Текст книги "Вознесение черной орхидеи (СИ)"
Автор книги: Светлана Тимина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)
– Твои стоп-слова? – сталь голоса режет натянутые нервы, и я внутренне сжимаюсь, хотя, казалось, куда уж сильнее.
– «С…свобода»… и «отражение»…
– Отлично. – На контрасте с холодом голоса теплые пальцы уже на моем затылке, пронзают нежностью прикосновения, невесомым поглаживанием у самых корней, за миг до того, как скрутить затылочную часть безжалостным рывком за волосы. Ахаю от изумления, не от боли, не замечая сладкой судороги вдоль позвоночника. Твою ж мать, а ведь мы еще и не начинали!
– Я… мне раздеться?.. – лепечу, не понимая смысла сказанной фразы, сбитая с толку, восхищенная и напуганная новыми ощущениями.
– Тебе разрешали говорить? – хватка в волосах усиливается, спирали сухого льда выписывают метель вдоль напрягшейся спины. Трясу головой, подавив желание расплакаться. Понимаю только одно… Я не хочу его расстраивать, и совсем не из-за страха! Усилившиеся спирали чужой подчиняющей власти срывают последние покровы, и впервые неосознанно я сама ему в этом помогаю!
– Расслабься! – совет-приказ, которому я рада подчиниться, но сейчас не слушается ни тело, ни сознание. Незнакомый прежде транс полного растворения и непроницаемого блока одновременно – именно так, в двух словах, можно описать мое состояние. Можно остановить… почему я с такой твердой уверенностью в том, что все будет хорошо, продолжаю тонуть в безумии чего-то знакомого, но такого нового одновременно, зная только одно – в этот раз мне ничего не угрожает, кроме глотка истинной свободы по завершению такого сладкого безумия. Расслабиться не удается. Даже когда повтор приказа режет ощутимее своей острой безапелляционностью, я лишь сильнее вжимаюсь коленями в мягкую податливую подушку, не ощущая дискомфорта, и неосознанно царапаю ногтями холодные плиты паркета. Сессия еще не начиналась, разогрев, релаксация, испытание пределов допустимости не оговоренных воздействий приближается ко второй стадии. Когда все начнется по-настоящему, я буду желать этого посильнее, чем он сам.
– На спину. – Лишаюсь привычного и волнующего напряжения в зажатых волосах. От его шепота поверх моей кожи на выступающих пиках шейных позвонков с отдачей-выстрелом вниз живота, от легкой стимуляции эрогенных точек, разливается острое возбуждение. – Согни колени. Руки вытяни вверх над головой. Запрещаю ими пользоваться.
Нежелательная догадка пронзает всплеском протеста, но он читает мои мысли.
– В первый раз не фиксируют и не связывают. Слушайся меня!
Так легко, подчиняясь одному голосу и ненавязчивой страховке ладоней, выполнить этот приказ. Спина ощущает прохладу пригнанных досок, слегка размыкая зажим напряженных предплечий, а ноги сами по себе опираются в пол стопами, не сопротивляясь, когда нажатие руки на колени с внутренней стороны слегка разводит их в стороны.
– Ты слишком напряжена. Я собираюсь это исправить. Ты меня слышишь? – быстрый росчерк поцелуя поверх дрожащих губок, отрывистая ласка теплых пальцев, огладивших ключицу. Ни одно из его прикосновений не бывает случайным. Это запускает веерную отдачу возбуждения по всем каналам моего тела, которое беззастенчиво устремляется в эпицентр между моих слегка разведенных ног, с приятной вибрацией по набухшим складочкам, так безжалостно пережатым тугим швом облегающих джинсов. Пальцы обводят контур губ, и я, отпустив никому не нужный самоконтроль в свободный полет, пытаюсь задеть их кончиком языка.
