Текст книги "«О» - значит омут (ЛП)"

Автор книги: Сью Графтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Она взяла девочку за руку, и они спустились вниз. Вообще-то, Шон был единоутробным братом Рейн, но Дебора решила, что для четырехлетнего ребенка это слишком сложно.

Шон встал со стула, когда вошла Рейн. Они стояли и смотрели друг на друга. Между ними было безошибочное сходство. У обоих были темные волосы и большие зеленоватые глаза Шеллли. Волосы Рейн завивались колечками, она была здоровая и румяная, в то время как Шон выглядел, как военнопленный.

Шон спросил:

– Хочешь почитать сказки?

– Я не умею читать.

– Я тоже не умел, когда был твоего возраста. А как насчет песенки про алфавит? Ты ее знаешь?

Девочка кивнула.

– Можешь спеть?

– Ладно.

Ни капли не смущаясь, Рейн запела песенку, путая буквы, но в остальном выступая вполне уверенно.

Когда она закончила, Шон сказал:

– Вау. Как здорово. Если ты пока не умеешь читать, я могу почитать тебе.

– Ее книжки в сундуке под окном, в маленькой комнате, – сказала Дебора. – Это очень мило, Шон. Она любит, когда ей читают.

Дети исчезли, и вскоре Дебора услышала, как Шон читает Рейн вслух. Она наблюдала за ними через приоткрытую дверь, стараясь оставаться незамеченной. Рейн забралась к мальчику на колени и прислонила головку к его груди, так же, как она делала с Патриком.

Позже Дебора увидела, что дети растянулись на полу. Шон смотрел, как Рейн пыталась писать буквы большим красным карандашом.

– «В» пишется в другую сторону. Дай, покажу.

– Я сама!

– Ладно. Тогда дай мне посмотреть.

Когда Патрик приехал домой, Дебора рассказала ему, что произошло после ее звонка.

«Кредо» и «Судьба» (имена, которые она всегда произносила так, будто они окружены кавычками) провели весь день в автобусе. Рейн уговорила Шона поиграть в настольную игру «Горки и лесенки». Его терпение казалось безграничным.

В то же время Дебора пребывала в растерянности. Наступал час ужина, а Кредо с Судьбой не подавали никаких признаков того, что они собираются прийти в дом или куда-нибудь поехать. Ей хотелось приготовить что-нибудь для Шона, но идея « без мяса, без молочного, без яиц» оставляла слишком мало возможностей.

Патрик спросил:

– Как ты думаешь, что у них на уме?

– Уверена, что мы узнаем. Может быть, они отказываются от жизни на дороге и готовы поселиться у нас.

Рейн вошла в кухню с Шоном позади.

– Мы голодные.

– Ну, мы об этом позаботимся. Шон, это Патрик. Помнишь его?

Патрик наклонился и пожал Шону руку.

– Привет, Шон. Рад снова тебя видеть. Я так понимаю, тебе нравится, когда тебя называют Небесный Танцор?

– Иногда.

– Мы будем рады, если ты поужинаешь с нами, но Дебора не знает, что тебе приготовить.

– Можно макароны с оливковым маслом. Или с томатным соусом. И салат. Я ем много овощей и фруктов.

– Ну, я уверен, мы что-нибудь сообразим. Спасибо за совет.

Дебора приготовила достаточно еды и для Кредо с Судьбой. Она знала, что позволяет гостериимству победить враждебность, но ничего не могла с собой поделать. Людям нужно есть. Это не страна третьего мира, где все голодают. Она послала Шона сказать родителям, что ужин на столе, если это их интересует.

Явились Кредо и Судьба, выглядевшие так, как будто успели в промежутке принять душ.

О предыдущем конфликте ничего не было сказано.

Вшестером они сели за стол, ведя поверхностный разговор, что оказалось легче, чем ожидала Дебора. Кроме своей догмы парочка знала о мире очень мало, и еще меньше это их заботило.

Дебора заметила, что Грег украдкой разглядывает свою дочь, а она однажды послала ему робкую улыбку.

Шелли держалась холодно. Рейн ее не интересовала, и она выразительно посмотрела на Грега, поймав его, когда он строил дочери рожицу. После этого он избегал любого проявления тепла. К счастью, к этому времени Рейн была настолько очарована Шоном, что не обращала внимания на других.

