Текст книги "Люди и монстры (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Мугур кивнул, то ли своим мыслям, то ли одобряя понятливость гостьи, и опустился на кушетку.

– Садитесь, доамна, – указал он на кресло.

Белка опустилась на самый краешек, точно готова была вскочить и бежать в любую секунду, и вперилась в собеседника настороженным взглядом.

– Я знаю, что с женщинами надо изъясняться по-особому, – подняв на нее глаза, негромко и ровно заговорил са Флуэр, – но мне никогда не давалось это искусство. Поэтому я буду краток и прост. Я пришел, чтобы предложить вам выйти замуж…

Граф закашлялся, Эмирабель задохнулась от изумления и отвращения…

– …за виконта Рамая са Флуэра, – договорил Мугур, и его синий взор, без труда прочитавший на ее лице всю какофонию эмоций, пригвоздил ее к месту.

– Что?.. – только и смогла выдавить девочка.

– Замуж. За моего сына, – раздраженно повторил хозяин замка.

– Но… я не знаю… я не хочу… мы не знакомы…

– Не знакомы – познакомитесь, – пожал плечами са Флуэр-старший и щелкнул пальцами. Волки-статуи в тени у входа ожили. Один из них приоткрыл дверь и что-то тихо сказал тем, кто снаружи. Эмирабель думала, что оставшиеся кинутся на поиски сына графа, но вместо этого дверь распахнулась шире, и на порог ступил молодой человек, которого она сперва приняла за одного из гвардейцев. Такой же черный камзол с вышитым на груди странным гербом са Флуэров – полуветром-полуволком, черные штаны, сапоги – но только теперь она обратила внимание, что он был полностью безоружен. Не имелось даже ремня, на котором у волков висели мечи и кинжалы.

Граф встал, и его сын замер рядом, не поднимая головы.

Схожи са Флуэры были только ростом, в остальном же виконт являл собой полную противоположность отцу. Юношеская худоба казалась болезненной рядом с силой бойца, а кудрявые светлые волосы до плеч резко контрастировали с отцовскими темными, едва прикрывавшими скальп. Тонкие пальцы виконта безотчетно отрывали пуговицу на рукаве, а голова была опущена так низко, что казалось, будто Рамай специально втянул ее в плечи и ссутулился.

– Выпрямись! Не рви одежду! – голос старшего са Флуэра прозвучал в воцарившейся тишине как удар кнута. Рамай вздрогнул, рывком спрятал руки за спину и вскинул на отца испуганный взгляд.

– Это, – граф резко кивнул в сторону гостьи, – доамна Эмирабель Ронди. Внучка главы гильдии алхимиков Рэйтады. Твоя будущая жена.

– Ты ее уже отлупил? – еле слышно пробормотал виконт, чуть приподнимая голову. Белка вскочила, кипя от негодования – и два взгляда случайно встретились. Пылающий гневом, замешанным на страхе – и жалкий, бегающий, затравленный.

Абсолютно безумный.

– Да вы все тут с ума посходили! – выкрикнула она, чувствуя себя героем дурного сна, нелепого до жути, и прежде, чем граф успел среагировать, метнулась к двери – в руки волкам.

– Пустите меня! Пустите! Пустите! – она вырывалась, рычала, пиналась и даже пробовала укусить, но кто-то из гвардейцев заломил ей руку за спину, и Белка согнулась от боли, упала на колени, всхлипывая от страха, унижения и бессильной злости.

По голому каменному полу застучали подковки сапог графа – неспешно, мерно, будто на прогулке. Шаги остановились перед пленницей. Сильные пальцы взяли ее за подбородок и осторожно подняли опущенную голову.

– Ты сама не понимаешь своего счастья, глупая девочка, – тихо проговорил хозяин замка, не сводя с нее немигающего синего взора. – Ты станешь виконтессой са Флуэр. Для простолюдинки, предел мечтаний которой – союз с десятым сыном какого-нибудь безземельного рыцаря, это прыжок в небо.

– Да лучше я прыгну с крыши! – яростно прошипела Эмирабель.

– Такая возможность тебе представится не скоро, – холодно проговорил граф.

– Если я пропаду, меня будут искать!..

