Текст книги "Опасные игры [Все ради тебя]"
Автор книги: Сьюзен Кросленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
11
Джок Лиддон сидел в зале заседаний комитетов сената. Он всегда садился в последнем ряду, ближе к двери.
– На этом месте всегда имеешь возможность сбежать или остаться, – любил повторять Джок. К тому же с этого места было прекрасно видно каждого из присутствующих в зале.
Джок любил этот великолепный зал. Разноцветные мраморные колонны напоминали о сенаторах прошлого века, которым вряд ли понравились бы кабинеты их теперешних коллег.
Председатель комитета, словно судья, сидел за столом, стоявшим на возвышении, по бокам располагались члены комитета, в зале же сидели другие сенаторы, помощники, лоббисты, представители средств массовой информации. По обе стороны стояли телевизионные камеры.
Сенатор Чалмерс Морли, обращаясь к председателю, не забывал повернуться таким образом, чтобы попасть в кадр. Сенатор выглядел довольно живописно. На нем был кремовый льняной костюм, ярко-голубая рубашка, узкий черный галстук. Лицо и руки успели сильно загореть. Он был похож скорее на актера, исполняющего роль сенатора Чалмерса Морли. Впрочем, ремесло актера и политика еще древние ставили рядом.
Джок смотрел на сенатора с полным безразличием.
– Да, – отвечал тот председателю комитета. – Да, сэр, я счастлив сообщить вам, что моя репутация в этом деле…
Гораздо интереснее было наблюдать за членами комитета. Большинство из них явно испытывали удовольствие, глядя на то, как выкручивался Морли. И в то же время они не могли не думать о том, что в любой момент каждый из них может оказаться на месте Морли, и ему тоже придется публично полоскать грязное белье.
Джок опять посмотрел на сенатора. По окончании заседания они должны были вместе обедать. Сенатор дважды откладывал встречу. А Джоку был очень нужен Морли. Просто позарез. Одним из главных клиентов Джока была компания «Америкен Стар Ойл». Недавно в Северном море, к востоку от Шотландии, обнаружили несколько нефтяных участков. «Америкен Стар Ойл» очень хотелось получить лицензию на разработку этих участков. Любой, кто мог этому поспособствовать, получил бы свой жирный кусок. Конечно, этот кусок хотел получить Джок. Но с лицензией были большиепроблемы.
Когда сгорела платформа «Стар Ойл» в Северном море, реакция большинства была: «Ну что ж, никто не застрахован от несчастных случаев». Тем более что фирма выплатила семьям погибших такие суммы, каких им никогда не удалось бы получить через суд, так что на владельцев платформы не поступило ни одной жалобы.
Но два взрыва за три года! 290 погибших в огне и утонувших. Это уже не могло сойти с рук правлению компании. Председатель правления говорил Джоку:
– В какое жуткое время мы живем! Ни в чем нельзя сослаться на божий промысел. Сегодня людям самим приходится отвечать за любую неприятность.
«Кадиллак» Джока остановился у ресторана «Хей-Адамс». Портик ресторана отбрасывал длинную тень. Джок подумал, как приятно укрыться в этой тени от палящего солнца, заливающего площадь Лафайет. Латунные пуговицы швейцара, открывшего заднюю стенку «кадиллака», были начищены до блеска, перчатки поражали безукоризненной белизной. Сначала из машины вышел Морли, затем – Джок. Владельцам ресторана нравилось, когда их заведение называли «Островком вежливости в море власти». В конце прошлого века на месте отеля «Хей-Адамс» стояли стена к стене дома Джона Хея и Генри Адамса. В отличие от большинства политических противников, они на всю жизнь остались близкими друзьями. Между домами был даже внутренний ход, пробитый в общей стене. В 1927 году вместо целых домов появился отель «Хей-Адамс», с мраморными ваннами и отдельными номерами для горничных и шоферов. В 1980 году отель был реконструирован. Внутри он был отделан под английский замок.
