Текст книги "Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы"
Автор книги: Сюзанна Шаттенберг
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц)
В отличие от Логинова и Поздняка, Е.Ф. Чалых, А.А. Гайлиту и К.Д. Лаврененко не пришлось добиваться обучения в вузе тяжким трудом. Тем не менее они выбрали такой же путь: вступали после революции в комсомол или партию, работали для советской власти и использовали новые шансы. Чалых пишет, что равнодушно воспринял и Февральскую, и Октябрьскую революции – ни та, ни другая ничего не изменила в его семинарской жизни. В 1919 г. он вернулся к родителям в селение Соло-Тюбе, сначала преподавал там в маленькой школе, затем работал конторским служащим и, наконец, устроился учителем в бывшую гимназию в Перовске, где организовал хор и ставил спектакли. Он не пошел в Красную армию добровольцем, чтобы защищать советскую власть, а был мобилизован в 1920 г. Правительство, пишет он, хотело в течение трех месяцев ликвидировать неграмотность в Красной армии и нуждалось в нем как в инструкторе по школьным делам на Туркестанском фронте, которым командовал М.В. Фрунзе. Работа оказалась трудная, поскольку средств почти не выделяли, а во время боев приходилось отменять занятия. В том же году Чалых добился увольнения: он сдал вступительный экзамен в только что основанный Среднеазиатский государственный университет в Ташкенте, и его освободили от службы для учебы {475} . Чалых подчеркивает, что не приветствовал революцию с таким воодушевлением, как Логинов и Поздняк. Но он и не отвергал ее, а воспользовался новыми возможностями.
Почти то же самое пишет Гайлит: обе революции поначалу никак его не коснулись, если не считать того, что его старший брат с самого начала включился в политическую деятельность. Он сам лишь смутно вспоминает о том, как войска Юденича двигались к Гатчине и мать пряталась, боясь подвергнуться каре за сына-коммуниста. На 15-м году жизни, в 1920 г., стал политически активным и Гайлит. Он вступил в комсомол, по поручению которого занимался просветительской и агитационной работой, в 1921 г. был избран делегатом на пленум Гатчинского укома, участвовал в охране партийных учреждений, в субботниках по заготовке топлива. Но, в отличие от Логинова или Поздняка, воспринимал эту работу не как экзистенциальный опыт, имеющий решающее значение для всей его жизни, а, скорее, как увлекательный способ проведения досуга. Гайлит вступил в комсомол потому, что так поступали многие. Работа в его описании предстает не серьезным политическим делом, а совместными затеями друзей, гордых тем, что совершают нечто полезное, что они нужны. На одном из субботников он так сильно поранился электропилой, что стал непригоден к физическому труду {476} Он переехал к тете в Петроград, учился в 193-й Советской единой трудовой школе. Комсомольские приключения продолжались и здесь: «В это время в Ленинграде произошло катастрофическое наводнение. Как всегда, комсомольцы по первому зову партийных органов принимали участие в эвакуации школьников и особо ценных материальных ценностей с 1-х этажей учреждений. Хорошо помню, как по грудь в воде (такой уровень был на Петроградской стороне, в районе 1-й улицы Демьяна Бедного) перетаскивал ребятишек» {477} . Окончив школу в 1924 г., Гайлит получил от райкома комсомола направление на электрохимический факультет Ленинградского технологического института. На примере Гайлита и Чалых видно, что не обязательно было происходить из беднейших слоев населения или быть убежденным коммунистом, чтобы активно работать в молодежной коммунистической организации и в конечном счете извлечь из этого определенные выгоды.
