Текст книги "Монахиня и Оддбол (СИ)"

Автор книги: Светлана Ермакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 4

Глава 4

Стоя рядом с герцогом и братьями в ярко освещённой большой приёмной зале, Дора каждым вдохом ощущала заполнявшее её счастье.

Она была одета в светлое бирюзовое платье без рукавов, с неглубоким круглым вырезом, подчеркнутой узкой талией и лёгким широким низом. На шею ей надели кулон на тонкой цепочке белого золота с крупным аквамарином, на руках были облегающие белые перчатки выше локтя, запястье правой руки поверх перчатки украшал парный к кулону браслет с аквамаринами. Скрытые под длинным подолом платья туфельки на среднем каблучке помогали держать осанку. Крупно завитые волосы свободно облегали голову, слегка прижимались с боков к шее и стекали сзади по спине.

У одной из стен залы находилось огороженное небольшим барьером место для музыкантов, которые играли чудесную музыку. К гордо стоявшему герцогу и его детям периодически подходили пары нарядно одетых гостей, и герцог представлял им свою дочь. В ответ Дора искренне отвечала, что она рада знакомству. Конечно, она не запоминала всех имён представленных ей людей. Но Брайан сразу сказал ей, что это было бы невозможно и волноваться из-за этого не следует.

Через некоторое время, когда зала была значительно заполнена гостями, музыканты после паузы громко заиграли первые такты торжественного танца, и герцог сам вывел дочь в центр зала, держа её ладонь на своей вытянутой вперед руке. С поклона герцога и низкого приседания Доры начался хорошо знакомый ей танец. Легко исполняя положенные шаги и повороты, Дора ловила одобрительные взгляды отца и гостей. С определенного такта к ним присоединилась другая пара, потом следующая, и вот уже большинство присутствующих выполняют одинаковые танцевальные движения. Дора никогда раньше не видела такого массового исполнения танца, и ей едва ли не приходилось сдерживать восторженные слёзы от кажущейся невыразимой красоты этой картины.

Второй танец она танцевала с Брайаном, третий – с Питером. Братья тепло улыбались ей, и Дора лучилась ответной улыбкой. После этого был перерыв в танцах, и гости могли отдохнуть, выпить предлагаемые слугами вина и пообщаться друг с другом. Братья попеременно подводили Дору к группам гостей и обменивались с ними несколькими фразами.

Наконец, Питер подвёл Дору к группе женщин и сообщил, что ненадолго оставит её. Дора оказалась близко под пристальными оценивающими взглядами и впервые почувствовала себя несколько неуютно.

– Это правда, что вы всю жизнь жили в монастыре? – спросила высокая молодая дама с прической, усыпанной переливающимися камнями.

– Да, я была послушницей в монастыре святой Агнессы.

– Брр, не представляю, как можно жить без возможности выбирать наряды, вам ведь наверное там приходилось одеваться в монашеские одежды?

– Конечно, – улыбнулась Дора, – но в них гораздо удобнее участвовать в молебнах и выполнять положенную работу послушниц.

– Работу? – удивилась полная зрелая дама в бархатном бордовом платье с обилием золотой отделки, – Вы что там, ещё и работали? И какую же работу вы там выполняли, милочка?

– Я убирала монастырский двор. Подметала его и чистила от снега.

– Пффф! – фыркнула третья дама в сиреневом платье с черной вышивкой, – Так ведь наверное руки у вас до сих пор в мозолях.

– Ну… да. – Потупилась Дора. Почему-то ей раньше не приходило в голову, что её мозолей на руках следует стесняться. – Но я же ведь собиралась стать монахиней, а в монастыре никто не обращает внимания на чужие мозоли.

– Вы хотели стать монахиней? – Округлила глаза первая заговорившая с ней дама. – Может быть, вы ещё и жалеете, что ваш отец забрал вас из монастыря?

В их женском кружке раздалось несколько смешков.

– Нет, всё не так. То есть, не совсем так. – Дора почувствовала, что её лицо заливает краска. Но не может же она сейчас рассказывать про Бригитту и их подмену. – Я счастлива оттого, что узнала своего отца и братьев, и что имею возможность находиться рядом с ними и быть сейчас на этом приёме!

