Текст книги "Страждущий веры (СИ)"

Автор книги: Светлана Гольшанская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

Глава 21. Меряченье

1527 г. от заселения Мидгарда, тундра

После попойки Микаш с Вейасом если не сдружились, то хотя бы перестали нагнетать обстановку, брат перестал, а медведь... я его не понимала. Мужчины вообще странные, а этот и вовсе сплошная непоследовательность. С ним, конечно, легче и удобней: мы вместе занимались телепатией и фехтованием. Микаш показывал многое из того, о чём мы не знали. От его строгих, подчас суровых тренировок Вей на глазах мужал, становился сильнее и уверенней. Даже у меня что-то получалось. По крайней мере, я больше не жаловалась на слабость и не падала после каждого перехода.

А вот у самого Микаша всё шло не так гладко. Он с трудом заставлял себя отвечать на мои выпады и был настолько осторожен, словно имел дело с хрустальной вазой. Боялся ненароком задеть или поранить. Я замирала по его просьбе. Он придвигался вплотную, изучал, нюхал, опасливо прикасался к одежде и лицу. Выглядел настолько потешно-удивлённым, что я начинала хихикать. Тогда он замирал, потерянный и несчастный. Безнадёжно махал рукой и уходил, чтобы на следующий стоянке продолжать самоистязание.

Горы остались позади. Мы вошли в плоскую заснеженную тундру. Сколоченные из цельных сосновых стволов домики-зимовки располагались в десяти часах езды друг от друга. Там мы укрывались от пронизывающего ветра и сильных снегопадов. Мороз крепчал, опаляя холодом кожу. Мы натягивали платки и шарфы по самые глаза, глубже надвигали капюшоны. Стужа так и норовила пробиться под толстый мех и пощипать морозными иглами. Даже привычные ко всему ненниры отощали и не показывали норов, сохраняя последние крохи сил.

Я лениво перебирала в памяти названия звёздных рисунков, в воображении доводила их до образов из легенд и сказок. После долгого времени без солнца я научилась отличать день от ночи. Поутру наступали почти незаметные глазу сумерки, небо едва-едва светлело, звёзды выцветали и становились неразличимыми, а ночью разгорались с новой силой и блестели, как алмазы на чёрном бархате платья вдовствующей королевы. Самый крупный, монарший – наконечник стрелы Охотника, Северная звезда. Охотник и есть Безликий, его образ, запечатлённый им же на холсте ночного неба, чтобы указать путь к своей гробнице. По крайней мере, так говорилось в преданиях. Он действительно звал, Северная звезда полыхала льдисто-голубым светом. Быстрее! Идите за мной, я так долго вас ждал!

От пристального разглядывания разболелась голова. Звезда вспыхнула и покрылась багровой вуалью. Запульсировала с барабанным боем, наполняясь колдовской силой. Завораживала, сковывала злой, пробивающейся даже сквозь трескучий мороз волей.

– Что с тобой? – раздался за спиной встревоженный голос брата.

Задумавшись, я натянула поводья и остановила лошадь. Вей поравнялся со мной, туаты окружили нас.

– Северная звезда... – я суматошно перебирала слова, не зная, как объяснить смутные ощущения, взглядом оббегала толпу, усталые глаза, тлеющие под заиндевелой грудой тканей и мехов. – Она пульсирует красным, – я сдавила виски, пытаясь сосредоточиться, но головная боль не позволяла уловить ни одной здравой мысли. – Что-то не так, будет плохо, я...

– Успокойся! – Асгрим положил мне руку на плечо. – Со звездой всё в порядке. Север играет с твоим разумом. Такое бывает, если ты устал или ослаб. Доберёмся до следующей зимовки и устроим ещё одну днёвку. Отоспишься – полегчает.

Они поехали дальше, а я никак не могла отвести взгляда от пышущего огонька. Отчего жуткое предчувствие сковывает всё тело? Я растолкала кобылу на шаг. Рядом застыл Микаш. Он смотрел на звёздное небо, едва заметно покачиваясь в седле.

– Ты тоже видишь?

Он вздрогнул и обернулся. Его глаза сверкали не хуже звёзд.

– Держись поближе ко мне.

Догонять наш отряд пришлось галопом.