По сходным мотивам в комсомол вступил и Лаврененко. Вначале и его не особенно сильно затронула революция, он окончил среднюю школу-семилетку, затем учился в профшколе при металлургическом заводе в Днепропетровске. В силу возраста – в 1917 г. ему было всего девять лет – он, как и Чалых, не имел собственных воспоминаний о революции, а лишь с восторгом слушал рассказы о ней. В комсомол пошел, как в молодежный клуб: «Именно тогда мой двоюродный брат… значительно старше меня, участник Гражданской войны, командир красноармейского батальона, рассказал мне о величии Октября, говорил о цене крови, пролитой за народ, увлек на молодежную комсомольскую стезю. С той поры мне довелось быть комсомольским вожаком в профшколе и на Днепропетровском металлургическом заводе» {478} . Т.Б. Кожевникова, Т.В. Федорова и Д.И. Малиованов не в последнюю очередь свидетельствуют, что комсомол функционировал не только в качестве политической организации, но и в качестве союза молодежи, стремившейся испытать какие-то приключения и переживания. Они пишут о своих коммунистических убеждениях, так же как Логинов и Поздняк, но в равной мере и о факторе досуга и развлечения в комсомольской жизни, подобно Лаврененко и Гайлиту. Федорова, в 1925 г. ставшая пионеркой, особенно подчеркивает самосознание, которое ей прививалось уже в пионерской организации: «Вы молодые хозяева страны, вы за все теперь в ответе, вы должны все уметь!» {479} А вот что она чувствует, будучи комсомолкой: «Все кажется интересным, захватывает и волнует» {480} . Федорова вступила в комсомол в 1931 г., после того как закончила семилетку и пошла учиться в ФЗУ и работать такелажницей на московском заводе «Каучук». Если для других переломным моментом явился 1917-й год, то для нее начало новой жизни ознаменовалось приемом в члены ВЛКСМ. Завод казался ей «родным домом», где старшее поколение рабочих давало путевку в жизнь новому поколению и делилось с ним своим опытом. «Это было суровое и трудное время… Распределение продуктов питания и промышленных товаров строго регламентировалось и выдавалось по карточкам. Но нам хорошо! Мы уже почти рабочий класс… А до чего мы любили праздничные демонстрации! Особенно хорошо шагать по Москве в Первомай – весна!» {481} – так описывает Федорова открывшийся перед ней мир, который предлагал приключения и яркие переживания, принес ей образование и профессиональный успех. Все это воплощало в себе комсомольское сообщество. Когда секретарь комитета комсомола в 1932 г. рассказал молодым работницам и рабочим о Метрострое, строительстве подземной железной дороги в Москве, Федорова сразу решила, что ее место там: «Не сговариваясь, три девчонки, три недавних фабзайчонка – комсомолки Зина Максакова, Шура Лазарева и я подняли руки: "Мы пойдем. Пишите нас"» {482} .
На Метрострое комсомол означал для Федоровой прежде всего привилегированный кружок подруг, которые вместе пили чай, ходили в кино и посещали политические мероприятия. Вершиной всего, что могла предложить своим членам метростроевская комсомольская организация, был собственный аэроклуб под Москвой, где молодые коммунисты и коммунистки развлекались прыжками с парашютом – модным спортом 1930-х гг. {483} Федорова быстро двигалась по иерархическим ступеням Метростроя – руководила ночной сменой с 23 работницами, затем стала машинистом, бригадиром. Вечерами инженеры обучали рабочих и работниц; позже Федорова поступила на рабфак {484} . На ее примере очень ясно видно, как хорошо умела партия дать людям почувствовать, что они нужны родине, что их роль в строительстве чрезвычайно важна, что они сами творцы собственного будущего и будущего своей страны.
Кожевникова также вступила в комсомол, когда окончила семилетку и поступила в бакинский нефтяной техникум, в 1931 г. Судя по тому, что ее учебная бригада в полном составе одновременно подала заявления о приеме в ВЛКСМ, это было для них не столько политическим актом, сколько обязательным ритуалом, сопровождавшим взросление и получение образования. Кожевникова активно занялась общественной работой и участвовала в кампании по ликвидации безграмотности {485} .