Как бы не так. Здесь его законы, правила и ход событий. Пальцы покидают контур губ, без предварительной подготовки соскальзывая на кнопки блузы, которые поддаются легчайшему нажиму. Замирают на мгновение, готовые подчиниться моему протесту, если такой будет иметь место – но я молчу, предвкушая, как далеко сможет зайти эта пока еще поверхностная ласка. И откуда у меня ощущение, что по-настоящему еще ничего не начиналось?
Его руки гладят меня поверх бюстгальтера, задевая полоску кожи над выемкой чашечки. Мои ладони вытянуты над головой, и я сомневаюсь, что смогу удержать их долго в таком положении. Умелые прикосновения по горячим точкам точечной россыпью крышесносных разрядов живого эротического предвкушения вновь сбивают почти выровнявшееся дыхание, ошеломленно вскрикиваю, когда теплые подушечки пальцев проникают под ткань обтянутого шелком каркаса балконета, крик уже в следующим момент заглушен стоном – перекат соска между бархатными подушечками пальцев прошибает мощной, первобытной, бесконтрольной эротической судорогой. Беспощадный транзит в сердце и в пульсирующие границы точки G, усиленный вдвое, так как я даже не заметила, когда разошлась магнитная застежка вместе с декоративной шнуровкой.
– Моей девочке нравится? – не знаю, от чего мои трусики впитывают больше сока – от его пальцев, оглаживающих вершины моих сосков под пологом бюстгальтера, или от пробирающего шепота в полуоткрытые губы. Ощущаю, как мои глаза раскрываются еще шире в такт прогибу позвоночника над полом, навстречу его прикосновениям, которые рассыпают разряды искр по телу с ускорившейся периодичностью. – Моей отважной девчонке больше не страшно?
У меня нет ни сил, ни разрешения, чтобы ему отвечать… И даже кивать в ответ. Губы накрывают мой приоткрытый ротик, словно читая последние сомнения и не желая разрывать новую связь, которая уже сплетается, намертво затягивая узлы окончательного слияния. Атака беспощадного языка… Я так к этому привыкла за последние дни, но сейчас это настолько по-новому, что просто толкаю бедра вверх, застонав, когда тот самый джинсовый шов режет по опухшим от возбуждения половым губкам лазером чистого эндорфина. Как в полуобмороке, осознаю, что его рука медленно скользит вниз, пытаюсь сомкнуть раздвинутые ноги…
– Нет! – достаточно его слова, чтобы напряженные мышцы запустили реакцию расслабления, оставив тело в прежнем положении. Я не хочу сопротивляться… Больше никогда и ни в коей мере… Не этому мужчине и ни при каких обстоятельствах!
Кровь прожжена эйфорией растворения-подчинения настолько, что, закрой глаза – и увидишь ее алое свечение. Какого цвета самая искренняя и желаемая страсть? Теперь я знаю наверняка, и ее не передать описанием пятидесяти оттенков красного. Я уже не понимаю, что сдавленные стоны, усиливающие возбуждение до критической отметки, принадлежат мне самой, когда его ладонь, огладив живот, опускается на шов облегающих брючек, чуть надавив на сосредоточение моего безумия. Распухшие губки перевозбужденной вагины отзываются жаждущей дрожью в ответ на новый нажим с росчерком вдоль шва. И пуговицы, и молния остаются незадействованными, словно это последняя попытка пощадить перепуганную психику. Я этому рада совсем по иной причине, прикоснись он к обнаженной коже, кончу сразу, от одного нажатия. Не понадобится никаких лишних движений, непозволительно долгий перерыв все сделал за меня, определив сегодняшнюю капитуляцию до последнего всхлипа и сжатия внутренних мышц.
Ребро ладони прочерчивает воображаемую линию по маршруту границы шовчика, и я не могу сдержать почти надсадного крика в его губы, которые замерли в миллиметре от моих.
