Текст книги "Вознесение черной орхидеи (СИ)"
Автор книги: Светлана Тимина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)
Сколько истерзанному рассудку потерявшейся и найденной в этих сильных руках девчонки сопротивляться очевидному? Сколько повторять себе в слепом убеждении, что я не так его поняла, что ему достаточно играть роль Ангела и не желать со мной того, от чего я так и не смогла сбежать?.. Легкий хмель элитного алкоголя выкидывает на стол роял-флеш отчаянной смелости, ее достаточно, чтобы поднять голову, потеряв биение чужого сердца, но отыскав глубокий омут взгляда, в котором не страшно даже тонуть. Что-то неумолимо изменилось, возник энергообмен через равнодушные хрусталики двух людей, которые растеряли свои маски и завуалированность прежних предложений. Это ощущение глубокого единения не могло быть результатом моей усталости, алкоголя, успокоительного… Оно мне не показалось, и зародилось оно не вдруг, нет… Я просто не могу вспомнить, когда именно!
– Ты не представляешь, насколько ты другая в этот момент, – внутренне вздрагиваю от обволакивающего тембра, не растерявшего властных ноток. – Открытая. Доверчивая. И ничего не скрывающая…Ты обнажена даже под своей одеждой. Именно своей душой. Ты устала носить маску, девочка.
Сердце срывается с орбиты в пляску паники… или жаждущего стремления не потерять его дыхание на моих губах. Точечные искры по телу, вспыхнувший фейерверк внутри… да, именно этого сознания, которое так грубо вскрыли совсем недавно. Эти слова могли ужаснуть, добить, уничтожить, но на его устах они не несли с собой ни малейшего разрушения. Два полюса замыкающейся в обособленный эгрегор системы, которые уравновешивали друг друга силой абсолютного доверия… Сбившееся дыхание не пугает своим эмоциональным проявлением, бьется пойманной птицей в руках хладнокровного спокойствия, которое лишь сильнее кипятит мою кровь пронизывающим полушепотом его голоса. Созданное самой природой равновесие, которое не увидеть невооруженным взглядом, и якоря той самой надежности, которая была мне необходима, как кислород…
– Ты просишь, чтобы тебя раскрыли еще сильнее и выпили… Но у меня другие планы! – зажмуриваюсь, вздрогнув от ласково-подавляющей хватки пальцев на подбородке, теряю ощущение нажима, потому что большой палец перемещается на мои губы, и я, перестав понимать и осознавать происходящее, беспомощно тянусь губами вслед за подушечкой. – Я наполню тебя собой… Я отдам тебе то, что у тебя когда-то почти отняли… Я отдам тебе саму себя!
Снова несдержанно всхлипываю, эти слова за миллисекунд так прожгли кровь, что вся моя истерика от неприятия себя высыхает, подобно капелькам росы под палящим солнцем. Может ли быть по-иному, когда я раскрываюсь навстречу его несравненному поцелую, который сегодня в разы сильнее… Нет барьеров, нет пределов у вскрытого сознания, я пойму это гораздо позже… Сейчас же мне хочется просто свернуться в его сильных руках и не препятствовать ни одному прикосновению, поцелую и жесту…
Он сам прерывает поцелуй, а я скольжу невидящим взглядом по его губам… Мне мало… я просто не хочу их терять… не сейчас! Пусть потом, только…
– Юля. – Не надо, не повышай голос, шепчи в той самой уникальной тональности, которая открывает замки моего рая, его первые двери в череде многих. Она уже оставила позади туннель моего ада и его обитателя, не хватает самой малости… – Сегодня был тяжелый день, ты очень устала. Мы завтра вернемся к этому разговору. И ты мне скажешь, четко и без двусмысленности, к чему, ты считаешь, на данный момент готова.
Эти слова должны меня ужаснуть… Мы ведь практически говорим о переходе на новый уровень. Как о свершившемся факте… Но почему тогда они мне кажутся логичными и уместными как никогда?
