Текст книги "Пленник (СИ)"

Автор книги: Светлана Ключникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Приседаю, как нас учили на подготовке в Бюро, целюсь в воображаемого преступника, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, целясь в другого… Бессмысленно трачу свое время. Совсем как он…

Я вдруг понимаю, что мы похожи, только я прожила всего двадцать девять, а он сто семьдесят лет. Моя жизнь серая и скучная и будет такой, потому что по натуре я безынициативна и инертна. Нет любимого. Я не зануда, не интроверт, но не могу похвастаться большим количеством друзей. Мои родители умерли естественной смертью. Одиночество не тяготит меня, оно прочно поселилось в моей жизни. И я понимаю, что избрала тупиковый путь саморазвития. Мне хочется обрести цель, к которой я могла бы стремиться. Но единственная вещь, которая одержимо захватила меня за все последние годы, находится вне досягаемости, за металлической решеткой, с добровольными кандалами на руках.

Целясь в сторону окна, я представляю Эдварда Мейсена за своей спиной, сидящим на диване. В мечтах я защищаю его от воображаемых врагов. Я даже хочу, чтобы эти Вольтури поскорее явились, тогда я смогу проявить себя сполна. Хочу перестать жить по инерции, хочу свершений. Целясь в картины, стулья и шторы, я убиваю всех, кто угрожает моему вампиру, а затем бросаю пистолет, чтобы обнять и привлечь невероятного мужчину к себе, чувствуя холодную твердь его кожи под пальцами.

Да, вот чего бы я хотела! Чтобы он стал моим личным пленником. Пленником моего сердца. А я бы стала для него телохранителем.

Опускаю руки и истерично смеюсь, потому что понимаю, насколько бредово звучат мои фантазии. Я веду себя как пятнадцатилетняя школьница, без памяти влюбленная в актера с обложки популярного журнала. Эдвард Мейсен точно так же недосягаем для меня, и вряд ли я вообще его интересую. Мои мечты похожи на бред сумасшедшей.

Моя уверенность в собственной непобедимости тоже смешна и ничтожна. Я никогда по-настоящему не стреляла из огнестрельного оружия, никогда не была на боевом задании. Я мелкая фигура, никто. Простой историк, мечтающий о карьере в ФБР, но получивший маленькую, ничего не значащую роль на игральной доске агента Люка. Это мое первое со времен подготовки задание, когда меня пригласили в Вашингтон. Глупо было надеяться, что это повлечет за собой нечто большее. Мне придется вернуться в Саффолк.

Сердце не на месте, а в мыслях все те же пустые, равнодушные глаза не человека, который ожидает свою смерть. Кладу пистолет в коробку, обессилено опускаюсь на ковролин и рыдаю, дав волю накопившимся слезам. Я скорблю о том, кто мне даже не друг. Первый мужчина, вызвавший во мне сильные чувства, и он даже не человек. Пленник системы. Узник своего заблудшего разума. Печальное существо, не знающее, кто он на самом деле. Одинокий скиталец в море лиц, для которых он лишь объект, способ достигнуть целей. И я ничего не могу сделать, чтобы спасти его из тюрьмы, в которой он заточил себя добровольно…

Уставшая окончательно, я валюсь спать прямо на покрывало, в одежде, пряча «Глок-19» под кровать, чтобы в случае необходимости выхватить его.

Забыв закрыть окно, замерзаю во сне, скрючиваясь в холодный комочек. Мне снятся вампиры с кроваво-красными глазами, которые собираются убить меня. Я даже рада, когда звонок будильника подрывает меня, вытаскивая из кошмара.

Хлопаю глазами, не понимая, который час. Электронный дисплей показывает 5:30 утра. На работу мне к девяти, так что я понимаю – надрывается не будильник. Телефон.

Удивленно подношу трубку к уху, все еще пытаясь продрать глаза. Резко скидываю с себя одеяло, услышав:

– Агент Свон? Срочный сбор через полчаса. Исследуемый вашим отделом объект Эдвард Мейсен сбежал…

Музыка к главе: 

Ее версия: Franka Potente – Believe

Его версия: Cinema Bizarre – Angel in Disguise

___________

– Они открыты ключом или разорваны?