– Ну что вы, милочка, не смущайтесь так, – снисходительно сказала полная дама в бордовом, – монастырь – это же не вертеп какой-нибудь, и в желании стать монахиней нет ничего предосудительного. Хотя и несколько странно это для дам нашего круга.

– Мда, странно, – протянула самая активная первая дама, – этак окажется, в нашем женском обществе появился свой оддбол.

– Я вас не понимаю, – растерянно проговорила Дора.

– Ох, я сейчас расскажу, – загорелась дама в сиреневом, – сын графа Оддбэй, виконт Майкл Оддбэй, часто говорит странные вещи, ставящие в тупик наших мужчин. Поэтому мужчины прозвали его оддбол, чудак. Ну, каламбур такой: Оддбэй – оддбол. Его слова часто становятся темой обсуждения в мужском кругу.

Дора поняла, что над ней пытаются посмеяться и вмиг почувствовала себя совершенно спокойной.

– Я должна это понимать так, что мои слова тоже теперь станут темой для обсуждения? – Холодно спросила она.

– О, прошу вас, не принимайте на свой счёт, – сразу пошла на попятную дама в сиреневом, – я только хотела пояснить про виконта Оддбэя.

Первая дама с переливающейся причёской всем своим видом показывала, что увлечена игрой света в бокале с вином, зрелая дама в бордовом выразила внезапную необходимость удалиться в уборную.

Дора кивнула и оглянулась в поисках братьев. Она захотела немедленно покинуть этот неуютный дамский кружок и вернуться к любящим её родным. Бывший неподалёку Питер тот час же, извинившись перед собеседниками, подошёл к ней и взяв под локоток, отвёл в сторону.

– Ну что, как тебе беседа с нашими гранд-дамами? – улыбнулся он.

– К сожалению, выученные уроки по истории и естественным наукам мне пока не пригодились, – пошутила Дора. Знаешь… – задумчиво проговорила она, и сама оторопела от возникшей вдруг идеи, – а ты не мог бы показать мне виконта Майкла Оддбэя? Мне сказали, что у нас с ним есть нечто общее.

Питер изумлённо посмотрел на Дору.

– Странности. Оказывается, мы с ним оба говорим странные вещи.

– И какие же странности ты умудрилась высказать?

– Мои слова о том, что я жила и работала в монастыре и собиралась стать монахиней, отчего-то показались нашим гостьям довольно странными.

Питер что-то прошептал себе под нос.

– Мне не следовало оставлять тебя одну им на съедение, – покаянно сказал он, – Брайан меня за это убьёт.

– Не переживай, всё хорошо, правда! Сегодняшний вечер – самое чудесное, что у меня было в жизни.

– Ну, раз так, – облегченно обрадовался Питер, – исполню твоё желание познакомиться с виконтом.

Питер подвёл Дору к стоявшей неподалёку паре – пожилой женщине и молодому мужчине.

– Графиня, виконт, надеюсь вам удобно на нашем приёме?

– Приём выше всяких похвал, – несколько скрипучим голосом ответила женщина, – передайте герцогу моё восхищение.

– Как здоровье вашего супруга? – продолжил Питер.

– Благодарю, увы – без изменений.

В этот момент музыканты вновь заиграли вступление к танцу. Виконт поставил на пустой поднос недопитый бокал с вином и предложил руку Доре.

– Вы позволите пригласить вас, леди?

Дора быстро взглянула на Питера, и после его легкого кивка протянула свою руку виконту. Дора впервые танцевала с практически незнакомым мужчиной и она с любопытством разглядывала своего партнёра по танцу. Виконт был одет в черный сюртук из мягкой ткани и такие же брюки, белую шелковую рубашку с небольшими рюшами и с единственным украшением – золотой булавкой с серым матовым камнем под горлом. Волосы его были светло-русые, длинною до плеч, глаза голубые под низко посаженными бровями, подбородок чётко очерченный, губы привлекали внимание необычной формой – верхняя губа казалась несколько пухлее нижней из-за линии её изгибов. Дора поймала себя на том, что, пожалуй неприлично пристально рассматривает этого мужчину.

По окончании танца виконт отвёл Дору на прежнее место рядом со своей матерью и подошедшим Питером, который успел проводить даму, с которой танцевал. Слуга предложил всем бокалы с вином, и Дора тоже взяла бокал, потому что почувствовала жажду. Из-за этой жажды она, пожалуй, выпила на пару глотков больше, чем приличествовало, и почувствовала как по телу проходит волна лёгкого опьянения.