Наверное, уже поздно, я ведь позвонила ему около девяти. А время с ним летит незаметно, но, вместо того чтобы посмотреть на часы, протестующее всхлипываю, впиваясь дрожащими пальчиками в его рубашку.
– Не уходите… Я не хочу сама оставаться…
Он гладит меня по голове. Больше нет волнующего эротического подтекста, его цель – успокоить, выровнять мое дыхание, не выдернуть из параллельной реальности внезапного полета, а осторожно вынести на собственных руках из этой захватывающей бездны…
– Только спать будем в разных постелях. Ты согласна?
Кажется, я не вполне понимаю смысла сказанных слов… Киваю, даже не сообразив, какое именно согласие от меня требуется. Смех облегчения и недвусмысленности ситуации нагоняет только через несколько минут.
Глава 17
Говорят, сны – это игры нашего сознания, отражение нашей действительности, переживаний, страхов, желаний и устремлений. Во сне слетают все навесные замки и маски, тут нам не нужно играть заученные роли и сковывать себя цепями общественной морали. Здесь мы никому ничем не обязаны, остается просто лететь на волнах иногда спокойных, иногда тревожных, а иногда безумно приятных сновидений. И если верить ученым, за несколько секунд можно прожить полноценную жизнь и понять очень, очень многое…
Он сегодня осторожен и не так безжалостен, как в позапрошлых киносценариях Морфея. Но мой жестокий фантом всегда верен самому себе до конца. Во сне я забываю зачем мне руки и что ими надо делать – они сжаты, скованы, продавлены в изголовье кровати хваткой его сильных пальцев, зашкаливающий пульс блокирует болевые ощущения, передается через кожу его кровеносным импульсам, вступая в волнующий диссонанс. Но это ничто по сравнению с тем, что происходит в моей голове, какие красочные фейерверки расцветают перед зажмуренными (я не могу держать его взгляд по-прежнему!) глазами от неистового поцелуя, который может рушить вековые сооружения без единого движения тарана. И еще я чувствую… Чувствую боль. Только в этот раз больно не мне, а ему!
Эта нелогичность, смещение полюсов, подмена ролей разжигает возбуждение до той самой зашкаливающей отметки, которую я испытывала только с ним, в его руках, в тех обстоятельствах, в которых, случись это несколькими веками раньше, я была бы просто обязана сигануть вниз с высокой башни, дабы смыть позор бесчестия. Во сне нет эмоций? Это я ни разу не приглашала вас в собственные сны. Сегодня уязвимость переплетена волнующим узором со сладким злорадством, подсознательно я всегда хотела, чтобы он испытал ту же боль, что и я. Мне хочется спросить, в чем же ее источник, но я этого не могу сделать по двум причинам. Во-первых, мой рот закрыт поцелуем, который я ни за что не стану прерывать, а во-вторых, я, кажется, понимаю все нюансы этого осязаемого страдания того самого мужчины, который безжалостно ломал мою волю, лишая права выбора, заковывал на ночь в цепи и возбуждался от моих самых горьких и искренних слез. Это боль бессилия, невозможности противостоять обстоятельствам и… потери? Разве не эти самые кары на его голову я призывала, сжимаясь растерзанной морально и физически жертвой у его ног на полу с глянцевой плиткой/паркетом/ламинатом, сменялись лишь декорации? Справедливость есть, пусть она и настигла его не сразу, а лишь спустя время, когда все это потеряло не только актуальность, но и смысл…
Кажется, он несколько раз просил меня не просыпаться, а я смеялась в его властные губы. Тогда его просьбы сменились на отчаянное «не совершать ошибки». От этого я готова была рассмеяться еще сильнее, и, наверное, так бы и сделала, но разве можно было под его жаркими поцелуями делать что-то другое, кроме как отвечать на них со страстью изголодавшейся по своему хозяину рабыни? Я была намерена испить этот сладкий нектар запредельного удовольствия цвета дабл эспрессо до последнего глотка, зная, что скоро отдам предпочтение иному элитному напитку, может, не столь крепкому и терпкому, но не менее потрясающему и благородному.
