Текст книги "Дьявольская секта"

Автор книги: Сьюзан Ховач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

«Ты не любишь смотреть правде в глаза, верно, папа? – сказал однажды Эван. – Тебе нравится играть роль страуса и прятать голову в перья.»

Отъезд Эвана за границу поверг Уолтера в состояние шока. Еще большее потрясение вызвали недвусмысленные намеки сына на возможность его эмиграции в Америку. Для Эвана мир отнюдь не ограничивался деревней на южном побережье Уэльса и поместьем, принадлежавшим роду Колвинов на протяжении шести столетий. Получая очередное письмо от Эвана, Уолтер боялся вскрывать его. Вдруг оно содержит весть о решении сына не возвращаться домой?

Письмо, пришедшее апрельским утром, не стало исключением. Уолтер взял его, повертел в руках и так испугался, что не смог сесть завтракать. Но, как и прежде, его опасения оказались напрасными. Правда, тон письма был немного резким – все предостережения относительно мистера Пуула показались Уолтеру излишними, – но мальчик беспокоился о родных, и это являлось самым важным. В конце письма Эван сообщал о своем намерении приехать домой в июне. Облегченно вздохнув, Уолтер отложил письмо в сторону и с легким сердцем набросился на яичницу с ветчиной; лишь через несколько минут он вспомнил о втором конверте.

Это письмо с кембриджским штемпелем пришло от кузена Уолтера, Бенедикта Шоу, профессора, преподававшего литературу в университете.

«Мой дорогой Уолтер, – писал Бенедикт своим размашистым почерком. – Как твои дела? Несомненно, ты удивишься, получив от меня послание после долгого молчания, но, надеюсь, ты сможешь дать мне совет. Я собираюсь этим летом, когда начнутся каникулы, заняться диссертацией. Меня соблазняет перспектива на два-три месяца скрыться от шумной толпы. Не сдается ли где-нибудь возле Колвина дом на лето? Нас с Джейн вполне устроит маленький коттедж. Может быть, ты знаешь кого-нибудь, кто сдает жилье отдыхающим. Если тебе известно тихое, удобное и уединенное местечко, сообщи мне о нем. Надеюсь, Гвайнет чувствует себя хорошо. Когда Эван возвращается из Африки? Джейн передает тебе привет и надеется на скорую встречу – я, конечно, разделяю ее надежду. Твой Бенедикт».

Уолтер медленно доел яичницу с ветчиной и перечитал письмо. Он не мог решить, ждет ли Бенедикт приглашения в Колвин-Корт. Письмо не содержало подобных намеков, но Уолтер понял, что Приглашение обрадовало бы кузена. Фраза о «тихом, удобном и уединенном местечке» могла относиться к Колвин-Корту, и Уолтер испытал чувство вины. Не то чтобы он не любил кузена; хотя они редко встречались в последнее время, братья всегда поддерживали добрые отношения. Но если мистер Пуул избавит Уолтера от финансовых проблем, арендовав оба крыла дома для своего общества, в Колвин-Корте не останется места для Бенедикта и его жены.

– Господи, господи, – забормотал вслух Уолтер; он уставился невидящими глазами на остаток тоста с мармеладом. – Господи, какая неловкая ситуация.

Дверь столовой тихо щелкнула. Туфли с мягкой подошвой бесшумно заскользили по ковру; легкий сквозняк, подувший из коридора, заставил зашевелиться шторы у открытого окна.

– Неловкая? – вкрадчиво произнес гость Уолтера. – Расскажите мне, мистер Колвин! Может быть, я сумею помочь вам.

VI

Он был высоким человеком с плохо запоминавшимся из-за разнообразия мимики лицом. Он обладал глубоко посаженными глазами и высокими, широкими скулами; его густые, но короткие волосы разделял пробор. На нем были темный костюм классического кроя, белая рубашка, неяркий галстук, однако его руки и голос разрушали весьма тщательно создаваемый образ типичного английского бизнесмена. У него были очень красивые кисти с длинными пальцами; на среднем пальце правой руки, в отличие от большинства типичных англичан, он носил изящный, явно не английский перстень с замысловатым узором, отлитый из какого-то тусклого металла серебристого цвета. Его голос так ласкал слух, что сначала было трудно понять, почему он выпадает из английских стандартов, но спустя некоторое время, прислушавшись, собеседник начинал улавливать в звучании гласных иностранный акцент и отмечать своеобразный выбор слов. Мистер Пуул редко пользовался явными американизмами, но случайные короткие звуки «э» и необычное употребление предлогов свидетельствовало о том, что он провел какое-то время за океаном. Определить его возраст было трудно; Уолтер считал Пуула ровесником Эвана, но Гвайнет казалось, что ему под сорок; она видела в нем космополита с большим жизненным опытом и развитым интеллектом.