После ужина, когда Рейн уложили спать, а Шон отправился в автобус, Кредо и Судьба перешли к делу. Учитывая их план, нетрудно было понять, почему они терпели до сих пор.

Кредо объяснил проект, который они задумали.

– Мы накопили тысячу долларов, как залоговую оплату за ферму. Мы давно думали об этом, перед тем, как услышали об этом месте. Проблема в том, что нам нужны остальные деньги до конца месяца.

– Ферма, – сказал Патрик. – Ну, думаю, это одна из возможностей зарабатывать на жизнь.

Не знал, что тебя интересует фермерство. Ты много об этом знаешь?

– Не очень много сейчас, но я могу научиться. В этом весь смысл, понимаешь, работать на земле.

– И где эта ферма?

– Севернее вдоль побережья, близко от Салиноса.

Дебора сидела и размышляла, было ли хоть слово правды в том, что он говорил.

– Вообще-то, мы организуем коммуну, – сказала Шелли. – Все, кто к нам присоединится, вложат свои деньги, и мы будем совместно трудиться. Мы все разделим поровну. Даже уход за детьми.

Патрик кивнул. – Сколько гектаров вы покупаете?

– Может быть, пятьдесят? – ответил Грег.

– Не возражаешь, если я взгляну на контракт?

Казалось, что Патрик воспринимает их серьезно, но Дебора знала, что это его способ показать, как плохо они подготовлены и информированы.

– У нас нет контракта. Это вроде джентльменского соглашения. Мы обменялись рукопожатием. Мы знаем этого парня, и он очень поддерживает нашу идею.

– Хорошо. Мне нравится, как это звучит. Что вы собираетесь выращивать?

– В основном овощи. Мы посадим достаточно для жизни, а потом начнем откладывать. Мы планируем много консервировать и будем продавать или обменивать продукты, которые не сможем использовать сами. Можем посадить пшеницу или кукурузу, или что-нибудь вроде этого, если захотим заработать. То-есть, нам не нужна прибыль сама по себе, но мы хотим стать самодостаточными. Мы посетили пару коммун в Биг Сюр, и это круто. Они даже обещали нам помочь.

– Ну, – сказал Патрик. – Это отличная идея. Получите мое благословение, если об этом идет речь. Я бы хотел помочь советом, но это не моя сфера деятельности.

Грег приглаживал свою жидкую бородку. Он пропускал прядки между пальцами, накручивая их, как опереточный злодей.

– Мы думали о деньгах, которые дедушка оставил мне. Ты говорил о них как-то.

– Конечно. Сорок тысяч долларов, но они в трастовом фонде. Ты их не можешь получить до того, как тебе исполнится тридцать. Я думал, что все понятно объяснил.

Грег нахмурился, сбитый с толку самой идеей.

– Почему? Осталось пять лет.

У Деборы создалось впечатление, что они подошли к сути дела. У Грега была точка зрения, которую он был готов отстаивать, если сможет найти верный подход.

– Это было условием завещания, – терпеливо сказал Патрик. – Если ты помнишь, он дал тебе десять тысяч, когда тебе исполнилось восемнадцать.

– И это была часть сорока?

– Нет-нет. Ему было интересно, что ты с ними сделаешь. Если тебе будет легче, он сделал то же самое со мной, и я потратил свои так же быстро, как и ты.

– Что, это было что-то вроде проверки?

– Именно это и было. Твой дедушка был еще тот старый хрыч. Это был его способ учить обращению с деньгами.

– Он мне говорил совсем другое. Он сказал, что деньги мои, и я могу с ними делать, что захочу.

– Он не хотел влиять на процесс. Если ты сделаешь ошибку или окажешься финансовым гением, он хотел, чтобы это исходило от тебя. Ты помнишь, что с ними сделал?

– Частично, да. Я поехал в Орегон к моему другу Рику, и вышло так, что я одолжил ему несколько сотен, потому что на его машине полетела трансмиссия.

– Он вернул деньги?

– Пока нет, но он обещал. И знаешь, я ему верю. Он хороший парень.

– Ты еще купил «Харлей», если я не ошибаюсь.