Мои мышцы взрываются фонтанами множественного оргазма от одного только поцелуя. Это сон, здесь не обязательно заходить дальше, к тому же я, кажется, сегодня к этому не готова. Как будто его боль вобьется в меня с каждым движением твердого члена толчкообразными инъекциями, чтобы вновь забрать бразды управления моей жизнью, а этого я допускать больше не намерена…
Первая мысль, которая пришла в голову, стоило открыть глаза – «надеюсь, я не кричала во сне!». Тело еще сотрясало сладкой вибрацией откатов волн удовольствия, а мозг уже все разложил по полочкам со скрупулезностью работника канцелярии контрразведки. Я дома, в собственной постели, утро буднего дня, проснулась на пятнадцать минут раньше звонка будильника, а за стеной, в комнате, служившей мне подобием гардеробной, а тетушке – оранжереи, спит абсолютно… не чужой мужчина? Мой новообретенный ангел-хранитель, и вчера между нами проскочила искра, которая поразила неожиданной смелостью и логичностью происходящего. Нет сожаления. Нет смущения. Только последний отголосок Димкиной боли сладким фруктовым соком по истерзанному эго, и новая волна предвкушения, лукавого превосходства и азарта, смешанного с совсем иным, сладким страхом, с разрядом острой эйфории после того, что произошло вчера между мной и Александром…
Провожу рукой по спутанным после сна волосам. Я не могу позволить ему увидеть себя такую. Завязываю пояс халата, нырнув в велюровые домашние полусапожки, осторожно крадусь в ванную, сдерживая смех при одной мысли о том, на кого я похожа сейчас. Все еще недоверчиво закрываю двери на ключик и щеколду, включаю воду. Быстрый массаж, ледяной водой в лицо – опасно красться на кухню за кубиками льда, халат и ночная рубашка скользят по телу на подогретый кафель, а я решительно закрываю пластиковые створки душевой кабины. Может, успею сварить кофе до того, как он проснется? Мысль, которая может напугать своим безумием, сейчас вызывает лишь улыбку. Уже нанося крем на высушенную полотенцем кожу тела, я понимаю, о чем я так и не вспомнила за прошедшие тридцать минут… А именно о том, как раскатала меня вчера эта непревзойденная Милошина! Эти мысли грозят выбить из равновесия, затопить волнующий азарт ледяными водами растаявших ледников под названием «правда», но я закусываю нижнюю губу, насильно активируя совсем другое воспоминание. Несколько слов, которые – я пойму потом – и стали точкой отсчета до нового уровня наших отношений. Он практически поставил меня перед фактом, и, даже несмотря на молчание, я понимала, что обычным удержанием за руки или миссионерской позицией тут не обойдется. Почему я не испытывала страха и протеста, я же боялась его до потери пульса еще совсем недавно? Я должна была воспротивиться этому уже только потому, что не желала принимать жестокую правду мастистого психолога. И почему это казалось таким резонным, правильным, уместным и вероятным сейчас? Проще было вновь уйти от собственной ответственности, сказав себе, что вчера меня запрограммировали на подчинение набором кодовых слов, мужчине такого уровня и с таким масштабным опытом это совсем не трудно. Можно раскручивать до бесконечности: не было выбора, устала, сдалась… Обреченность действительно наше все! Только вот сегодня ее не было и в помине. Мое состояние можно было охарактеризовать всего лишь парой слов: азартное предвкушение. Страх? Куда без него. Но иногда он просто сладкий допинг, острая приправа к изумительному блюду и двигатель пока еще невидимого прогресса.
Я не просто не жалела и не жалась в угол испуганным ребенком. Я была практически уверена в том, что все, что произошло, – логично и правильно! Доверие расширяло круг своих полномочий в моем уставшем сердце с поразительной скоростью, вся женская сущность тянулась к груди того, кто без слов обещал забрать все страхи и волнения, наполнив до краев энергией жизни и умиротворения. Я жаждала той самой каменной стены, о которой так много сказано и мало кто ее видел, правда, пока еще не вполне осознавала все это.