Приманки комсомола действовали, наконец, и на молодых людей, которые не являлись убежденными коммунистами, но в своем юношеском порыве не хотели оставаться вне сообщества коммунистической молодежи. Малиованов, так же как Федорова и Кожевникова, стал членом этой молодежной организации, окончив в 1926 г. семилетку и получив рабочую квалификацию: «Я был молод, полон энергии и вступил в комсомол в 1929 г. Я был бригадиром комсомольской бригады, хорошо зарабатывал и оделся во все новое – но это уже не для магнитофона, ну да… а впрочем, пусть будет» {486} Он вступил в комсомол, потому что ему нравилось руководить бригадой, да и в финансовом отношении открывались определенные выгоды. В интервью он нехотя, но признался, что тогда его манили прежде всего деньги. Таким образом, он весьма отчетливо дал понять, какую роль для молодых людей вроде него играла возможность воспользоваться тем, что предлагала партия, чтобы добиться самостоятельности и независимости. С одной стороны, хороший заработок позволил ему шикарно одеться и позабыть про бедное детство. С другой стороны, он был влюблен, и ему доставляло удовольствие покупать своей подруге дорогие подарки. Он репетировал новый тип социального поведения и способ саморепрезентации, недоступный для его родителей.
Примеры этих людей показывают, что комсомол не только был политико-идеологической организацией партии, но и выполнял важную функцию социальной интеграции. Надежда, двигаясь по комсомольской стезе, получить место в институте, войти в элиту страны» пережить яркие и интересные приключения делала комсомольце активными и, следовательно, успешными в работе. Илья Эренбург (1891-1967) писал о любимых развлечениях и предметах вожделения этого поколения комсомольцев в своей повести «День второй» (1932-1933): «Курносая Шурка из Криводановки ходила, как именинница: она сразу получила все – и азбуку, и городские туфельки, и кино, и собрания» {487} .
в) Угроза существованиюДети буржуазного происхождения не восприняли революцию как освобождение или открытие новых возможностей. Для них она была событием, которое в долгосрочной перспективе угрожало их существованию или, по крайней мере, ставило под вопрос традиционные жизненные планы. В.А. Богдан первые послереволюционные годы запомнились нехваткой продуктов и превращением родного сада в огород, где выращивались овощи. Чтобы прокормиться, семье пришлось завести свинью, корову и кур. Во время «великого перелома», однако, начались более радикальные перемены: в 1929 г. ее отца за несвоевременное отправление поезда с конфискованным у крестьян зерном приговорили к полугоду принудительных работ. Он остался на своей должности, но часть заработка у него удерживали, поэтому семья стала жить гораздо хуже. Следующий удар судьбы обрушился в 1932 г., когда местные власти конфисковали родительский дом Богдан. Партийные органы сочли, что он слишком велик для супружеской пары, с которой постоянно живет всего один ребенок. В качестве компенсации Ивановы получили облигации государственного займа, на которые смогли купить только мазанку с садом существенно меньшей площади. В их прежнем доме разместилось местное ФЗУ {488} .
Для А.П. Федосеева начало первой пятилетки также связано в первую очередь с недостатком жилья и нехваткой продовольствия. Федосеевых долгое время обходили стороной революция и ее последствия, но в 1927 г. они вернулись в Ленинград и столкнулись лицом к лицу с новой действительностью: после больших квартир и домиков с верандой и садом их ждала одна-единственная комната в коммунальной квартире без ванной, где четыре семьи делили пять комнат, один туалет и кухню {489} : «По-видимому, раньше вся квартира была одним большим залом, который потом разделили тонкими деревянными перегородками. Эти перегородки были настолько звукопроницаемыми, что все соседи знали все друг о друге… Конечно, нам пришлось забыть о "роскоши" Кубани, Кувшинова и Дубровки» {490} . В тот год магазины еще были полны товаров, Федосеев любил побродить по богатому Сенному рынку или купить во время переменки французскую булочку и шоколадку с кремовой начинкой. Постепенно, однако, исчезали и эти реликты старого доброго времени. «Я специально останавливаюсь на этих деталях, потому что хочу показать условия жизни в СССР в их развитии» – поясняет Федосеев {491} .