Раздались новые музыкальные такты незнакомого Доре быстрого танца, и возле Доры оказались сразу несколько новых кавалеров, протянувших ей руку в приглашении.

– Простите, господа, боюсь, я ещё не знаю этого танца, – смутилась Дора.

– Моя сестра обучена только трём главным танцам, – пояснил Питер разочарованным мужчинам.

– Что ж, тогда мы вместе посмотрим на более опытных танцоров, – сказал с довольной улыбкой виконт Оддбэй.

Дора отошла к стене вместе с виконтом и его матерью и смотрела на энергичные кружения танцующих пар. Мельтешащий блеск нарядов и драгоценностей, выпитое вино и странное волнение от присутствия рядом этого мужчины породили в Доре желание оставаться в неподвижности. Она пыталась следить за тем, как танцуют братья, но почему-то её взгляд постоянно возвращался к виконту. Его мать отодвинулась от них на шаг и повернулась с разговором к близко находящейся к ней даме.

– Говорят, вы раньше жили в монастыре? – спросил виконт.

Дора хихикнула.

– А я слышала, что вы часто говорите странные вещи, но оказалось, что ваш вопрос в точности совпадает с тем, о чём меня спрашивали в дамском кружке.

– В другое время я бы постарался расспросить вас о том, что ещё там говорилось обо мне, но сейчас меня больше интересуете вы, – улыбнулся виконт.

– Да, я воспитывалась в монастыре святой Агнессы, носила там монашеские одеяния и занималась уборкой монастырского двора, отчего у меня на ладонях до сих пор сохранились мозоли. И я собиралась стать монахиней. – Отчеканила Дора и с вызовом посмотрела на Оддбэя.

– Как же жаль, что на вас сейчас надеты перчатки, было бы очень любопытно взглянуть на ваши мозоли, – ответил виконт. При этом в его тоне не содержалось и намёка на попытку обольщения.

Дора против воли рассмеялась.

– Боюсь, то, что вы говорите, находится совсем на грани приличия.

– Разве? Трудовые мозоли у дочери герцога – это вполне приличная тема, по-моему.

– Ох, не продолжайте, – махнула на него смеющаяся Дора.

– Но это уже больше соответствует к тому, что вы обо мне слышали? – улыбнулся в ответ виконт.

– Да, пожалуй. Вы знаете, что вас называют оддболом за ваши речи?

– Разумеется, – поморщился виконт, – очевидно, я часто бываю несдержан в своих вопросах и замечаниях.

– А мне показалось, что повод посмеяться над другими у некоторых людей может возникнуть единственно из желания посмеяться, и для этого не нужен особый повод, подойдут любые высказывания, особенно если они искренние.

Виконт серьёзно посмотрел на Дору.

– Должен признаться, вы меня удивили. Не ожидал, что к такой красоте прилагается наблюдательность и умение столь быстро и чётко анализировать увиденное.

Дора зарделась от комплимента.

– Благодарю вас за беседу, виконт. Вы возвратили мне пошатнувшуюся было веру в доброту знатных людей.

Отчего-то Дора не без сожаления почувствовала, что вот сейчас она должна завершить разговор с виконтом и покинуть его общество. Танец, который они вместе наблюдали, закончился, а учителя ей говорили, что более двух танцев с одним и тем же кавалером женщине танцевать неприлично. И пусть повторно они не танцевали, но их беседа была чем-то ещё более личным, чем совместный танец в общем кругу. А допускать для себя даже тени неподобающего поведения и тем самым не оправдать доверие герцога, она не могла.

Дора поймала взгляд Брайана, подала ему знак подойти и вместе с братом покинула общество графини и её сына. Она спросила брата, может ли она уже уйти к себе. Тот удивился:

– Уже хочешь покинуть приём? Но ведь ты ещё мало с кем успела пообщаться.

– Честно говоря, я немного устала. Так много ярких впечатлений, боюсь, мне не переварить все их даже за целую ночь.

– Конечно, – коротко посмеялся Брайан, – ты же не привыкла к таким приёмам. Станцуешь ещё один танец и уйдёшь. А то нехорошо, если виконт Оддбэй будет единственным кавалером, которого ты сегодня осчастливила своим вниманием.