Днёвка выдалась не менее таинственной и зловещей. Зимовье оказалось побольше уже виденных. Мы устроились в просторной квадратной комнате. Пока Вей разжигал камин в углу, туаты достали из тайника под крышей несколько холщовых мешков и тыкв.

– Прошлогодние запасы, – усмехнулся на мой незаданный вопрос Асгрим и, откупорив тыкву, дал понюхать.

От резкого запаха я чихнула. Туаты рассмеялись, приободрившись так, словно не было месяца странствий по заснеженным горам.

– Огнистая настойка – не замерзает даже в лютые морозы, – объяснил Асгрим, пока остальные раскладывали на полу шкуры и усаживались возле камина, который уже потрескивал смолистыми дровами.

– А это ягель, – Асгрим развязал тесёмки на мешке и показал сухие белые нити оленьего мха внутри. – Ух, и расслабимся сегодня. Только женщинам нашим не рассказывай – им не понравится.

Он подмигнул мне и устроился в кругу своих сородичей. Конечно, женщинам не понравится. Кому это из их жён пришлось бы по душе, что их благоверные вместо охоты набираются тут до белых демонов?

Я подсела к остальным. Раздавали похлёбку. Голоса туатов звучали всё громче, а потом разом стихли. Откупорили тыкву. Каждый делал глоток и передавал соседу слева, пока она не пустела. Потом брали новую. Асгрим предложил и мне:

– Глотни. Тревога утихнет, и странное мерещиться перестанет.

Я отмахнулась. От одного запаха к горлу подступала дурнота.

– Выпей – лучше выспишься. Туаты говорят, от него похмелья не бывает, – к делу приступил Вейас. Глаза блестели – он уже хорошо захмелел. Взял меня за руку и принялся внушать. Я закрывалась изо всех сил. Как же он меня бесил, как отец в Ильзаре, и лицо сделалось очень похожим. Отец! Вдруг я никогда его не увижу? И Ильзар, и Дикую Пущу, и соседние деревушки – Дрисвяты с Подгайском? Обледенею и навсегда останусь здесь, во тьме с демонами.

Улучив момент, Вей обхватил меня за плечи, Асгрим влил напиток силой. Он попал не в то горло, обжёг. Я подавилась и закашлялась.

– Оставьте! Захлебнётся ведь, – подоспел к нам Микаш и ударил меня по спине так, что я чуть не упала. Хоть кашель прошёл, и Асгрим с Вейасом больше не приставали.

Когда фляги опустели, туаты достали деревянные трубки и набили их ягелем. Раскурили, выдувая белёсые кольца, и тоже стали передавать по кругу.

Дым белыми облаками скапливался под потолком. От едкого кисло-сладкого запаха кружило голову. Туаты завели тоскливую песню. Заскрипели подвяленные дымом голоса, хором рассказывая историю на непонятном мелодичном языке. То опускались, то поднимались, ликовали и грустили, тосковали и полнились надеждой. Чудились в их песне бушующий океан, заснеженные вершины гор, вьюжный вой и плач по утраченному величию.

– О чём это? – разморено спросил Вей, когда они замолчали.

– Песня предначальных времён на предначальном языке. О том, как лесная богиня Дану увела наших предков из гибнущего мира через Червоточину. По морю они приплыли на серебряных кораблях к тёплым берегам и расселились южнее Утгардского нагорья. Не всем пришёлся по вкусу Мидгард. Отчаянные смельчаки искали дорогу домой. Захватили корабли и поплыли обратно, но не вела уже их богиня. Корабли разбились об айсберги и затонули. Лишь нескольких счастливчиков помиловали боги, велев передать остальным, чтобы те не мыслили о возвращении и не смели заходить в пустыню Хельхейма северней лабиринта. В такую же зимнюю пору они шли, замерзая, через Утгард и оплакивали потерянную прародину, – по-пьяному высокопарно отвечал Асгрим.

– А говорят, вас породила Червоточина, – усомнился Вей.

– Нет, наш народ был рождён под солнцем другого мира. Мира, где хозяевами были мы, а не длиннобородые. По крайней мере, так сказывается в легендах, – Асгрим притих, погрузившись в мрачные раздумья.

– А детали? Ваша баллада такая длинная. Можешь дословно её перевести? – Вейас сосредоточился и подобрался, будто не пил вовсе.