Аромат кофе и чего-то вкусного, предположительно, жареного, заставил меня без страха пройти на кухню, лишь стянув полы халата в качестве какой-то лишенной смысла защитной реакции. Впрочем, дальше дверного косяка я не рискнула двигаться – оперлась на вытянутую руку, отметив, что даже ночь вне дома не сказалась на потрясающем внешнем виде занятого у плиты Александра. Черт, почему я не умею по утрам выглядеть столь же круто? И каким образом это удалось ему?
– Доброе утро! – так легко было улыбнуться мужчине, который сейчас выкладывал на тарелке пирамиду из гренков. Кофеварка с шипением выдала две порции эспрессо. Значит, первая порция кофе, аромат которой и привел меня сюда, была выпита им в процессе приготовления завтрака.
Он поворачивается ко мне, слегка приподняв брови при виде искренней улыбки. Может, ожидал смущения и неразборчивого бормотания в стиле «вчера все было ошибкой»? Мне не страшно. Мне спокойно. И даже альфа-доминант этого города у плиты (слава богу, без фартука, такого моя психика б точно не вынесла!) не кажется чем-то экстраординарным и неуместным. Моргаю, отметив три расстегнутые верхние пуговицы его рубашки, и готова поклясться, что сладкий импульс с ассоциативной цепочкой мне не показался. Я помню, как он выглядит без одежды, хвала спортзалу.
– Как спала? – пожимаю плечами под его пристальным взглядом. – Лекция в девять?
Мне не хочется говорить. Я могу только кивать и улыбаться.
– Тогда я передаю тебе штурвал. У тебя найдется чистое полотенце и горячая вода?
– В ванной, в шкафчике, все, что нужно. – У меня часто ночуют подруги, и там полный арсенал, от полотенец до зубных щеток. Его миролюбивый тон снимает оцепенение, и я подхожу к нему почти вплотную. Его близость ускоряет сердечный ритм, и, чтобы скрыть смущение, перехватываю лопатку и ручку сковородки. – Я закончу…
– У тебя пустой холодильник. – Он смотрит на часы и кивает. – Я это, можно сказать, уже исправил. Закончишь, собирайся, отвезу в академию.
Это приказ, который не подлежит обсуждению, но и вместе с тем не вызывает бурного протеста. Переворачиваю пропитанные смесью взбитых яиц и молока ломтики хлеба на сковородке, параллельно смакуя кофе. Шум воды в ванной на миг вызывает подобие тревоги. Что, если сейчас он попросит что-то принести или, чего уж, сразу потереть ему спину? Сделаю вид, что не расслышала! Мы еще не в отношениях, и то, что я без пяти минут согласилась идти дальше, ни к чему меня пока не обязывает… Такие разные мысли и ощущения! Стоило представить в душе Димку, как меня тут же крутило судорогами первобытного плотского желания. Здесь все по-другому: возбуждение зарождается в голове, затронув оба полушария, но не срывая крышу желанием тут же слиться с этим мужчиной в объятиях неистовой страсти. К тому же, я уверена, как никогда, что он не заставит меня делать то, к чему я пока не готова!
Допив кофе и накрыв пирамиду гренков крышкой, чтобы не остыли, быстро переоделась в красное платье до колена, нанесла легкий макияж, почти закончила формировать ломаные локоны, когда звонок в дверь заставил подпрыгнуть на месте. Кто мог прийти в такую рань? Может, Лекси решила сделать круг и заехать за мной? Едва не роняю на пол челюсть, обнаружив по ту сторону двери Дениса с большими пакетами в руках. Он в прекрасном расположении духа.
– Мне сказали, что здесь умирают с голоду! – Делаю приглашающий жест рукой, не успев сообразить, что в прихожей туфли и пальто Алекса, а шум воды в ванной палит нашу контору посильнее моего румянца. Впрочем, на лице обаяшки Дениса сплошной покер фейс, так зеркально похожий на застывшую маску его босса. Он наверняка видел авто на стоянке, я пойму это позже, и даже наше подобие приятельских отношений не позволяет ему проявление каких-либо эмоций по отношению к увиденному.
