Текст книги "«О» - значит омут (ЛП)"

Автор книги: Сью Графтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

2

Пока мы разговаривали с Саттоном, принесли почту. Провожая его до двери, я остановилась, чтобы собрать конверты, которые почтальон просунул в щель. После того, как он ушел в банк, я вернулась за стол и начала сортировать почту. Мусор, счет, еще счет, мусор, мусор, счет. Я добралась до квадратного конверта из веленевой бумаги с каллиграфически выписанными моим именем и адресом, с росчерками и завитушками. Штамп был Ломпок, Калифорния, и обратный адрес напечатан. Даже без имени отправителя я знала, что это был член семейства Кинси, один из многочисленных родственников, о существовании которых я узнала только четыре года назад. До этих странных событий я гордилась своим статусом одиночки. Это была привилегия, быть сиротой в мире, объясняющая (по крайней мере для меня) мои трудности с формированием связей с себе подобными.

Глядя на конверт, я догадывалась, что приближаются крестины, свадьба или коктейльная вечеринка – формальное событие, о котором возвещалось рассылкой кучи дорогостоящих открыток. Каково бы ни было событие, о котором меня извещали, или на которое приглашали, мне на него было глубоко плевать. Иногда я бываю чуть-чуть сентиментальной, но это не тот случай.

Я кинула конверт на стол, подумала и швырнула его в корзину для мусора, которая уже переполнилась.

Сняла телефонную трубку и набрала номер Чини Филлипса в отделении полиции. Когда он ответил, я сказала:

– Угадай, кто?

– Привет, Кинси. Что случилось?

– Я только что побеседовала с Майклом Саттоном и решила поговорить с тобой, прежде, чем делать что-нибудь. Что ты о нем думаешь?

– Я не знаю, что и думать. История звучит достаточно глупо, чтобы быть правдой. А у тебя какое впечатление?

– Я не уверена. Я готова поверить, что он видел двух парней, копающих яму. Но связь с Мэри Клэр Фицжу вызывает сомнение. Он говорит, что даты сходятся, потому что он сверился с газетными статьями, но это ничего не доказывает. Даже если два события случились одновременно, это не значит, что они связаны.

– Согласен, но его воспоминания были такими яркими, что он почти уговорил меня.

– Меня тоже. По крайней мере, частично. У тебя была возможность заглянуть в старые материалы?

– Этого нельзя сделать. Я говорил с шефом, и он сказал, что материалы дела закрыты. Если вмешивается ФБР, они кладут все под замок.

– Даже через столько времени? Прошло двадцать лет.

– Точнее, двадцать один. И ответ, да, конечно. Ты знаешь, как это происходит. Дело федеральное, и оно еще не закрыто. Если детали выплывут наружу, любой псих может зайти в отделение и объявить себя виновным.

Я услышала знакомый шум на улице.

– Погоди секундочку.

Я закрыла трубку рукой и прислушалась. Скрип гидравлического механизма, хрипение и шипение мусорного фургона, приближающегося с конца квартала. Черт! День забора мусора.

Неделю назад я забыла вынести мусор на улицу, и мои корзины были переполнены.

– Мне нужно идти. Позвоню позже.

– Вайя кон Диос. (Иди с Богом, прим. перев.)

Я бросила трубку и побежала через холл в кухню, где схватила пластиковый мешок из коробки под раковиной. Быстро обошла все мусорные корзины – в кухне, ванной и офисе, вытряхивая мусор в мешок, который раздулся. Я выскочила в заднюю дверь, сунула мешок в мусорный бак и покатила его по дорожке. Когда я достигла улицы, мусорный фургон стоял у тротуара, и я еле успела поймать парня, прежде чем он забрался обратно. Он задержался, чтобы добавить мой взнос в дневную порцию. Когда фургон отъехал, я послала парню воздушный поцелуй, а он помахал в ответ.

Я вернулась за стол, поздравив себя с отлично выполненной работой. Ничего не создает такого беспорядка в комнате, как переполненная мусорная корзина. Усевшись в кресло, я взглянула вниз и увидела конверт из веленевой бумаги, который, видимо, не попал в мешок и теперь лежал на полу. Я наклонилась, подняла и уставилась на него. Что происходит?

