Текст книги "Полторы минуты славы"

Автор книги: Светлана Гончаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Стас зауважал Nady’ю. Кое-чему ее жизнь научила. Пожалуй, права! У призрака и в самом деле стать братка, пусть и не самого зверообразного.

– Значит, вы считаете, что именно этот человек к вам приставал? – попытался уточнить Стас.

– Возможно, да. Возможно, нет.

– Ну, так мы с вами далеко не уедем! – сказал Стас и решительно встал со стула. – Не помните, так и скажите. Теперь позовем ваших девчонок!

Надя тоже вскочила, качнув смуглыми полусферами в вырезе:

– Погодите! Зачем травмировать их психику такими гадостями? Большинство еще школьницы. Двум только недавно исполнилось по тринадцать лет!

– Тогда отправьте их арифметикой заниматься, а не учите мельтешить ногами в заведении, где к ним пристают!

– Модель – творческая профессия, – сипло и обиженно вскрикнула Nadya. – Вы рассуждаете как животное, как стандартный похотливый мужчина!

Стас тоже разозлился:

– А я в бабы и не записывался! Можете сколько угодно называть показ задницы творчеством! Только потом не удивляйтесь, что к вам пристают и цену назначают, пусть вы даже и в возрасте.

Надя замерла со странным выражением на своем неподвижном, тщательно оберегаемом от гримас лице. Стас понял, что хватил лишку. Он поспешил исправиться:

– Я не вас лично имел в виду, когда сказал про возраст. Это обобщение! Вам и сорока не дашь. Но только теперь выменя послушайте: если б вызнали, сколько я раскрыл случаев изнасилования всяких творчески оголенных дур. Учите вы их говорить «нет» – прекрасно! Молодец! Снимаю шляпу! Но их голая задница говорит «да», и куда громче. Я тоже профессионал и тоже знаю жизнь.

Надя уже взяла себя в руки и успокоилась. К тому же профессионалов она ценила.

– Да, по-своему вы правы, – обреченно вздохнула она. – Мужчина по природе своей груб и полигамен. Увы, это закон. Я ни разу не была близка с мужчиной, который бы не бросил меня. Они все ушли! Даже тот датский почтальон, что полтора года жил за мой счет и был при этом страшен как смертный грех. Даже семидесятитрехлетний сомалиец, которому я родила дочь. Даже мой финский муж, тупой, как еловая доска. Даже подлец Десницкий...

«И ведь это только часть того, через что ей пришлось пройти, – посочувствовал Стас. – Осипнешь тут! А Десницкий – знакомая какая-то фамилия...»

Он снова решил вернуться к главной теме:

– А как насчет мужчины из моего видеосюжета? Может, вы его все-таки вспомнили?

Надя горько усмехнулась:

– Ах, этот? Один из многих, один из всех вас. Был он или не был – какая разница? Все одинаковы! Я ведь знаю, что и вы кончите тем же, что другие, – сначала предложите сходить вместе куда-нибудь, а потом...

– Да не пойду я с вами никуда, не беспокойтесь, – поспешно заверил ее Стас.

– Вот видите! Значит, попробуете овладеть мною прямо здесь, на столе. Как другие, как другие...

Ошеломленный Стас оглянулся на дверь, чтобы отступить.

– Я буду кричать, – сипло предупредила Nadya. поднимаясь из-за стола. – Но вы заткнете мне рот своей жесткой соленой ладонью...

– Нет!

– Тогда чем?

Она уже сидела прямо на столе, ненавидяще глядя на него и сплетя ноги. Ее ног до того Стас не видел, потому что во время беседы они мирно пребывали под столом. Очень стройными оказались эти ноги в смуглых, будто подпаленных колготках. Они отчетливо состояли из тонких костей, туго натянутых сухожилий и красивых сухих мускулов. Хищные ноги, опасные, вызывающие настолько, что волосы у Стаса зашевелились на макушке и сложились в совсем иную прическу.

«Вот ведьма! – обозлился он. – Да с ней без понятых и разговаривать нельзя! А каблуки эти запросто череп пробьют. Посочувствуешь финнам и сомалийцам!»

Позорно бежать в коридор Стасу не позволила профессиональная гордость. Он так и стоял перед столом, а Надя буравила его злыми бесцветными глазами. Она тяжело дышала. Ямки за ключицами у нее то исчезали, то вдруг на выдохе проваливались, выказывая хитросплетение жил.