– Момент, один телефонный звонок, – сказал Чалмерс Морли, подсаживаясь к столику с телефоном, стоящему в вестибюле. Телефон имитировал старинный аппарат. «Хей-Адамс» был единственным местом, где можно было покрутить диск. Не то чтобы сенатору было так уж необходимо позвонить в офис, но надо было еще раз дать понять Джоку Лиддону, насколько он важная персона. Поговорив, Морли поискал глазами Джока, который успел за это время поздороваться с конгрессменом из Фондового комитета, начальником финансового отдела «Вали пост», советником английского посла по вопросам обороны. Все они направлялись в зал Адамса.
В «Хей-Адамсе» были залы и пошикарнее, но представители власти предпочитали зал Адамса. Зал был отделан в стиле прошлого века. Высокие потолки, хрустальные люстры, белые крахмальные скатерти, обилие свежих цветов. К тому же столики стояли так далеко друг от друга, что можно было беседовать вполне конфиденциально, а ощущение простора помогало расслабиться. За каждым столом кипела работа. В зале Адамса не обедали просто так. Обычно по делу.
Джоку и Морли потребовалось довольно много времени, чтобы дойти наконец до столика, который заказал Джок. Оба без устали пожимали руки, губы их расплывались в улыбке, а в глазах можно было прочесть лишь одну мысль: «А что мне может от него понадобиться?»
Метрдотель этого зала давно уже выработал свою тактику сопровождения гостей, задерживающихся для приветствия у каждого столика. Он провожал их до первого столика, за которым сидел кто-то из их знакомых, а затем потихоньку отходил в сторону и посылал к важному посетителю кого-нибудь из младших официантов.
– Что будете пить? – спросил Джок у Морли.
– Надо бы большой хороший бурбон после всего, чего пришлось сегодня наслушаться.
Джок заказал два больших хороших бурбона.
– Вы, сенатор, держитесь молодцом. Сам каждый раз удивляюсь, когда смотрю, как эти ребята из Сената вдруг начинают корчить из себя святых, как будто ихсекретарь не может ошибиться, подсчитывая денежки на проведение кампаний.
Морли сидел мрачный.
Скорее бы уже принесли бурбон, – казалось, было написано на его лице.
– Противно, когда какой-то выскочка из Оклахомы считает, что может ставить под сомнение твою репутацию. Мне-то что, а вот Хелен принимает все это близко к сердцу. Все ее подруги смотрят по телевизору эти дурацкие заседания. Посмотрят, хватают трубку и начинают наперебой названивать и трещать, как это ужасно, что мне приходится отвечать на эти жуткие вопросы о деньгах. А после этого созваниваются между собой, чтобы посмеяться над всей этой историей. Сам знаешь женщин. Суки лицемерные.
Речь сенатора в неофициальной обстановке была непредсказуема. После старомодно вежливой фразы запросто могла выскочить пара самых жутких словечек.
Джок молча смотрел на аккуратный узел на узком галстуке сенатора и думал, завязывает ли Морли этот узел каждый день своими загорелыми пальцами или узел завязан один раз, а сзади галстук на застежке.
– Уф, – вздохнул Морли с облегчением, когда официант поставил перед ним наконец большой хрустальный бокал, наполненный до краев божественным напитком и кусочками льда. С самообладанием, делающим ему честь, сенатор не схватил бокал сразу, а сперва немного полюбовался на жидкость цвета красного дерева. Потом он несколько минут подержал бокал в руках и осушил примерно треть одним долгим глотком. Морли не любил, когда на спиртное накидывались. Он заливал в себя по полстакана, делая вид, что еле потягивает напиток.
Джок с кислой миной наблюдал это представление.
К тому моменту, когда им принесли сельдь, бурбон успел основательно размягчить сенатора.
– Я думаю вот что: гонорары и все, что идет через политический комитет, – это прекрасно, но, чтобы держаться на плаву, нужно гораздо больше.