– Ну да, подержанный. И уплатил долги по кредитным картам.

– Это было умно. Помню, что тогда кредитные компании охотились за тобой.

– Не знаю, чего они хотели. Если они такие мелочные, зачем было предлагать мне карточки с самого начала?

– Кредо, когда ты поумнеешь? – вмешалась Судьба. – Твой папаша – засранец. Он не собирается давать тебе сорок тысяч, неужели ты не понимаешь?

– Я не прошу, чтобы он дал их мне. Это будет как аванс.

– Ну, он не собирается и этого делать. Господи, ты такой тупой иногда. Это все фигня. Он просто над тобой смеется. Он думает, что ты идиот в том, что касается денег. Он не даст тебе ни пенни.

– Он такого не говорил. И в любом случае, это между ним и мной, ладно?

Судьба встала, игнорируя Патрика и Дебору.

– Ты жалкий, ты знаешь это?

Она вышла и хлопнула дверью.

– Ну просто очаровашка, – сказал Патрик.

– Нам действительно не помешала бы помощь, – сказал Грег, не глядя на отца.

– Не сомневаюсь, но ты должен придумать что-нибудь получше, чем это дело с фермой, Грег. Я готов слушать, но ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать, что со мной такое не прокатит. У тебя даже нет бизнес-плана.

– Что? Как будто я должен писать заявление своему собственному папе?

– Ты хотя бы представляешь себе, сколько стоит фермерское оборудование? Если хочешь заниматься фермерством, ты должен знать, сколько там воды и в каком состоянии почва...

– Ты можешь прекратить это дерьмо? Все, что я хочу, это получить свое. Дедушка оставил мне сорок тысяч, и ты об этом знаешь, так в чем дело? Это не из твоего кармана.

– Ты получишь деньги, когда тебе исполнится тридцать, и тогда можешь их профукать, как хочешь.

– Ты просто не можешь этого позволить, правда? Это все правила и законы, и фигня старых пердунов, до которой никому нет дела.

– Говори, что хочешь, сынок. Деньги в трастовом фонде. Я не могу ничего сделать.

Грег встал.

– Забудь. Я жалею, что об этом заговорил.

Патрик уехал в четверг после завтрака, обещав вернуться в пятницу, ближе к вечеру.

После его отъезда Грег просунул голову в дверь.

– Можно мы возьмем «бьюик»? Я хочу показать Судьбе город, а потом проехаться вдоль побережья до Калиды. Судьба никогда там не была, но я ей рассказывал, как там здорово.

Дебора обрадовалась возможности избавиться от них, хотя бы ненадолго.

– Хорошо. Я только что заправила машину. Ключи на крючке возле задней двери. А как насчет Небесного Танцора?

– Он не хочет ехать, так что мы оставляем его здесь.

– Не возражаешь, если мы с Рейн возьмем его с собой? У нее сегодня утром занятия по плаванию.

– С ним не нужно нянчиться. Он прекрасно может остаться один.

– Я думала ему понравится поехать с нами.

– Конечно, ради бога. Сомневаюсь, что он поедет, но почему бы и нет? Если мы задержимся, не волнуйся. Он не любит, чтобы с ним возились. Он может сам позаботиться о себе.

– В какое время он ложится спать?

– Он – сова. Он слишком перевозбуждается. Он не спит до часа ночи.

– Понятно, – сказала Дебора и замялась. – Ты знаешь, не повредило бы, если б ты получше узнал свою дочь. Она прелестная девочка. Во многом она напоминает мне тебя.

– Да, но Шелли, вроде как, чувствительна к этой теме.

Дебора прикусила язык. Ее просто мутило от того, как он угождает этой женщине.

– Ладно. Мне только хотелось упомянуть об этом.

Дебора подождала, пока Грег и Шелли отъехали, и направилась к автобусу. День был облачный, и внутри было совсем темно. Она постучала, и Шон открыл дверь. На нем была футболка и мятые шорты. Он лежал на своем матрасе, плоская подушка скручена, чтобы поддерживать шею. Вокруг на полу валялась грязная одежда.

– Ты не хочешь выйти наружу? Там светлее.

– А мама разрешила?

– Грег разрешил.

– Вы хотели сказать, Кредо.