На следующий танец Дора приняла приглашение от пожилого мужчины в красном с золотом мундире.

– Лорд Фредерик Фосбери, – напомнил ей мужчина собственное имя, принимая ладонь Доры на свою твёрдую руку.

В этом танце Дора ощутила себя лёгкой бабочкой, порхающей вокруг крепкого сильного дерева. Она слегка улыбалась лорду Фосбери, ловя в ответ его восхищённый взгляд. По окончании танца лорд подвёл Дору к Брайану и спросил:

– Смею ли я надеяться на второй танец с вами, леди?

– Сожалею, лорд Фосбери, но я уже покидаю приём. Благодарю вас за его прекрасное для меня окончание.

У себя в покоях, когда Дора уже находилась в кровати, она совершенно не могла спокойно лежать, не говоря уже о сне. Хотелось подскочить и кружиться вокруг кресла, или плакать от переполнявших её эмоций. Она перебирала в памяти виды танцующих гостей, лёгкий мелодичный смех дам, исполненные гордости осанки кавалеров, в десятый раз в голове её прокручивались сегодняшние диалоги, и чаще всего этот круг воспоминаний заканчивался мысленным взглядом в голубые глаза под низкими бровями и изогнутой линией губ виконта Майкла Оддбэя.

Часть 2

ЧАСТЬ 2

Глава 1

Михаил накрыл плотной крышкой большую кастрюлю с приготовленным рассольником и огляделся.

Кто бы мог подумать, что такое просторное престижное кафе на центральной улице столицы, блиставшее разнообразным меню, включающее блюда и русской и кавказской кухни, а также японские роллы-суши, и даже разнообразные пиццы, имеет такую тесную кухню. Повара и поварята, сушисты и пиццеристы сновали по этой кухне, огибая препятствия как опытные слаломисты. Но самый "шик" был тогда, когда их шеф-повар, за глаза называемый "Сашок", уставал отдыхать за пределами кухни и вставал посередине. Он важно надувал и без того изрядно пухлые щёки, начальственно хмурил брови, укладывал скрещённые спереди руки на пузо и надолго так застывал. Тогда работники ножа и скалки, вежливо соблюдая субординацию, вынуждены были буквально протискиваться между колегами и кухонным оборудованием.

Вот и сейчас Сашок глыбой возвышался на своём месте. Михаил понёс кастрюлю с рассольником на стол с готовыми блюдами, двигаясь не менее осторожно, чем сапёр на своей работе. Навстречу ему двинулся каскадёр по духу – поварёнок Ваня.

– Аййй! – Взвизгнул Ваня, прикоснувшийся-таки локтем к горячей кастрюле, – Да какого хрена ты тут своей кастрюлей размахался?

– Моя кастрюля – хочу и размахиваю, – сдавленным от тяжести ноши голосом огрызнулся Михаил. Ну не мог же он промолчать в ответ, если у него позади уже несколько лет работы в этом кафе, а Ваня только учится профессии повара.

Поставив наконец свой тяжелоатлетический снаряд на положенное место, Михаил посмотрел на сотрудников. Ваня, к счастью, пострадал несильно, вон он уже готовит новый каскадёрский трюк по проскакиванию между нервно рубящей зелень Ниной и плитой, на которой скворчат и брызгают маслом в открытой сковороде отбивные. Остальные коллеги тоже двигались несколько дёрганно, поругиваясь друг с другом, и только познавшая дзен кореянка Лена на дальнем столе невозмутимо крутила колбаски будущих роллов.

Михаил вышел через черный ход в маленький дворик и прислонился к стене дома. Не в первый уже раз накатило знакомое наверное каждому человеку желание уехать куда-нибудь далеко-далеко.

"Устал", подумал Михаил, "сейчас бы оказаться там, где красивый дом, нет начальства и где мне встретилась бы нормальная девушка. Ага, номальная – это значит красивая, умная, и при этом скромная и добрая. И чтобы хотела именно меня". Михаил успел грустно посмеяться над своим мечтанием, когда почувствовал, что стена, на которую он опирался, будто бы подалась назад. Он не удержался и упал… вверх, потом в сторону, потом какая-то сила закружила его так, что он совсем перестал чувствовать своё тело.