Джок любил прямо, не виляя, приступать к делу. Политический комитет в Великобритании позволяет сенаторам и конгрессменам во время избирательных кампаний принимать деньги от любых лобби, будь то торговцы оружием, производители дорожных знаков, борцы за право женщин на отдых, за масло без соли, да за что угодно. Чтобы покупать время на телевидении, требовались бешеные деньги. Если, взяв деньги, сенатор голосует не так, как хотелось бы тем, кто эти деньги дал, к следующим выборам он уже вряд ли что-нибудь получит. Хотя никогда нельзя знать заранее. Всегда приходит завтра, и многое может измениться. Одно из основных правил лоббиста: «попытка – не пытка». Сельдь была фирменным блюдом на берегах Чизапикского залива, хотя трудно себе представить рыбу костлявее. В «Хей-Адамсе» на кухне держали специального человека, который вытаскивал из рыбы кости. Несмотря на это, кости все же попадались.
– Эти проклятые лентяи на кухне, наверное, ослепли с перепоя, – ворчал Джок. – Надо было заказывать омара.
Сенатор смотрел на огромные пальцы Джока, которыми тот доставал изо рта косточки, и гадал, как часто Джоку делают маникюр.
– Вот что я скажу вам, сенатор, – продолжал Джок. – Будь у вас побольше большихдрузей, например, в нефтяной промышленности, организаторам вашей кампании не пришлось бы беспокоиться о том, чтобы сумма взносов не превысила установленный комитетом лимит. Как-нибудь можно было бы все устроить.
– Всего один взнос превысил лимит, – вставил сенатор, но Джок пропустил его слова мимо ушей.
– Я хочу сказать, вы получаете взносы из очень многих источников, и у вас, наверное, уходит куча времени на то, чтобы выслушивать все пожелания тех, кто вам платит.
Джок усмехнулся про себя. «Надо же такое придумать – выслушивать все их пожелания». То, что при этом имелось в виду, должно бы звучать так: «Тебя купили с потрохами производители хлопка, соевых бобов, лобби – борцов с абортами, и ты готов теперь проталкивать в Сенате любую ерунду, лишь бы им это было выгодно».
– Вам не пришлось бы тратить столько времени, если бы у вас было несколько большихдрузей, вроде тех, о которых я говорю. И они наверняка позаботились бы, чтобы вы хорошо себя чувствовали везде, куда ни прилетите. Например, они ни за что не потерпят, чтобы, очутившись в Лондоне, вы не смогли бы как следует поразвлечься.
Джок дал сенатору время понять его намек, а затем спросил:
– Заказать десерт, или хотите еще бурбон?
– Раз уж вы спросили, пожалуй, бурбон.
Джок кивнул официанту, даже не взглянув в его сторону, и бросил через плечо:
– Еще один бурбон сенатору. Я составлю ему компанию. И принесите кофе и сигары.
– Я слышал, что этот тупица, который заправляет делами в «Сахарной вершине», додумался прийти к вам прямо в сенат, чтобы вручить свой чек.
Офис сенатора Морли находился в одном из самых шикарных зданий, только что построенных для сената. Обычно конгрессмены стараются не получать чеков в офисе.
Упоминание о сахаре на секунду отвлекло сенатора от темы разговора. Он вспомнил о серебряной коробочке, которая лежала в кармане его брюк. Эту коробочку купила его жена на Пикадилли, когда в прошлом году ездила на три дня в Лондон, для сахарина, который сенатор иногда клал в кофе вместо сахара. Морли теперь использовал коробочку для амфитамина и перкодана, благо их трудно было спутать. Сейчас он подумал о том, что хорошо было бы проглотить таблетку, но, поглядев на Джока, тут же отбросил эту мысль.
– Знаете, Лиддон, некоторые люди абсолютно не умеют себя вести. Моему секретарю пришлось объяснять этому парню из «Сахарной вершины», что я с удовольствием выслушаю его предложения, но чек надо передать как-нибудь потом.
Джок усмехнулся.
– Эти ребята любят ясность. Если вы пообещаете поддержать их сразу же, взяв чек, он может радостно сообщить своей команде, какую пользу можно будет извлечь из их вложений в вашу избирательную кампанию.
Джок и сенатор выбрали по сигаре. Морли вдыхал аромат табака, зажав сигару между большим и указательным пальцами. Джок зажег свою и перешел прямо к делу.