– Ну что же вы? – задорно просипела она и ткнула в Стасов подбородок таким длиннющим сизо-перламутровым ногтем, что Стасу снова стало не по себе.

Его взгляд бежал от испепеляющей голубизны Надиных глаз и блуждал там и сям, пока не замер меж двух полушарий груди. Полушария были геометрически идеальны. Они мерно, вслед Надиному гневному дыханию, колебались вдоль выреза. «Чистый фальшак! – торжествующе убедился Стас. – Нет, этим нас не возьмешь!»

– Что вы себе позволяете! – гаркнул он строго. – Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей и опрашиваю вас по поводу представленной видеозаписи. Так что прекратите свои фокусы, не относящиеся к делу. У меня не так много времени. Если вам нечего сказать...

– Есть что! – выдохнула Надя.

Она побагровела, и теперь Стас с чистым сердцем дал бы ей все ее сорок с чем-то.

Она тоже не хотела сдаваться! Ее тело упорно кренилось к Стасу через стол. Оно пылко дышало и пахло как перегретый на солнце, чуть привядший букет. Это был редкий в Нетске, очень дорогой парфюм. От него, знала Надя, и у покойника начисто снесет крышу.

– Есть что! – сиплым, страстным шепотом повторяла она. – Вы так же полигамны и лживы, как и все остальные. Вы хотите втянуть мое агентство в какое-то грязное дело и, пользуясь этим, овладеть мной...

– Все, все, все! – замахал руками Стас. – К вам вопросов больше нет! Пойду к девочкам...

– Вы не должны втягивать их...

– Должен! Обязан! Это мне предписывает закон, и вы не имеете права мне препятствовать.

– Имею! – совсем уж бессмысленно прошептала Nadya, клоня голову. Из-под ее разметавшейся челки глянули глубокие, как у бульдога, морщинки-сердитки.

Стас не сумел отправиться к девочкам так решительно, как хотел. Он был пригвожден к месту парфюмом.

Неизвестно как долго продолжался бы его столбняк, но за дверью завозились и постучали. Надя дохнула еще раз и упрятала ноги под стол.

– Войдите, – сказала она злобно.

В кабинете появилась розовощекая тетка. Она начала улыбаться еще за дверью:

– А вот и мы! А вот и Зузя!

Голос тетки был конфетно сладок.

Надя рванулась к ней и жадно выхватила из ее рук что-то небольшое. Стас пригляделся. Оказалось, тетка принесла Наде собачку ростом вдвое меньше Рыжего, с алым бантиком во лбу. Из длинной шерсти кофейного цвета торчал чернослив носа и два кукольных глаза, похожие на стеклянные.

Фактура и цвет собачьей шерсти показались Стасу такими же ненастоящими, как Надина грудь. Кстати, именно к этой груди Надя собачку и прижимала. Ее лицо снова побагровело и светилось нежностью. Собачка кряхтела от счастья. Вдруг она повернула к Стасу волосатую мордочку размером с некрупное яблоко, чихнула и заладила тоненько:

– Дяв, дяв, дяв, дяв...

– Зузя не выносит мужчин, – радостно сообщила Надя.

– Дяв, дяв, дяв, дяв! – подтвердила Зузя.

Тетка, принесшая Зузю, настырно продолжала улыбаться.

– Мы так хорошо вели себя в парикмахерской, – сказала она. – Только скучали по маме!

Мамой прозывалась, естественно, Nadya. Стас поймал себя на мысли, что не удивился бы, если б выяснилось, что она действительно родила эту псину. Или мягкую игрушку. Или стильную пудреницу. Но никак не настоящего, краснорожего, истошно орущего, беспорядочно сучащего ручками-ножками младенца!

Стоп, ерунда это. Ведь Надя упоминала какую-то дочь от какого-то африканца. Где, интересно, эта дочь теперь? Бывают очень запутанные дела с такими вот международными детишками, и человек в капюшоне мог...

– Наверное, ваши дети обожают собачку? – спросил Стас как можно слащавее.

Ему хотелось загладить неловкость предыдущей стычки с Надей и вернуть беседе доверительный тон.