– Не будут, – тонкие губы Мугура искривила улыбка. – Я позабочусь об этом.

– …А когда найдут, ты пожале…

Пощечина – быстрая, жалящая – не дали Белке договорить.

– Не «ты», а «вы», – синие глаза хозяина замка сверкнули сталью. – А еще тебе мой первый совет, как будущего свёкра. Никогда не разбрасывайся угрозами, которые не можешь привести в исполнение.

– Приводить в исполнение их буду не я!

– Приводить в исполнение их не будет никто, – усмехаясь, граф повернулся и направился к столу, на котором, как с удивлением заметила Эмирабель, успели появиться бумага и чернила. – Потому что ты сейчас сядешь и напишешь то, что я тебе продиктую.

– Да скорее я… – яростно выдохнула она – и услышала за спиной шум, будто несколько человек волокли что-то тяжелое. Чувствуя, как страх заново взорвался в груди холодной волной, она оглянулась – и увидела двух волков, тащивших под руки связанного Лунгу. Во рту у него был кляп, лицо и волосы в крови, а глаза закрыты. Один из волков держал у его горла длинный кинжал. И хоть на лице гвардейца беглой тенью мелькнула и пропала жалость, рука его не дрогнула ни на миг.

– Сопротивлялся, пытался сбежать, – коротко доложил он хозяину.

Граф равнодушно кивнул и снова обратил на пленницу пронизывающий взгляд.

– Есть много способов убедить человека совершить что-либо, и все они мне довольно несимпатичны. Но если ты откажешься, у меня не будет выбора. Я всегда делаю то, что должно быть сделано.

– Я… ты… вы… вы… – глаза Белки распахнулись, заметались панически от старика к са Флуэру и обратно. – Он живой?! Я…

– Ты сейчас напишешь письмо своим попутчикам, – договорил за нее Мугур. – Ты это хотела сказать? И да. Он живой. Но сколь долго он пробудет среди нас – зависит от твоего поведения. И еще подумай над тем, что есть участи гораздо хуже, чем женитьба на моем сыне-идиоте. А продолжаться они могут гора-а-а-аздо дольше. Ты мне веришь?

Ледяной взгляд Мугура встретился с ее – и она поверила. Мгновенно и без сомнений.

– Хоро…шо… Я… я… напишу… – прошевелила девочка непослушными губами, чувствуя, что пол уходит у нее из-под ног, перед глазами всё плывет, в ушах звенит, а голова кружится пустотой и холодом отчаяния. – Но они захотят меня видеть…

– Они тебя увидят, – усмехнулся Мугур. – У меня есть очень похожая на тебя служанка, хотя среди ночи с расстояния почти в сотню клозов одну юбку и так не отличить от другой. Правда, придется их для этого разбудить… Ну да что-нибудь придумаю. Еще вопросы есть?

Белка обреченно повела головой.

– Нет. Но как только меня отпустят… я убью себя… и его.

– Его и себя, ты хотела сказать? – уточнил граф и пренебрежительно хмыкнул: – Это тебе сейчас так кажется. Но до свадьбы у тебя будет время передумать.

– Свадьбы?.. свадьбы?.. – только сейчас это слово дошло до сознания Эмирабель, и в душе ее вспыхнула надежда. – Но Дети Радетеля не будут сочетать, если я…

– У нас нет Детей Радетеля. Все обряды в замке и на сотню дистантов вокруг, как граф, совершаю я. И советую тебе свыкнуться с новым положением. Волки не выпускают того, что попало им в зубы, – са Флуэр надменно кивнул на герб между окнами: на геральдическом щите изгибался, как запятая, ветер, каким обычно его изображали художники и картографы – но с головой и передними лапами волка. – Добро пожаловать в новую семью, доамна Эмирабель.