– Компания, в которой я заинтересован, – «Америкен Стар Ойл». – Джок пристально посмотрел на сенатора. Сейчас он играл в открытую.
– Люблю откровенность, – пробормотал тот.
– Что ж, если откровенно, «Америкен Стар Ойл» рискует потерять свой кусок. Они рассчитывали получить лицензию на разработку нефтяных участков на западе от Шотландии. Я считаю, что это правильно. Почему англичане должны вкладывать в свои участки больше, чем американцы могут вложить в свои. Это как-то даже не патриотично – не помочь своим соотечественникам выгодно разместить капитал.
Джок на секунду замолчал, давая сенатору возможность оценить этот ход.
– Все уже было устроено, но этот идиот из Оклахомы, вы знаете, о ком я говорю, – послал своих людей в Лондон, чтобы помешать нам получить лицензию. Вам, я думаю, известно, что свекор нашего друга из Оклахомы подал заявку на освоение участков от имени консорциума, который возглавляет его фирма «Оклахома Петролеум». Англичане наверняка ограничат число американских компаний, которым они дадут вложить деньги в нефть. Поэтому сенатор хочет дискредитировать «Америкен Стар Ойл».
– Как они собираются это сделать? – спросил Морли.
– За три года «Америкен Стар Ойл» потеряла две нефтяные вышки в Северном море. И этот придурок из Оклахомы пытается убедить англичан, что фирма не имеет права претендовать на открытие лицензии, пока не пройдут все судебные процессы со страховыми компаниями по поводу выплат семьям пострадавших. Пока адвокаты не насели на них, англичане и не думали о том, чтобы подавать какие-нибудь жалобы. Все были рады получить деньги от «Америкен Стар Ойл», не доводя дело до суда.
– Вы хотите сказать, что все пострадавшие – англичане?
– Да.
– Насколько я помню, английские суды не так трепетно относятся к истцам, как американские.
– Да, конечно. По части судов никому не сравниться со свободной Америкой. В Англии же судопроизводство тянется сто лет, поэтому дела со страховыми компаниями до сих пор не улажены. Расследование не поддержало обвинение «Америкен Стар Ойл» в нарушении техники безопасности, но мистер дурак из Оклахомы не знает, что такое презумпция невиновности. Надо отвести его за ручку в школу, где его забыли этому научить.
– То, что фирма добровольно заплатила семьям погибших, характеризует ее с хорошей стороны, – Морли начал уже думать, что он скажет британскому министру, от которого зависит выдача лицензий.
Он ненавидел этого хлыща из Оклахомы, который посягнул на благополучие его семьи. Мысли его переключились на то, что если уж «Америкен Стар Ойл» не пожалела миллионов, чтобы откупиться от семей погибших в катастрофах, то, уж наверное, они раскошелятся на то, чтобы они с Хелен могли летать самыми дорогими рейсами и чтобы его жена могла скупить в лондонских магазинах все, что ей понравится, пока Морли будет улаживать дела компании с британским правительством. И уж конечно, они смогут давать ему чеки на такие суммы, что ему уже не надо будет искать деньги на избирательную кампанию в других местах.
Морли поморщился, неожиданно вспомнив, что его секретарша неожиданно указала ему на путаницу в счетах. Сенатор готов был ее уволить. Но тогда она проболталась бы и о других ошибках в счетах. Когда Морли начинал свою политическую карьеру, секретаршам можно было доверять. Теперь все сложнее.
– Вы ведь член Комитета по правам собственности, – продолжал Джок. – Так что ваше имя имеет вес для тех, с кем придется обсуждать этот вопрос в Лондоне. А я подумаю, что вы могли бы предложить англичанам взамен. Один из членов парламента, ведающих вопросами собственности, – мой большой друг. Он поможет нам все это устроить. Он прекрасно понимает, что связи обходятся недешево.
Джок пристально посмотрел на сенатора и решил про себя, что пока не следует перечислять все остальные блага, которыми могли бы осыпать Морли его клиенты.
Сенатор явно изобразил человека, охваченного волной патриотизма.
– Хорошо, Джок, я согласен помочь «Стар Ойл». Может быть, мы могли бы с вами сотрудничать и в дальнейшем. Надо будет еще раз встретиться, переговорить.