Очнулся Михаил в каком-то овраге. Он с трудом приподнялся и оперся плечом на большой камень. Встать не получилось. Рядом находились обломки деревянной конструкции, похожей на старинную карету, мёртвая лошадь с неестественно загнутой головой, из-под лошади неподвижно торчали ноги человека, обутые в облезлые сапоги, а из-за "кареты" была видна чья-то рука, периодически пытающаяся схватиться за землю.

– Эй… – прохрипел Михаил, – кто здесь есть… помогите.

В ответ раздалось какое-то невнятное бормотание с той стороны, где была видна двигающаяся рука.

Михаил решил проверить, целы ли у него самого ноги-руки и в недоумении уставился на своё тело. Длинные ноги, одетые в кожаные штаны, коричневые сапоги по колено, полы какой-то матерчатой то ли куртки, то ли плаща, вымазанная в земле белая рубашка закрывала живот… более подтянутый живот, чем был у Михаила. Он осторожно поднял руку и провёл ладонью по голове и по лицу. Светлые волосы, гораздо длиннее, чем обычно носимая им стрижка, черты лица тоже явно другие, не его.

"Ерунда какая-то творится. Эпидерсия, блин" – ничего иного Михаил заключить не смог. Он попытался вспомнить то, что было до его появления здесь. Рассольник сварил, Сашок в центре кухни, Ваня обжёгся, задний двор, мечта оказаться далеко, провал… Стоп. Мечта. Это так несбыточные мечты сбываются, что ли? Может, сейчас на помощь ещё придёт умница-красавица со словами "Миша, я ваша навеки"? Значит что, он – это больше не он, хотя и остался собой… Михаил почувствовал, что запутался, и решил действовать по обстоятельствам, пока у него не будет больше данных для обдумывания.

Он ещё раз попытался подняться, но удалось лишь встать на карачки и подползти к человеку, скрытому от глаз обломками кареты. Там обнаружился мужчина лет пятидесяти, с окровавленной головой и сломанной левой рукой, из которой торчал обломок кости.

Мужчина посмотрел на Михаила мутным взглядом и облегчённо выдохнул:

– Майкл… юалайв.

После этого мужчина закрыл глаза и больше не двигался. Небольших познаний в английском языке хватило, чтобы понять, что этот мужчина отметил, что Михаил жив, а также то, что он опознал новую внешность Михаила как "Майкл". Заговорить с этим мужчиной по-русски наверняка было бы, скажем так, неправильно. И, скорее всего, не только с ним. Очевидно, этот Майкл тоже говорил по-английски. Нда, засада. Что ж, придётся вспомнить пословицу, согласно которой молчание – золото.

Как Майкл-Михаил выбирался из оврага – то отдельная песня. Она исполнялась им кряхтя, поскуливая и с мысленным выкрикиванием всех известных ругательств. Уже когда его голова показалась над кромкой оврага, он сумел заметить, что по тянущейся рядом дороге неспешно трюхает какой-то ослик, запряженный в тележку с сидящим в ней мужичком.

– Хелп! – Крикнул Михаил так громко, как смог. И снова сорвался вниз. Темнота.

Глава 2

Вот уже седьмой день Михаил лежал в кровати. Довольно пышной, надо сказать. На протяжении всех этих дней он был окружён со всех сторон подушечками на кровати и какими-то людьми вокруг неё, охающими, ахающими, заламывающими руки и говорившими исключительно по-английски. Он в ответ иногда говорил отрывочные слова или короткие фразы из знакомых слов, таких как «пить», «в туалет», «дайте мне», «я хочу спать», и тому подобные. Если ему задавали вопросы, которых он не понимал, Михаил просто отмалчивался или говорил «я не помню». Последняя фраза порождала новые серии охов, ахов и заламывания рук.

Тело его поначалу представляло собой один сплошной синяк с вкраплением ссадин и нещадно болело. В принципе, уже на третий день Михаил смог бы вставать и передвигаться самостоятельно, но он решил уступить явным ожиданиям окружающих его людей и вылёживать в постели и дальше. На самом деле обусловлено это было прежде всего его желанием побольше освоиться в незнакомой среде.