– Если вам что-то нужно для вашего расследования, спрашивайте прямо, без глупых уловок, – холодно ответила Надя. – Да, у меня есть дочь в Сомали. Ей уже двадцать четыре года. Я не видела ее почти с рождения. Странно, но, когда она появилась на свет, была страшно черной, гораздо чернее своего отца. Я назвала ее Эммелин, но как звучит ее имя теперь, в Сомали, не знаю.

Стас понимающе кивнул.

– Еще у меня есть сын, – вдруг огорошила его Надя. – Алексей. Алеша Дюпе. Ему пятнадцать, он живет в Париже с отцом. Мы видимся, когда я бываю во Франции, но только в присутствии его отца и сестры отца. Это жуткие люди, в них есть что-то средневековое. И таких полно в Европе, поверьте! Когда долго не встречаешься с детьми, чувства угасают. Взаимно. Так что я несчастная, но не слишком нежная мать. И по-настоящему я люблю только Зузю!

Она осторожно поцеловала собачку между ушей, и та в ответ снова окрысилась на Стаса:

– Дяв, дяв, дяв!

Смотреть принесенную Стасом кассету персонал агентства и девочки собрались в особом зале. Там стоял громадный телевизор. Обычно Надя записывала ходьбу и позирование своих питомиц на видео, а потом обсуждала с ними их промахи. В назидание смотрели ролики лучших топ-моделей мира.

Когда на экране по подиуму двинулась шеренга в купальниках, Стас стал внимательно следить за реакцией зрителей. Но ничего интересного в этой реакции не было. Девочки пялились на экран довольно равнодушно и загорались, лишь узрев там собственные физиономии и важно переступающие ноги. Плоское лицо охранницы было бесстрастно, как у индейского вождя. Менеджеры только изображали внимание, Надя любовалась Зузей. Когда дело дошло до кадра с мужской фигурой, мелькнувшей в дверном проеме, Стас нажал на «стоп».

– Посмотрите на экран внимательно! – призвал он. – Позже я поговорю о том, что вы видели, отдельно с каждой из вас.

Но ни поодиночке, ни вместе, ни группами дамы и девочки не смогли поведать Стасу ничего любопытного. Охранница божилась, что никаких мужиков в капюшонах она не пропускала. Если такой мужик вперся в кадр, значит, его притащили с собой телевизионщики. Менеджеры ссылались на свою занятость и на толкотню в день съемок – было, мол, слишком много людей с телевидения, и все на одно лицо.

Девочки, как малолетки, были опрошены в присутствии Нади. Они мало что добавили к уже известному. Стас в очередной раз услышал, что Надя исполняет в сериале роль второго плана и уже появлялась в двух десятках серий. Ее девочкам тоже иногда перепадали роли, плана этак пятнадцатого. Две девочки подружились с оператором-лауреатом Ником Дубаревым, который увлекается фотографией. Особенно ему удаются ню.

– У него очень целомудренные, чистые работы, – встряла в разговор Надя. – Обнаженное женское тело – вечная тема искусства.

Вообще-то в эту минуту Стас никаких женских тел вокруг себя не видел, а только девчоночьи конечности-стебельки да длинненькие туловища-чурочки. С другой стороны, никто не скажет, что это тела мужские. Ладно, пусть называются женскими! К тому же Нику позировали самые старшие, совершеннолетние девчонки – не придерешься.

Пока Стас беседовал с моделями, Надя чинно стояла рядом. Зузя подпрыгивала в ее руках и пыталась укусить майора за ухо. Надя мстительно улыбалась.

– Напрасно веселитесь, – заметил ей Стас.

– Почему это?

– Да потому, что человек в капюшоне, совершенно беспрепятственно проникший в ваше заведение, может быть очень опасен. Возможно, это убийца. Или даже маньяк.

Услышав такое, Nadya перепугалась ничуть не меньше, чем мебельщик Козлов. Блекло-голубые ее глаза совсем остекленели, алое сердце-валентинка стало бесформенным.

– Маньяк? – ахнула она.

– Не исключено. Так что наведите порядок у себя с охраной. И пусть не шляются тут лица, о которых вам ничего не известно.

Коллектив агентства остолбенел. Стас был доволен произведенным эффектом: ничто так не пугает публику, как сообщения о маньяках. Неужели Nadya этого еще не проходила? Она явно утратила дар речи и прикрыла Зузю от жестокостей мира своими смуглыми когтистыми руками. Ее длинноногий осинник тоже трепетал.