– Звенья рассоединены. – Агент Доурси демонстрирует нам поврежденные кандалы. Пленник исчез, и как, каким образом ему удалось сделать это незаметно – неизвестно. Теперь мы проводим расследование.

Почти все агенты здесь, в камере, собирают информацию, задают вопросы. Кто-то профессионально подходит к расследованию, а кто-то заглянул из простого любопытства. В любом случае, всем нам предстоит жесткий допрос.

– Как возможно порвать такую цепь? Это же сплав титана и молибдена, сталь, укрепленная углеродным волокном, ничто ее не берет, – удивляется агент Рашель.

– Возможно, мы недооценили его силу… – отвечает агент Рипс.

– Он никогда не показывал, что способен рвать сталь, – констатирует Кэмерон. – Он не демонстрировал нам свою полную силу.

– Скрыл это? – подозрительно интересуется Доурси.

– Да ему никогда и не предлагали… это казалось невыполнимым.

– Говорите, охрана ничего не видела?

– Он просто исчез… Они обнаружили камеру пустой, хотя никто не выходил из нее.

– Он что же, умеет проходить сквозь стены?

– Замок двери, однако, взломан!

– Неужели охрана ничего не слышала? – Этот вопрос, похоже, волнует сильнее всего. Несколько охранников растерянно топчутся рядом с нами, отвечая на многочисленные вопросы.

– Не может же быть, что он спокойно прошел мимо вас, а вы даже не заметили!

– А вы видели, какая у него скорость?

– И дверь за собой прикрыл…

– Среди нас есть предатель! Кто-то помог ему выбраться!

– Никто не оставлял свой пост?

– Никак нет, сэр!

Я почти не слушаю, меня завораживают разъединенные звенья цепи. Они выглядят прочными, и я, аккуратно приподняв, взвешиваю кандалы на руке, чтобы оценить их мощь. Я даже не могу приподнять их над столом – для меня они чрезмерно тяжелые. Вспоминаю, как непринужденно, даже грациозно двигался Эдвард Мейсен с ними на руках и на ногах, словно они ничего не весят, и поражаюсь его силе и выносливости.

В глубине души не могу избавиться от чувства радости, что он сбежал и свободен. С другой стороны, меня не оставляет горькое ощущение, что он опять где-то путешествует совершенно один, и что теперь-то я уж точно его никогда не увижу. Я слишком увлеклась им… Мне понадобится очень много времени, чтобы забыть.

А еще я непроизвольно ищу следы какой-нибудь борьбы, гадаю, было ли это на самом деле побегом, или Вольтури пришли за ним и расправились? Но отбрасываю эту мысль, потому что в таком случае все участники задания уже были бы мертвы, в том числе и я.

– Агент Свон, срочно в кабинет руководителя отдела Питера Люка! – Голос, раздающийся из динамиков, злой и раздраженный. Мне следует поспешить.

Теперь все агенты собираются в просторном кабинете руководителя. Я думаю, что меня хотят отчитать за еще не сделанный отчет, но ошибаюсь.

Агент Люк разворачивает ко мне монитор, на котором пленка замерла как раз на моменте, когда я протягиваю к Эдваду Мейсену руки. Кровь бросается в мое лицо, а потом с той же скоростью отливает, и я чувствую холод распространяющейся по телу паники и стыда.

– Не соизволите ли объяснить, что вы делаете на пленке? – Агент Люк дает «старт», и я повторно смотрю кадры моей маленькой вчерашней слабости. Вот мои руки скользят по запястьям Эдварда Мейсена, касаются кандалов… Понимаю, что после побега пленника моим действиям можно придать иной смысл, но морально готовлюсь к отпору – ведь не думают же они, что я могла порвать титановую сталь?!

– Ну? – грозно повторяет агент Люк, останавливая пленку.

– Это простое проявление сочувствия, сэр, – с чувством собственного достоинства отчитываюсь я. Агент Люк закостенелый руководитель и вряд ли меня поймет – ему не свойственна человечность по отношению к объекту исследования. Эдвард Мейсен для него всего лишь образец, не более того.