– Правильно, Кредо. Все время забываю. Ты можешь накинуть жакет, когда выйдешь.

Шон пробрался в заднюю часть автобуса и копался в вещах в поисках своего жакета.

Дебора сняла наволочку с дохлой подушки и сложила туда грязные вещи. Вернулся Шон, натянув толстовку Грега, которая доставала ему до колен.

– Я подумала, что мы сейчас быстренько это постираем, – сказала Дебора, показав на наполненную наволочку. – Я могу показать тебе, как работают стиральная и сушильная машины.

– Мама показывала мне один раз в прачечной.

– Наши могут быть другими. Посмотреть не помешает.

Шон натянул свои тенниски и пошел за ней.

Дебора загрузила вещи в машину и показала мальчику, как ей пользоваться.

– Я сегодня повезу Рейн на занятия по плаванию. Хочешь поехать с нами? Мы с тобой можем поплескаться в бассейне.

– У меня нет плавок.

– Можем заехать в магазин и купить. Тебе, наверное, еще нужна новая зубная щетка. Ты умеешь плавать?

– Не очень.

– Ну, мы можем потренироваться.

Пока Рейн занималась вместе с шестью другими детьми в дальнем конце бассейна, Дебора с Шоном сидели, опустив ноги в воду. Раздетым Шон выглядел моложе десяти лет, скорее, как семилетний, с костлявыми плечиками и торчащими ключицами. Он боялся воды, хотя притворялся, что ему просто не хочется купаться. Когда через полчаса к ним присоединилась Рейн, они уговорили его войти с ними в неглубокую воду. У Рейн был набор тяжелых колец, которые Дебора бросала по одному в воду, а Рейн ныряла, как уточка, чтобы достать их со дна. Шон не хотел мочить лицо, но Рейн вовлекла его в игру, и в конце часа он мог, зажав нос, ненадолго погрузиться в воду. Они с Рейн смотрели друг на друга под водой и пускали пузыри.

После того, как дети приняли душ и оделись, Дебора посадила их в машину.

– В наши плавательные дни у нас бывает поздний обед в Макдональдсе, а потом мы пропускаем ужин, если только не захотим поесть попкорн.

– Там продают гамбургеры.

– Да, но у них есть и другие вещи. Я могу взять тебе салат и помидор в булочке. Все будет хорошо.

В Макдональдсе Дебора велела Шону и Рейн занять кабинку, пока она заказывала обед. Она вернулась к столу с номером заказа и послала детей за салфетками, солью, горчицей и кетчупом в маленьких пакетиках.

Когда назвали их номер, Дебора вернулась к стойке и забрала их заказ на пластмассовом подносе. Она принесла стакан воды со льдом для Шона и большую порцию шоколадного молочного коктейля, которую они собирались разделить с Рейн. Она раздала завернутые в бумагу сэндвичи и поставила на середину стола большой контейнер с жареной картошкой, чтобы каждый мог дотянуться.

Шон открыл свой сэндвич. В придачу к салату и помидору там была мясная котлета с растопленным сыром сверху. Он опустил руки на колени и посмотрел на Дебору.

– Ты видишь салат и помидор?

– Да.

– Хочешь приправы? Тебе разрешают есть горчицу и кетчуп, правда?

– Конечно.

Рейн уплетала свой бургер, макая картошку в лужицу кетчупа и быстро ее поедая. Дебора начала есть свой чизбургер, и вскоре Шон взял свой и нерешительно откусил. Никто из них не сказал ни слова, Дебора смотрела в другую сторону. Когда она снова взглянула на Шона, он покончил со своим обедом.

– Как быстро. Хочешь еще?

Он кивнул.

Она заказала Шону второй сэндвич, и когда он был готов, принесла еще одну соломинку, чтобы мальчик мог помочь им с коктейлем, который им самим было никак не одолеть.

Когда они вернулись домой, Дебора переложила вещи Шона в сушилку. Потом они вдвоем сложили чистую одежду в аккуратную стопку. Потом он читал Рейн сказки и учил ее писать.

На ужин у них была большая миска попкорна. Кукуруза – это овощ, как подчеркнула Дебора. Она убедилась, что дети миновали телевизор и играют в настольные игры.