Так, Михаил понял, что скорбная пожилая женщина, к которой все остальные относились с явным почтением и называли "леди", была матерью Майкла. Один раз в день заходивший к нему мужчина с обвисшими щеками и саквояжем в руке явно был доктором, который обращался к Михаилу словом "виконт" и выражением, которое Михаил сначала ошибочно перевёл для себя как "ваше превосходительство". Перед доктором Михаил активнее всего изображал амнезию, так как понимал, что именно в его в руках находится право вынести диагноз, который поможет ему "легализовать" незнание окружающих реалий.

Основной "сиделкой" при Михаиле был некий дядька, к которому другие обращались по имени Том. Оставаясь наедине с Томом, Михаил пытался практиковаться в местном варианте английского языка, для вида полуприкрыв глаза, дабы, если что не так, его неуверенное бормотание могло бы сойти за сонный бред. Дядька услужливо старался отвечать или комментировать его слова… в меру своего понимания, конечно. Например, вопрос Махаила "какой у нас капитал?", заданный им где-то на шестой день своего возлежания, Том ответил, что их столица – город Йорк. И добавил, что страна, в которой они имеют счастье проживать, называется королевство Бригантия. На вопрос о языке, на котором они говорят, Том ответил "Так… бриттский, конечно".

Из этих бесед с Томом и наблюдения за окружающим, Михаил заключил, что его, очевидно, занесло не в прошлое, а в какой-то другой мир или реальность, что, в сущности, для него одно и то же. Он попросил принести ему географический атлас и утвердился в своём вышеуказанном выводе. После этого он приказал принести ему что-то почитать, и был снабжён несколькими газетами, а также развлекательной книгой о жизни и приключениях молодого повесы. Эта книга явилась для него неоценимым источником знаний построения диалогов в среде аристократов, статусных обращений, основного мировоззрения в этой среде и многого другого. Постепенно Михаил осмелел и спрашивал у Тома, как называется тот или иной предмет или действие, просил пояснить, что значит какое-нибудь употребленное Томом или написанное слово.

На седьмой день Михаил почувствовал, что дальше он просто не может валяться в постели, его выздоровевшие мышцы требовали физической нагрузки. Явившемуся доктору Михаил заявил, что желает окончательно встать с постели, разрешение на что сразу же получил.

Первым делом Михаила отвели проведать отца. Тот мужчина, которого Михаил видел возле разбитой кареты, оказался графом Оддбэем, отцом Майкла Оддбэя. Его состояние оставалось тяжёлым. Как пояснил доктор, граф получил серьёзную травму головы и до сих пор пребывал в коме.

Матушка Майкла, леди Эстер Оддбэй, постоянно подносила к глазам шёлковый платочек, хотя слёз в её глазах уже не было. Собственно, каждый раз, когда Михаил делал что-то не так, как "прежний" Майкл, платочек неизменно подносился к глазам графини. А поскольку "не так" делал Михаил практически всё, платочек графини прочно поселился возле её глаз.

На следующий день потянулись посетители. Навестить Майкла и засвидетельствовать сочувствие графине в связи с болезнью её мужа пожелали многие знатные люди столицы. Все они уже заранее знали о том, что виконт Оддбэй почти потерял память.

"О, нет, в уме виконт, к счастью, не повредился, но всё же, знаете ли, изъясняется он несколько странно" – таково было общее мнение света после серии посещений. С лёгкой руки какого-то острослова к нему приклеилось прозвище "оддбол".

Михаил "заново" познакомился со своими миловидными кузинами Стаси и Вирдж Миллефрай, а также с приятелями своей юности, в числе которых были сыновья герцога Крэйбонга Брайан и Питер. Последний даже намекнул Михаилу на какие-то совместные похождения по женской части, что весьма обрадовало виконта.

– Неплохо было бы повторить, – сказал он с тайной надеждой, – а то обидно, что я не помню самого интересного. Вдруг какая-нибудь девица заявит, что я обещал на ней жениться, а я даже не помню, был ли с ней близок и понравилось ли мне.

Питер расхохотался:

– Ты поскорее выздаравливай, начинай посещать приёмы и все девушки будут наши.

Майкл удивил матушку своим желанием обучиться навыкам, которыми ранее владел, в частности, танцам и верховой езде. Он со всем старанием и тщательностью впитывал новые для себя знания и умения.

– Ну держись, Бригантия, я иду! – воскликнул он через месяц.