Вместо того, чтобы счастливо лететь на окружную свалку, чертова штука вернулась ко мне.

Я не суеверна по натуре, но конверт, вместе с упоминанием Майкла Саттона о проблемах в его семье, привел в движение старые мысли.

Я знаю, насколько ненадежными и хрупкими могут быть семейные связи. Моя мама была старшей из пяти дочерей, рожденных моим дедом Бертоном Кинси и бабушкой Корнелией Стрейт Ла Гранд, известной как Гранд. Мои родители были выброшены из семейного круга, после того, как моя мать встретила моего отца и сбежала с ним через четыре месяца.

Ей было восемнадцать, и она была из богатой семьи, хотя и из маленького городка.

Моему отцу, Рэнди Миллоуну, было тридцать три, и он был почтальоном. Сейчас трудно сказать, что было хуже в глазах Гранд, его возраст или занятие. Видимо, она считала государственных служащих, как и профессиональных преступников, неподходящей парой для ее драгоценной старшей девочки.

Рита Синтия Кинси впервые положила глаз на моего отца на вечеринке по поводу своего первого выхода в свет. Отец был там официантом, по просьбе друга, компания которого отвечала за праздничный ужин. Их женитьба создала трещину в семье, которая никогда не заросла.

Моя тетя Джин была единственной из четырех сестер, кто поддержал маму, и она растила меня с пятилетнего возраста, когда мои родители погибли в автокатастрофе.

Можно подумать, что я бы обрадовалась, обнаружив существование близких родственников.

Вместо этого я была расстроена и сердита, убежденная, что они знали обо мне годами и не захотели меня искать.

Мне было тридцать четыре, когда прозвучала первая семейная увертюра, и я сочла их двадцатидевятилетнее молчание доказательством полнейшего безразличия, в чем я винила бабушку. Я не ссорилась с моими тетушками и двоюродными сестрами. Я засунула их в одну яму с бабушкой, потому что так было проще. Признаю, что это несправедливо, но я испытывала определенное праведное удовлетворение в своем оптовом осуждении.

Последние два или три года я делала попытки изменить свое отношение, но не добилась особых результатов. Я– Телец. Я упряма от природы.

Я засунула приглашение в сумку. Разберусь с ним позже.

Саттон вернулся через двадцать минут, с пятью хрустящими купюрами по сто долларов, за которые я написала расписку. После его ухода я положила деньги в офисный сейф.

Так как я собралась посвятить четверг делу Саттона, то села и набросала черновик одного отчета из моего списка дел. Когда закончила, было около четырех, и я решила закрыть контору на сегодня. Хорошо быть кустарем-одиночкой: делай что хочешь, и ни с кем не надо советоваться.

Я забрала машину с полулегального места для парковки. Мой офис находится на маленькой улочке, едва в квартал длиной. На большей части окружающих улиц парковка запрещена, и мне приходится быть изобретательной, чтобы втиснуть свой «мустанг» в любое подходящее место. Мне полагался штраф, но я его пока не получила.

Я ехала домой вдоль пляжа, и через несколько минут мое настроение улучшилось.

Весной в Санта-Терезе солнце появляется рано утром и почти сразу исчезает за плотным слоем облаков. Слоистые облака, известные как Июньский Мрак, обычно закрывают небо с конца мая до начала августа, но в последнее время это изменилось. Сейчас едва наступил апрель, и низкие облака уже закрыли прибрежные острова. Морские птицы пролетают сквозь туман, в то время как лодки, выходящие из залива, исчезают во мгле.

В отсутствие солнца прибой имел цвет полированного олова. Длинные пряди водорослей вынесло на берег. Я вдохнула соленый запах мокрого песка и морской травы. Машины грохотали по деревянному причалу со звуком далекого грома. Туристический сезон еще не начался, поэтому машин было мало, и во многих отелях на берегу были свободные места.