– Только не надо откладывать дело в долгий ящик. Если тянуть, англичане сами заграбастают все участки, кроме, может быть, одного, который достанется «Оклахома Петролеум». Мы должны действовать быстро.
Морли задумчиво мял в пепельнице окурок сигары.
– Лучше нам сделать вот как. Приезжайте с кем-нибудь из «Стар Ойл» ко мне. Выпьем и все обсудим. Я живу в Бетесде. В Техас мы с Хелен обычно улетаем не раньше пятницы. Может, удастся выбрать время на этой неделе. Свяжитесь со мной через секретаря.
– Так я и сделаю. В Англии нас ждет еще одно дело. «Стар Ойл» ведет переговоры с «Бритиш Рефайнери» об открытии совместного предприятия в Северной Ирландии. Если «Стар Ойл» удастся получить лицензию, они построят в Ольстере нефтеочистительный завод. Участки в Северном море находятся близко от Северной Ирландии. «Бритиш Рефайнери» отказывается вложить крупную сумму, хотя мы точно знаем, что деньги у них есть. Мой вице-президент летал туда уже два раза, чтобы убедить их не трястись так над своими фондами. Может быть, такой уважаемой личности, как вы, удалось бы их убедить.
– Звучит заманчиво. Что ж, давайте обсудим это позже, когда вы приедете ко мне с… – вы, кажется, сказали, с президентом?
– Д-да, – поколебавшись, произнес Джок.
Он еще не сказал президенту «Стар Ойл», что в этом деле придется восползоваться услугами сенатора Морли.
– Я подброшу вас к сенату.
На следующий день, в пять часов, Джок заканчивал встречу с клиентом и его адвокатами в своем кабинете. Нажав на кнопку, он вызвал Дженси, которая пошла проводить гостей. Когда она вернулась, Джок уже успел ослабить узел галстука и пересесть к низкому столику у окна. В руках у него была папка с надписью «Америкен Стар Ойл».
– Звонили от Морли? – спросил Джок.
– Да. Я договорилась с ним на среду на шесть. Не забудьте, что до Бетесды сорок минут езды.
Когда Дженси вышла, Джок поднял трубку зеленого телефона и набрал трехзначный номер.
– Майкл, ты один?
Майкл О'Донован был единственным сотрудником фирмы, кого Джок считал нужным спрашивать о таких вещах. Это проявление не свойственной Лиддону вежливости было одновременно мерой предосторожности: Майкл был единственным в компании, у кого действительно могли быть посетители. Только Джок и он принимали посетителей в своих кабинетах, остальные либо сами ездили к клиентам, либо встречались с ними за ленчем.
– Зайди ко мне через десять минут. Нужно кое над чем вместе поработать.
Положив трубку, он вызвал по другому телефону Дженси:
– Мне нужна Джорджи Чейз – редактор «Уорлд» в Нью-Йорке. Если она на месте, соедини. Если нет, спроси, когда ее можно застать.
Джок как раз закончил делать пометки на полях дела «Америкен Стар Ойл», когда Дженси позвонила по селектору.
– Соединяю с Джорджи Чейз.
– О'кей.
Свободной рукой Джок взял сигару и потянулся за зажигалкой. Лицо его, обычно бесстрастное, выражало сейчас нетерпение. А во взгляде появилось что-то похожее на нетерпение доберманов Джорджи, когда они смотрели на свою хозяйку в ожидании команды «взять».
12
В эту среду Хьюго писал свой обзор в офисе. Он специально выбрал такую тему, которую наверняка успеет разработать во всех деталях и закончить до шести часов. Сегодня вечером Хьюго обедал с Лизой.
Вашингтонское бюро «Ньюс» занимало два верхних этажа огромного конторского здания недалеко от площади Франклина. Около пятидесяти журналистов располагались в одном большом зале. Столы начальников отделов были отделены невысокими перегородками. Только у трех ведущих журналистов бюро были кабинеты, отделанные на их вкус, но стены этих кабинетов были стеклянными, а двери обычно оставались открытыми. В одном из кабинетов со стеклянными стенами работал Хьюго. Кабинет напоминал библиотеку старого английского дома. Кожаный диван, книжные шкафы красного дерева, большой старинный письменный стол. Впечатление нарушал, пожалуй, только еще один стол, на котором стоял компьютер.