– Тише… тише, моя маленькая! – нажим ладони с веерным поглаживанием пальцами усиливается, приближая сладкую неминуемость скорой разрядки. – Можешь меня обнять, если хочешь…
С обреченностью утопающего вжимаюсь ладонями в его широкие плечи, выгибая спину, устремляясь навстречу долгожданному… чему? Без страха, теряя рассудок от острого возбуждения, ловлю его взгляд за миллисекунду до того как…
Два взрыва! Две спиралевидные вспышки сверхновых. В моей голове, под запуском рычага потемневших от страсти глаз цвета моря во время шторма, и в эпицентре женского естества с упором вдавившегося шва и рельефа ладони – оглушающие вибрации первобытного, такого желанного, ни с чем не сравнимого оргазма!
– Моя умничка! – его шепот тонет в моем крике, который летит по замкнутому периметру, бьется в равнодушные оконные стекла, отдаваясь резонансом в гранях бокала с недопитым мартини. Сжатие пружин-спиралей острой разрядки топит в своих ласковых волнах запредельной эйфории практически бесконтактного оргазма. Сжимаю пальцы на его плечах до неосознанной боли, не думая ни о чем, вжимаясь пульсирующей киской в ребро мужской ладони с последним криком-всхлипом, перед тем, как обессилено расцепить руки…
Мне не дают упасть, я обессилено провисаю на его руках на расстоянии ладони от пола. Еще стихают отголоски потрясающего оргазма, выбивая немощные всхлипы отката, когда я недоверчиво ловлю его взгляд, не утративший недавней тьмы, но сейчас такой ласковый и щемяще-нежный, что непроизвольно жмурюсь, думая, а не показалось ли мне все это.
– Сейчас я отнесу тебя в твою комнату, – нежность сглажена официальным тоном вернувшегося хозяина. – Через тридцать минут жду тебя здесь.
Прижимаюсь к его плечу, обхватив ладонями, с трудом подавляя желание потереться об изгиб развитой дельты, подобно кошечке.
– Юля, – я уже на ногах перед дверью, предположительно, в эту самую комнату, забираю нетяжелую сумку, которую захватила с собой. В ушах еще звенит от недавнего эротического потрясения. Я смущена и спокойна одновременно, с трудом прячу довольную улыбку и, кажется, вновь боюсь смотреть в его глаза.
– Что?
– Минимум одежды. У тебя полчаса! Мы не закончили.
Глава 19
Что чувствовала Китнисс Эвердин в свой первый выход на арену плацдарма Голодных игр?
Так ли уверена была в своих силах легендарная Настя Лисовская, более известная как Хюррем, она же – Роксолана, замирая в отчаянной решимости перед резными дверями личных покоев султана в свой первый раз?
Понимала ли исход своего отчаянного визита в лагерь союзников бывшего супруга Елена Троянская в попытке остановить войну, наивно думая, что всему виной ее красота, даже не задумываясь о хитросплетениях политической стратегии?
Теперь я это знаю как никто. Могу по шагам, по стежкам воспроизвести маршрут дрожи волнения-обреченности-предвкушения, измерить внутренним радаром длину и энергетику особых волн беспокойного ожидания, у которого впервые в жизни был вкус изысканного психического деликатеса. Еще не утихли судороги первого потрясающего оргазма со штрих-кодом нового Мастера, расписавшегося на моем теле своим непревзойденным росчерком полноправного обладателя, как щемящее чувство нового ожидания зажгло кровь яркими, слепящими искрами. Эти искры живого огня не смогла погасить даже шоковая терапия контрастного душа, кожа горела и пульсировала под моими ладонями, и душистая пена крем-геля для душа казалась лаской, сравнимой по интенсивности со скользящими поглаживаниями шелка или невесомым касанием страусиного пера поверх гиперчувствительных зон. Такое со мной точно было впервые. Обычно после оргазма возвращалась ясность мысли, все опасения и неоднозначность положения, и этого было достаточно, чтобы решения принимал мозг, а не то, что между дрожащих ножек. Но в этот раз все было абсолютно по-другому!