– С вашего позволения, сэр, кандалы порваны, а не открыты ключом, – неожиданно вступается за меня агент Кроули, и я с благодарностью смотрю на него. Он чуть улыбается мне тонкими губами, его голубые глаза искрятся пониманием и готовностью поддержать. – Агент Свон не имеет нужного уровня доступа.

Агент Люк грозно смотрит на Доурси, который, кажется, всех вокруг недолюбливает.

– Так точно, сэр, – подтверждает он. – Ключ только у меня и у вас, сэр.

Я выдыхаю с облегчением, но рано радуюсь.

– А это что? – Люк включает пленку дальше.

«Ты напрасно ждешь, что они расскажут о тебе журналистам. Они не собираются делать этого, – говорю я тихо, мой голос на пленке, поставленный на полную громкость, кажется искаженным, чужим. – Они собираются перевести тебя в разведывательный отдел и использовать в военных целях».

– Виновата, сэр, – признаю я пристыжено. Я действительно превысила свои полномочия и знаю, что заслужила порицание Бюро. Я готова понести заслуженное наказание, и опускаю голову под гневным взглядом Люка.

– Вы предупредили его о том, о чем даже точно не знаете! – обвиняет он взбешенно.

– О, бросьте вы, сэр, – не выдерживаю я давления и начинаю оправдываться, не в силах удержаться от возражений. – Неужели вы думаете, это бы что-то изменило? Ну, ушел бы он на неделю позже. Я не раскрыла ему никакой военной тайны! Вы бы сами ему сказали об этом на днях!

Агент Люк кипит от ярости, но заставляет себя успокоиться.

– Идите и доделывайте ваш отчет, агент Свон! – цедит он. – Я жду его на своем столе ровно через час. А пока решу, что дальше делать с вами!

Это мне уже и так ясно: у меня отберут значок агента и вычеркнут из списка доверенных лиц. Моя карьера в ФБР на этом навсегда завершена. Я вздыхаю: мои мечты получить интересную работу рушатся окончательно.

– Что стоите! – орет Люк. – Работайте!

Все разбредаются по своим местам. Несмотря на побег заключенного, задание должно быть закончено. Каждый из нас обрабатывает полученную за две недели исследований информацию, сравнивает, анализирует и систематизирует. Расследованием и поисками беглеца займутся другие люди.

Я открываю свой файл и размышляю, что должна в нем написать. У меня есть множество результатов экспериментов, документально зафиксированные факты о способностях Эдварда Мейсена, но ни одно из свидетельств не доказывает, что он вампир. Однако это и не означает, что он пришелец с другой планеты, это всего лишь предположение, основанное на анализе его слюны. Одна из версий. Другие отделы склонны считать Эдварда Мейсена мутантом, о пришельце никто и не помышлял. Возможно, будучи человеком, во время войны Мейсен подвергся неизвестному химическому воздействию, отчего его генетическая структура полностью изменилась. Но я не имею права строить догадки. Я узкий специалист, и от меня ждут ответ только лишь в рамках моей профессиональной деятельности: вампир Эдвард Мейсен или нет.

Мои пальцы нерешительно замирают над клавишами, пока я раздумываю над проблемой.

И вдруг я отчетливо и ясно понимаю, что именно должна написать. Если Вольтури существуют, значит, они придут уничтожить вампира, который раскрыл секрет их существования, дал факты в руки людям. Он хочет умереть, он дал это понять. Но я не могу сидеть сложа руки, зная это. Теперь я точно знаю, как ему помочь!

Пальцы быстро стучат по клавиатуре, заполняя отчет доказательствами. Эдвард Мейсен не вампир. Я хотела всего лишь подвергнуть этот факт сомнению, но не абсолютно опровергать его. Но теперь я поступаю иначе: любой, кто прочтет мой отчет, сделает вывод, что Эдвард Мейсен – неизвестное науке существо. Пришелец, мутант – не имеет значения. Главное, что он не вампир. Доказательств его внеземного происхождения – хоть отбавляй, в отличие от доказательств вампиризма. Пусть будет так. Мой маленький подарок, который, может быть, подарит ему жизнь или хотя бы продлит ее.