– Может быть, я смогу вам помочь, – сказал Тристан Пуул. Он заметил пачку невскрытых счетов, лежавших рядом с письмами Эвана и Бенедикта.

Насколько серьезны финансовые затруднения Колвина? – подумал гость. Возможно, они носили временный характер. Дом, полный ценных вещей, содержался отлично. Если Уолтер Колвин и испытывал в данный момент нехватку наличных, он был далек от банкротства.

– Какие проблемы? Надеюсь, ничего серьезного.

– О, нет, нет, нет. – Уолтер повернулся к гостю. Просто удивительно, как успокаивает общение с Пуулом... – Мой дорогой, возьмите себе яичницу с ветчиной... Нет, дело лишь в том, что...

Он изложил содержание письма Бенедикта и сложности, порожденные просьбой кузена.

Пуул налил себе чай и принял решение – обосновавшись в Колвин-Корте более прочно, он настоит на том, чтобы к завтраку, наряду с неизбежным чаем, подавали бы настоящий кофе.

– ...и я подумал – вам что-нибудь передать, мой дорогой? Соль?

– Нет, спасибо, – ответил Пуул.

– Не знаю, что я подумал, только ситуация показалась мне неловкой. Понимаете, я на самом деле хотел бы, чтобы вы и ваше общество разместились тут, но... Бенедикт... очень щекотливое положение... я должен пригласить его...

– Но, – произнес мистер Пуул, – есть очень простое решение, мистер Колвин. На берегу стоит ваш коттедж, который вы последние два года сдавали на лето отдыхающим. Почему бы не сдать его вашему кузену – или предложить бесплатно? Он понравится профессору Шоу; он будет жить если не в вашем доме, то на вашей земле; думаю, он найдет это жилище достаточно тихим. Вы не ошиблись, усмотрев в его письме намек на желание получить приглашение в Колвин-Корт? Возможно, он имел в виду коттедж, а не сам дом.

– Бенедикт не знает, что последние два года я сдавал коттедж, – неуверенно произнес Уолтер. – Там жил мой шофер – я предоставил ему это жилье за символическую плату, когда он состарился и не мог больше водить машину. Потом он умер...

Пуул думал о коттедже. Лучше там будет жить поглощенный своей работой профессор, нежели череда семей с любопытными детьми.

– Вы еще не сдали его на этот сезон? – спросил он, когда Уолтер замолчал, чтобы восстановить ход мыслей. – Он свободен?

– Нет, я сдал его в январе одной очень славной семье...

– И все же там должен жить профессор!

– Да, но я не вижу, каким образом я смогу...

– Несомненно, там должен поселиться профессор.

– Но что я скажу...

– Предоставьте это мне. Я все сделаю за вас. Если вы дадите мне адрес этих людей, я напишу им и объясню ситуацию.

– Ну... мне не хотелось бы обременять вас...

– Пустяки, – сказал Пуул с очаровательной улыбкой. – Буду рад вам помочь.

Он отпил глоток из чашки, забыв, что это чай, и недовольно нахмурился.

– Расскажите мне о вашем кузене. Я полагаю, он ваш ровесник?

– Бенедикт? Нет, ему всего сорок шесть лет. У моей матери была сестра значительно младше ее, которая вышла замуж...

Внимательно слушая, Пуул намазал маслом тост. Он оказался холодным. Почему англичане едят холодные тосты? Когда он обоснуется в Колвин-Корте...

– ...женился на двадцатисемилетней женщине, – сказал Уолтер. – Мы все, конечно, изумились. Сколько сейчас лет Джейн? Не помню, как давно они поженились. Думаю, лет пять-шесть тому назад... к сожалению, у них нет детей... она очень славная, хорошенькая, добрая – не понимаю, что она нашла в старине Бенедикте, этом засохшем холостяке...

Профессор, поглощенный своей работой, и жена, поглощенная своим супругом, не представляют угрозы, подумал Пуул.