– Привет! Заходи! – Инстинктивно тяну руки к пакетам, встречаю предупреждающий взгляд: не смей хватать тяжести, я мужчина или где? – Есть минутка, налью кофе? Завтракал? Не разувайся, придумал тоже…
Он уверенно идет за мной на кухню, выгружает содержимое пакетов на полки холодильника. От кофе отказывается.
– Юляш, честно, скоро из ушей польется. К тому же мне за документами надо на другой конец города, они Александру к десяти нужны. Не грусти. Увидимся!
Успевает свалить за пять минут до возвращения Алекса из душа. Я уже прикончила вторую чашку остывающего эспрессо и занята приготовлением новой порции, и, когда земная реинкарнация египетского бога появляется на кухне, гашу улыбку и сладкую дрожь, вызванную его присутствием.
– Я не знаю, какой именно вы любите… – ставлю перед ним чашку и маленькую сахарницу с ложечкой. Руки слегка дрожат, наверное, от этого пристального взгляда, и я предусмотрительно не смотрю в его глаза. Сердце отсчитывает ускоренный ритм нового танца, желание оказаться в теплых объятиях бьет все рекорды… Это настолько по-новому, так не похоже на то, что было с Димой, что смущение и дезориентация неминуемы. Сдавленно охаю, ощутив прикосновение теплых пальцев к скуле, и непроизвольно дергаюсь, уронив чайную ложечку.
– Тебе неприятны подобные прикосновения? – его голос такой же теплый, как и замершие на щеке пальцы. – Ты вздрогнула, словно чего-то испугалась.
Этого мне никогда не забыть. Триумфальный полет к звездам, желание опьяняющего единения, которое так жестоко прервано росчерком не сильной физически и такой уничтожающей морально пощечины, которая зародилась именно в подобном поглаживании. Горло сжимает опасной судорогой, я усиленно моргаю, чтобы не допустить слез. Я не хочу об этом говорить! Бросаю на него перепуганный взгляд, но его губы сжаты в сплошную бескомпромиссную линию, а слабость в моих подогнувшихся коленях больше не имеет ничего общего с эротической. Только покалывающий импульс передается сквозь подушечки пальцев в кровь, словно стремясь выровнять пульс и передать ментальный транквилизатор.
– Ничего… просто вспомнила… то, что хотела бы забыть. Пройдет.
– Я не хочу на тебя давить, ни в коем случае, но если решение идти дальше обоюдное, ты должна запомнить: саба никогда ничего не скрывает от своего дома. Я не имею права и не хочу причинять тебе боль, которую ты не сможешь выдержать. И терпеть ради моего удовольствия то, что для тебя неприемлемо, если мы будем вместе, ты тоже не станешь. Это не обсуждается.
Сглатываю… Еще немного, и мысль о том, что все происходит слишком быстро, поставит крест на этом зародившемся доверии. Твою ж мать!
– Тебе есть, что мне рассказать? Ты испугалась удара. Я правильно понял?
Киваю. Черт, не заставляйте меня сейчас говорить об этом! Только не сейчас… потом, может, даже вечером, обязательно, но…
– Я бы никогда такого не сделал. Это не в моих правилах. Успокойся, дыши глубже. Готова говорить об этом сейчас?
Трясу головой, словно пытаюсь сбросить, стряхнуть проскользнувшую мысль: не нужны мне эти отношения, не хочу снова раскрывать себя до критической отметки, сжигать дотла, опустошать и сходить с ума, когда они завершатся… Такой кратковременный минутный порыв, с опущенным взглядом, прямиком на дно кофейной чашки, – прошивай меня своими иглами-датчиками беспрепятственно, если даже ускорившийся ритм сердца и дрогнувшие плечи позволили тебе понять, что именно так меня напугало в этом жесте.