Я свернула с бульвара Кабана налево, на Бэй, и еще раз налево – на Албани.Нашла кусочек свободного места напротив своего дома и втиснула туда машину. Выключила зажигание, закрыла машину и перешла через дорогу. Прошла через скрипучую калитку, которая выполняла двойную функцию – дверного звонка и сигнализации от воров.

Генри Питтс, мой домохозяин, был во дворе, в футболке, шортах и босиком. Он приставил к дому лестницу и промывал из шланга водосточный желоб, где за зиму скопился толстый противный слой мокрых листьев. Во время последнего ливня небольшие потоки лились на крыльцо у кухонной двери, орошая любого, кто осмелился войти или выйти.

Я пересекла двор и стояла некоторое время, наблюдая за его работой. Становилось прохладно, и я поражалась его способности работать в такой легкой одежде.

– Ты что, собрался умереть от холода?

Генри исполнилось восемьдесят восемь в день святого Валентина, и, хотя он крепкий, как столб, все равно моложе не становится.

– Не-а. Холод сохраняет многие вещи, так почему не меня?

– Ну, наверное.

Вода из шланга создавала зону искусственного дождя, так что я отошла подальше. Генри повернул шланг в другую сторону, неумышленно поливая кусты соседа.

– Ты рано вернулась.

– Я решила отдохнуть днем, или что там от него осталось.

– Трудный день?

Я покачала рукой, обозначив туда-сюда.

– Пришел парень и нанял меня на один день. Как только я сказала да, почувствовала, что сделала глупость.

– Трудная работа?

– Больше бессмысленная, чем трудная. Он дал мне пятьсот долларов наличными, и что я могла сказать? Я соблазнилась.

– Что за дело?

– Это сложно.

– О, хорошо. Мне нравится, когда ты берешься распутывать сложное дело. Я почти закончил. Почему бы тебе не зайти на стаканчик вина, и тогда ты мне все расскажешь?

– Хорошо. Есть еще одна вешь, о которой мне хочется поговорить.

– Может быть, ты останешься ужинать, чтобы нам не торопиться? Я приготовил кукурузный хлеб и кастрюлю тушеного мяса. Если ты придешь в половину шестого, у меня будет время принять душ и переодеться.

– Замечательно. Скоро увидимся.

Генри – единственный человек, с кем я говорю о своих клиентах, разве что добавить его сестру Нелл, которой в декабре исполнится девяносто девять. Его братьям, Чарли, Льюису и Вилльяму было девяносто шесть, девяносто один и девяносто соответственно, и все они были в прекрасной форме. Любые разговоры о бренности стариков к ним не имели отношения.

Я зашла в квартиру и бросила сумку на табуретку. Прошла в гостиную и включила пару ламп, чтобы осветить комнату. Поднялась по винтовой лесенке в спальню, села на край кровати и стащила с себя сапоги. Большинство дней моя рабочая форма проста – джинсы, водолазка и сапоги или теннисные туфли. Могу добавить твидовый блейзер, если испытываю потребность нарядиться. Хотя я способна носить юбки и колготки, они не являются моим первым выбором. У меня даже есть платье, о котором могу с гордостью сказать, что оно подходит для большинства событий. Оно черное и сделано из такого немнущегося материала, что его можно скатать и засунуть в сумку, и вы никогда не почувствуете разницу.

К концу дня я устаю от своей одежды и мне хочется от нее избавиться. Я сняла джинсы и повесила на вешалку. Сняла рубашку и бросила вниз через перила. Оказавшись снова внизу, я подберу ее и присоединю к вещам, ждущим стирки. Пока что я нашла чистый спортивный костюм и шлепанцы, радуясь, как всегда, что нам с Генри ни к чему производить впечатление друг на друга. Насколько я знаю, он идеален, и, подозреваю, что он думает обо мне нечто подобное.

Я снимала у него квартиру последние восемь лет. Когда-то моя студия была гаражом на одну машину. Генри решил, что ему нужен гараж побольше и переделал его в квартиру, куда я въехала. К сожалению, взрыв разнес ее на кусочки шесть лет назад, так что Генри все восстановил и переделал , добавив половинку второго этажа над кухней. На первом этаже у меня гостиная, со столом и диваном-кроватью, где можно разместить ночных гостей.