– Чудесно, – сказал он Уолтеру теплым, почти заинтересованным голосом. – Похоже, они – замечательные люди. Я буду рад познакомиться с ними...

VII

– Очевидно, – резким тоном обратился Бенедикт Шоу к своей жене за завтраком двумя днями позже, – Уолтер либо сошел с ума, либо впал в маразм. Ты только представь себе – он позволил хозяйничать в своем доме секте каких-то безумцев! И он предложил мне снять за деньги отвратительный жалкий домик, в котором жил его шофер! Как смеет он требовать платы с меня, своего кузена! Это предложение не оскорбляет меня только потому, что оно совершенно абсурдно. Он, верно, на грани банкротства – это все, что я могу сказать. Когда Эван в июне вернется домой, мне надо будет поговорить с ним об этом.

– Значит, Эван определенно возвращается домой? – рассеянно спросила Джейн.

Она пыталась вычислить, сколько калорий содержится в тосте с маслом и мармеладом.

– Да, если верить письму Уолтера. – Бенедикт яростно тер стекла очков. – Один бог ведает, как отреагирует на ситуацию Эван! Господи, Общество пропаганды натуральной пищи! Это смешно!

Двести двадцать калорий, подсчитала Джейн. Нельзя. Она постаралась думать о чем-то другом.

– Полагаю, содержание Колвин-Корта обходится Уолтеру весьма недешево, – рассудительно заметила она, – я знаю, ты всегда считал Уолтера богачом, но с нынешними налогами и дороговизной...

– Моя милая, – сказал Бенедикт, – ты можешь не говорить мне о налогах и растущей стоимости жизни.

– Думаю, да, – Джейн едва не протянула руку к запретному тосту. Как трудно иногда сдерживать себя! – Тебе, конечно, все это известно гораздо лучше, чем мне, дорогой.

Бенедикт улыбнулся. Внезапная улыбка стерла с его лица следы раздражения; глаза профессора заблестели за толстыми стеклами очков. Джейн потянулась вперед и внезапно поцеловала мужа. Он взял ее за руку.

– Одна из лучших твоих черт, дорогая, заключается в том, что ты всегда умеешь найти нужные в данный момент слова.

– Это, похоже, означает, что я говорю неправду!

– Вовсе нет. Я не считаю тебя склонной к лести.

– Бенедикт, ты примешь предложение Уолтера насчет коттеджа? Я понимаю, его слова насчет платы весьма странны, но...

– Это очень непохоже на него. – Бенедикт снова нахмурился. – И просто неприлично в данных обстоятельствах. Что касается этого общества сумасшедших...

– Но коттедж расположен весьма удачно, верно? Тебе будет очень удобно работать там.

– Удобно работать? В окружении психов, помешанных на натуральной пище?

– Думаю, ты не будешь их видеть. Они не будут беспокоить тебя в коттедже.

– Ты хочешь, чтобы я поехал туда, – сердито произнес Бенедикт, – верно?

– Нет, если ты сам этого не хочешь, дорогой. Но я уверена, что все сложится хорошо, если ты так сделаешь.

– Подумать только – в глубине души я ждал приглашения в Колвин-Корт!

– Тебе бы там не понравилось, – сказала Джейн, – Уолтер действовал бы тебе на нервы, ты не знал бы покоя от постоянного грохота поп-музыки, которую обожает Гвайнет.

– Но платить Уолтеру за эту лачугу...

– Тебе все равно пришлось бы платить, если бы ты снял где-то дом, – заметила Джейн, – эта «лачуга» весьма симпатична. Я как-то заходила в нее вместе с Гвайнет, когда она относила старому шоферу подарок к рождеству. Представь, как успокаивает море, Бенедикт! Ты знаешь, как хорошо тебе работается у воды.

– Хм, – произнес Бенедикт. – Вижу, выбора нет.

Он в задумчивости подошел к окну и посмотрел на маленький сад, за которым Джейн тщательно ухаживала.

– Может быть, мне следует поехать в Колвин хотя бы для того, чтобы установить, как сильно помутился рассудок Уолтера. Вдруг это чертово общество надувает его?

Он вернулся к столу и поиграл пустой чашкой.

– Есть еще кофе?

Джейн наполнила его чашку.

– Ты не думаешь, что Уолтер действительно испытывает финансовые затруднения?