* * *

Белка открыла глаза, но ничего не изменилось: непроглядный мрак как окружал ее в мире забытья, так остался и после пробуждения. «Ослепла!» – руки девочки метнулись к глазам, принялись тереть их изо всех сил, но не было ни боли, ни света. Боль появилась чуть позже, а вместе с ней, как бочка ледяной воды на голову, обрушились воспоминания. Визит графа с сыном, избитый Лунга, записка под диктовку – и попытка побега, когда ее, присмиревшую и покорную с виду, вывели в коридор. Она успела закричать и пробежать несколько шагов, прежде чем кто-то из волков догнал ее и схватил. Она вывернулась, не переставая кричать, граф попытался закрыть ей рот, она укусила его за руку, он ее отшвырнул… и она покатилась с лестницы – прямо во тьму.

Тьма.

З

а

́мок.

Какой-нибудь подвал или погреб…

Для погребения.

Белка поежилась, впервые ощущая, как подземные холод и сырость, точно очнувшиеся при ее пробуждении, стали выползать из камней и просачиваться под одежду.

Внезапно она увидела себя куклой, марионеткой на ниточках-лучиках, которые давали ей силу и желание жить, разгоняя тьму, пришедшую после смерти отца и деда. Ниточка-Лунга, ниточка-Фалько, ниточка-Найз, ниточка-Рэйтада, ниточка-алхимия, совсем тонкая, непривычная еще ниточка-магия… и вдруг мелькнуло полотно косы. Вжик! Вжик! Вжик!.. – и обрубленные нити гасли одна за другой, лишая куклу движения – и жизни. Кончилось всё. Караван ушел. Фалько с Найзом тоже. Они видели, как она уехала. И записку прочли… А это значило, что теперь никто не знал, где она, и могла она жить пленницей сумасшедших са Флуэров до старости, или умереть через час – и никто не вспомнит, никто не спохватится… Оставался один Лунга, ее милый старый ворчун, мудрый и заботливый, светлый и теплый, как еще один дед, каковым она его всегда и считала. Последняя ниточка. Последний луч… Где он сейчас? Что с ним?

Перед мысленным взором Эмирабель в багряном мареве вспыхнуло воспоминание: разбитое лицо, кровь, ссадины, голова, упавшая на грудь, закрытые глаза, обвисшее тело… Сердце ее сжалось от боли, и тут же нечто маленькое в глубине души подняло голову и тихо шепнуло: «Плакать?» Но Белка гневно погнала его – и оно пропало.

Она провела руками вокруг себя: под ней лежала шкура с густым жестким мехом, облысевшим местами. Мысль о том, сколько человек лежало – и может, умирало – на этой шкуре до нее вызвала приступ тошноты. Движимая желанием как можно скорее убраться с нее, Белка отправилась на разведку. Стиснув зубы и кряхтя, она поднялась на ноги, вытянула руки и сделала осторожный шаг вперед. И еще. И еще…

Шкура кончилась быстро, и начались крупные гладкие камни. Чувствуя, как каждое движение отзывается болью в боку, голове, колене и правом плече, она медленно двигалась вперед.

Через двенадцать шагов Белка нащупала стену. Скользя по ней руками, пленница свернула налево, дохромала до угла – еще двадцать четыре шажка, повернула – двадцать один шаг, снова повернула…

У дальней стены она едва не упала в неглубокий желоб, по которому, пересекая ее камеру, бежал ручеек. Наткнувшись на желоб во второй раз – там, где ручей вытекал – она опустилась на колени и брезгливо понюхала его, но ни люди, ни животные не оставили в нем запаха. Тогда девочка стала набирать воду в пригоршни и умываться, осторожно касаясь синяков и ссадин на распухшем лице, а после – пить. Ледяная вода ломила зубы, вымораживала горло, вымывала остатки тепла из продрогшего тела и пробуждала голод. В последний раз она ела и пила… когда? Сегодня? Вчера? Позавчера? Сколько времени она пролежала без сознания? И никто не позаботился принести еду…

А может, никто и не позаботится. Кто знает, что в этом замке случается с гостями, прогневившими графа или его полоумного сына? И вполне могло статься, что сегодня – или вчера – она на самом деле ела в

последний

раз. Ведь никаких тарелок или других признаков съестного она пока не обнаружила.

В груди девочки шевельнулся предательский холодок страха. «Плакать?» – робко вопросило маленькое нечто, но Эмирабель яростно прошипела: «Не дождутся!» – и оно снова растаяло.