В восемь часов Рейн уложили спать. Дебора спросила Шона, не хочет ли он лечь спать на диване. У нее есть вязание и она может заняться им в соседней комнате.

Идея привела мальчика в беспокойство.

– Лучше не надо. Мама и Кредо вернутся и будут волноваться, где я.

– Мы можем оставить им записку. Тогда они тебя не разбудят, когда вернутся. Когда Патрика нет, я рада компании. Не знаю, как тебе, а мне иногда бывает страшно, когда я одна.

– Ладно.

Шон написал две записки и пошел чистить зубы, в то время как Дебора прикрепила одну к заднему окну автобуса, а другую – к двери. Она устроила мальчика на диване, под большим пушистым одеялом и дала ему подушку, которую он потом сможет забрать.

Потом она уселась в маленькой комнате с вязаньем, оставив открытой дверь между комнатами.

В девять часов Шон позвал:

– Дебора?

– Я здесь.

– Как ты думаешь, мама рассердится за то, что я ел?

– Не вижу, почему она должна. Ты ел салат и помидор в булочке и пил воду со льдом. Мы не будем упоминать ни о чем другом, ладно?

– Ладно.

И через несколько минут.

– Дебора?

– Да?

– Знаешь что?

– Что, Шон?

– Это был лучший день в моей жизни.

– В моей тоже, милый.

Ее глаза наполнились, и вязанье затуманилось у нее на коленях. Она должна была приложить палец к губам, чтобы сохранить молчание, пока пыталась сморгнуть слезы.

22

Вечер четверга,

14 апреля 1988

Я вошла в дом в 19.00, с конвертом с письмами под мышкой. Бросила его на стол, а потом пошла и налила себе стакн вина. Признаюсь, мне требовался алкоголь для моральной поддержки. Это мог быть первый шаг к алкоголизму, но я сомневалась. Дважды я брала конверт и переворачивала в руках. Мне вспомнился старый вопрос, который иногда задают на коктейльных вечеринках: если бы вы знали, что в вашем ящике комода лежит бумажка, на которой написана дата и время вашей смерти, посмотрели бы?

Я никогда не знала правильный ответ. Возможно, он и не существует, но дилемма в том, предпочтете ли вы полное неведение, или информацию, которая может изменить остаток вашей жизни (каким бы маленьким он ни был).

Поскольку все письма были возвращены, было ясно, что тетя Джин отвергла мирное предложение Гранд, если, конечно, это было оно. Может быть, бабушка в этих письмах бранила тетю Джин за реальные и воображаемые проступки. Узнать невозможно, пока я не сяду и не прочту их. Я колебалась по следующим причинам:

1. Приближалось время сна, и мне не хотелось провести ближайшие шесть часов, взвинчивая себя по поводу прошлого. Как только я вскарабкаюсь на свою эмоциональную карусель, особенно во мраке ночи, то буду крутиться часами, часто со скоростью, вызывающей тошноту.

2. Когда я узнаю содержание писем, я окажусь в тупике. При моей теперешней стадии невинности возможно все. Я могу вернуться к своим старым убеждениям о безразличии бабушки без досадного опровержения правдой. Что, если письма наполнены сердечками, цветочками и сентиментальными излияниями? Что тогда? В данный момент я не готова опустить свой меч или свой щит. Моя позиция защиты ощущалась как сила.

Сдаваться будет глупостью, пока я не пойму натуру и силу врага.

Я отправилась в постель и уснула, как младенец.

Утром я прошла через обычный ритуал – пробежка, душ, одевание, чашка кофе с миской хлопьев. Взяла сумку и пакет с письмами и поехала в офис, где приготовила еще один кофейник и уселась за стол.

Это была среда, где я чувствовала себя в безопасности, арена, на которой я демонстрировала свою компетентность. Разве найдешь лучшие условия, где можно рисковать личным спокойствием?

Перед тем, как штурмовать не отмеченную на карте территорию, я сделала шаг в сторону.

Позвонила Деборе, спросить, захочет ли Рейн со мной встретиться. Она дала трубку Рейн, и после быстрого обсуждения мы договорились встретиться в суботу утром, в кафе на бульваре Кабана, куда можно дойти пешком от моего дома. Это было ее любимое место и она была рада позавтракать там, пока она была в городе.