– Просто мне все еще тяжело об этом вспоминать. – Осторожно поднимаю глаза в надежде, что остановит движением ладони или ласковым словом, но, похоже, у Александра включился полноэкранный режим альфа-доминанта. Цепкие пальцы испуга и подавляющего волнения срывают блок, который я так и не смогла установить, требуют немедленного ответа. Какой выбор? Он уже сделан. С раздражением от этого испуганного бессилия вскакиваю, чтобы отнести полупустую чашку в мойку.
– Когда это случилось… ну, впервые… ничего такого не было. – Кран на 180 градусов, шум льющейся воды. – Я даже не запомнила… Просто подумала, странный бзик, неприятно, не более… – Его взгляд шьет корсетное плетение по моим напрягшимся позвонкам, пока еще не агрессивная, мягкая сыворотка правды через расстояние протянутой руки. – Просто когда… Мы были вместе, и я чувствовала себя в безопасности… я не знаю, что произошло, но… у меня было ощущение, что вырвали сердце одним этим ударом. Это как купол, в который временно перестали проникать даже звуки… Первым было недоверие… отказывалась верить в то, что это все-таки случилось… а потом…
Теплые пальцы сжимают мою руку выше локтя, заставив убрать наполовину вымытую чашку в сторону. Легкое поглаживание успокаивающими волнами по коже, до самого эпицентра тревоги, расслабив тиски, готовые сковать горло спазмом безысходного отчаяния.
– Спасибо, Юля.
Время замирает. Я непонимающе смотрю на сильные пальцы на своей руке, пытаюсь вплести в общую мозаику этой вынужденной откровенности его искреннюю благодарность, смутно понимая ускользающую суть.
– Лекция… – слабо, словно только что пережила удары по щекам в реальном времени, шепчу, скользнув по его губам, увернувшись от поцелуя. Долгий взгляд считывает мое состояние, кажется, улавливаю легкое колебание, перед утвердительным кивком.
– Одевайся. Жду тебя в машине.
В этот раз мне понадобилось немного времени, чтобы выровнять сбившееся дыхание, обуться, на автомате проверить воду-свет-газ и спуститься во двор. Я даже не успела пожалеть, что не накрасила губы, – стоило мне сесть рядом с ним на пассажирское сидение, как атака поглощающего поцелуя выбила напрочь недавние воспоминания запараллеленной рефлексии.
– Я спрошу тебя еще раз, – этот голос обволакивал, успокаивал, рубцевал сквозные ранения неласкового прошлого силой убеждения и непередаваемой власти рука об руку с невиданной ранее нежностью. – Ты готова идти со мной дальше? Со своей стороны я сделаю все для того, чтобы ты была счастлива, чтобы никогда не пожалела о том, что согласилась быть моей!
Черт, я не знаю, как я высижу эти три пары… После того что мне пришлось только что услышать!
– Я не тороплю тебя, ни в коем случае. Я дам тебе время узнать себя с той стороны, которая, я подозреваю, так сильно тебя пугает и останавливает от опрометчивых шагов. Один шаг навстречу определенности сделаем уже сегодня, заеду за тобой в 14:00. Ты готова?
Мне остается только кивать, нет сил скрыть смущенно-возбужденную улыбку. Он осторожен во всем, так легко меняется тема разговора, смещается в обсуждение кинематографа – больше нет ощущения поспешности и форсирования событий. У меня есть только уверенность в том, что мы нашли правильный путь, и интрига второй половины дня щекочет солнечное сплетение приятным волнением. Впервые у меня не отнимают права на принятие решений… И впервые где-то там, в глубине души, я хочу, чтобы было наоборот! О том, что я не думала в этот момент о вчерашней агрессии Милошиной, я вспомню только к вечеру. У меня вообще больше нет обиды на ее слова, сознание заблокировало их в несгораемый сейф.
– У меня к тебе огромная просьба, – задумчиво произносит Алекс, пока я поспешно крашу губы на парковке академии. – Запиши и отметь все, что вызывает у тебя страх отношений или неприятные ассоциации. Все, что ты никогда бы не хотела испытывать снова. Но только не смей отвлекаться на лекциях, понятно?