Мне становится легче от мысли, что он, возможно, будет жить… даже если я никогда больше его не увижу. Меня греет мысль, что я хотя бы попыталась его спасти. Я знаю, что буду помнить и… любить его, даже если расстояние и время разделят нас навсегда.

Я сдаю отчет еще до обеда. Агент Люк молча принимает его. Он недоволен, но не сообщает мне никакого решения. По-видимому, я еще числюсь в Бюро, хотя вряд ли это продлится долго.

Люк приказывает мне оставаться на связи и отправляет домой.

Я обедаю в кафе с красивым названием «Volcano» и, хотя название не имеет ничего общего с итальянцами, его первые буквы настойчиво напоминают мне о существовании Вольтури. Машинально я проверяю, что оружие с тридцатью тремя патронами все еще при мне, – сумочка из-за металлического ствола весит в два раза тяжелее.

В отель я возвращаюсь со смешанными чувствами. Не знаю, что меня дальше ждет, и должна ли я послушаться Эдварда Мейсена, заказав себе поддельные документы и позорно сбежав из страны? Если я сделаю это прямо сейчас, мое исчезновение точно свяжут с побегом пленника. Мое имя объявят в розыск. Мне все равно не уйти.

Бросая сумочку на пуф в гостиной, отмечаю, что в номере снова жара – наверное, уборщица снова закрыла окно. Подхожу и осторожно приоткрываю раму, чтобы впустить свежего воздуха внутрь. И замираю от ужаса, когда слышу позади спокойный голос:

– После всего, что ты узнала, все еще не боишься открывать окно?

Резко разворачиваюсь, выхватывая пистолет, и вижу на большом белом диване Эдварда Мейсена, который серьезно и строго смотрит на меня. Я тяжело дышу в испуге. А он даже не вздрагивает, хотя это чудо, что мой палец не нажал на курок.

– Я же просил тебя уехать! – укоряет он сердито.

Не могу прийти в себя от шока. Мне хочется протереть глаза. Не верю, что это происходит на самом деле.

– Не получится, – говорю, держа вампира на мушке. Несмотря на интерес к этому мужчине-нечеловеку, я еще не лишилась инстинкта самосохранения. Его намек на то, что он зашел через окно, не может не пугать меня. Мы на восемнадцатом этаже! – Твое исчезновение пытаются связать со мной. Если я уеду, меня объявят во всемирный розыск.

«Об этом я не подумал», – говорит его вытянувшееся от удивления лицо.

Я делаю осторожный шаг к Эдварду Мейсену, немного отводя пистолет в сторону, но не опуская его. Недоверчиво разглядываю свежие джинсы и чистую белую рубашку, красивое лицо. Делаю еще шаг, все еще не веря глазам.

Он смотрит хмуро. Его поза расслаблена, раскинутые руки покоятся на спинке дивана, а нога закинута на ногу, как будто он желанный гость, а не взломщик.

– Зачем ты здесь? – спрашиваю подозрительно, впервые за все время задумываясь над тем, что он действительно вампир – слишком уж его бесшумное проникновение напоминает то, о чем рассказывают легенды и показывают голливудские кинокартины, которые я недавно очень внимательно пересмотрела.

– Решил сделать хоть одно доброе дело, раз уж мой основной план не удался. – Он вскидывает подбородок и добавляет решительно: – Я здесь, чтобы помочь тебе спрятаться от Вольтури.

Его глаза честны, но у меня нет причины ему доверять. Делаю еще шаг и останавливаюсь вплотную. Дуло пистолета смотрит вампиру в грудь. Зачем ему помогать мне, если мы почти не знакомы?

– Я могу сама себя защитить, спасибо, – оскорбленно отвечаю, вспоминая, как еще вчера вечером хотела, чтобы Эдвард Мейсен сидел именно здесь, а я была бы его телохранителем. Происходящее так сильно похоже на сбывшуюся мечту, что у меня щемит сердце. Но радость не может прорваться сквозь слишком сильный страх.