– Мы можем рассчитывать на вашу помощь и защиту? – кротко просипела Надя, отводя майора в сторонку.

– Пока ничего не случилось, я не имею права проводить какие-то особые мероприятия. А вы мотайте на ус! Кто предупрежден, тот вооружен.

И Стас с достоинством двинулся к выходу. Почти в гробовой тишине! Только когда он был у самой двери, далеко позади зашевелились, зашуршали, зашушукались девочки, и зловредная Зузя зашлась ему вслед:

– Дяв, дяв, дяв!

Стас вышел на улицу и удивился, что там в разгаре весна. В агентстве большинство окон было забито и затянуто тканью, и потому там царила вечная электрическая ночь. А вот на воле немилосердно пекло живое солнце, сновали прохожие, пылили машины.

Стас зажмурился от яркого света. Почему-то вдруг из его ноздрей ощутимо потянуло сумасбродным Надиным парфюмом. Неужели надышался до самых печенок? В голове шевельнулась странная мысль: а не сглупил ли он? Может, не выйди он из агентства таким гоголем, он обнимал бы теперь шалую женщину в красном, с невозможно большой коричневой грудью, пахнущей горячими цветами? И был бы с той, кого бросили африканцы, финны и какой-то Десницкий?

Никогда еще не встречал он таких диковин. А ведь он еще не видел, как Надя Кутузова танцует танец живота! На той злополучной вечеринке в павильоне она как раз его и танцевала. А потом она запросто увезла к себе домой дубину Кайка. Ясно, для чего увезла! Очень бывалая, судя по всему, девушка. Чего ж тогда сегодня она вопила, что он, Стас, ее прямо на столе завалит? Может, намекала, что как раз и следует завалить? И заткнуть ей рот немытой рукой? Эх, знать бы, что на самом деле думают женщины и что имеют в виду! А так – всегда одни упущенные шансы...

Вдруг Стас услышал у себя за спиной дробный, догоняющий стук каблучков. Он обернулся. Бежала к нему и размахивала руками не Nadya, как он бы сейчас желал, а одна из ее девочек-осинок. Он помахал ей рукой.

Когда девочка на своих длинных каблуках его наконец настигла, он уже рассмотрел, что она из самых неказистых, если таковые бывают среди моделей. Длинные ноги, длинные волосы и мелкое бледное личико – такое невзрачное, что непрофессионалу назавтра и не вспомнить. Вдобавок она, кажется, припадала на одну ногу. Девочка запыхалась, смутилась и потому долго ничего не могла выговорить. В смятении она снова и снова заправляла свои сыпучие волосы за уши.

– Я хотела сказать... – наконец выдавила она из себя и снова умолкла.

А голосок-то мышиный. Как далеко еще ей до Надиного сипа!

– Успокойся. Садись в машину, и поговорим, – сказал Стас.

– Только я никуда не поеду, – предупредила девчонка.

Она уселась на переднее сиденье рядом со Стасом, но очень трусила и с ужасом разглядывала его собачьи ямки. Надя не врала: она действительно научила своих девочек не доверять представителям сильного пола – грубым и заведомо полигамным.

– Тебя как зовут? – спокойно спросил Стас.

– Маша.

– Фамилия?

– Г... Глухова...

– Рассказывай теперь, Маша Глухова, все как есть.

После многих вздохов, междометий, опусканий ресниц и сглатываний Маша Глухова призналась:

– Кажется, я его видела... Ну, того мужчину... Который на видео снят... Или нет?

– Сейчас разберемся. Только подробно давай и с самого начала, – по-деловому распорядился Стас.

– Я очень хотела сняться в этой серии, – залепетала Маша. – У меня ведь уже был один эпизод зимой. А тут дефиле, в купальниках! Я так о нем мечтала! Но за день до того я споткнулась на подиуме, и вот пожалуйста – растянула голеностоп. Совсем пустяковое растяжение. Я и не хромала почти, но все равно меня отсеяли.

Стас понимающе качал головой. Маша округлила глаза:

– Я была в шоке! Знаете, Ник Дубарев такой классный. Он увидел, что я плачу, и предложил сняться с маской из водорослей – помните, сегодня вы показывали это? Такая зеленая, клейкая гадость? Это ведь меня мазали. Хромоты совсем не видно, только лицо и эта зелень. Конечно, крупный план не каждый день бывает, но разве там меня узнаешь? Обидно. Вот в прошлом году...