Я сделала отметку в календаре. После этого я перешла к делу. Разделила письма на две стопки. В одну сложила письма, адресованные Вирджинии Кинси, в другую – мне.

Я начала с тетиных. На самом раннем стоял штамп 2 июня 1955 года, три дня после катастрофы, в которой погибли мои родители. Быстрая проверка показала, что это единственное присьмо, которое тетя открыла, прежде чем заклеить и отправить обратно.

Дорогая Вирджиния!

Мы пишем тебе с тяжелым сердцем, наши души полны горя, как, должно быть, и твоя.

Потеря Риты Синтии это больше, чем любой из нас может вынести, но я знаю, что мы должны двигаться вперед, ради маленькой Кинси.

Нас обрадовала новость, что врачи обследовали ее и нашли невредимой. Я говорила с педиатром, доктором Гриллом, и он посоветовал обследовать ее еще раз, где-то через месяц, чтобы проследить, как она реагирует на последствия аварии. Дети поправляются гораздо быстрее взрослых, при тех же обстоятельствах. Но доктор предупредил, что ее физическое и психологическое здоровье могут не соответствовать друг другу. При том, что ребенок кажется приспособившимся к обстоятельствам, может развиться подспудная депрессия, когда она начнет понимать окончательность ухода родителей. Он призвал нас не пропустить такую возможность.

Мы были разочарованы тем, что нам не разрешили повидать Кинси во время ее пребывания в здешней больнице. Конечно, она находилась под обследованием, и я уверена, что доктора были заняты заботой о ней. Мы бы ни за что не стали ее беспокоить, и я думала, что ясно дала об этом понять. Нашим единственным желанием было заглянуть в комнату, чтобы своими глазами убедиться, что она находится в стабильном состоянии. Мы надеялись, что она проведет время с нами, но мы полностью понимаем твое желание отвезти ее прямо домой, в знакомую обстановку.

В то же время, мы с Бертоном надеемся навестить ребенка как можно скорее, чтобы лично предложить комфорт и поддержку, в которых Кинси так нуждается. Если мы можем сделать что-нибудь для тебя, в плане эмоциональной или финансовой поддержки, пожалуйста, дай нам знать. Наши объятия открыты для вас обеих.

Кроме того, мы бы хотели сесть вместе и обсудить будущее Кинси. Мы верим, что в лучших интересах ребенка будет жить здесь, с нами. Мы с Бертоном готовим предложение, которое удовлетворит и тебя и нас. Ждем с нетерпением, ради прогресса Кинси.

Твоя любящая мать, Гранд.

Я закрыла глаза, изумляясь высказанным сантиментам. Корнелия Стрейт ЛаГранд совсем не знала двух своих старших дочерей? Не могу быть уверенной, но подозреваю, что моя мать отреагировала бы плохо, получив подобное письмо. Вирджиния, моложе на год, без сомнения, разозлилась. Тетя Джин, которую я знала, была резкой, непостоянной, упрямой и бесстрашной перед лицом авторитетов. Она была бы вне себя от ярости от бабушкиных еле прикрытых попыток захвата власти. Демонстративное опускание имени моего отца должно было подогреть эту ярость еще больше.

Бабушкино упоминание о «предложении» было особенно оскорбительным, как будто мое будущее являлось предметом бизнес-плана, который тетя Джин одобрит, как только поймет, какие выгоды он сулит.

Я вернула письмо в конверт и взяла следующее в хронологическом порядке, датированное 13 июня 1955 года.

Дорогая Вирджиния!

Мое письмо от 2 июня по ошибке вернулось ко мне. Возможно, это неправильный адрес. В таком случае, я надеюсь, что почта внесет исправление.

В настоящее время я уверена, что ты делаешь все возможное, чтобы помочь маленькой Кинси прийти в норму после недавних трагических событий. Учитывая твою собственную скорбь по погибшей сестре, тебе сейчас тоже тяжело. Надеюсь, что вы с Кинси достойно переживаете свое горе.

Мы с Бертоном очень хотим знать, как нам начать процесс соединения наших жизней снова вместе. Было бы очень хорошо, если бы ты смогла устроить, чтобы Кинси провела с нами несколько дней.