Надеясь успокоить страдальчески нывший желудок, пленница сделала еще несколько глотков и решительно поднялась. Надо было идти дальше. Осмотр – или ощупывание? – ее места заключения еще не было завершено.

До следующего угла оказалось тридцать три шажка, последние двенадцать из которых прошли по шкуре. Потом поворот, еще девять шагов… дверь, шириной в три шага…

Чувствуя в глубине души, что ответа не будет, она всё же ударила кулаками в доски, даже не дрогнувшие под ее напором:

– Выпустите меня! Эй, кто там! Позовите графа Мугура! Позовите караванщика Виклеана! Позовите хоть кого-нибудь!

Но даже для ее слуха слова прозвучали тускло, точно тьма растворяла их силу, едва они срывались с губ. Ни эха, ни отзвука…

«Как в могиле», – всплыло некстати сравнение.

Или кстати?..

Она навалилась спиною на дверь и исступленно затарабанила пяткой, выкрикивая: «Позовите графа Мугура!!! Выпустите меня отсюда!!! Я требую!!! Немедленно!!!» – ни на что ни рассчитывая, просто, чтобы слышать голос и звуки, хоть какие-то, кроме своего дыхания и шарканья подошв о пол. Но стоило ей замолчать, как в ту же секунду в подвал возвращалась холодная черная тишь, сжимавшая душу безысходностью.

Эмирабель приложила ухо к двери, тщась различить хоть что-нибудь – но снаружи не доносилось ни единого звука, будто не было никакого «снаружи», растворилось во мраке, а остался во всем мире лишь этот подвал, ручей, шкура – и липкий, пробиравший до костей холод, лишавший желания двигаться. Сесть, прислониться к стене, и застыть, не спеша пропадая во тьме, как всё вокруг… Но надо было идти дальше. Оставалось сделать девять шагов до последнего угла и еще девять влево, до того места, где она впервые коснулась стены – и круг будет замкнут.

Понимая, что в оставшихся клозах нет ничего, что могло принести ей спасение, она всё же тронулась вперед – и упала, споткнувшись обо что-то тяжелое и мягкое. Сердце ее подпрыгнуло и застряло в горле: человек!!!..

Забыв про разбитые колени и локти, она бросилась к находке, дрожа от страха и вспыхнувшей надежды, и принялась лихорадочно ощупывать всё, что попадало под руки. Колени, куртка, грудь, плечи, лицо… щетина на щеках… морщины… закрытые глаза…

Сердце ее бешено колотилось, предчувствие кричало что-то ужасное, а руки металась от запястий человека к груди, от груди к шее, от шеи – ко лбу… Неподвижным и почти теплым.

Почти.

Пальцы ее нечаянно дотронулись до виска, попали во что-то густое и липкое, метнулись выше, запутались в волосах человека – длинных, редких, слипшихся… Делавших при жизни его голову похожей на одуванчик.

Понимая, что слишком поздно, что из мертвых воскресить не может даже магия, тем более такая несовершенная, как ее, девочка упала на грудь Лунги, прижала ладони к его вискам, потянулась всем своим существом в поисках искры жизни, за которую можно было бы ухватиться и раздуть в новое пламя… но тщетно. Там, где должна была тлеть эта искра, ее встретила лишь холодная тьма, заполнявшая бездонное и бесконечное Ничто.

Не желая сдаваться, она кинулась в эту тьму, глубже, погружаясь без страха, давно задавленного отчаянием. Но чем дальше она тянулась, тем плотнее становилась тьма – как густая патока… потом как застывающий раствор каменщика… затем как смола… «Дальше, дальше, он там!..» – кричала ее душа. Белка, собрав все силы, набросилась на неподатливый сгусток мрака – и вдруг почувствовала, что тот движется ей навстречу, обтекает, смыкается за спиной… Еще секунда-другая – и вернуться будет невозможно, как и идти вперед. И тут же усталость и безнадежность предательски-нежно охватили ее, исподволь туманя рассудок.