Я целую его на прощание, оставив отпечаток кораллового блеска для губ на высокой скуле. И мне кажется, что под ногами не асфальт академического паркинга, что я лечу по зеленому ковру с россыпью весенних цветов, не ощущая высоких каблуков и волнующего головокружения, так похожего на… Нет, не произноси это всуе, Юля. Пока не произноси…
– У меня репутация женщины, которая всегда сдерживает свои обещания, но сейчас… Саша, я в растерянности!
Ирина Милошина чувствует себя в его рабочем кабинете полноправной хозяйкой. Но только потому, что это позволено ей изначально царским жестом неприступного божества самой волнующей и привлекательной субкультуры. На людях она благоразумно и почтительно соблюдает правила субординации, обращаясь к нему не иначе как «Мастер» и на «вы». Жестокое, но такое необходимое для членов клуба правило – преклоненные колени сабмиссива в его кабинете – свитч может соблюдать по своему усмотрению. Сегодня он не стал пользоваться своим положением. Ира пришла к нему как желанная гостья, партнер в их рискованном предприятии, хотя от обвинительных интонаций в начале разговора это ее и не спасло.
– Все с тобой понятно, – склонила голову набок элитный психоаналитик, пригубив из своего бокала его любимый коньяк. – Я прекрасно помню, о чем ты меня просил, перед тем как привести ее ко мне. На память еще очень рано жаловаться. Ты помнишь мое условие?
– Не в моей компетенции вмешиваться в работу, которую ты делаешь гораздо лучше меня, – несмотря на все ее доводы, в его голосе стынет лед. – Но я больше не допущу, чтобы ты доводила ее до подобного состояния. Даже во благо, Ира. Я никуда не спешу и мне не нужен моментальный результат путем своеобразной шоковой терапии!
– Прости, конечно, Анубис, только ты совсем не выглядишь расстроенным по этому поводу! – не сдается Ирина. – Хочешь, я расскажу, что произошло между вами, стоило ей закрыть дверь моего кабинета с обратной стороны? Ты же знаешь, что я воспроизведу все настолько точно, что у тебя мелькнет на долю секунды мысль о скрытых камерах. Но у меня не столь много времени, чтобы этим заниматься. Помнишь? Ты не вмешиваешься и не даешь мне советы. Только в этом случае я ей помогаю!
Он спокойно держит ее слегка насмешливый взгляд уверенной в себе хозяйки положения. Длинные пальцы переплетены и сжаты в замок, губы слегка изогнуты в иронично-покровительственной улыбке. Да, он сам обратился к этой женщине за помощью, но терять свое лицо не намерен ни при каких обстоятельствах. В сосредоточенных глазах искры насмешливого любопытства, отчасти ему интересно, как далеко зайдет визави в этом негласном поединке, который лишен смысла. Доказывать, кто круче и кто оказался прав, нет никакого резона. Он получил ответы на свои вопросы, убедился, что специалист мирового класса прежде всего соблюдает интересы своей пациентки, а не упрощает ему жизнь, прорывая траншеи к сердцу этой потерянной девчонки, которая за столь короткое время стала для него очень дорогим человеком.
– Я даже знаю, как долго ты пролежал без сна, воюя со своими внутренними демонами, уничтожая их своей решительностью, и как поставил себе зачет за то, что однажды, лет двадцать назад, распознал одержимость в зародыше, провел своеобразный ассоциативный анализ и усилием воли с разумом взял ее под контроль, чтобы никогда больше не выпустить.
Ирина все же частично задета его словами, психологические игры – защитная реакция. Грамотные игры, поправочка. Сколько раз за эту бесконечную ночь он заставлял себя остаться в чужой постели, не сорваться, не разбудить Юлю посреди беспокойного сна, чтобы успокоить самым первобытным и безошибочным способом, ломая страх и приближая конечный пункт этой продуманной экспедиции? Он даже понимал своего взбунтовавшегося ученика, который никогда бы не дорос до стального самоконтроля, и в этом не было его вины. Испуганная, потерянная девочка с глазами цвета еще зеленой сентябрьской листвы с одинаковым успехом могла разбудить как инстинкт охотника-поработителя, так и сущность защитника, персонального ангела практически в каждом из мужчин, даже в далеком от Темы. Только реализация второго пункта требовала непоколебимой решимости и самоконтроля, а люди так часто ищут простые пути для реализации своих эгоистичных желаний.