– Предначальный язык умер вместе с нашей прародиной. Лишь отголоски тех событий сохранились в легендах, но и они угасают с каждым поколением. Наша богиня теряет силы, ворожея выбрала иного покровителя, здешнего. Вскоре мы и вовсе уверимся, что правдивы ваши поверья, а не наши.

Асгрим выкурил из протянутой товарищем трубки побольше, выпуская дым струйками из ноздрей.

Вейас молча ожидал своей очереди. Необычно степенный, задумчивый. Взгляд далёкий-далёкий. Видимо, у нас в семье не одна я люблю задаваться бесполезными вопросами.

– Почему ваш мир умер? Разве он может умереть? – спросила я, когда Асгрим вручил трубку Вею.

– Об этом в легенде не говорится. Может, стало слишком жарко, а может, слишком холодно. Может, была война, которая затопила землю кровью и огнём. Может, тьма поглотила весь мир, а может, боги оставили его. Некому стало поддерживать порядок, и всё обратилось в хаос, – вытягивая каждое слово, отвечал Асгрим, будто продолжал пускать кольца дыма.

– Отчего боги оставляют мир? – мой голос звучал также разморено. Мысли текли вяло, как в полусне. Я не до конца понимала, о чём у нас идёт беседа, что именно я спрашиваю и что хочу услышать.

– Может, тьма пожирает и их. Может, когда в них перестают верить, их сила исчезает. Может, они сами разочаровываются и уходят. А может, они, как и все, отживают отмеренный срок и умирают, – голос Асгрима затухал, клонился к груди подбородок.

Остальные туаты уснули на тех же местах, где сидели. Вейас бодрился, но как только я перехватила разговор, тоже заклевал носом. Головешки в камине тлели еле-еле, на улице зловеще завывал ветер, мир погружался во тьму. В воображении оживали образы из легенды, пугающие непостижимой глубиной. Я стояла на краю Червоточины. В бездне тлели угольки иных миров, кружились в беспрестанном хороводе и пели завораживающими голосами туатов. Чернота наступала, и угольки, с шипением испустив кольца дыма, гасли без остатка.

Скрипнули половицы. До костей пробрал едва различимый шепоток. Шаги приближались. Чудилось, будто давешний кошмар стал явью. Тёмный суженый спешит сквозь миры, времена и расстояния, а Зверя нет. Он ушёл или умер, неважно. И некому, совсем некому меня защитить.

– Не бойся, – послышался низкий голос Микаша. – Это всего лишь я.

Он опустился рядом.

– Ты не пил? – догадалась я по его верной походке и бодрому голосу.

– Кто-то должен быть начеку, особенно после таких сказок. Спи, я смогу тебя защитить, что бы там ни было.

– Даже если мной обернётся пересмешница и заставит тебя сражаться с ней на мечах? – усмехнулась я, укладываясь поудобней, и закрыла глаза.

– Вряд ли она сумеет подражать твоему ехидству, а с остальным я справлюсь.

Он зевнул, укрыл меня своим плащом и затих рядом.

Наутро вчерашние беседы показались дурманным сном, который стремительно заволакивало пеленой забвения. Вскоре я не могла припомнить ничего, кроме ощущения липкого ужаса перед неизведанным. Остальные тоже молчали, словно те песни и легенды предназначались для прокуренного ягелем вечера, а под сенью ясного дня им места нет.

Ехать стало тяжелее. Лошади лениво плелись по высоким сугробам. У всадников не хватало сил на понукания. Все клевали носом. Молчали. Мечтали лишь о том, когда утомительная дорога закончится.

Северная звезда скрылась за тучами, вместе с ней отступила тревожность и головная боль. И то хорошо!

– Крепитесь, до Заледенелого моря рукой подать! – подбодрил Асгрим.

– Ага, а потом ещё через пустыню Хельхейма и, если повезёт, обратно столько же пилить, – остудил его Вейас.

– Никто вас за руку не тянул, – огрызнулся предводитель туатов и снова встал впереди строя.

Переход всё не кончался. Когда наступила ночь, по крайней мере, по моим подсчётам она наступила – из-за туч не разобрать – я задремала, доверившись кобыле. Мерное колыхание седла убаюкивало. Глаза слипались. Сознание то ускользало, то врывалось в тело, разбуженное резким движением или звуком. И снова тонуло в трясине усталости и недосыпа.