– Это бы меня не удивило. Уолтер всегда был дураком в отношении денег. И конечно, такой большой дом, как Колвин-Корт, в наши дни – просто обуза. Ему следовало продать его или сдавать жильцам.

– Но, Бенедикт, он не может это сделать! Это его родовое поместье!

– Такая сентиментальность неуместна во второй половине двадцатого века.

– Может быть, Уолтер собирается продать Колвин-Корт этому обществу, – предположила Джейн.

– О боже! – воскликнул Бенедикт. – Он этого не сделает! Не совершит такой глупости!

– Но если ему очень нужны деньги...

– Деньги, – произнес Бенедикт. – Не люблю разговоры о деньгах. Деньги, деньги, деньги. Скучная тема – деньги.

– Да, дорогой. Но они бывают весьма полезны.

– Взять, к примеру, твоего зятя. В газетах о нем всегда пишут так: «Мэттью Моррисон, промышленник-миллионер». Почему не сказать просто: «Мэттью Моррисон, промышленник»? Зачем нужно всякий раз приклеивать ярлык «миллионер»? Разве он делает Моррисона человеком другого сорта?

– Ну, некоторая разница есть, – сказала Джейн. – Миллионер живет несколько иначе, нежели местный мясник.

– Разумеется! – отозвался Бенедикт. – Мы оба знаем, что твоя сестра вряд ли вышла бы замуж за Моррисона, будь он простым мясником!

– Дорогой, по-моему, ты несправедлив к Лайзе.

Бенедикт великодушно изобразил на лице растерянность, потом все же добавил с вызовом:

– Ты можешь представить себе, чтобы Лайза вышла замуж за мясника?

Джейн не могла это сделать, однако она не позволила себе вслух согласиться с мужем. Она подумала о своей сестре. О двадцатидевятилетней Лайзе – эффектной, умной, прекрасно владеющей собой. О Лайзе, имевшей все от коллекции норковых шуб до двух очаровательных детей...

Джейн протянула руку к последнему тосту и намазала его маслом, не отдавая себе отчета в своих действиях.

– Лайза очень романтична, – невозмутимо произнесла она, – и вполне могла бы выйти за мясника, если бы влюбилась в него.

– Чепуха, – сказал Бенедикт.

Интуиция подсказала ему, что лучше сменить тему.

– Что сейчас делает дочь Моррисона? По-прежнему работает в Лондоне?

– Да, она до сих пор живет в Хэмпстеде и не слишком часто приезжает в отцовский дом. Лайза сказала, что не видела ее целую вечность.

– Хм.

Бенедикт задумался о том, почему Николу больше не тянуло в дом отца.

– Очень жаль, что из романа Николы с Эваном ничего не вышло. – Джейн откусила тост. Двести двадцать калорий. Может быть, она сумеет воздержаться от ленча. – Было бы очень удачно, если бы они поженились.

– Удачно – очень подходящее слово, – сухо заметил Бенедикт. – Похоже, положение Уолтера таково, что Эвану придется взять в жены богатую наследницу.

– Дорогой, я уверен, Эван не способен жениться только ради денег!

– Денег, – повторил Бенедикт. – Опять это ужасное слово.

– Но, Бенедикт...

Джейн замолчала. Лучше не напоминать ему, что он затронул эту тему. Она взяла одну из утренних газет и принялась листать ее.

– Господи, я чуть не забыла прочитать мой гороскоп! Может быть, там есть подсказка, стоит нам снять коттедж у Уолтера или нет.

– Я уже решил сделать это, – сказал Бенедикт. – Мне совсем не интересно, что какой-то жулик ежедневно сочиняет для доверчивой публики.

Встав, он наклонился, чтобы поцеловать жену, и шагнул к двери.

– Мне пора. Не жди меня к ленчу, дорогая, я поем в городе.

– Хорошо, дорогой... желаю удачного дня.

Она, как обычно, проводила мужа до двери и помахала ему рукой на прощанье. Бенедикт направился к белому «остину». Их маленький дом стоял на тихой, тенистой улочке в миле от центра города; поездка до колледжа была недолгой. Когда Бенедикт скрылся из виду, Джейн вернулась в столовую и, прежде чем заняться грязной посудой, поискала свой гороскоп.

Под своим знаком Зодиака Джейн прочитала: «Тщательно подумайте перед принятием любого решения. Сегодня можно помечтать о путешествии, но остерегайтесь неожиданных приглашений».

