязательности.
Джейн окинула взглядом комнату, яркое пятно даже в середине зимы.
– Что ты думаешь о доме Оливии?
– Я просто обожаю это место. Оно превосходно.
Дженни вспомнился недавний телефонный разговор. Действительно ли здесь было превосходно, или она всего лишь заставляла себя так думать, полагая, что хочет именно этого?
– Неудивительно, что у вас двоих схожий вкус, – сказала Джейн. – В конце концов, вы ведь сестры.
Наполовину сестры, подумала Дженни. Другой половинкой Оливии являлась ее мать, Памела Лайтси. Разведенная, состоятельная, со связями в обществе, умеющая запугивать. У Дженни и Оливии было кое-что общее. Трудные матери. С той разницей, что Памела создавала трудности своим присутствием, а Маришка – отсутствием.
– Ну как? Ты готова к нашей прогулке? – спросила Джейн.
– Конечно. Я всегда хотела посмотреть Сент-Реджис. – Дженни надела пальто. Может, чаепитие в знаменитом отеле и было для Джейн привычным делом, но Дженни шла туда впервые.
– Обычно я пью здесь чай раз в месяц, – пояснила Джейн. У нее имелся свой водитель, тихий мужчина в дорогом костюме, который что-то бормотал на иностранном языке в гарнитуру мобильного телефона и мастерски водил машину.
– Раньше я почти всегда брала с собой Оливию. У нас это даже превратилось в традицию.