Кухонька маленькая, в стиле камбуза, еще ванная и стиральная и сушильная машины, засунутые под винтовую лесенку. Все вместе напоминает интерьер маленького судна, много полированного тика и дуба, иллюминатор на входной двери и темно-синие капитанские стулья.

Новая спальня, в придачу к двуспальной кровати, может похвастаться встроенными шкафчиками и второй ванной, с видом на Тихий океан сквозь ветки деревьев. Генри установил плексигласовое окно в крыше над моей кроватью, так что я открываю глаза любой погоде, которую принесло за ночь.

Между студией и домом Генри есть застекленный проход, где он остужает испеченный хлеб.

В свое время он был профессиональным пекарем, да и сейчас не может устоять перед шелковистым прикосновением свежезамешанного теста.

В 17.29 я взяла сумку, пересекла двор и постучала по стеклу задней двери дома Генри.

Большую часть времени он оставляет ее незапертой, но, по молчаливому соглашению, мы уважаем уединение друг друга. Если только моя квартира не объята пламенем, Генри и помыслить не может, чтобы войти без разрешения.

Я заглянула через стекло и увидела, что Генри стоит у раковины, наполняя ее горячей водой, куда он выдавил длинную струю жидкого мыла. Он сделал три шага в сторону, чтобы открыть дверь, и вернулся к своему занятию. Я увидела кучку потемневшего столового серебра на столе, рядом с рулоном алюминиевой фольги и чистым полотенцем. Он поставил на плиту восьмилитровую кастрюлю, и вода только что закипела. На дне лежал кусок фольги. Генри добавил четверть стакана соды, а потом опустил в кастрюлю серебро.

– Ням-ням. Суп из столового серебра.

Генри улыбнулся.

– Когда я достал серебро из ящика, то увидел, как оно потемнело. Смотри сюда.

Я заглянула в кипящую воду и смотрела, как темнеет фольга, а темный налет исчезает с вилок, ножей и ложек.

– Это не повредит?

– Некоторые так думают, но в любое время, когда вы полируете серебро, вы снимаете тонкий окислившийся слой. Это узор фирмы Тоул, кстати. Каскад. Я унаследовал это от незамужней тетушки, которая умерла в 1933. Такого больше не выпускают, но на домашних распродажах можно найти.

– В честь чего такая красота?

– Серебром нужно пользоваться. Не знаю, почему я не думал об этом раньше. Это придает приему пищи элегантность, даже если мы едим здесь.

Он потыкал серебро щипцами, чтобы убедиться, что все полностью погрузилось.

– Я поставил в холодильник бутылку «шардонне» для тебя.

– Спасибо. А ты выпьешь вина за ужином?

– После того, как закончу это.

Он сделал глоток «Блэк Джека» со льдом, который обычно употребляет ближе к вечеру.

Я достала «шардонне», взяла в шкафчике два винных бокала, и наполнила свой наполовину.

Генри в это время использовал щипцы, чтобы переложить серебро из кастрюли в раковину с мыльной водой. После короткого полоскания, он выложил свежеотполированное серебро на ожидающее полотенце. Я достала из ящика другое полотенце и вытерла приборы. Накрыла на двоих кухонный стол, куда Генри положил свежевыглаженные салфетки.

Мы отложили наш разговор до тех пор пока не съели по две порции тушеного мяса. Генри накрошил в подливку кукурузный хлеб, но я предпочла его с маслом и домашним клубничным джемом. Влюблена я в этого мужчину, или что? Когда мы покончили с едой, Генри отнес посуду в раковину и вернулся за стол.

Я дала ему концентрированную версию того, что рассказал Саттон, и спросила:

– Где я могла слышать имя Майкл Саттон? Тебе оно ни о чем не говорит?

– Сразу не могу вспомнить. Ты знаешь, чем занимается его отец?

– Не очень. Он умер. Саттон сказал, что его родители умерли. У него есть два брата и сестра, но они не общаются. Он не сказал, почему, а я не расспрашивала.