VIII

– Какой у него гороскоп на сегодня? – днем позже спросила маленькая Люси, племянница Джейн, жившая в доме Мэттью Моррисона, в Суррее. – Что там написано?

– День сулит вам удачу, – старательно прочитал ее брат Тимоти. – Воспользуйтесь неожиданной возможностью. Будьте смелым.

Он торжествующе посмотрел на сестру.

– Это означает, что у него есть шанс бежать из Китая!

– Из Тибета, – сказала Люси. – Папа в Тибете. Он пересек Гималаи с проводником и спустился по реке на плоту, как в том фильме, что мы видели; в конце концов он сел в вертолет...

– Ну, ну, ну, – в комнату, где уединились со свежими гороскопами близнецы, вошла Лайза Моррисон. – О ком это вы, мои дорогие? О герое одного из этих ужасных сериалов?

На лицах близнецов появилось виноватое выражение, они не знали, что сказать, украдкой посмотрели друг на друга. Лайза улыбнулась.

– Мы фантазировали, мама, – сказала Люси. – Просто сочиняли.

– Мы пытались представить, как папа добрался бы домой, если бы он не утонул, – добавил Тимоти. – Если бы он выплыл, то оказался бы на территории Китая, а вырваться оттуда непросто, он мог несколько лет провести в тюрьме.

– Но, дорогой, – Лайза не знала, что сказать, но чувствовала, что ей следует что-то произнести, – папа умер. Давно умер. Разве бы я могла выйти замуж за дядю Мэтта, если бы еще надеялась, что папа жив?

Они посмотрели на нее. Их лица были растерянными. В комнате стало тихо.

– Мы просто фантазировали, – сказал Тимоти. – Это все – наша выдумка.

– Наша выдумка, – подтвердила Люси.

Лайза облегченно вздохнула.

– Тогда ладно, – она натянула перчатки. – Мои дорогие, я уезжаю с дядей Мэттом в Лондон. Желаю вам хорошо провести день. Увидимся вечером. Где Констанца?

Молодая испанка по имени Констанца была нанята присматривать за близнецами, чтобы Лайза могла беспрепятственно наслаждаться светской жизнью. Близнецы считали, что это они присматривают за Констанцей. За три месяца они полностью подчинили ее себе.

– Наверху, – сказала Люси.

– Хорошо. Будьте умниками, дорогие, ладно?

Она поцеловала детей, улыбнулась и зашагала к двери.

– Я не могу заставлять дядю Мэтта ждать... Пока, дорогие. Желаю хорошо провести время.

Они вежливо хором сказали «до свидания» и подошли к окну, чтобы проводить ее взглядами. Их отчим уже ходил взад-вперед возле своего нового «роллс-ройса».

– Она заставила его ждать, – сказал Тимоти.

– Как всегда, – добавила Люси. – Он сердится.

– Он очень сердился вчера ночью.

– Да? Когда именно?

– Около двенадцати часов. Я проснулся и услышал их голоса. Они здорово шумели в столь поздний час.

– Что они говорили?

– Я не расслышал.

– Ты не встал, чтобы послушать?

– Я хотел это сделать, но мне было лень.

– Это была настоящая ссора?

– Несомненно.

– Кто сердился сильнее – дядя Мэтт или мама?

– Дядя Мэтт. Насчет налогов и денег. Он хочет жить на Нормандских островах или где-то еще, чтобы сэкономить деньги. «На Нормандских островах? – сказала мама. – Дорогой, ты в своем уме? Как я буду жить в такой глуши?» Тогда дядя Мэтт рассердился всерьез и сказал, что не собирается уезжать на Багамы только для того, чтобы ублажить ее. Тогда мама сказала...

– Тимми, ты все же подслушивал!

– Ну, только минуту или две. Мне захотелось что-нибудь съесть, и по дороге вниз, на кухню... Мама сказала: «По крайней мере на Багамах я могла бы немного развлечься.» Дядя Мэтт сказал: «Ты только об этом и думаешь, верно? А я буду развлекаться на Нормандских островах! – Он был очень сердит. – Тебе придется смириться с этим или расстаться со мной.»

– Что произошло потом?

– Мне пришлось убежать, потому что мама вышла из комнаты, и я едва успел вовремя скрыться.