Тело как молнией пронзило. Яркая вспышка ослепила зажмуренные глаза, обожгла веки. Сердце застучало об рёбра. Стало тяжело дышать. Я накренилась набок и соскользнула в снег.

– Лайсве! – раздался рядом и в то же время далеко испуганный вскрик.

Погасло. Вспыхнуло. Меня трясли, колотили по щекам наотмашь.

– Принцессочка! Не уходи, я сойду тут с ума один!

Я с трудом разлепила веки. Встревоженное лицо Микаша нависло надо мной, маска из тёмного воска с глазами цвета недобрых звёзд. Я потянулась к нему.

– Ты в порядке?

– Да… Вейас?!

За спиной Микаша брата не оказалось. Он не мог не заметить, что я упала, он ехал рядом со мной! Усталость и обморок забылись – сердце сжал тугой комок страха. Я ухватилась за парку Микаша и поднялась.

– Где все? Почему никто не остановился?

Он открыл рот, но слова заглушила музыка. Такая изысканная, чистейшие лады арфы, нежнейшая мелодия флейты, небесный хор, почти как у туатов, только звонче и чище, неземной. Откуда взяться оркестру, достойному давать концерты во дворцах королей, посреди безлюдной тундры? И почему голова кружится, как с похмелья?

Зелёный свет хлынул из густого тёмно-синего неба горным ручьем. Сиреневые всполохи, пурпурные, малиновые переливались яркими лепестками, облизывали языками всех цветов и оттенков, пожирали однообразную синь полугодовой ночи. От пестроты зарябило в глазах. Сколько мы уже не видели таких красок? Месяц? Полтора? Я и забыла, какими яркими они могут быть. Восхитительно! Завораживающе!

Микаш стоял на коленях, запрокинув голову в исступлении. Я замерла в такой же позе. Встряхнула плечами, отгоняя наваждение, и поднялась.

Сияние пробегало волнами, складывалось в зубчатую корону, пульсировало в такт колдовской музыке, сводило с ума не хуже, чем побагровевшая Северная звезда. Огни Червоточины! Как нечто зловещее может быть настолько красивым?! Оно заразило нас безумием. Оно звало, тащило за собой, на север, в самую пасть Червоточины. Вон впереди тёмные силуэты всадников. Бредут, скованные чужой волей, одним молчаливым порывом незнамо куда. Как мертвяки по зову некроманта. По зову Северной звезды.

Мы будто увязли в липкой паутине и не могли даже двинуться! Чудом я дотянулась до Микаша и дёрнула его за рукав.

– Там рождается новый демон, и наш отряд идёт к нему в пасть!

Микаш содрал с руки рукавицу, потянул меч из ножен и обхватил клинок ладонью. Воздух наполнился запахом крови.

Что с моим медведем?! Нет, не хочу его потерять! Иначе я тоже сойду с ума одна!

Я схватилась за сжимавшую клинок руку. Микаш отпустил меч и коснулся моей ладони.

– Против реальной боли ни один демон не властен, даже… – он кивнул в сторону бушевавшего в небе светопреставления и поднялся. – Бежим, нужно их остановить.

Я летела над землёй, подхваченная ураганным порывом. Микаш не отпускал мою ладонь, иначе бы я упала в глубоком снегу или отстала, не поспевая за его размашистыми шагами. Вот и отряд! Они двигались как сомнамбулы, неумолимо, вперёд. Микаш оставил меня позади и помчался обгонять. Холодный воздух обжигал грудь. Я никак не могла унять сердцебиение. Только до слёз вглядывалась в темноту.

Микаш перегородил путь лошадям, раскинув руки в стороны. Жеребец под Асгримом шёл прямо на него, будто не видел. От испуга я прижала ладонь ко рту. Жеребец поравнялся с медведем и протаранил его мордой. Микаш отпрыгнул в сторону и покатился по снегу. Подскочил и побежал ко мне.

– Их словно на крючок поймали, как рыб, и куда-то тянут, – сбивчиво объяснял он. – Они спят, ничего не видят и не слышат, ни туаты, ни лошади. До твоего брата я даже телепатией дотянуться не смог.

Страх мешал мыслить трезво, заволакивал сознание трепещущей паникой:

– Что делать?! Они же погибнут!