Стас не захотел слушать про прошлый год и одернул Машу Глухову:

– Не теряй нить!

– Ладно. Так вот, я снялась, смыла маску, стою в коридоре и жду, – когда Ник освободится. Он как раз дефиле снимал. А мне обещал еще один крупный план, уже без маски, чтоб был виден омолаживающий эффект водорослей.

– Омолаживающий? Тебе сколько лет? – удивился Стас.

– Почти семнадцать. Но все равно маска полезная! И Ник говорит, что у меня лицо хорошо берет свет. Это очень хорошо для модели. Ведь бывает такая неровная кожа, особенно в переходном возрасте...

– Не будем отвлекаться, – снова напомнил Стас.

– Хорошо. Так вот, я стою в коридоре и караулю Ника. Он страшно занятой – может наобещать и позабыть. Стою. Все на съемках, коридор пустой. И тут мимо прошел человек в капюшоне. Тот самый.

– А ты не удивилась, что он разгуливает в помещении надвинув капюшон? – спросил Стас.

– Нет. У нас всякие чудики бывают. Особенно стилисты странно выглядят. Хотя этот на стилиста похож не был... Но все равно в капюшоне ничего особенного не было – на улице тогда дождик шел. Зато к вечеру показалось солнце. Это как раз черемуховые холода кончились! Моя бабушка говорит...

– Что, бабушка тоже там, в коридоре, была?

– Нет.

– Жаль! Ну, тогда про бабушку не будем. Этот человек в капюшоне – что он делал?

– Ничего... Просто к двери подошел, заглянул в зал. И руки у него были грязные.

– Почему грязные? – удивился Стас.

– Не знаю. Мне так показалось. Какие-то грязные пятна до самых косточек... Он за ручку двери взялся, и я увидела.

– Ясно. А грязь какая?

– Грязная, – честно ответила Маша.

– А лицо у него какое? Запомнила? – продолжал допытываться Стас.

– Нет. Он ведь в капюшоне был. И вообще, я не смотрела на него, потому что не знала, что он маньяк. Я ведь про свое думала и его заметила, только когда он дверь в зал открыл. А там съемки! Я чуть не заплакала. Я так хотела попасть в дефиле...

Маша замолчала.

– И это все? – строго спросил Стас.

Маша снова стала засовывать волосы за уши и даже закусила губу, напрягая девичью память.

– Он еще кивнул кому-то, – неуверенно сказала она. – Так, как будто хотел сказать «выходи». Мне так показалось... Но никто к нему не вышел. Или вышел, но позже, когда меня уже в коридоре не было.

– А кому он кивнул? Девчонке какой-нибудь на подиуме?

– Нет, девчонки бы его не увидели. Кому-то, наверное, из этих, с телевидения...

Стас задумался. Дура девчонка, двух слов не свяжет. Видела ли она хоть что-то из того, о чем говорит, или напридумывала? Если видела, то незнакомец в ветровке знаком с кем-то из съемочной группы. А все ведь отпираются!

– Ну, спасибо тебе, Маша Глухова... – начал было Стас.

– Это еще не все! – быстро прервала его Маша. – Знаете, почему я побежала за вами? Мне очень надо знать одну вещь. Скажите, вы нам весь эпизод показали или еще что-то осталось на кассете?

Стас встревожился:

– Ты о чем? По агентству Дубарев весь свой материал предоставил. Больше у него ничего нет, мы с вами все просмотрели. Там что-то не так?

– Конечно! Вы же сами видели! Я просто не поверила своим глазам! Это ужасно!

Голосок Маши панически зазвенел. Стас встревожился:

– Что там ужасно?

– То, чего там нет!

– Не понял?..

– Там нет моего крупного плана! А ведь Ник обещал. Он же снимал меня! Я на другой день домой ему позвонила, и он снова сказал, что все в порядке, что будет секунд шесть. А сегодня – вы видели?

– Да не переживай так, – сказал Стас. – Ты, наверное, смотрела невнимательно и прозевала эти шесть секунд. Я вот какое-то зеленое лицо отлично помню...