– Правда? – скептически восклицает он и вдруг, молниеносно подавшись вперед, хватает меня за руку. Одна его ладонь сжимает мою руку, в которой пистолет, другая обхватывает дуло. Его лицо очень близко, светло-золотистые глаза горят вызовом, а палец ложится поверх моего указательного пальца на курок, показательно-медленно нажимая. Его ладонь прямо на пути пули…

Мои глаза расширяются в ужасе, когда я понимаю, что сейчас произойдет. Я ослабляю хватку, но не могу выдернуть руку – он держит слишком крепко. Вздрагиваю всем телом и вскрикиваю, когда раздается приглушенный выстрел, и мои пальцы обдает жаром.

Эдвард Мейсен поднимает руку, которой закрывал ствол, показывая мне сплющенную, еще дымящуюся пулю, не причинившую его ладони никакого вреда…

– Мать твою… – восклицаю я потрясенно, и мурашки ужаса, смешанного с благоговейным восхищением, бегут вниз по спине.

– Все еще не нужна помощь? – Его голос, перешедший на шепот, электризует крошечные волоски на моих руках, ногах, между лопаток... Светло-золотые глаза очень близко, дыхание пьянящее. Я тянусь за ним, когда чертов вампир откидывается обратно к спинке дивана, выпуская пистолет. Не раздумывая, я отбрасываю бесполезный «Глок» в сторону и забираюсь на Мейсена верхом.

Этот порыв спровоцирован опасностью, страхом, шоком, а еще моим собственным сумасшествием.

Его глаза становятся круглыми и ошеломленными. Когда я с силой провожу ногтями по мышцам его груди, хватаю крепкие плечи, он вскидывает руки вверх, будто обороняясь, и еще сильнее отшатывается, так что диван скрипит. Но я не собираюсь позволить ему сбежать. Наклонившись, целую в губы – они холодные и твердые, неподатливые, как будто я целую мрамор.

Мимолетное мгновение, которое длится всего долю секунды…

А в следующий миг Эдвард уже держит меня на расстоянии, до боли сжимая плечи каменными руками. Его глаза дикие и потемневшие до черноты, а дыхание свирепое; грудь вздымается высоко. Я думаю, что он оттолкнет меня: как женщина я ему неинтересна. Но он вдруг расслабляет пальцы, чтобы чувственно очертить контуры моих напряженных плеч, шеи, зарыться руками в волосы. Застежка, держащая на затылке пучок, ломается, и волосы рассыпаются по плечам. Я запрокидываю голову назад, когда руки Мейсена быстро скользят вниз и накрывают грудь, скрытую строгим костюмом. Резкое движение, и пуговицы разлетаются в стороны, рвется ткань белой блузки. Холод на моих сосках, ребрах – короткие, точечные прикосновения, от которых я взлетаю к небесам. Жесткие и нежные одновременно, чертовски возбуждающие у него пальцы.

Со стоном открываю глаза, чтобы смотреть, как Эдвард ласкает меня. Напряжение между нами нарастает, молниеносно накаляется. Не успев понять, что происходит, оказываюсь на спине, ударившись о мягкую обивку дивана. Юбка рвется вслед за остатками блузки. Ярость, с которой Эдвард действует, не пугает, а приводит в восхищение; каждый бесконтрольный звук, который слетает с его губ, пропускает через мое тело электрический разряд. Эдвард выглядит безумным с черными глазами и порывистым дыханием. Его взгляд хищно скользит вдоль моего тела, а язык, облизнувший верхнюю губу, выглядит плотоядно. Я завороженно и восторженно наблюдаю за его реакцией.

– Я бы отказался, – хрипло шепчет он. – Но я хочу тебя так сильно…

– Не думай, – молю я. – Действуй.