– Куда она направилась?

– О, всего лишь в свободную комнату.

– Женатые люди не должны спать в разных комнатах, – заметила Люси. – Я слышала, как повар сказал миссис Пирс, что по этому признаку можно судить, счастливый брак или нет.

– Думаю, миссис Пирс недовольна, что ей придется убирать две кровати вместо одной... Смотри, мама идет. У дяди Мэтта по-прежнему сердитый вид.

Они молча смотрели в окно.

– Тимми, думаешь...

– Да?

– Если бы мама и дядя Мэтт развелись... я лишь предполагаю...

– И папа вернулся бы из Китая...

– Из Тибета.

– Это было бы замечательно... хотя мне нравится дядя Мэтт...

– Да, он хороший.

– Может быть, мы смогли бы видеть его иногда после развода.

– Может быть, и смогли бы.

Они улыбнулись друг другу.

– Я уверен, – твердо произнес Тимоти, – все закончится хорошо.

– Да, но сколько еще времени мы будем ждать возвращения папы? – печально спросила Люси. – Иногда мне кажется, что всегда.

Тимоти не ответил сестре. Они молча стояли у окна; «роллс-ройс» отъехал от дома и начал свое восемнадцатимильное путешествие по извилистой дороге до Лондона.

IX

Спустя некоторое время Мэттью Моррисон произнес:

– Я сожалею о вчерашней ночи.

Выговорить это стоило ему немалых усилий. Мэттью был гордым человеком и не любил извиняться – тем более когда чувствовал, что первым это следует сделать не ему.

– Да? – сухо произнесла Лайза. Он отметил, что в это утро она выглядела превосходно; апрельская погода была переменчивой, но Лайза надела под пальто эффектное весеннее платье, словно не сомневалась в том, что зима закончилась и лето уже близко. Короткое платье позволяло Мэтту видеть длинные красивые ноги жены.

– Ты ужасный водитель, Мэтт, – сказала Лайза. – совсем не смотришь на дорогу. Лучше бы ты нанял шофера.

Но Мэтт предпочитал обходиться без шоферов. Ему было пятьдесят пять, он успел привыкнуть к удобствам, которые можно купить за деньги, но не желал сидеть в своем автомобиле в качестве пассажира. Он также втайне боялся «напускать на себя важность» и «играть чуждую ему роль». Результатом был снобизм наизнанку, желание сохранить простые привычки, приобретенные давным-давно, в ту пору, когда он карабкался от должности конторского мальчика на побегушках к посту председателя правления индустриальной империи. Теперь он владел большим домом, в котором чувствовал себя немного дискомфортно, держал первоклассного повара, презиравшего простую английскую кухню, любимую Мэттом, и имел красивую, воспитанную жену, чьи вкусы не мог разделять. Втайне он ненавидел свой дом («этот огромный старый сарай» – так мысленно называл его Мэтт), шедевры повара («эти чертовы французские штучки») и даже свою жену, которую считал испорченной и вздорной, однако Мэтт сознавал, как трудно ему было бы отказаться от всего этого. Ему, возможно, хотелось бы верить в то, что в душе он остался простым парнем, которого не изменил успех, но он был достаточно честен с самим собой и знал, что в действительности он изменился; Мэтт с огорчением признавался себе в любви к привилегиям, дарованным богатством и положением. Но он не афишировал эту свою слабость. Он знал, что говорили о «сделавших себя людях», открыто наслаждавшихся своим богатством, и боялся презрительного ярлыка «нувориш».

– Я не люблю шоферов, – внезапно сказал он. – В наше время держать шофера – это играть на публику. Ты знаешь, что я этого не терплю.

– О нет, – возразила Лайза. – Ты хочешь казаться «простым человеком» и похоронить себя в глухом уголке Нормандских островов после ранней отставки.

– Послушай, Лайза...

– Какой смысл экономить деньги на налогах, если их будет не на что тратить?

– Мы не обязаны проводить весь год на Нормандских островах.

– Я не понимаю, что ты имеешь против Багам. Там райский климат; ты сможешь купаться, вести «простую жизнь».

– Это слишком далеко от Англии.

– О, Мэтт, это нелепость! Сейчас не существует далеких мест!

– Если ты думаешь, что я собираюсь стать одним из тех, кто полжизни проводит в самолетах...