– Это не то! Должен быть крупный план без водорослей! И где он? Где? Ведь Ник не такой! Он если пообещает, то сделает. Что же случилось?

– Маша, не горюй! Наверное, тебя в какое-нибудь другое место вставили, – благодушно предположил Стас. – В следующую серию, например.

Бедная Маша покачала головой. Она до того расстроилась, что перестала стесняться. Волосы, которые она долго приглаживала, разметались, лицо покраснело. Невинные глаза метали молнии.

– В следующую серию? Так не бывает! Если сейчас меня в кадре нет, то уж и не будет. Я вас очень прошу... Я ведь потому за вами и побежала! Вы из милиции, и к вашим словам прислушаются. Пожалуйста, пусть по просьбе следствия вернут мой крупный план!

– Думаешь, меня послушают? – усомнился Стас.

– Обязательно! Милиции все боятся, – уверенно заявила Маша. – Я знаете, что думаю? Это Екатерина Сергеевна Галанкина мой крупный план выбраковала. Ведь сейчас она материал монтирует, да? А она не любит девчонок. У нее везде мальчики. Ах, если бы Карасевич не потерялся! Вот он никогда девочек не режет. Я вас прошу, скажите им, чтоб мой крупный план восстановили! Я и на пересъемку согласна. Вам ничего не стоит! Ведь всего шесть секунд! По требованию милиции! Пожалуйста...

Солнце клонилось к закату. Когда оно оказалось сбоку, слепило уже не так. И жара спала – тяжкая, внезапная весенняя жара, особенно вредная больному сердцу. На кой черт это пекло в мае!

Одно хорошо: вечера стоят отличные. Светлые, тихие вечера. Сейчас самое лучшее время около шести – воздух теплый, чуть сладенький, как детский киселек. Дорога без ухабов. На заднем сиденье колышется помидорная рассада с рахитичным уклоном влево. Внук Владик забился в уголок, рассаду не трогает, не щиплет. Внушили ребенку, что рассада ядовитая, вот Владик и сидит смирно.

– Полюбуйся, каких понастроили хором! – с отвращением сказала жена, Нина Петровна.

Она сидела рядом с Владимиром Васильевичем и искоса поглядывала в окно. Как раз с ее стороны мимо неслись, красовались белые башни – еще не вполне доделанный строителями элитный комплекс «Золотые дали».

– И лес у них тут, и озеро – и все за забором. Приватизаторы!

Белокаменные корпуса в лучах заката сияли огненными оконными стеклами. За частой решеткой двухметровой высоты млели нарядные березки. Газон слепил зеленью. Нина Петровна уверяла, что тут посеяли какую-то особую австралийскую траву. Она не только много ярче нашей, но и забивает отечественные сорняки на корню, так что потом ничего не сможет здесь расти, кроме этой ядовитой зеленки.

Вокруг башен не было ни души. Казалось, «Дали» предназначены для каких-то лишенных плоти сказочных духов.

– Скоро у них заселение начнется. Может, тогда богатенькие сделают приличную дорогу до Пучкова, – помечтал вслух Владимир Васильевич.

Нина Петровна только усмехнулась:

– На что им сдалось твое Пучково? В магазин за бутылкой они туда будут гонять, что ли? Нет, как сидели мы по уши в грязи, так и будем. А они вон вавилонов себе понаставили.

Когда, направляясь на дачу, Костерины проезжали мимо «Золотых далей», Нина Петровна всегда ругательски костерила вавилоны. Башни были прекрасны. Они воздвигались с неумолимой быстротой, доступной лишь дождевым грибам. Но почему-то именно в это самое время на даче у Костериных стала немилосердно дымить печь. А однажды ночью из их сарая украли целых четыре новые лопаты!

Нина Петровна считала, что рост белых башен: и ее дачные огорчения взаимосвязаны. Если не напрямую связаны, то мистически. Проклятые башни, казалось ей, не только бьют в глаза своим великолепием. Они в придачу еще и отсасывают солнечный свет из атмосферы, облекающей дачный поселок Пучково.

– Меня тошнит, – вдруг сообщил Владик с заднего сиденья.

– Дай ему сосательную конфетку, – сказал жене Владимир Васильевич.

Нина Петровна сурово объявила:

– Конфет сегодня больше не будет! Иначе у ребенка разовьется диабет. Владик, солнышко, я тебе сейчас яблочко достану!