Последний лучик погас…. Темно… пусто… холодно… К чему теперь жить? Остаться здесь… успокоиться… нет смысла… ни в чем… Прости, Лунга… прости меня, миленький… если сможешь… ты так долго заботился обо мне… а я не смогла тебя выручить единственный раз, когда было нужно… Если бы я очнулась чуть раньше… если бы я пошла в другую сторону… пока ты был еще жив… я бы смогла… я бы обязательно смогла… я знаю… Я должна была быть с тобой рядом… но не пришла… Я виновата… и не будет мне прощения… не от людей… от себя… Если бы всё было не так, как было… глупо… напрасно… Если бы… если бы я… Прости, Радетель… я не хотела… но так получилось… я виновата… и я должна умереть за это… как ты… Пусть придут и обнаружат мое тело рядом с твоим… подавитесь, са Флуэры… получите, что хотели… порадуйтесь…

Порадоваться?!

Им?!

Ну, уж нет!

Палкой им в глаз и локтем в глотку!!!

Яростная вспышка гнева вышвырнула ее из обволакивавшего забытья – и из Ничто.

Не будет вам радости! Никогда! Клянусь Пресвятым Радетелем и всем горним воинством его! Подавитесь, са Флуэры, и мной, и Лунгой! Пожалеете тысячу раз! Ненавижу, ненавижу, ненавижу вас всех, и проклинаю! Жизнью моей, смертью моей, кровью моей, болью моей – проклинаю вас, проклинаю, проклинаю!!! Не будет вам жизни! И смерти моей не дождетесь, как дождались его! Не будет мне ни мира, ни покоя, пока вы не сдохнете все до единого! Все, все, все!!!..

Странное эхо зародилось глубоко под землей и покатилось к поверхности, проникая в стены, перекрытия, переходы – до самых крыш, и древние камни содрогнулись от ужаса. Но девочка, ничего не слыша, не видя и не понимая, тихо всхлипывала на неподвижной груди старика, заменившего ей семью.

Ах, если бы я пошла в другую сторону… Может, он был бы жив. Какая польза от магии, если ослепший случай толкает тебя не туда? Несколько десятков шагов – и ты уже не можешь спасти того, кто тебе дорог. Ну почему?! Почему так бывает?! Святой Радетель, премудрый и всеведущий, ну почему?!.. Почему умирают Лунги – и почему живут са Флуэры?! Для чего, Радетель, скажи?!.. Ведь он – это всё, что у меня оставалось в жизни… последняя ниточка… последний лучик…

И тут исподволь, будто сидели в засаде, поджидая своего часа, из холодного мрака выползли одиночество и тоскливая обреченность, ледяным копьем пронзая душу, вымораживая надежду, волю и веру в себя.

«Плакать?» – печально шепнуло тихое нечто, и на этот раз Белка села на корточки, прижалась спиною к стене, приложила ладони к лицу и заплакала. Ее слезы смешивались с кровью старика, оставшейся на пальцах, и капали на пол невидимыми во мраке рубинами. И там, где они падали, поднимался и тут же впитывался в камни черно-алый дым.

* * *

Долго ли она проплакала, Эмирабель не помнила: милосердное забытье приняло ее в свои объятья, укрывая туманным покрывалом сна от горя и одиночества. Что ей снилось, запамятовала тоже, но очнулась она от щемящего чувства непоправимого, будто случилось что-то тревожное и важное, а она даже не поняла, что и где.

Девочка подняла голову с колен – она уснула в той же позе, что плакала, открыла глаза, увидела тьму – и моментально вспомнила всё. Похищение, обман, заточение, Лунгу…

Воспоминание о нем заново пронзило сердце бессильной ненавистью и болью так, что она застонала и опять уткнулась в ладони. Во рту было горько, в душе – пусто и страшно.

– Долдык и все его мурги живыми вас жри, са Флуэры… – прошептала она распухшими за ночь разбитыми губами, и тут же почувствовала во рту привкус крови. От совпадения ее передернуло, но угрюмая решимость отомстить быстро воспрянула вновь. Пока она жива, не будет им ни покоя, ни мира!

Но для этого она должна жить.