Я звонила тебе на работу, и мне ответили, что тебя нет, так что возможно, что ты взяла короткий отпуск. Если мы можем оказать тебе поддержку, пожалуйста, прими скромную сумму, которую я вложила.

Мы готовы предоставить все, что нужно, чтобы помочь тебе в этот трудный переходный период. Мы хотим только добра тебе и ребенку.

Мы надеемся, что ты серьезно обдумала наше предложение о том, чтобы Кинси жила с нами.

У нас есть стабильность, необходимая ребенку в ее положении, выбитому из колеи внезапной потерей тех, кто был так дорог...

Чек, который она вложила, был выписан на сумму двадцать пять долларов. Не было ничего о предложении, которое она упоминала, так что, возможно, бабушка усомнилась в мудрости

торговли на этот счет.

Следующие два письма были вариациями на тему, предложения комфорта, утешения и денег, примерно в таком порядке, с продолжающимися уверениями, что «маленькая Кинси» выиграет от их щедрости и длительного опыта обращения с маленькими детьми.

Я начала пропускать текст, выбирая абзацы там и сям, чтобы увидеть, изменился ли со временем тон и содержание.

В своем письме от 8 августа 1955 Гранд начала придираться к стилю жизни тети Джин. Быстро приближалось начало учебного года, и бабушка, наверное, хотела, чтобы я поселилась у нее в Ломпоке, и меня успели записать в школу.

Поскольку конверты были запечатаны и сразу возвращены назад, бабушка знала, что ее добрые советы пропадают втуне. Это заставляло ее действовать в темноте, предпринимая все новые попытки сломить сопротивление Вирджинии, которое было стальным, чтобы не сказать больше.

Учитывая твои ограниченные ресурсы и недостаток опыта в воспитании детей, мы чувствуем, что можем дать Кинси больше. Может быть, теперь ты начала понимать невозможность вырастить ребенка одной. Мы чувствуем, что наша позиция имеет достоинства, и хотя идея сначала может не показаться тебе здравой, мы умоляем тебя подумать. Какими бы ни были наши различия, я уверена, что нас объединяет желание сделать то, что лучше для ребенка.

Мы чувствуем, что можем предоставить ей любящую семью, хорошее образование и наилучшие перспективы во взрослой жизни. Конечно, мы с Бертоном захотим, чтобы ты постоянно присутствовала в жизни Кинси, и мы заверяем тебя, что сделаем все, чтобы сохранить связь между вами.

Конечно, последние несколько лет между нами были сложности. Не знаю, смог ли бы кто-то из нас проследить короткую печальную историю наших несогласий. Достаточно сказать, что, в свете ухода Риты Синтии, все эти конфликты должны быть отложены в сторону и мы должны действовать сообща. Мы надеемся избежать того, чтобы у Кинси создалось впечатление, что мы находимся в состоянии войны. Она не должна оказаться в центре этой дискуссии – это только ухудшит ее состояние. Мы были бы рады предоставить ей все возможности, без предрассудков и чрезмерного влияния. Поскольку она привыкла к тебе, то будет тянуться к привычной обстановке, но, работая вместе, мы сможем продемонстрировать ей многие преимущества, которые ее ожидают.

Ирония была в том, что все эти годы я возмущалась бабушкиным безразличием, в то время как она делала все возможное, чтобы втянуть меня в свою орбиту. Мои желания, нужды и мечты были едва упомянуты, кроме заверений, что с ней мне будет лучше, чем с тетей Джин.

Двумя письмами позже она писала:

Ты всегда ценила свои карьерные цели и свою независимость, ценности, которые будут сильно урезаны суровыми требованиями воспитания ребенка. Учитывая твою полную занятость на службе, Кинси придется отдать в детский сад, о чем мы можем думать только как о катастрофе, в свете ее потерь...

Я отложила остальные письма в сторону и перешла к маленькой пачке писем, адресованных мне.

Дорогая малышка!

Как ты поживаешь? Могу поспорить, ты не угадаешь, кто прислал тебе это письмо. Не думаю, что ты уже умеешь читать, так что надеюсь, что твоя тетя Вирджиния сделает мне огромную любезность и донесет до тебя мои мысли.