– Нет, – отрезал Владик.

Он знал, что яблоко будет свое, дачное, искусно сбереженное с осени – стало быть, пресное и вялое, как жеваная бумага. Владика не могло утешить даже то, что яблоко не содержит нитратов.

– Может, остановимся? Владик выйдет, погуляет немножко, – предложил сердобольный дед. – Посмотри, он весь зеленый. Там рядом еще эта рассада воняет...

– Она ядовитая, – напомнил Владик.

Но у Нины Петровны был железный характер. У нее даже пробивались жесткие серебристые усики. Она осталась непреклонна:

– Никаких остановок! Ты и так лишних два часа провозился в гараже. Вон, стемнеет скоро! Приедем, и Владик погуляет. Уж что-что, а воздух в Пучкове замечательный. Мигом все пройдет!

Владимир Васильевич, нажав на газ, что было мочи помчался в сторону Пучкова. Стойкий Владик кротко подпрыгивал рядом с рассадой и не мигая глядел в окно. Сплошным зеленым одеялом неслись мимо придорожные кусты. «Золотые дали» тихо плыли вдали, как летние стоячие облака. Они поворачивали к петляющей дороге то один свой, то другой сказочный бок.

– Не лихачь! – строго заметила Нина Петровна.

Однако синяя «копейка» не желала ее слушаться. Она мчалась весело, бойко, почти птицей, хоть ее и обогнал с неземным гудом какой-то неразличимый в полете «мерседес». Владимир Васильевич казался себе в «копейке» таким же могучим. Но он знал, что хорошая дорога скоро кончится. Она сменится ухабистым проселком – вон уже сереет за поворотом, за калиновым кустом. Там уж – прощай, скорость! Терпи, Владик!

Откуда взялась, каким образом выскочила на дорогу эта странная фигура, не мог позже сказать не только Владимир Васильевич, но и ястребино зоркая и беспощадно трезвомыслящая Нина Петровна. Только и запомнили они, как мелькнуло впереди пестрое пятно. Что-то розовое на миг прилипло к ветровому стеклу, заслонило свет, стукнуло в правое крыло и отскочило в сторону, в кювет.

Владимир Васильевич застонал. Взвизгнули тормоза, «копейка» остановилась. Минуту они все втроем сидели молча и неподвижно.

– Поехали, – шепотом приказала Нина Петровна.

– Я хоть посмотрю, что там такое. Кажется, мы бабу какую-то сбили, – тоже шепотом ответил Владимир Васильевич.

Раскинув ноги, в молодой зеленой траве лежало странное тело. Судя по немалому росту, редким темным волосам на груди и лодыжках и давно не бритому лицу, оно принадлежало все-таки мужчине. Но одет этот мужчина был немыслимо. На нем были розовые, явно женские, пижамные штаны – очень тесные, разъехавшиеся по швам, с ненужными, незавязанными ленточками на коленках. Верхняя часть туловища была закутана в розовый батистовый пододеяльник. Меховая тапочка, тоже розовая, в виде кошачьей морды, отлетела далеко в кусты и повисла среди листвы. Другая валялась в траве. Тапочки были вопиюще женские, небольшого размера. Зато босые ноги с длинными палевыми подошвами и длинными пальцами выглядели абсолютно мужскими.

Супруги Костерины некоторое время ошарашенно разглядывали свою жертву.

– Пидор, – сообразил наконец Владимир Васильевич.

– Поехали! – повторила шепотом Нина Петровна.

Но оба будто приросли к земле и не могли сделать ни шагу.

Нина Петровна все повторяла, как эхо:

– Поехали, поехали!

– Может, он живой еще? – прошептал Владимир Васильевич.

Он присел на корточки рядом с телом. Завалившееся набок бледное лицо незнакомца не имело никаких следов пудры и губной помады, как полагалось бы пидору (так, во всяком случае, считал неискушенный пенсионер Костерин). Нет, длинное это лицо было лишь пыльно и имело жалкое, страдальческое выражение. Глаза кротко закрыты, ввалившиеся щеки желты. Владимир Васильевич долго щупал тяжелое теплое запястье пострадавшего и наконец напал на мерно бьющуюся жилку.

– Живой! – радостно объявил он Нине Петровне.

– Тогда поехали, – рявкнула та.