– Чем плохи самолеты, если они тебе по карману? «Игра на публику»? Какой ты лицемер, Мэтт!

– Ты меня не понимаешь, – Мэтт упрямо поджал губы.

– После того, как ты уйдешь в июне в отставку, мы могли бы устроить себе приличный отдых, прежде чем ты решишь где-то обосноваться. Почему не съездить снова в Испанию?

– Июнь в Испании – очень жаркий месяц, и я не выношу тамошней кухни. Я бы предпочел провести время у моря где-нибудь в Англии.

– Господи, – сказала Лайза, – сейчас ты заявишь, что хочешь присоединиться к Джейн и Бенедикту в Колвине.

На лице Мэтта появилось удивленное выражение.

– Они уже там?

– Еще нет, но Бенедикт снимает коттедж в Колвине на все летние каникулы. Разве я не говорила тебе о моей вчерашней беседе с Джейн?

– Ты говорила только о своем желании жить на Багамах. Мы могли бы погостить у них пару недель в июне.

– Ты, верно, смеешься.

– Насколько велик коттедж?

– О, это ужасная маленькая хибара, очень тесная. Мэтт, ты шутишь!

– Мне нравится эта часть уэльского побережья. – Уолтеру повезло, что его имение расположено на полуострове Говер.

– Неудивительно, что ты испытал разочарование, когда Эван Колвин бросил Николу и умчался в Африку!

– Он ее не бросил. – Мэтт с щемящей сердце грустью подумал о дочери. – Они не были помолвлены.

– Никола проявила чрезмерную сдержанность, – сказала Лайза. – Она абсолютно не умеет обращаться с мужчинами.

– Во всяком случае, она – порядочная девушка, которая не желает путем ухищрений и уловок тащить мужчину в церковь!

– Откуда такая уверенность? Ты почти не видишь ее.

– Кто в этом виноват? – закричал Мэтт, забыв про дорогу. Автомобиль вильнул в сторону, Лайза закричала.

– Ради бога, будь осторожен! Мэтт, если ты не можешь ехать аккуратно, я выйду и поймаю такси – мои нервы на пределе.

Мэтт промолчал. Он чуть сильнее сжал руль и уставился на дорогу. Не раскрывая ртов, они доехали до салона, расположенного в Найтсбридже, где Лайзу ждал парикмахер.

– Желаю удачного дня, – сказал Мэтт, когда жена вышла из машины. – Увидимся вечером.

– Спасибо.

Она ушла. Провожая ее взглядом, Мэтт подумал о своей первой жене, матери Николы, умершей десять лет тому назад. В эту минуту отчаяния он спросил себя, как он мог после столь счастливого брака так ошибиться в выборе второй жены?

X

В Колвин-Корте Гвайнет впервые после таинственной болезни позволила себе физическую нагрузку. Она отправилась на прогулку с Тристаном Пуулом по тропинке, которая вела, петляя, к скалам, где стояли развалины старого замка Колвин. Добравшись до каменных стен, Гвайнет села отдохнуть на землю и с интересом прислушалась к биению своего сердца.

– Надеюсь, эта прогулка не окажется для меня слишком утомительной, – сказала девушка спустя мгновение.

Пуул ей не ответил. Он стоял в нескольких футах от края утеса; фалды его белого пиджака развевались на ветру.

– Тристан!

Он с улыбкой повернулся.

– Извини. Что ты сказала?

– Ты считаешь, что такая прогулка мне по силам? Мое сердце бьется учащенно.

– С тобой все будет в порядке. Только отдохни немного.

Гвайнет откинулась на траву, положила руки под голову и дала волю своему воображению. После ее слов об учащенном сердцебиении Тристан мог опуститься рядом с ней на колени, проверить своими длинными пальцами, как бьется ее сердце, и...

– У тебя очень живое воображение, Гвайнет, – произнес Тристан Пуул.

Она резко приподнялась, села. Ее щеки пылали. На мгновение она потеряла дар речи.

Но он не смеялся над ней. Далекий, отчужденный, он по-прежнему стоял и смотрел на море.

– Почему ты так сказал? – неуверенно спросила она.

– А разве, – он повернулся к ней, – это не так?

Она растерялась. В смятении попыталась сменить тему, но изобретательность покинула ее.

– Фантазии, – сказал Пуул, – не приносят такого удовлетворения, как реальность. Ты никогда об этом не задумывалась, Гвайнет?