Нет, я не утратила рассудок от смелых ласк этого необыкновенного мужчины, не уплыл инстинкт самосохранения в сабспейс, прихватив с собой тревогу вкупе с опасениями дальнейших действий, но вместе с тем я не могла не оценить потрясающую тактику поэтапного расслабления, через которое он так легко, словно играючи, провел меня – по самой острой грани, но так, что я умудрилась не упасть и не пораниться. Если бы этого не случилось, я бы сейчас строила баррикаду у двери и мечтала как раз о квадроцикле с банальным отдыхом на природе. Острая разрядка уничтожила самое главное – бесконтрольный ужас, а тревога и волнение на этом фоне казались даже не препятствиями, а каким-то запретным допингом. Он щекотал нервы жизнетворящим адреналином, и именно он заставлял меня вглядываться в собственное отражение в слегка запотевшем стекле ванной комнаты, фиксируя, как в фотосъемке, самые удачные ракурсы-повороты тела, наслаждаясь давлением собственных ладоней, которые растирали по коже крем с эффектом легкого мерцания. Я не задумывалась о том, что хочу ему понравиться, я просто это делала… Может, отчасти оттягивала время перед прыжком в новую бездну, зная наперед, что ничего ужасного и страшного меня там не ждет, скорее, наоборот, – просто неизвестность по инерции удерживала от опрометчивого шага. Испытание на прочность и возможность выбора, который никто больше у меня не отнимет. Может, одного этого было достаточно, чтобы я решительно провела щеткой по мягким кудрям, нанесла легкий росчерк консилера, а затем натуральных румян … Больше ничего. Наверное, я хорошо запомнила, как течет макияж с первыми слезами бессилия, когда понимаешь, что ничего не можешь противопоставить абсолютной силе. Таких слез не могла выбить даже физическая боль…
Я не знала, придется ли мне плакать сегодня, но, заведомо допуская эту вероятность, стремилась выдержать эстетику образа на все сто. Подсознательно жаждала абсолютного погружения в омут нового подчиняющего диктата, до критической отметки, когда уже не до мыслей о том, как ты прогнула спину, и с какой грацией опустилась на колени. Можно было настроить себя на сверхзвуковой скачок с отключением эмоций, но впервые я хотела прочувствовать все воздействия до последнего слова и жеста, до малейшей ответной вибрации раскрывающейся навстречу сущности, и не упустить при этом ничего.
Разве так все было с Димой? И близко нет. С ним я закрывалась всеми возможными способами, призывая на помощь самообладание и пофигизм, что-то отсекая, но что-то пропуская намного глубже, поскольку мой защитный кокон не был идеальным, а безжалостный партнер того безумия в совершенстве владел приемами пресечения даже ментального сопротивления.
Александр не давил, хотя, если сравнивать с моим прошлым опытом – пик его власти был наивысшим, неоспоримым, абсолютным. Попытаться противостоять такой харизме альфа-Дома мог только камикадзе с тремя извилинами. Я совсем не боялась, прежде всего, потому, что этот мужчина понимал твердое «нет», как и страх первых сессий, особенно в контексте того, что мне довелось пережить. Смысл был воевать за свое право на свободу, если можно было просто это произнести? Из этого обволакивающего единения-слияния рождалось Абсолютное Доверие. Медленное, но уверенное, решительное, не сдающие своих позиций ни на миг, не толкавшее, нет, бережно уложившее меня в объятия его сильных рук и бесценного купола абсолютной защиты. Ни с кем я не ощущала себя в такой потрясающей безопасности… И ни с кем не находила такой острый кайф в танце по заточенным лезвиям, которые одним усилием его взгляда стали для меня безопасными.
Шелк халата на обнаженное тело вызвал прилив сладкого томления в солнечном сплетении и внизу живота, мышечная память пережитого удовольствия аукнулась в складочках плоти сладким током. Нет, никакая тревога… никакой испуг… никакие параллели не заставят меня сегодня трусливо забаррикадироваться в этой комнатке, выстрелив контраргументом под названием «я не готова». Я уже понимала хорошо развитым за последнее время шестым чувством, что буду жалеть – ну, не до конца своих дней, потому что это все же рано или поздно случится, но до следующих выходных – точно. Изведу себя по полной, жалея о том, что не решилась, играла в никому не нужную гордость, струсила, как сопливая девчонка. Как знать, в каком состоянии я буду к следующей вероятной сессии? В нестабильном, точно!