По-иному встретила новое время Т.А. Иваненко. В отличие от семей Федосеева или Богдан, ее семья не испытала жилищного уплотнения или принудительной продажи дома. Но в то время как Богдан в 1929 г. и Федосеев в 1927 г., сдав экзамены, получили аттестат зрелости, у Иваненко окончание школы пришлось как раз на период отмены школьных выпускных экзаменов. По ее словам, учащихся ее ленинградской школы в 1928 г. просто выпустили после восьмого класса, сказав, что тот, кто хочет продолжать учебу и попасть в вуз, должен поступить на рабфак. Там она проучилась еще два года {492} .
Интересно, что и А.С. Яковлев рассказывает о революции как о крушении знакомого и дорогого ему мира. Хотя он в своих мемуарах подчеркивает, что является сторонником советской власти, его рассуждения ясно показывают, что события 1917 г. потребовали от него полной переориентации. Он воспринял и Февральскую, и Октябрьскую революции как прекращение привычного быта: газеты больше не выходили, телефонный провод был перерезан, винная лавка напротив их дома разграблена. Ему самому пришлось бросить школу, чтобы помогать семье добывать средства к существованию. Он работал в Главном управлении по топливу (Главтоп), так как это ведомство было известно щедрыми продовольственными пайками: на Новый год Яковлев получил гуся и полпуда виноградного сахара. Здесь он начал учиться на конторщика в архиве и быстро достиг должности секретаря начальника отдела. В 1921 г. он вернулся в школу, чтобы в 1922 г. сдать экзамены на аттестат зрелости {493} . Яковлев невольно свидетельствует, что он родом из того же мира, откуда вышли Федосеев, Богдан и Иваненко. Хоть он и пытается представить царское время в самом черном цвете, все равно довольно хорошо видно, что под знамена советской власти он переходил постепенно и в силу необходимости. Первым его шагом в этом направлении стала активная работа в качестве члена учкома. Г.В. Розанов пережил критическое время, когда его отца в 1917 г. уволили с государственной службы. Но дедушка, железнодорожник на Богородской линии, сначала нашел сыну местечко в управлении, а позже устроил его поездным контролером. Так Розановы избежали участи «нетрудовой интеллигенции», снабжавшейся по самой низкой категории. Хотя семья жила относительно бедно, родители вплоть до седьмого класса приглашали к своему единственному сыну домашних учителей. Затем он до 1929 г. учился в советской экспериментальной школе, где ученики занимались в группах-пятерках, сами принимали решения о предметах учебной программы и все задания выполняли коллективно. Таким образом, Розанов оставался в привилегированном положении, хотя его отцу и пришлось проститься с чиновничьей карьерой. Он с удовольствием учился в экспериментальной школе и извлекал пользу из новых методов {494} . Новое время не принесло ему ни однозначно отрицательного, ни положительного опыта. Л.С. Ваньят материальных трудностей не знала; ограничения на получение детьми интеллигенции высшего образования были уже отменены, когда она в 1936 г. закончила среднюю школу Ее семья в 1934 г. приехала в Читу, там они занимали большую шестикомнатную квартиру и ни в чем не испытывали недостатка {495} .