Она повернула было к шоссе, но от синей «копейки» навстречу ей прыгал тонконогий, зеленый, счастливый Владик. Он наконец освободился от соседства ядовитой рассады. Он то подскакивал, то блаженно дрыгал ногой. В его кулаке уже был зажат пучок полусонных одуванчиков, сжавших лепестки к ночи.

– Быстро в машину! – скомандовала ему Нина Петровна.

Владик увернулся от нее, сделал вприскочку возле кустов круг и присоединился к деду.

– Ой, дядя мертвый? – спросил он, нисколько по наивности не сомневаясь в половой принадлежности человека на траве.

– Нет, живой.

– Тогда, значит, он сейчас умрет?

Владимир Васильевич тяжело встал с корточек, треща негибкими коленями. Он приблизился к Нине Петровне. Та стояла у машины, сверля взглядом пустынный пейзаж.

– Поехали! – в очередной раз повторила она.

– Его бы в больницу, – вздохнул Владимир Петрович.

– А тебя – в тюрьму? Ты рехнулся, что ли? Пока на дороге никого нет, поехали!

– А если бы я так, как он, в кусты полетел? И какая-то сволочь меня подыхать бросила?

Нина Петровна взорвалась:

– Это он сволочь! Он на дорогу выскочил, как заяц! Ты никаких правил не нарушал. И никто ничего не видел.

– Так ведь плохо ему...

– А нам хорошо? Ты сам гипертоник. Вот увидишь: он очухается и бегать будет как миленький. У, рожа какая отвратная... И все остальное!

Нина Петровна брезгливо покосилась на розовую тапочку-кошку, застрявшую в кустах.

– Нина, с нами Владик, – напомнил Владимир Васильевич. – Он все понимает. Я не хочу, чтоб он видел, как я оставил человека умирать на дороге. Он будет знать, он на всю жизнь запомнит, что его дед – подлец.

– Дед-зэк, значит, для ребенка лучше? Ты хоть думай, что говоришь! Если уж ты такой гуманист, давай вытащим его на дорогу – может, подберет кто-нибудь или в больницу позвонит.

Владимир Васильевич замер в нерешительности. Нина Петровна уселась в машину и закричала оттуда злым несчастным голосом:

– Владик! Немедленно ко мне!

– А дядя? – спросил Владик.

Он послушно побрел на знакомый, ничего хорошего не сулящий зов, но все время оглядывался на человека в розовом, оставшегося лежать на траве.

– Дядя тут пока побудет, на свежем воздухе, – елейно ответила Нина Петровна и тише, но гораздо внушительнее обрушилась на мужа: – Чего ты застыл, как памятник? Быстрей веди сюда Владика, и поехали. Уже две машины мимо прошли. Хорошо, что с нами ребенок! Издали похоже, что мы просто сводили его в кусты по нужде. Но кончится тем, что какой-нибудь болван разглядит этого типа в розовых тапках, остановится – и тогда пиши пропало...

Владимир Васильевич Костерин, никогда еще никого не сбивавший на дорогах и не калечивший, пропадать не хотел. Но и бежать не смел!

– Не могу, Нина! – признался он. – Живой ведь человек, без сознания. Он даже не пидор, кажется.

– Тогда просто псих!

– Может быть. Но я не могу... Пощади, Нина!

Через несколько минут синяя «копейка» с визгом развернулась у калинового куста и направилась в сторону города. Странного человека в кювете больше не было. Даже розовые тапочки в виде кошачьих морд исчезли. Только трава осталась немного примятой.

Глава 8

Снова майор Новиков. ТРУП НА УШУЙСКОМ ТРАКТЕ

Что значит почерк! Где почерк – там и человек. Живет он себе, ходит, дышит, пятнает рукой стаканы и дверные ручки, разговаривает, спит. Он радуется, что всех обвел вокруг пальца, затевает что-то новое – но всегда хоть в чем-то есть у него почерк. Стало быть, можно его найти.

Целых два дня проблуждав в поисках призрака с видеокассеты, Стас ничего нового не узнал. Никто не желал вспоминать человека в ветровке. Уж не привидение ли он в самом деле – без голоса, без лица. Проникает куда вздумается и исчезает бесследно. Правда, модель Маша Глухова, вроде бы видела его и даже припомнила, как он кивнул кому-то.