Отчасти я обманывала себя. Меня с устрашающей силой влекло вниз, туда, куда он приказал мне явиться, хотя вместе с тем мысли о побеге тоже никуда не исчезали. Все равно, я с обреченной сладостью вдоль позвоночника пригладила пряди волос и затянула пояс халата. Мне очень хотелось надеть нижнее белье, но интуиция просто вопила в голос, запрещая подобный камуфляж. Я знала, что скоро останусь абсолютно голой и… страх и смущение схлестнулись в противоборстве с возбуждением и желанием большего. Этого оказалось достаточно, чтобы я, слегка чиркнув смоченными в туалетной воде пальчиками по точкам пульсации, решительно толкнула двери, сделав первый шаг навстречу все такой же неизвестности… но уже нового ожидания!
Спуск по лестнице – зеркально похожей на ту, что была в его клубе – растянулся во времени и во всех возможных мерах измерения расстояния. Но никакая сила сейчас не могла заставить меня повернуть обратно или же умолять о прекращении уготованного заранее сценария. Я знала, что достаточно одного моего слова, и меня не только услышат, а еще и не осудят. Может, именно это стало ключевым катализатором моего решения?
Я зря опасалась (или надеялась), что могу заблудиться в этом доме. Нет. Ориентировка на приглушенный свет из полуоткрытой двери… кажется, я даже разобрала аккорды классической музыки. Хотя возможно, мне это только показалось. Сердце пропустило несколько гулких ударов, но я усилием воли выровняла осанку, достаточную, чтобы грудь прорисовалась под шелком халатика, но недостаточную для того, чтобы продемонстрировать никому не нужную гордость. Я не хотела чувствовать себя сильной. Уязвимость правила бал, и впервые я просто плавилась в ее теплых, совсем не штормовых волнах. Потрясающее ощущение, перед которым спасовал даже ужас.
Мои глаза устремились в пол за секунду до того, как Александр обратил на меня внимание. Этих правил никто не навязывал и не зачитывал, они каким-то непостижимым образом отпечатались в сознании, подчиняясь первородному инстинкту всех женщин перед завоевателем, который, ко всему прочему, оказался слишком благородным для изнасилования и убийства. Одного этого оказалось достаточно для желания добровольно опуститься перед ним на колени, склонив голову.
– Подойди. – Я была готова к тому, что он заговорит со мной, отдаст какой-нибудь приказ, но, как оказалось, подготовиться к этому было невозможно. Леденящие щупальца трансформировавшейся тревоги проникли в кровь, сковав прелюдией к последующему эмоциональному всплеску, когда я неуверенно, поборов предательское головокружение, шагнула к центру комнаты, не поднимая глаз.
Зависшая, замершая во времени и самом пространстве вселенная приостанавливает вспышки-рождения новых звезд, утихает солнечный ветер, оседая космической пылью над бриллиантовым мерцанием приостановившихся галактик. Только оглушительно бьется сердце в тисках обволакивающего вакуума безопасности и волнения, которое так быстро трансформируется в квантовое сжатие всех нервов перед тем, как насытить кровь абсолютным желанием быть взятой и покоренной без остатка. Давно забытые, как я полагала, срезанные под корень черно-алые крылья обретают силу нового рождения именно здесь и сейчас, под его испытывающим взглядом. Я его не вижу, я чувствую его кожей, каждой звенящей струной своей сущности до малейшего сокращения зрачка под мерцанием радужки цвета морской волны, которая, я это знаю, углубляет свой оттенок в такие минуты объединяющего желания. Острая резь вдоль лопаток росчерком невидимого серпа – вскрывая плоть, освобождая то, что я так долго не признавала в себе, пряча в самых черных далях вселенной нового, одного на двоих начала, – вспомогательная мера двух изогнутых кинжалов Его воли освобождает свернутые крылья. Миг, обжигающая боль такой сложной и желанной капитуляции – и они раскрываются в полную силу, озаряя притихшие бескрайние дали космоса красноватым свечением прорвавшейся страсти. Я едва слышу его голос, отрывистый приказ, послушно подчиняюсь ласково-властному нажиму ладоней на плечи, без смущения и протеста опускаясь перед ним на колени, в мягкие объятия диванной подушки – мои проблемы с суставами не оставлены без внимания. Пульсация обволакивающей энергетики полного растворения в себе и в каждом витке его железной воли закручивает алые спирали по всему телу, вызывая трепет в распахнутых крыльях. Нет больше страха – сбежал, растворился, не выдержав стального подчиняющего фатума от моего персонального Архангела.