– Сколько?
– Три-четыре сеанса, Алекс. И больше не зови меня на «отшлепать», ты и сам прекрасно понимаешь, что, получи она сильную моральную травму, сегодня вела бы себя совсем по-иному. И поверь, если бы не твое присутствие рядом, была бы избрана иная методика. Но мы же движемся к стопроцентному результату, правда? Не всегда работают только гуманные методы, иногда арахнофобию надо лечить не гипнозом, а камерой с тарантулами.
Нет, он позвал ее не совсем для того, чтобы устроить показательную «порку» или же потребовать доказательства работы ее не вполне гуманной методики. Он умел слушать других людей, как никто, признавать свои ошибки с заблуждениями и видеть дальше обозначенных границ. Просто осторожность перевесила чашу персональных весов – ошибиться на этот раз у него не было ни малейшего права.
– Спасибо, Ира. Но не думай, что я упущу тебя из виду, пока не окончится полный курс!
– В следующий раз точно проведу сеанс самой себе, чтобы возненавидеть тебя по первое число! – прозвучало почти угрожающе, но она улыбается. – А за то, что ты лишил меня шопинга, единственной отдушины… Будь добр, завези мне бутылочку вот этого вот великолепия из своих личных запасов. – Щелчок пальцами с идеальным маникюром по стенке бокала.
Наверное, это самое малое из того, что он готов для нее сделать сейчас… Но она этого не увидит. И даже не доберется до этих глубин своими щупальцами-датчиками повелительницы человеческих душ. И это не значит, что он не умеет быть благодарным…
– У нас бы все равно ничего не получилось… Ты же знаешь, что мне нужно гореть эмоционально, а не от прилива крови к…
Лекси с Элей так старательно держат на лице покер фейс! Нет ничего важнее, чем роспись ногтей и обсуждение достоинств гель-лака перед обычным покрытием, пока я стараюсь отшить Ярослава по телефону так, чтобы не травмировать его раздутое эго и не обрести очередного недоброжелателя. Впрочем, его вздох в начале разговора показался мне подозрительно похожим на облегчение – настолько, что резанул по солнечному сплетению вспышкой холодной обиды. Юля Беспалова, твою мать, личность приоритетная и незаменимая!
– Ну, повторяй себе это почаще, – благосклонно отшучивается мой несостоявшийся господин. – Я не могу тебе дать того, что ты каждый раз молча требуешь. Я не тот человек. Кстати, тот урод, что пытался затолкать тебя в машину… С ним поговорили, даже без меня. Представляешь? Годовалая дочка.
По моей спине пробегает дрожь омерзения. Наверное, я никогда не смирюсь с тем, что подобные неадекваты могут иметь и воспитывать детей!
– Бедный ребенок, – мне нечего сказать, я вообще не хочу об этом вспоминать сейчас. – Поговорили… кто?
– Тебе должно быть виднее. Ты у нас уже неприкосновенна. Даже я в таких водах не рискую плавать.
Пока я игнорирую эти слова, хотя и хочется узнать больше… Да я просто обо всем догадываюсь. Все прозрачно до невозможности, а обсуждать при девчонках, которым все сложнее и сложнее скрывать любопытство, – себе дороже.
– Без обид? – почему-то в последнее время мне важно расставаться по-хорошему, чтобы не разбудить в оскорбленных – отвергнутых мужчинах то, чего мне никогда не выдержать. Никогда не знаешь, чем это может аукнуться тебе в совсем недалеком будущем, расставленные многоточия сейчас кажутся самым неоспоримым приоритетом.
– Без обид, Юль. Ты помнишь. По любому вопросу, если нужна помощь, желательно в рабочее время. Мы своих в беде не бросаем.