– Не знаю! – кричал Микаш. – Если бы рядом был лес, сбили бы их с сёдел и привязали к деревьям, но их нет. Я не смогу удерживать всех.

Надо что-то придумать!

– Может, они остановятся сами, когда это закончится? – Микаш кивнул на льющиеся с неба потоки разноцветного света. – Не может же оно длиться вечно.

– А вдруг будет уже поздно? – Вейас всегда меня выручал, а теперь я ничего, совсем ничего не могу для него сделать. Только смотреть, как он с отрядом туатов уходит в бездну. – Брат мой, Ветер, помоги! Огненный зверь! Хоть кто-нибудь!

Морозные слёзы жгли лицо. На шее что-то толкнулось и отяжелело. Я высунула из-за пазухи ожерелье из костей, подарок доброго дядьки Юле. Что он там говорил? Если понадобится помощь в Утгарде... сейчас она нужнее, чем когда-либо! Я до боли сжала ожерелье в ладони. Пожалуйста!

Всхлипнула вслух. Микаш сгрёб меня в охапку и прижал к себе.

– Не плачь! Пожалуйста, не плачь! Я что-нибудь придумаю. Хотя бы Вейаса удержу!

Он снова побежал к отряду. Я тёрла ожерелье и смотрела во тьму. Самая большая из косточек снова толкнулась. Звон бубенцов заглушил музыку Червоточины. В буйстве цветов вырисовался чёрный силуэт. С запада к нам неслась галопом оленья упряжка. Дюжина рослых животных тащила за собой широкие сани, звенели на нагрудных ремнях бубенцы, свистел хорей, погоняя бежать резвее.

Микаш замер в шаге от отряда с выхваченным из ножен мечом.

– Тпру-хей-хо! – крикнул зычный голос.

Олени развернули сани поперёк дороги и остановились перед отрядом. С козел поднялся погонщик, воздел огромный бубен и стукнул по нему колотушкой. Пританцовывая и кружась, он запел на гортанном наречии. Его голос звенел низкими нотами:

– Хой-гей-хо-хумм-охей!

Оцепенение спало. Я подбежала к саням, Микаш – с другой стороны. Погонщик всё кружился и бил в бубен, поймав музыку Червоточины в тугой ритм. Менял её, пропуская сквозь себя. Вблизи удалось рассмотреть овальную белую маску, прятавшую лицо. Шуршали покрывавшие одежду чёрные перья.

Демон? Но аура-то человеческая, с рыжевато-алыми прожилками целительского дара. Я переглянулась с Микашем. Он кивком указал мне за спину. Отряд остановился!

– Чего замерли? – заговорил погонщик на всеобщем языке со знакомым тягуче-картавым акцентом. Микаш выставил меч. Погонщик ещё раз ударил в бубен. – Не бойтесь, детишки, я друг, не убивать, а помогать пришёл. Полезайте в сани. С оленями справитесь?

Микаш вопросительно глянул на меня. Можно ли доверять этому перьевому чучелу? А, была не была! Хуже уже некуда.

Я полезла в сани и развалилась на устланной оленьими шкурами лавке. Микаш забрался следом и устроился на козлах, примеряясь к длинной палке-хорею:

– Надеюсь, ими управлять не сложнее, чем неннирами.

– Гой-хей-хо! – выкрикнул погонщик, и олени припустили так, что мы с Микашем едва не вывалились.

– А как же наш отряд? – спохватилась я, выискивая среди молчаливых всадников Вейаса.

Погонщик вновь забил в бубен и закружился в танце. Как он только равновесие удерживал, когда сани трясло и бросало из стороны в сторону?

Послышался топот. Отряд мчался за нами, отвернувшись от зловещих огней.

– Куда править? – спросил Микаш, но ему тоже не ответили.

Олени сами выбирали путь. Впереди показалось большое круглое строение. У нас такие делали из камней или кирпича-сырца, но это было сложено из ледяных глыб. Олени остановились. Погонщик спрыгнул в снег и продолжил танцевать. Наш отряд спешился по его команде и направился к вытянутому прямоугольником входу. Погонщик отодвинул плечом глыбу, которая заменяла дверь, и повёл всех внутрь. Когда последний из отряда скрылся в коридоре, Микаш завесил трепетавший на ветру полог из оленьей шкуры, задвинул глыбу и принялся изучать ледяную стену. Похоже, её обливали водой на морозе, чтобы скрепить «кирпичи».