Я вздрагиваю (внутренне, уже не от испуга), когда теплая ладонь накрывает мою скулу, ведет теплым ласкающим движением к височку, очертив изгиб брови, накрывая, нейтрализуя напряжение вдоль лобика скользящим росчерком пальцев… Хозяйский жест исследования новообретенной собственности уже не кажется циничным и оскорбительным, нет, сейчас горят под его пальцами последние микроатомы моего страха перед манящей неизвестностью, так легко и так быстро, при этом я не чувствую болезненного жара этого жертвенного костра. Веки сами по себе опускаются, подсознательное желание погрузиться в сладкий визуальный мрак, который усилит сладость подобных прикосновений в тысячи раз. Послушно открываю сжатые губы навстречу его пальцам, позволяя легонько сжимать, продавливая их контур, скользить своей теплой волной по кромке неплотно сжатых зубок, гиперчувствительной зоне десен, и не могу удержаться, ощутив легкое, словно взмах крыльев бабочки, давление указательного пальца на поверхность язычка. Скольжу спиралевидными касаниями вдоль замерших пальцев, сжимаю губами с легким захватом вглубь в унисон с первой судорогой сладкого томления внизу живота. Бесконечно долго, восхищаясь своей непроизвольной смелостью и готовностью, до тех пор, пока не теряю их теплое давление.
– Сладкая девочка. Умница. – Я чувствую его голос подобно движению ладони по коже, по изгибу ушных раковин, словно меня сейчас ласкают в несколько рук как внешне, так и глубоко внутри, расслабляя напряженные сети нейронов, выравнивая ритм сердца, обнажая тот участок сознания, который раньше был в ответе за стыд, страх и чувство протеста. Согретые моим теплом пальцы скользят по шее, перемещаясь на ключицы, и я гашу мимолетный испуг, когда отвороты халатика сползают по моим плечам, послушные движениям его рук.
– Не закрывайся. Заведи руки за голову! – предупреждает мои неосознанные последующие действия спокойный приказ, а поясок халата ослабевает, лишая последней защиты, перед тем как полы легкого шелка расходятся в стороны, оставляя тело полностью открытым для его исследования. Все равно инстинктивно напрягаюсь, до боли сжимая в замок пальчики на затылке, ощутив прохладу на груди с затвердевшими вершинами сосков. Только это совсем не холод… Пульсирующая киска дрожит под откатами сладкого тока возбуждения от подобной беззащитности, сжимаясь под чужим внимательным взглядом, который отмечает изгиб до каждой родинки, незаметного волоска, клеточки и поры. Я никогда не была так открыта и обнажена внешне и внутренне, даже когда меня лишили права на одежду и исследовали куда грубее, усугубляя боль чувством безысходной неотвратимости.