3. Образование
а) Выдвижение детей рабочих«Одно из самых сильных впечатлений производит на нерусского человека огромная тяга к образованию, ненасытная жажда знаний… у русской молодежи. Кому-то из немцев, возможно, не понравится, что речь идет в первую очередь о технических знаниях, о цивилизаторском образовании, но так проявляется начало пробуждения народа, так он впервые открывает глаза и потягивается спросонья… Никогда не забуду картину, которая открылась мне во время долгой поездки экспрессом по Сибири… русские… читали всевозможные технические и экономические учебники, протоколы партийных съездов, агитационные брошюры, пособия по сельскому хозяйству» {496} , – пишет Клаус Менерт о восторженном рвении, с каким русские принялись учиться. Мемуары тоже отражают былое стремление их авторов безраздельно посвятить себя учебе, с головой погрузиться в море знаний и выйти из стен учебного заведения новыми людьми. Для юношей и девушек из бедных семей, чьи родители вообще не знали грамоты, пойти учиться означало получить доступ в совершенно новый, удивительный мир, внушавший им благоговение. Инженер Михаил Самойлович Нейман (1905-1975) вспоминает, какие мысли владели им, когда он, студент основанного знаменитым физиком А.Ф. Иоффе физико-механического факультета Ленинградского политехнического института, в 1926 г. пришел работать в Центральную радиолабораторию: «У меня было тревожное чувство, что мне доверено большое наследство, высокая культура рабочих, техников и ученых, работавших до меня. Необходимо было… не жалеть своего труда и усилий, чтобы оказаться достойным его. "Смогу ли я быть таким достойным?" – не раз приходило мне в голову» {497} . «Хозяин» «дорогих и роскошных» приборов лаборатории, заключавших в себе «большой ранее затраченный человеческий труд, усилия, ум и гений многих талантливых и умелых людей», профессор Дмитрий Аполлинариевич Рожанский, и его помощники произвели на Неймана не менее сильное впечатление: «Помню, насколько меня поразило и ободрило то, как тепло и приветливо встретил меня сотрудник лаборатории Александр Николаевич Щукин, тогда еще совсем молодой человек, на четыре-пять лет старше меня. Он с первого же слова назвал меня по имени и отчеству, что было для меня совсем непривычным» {498} . Нейман отмечает, что в обществе работников лаборатории, потомственных интеллигентов, «невольно чувствовал себя в первое время провинциалом»: они не только являли собой олицетворение науки, повелителей приборов и книг, но и обращались друг к другу по имени-отчеству вместо привычного «товарищ», и держались иначе, непринужденно и вместе с тем с чувством собственного достоинства {499} . Н.З. Поздняк очень похоже описывает восхищение, охватившее его, когда он, сирота и бывший батрак, в 1927 г. пришел на рабфак, который размещался в самых красивых помещениях институтского здания. Впервые оказавшись там, Поздняк с товарищами долго не могли собраться с мыслями и только ахали и охали при виде этого «храма науки» {500} . Даже вступительный экзамен казался Поздняку таким торжественным событием, что он явился на него в выходной одежде: черных брюках и белой рубашке с отложным воротничком {501} . Он считал подготовку к поступлению в вуз чрезвычайно важным, решающим шагом в своей жизни и был разочарован, когда окончание рабфака в 1929 г. прошло без всяких торжественных церемоний и выпускникам даже не дали сколько-нибудь внушительного документа {502} Разочаровало его и направление на химический факультет Ленинградского университета. Он-то хотел стать специалистом-доменщиком, так как, учась на рабфаке, на каникулах работал в доменном цеху на днепропетровском заводе и обещал вернуться туда инженером. Ленинград ему не понравился, он поехал в Москву и обратился там к землячеству украинских студентов, которое предложило ему на выбор несколько путевок в вузы. Поздняк с радостью, как предел своих мечтаний, выбрал место на факультете металлургии Московской горной академии {503} . Е.Ф. Чалых столь же сильно ощущал величие момента, когда выходец из обездоленных прежде слоев приобщался к высокому кругу посвященных: «Я никогда не мечтал о высшем образовании, ведь оно бедным людям было недоступно» {504} . Он сначала, в 1920 г., учился в Томском университете на агронома и, только проходя практику, понял, что работать агрономом ему скучно. Хотя ни Чалых, ни Поздняк не говорят этого прямо, однако можно догадаться, что оба стремились в инженерную науку, потому что считали профессию инженера самой увлекательной и к тому же наиболее соответствующей эпохе. Это стремление привело Чалых, так же как и Поздняка, из провинции в центр. Весной 1922 г. он наконец получил разрешение перевестись в Петроград на электрохимический факультет политехнического института {505} . Л.