Рядом обнаружилось два загона, огороженные низеньким забором из покрытых ледяной коркой жердей. В меньший мы завели оленей, точнее, Микаш завёл – я побоялась к ним приближаться. Пырнут в живот рогами, и все кишки наружу вывалятся. Уж лучше клыкастые лошади – их мы отправили в больший загон – и, обвешавшись тюками, потянулись в дом. Пришлось сделать четыре ходки. Закончив, мы повалились на ледяной пол маленькой прихожей, обливаясь потом и тяжело дыша. Основное помещение закрывал ещё один полог. Из-за него доносился стук бубна и гнусавое пение.

Я с трудом поднялась, цепляясь за скользкую стенку. Микаш подставил плечо, и вместе мы заглянули внутрь. Посреди просторной комнаты, на больших, плоско стёсанных камнях горел очаг. В его пламени танцующий погонщик выглядел ещё более причудливо, как огромная чёрная птица с белой мордой, только клюва не хватало. Широкая накидка с узкими прорезями для ладоней делала движения рук похожими на взмахи крыльев.

Туаты и Вейас лежали в три ряда у дальней стенки с закрытыми глазами. Хвала богам! Пустые взгляды пугали до смерти.

Мы устроились возле очага, Микаш позаимствовал лежавший рядом котёл и набрал в него снега. Мы приладили его на палку, подвешенную на шестах над огнём.

– Мы не слишком нагло тут хозяйничаем? – забеспокоился Микаш.

Я глянула на погонщика. Его кружения становились плавней и медленней, а голос падал до совсем низких нот и затухал в тишине.

– Он не ответит, даже если мы спросим, – я пожала плечами.

Без полыхающих огней Червоточины стало легче, до безрассудства. Не хотелось больше тревожиться. Я верила, что этот птичий человек та самая помощь, которую обещал Юле, та, которую я просила у Огненного зверя, без подвохов. Лучше я раскроюсь навстречу чуду, позволю воткнуть в сердце ядовитые шипы, чем убью неверием.

– Расскажи что-нибудь, – попросила я.

Микаш замялся и поморщился:

– Про что? Про то, когда лучше сажать рожь, а когда ячмень?

– Про то, как сворачивать шеи Странникам? – улыбаясь шире, предложила я.

– Кровожадная!

– Я такая, какой должна быть дочь высокого лорда.

– Дочь лорда должна сидеть дома и вышивать крестиком, а не слоняться с шайкой демонов по долам и весям.

Я фыркнула:

– А простолюдин должен сажать ячмень и рожь и почитать Сумеречников.

– Когда бы слова Сумеречников не расходились с делом, я бы только этим и занимался!

– Ты себе противоречишь. Я ещё могу понять единоверцев – те хотя бы в демонов не верят. Почему в тебе нет благоговения и страха, как в остальных из твоего сословия? Почему ты лезешь на рожон, хотя не был рождён и воспитан в доме Сумеречников?

– Какая к демонам разница? У меня нет сословия, нет дома, ничего нет, поэтому я свободен делать то, что хочу. А хочу я убивать тварей!

Ишь как воспалился!

– Расскажи! – Вот-вот сдастся. Я заискивающе улыбнулась. Мужчинам нравилось: – Пожалуйста, это так необычно!

– Только глазки не строй – стошнит.

Медведя очаровать нельзя. Его можно лишь заставить застыть, если подойти слишком близко. Я приняла серьёзный вид и занялась похлёбкой. Снег в котле расплавился, и я подкинула туда рыбьей муки и немного овса. На одной из стен рядом висели пучки сушёной травы, связки лука и чеснока. Я бы хотела добавить приправ, но брать ничего не решилась.

– В селе говорили, что мать носила меня одиннадцать месяцев, – произнёс Микаш. От неожиданности я чуть не опрокинула на себя воду. – Я родился на одиннадцатый месяц после смерти её мужа. Она не была распутной или жадной до богатств Сумеречников. Ей просто хотелось, чтобы в доме был мужчина, работящий помощник и защитник. Боялась, что не справится с хозяйством одна. К тому же у неё на руках осталась моя старшая сестра, она была… особенной и доставляла много хлопот.