– Интересно, не тот ли это Саттон, который работал в городском муниципалитете? Это было лет десять назад.

– Не знаю. Подозреваю, что информация дойдет до меня, если это так.

– А сейчас, у тебя есть план игры?

– Несколько идей болтается в голове. Я хочу почитать, что писали газеты о девочке Фицжу. Саттон мог забыть что-нибудь важное, или преувеличить.

– Ты ему не доверяешь?

– Это не то. Я боюсь, что он смешивает два разных события. Я верю, что он видел двух парней, копавших яму. Под вопросом связь с исчезновением Мэри Клэр. Он уверяет, что даты совпадают, но это ни о чем не говорит.

– Я думаю, что время покажет. А что насчет другого?

– Какого другого?

– Ты говорила, что хочешь обсудить два вопроса.

– А, это.

Я потянулась к стулу, на который положила сумку. Достала до сих пор запечатанный конверт и толкнула его через стол.

– У меня не хватает нервов его открыть. Я думала, ты можешь посмотреть, а потом мне рассказать.

Генри надел очки для чтения и изучил конверт со всех сторон, как делала я. Подсунул палец под клапан и поднял его, потом извлек открытку с прикрепленным кармашком на обороте. Внутри была открытка меньшего размера с конвертом, так что получатель мог сразу отправить свой ответ.

– Тут написано: « Дом приходского священника. Небывалая церемония, посвященная переносу усадьбы семьи Кинси в новое место в..» и так далее. 28 мая 1988. По-моему, это суббота перед Мемориальным Днем. В 16.00. С последующими коктейлями и ужином в загородном клубе. Очень мило.

Генри повернул приглашение, так что я могла прочесть его сама.

– Большие семьи так делают, – сказал он. – Не написано, что обязателен черный галстук, уже хорошо.

Он взял маленькую открытку с ее проштампованным конвертом.

– Они будут благодарны ответу до 1 мая. Ничего не может быть легче. Конверт уже проштампован, так что ты сэкономишь на марке. Ну и что ты об этом думаешь?

– Это никуда не исчезнет, правда? Почему они продолжают меня изводить? Это как быть заклеванной утятами до смерти.

Генри сдвинул очки на нос и посмотрел на меня поверх них.

– Два контакта в год не значит «изводить». Это приглашение на вечеринку. Это не то что кто-то положил собачьи какашки на сиденье твоей машины.

– Я почти не знаю этих людей.

– И не узнаешь, если продолжишь избегать их.

С неохотой я сказала:

– Я имела дело с Ташей, и она не так уж плоха. И мне нравится тетя Сюзанна. Это она дала мне фотографию моей мамы, а потом прислала семейный альбом. Должна признать, что я была тронута. Так вот что меня беспокоит. Может быть, я слишком упрямая? Как говорится, «отрежу себе нос, назло лицу»? Большинство родственников хотят быть ближе друг к другу. Я не хочу. Это значит, что я неправа?

– Вовсе нет. Ты независимая. Ты предпочитаешь быть одна.

– Правильно, и я весьма уверена, что это расценивается как противоположность психическому здоровью.

– Почему бы тебе не подумать об этом завтра утром? Утро вечера мудренее.

3

Дебора Унрих

Апрель 1963

Дебора Унрих возненавидела эту девку с первого взгляда. Ее сын Грег ушел из Беркли на втором курсе, заявив, что академические занятия ничего ему не дают. С тех пор он разъезжал автостопом по стране, звоня домой, когда у него кончались деньги, и просил выслать их в ближайший офис Вестерн Юнион. Дебора и Патрик видели его последний раз прошлой осенью, и сейчас, без предупреждения, он явился, за рулем желтого школьного автобуса, вместе с девицей по имени Шелли. У нее было изможденное лицо, масса темных перепутанных волос, большие зеленовато-карие глаза и едва видимые брови. Вокруг глаз был толстый слой косметики. Она была одета в черную водолазку и длинную цыганскую юбку, с рваным и грязным от волочения по земле подолом. Когда она не была босиком, то носила черные колготки и рваные теннисные туфли.