Эдвард порывистым движением сдергивает футболку, и я теперь могу увидеть гладкие мышцы его груди, коснуться кожи, не сдерживаясь и не боясь посторонних глаз. Приподнимаюсь, чтобы лизнуть Эдварда в ключицу. Он закрывает глаза со стоном, а затем, крепко схватив за волосы, снова опрокидывает меня на спину. В тот же миг целует грубо, с напором победителя. Стонет в мой рот, когда я пытаюсь увлечь его в волшебный мир французского поцелуя, и резко отстраняется. Замерев, мы смотрим друг другу в глаза: дыхание несдержанное, тяжелое. Желание, которое нас настигает, пахнет опасностью, но оттого оно и слаще.

Я поднимаю руки и ласково провожу по гладкому, словно высеченному из камня лицу. Эдвард сглатывает и молниеносно поднимается. Его движения такие стремительные, что могут напугать, но я настолько увлечена этим мужчиной, что не могу бояться. Инстинкт самосохранения отключается, стирается сильным, невоздержанным желанием обладать.

Смотрю ему в глаза неотрывно, пока он так же быстро, как и футболку, сбрасывает джинсы. Теперь он обнажен. И великолепен в своем совершенстве. Греческий бог не мог быть красивее его.

Эдвард возвращается медленно. Я вижу: он пытается сдержать свои порывы. Бережно снимает с меня остатки одежды, отбрасывает ее прочь. Мягко проводит по изгибам моего тела холодными руками, очерчивает и осторожно целует грудь. Я нетерпеливо тяну его к себе ближе, обхватывая твердую талию ногами. Я не могу похвастаться таким самообладанием, как у него. Когда я чувствую его плоть возле моего входа, он замирает.

Открываю глаза, встречая пристальный черный взгляд, и только тогда Эдвард начинает двигаться дальше. Его напряжение колоссально, однако я чувствую себя полностью защищенной в его крепких руках. Закрываю глаза и со стоном подаюсь навстречу, и немедленно слышу ответный стон. Наши тела сплетаются на белом диванчике номера отеля, и мне никогда прежде не бывало настолько хорошо. Удары следуют один за другим, мощно подталкивая меня к обрыву. Каждое движение Эдварда сильнее предыдущего, каждый стон вибрацией отдается в моей груди. Диван ломается на две части, неожиданно давая нам простор. Искаженное наслаждением лицо Эдварда приводит меня в полный восторг. Мышцы его груди красиво сокращаются, глаза горят возбуждающей чернотой. Пальцы сильно сжимают мое горло, безошибочно находят сонную артерию и надавливают на нее.

– Не позволяй мне выпить тебя, – рычит он. – Скажи мне «нет»!

– Нет… – послушно хриплю я, искренне не желая умирать.

– Спасибо… – его голова опускается, твердый лоб больно ударяется о мое плечо, и долю секунды я верю – он меня укусит. Пришла пора расплачиваться за самонадеянность. Но Эдвард лишь плотнее прижимается ко мне, буквально пригвоздив к кровати, и ускоряет резкие толчки. Его стоны звучат непрерывной чередой, учащаются и возвышаются на полоктавы: сладострастная мольба об освобождении. И, наконец, Эдвард громко кончает, совершив несколько тягуче-медленных, особенно глубоких проникновений.

Наши тела настолько близко друг к другу, что у меня нет шанса не последовать за ним. Тело взрывается фейерверком искр, заполняется удовольствием, вырывающимся наружу вместе с моим криком. Я парю… 

Глава 7

Стоя в ванной, я рассматриваю себя в зеркале при ярком свете. Мое тело покрыто огромным количеством припухших синяков, практически на мне нет живого места. Все болит, будто я побывала под катком, больно даже приподнять руки. Внутренности тоже тяжело ноют.

Дверь тихонечко приоткрывается за спиной, входит Эдвард. Он приближается, твердо встречая в зеркале мой взгляд. Осторожно приподнимает мои волосы и убирает их за спину. Едва касаясь, ласково проводит кончиками пальцев по шее, ключице и руке, и я, несмотря на боль, чувствую нежность.

– Ты первая женщина, которая осталась жива после близости со мной, – шепчет он и, наклонившись, медленно целует мое ноющее плечо. Я стараюсь не показать, что мне больно, не хочется расстраивать его.