Считалось, что политическому редактору лучше находиться в вашингтонском бюро, а не в главном офисе «Ньюс» в Нью-Йорке.
Хьюго это вполне устраивало.
– Думаешь, политика делается на Капитолийском холме? – спрашивал он шутя у Джорджи. – Да ничего подобного. Куда там Капитолийскому холму до нашего главного офиса в Нью-Йорке. Вот где действительно кипят страсти.
Хотя сам Хьюго был достаточно искушен в политических интригах «Ньюс», его раздражала атмосфера, которая царила в главном офисе, где каждый только и думал, как выдвинуться за счет другого.
– Наш нью-йоркский офис – кучка взрослых людей, продолжающих играть в детский сад, – говорил он.
В вашингтонском бюро все было по-другому. Журналисты помогали друг другу. Никто не стирал с экрана компьютера набранный текст, если за спиной появлялся один из коллег. Хьюго советовался с младшими сотрудниками по очень многим вопросам – по обстановке в конгрессе, международной жизни, положению в стране, культуре и спорту. Любой из них также мог в любой момент спросить его совета. Хьюго любил повторять, что если журналисты не желают помогать друг другу, то это следствие плохого руководства. В вашингтонском бюро жаловаться было не на что.
Помещения вашингтонского бюро были обставлены так, чтобы создавать у посетителей впечатление, что они попали на самый верх. Выходя из лифта, человек попадал в огромную приемную, где с успехом разместилось бы несколько многодетных пуэрториканских семей. Улыбка секретарши была ослепительной. За ее спиной стояла старинная полированная мебель, шикарная, как на океанском лайнере. Комната была отделана мрамором. Напротив входа стояли массивные кожаные кресла и широкий журнальный столик со свежими газетами. Рядом возвышалась искусственная пальма. Вашингтонское бюро, казалось, сообщало миру: «Мы сильны, богаты и любим работать с комфортом».
Впервые придя сюда, Джорджи была поражена царившей здесь атмосферой приветливости и спокойной уверенности в себе.
– Это потому, – сказал тогда Хьюго, – что здесь каждый что-то значит. А вспомни Лондон. Там, если только ты не звезда первой величины, тебя ни во что не ставят.
Спускаясь в лифте, Хьюго посмотрел на часы. Шесть двадцать пять. Его машина стояла у подъезда. Хьюго открыл дверцу и уселся рядом с Уитмором. Подъезжая к зданию, где находился офис Джока, Хьюго еще раз взглянул на часы. Шесть тридцать. Она сказала, что спустится вниз и будет ждать у входа. Интересно, какого цвета платье будет на ней сегодня.
На Лизе было короткое облегающее шелковое платье из нежно-бирюзового шелка. Этот цвет почему-то всегда вызывал у Хьюго воспоминания о реке, хотя на самом деле реки вряд ли бывают такого цвета. Разве что Нил. Платье Лизы как нельзя лучше подходило для сегодняшнего вечера. Ньюйоркцы любят высмеивать жителей Вашингтона за провинциальные вкусы. Действительно, если не считать годы президентства Рейгана, когда мода стала более либеральной, коренные вашингтонцы обычно одеваются консервативно – дорого и неброско. Платье Лизы было достаточно пикантным, но в то же время не вызывающим. Волосы девушки были распущены. Хьюго показалось, что они отражали зеленоватый блеск платья.
– Остановите, Уитмор, – Хьюго выпрыгнул на тротуар.
– Долго пришлось ждать? – спросил он Лизу, сам удивляясь, насколько он счастлив ее видеть.
– Не больше минуты, – ответила девушка, садясь на заднее сиденье. Хьюго сел рядом с ней.
– Нам не обязательно надолго задерживаться у Имоджин, но я обещал ей заглянуть.
– А я хочу с ней познакомиться, – возразила Лиза.