С ней был маленький мальчик, Шон, которому было шесть лет. Она сразу сказала Деборе, что ребенок не от Грега. Когда Дебора сделала ошибку, спросив о ее бывшем муже, Шелли заявила, что никогда не была замужем и понятия не имеет, кто отец Шона. Ее тон говорил, что только зашоренные и скучные представители среднего класса могут быть озабочены таким отжившим понятием, как отцовство.

Дебора оставила тему без продолжения, но наглое поведение девицы заслужило черную метку в ее глазах.

Грег считал, что родители в любом случае будут ему рады, не объясняя, почему они приехали и надолго ли собираются оставаться.

Дебора предложила им комнату для гостей, но они отказались. Они предпочитали спать в автобусе, который припарковали за гаражом.

Автобус был немногим больше ракушки. Они вытащили все сиденья и положили матрасы, низенький стол, стулья и походную плитку, хотя Шелли ни разу и пальцем не пошевелила, когда дело касалось еды. Они использовали молочную клеть для хранения консервных банок и картонные коробки для всего остального. Шон спал на набитом сеном матрасе за водительским сиденьем, а Грег с Шелли занимали двойной матрас сзади. Посередине висела занавеска с индийским рисунком, для уединения.

Автобус стоял достаточно близко от бассейна, так что они могли пользоваться тамошним туалетом и душем, не то, чтобы кто-то из них когда-нибудь мылся, насколько могла судить Дебора.

Они не пробыли в доме и пяти минут, как мальчик сбросил всю одежду и бегал совершенно голый. Дебора предпочла не возражать, потому что Шелли уже пела о том, что наши тела так драгоценны и нечего стыдиться наготы.

Дебора была потрясена. Грег уехал в колледж чистым, подстриженным и вежливым, и вот он вернулся, поощряя эту дрянную маленькую выскочку, чьи ценности были эквивалентны пощечине.

При первой возможности Дебора извинилась, поднялась в спальню и позвонила Патрику в Лос-Анджелес. Он был владельцем производства спортивной одежды и проводил время с утра вторника до середины дня пятницы на своей фабрике в Дауни. Она не решилась дать ему приехать домой на выходные, не сообщив, что происходит. Он выслушал ее описание Шелли терпеливо и смущенно. Он издавал сочувственные звуки, но явно думал, что жена преувеличивает.

– Не говори, что я тебя не предупреждала.

Реакция Патрика на Шелли была такой же быстрой, как и ее собственная. У него был более аналитический ум и менее развитая интуиция, чем у Деборы, но он так же быстро почувствовал отвращение.

Патрику было сорок восемь, у него были седеющие коротко подстриженные волосы, жесткие, как проволока, и карие глаза. Он не различал цвета, и Дебора подбирала ему одежду. Он обычно носил свободные хлопковые брюки и спортивные пиджаки, которые она подбирала в светло-коричневых и сероватых тонах. Его рубашки были ослепительно-белыми, с расстегнутым воротничком, поскольку Патрик отказывался носить галстук, за исключением наиболее официальных случаев. Он был стройным и сохранял форму, пробегая по восемь километров, когда приезжал домой на выходные. Дебора была на четыре года моложе, блондинисто-медовая краска для волос скрывала натуральную седину. Как и Патрик, она была кареглазой и худощавой. Они были красивой парой, как реклама достойного старения. По выходным они вместе играли в гольф и иногда – в теннис в загородном клубе.

Патрик терпел «автобусных людей», как он их называл, три дня, и собирался сказать, что они должны уехать, когда Грег заявил, что Шелли на пятом месяце беременности, должна родить в августе, и им нужно место, где жить.

На какой-то момент Дебора усомнилась, что он говорит правду. Шелли была миниатюрная, такая маленькая и костлявая, что было трудно себе представить, что она родит нормального ребенка. Дебора внимательно оглядела ее. Кажется, Шелли немного раздалась посередине, но это было единственным признаком того, что она ждет ребенка. Никто из них не выглядел смущенным ее положением, и не было никаких разговоров о женитьбе.