– И много их было? – интересуюсь я; наблюдать за тем, как его губы касаются моей кожи, чертовски приятно. Холод губ немного смягчает ломоту.

– Достаточно, чтобы возненавидеть себя за то, кто я есть.

– И что же ты сделал с этим?

Холодные пальцы касаются спины, медленно и осторожно массируют ее.

– Перестал с ними спать…

– Давно? – я закрываю глаза, позволяя ему помочь моим разбитым мышцам.

– Очень давно, – подчеркивает он.

Я представляю его одиноким странником, не позволяющим себе никогда и ни с кем иметь отношений. Какими были эти сто семьдесят лет? Смогу ли я когда-нибудь постигнуть глубину его разочарования, подтолкнувшую в объятия смерти?

– Но со мной ты решился… – говорю я, наслаждаясь поцелуями и холодящими прикосновениями к лопаткам, груди, животу. – И я жива…

Эдвард резко разворачивает меня к себе, прижимает к своему твердому телу. Пальцы трепетно ласкают мое лицо, щекочут губы. Глаза Эдварда горят теплым расплавленным золотом.

– Несмотря на то, что ты застала меня врасплох, – улыбается он грустно, одними губами. – Нельзя, нельзя соблазнять вампира! Ты разве не знала?

– Но я хотела! – капризно ворчу я, кладя ладони на его красивую гладкую грудь. – С самого начала… помнишь? – поднимаю на него застенчивые глаза.

– Помню… – Теперь его улыбка более живая, взгляд вспыхивает страстью. В глазах тот самый свет, который я хотела зажечь с первой нашей встречи. Пальцы нежно очерчивают контур моей скулы, медленно двигаются по коже. Улыбка гаснет, лицо приобретает серьезное выражение: – Ты ошеломляющей рекой ворвалась в мою бессмысленную жизнь и перевернула ее с ног на голову.

Это звучит серьезно. Я не могу понять, делает Эдвард мне комплимент или высказывает досаду.

– Расскажи, – прошу я, смущенная его строгим взглядом и словами.

Чуть наклонив голову, Эдвард задумчиво разглядывает мое лицо. А затем вспоминает:

– Когда я только начал свое странное существование, уже не будучи человеком физически, но оставаясь им духовно, я был в растерянности, но все же искал смысл превращения и цель, к которой мог бы стремиться. Мне понадобилось несколько десятилетий, чтобы растерять какие-либо ориентиры. Вся моя семья, друзья сгинули в могиле, а я даже не мог присутствовать на их похоронах, чтобы попрощаться по-человечески.

Новый мир тоже не принял меня: он слишком жесток, патологически испорчен безнаказанностью и властью. Первые годы моего существования можно описать как туманную пустоту, безграничную и безмолвную, в которой на ощупь я пытался найти свое предназначение. Не сразу, а лишь постепенно осознал, что ищу напрасно, и пустота не содержит ответ. Я долго считал, что выбрал неверное направление, и стоит его сменить, как выйду на свет. Но оказалось, что в пустоте, окружившей меня, ничего нет. И тогда я перестал искать и смирился.

Завороженно я слушаю рассказ человека-вампира, сбившегося с пути. Я полностью очарована историей его длинной жизни.

– И тогда началось мое путешествие к финалу. Каждый мой день и каждая ночь не отличались от предыдущих и всех последующих. С годами они превратились в нескончаемый серый миг, в котором не происходило ничего, что могло бы меня затронуть. Мне казалось, я потерял не только семью и друзей… я потерял самого себя, постепенно перестал вообще что-либо чувствовать. Иногда я думал, что нахожусь в аду, и равнодушие ко всему – моя персональная пытка. Бессмертие не давало никаких преимуществ. Вопреки ожиданиям, бессмертие оказалось проклятием: ты существуешь, потеряв возможность когда-либо обрести заслуженный и желанный покой.

Эдвард вздохнул, его взгляд рассеянно блуждал в глубинах прошлого.