Надеюсь, что ты не забыла своего дедушку Кинси и меня. Мы тебя очень-очень любим. Ты можешь не помнить, но в последний раз, когда мы встречались, тебе было три года, и мы водили тебя в цирк. Тебе очень понравилось смотреть на клоунов и дрессированных животных. Я обещала, что мы еще встретимся, и я надеюсь, что тетя Вирджиния сделает это возможным.

Тебе может быть интересно, что ты сможешь делать в нашем большом доме. Мы отвели для тебя отдельную комнату, где много игрушек и книжек. Мы можем выкрасить ее в любой цвет, в который ты захочешь. Розовый, голубой или желтый. Какой ты хочешь?

У нас есть сад, где на одних деревьях растут большие красные яблоки, а на других – апельсины. Перед домом есть дуб, на котором висят качели, и там есть зеленые лужайки, по которым ты сможешь бегать, сколько захочешь. И знаешь, что еще?

У нас есть два шотландских пони и козочка, по имени Джоан, у нее скоро будут детки. Ты когда-нибудь видела живого козленка?

Твои двоюродные сестрички умоляют тебя приехать, и вы все сможете печь печенье на нашей большой кухне.Если ты скажешь нам, какое твое любимое, то сможешь съесть дюжину за раз!

Я собиралась держать это в секрете, но не могу удержаться... у нас появился новый щенок!

Его зовут Скиппи, и он говорит «гав-гав», что значит – пожалуйста, приезжай.

Остальные бабушкины письма ко мне были таким же сахарином и простосердечными излияниями, адресованными воображаемому ребенку, поскольку она ничего обо мне не знала. Вряд ли ее можно в этом винить. Прошли годы с тех пор, как ее призвало на службу материнство. Она, возможно, сделала исключительную работу, вырастив пятерых дочерей.

И вот теперь пыталась втереться в мою жизнь, в то время как тетя Джин блокировала каждое ее движение.

Должна признать, что бабушкин вопрос о детском саде был небезосновательным. Я не задумывалась над фактом, что тетя Джин, работая весь день, должна была найти кого-то, кто присматривал бы за мной в это время. Но я была уверена, что она ничего такого не делала.

Моя память об этих днях в лучшем случае отрывочна, но я бы съежилась от ужаса, если бы меня оставили с кем-то другим. Тетя Джин была моим якорем.

Смерть моих родителей, возможно, была причиной появления непреодолимого ощущения робости, с которым я прожила все школьные годы. Если бы тетя Джин попыталась отдать меня кому-то, я бы подняла такой непрекращающийся вой, что она никогда бы не повторила такой попытки.

Я знаю, что она не брала на работе отпуск, как предположила Гранд. С начала июня по сентябрь она водила меня на работу с собой. Вирджиния Кинси была энергичным, неутомимым работником и не выносила бездельников. Она работала в страховой компании Калифорния Фиделити с девятнадцати лет, возможно, без единого дня на больничном или в отгуле, расценивая такие вещи как потакание собственным слабостям.

Когда я осенью пошла в школу, тетя отвозила меня туда утром, а потом забирала в 12.30, после чего приводила с собой в офис. У меня был маленький столик и стульчик рядом с ее столом, и я занимала себя книжками с картинками, альбомами для раскрашивания и другими тихими развлечениями. Интересно, как относилась компания Калифорния Фиделити к присутствию в офисе ребенка. К тому времени, как я сама начала работать в этой компании, расследуя случаи поджогов и смертей по вине медицинских работников, там был детский сад на первом этаже, где родители могли оставить детей по дороге на работу.

Внезапно меня осенило. Это сделала Вирджиния Кинси. Когда она взяла на себя роль матери, были 50-е годы, и я уверена, что в Калифорния Фиделити не было ни постановления о детском саде, ни интереса организовать такую программу. Идея о детях на рабочей территории была далеко в будущем, но тетя была силой, которую трудно было побороть.

Это было как раз в ее духе – заставить компанию прогнуться под ее желание и разрешить мне проводить с ней полдня. Калифорния Фиделити должна была прыгать от радости, получив шанс сделать то, что она требовала. Если бы они не капитулировали, истории не было бы конца. Я думаю, что, после того, как тетя создала прецедент, другие работники с детьми воспользовались возможностью держать малышей поближе к себе.