Хьюго знал это. Они должны были обедать вместе вчера, но он перенес свидание на сегодня, так как прием у Имоджин был гораздо престижнее. Имоджин Рендл была одной из немногих настоящих аристократок в Вашингтоне. Любую важную птицу скорее можно было увидеть на еженедельном приеме у Имоджин, чем на самом шикарном обеде какого-нибудь нувориша. Хьюго поступил так специально. Это было своего рода невинное тщеславие. Ему нравилось доставлять женщинам удовольствие.
– Сегодня такой прекрасный день, – заметил Хьюго. – У нас еще есть время. Уитмор, поезжайте через парк.
– Я два года в Вашингтоне, но до сих пор в восторге от Рок Крик-парка, – сказала Лиза, когда машина свернула на узкую тенистую аллею.
Они обогнали несколько бегунов и пару велосипедистов, возвращающихся домой с работы.
Выехав из парка, они остановились у красивого дома, построенного еще в восемнадцатом веке. Из машины, стоявшей перед «линкольном» Хьюго, выскочили два телохранителя. За ними появились осанистый седой мужчина и худощавая блондинка. Пара направилась к открытым деревянным воротам.
– Киссинджеры, – прошептала Лиза.
Дом Имоджин стоял в глубине густого сада, посреди которого росла огромная магнолия.
Когда Хьюго и Лиза поднялись по лестнице к входной двери, дверь за Киссинджерами уже успела закрыться, и Хьюго позвонил в большой бронзовый колокольчик.
Едва Лиза вошла в дом, она почувствовала, как покойно здесь, несмотря на гул голосов, доносящихся из гостиной. Многие гости рассчитывали успеть еще на один коктейль, прежде чем отправятся к ужину, и все рассчитывали вернуться домой часов в десять: в Вашингтоне вечер заканчивался рано. Лиза скользила глазами по холлу. В одном углу она увидела два кресла эпохи Регентства, стоявшие около чайного столика с двумя веджвудскими вазочками. Такое впечатление, что эти вазы простояли на столике много-много лет. Лиза слегка оробела. Хьюго вырос и полжизни провел в таких домах. Она же попала сюда впервые и теперь жадно впитывала впечатления.
Из холла Хьюго и Лиза прошли в гостиную. Кто-то из гостей сидел на диванах. Другие стояли небольшими группками. Навстречу им вышла стройная женщина в дымчато-сером шифоновом платье.
Имоджин Рендл уже успела сообщить Киссинджерам, что сенатор из Калифорнии хотел бы обсудить с Генри проблему нелегальной иммиграции из Мексики. И теперь Имоджин шла приветствовать вновь прибывших гостей.
– Я так обрадовалась, милочка, когда Хьюго сказал, что приведет вас с собой сегодня вечером, – сказала она Лизе.
Имоджин была стройной, элегантной женщиной с горделивой осанкой. В свои шестьдесят она выглядела не хуже, чем тридцать лет назад, когда перебралась из Северной Каролины в Вашингтон, выйдя замуж за одного из ведущих конгрессменов того времени. Через двадцать лет муж Имоджин умер, и она на год погрузилась в траур. Когда год прошел, она возобновила свои грандиозные приемы, на которых делалась большая политика. Обаяния Имоджин хватало на всех. Как ей это удавалось, никто не знал.
По глазам Имоджин невозможно было заметить, что она внимательно изучает Лизу. Однако это было именно так.
Однажды, вернувшись домой, Джорджи поймет, что отсутствовала слишком долго, – уже не в первый раз сказала Имоджин самой себе. Вслух же она произнесла:
– Хьюго говорил мне, что вы работаете с Джоком Лиддоном.
Лиза обратила внимание на предлог, который употребила Имоджин. Любой другой человек из всех, кого она знала, сказал бы « наДжока Лиддона». Такт Имоджин произвел большое впечатление на Лизу.
Имоджин, не отводя взгляд от Хьюго и Лизы, сумела заметить, что по лестнице поднимается Роберт О. Робертсон. Сенатор был ужасным занудой, но как спикер Палаты представителей был одним из самых заметных людей на Капитолийском холме.