– Не помню, как именно я пришел к тому, что желаю смерти. Может, я просто устал бессмысленно скитаться. Может, что-то натолкнуло меня на этот шаг. Но однажды я обнаружил: жизнь не может больше продолжаться, наверняка есть способ ее прервать. Я… был недостаточно силен, чтобы умертвить себя самостоятельно.

На этом месте я возмущенно втянула в себя воздух, но Эдвард приложил палец к моим губам, прося не вмешиваться.

– Это было первое осознанное решение за несколько десятилетий. Оглядываясь назад, я не могу вспомнить, когда в последний раз задумывался над тем, что делаю. Мое существование было автоматическим, инстинктивным. Мое тело продолжало жить, но фактически я был давно мертв. Пойми, – прошептал он с отчаянием, – смерть казалась мне избавлением, естественным финалом длинного пути. Меня ничто здесь не держало.

Те же боль и одиночество, которые последние годы преследовали меня, эхом отражаются на его лице, и я чувствую связь между нами – окутывающую и могучую, притягивающую нас друг к другу. Мне так сильно хочется обнять Эдварда и пообещать, что больше не позволю ему страдать, что постараюсь наполнить его жизнь смыслом. Но я, не смея прервать удивительный рассказ, замерев, продолжаю внимательно слушать. За сто семьдесят лет я первая, кому Эдвард раскрывает свой внутренний мир. Он нуждается в том, чтобы поделиться и сбросить часть груза с усталых плеч.

– В моих воспоминаниях нет ни единого проблеска с момента, как я очнулся вампиром. События, которые происходили, – будь то поиски смысла, встречи с людьми или себе подобными, – не оставили значимого следа. Даже решение умереть не затронуло меня так, как могло бы. Я настолько закостенел изнутри, что не осталось абсолютно никаких эмоций.

Эдвард снова вздыхает.

– Я устал жить, Белла. Смерть – это естественное избавление от долгих страданий, первая настоящая цель за все время моего существования.

Я подавляю в себе порыв возмутиться, чтобы не прерывать рассказ.

Эдвард хмурится, как будто вспоминает о чем-то неприятном.

– Я подумал, что могу сделать что-то хорошее перед тем, как уйти. Я хотел заслужить немного прощения за первые годы моей жизни, в которые убил немало людей – невинных жертв монстра. Мне казалось, это может оправдать меня перед великим судом после смерти. Люди слишком давно живут в глубочайшем неведении, и открыть им глаза стало для меня делом чести. Я обязан был выполнить свой последний долг, совершить хоть один благородный поступок за две сотни лет.

Эдвард хмурится еще сильнее, в его чертах – досада.

– Я планировал разрушить плотную завесу тайны, которой окружили себя чудовища и убийцы. Не понимаю, в чем я просчитался. Люди либо преступно упрямы, либо шокирующе глупы. Я не ожидал такого поразительно единодушного нежелания видеть правду. – Губы вампира кривятся в разочарованной, почти презрительной усмешке: – Я дал вам все карты. Вы могли с помощью моего примера создать оружие и защитить себя. Но вы предпочли остаться в мире чудовищного самообмана. Инопланетянин, мутант. – Брови Эдварда изумленно поднимаются. – Все, что угодно, кроме истины. Бегство от правды вместо того, чтобы научиться сражаться.

Наши взгляды пересекаются, и я опускаю глаза, медленно лаская кончиками пальцев гладкую кожу. Я усмехаюсь, виновато пожимая плечами, и вынуждена отвечать за весь человеческий род:

– Люди не готовы к переменам, – нехотя признаю я, испытывая не меньшее разочарование, чем Эдвард. – Они не готовы не только воевать, но даже элементарно признать существование мифического мира, им неподконтрольного. Ты прав: людям удобно жить в своем заблуждении. Ты совершил ошибку, раскрыв себя.

Эдвард вздыхает. Его пальцы снова касаются моей скулы.

– Сейчас я уже не сожалею, ведь я встретил тебя…

– Расскажи, – скромно прошу я, опуская глаза и вспыхивая от смущения. Мои воспоминания о нашей первой встрече таят много загадок, вопросов, ответы на которые хотелось бы знать.