И. Логинов в одно время с Чалых учился в Ленинградском политехническом институте. Он тоже сменил первоначально избранную специальность на инженерную, не мотивируя подробно свой выбор: «Из разговоров с товарищами по факультету мне удалось выяснить, что, наиболее вероятно, после окончания и получения диплома нас будут направлять в разные уездные города для работы в качестве прокуроров, что мне было не по душе… Получив соответствующее решение бюро Губкома и все необходимые партийные документы, я уехал в Ленинград, где и поступил на III курс промышленного отделения Ленинградского Политехнического института им. М.И. Калинина, предварительно сдав ряд необходимых зачетов» {506} . А.А. Гайлит в 1924 г. поступил в ленинградскую «Техноложку»; один К.Д. Лаврененко остался на родине и в начале первой пятилетки пошел учиться в Киевский политехнический институт {507} . Д.И. Малиованов отличается от всех этих людей, для которых начало учебы на инженера представляло собой особый, судьбоносный шаг, тем, что не испытывал большого желания учиться. Он был вполне доволен жизнью в качестве рабочего и бригадира, полагая, что уже достиг своей цели. Однако его будущая жена, совсем как Поздняк, Чалых и Логинов, прониклась духом первой пятилетки с ее лозунгом «Учиться, учиться и учиться!». Прежде чем дать согласие выйти за Малиованова замуж, она настояла, чтобы они оба поступили в вуз. В результате Малиованов восемь месяцев посещал рабфак, а затем профсоюз в 1930 г. послал его «профтысячником» в горный институт в Сталино. Поскольку профсоюз включил его в число избранных и привилегированных, Малиованов явно прекрасно вписался в существующую систему, приноровился к ее правилам и демонстрировал именно такое поведение, которое заслуживало награды от профсоюза и партии {508} . Он, судя по всему, стал коммунистом не по идейным убеждениям, а в силу ревностного прагматизма. Т.В. Федорова, подобно Малиованову, попала в студентки из работниц: в 1937 г. партия послала ее, как стахановку в Московский институт инженеров транспорта (МИИТ) {509} . А.С. Яковлев и Т.Б. Кожевникова пришли в вуз особыми путями. Они оба вбили себе в голову, что будут учиться строить самолеты, и долгое время не находили возможности осуществить свою мечту. Самолетостроение тогда изучали только в московской Военно-воздушной академии им. Жуковского, а для них обоих поначалу двери туда были закрыты: для Яковлева – потому что он не служил в Красной армии, для Кожевниковой – потому что она женщина.
Рис. 10. А.С. Яковлев (1906-1989) – курсант московской Военно-воздушной академии рядом со сконструированным им спортивным самолетом, 1930. Источник: Яковлев А.С. Цель жизни. Записки авиаконструктора. М., 2000
Поскольку Яковлев не сражался за большевиков в Гражданскую войну, то и не имел связанных с этим преимуществ. Свой путь к учебе он описывает как годы превращения из интеллигентского сынка со средним образованием, которому не довелось побывать в рядах красноармейцев, в рабочего и бойца. К великой досаде отца, желавшего, чтобы сын нашел «хорошую» работу Яковлев, окончив школу в 1922 г., полностью посвятил себя самолетам. «…Кем быть? Решение принято: авиаконструктором. Но с чего начать, к кому обратиться? Никаких знакомств среди авиаторов я не имел» {510} , – пишет он. Начал Яковлев с того, что самоучкой построил планер и поехал с ним на соревнования планеристов в Крым. Его творение не смогло взлететь, зато он познакомился Ильюшиным, Пышновым и Горощенко, такими же страстными авиалюбителями, которые впоследствии вошли в плеяду великих советских авиаконструкторов. От них он узнал, что на авиаконструктора можно выучиться только в недоступной для него академии {511} . Но Яковлева это не обескуражило: уже год спустя второй его планер получил на соревнованиях приз. В 1924 г. он устроился в учебные мастерские Военно-воздушной академии, трудился подсобным рабочим на аэродроме, поднялся до должностей «хозяина ангара» и младшего моториста. Знаменитый в 1930-е гг. летчик Пионтковский брал его с собой в полеты. В конце концов, Яковлев спроектировал свой первый двухместный самолет, который сумел построить с помощью таких организаций, как Общество друзей воздушного флота (ОДВФ) и Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству (ОСОАВИАХИМ). Пробный перелет на этом самолете, совершенный в июне 1927 г., принес Яковлеву премию, грамоту и, наконец-то, долгожданный допуск в Военно-воздушную академию. {512} К тому времени, рассказывает он, с ним произошли немалые перемены. На встречу с бывшими одноклассниками в 1926 г. он гордо явился новым человеком: «…Меня сперва и не узнали в загорелом красноармейце в сапогах, солдатской шинели и буденовке с голубой авиационной звездой» {513} . Таким образом, Яковлеву понадобился год, чтобы понять, какой вуз ему нужен, и четыре – чтобы его туда приняли. Но в итоге он своего добился: стал красноармейцем, завоевал признание среди авиаторов и избавился от клейма «интеллигента со средним образованием».