– Кстати, Хьюго, не хотите ли познакомить мисс Табор с сенатором из Массачусетса. Я специально пригласила его, чтобы вы могли поговорить о «Норейде». Красивой рукой Имоджин указала на гостей, столпившихся вокруг сенатора Рурка. Имоджин любила небольшие стычки, разумеется, если дело не доходило до скандала.
Тут она обворожительно улыбнулась сенатору Робертсону как самому дорогому гостю.
Многие журналисты смущаются, столкнувшись с человеком, по которому они прошлись в своей статье. Хьюго был не из их числа. Он был рад возможности поговорить с Пэтом Рурком, чтобы услышать все, что тот думал о его статье.
– Приятно познакомиться, Лиза, – сказал Пэт Рурк. – Что у вас общего с таким ужасным типом, как Хьюго?
– Она пришла посмотреть, чем занимается один из великих политиков, когда не собирает фонды для «Норейда», – парировал Хьюго.
– Лиза, не могли бы вы подать мне джин с тоником с подноса, который как раз проносят мимо вас? – Сенатор протянул девушке пустой стакан, чтобы она обменяла на полный. Себе Лиза взяла апельсиновый сок. Хьюго выбрал бурбон со льдом. Неторопливо отхлебнув джина, сенатор начал говорить:
– Странная вещь, Хьюго. Когда я читал вашу статью о теракте против члена Британского парламента, мне показалось, что вы там намекаете на меня. Мне это не понравилось, Хьюго, так же как и то, что вы написали о моих избирателях.
– Думаю, семье этого члена парламента тоже не понравилось то, что с ними сделали ваши избиратели, – глядя сенатору прямо в глаза, ответил Хьюго.
Сенатор сосредоточился на том, чтобы извлечь последнюю каплю джина из своего стакана. Поняв, что это невозможно, он посмотрел на Хьюго.
– Вы ведь хорошо меня знаете. Я никогда не стал бы иметь ничего общего с террористами. Зачем вам понадобилось связывать мое имя с этой историей? Не будь я таким добрым парнем, я обвинил бы вас в клевете.
– Я никого еще в своей жизни не оклеветал, – твердо ответил Хьюго.
Рурк изменил тактику.
– Вы не должны были писать такого о моих избирателях. Если они поддерживают «Норейд», это еще не значит, что они одобряют кровопролитие.
– Рад это слышать. Но ведь кто-то в «Норейде» наверняка одобряет то, как расходуются фонды. Кто бы это мог быть? Не знаешь, Пэт?
– Я уже сказал, что мои избиратели не одобряют убийство этого англичанина. С другой стороны, многие из них могут понять этот шаг…
– «С другой стороны…» – передразнил его Хьюго. Он терпеть не мог политиков, пытающихся работать на два фронта.
Рурк пустился в объяснения:
– Представьте себе, Хьюго, что у вас родственники в Ольстере. И только потому, что они католики, над ними каждый день издевается всякая шваль. И вы знаете, что виновато британское правительство. Что бы вы чувствовали по отношению к англичанам?
Лиза следила за выражением лица Хьюго. Она общалась с ним всего лишь второй раз в жизни, но нисколько не удивилась, увидев, как кровь прихлынула к его лицу.
– Ко всем англичанам, сенатор? Включая пятилетних детей? – с этими словами Хьюго взял Лизу за руку, и они перешли к другой группе.
Побродив по гостиной еще с полчаса, Хьюго решил, что теперь приличия соблюдены и можно наконец позволить себе побыть с Лизой наедине.
Они нашли Имоджин в холле, куда она вышла проводить Роберта О. Робертсона. Размахивая руками, сенатор громогласно пересказывал хозяйке свою беседу с президентом в Овальном зале.
– «Мистер президент», – говорю я ему…
Лиза так и не узнала, что он сказал президенту, так как в этот момент Робертсон задел открытую створку окна позади столика с веджвудским фарфором.
Лиза с ужасом наблюдала, как створка приближается к драгоценным вазочкам. Сначала она услышала, как захлопнулось окно, и тут же – звук разбившегося фарфора.