– Особенной? – встрепенулась я. – В смысле, как ты, с даром?

Микаш загадочно качнул головой.

– Она была не такой, как все. Доброй, нежной. Она так любила цветы. Порой сбегала на луг, и я находил её лишь к вечеру с охапками букетов и венков из одуванчиков. Так я её и называл – Одуванчиком. Она притаскивала в дом раненых котят, собак, галчат и голубей, однажды даже хромую косулю привела. Самой их вылечить у неё не получалось, и смотреть за ними приходилось мне, но от её радости на душе становилось так тепло, что я соглашался даже на самые бредовые просьбы. Иногда она болела. Раскачивалась из стороны в сторону и повторяла одни и те же слова часами. Я сидел рядом, держал за руку, пока она не засыпала. Только с ней я мог быть настоящим, не прятать свой дар. Из-за того, что я знал мысли окружающих, односельчане чурались меня и считали таким же, как сестра.

Мы жили бедно. Наше село с трудом перебивалось от урожая к урожаю, без кормильца нам приходилось тяжелее остальных. Сызмальства я много работал и на своём дворе, и у зажиточных соседей. Я никогда не жаловался, не чувствовал себя обременённым или обиженным. Я любил их, мать с сестрой, готов был заботиться о них, каких бы тумаков и потов это ни стоило.

Глаза Микаша сделались большими и прозрачными, блестели в отсветах костра сухими слезами, выдавали сжимавшую сердце тоску.

– Так почему ты ушёл?

– Не я ушёл – они, – Микаш тёр лицо ладонями и некоторое время молчал. Я помешивала варево, не надеясь на продолжение, но он снова заговорил, уставившись на обнимающие котёл языки пламени. – Мне едва минуло двенадцать, когда на наше село напали Странники. Сумеречники отказались нам помогать, потому что мы не платили десятину.

– Почему? – встрепенулась я. Конец истории уже был ясен, как и причина ненависти Микаша к нам. – Десятина – это не так много. Это необходимо, чтобы содержать гарнизоны и…

– Наше село эта десятина спасала зимой от голодной смерти, – Микаш невесело усмехнулся и продолжил: – Я украл у них серебряный меч и отправился на битву один. Но… опоздал. Нашествие уже началось. Странники пили кровь односельчан, распарывали им животы и пожирали кишки. Эти воспоминания до сих пор преследуют меня в кошмарах, – Микаш сжал лицо растопыренными пальцами, морщась. – Я прибежал домой, но моя мать была уже мертва, а сестрой завладел фантом. Он был похож на меня, только старше и сильнее. Самое ужасное, что я догадывался обо всём, но не хотел верить. Из-за моего малодушия погибло целое село. Сестра переродилась и запустила клыки в моё горло.

Ощущения вины, беспомощности и злости подстегнули мой дар и чутьё. Прорыв способностей – Сумеречники называют это так. Я выхватил меч, убил сестру и фантома, убил каждого Странника в селе. На следующее утро меня, полумёртвого, нашёл лорд Тедеску со свитой. Пообещал, что, если я хорошо ему послужу, он устроит меня в орден. Я надеялся, что так мне полегчает, но сколько бы тварей я ни убил, в орден меня не примут, и совесть тоже заглушить не удастся.

– В этом нет твоей вины, – его рассказ, его эмоции будоражили настолько, что сердце щемило от сочувствия, заставляло негодовать от несправедливости, неправильности его истории. – Ты был всего лишь ребёнком!

– Ненавижу пустые оправдания, – отмахнулся он и отклонился назад, прячась в тени.

– Поэтому ты спас меня?

– Ты напомнила мне сестру.

Как булавкой кольнуло. Руки сжались в кулаки.

– Ты хочешь сказать, что я такая же полоумная?!

– Нет, конечно, нет, – торопливо оправдывался Микаш. – Она была намного добрее и умнее тебя.

Гадкий! Зачем только его жалела! Я встала и направилась к брату. Погонщик сидел перед спящими, скрестив лодыжки и закрыв глаза. Вороновые перья его одеяния переливались в свете очага. Казалось, он погрузился в транс настолько, что никого не слышал и не видел.

– Стой! – крикнул он. Я чуть не подпрыгнула. – Не подходи ближе. У тебя слишком сильный покровитель, лечащие духи испугаются его и убегут.