Шелли воспользовалась моментом, чтобы озвучить свои взгляды на деторождение. Она не верит в докторов и больницы. Роды – естественный процесс и не требует вмешательства западной медицины, которая захвачена богатыми белыми мужчинами, и их единственная цель – подорвать доверие женщины к собственному телу и лишить ее контроля над тем, что с этим телом происходит.

В эту ночь между Патриком и Деборой произошла ссора, первая за много лет. Дебора сказала:

– Мы не можем их выгнать. Ты слышал Грега. Им больше негде остановиться.

– Мне плевать. Он сам вляпался в это и сам должен искать выход.Что с ним такое? Девица – идиотка, и я не мог бы ее вынести, беременную или нет. Он что, рехнулся?

Дебора показала жестом, чтобы он говорил потише, хотя Грег, Шелли и мальчик уже вернулись в свой автобус.

– Ты знаешь, что если мы выгоним ее, он тоже уйдет.

– Хорошо. Чем скорее, тем лучше.

– Она будет рожать на кукурузном поле.

– Если она этого хочет, пусть делает. Ее ждет неприятное пробуждение. Подождем, пока начнутся роды , а потом послушаем насчет радостей естественного деторождения.

– У нее уже есть ребенок. Не думаю, чтобы процесс стал для нее сюрпризом.

Дебора дала Патрику возможность подекламировать и побушевать, пока он не выпустил пар, а потом она одержала верх. Она испытывала такую же неприязнь, но это будет их первый (и, возможно, единственный) внук. Что толку демонстрировать гнев и разочарование, если это ничего не изменит?

Прошло две недели, прежде чем Дебора улучила момент остаться наедине с Грегом. Она была на кухне, готовила баклажаны с сыром, к которым, возможно, никто не притронется.

Шелли была вегетарианкой. Сначала Дебора предложила приготовить запеканку с тунцом, помня, как Грег любил ее в детстве.

Шон облизал губы, потер живот и сказал : «Ням!»

Шелли с осуждением положила руку ему на плечо и заявила:

– Нет, спасибо. Мы не верим в то, что живое существо должно умирать, чтобы мы ели.

Как только они вышли из кухни, Дебора повторила заявление вслух, передразнивая ее тон.

К счастью, они выращивали в огороде японские баклажаны. Дебора собрала полдюжины, нарезала, посолила и оставила стекать.

При отсутствии Патрика большую часть недели Дебора привыкла готовить для себя и ломать голову, придумывая блюда, подходящие моральному статусу Шелли.

Дебора посыпала запеканку сыром и поставила в холодильник, пока не придет время ее печь.

Моя руки, она посмотрела в кухонное окно и увидела на заднем дворе Грега и Шона.

Она постучала по стеклу, помахала им, потом задняя дверь открылась, и они вошли.

Грег сказал:

– Мы в изгнании. Шелли устала, ей нужно поспать.

– Я рада компании. Садитесь.

Грег понятия не имел, как развлечь Шона. Оставаясь с мальчиком, он обычно приводил его в дом и давал своей матери возможность снабжать его бумагой, цветными карандашами или игрушками, которые она хранила на чердаке, с тех пор, как Грег был маленьким.

Дебора хотела поговорить с сыном, и теперь, когда представился шанс, она не знала, с чего начать. Она не знала, чего от него ждать в эти дни. Он был высокий, стройный, светловолосый, молодая версия своего отца. Он был добрым ребенком, с легким нравом. Он был отличником все школьные годы, хотя хорошие оценки не приходили к нему легко. Потому что он так много трудился, Дебора думала, что его достижения для него много значат. Может быть, он старался только из желания угодить своим родителям. Пока он не уехал в колледж, не было никаких признаков протеста или неповиноения. В его поведении не было ничего, что позволяло бы думать, что он недоволен образом жизни, какой предоставляли его родители.