Все мысли вылетели из головы Гвайнет. Она раскрыла рот, чтобы заговорить, но не смогла ничего произнести.

– Почему ты боишься реальности, Гвайнет?

– Я ее не боюсь, – громко сказала дрожащая девушка. Она боролась с желанием броситься назад к дому и запереться в комфортной безопасности своей комнаты.

– Но ты предпочитаешь жить в выдуманном мире, – вздохнул Пуул. Кажется, он с самого начала знал, что девушка слишком невротична для того, чтобы представлять для него интерес. Какая жалость, какая трата времени! Но работать с дефектным материалом бессмысленно. Все внутренние тревоги Гвайнет в конечном счете обернутся против него, и она не сможет принять то, что он способен предложить ей. Она видела в нем только доктора; любая другая его роль толкнула бы девушку в придуманный ею мир, прочь от любого иного мира, который он мог бы открыть ей.

Беспокойно осматриваясь по сторонам, она увидела над берегом коттедж шофера и торопливо произнесла:

– Кузен папы, Бенедикт, приедет сюда в июне – папа говорил тебе об этом? Он очень образованный, но несовременный, лет на тридцать отстал от жизни; Джейн, его жена, тоже немного старомодная, хотя вполне хорошенькая. Ну, не такая красивая, как Лайза, ее сестра. Та по-настоящему эффектна. Я хотела бы быть такой, как Лайза. Она замужем за миллионером – ты слышал о Мэттью Моррисоне, промышленнике?

Пуул смотрел на волны, обрушивающиеся на берег.

– Наверно, да.

Он бросил пристальный взгляд на Гвайнет.

– Значит, у миссис Бенедикт Шоу есть зять-миллионер.

– Да, сестра Джейн...

– Как, ты сказала, ее зовут?

– Лайза.

– Лайза, – повторил Пуул. – Лайза Моррисон. Звучит красиво.

– О, она столь же прекрасна, как и ее имя, – оживленно подхватила Гвайнет, радуясь возможности переключить внимание Пуула с себя на кого-то другого. – Она очень обаятельная.

– Да? – Тристан Пуул снова повернулся к морю и добавил, обращаясь больше к себе, нежели к Гвайнет. – Это весьма интересно...

Глава вторая

I

Наступил июнь. В Кембридже река петляла мимо колледжей и зеленых прямоугольных лугов. Студенты разъехались, город опустел. Атмосфера старины, подчеркнутая древними зданиями, стала еще заметней. В маленьком доме на окраине Джейн торопливо собирала вещи, стараясь не поддаваться панике.

– Я уверена, что что-нибудь обязательно забуду, – сказала она Бенедикту. – Я отменила доставку молока и газет? Не помню, что я сделала, а что – нет. Скорей бы мы покончили со сборами и оказались в Колвине!

– Поскольку утром газет не было, – сказал Бенедикт, – мы остались без молока, думаю, ты отменила их доставку. Как ты поступишь с котом?

– О, Марбл поедет с нами! Я не могу бросить его!

– Моя дорогая Джейн, он убежит от тебя, если ты повезешь его в Уэльс. Ты знаешь, как ведут себя коты! Они находят дорогу домой, если их вырывают из привычного окружения.

– Марбл не похож на других котов, – сказала Джейн.

– Ну, если ты думаешь, что я всю дорогу до Уэльса буду терпеть кошачий концерт, который устроит это ужасное животное на заднем сиденье...

– Он будет сидеть в корзине у меня на коленях, – твердо заявила Джейн. – Он будет вести себя безукоризненно.

– Верится с трудом, – сказал Бенедикт, но не стал больше спорить. Он сам подарил год тому назад Марбла жене, когда она увидела белого котенка в окне местной лавки, где продавались домашние животные, и с тех пор кот пользовался ее любовью и заботой. Теперь ему было четырнадцать месяцев; он превратился в крупное красивое существо с густой пушистой белой шерстью, злыми розовыми глазами и безжалостными лапами. Бенедикт, изначально не жаловавший кошек, с первого взгляда влюбился в Марбла, но впоследствии стал с двойственным чувством относиться к его присутствию в доме. Он ощущал, что привязанность Джейн к Марблу имеет грустную природу; ему казалось обидным, что Джейн, полная неизрасходованных материнских чувств, тратит их на кота-альбиноса со скверным характером.