Прикосновение к обнаженной груди опаляет жаром – изнутри, с зарождением ураганного эпицентра в солнечном сплетении, вроде как поверхностный осмотр застегнутого в безэмоциональной маске доктора-исследователя, но в едином измерении нашего слияния нет места недомолвкам и обманам, и ему для этого не надо даже что-то говорить. Его желание, восхищение, страсть, даже какое-то беззащитное поклонение моему телу вливается под кожу с прикосновением сильных пальцев, принося с собой ощущение безумного восторга осознания той женской сути, которая необходима каждой из нас, как кислород, как солнечный свет, ты богиня в глазах влюбленного мужчины даже на коленях, покорная его власти и воле. За одно это можно беспрепятственно отдать взамен свою свободу и силу, которая тяготит, а не освобождает… Потрясающее чувство рядом с настоящим мужчиной, для которого ты целый мир, источник дыхания и силы, личная вселенная в его сильных и заботливых руках! Губы озаряет счастливая улыбка, когда тепло поцелуя накрывает вершину соска с искушающим нажимом языка поверх всей ареолы, сдержанно-искусная ласка – и несколько секунд до вспышки не поддавшейся контролю страсти с погружением острой вершинки в бархатную полость рта, с легким прикусом, распылившим миллионные искры бриллиантов вожделения. Во все точки залитого сладкой негой тела, в размах дрожащих крыльев, в самое сердце, взрыв-рождение сдачи на милость в руки этому мужчине без малейшего давления, покидая свой ад навстречу вратам нового рая!
Выгибаю тело вперед, навстречу его языку и губам, толкаю грудь к источнику выбивающего из-под ног почву наслаждения! Уже никакая сила не заставит меня разорвать эту порочно-восхитительную связь, рубите канаты, топите спасательные шлюпки, я больше не хочу свободы от этого потрясающего диктата! Жмурюсь от ощущения эвкалиптовой прохлады воздуха на влажном пике груди, и тотчас же ловлю сладкое погружение второй вершины вожделеющего соска в омут теплого бархата засасывающего поцелуя. Плыву в этих ласковых волнах, лечу в стратосфере манящих небес, без опасения разрезая воздух взмахом сильных крыльев, и с трудом удерживаюсь в этом полете, потеряв ощущение скользящего языка. Холод внезапного одиночества вызывает протестующий стон, поднимаю дрожащие ресницы, устремив умоляюще-непонимающий взгляд в его спину. Он по-прежнему одет, и черный деловой костюм как нельзя резче подчеркивает разницу нашего положения. Сладкие спирали возбуждения все еще извиваются лентами под кожей, слегка замедляя движение, и я непроизвольно делаю полукруг бедрами, чтобы расслабить начинающие затекать коленки.
– Разрешаю сесть на бедро. Можешь опереться о пол ладонями! – звучит лишенный каких-либо эмоций спокойный голос, и я ежусь от психологического холода, занимая на широкой подушке более комфортабельное положение, вытянув ноги для быстрого расслабления. Мой взгляд скользит по его спине. Пытаюсь рассмотреть то, что находится на столике, который он сейчас закрыл от обзора своим телом. Эта часть комнаты погружена в полумрак, но я готова поклясться, что различила тусклое мерцание цепи. Острое желание быть скованной, с заведенными за спину руками, открытой его прикосновениям и воздействиям, прошибает горячей волной, но я боюсь озвучить свое желание. Мне не разрешали говорить, это во-первых, а во-вторых, я помню его позицию относительно приверженности правилам – никакой фиксации на первой сессии. Хотя видит бог, я не стану сопротивляться, если он захочет это сегодня сделать!
Я поспешно опускаю глаза и сгибаю ноги в коленях, когда он поворачивается ко мне. Первое правило поведения покорной рабыни или просто страх перед тем, что может оказаться в его руках? Тело напрягается забытым волнением с примесью сладости, когда в поле зрения попадают носки черных кожаных туфель.
– Подними глаза.
Прежде чем соображаю, что именно делаю, нерешительно трясу головой… мне не хочется смотреть. Мое счастье именно в сладком неведении, к тому же я могу догадываться, что у него в руках совсем не букет цветов, как это было на протяжении недели.