Шелли была откровением. Ясно, что девушка олицетворяла тот стиль жизни, о котором он мечтал годами, без желания, а, может, смелости, поведать им. Привести ее в дом означало послание: это то, чего я хочу и чем восхищаюсь. Дебора только могла надеяться, что он понимает, как далеко зашел.

Она пыталась принять Шелли хотя бы ради него, но все, что касалось этой девицы, было отвратительным.

Конечно, Шелли одобряла Дебору не больше, чем Дебора одобряла ее. Она была достаточно умна, чтобы избегать Патрика, чувствуя в нем противника, с которым лучше не связываться.

Она презирала их стиль жизни и не пыталась скрывать свою враждебность. Для Деборы такт и хорошие манеры были балластом, который поддерживал на плаву лодку социальных взаимодействий. Для Шелли быть резкой и прямой значило быть настоящей.

Без буфера взаимной вежливости Дебора терялась и, хотя она не хотела этого признать, побаивалась девушки.

Грег заглянул в холодильник, нашел контейнер с остатками спагетти с тефтелями и начал есть их холодными. Глядя на него, Шон сказал : «Я голодный».

– Как насчет сыра? – спросила Дебора, кинув быстрый взгляд на Грега. Он был ответственным за соблюдение правил Шелли насчет питания, когда ее не было в комнате.

Дебора оставила попытки понять смысл этих правил, которые были произвольными, неожиданными и необсуждаемыми. Грег пожал плечами, так что Дебора открыла пакет с нарезанным сыром и дала Шону кусок. Шон пошел в гостиную, поглощенный отщипыванием кусочков и бросанием их в рот. Ему не разрешалось смотреть телевизор, но Дебора надеялась, что он найдет, как развлечься, не создавая неприятностей.

Она наполнила раковину мыльной водой, сложила туда грязную посуду и уселась за стол.

Дебора знала, что Грег не хочет разговора с глазу на глаз, но она загнала его в угол, и он сдался.

– Я тут думала о Шелли и поняла, что ничего не знаю о ее семье. Откуда она родом?

– Из Лос-Анджелеса. Тустин или Ирвин, я точно не помню. Ее семья отказалась от нее, когда ей было шестнадцать и она забеременела Шоном.

– Это печально. Наверное, ей было тяжело.

– Не. У них все равно были плохие отношения, так что, ничего особенного. Она говорит, что они – кучка свиней, с головами в заднице.

– Понятно. – Дебора поколебалась и решительно продолжила. – Я знаю, что не время об этом говорить, но мы с твоим отцом интересуемся вашими планами. Хочешь ли ты обсудить ситуацию?

– Не особенно. Планы для чего?

– Мы думали, тебе нужно искать работу.

Дебора услышала хихиканье Шона и, оглянувшись, увидела его за углом в гостиной совершенно голого. Он вбежал в кухню, с дерзкой уверенностью, крича и подпрыгивая, чтобы привлечь их внимание. Дебора холодно смотрела, как он потряс ягодицами и убежал.

Она слышала топот его босых ног по коридору, он описывал круги по всему дому, из гостиной в столовую, кухню, холл и назад в гостиную. Грег явно научился не слышать детский визг, который Шелли, разумеется, поощряла как свободу самовыражения.

– Какую работу?

– Ты должен содержать семью. Как минимум, тебе нужен постоянный доход и приличное место для жилья.

– Что плохого в автобусе? Нам там нормально. Если только вы не лишите нас парковочного места.

– Конечно, мы не лишим вас парковочного места. Не будь смешным. Все что я хочу сказать, когда родится ребенок, вы не можете продолжать жить как бродяги.

– Шелли не хочет быть связанной. Она любит быть в дороге. Много наших друзей делает то же самое, и это круто. Вы должны двигаться с потоком.

– Как ты собираешься зарабатывать? Младенцы обходятся дорого. Конечно, я не должна тебе это говорить.

– Мама, ты можешь просто успокоиться? Мне двадцать один. Мне не нужны твои советы. Мы о себе позаботимся, ладно?

Дебора сбросила этот груз со своей спины и поробовала еще раз.

– Можешь ты, по крайней мере, сказать, сколько вы собираетесь здесь оставаться?