Вей лежал неподвижно между таких же неподвижных туатов. Я тоскливо вздохнула и поплелась обратно. Микаш не глядя протянул мне миску с дымящимся супом. Ели мы молча, отодвинувшись друг от друга как можно дальше. Невкусно, тошнит от однообразной пищи. Хочу, чтобы со мной был Вейас, а не Микаш. Хочу домой!

Зашелестела одежда. Погонщик встал и, пошатываясь, направился к очагу. Вымотался? Я отставила свою миску и налила суп в чистую. Погонщик устало опустился рядом, снял маску и накидку из перьев. Утёр вспотевшее лицо рукавом просторной малицы и забрал у меня еду.

Он оказался обычным человеком с плоским обветренным лицом, чересчур высокими скулами и широким лбом. Длинные тёмные волосы щедро припорошило сединой. Карие глаза грели не хуже огня. Погонщик уселся, скрестив лодыжки, и принялся за еду. Видимо, отвык от людей: не смотрел и даже не пытался заговорить.

Я закашлялась, прочищая горло.

– Как они? Духи помогли?

Погонщик удивлённо глянул на меня, взлохматил сбившиеся волосы и заговорил скрипучим, словно ржавые дверные петли, голосом:

– Давненько я не видел, чтобы огни Червоточины полыхали так ярко. Так и знал, что безумие Северной звезды кого-то прихватит. Повезло, что вы меня позвали, а то забрели бы они на край обрыва, и – конец.

– Мы вас звали? – я вытянула из-за пазухи ожерелье Юле. Взгляд погонщика стал более внимательным. Узловатые жилистые руки пробежались по косточкам с рунами.

– Младший брат всегда звал меня, когда приходила беда. Это ожерелье я сделал для него, – смягчаясь, усмехнулся он и снова застучал ложкой по миске, доедая всю похлёбку без остатка.

Я ждала продолжения, но он снова погрузился в себя.

– Вы брат Юле?

– Хорхор-икке, – представился он. – Последний оленевод Утгардской тундры. Мои соплеменники ушли вместе с Юле искать лучшей доли на юге. А мне, как старшему сыну вождя и великому шаману, пришлось остаться. Ждать. Сторожить. Поддерживать тело чарами, пока для меня не найдётся великая цель. А как её исполню, можно будет и на покой уйти. За грань. Навсегда.

Я украдкой глянула на дремавшего, опершись о ледяную стену, Микаша. Какие же странные эти мужчины, всё им цель на блюдечке подавай. Сами придумать ничего не могут! Хорхор вон совсем старый, а туда же. Надо жить, чтобы жить, просыпаться, созерцать чудеса мира, продолжать путь.

– Как это, за грань? – спросил Микаш.

Я вздрогнула. Думала, он спит. Небось, опять в моих мыслях копался. Мысленно показала ему язык.

– Бывают шаманы малые, средние и великие. Мой младший брат средний, был средним, пока не ушёл, а теперь просто... Как это у вас называется? Целитель.

Когда наступает время, Белая Птица Умай уносит малых и средних шаманов на край света. На железном дереве у неё свито гнездо. Три года она высиживает там их души, потрошит и заменяет внутренности на новые, лучшие. Старыми лакомятся духи болезней, которые шаманы смогут лечить. После они возвращаются к людям и обретают силу.

Великие шаманы другие, старые души. Приходили в этот мир с сотворения. Нас не забирает Птица, мы сами отправляемся в путешествие на девять лет. Бесплотными мы скитаемся по свету, вспоминаем то, что истёрли жернова Мельницы душ, вглядываемся в мерцание Северной звезды, в пульсацию огней Червоточин, слушаем музыку мироздания. И понимаем, что это воплощение – последнее. Когда мы постигнем всю мудрость божественного замысла, то вырвемся из мельничного колеса и шагнём дальше, к сиянию Северной звезды.

– Очередные религиозные бредни, – невежливо оборвал Микаш.

Я пихнула его локтем. Больно! У него что под одеждой, стальные пластины?! Ну хоть замолк и отодвинулся. Грубый, неотёсанный… Стоп! Сейчас опять прочитает и начнёт об стены биться. Вдруг лёд не такой прочный? Не хотелось бы на улице спать.