За подобный протест в других руках мне бы с легкостью прилетела пара пощечин и жесткая хватка на подбородке. Пытаюсь поднять ресницы, преодолеть зону нового комфорта растворяющей покорности без права смотреть в глаза и принимать тяжелые решения, но, черт, просто не могу себя заставить. Что-то изменилось. Это не страх и не ужас, я не могу подобрать этому никакого определения…
Испуганно охаю, ощутив прикосновение к щеке. Это не его пальцы. Холодный, равнодушный росчерк наконечника…изумленно распахиваю глаза, упираясь взглядом в черную кожаную лопатку стека, скользнувшую к моим губам.
– Я не люблю повторять дважды.
Как быстро штормовые волны абсолютного вожделения сметает зловещий стиль страха перед болью напополам с нежеланием расстроить того, кто в данный момент держит в своих руках весь твой мир, твою волю, твою свободу? У меня не было возможности познакомиться с этим девайсом раньше, но из всемирной сети я узнала, что в плане болевого воздействия он может свергнуть с пьедестала даже кнут. Одного этого воспоминания было достаточно, чтобы я испуганно подняла глаза, встречая его взгляд, который в полумраке показался особенно глубоким и тяжелым. Но, несмотря ни на что, я ощущала себя в безопасности даже сейчас, чувствуя на губах шокирующий холод стека, а в глубине души пронизывающий сканер, взгляда, который, как ни странно, больше не вызывал сухого холода.
– Не бойся. – Наконечник орудия боли почти ласково скользнул по кайме дрожащих губ, задев зубы, когда я приоткрыла ротик, готовая закричать или всхлипнуть. – Ты можешь все остановить в любой момент. Твои стоп-слова?
Язык меня не слушается, я с трудом заставляю себя произнести эти два слова, которыми сегодня не воспользуюсь.
– «Свобода» и «отражение»…
Нежный поцелуй в центр напряженного лобика, ласка трепетного поглаживания по коже головы у корней волос в такт с полукругом стека на моих губах, – поразительно, как ничтожно мало мне надо сейчас, чтобы прогнать неуместный страх ласковым прибоем расцветающего с новой силой доверия. Теряю привкус холодной кожи на губах, это пугающее послевкусие тотчас сметает шквал теплого языка, прорвавшего оборону дрожащих уст. Быстрые толчки в глубину моего ротика с имитацией чувственного полового акта – от одного осознания сладкой развратности этого поцелуя заливаюсь краской до кромки волос, а змейку позвоночника кроет горячая испарина, которая тотчас же остужена хаотичным трепетом распахнутых крыльев. Робко толкаю язычок навстречу натиску неумолимого поработителя, смягчая агрессивную атаку собственными волнами нежности по акватории его морей, расписываясь в осознанной и такой желанной капитуляции. Изумленный вздох я не слышу – я ощущаю его фибрами сознания. Когда двое людей достигают такого единого абсолюта, способность чувствовать друг друга приходит дополнительным бонусом. Протяни руку, и ты прикоснешься к нему настоящему, этому не в состоянии помешать никакая напускная маска абсолютного хозяина жизни и твоей души и тела в данный момент. И самое главное – он не собирается мне в этом препятствовать, более того, он намеренно открылся с этой стороны для меня. Я пойму это совсем скоро, сейчас же бурлящее в крови желание не оставляет места философским умозаключениям.
Несколько уверенных движений, и халат беспрепятственно сползает с моих плеч на пол. Я так увлечена поцелуем, что инстинктивная попытка закрыться исчезает, так и не оформившись в осмысленное желание. Уже не понимаю, от восторга или испуга, всхлипываю в его теплые губы, ощутив спиной прохладу пола. Мои бедра остаются лежать на подушке, колени простреливает мимолетной вспышкой тянущей боли, которую я практически не замечаю. Рельефная тень моего безжалостного Архангела закрывает собой обзор, до которого сейчас тоже нет никакого дела. Моя воля медленно перетекает из губ в его жаждущие губы, и мне не страшно с ней расставаться, потому что я получаю взамен нечто большее, рядом с чем моя беспечная свобода не стояла даже близко.