Кожевникова, окончившая школу в 1931 г., сумела попасть в Военно-воздушную академию только через три года – в 1934-м. Ее тоже так воодушевила возможность открыть новый мир, что она упорно шла к цели и сначала усердно занималась самостоятельно {514} . ОСОАВИАХИМ помог и ей: после того как в ноябре 1932 г. Кожевникова сделала доклад об устройстве спроектированного ею реактивного двигателя, направил ее из техникума, где она до тех пор училась, на подготовительные курсы Азербайджанского политехнического института. Но она скоро увидела, что там готовят инженеров только для нефтяной промышленности, и решила ехать в Москву, не зная, куда именно податься. Поступила было в энергетический институт, потому что кто-то сказал ей, что он «самый трудный»: «…Мне казалось, что он-то и приведет меня в авиацию» {515} . Однако и этот путь оказался тупиковым. Не видя иного выхода, Кожевникова осенью 1933 г. обратилась лично к родоначальнику советского воздухоплавания К.Э. Циолковскому (1857-1937). Тот, посмотрев ее проекты реактивных двигателей, написал ей рекомендацию в Военно-воздушную академию на имя наркома обороны К.Е. Ворошилова (1881-1969). Рекомендация не помогла, и в 1934 г. Кожевникова, вновь решившись прибегнуть к помощи влиятельного человека, пришла к главнокомандующему Военно-воздушными силами Я.И. Алкснису, который допустил ее к вступительным экзаменам в академии. Извещение о приеме она и еще две женщины получили, когда уже начался семестр {516} . Кожевникова рассказывает свою одиссею как историю эмансипации: во-первых, она одержала верх над родителями, не отпускавшими ее из Баку; во-вторых – преодолела расхожее мнение, что женщине не место в военной академии. Мир, который она покорила, «в буквальном смысле» представлялся ей «волшебным» {517} .
Почти все инженеры, самое позднее – после поступления в ву3 покидали провинцию, чтобы начать новую жизнь в крупных центрах – Москве, Ленинграде, Харькове, окончательно оставляя в прошлом родительский дом и прежние времена. В эпоху восстановления хозяйства и строительства социализма выбор профессии инженера напрашивался сам собой. Решающую роль играло не только то, что юноши и девушки из рабочей среды лучше всего были знакомы с этой профессией по собственному опыту, как заметила Шейла Фицпатрик {518} . Главное влияние на них оказывала атмосфера тех лет, когда кругом только и говорили о технике, промышленности, реконструкции экономики. Молодежь, и коммунистически, и прагматически настроенная, жаждала знаний, которые партия предоставляла ей в первую очередь в технических вузах. Большевики развернули кампанию за создание новой технической интеллигенции, и такие люди, как Логинов, Чалых или Кожевникова, «охваченные непонятным восторгом» {519} , следовали их призыву, потому что давно мечтали учиться.