Неожиданно перед ее внутренним взором появилась знакомая кукла-марионетка с обрезанными нитями. Но, к изумлению девочки, она больше не лежала беспомощно во тьме, а приподнялась на локте. К голове ее тянулась новая ниточка-луч, целая и прочная, точно такая же, какими были погашенные – кроме цвета. Тяжелый, черно-алый, он придавал лучу сходство с копьем, и Белка испугалась бы – если бы кукла не улыбалась. От этой улыбки девочку кинуло в дрожь, сердце ее пропустило такт, заставляя моргнуть – и виденье пропало.

Не понимая пригрезившегося, хоть и чувствуя после него на душе мутную тень, Эмирабель помотала головой и со стоном вытянула руки и ноги, занемевшие и закоченевшие на каменном ложе. Болел бок, ныло плечо и колено, от неосмотрительного движения болью взорвался затылок, а когда еще и желудок напомнил о том, что последняя трапеза случилась слишком давно, Белка искренне пожалела, что проснулась. «Кто спит, тот обедает», – читала она в детстве, не полагая, что этот забавный совет когда-либо ей пригодится. «А еще кто спит, то не думает. И не тратит силы», – прошептала она и неожиданно для себя добавила: – «И не боится».

Но спать ей больше не хотелось, и она решила забыть про голод и раны и заново исследовать камеру. Может, что-то, пропущенное в первый раз, даст ей оружие или огонь?

Белка уперлась в пол здоровой рукой, чтобы встать – и ощутила у кончиков пальцев непонятное нечто. Она замерла, но предмет был неподвижен. Она ощупала его настороженно: что-то округлое, ребристое, чуть дрябловатое. Больше всего оно походило на…

Обхватив находку двумя руками, Эмирабель поднесла ее к лицу – и тут же в нос ей ударил сумасшедший аромат хлеба и колбасы. Развернув задрожавшими вмиг пальцами капустный лист, девочка с жадностью набросилась на еду, стараясь не уронить ни крошки. Мягкий хлеб и кусок чесночной копченой ушли за минуту – а за ними, после недолгого раздумья, и капуста. И только убедившись, что от неожиданного угощения не осталось ни следа, она поняла, что это значило. Кто-то приходил в камеру, пока она спала.

Конечно, вполне могло быть, что еда здесь лежала с того момента, как ее заточили сюда, но тогда бы хлеб зачерствел, хотя бы сверху. И если граф хотел, чтобы она поела, для чего класть обед непонятно куда, где она могла вообще никогда его не найти?

Мысль о том, что враги видели ее спящей сидя и со следами слез бросила девочку в жар стыда и гнева, но тут же другая мысль заставила сердце горестно сжаться.

Она забрали Лунгу!

Скрипя зубами от боли во всем теле сразу, Белка вскочила, будто скорость могла что-то изменить, коснулась стены, сделала два торопливых шага к тому месту, где лежал старик… и едва не упала, запнувшись о тело. Лунга был там, где она его оставила! Но это значило… это значило…

Что именно это значило, девочка так и не смогла придумать – ни сейчас, ни несколько часов спустя, когда она, несколько раз обойдя свою тюрьму по периметру и исползав весь пол клоз за клозом, опустилась на шкуру. Отчаянно жалея, что у нее нет ничего тяжелого, чем можно было бы простукать стены, она ощупала каждый шов между камнями на высоте своего роста, каждый камень в полу – но никаких следов потайного хода не обнаружила. Значит, человек, принесший ей продукты, прошел через дверь. Но кто это мог быть? Люди графа? Но отчего они не взяли Лунгу? Кто-то тайком? Но кто? У нее в замке не было ни друзей, ни сочувствующих, ни просто знакомых. Ни одна живая душа не рискнула бы навлечь на себя гнев са Флуэров, принося еду жертве, обреченной хозяевами на голодную смерть.

И холодную.

Неподвижно сидя на месте, она быстро ощутила промозглый холод подземелья и обняла себя руками за плечи, дрожа и пристукивая зубами. Снова захотелось есть. Глаза закрывались – то ли от усталости, то ли от головной боли, и исподволь желание завернуться в шкуру, согреться и уснуть заглушило даже спазмы опустевшего желудка. И тогда Белка ухватила шкуру, перетащила на другой конец камеры, легла рядом со стариком и положила руку на его холодные пальцы. Если кто-то снова придет, пока она спит, и захочет его унести, они не смогут этого сделать без ее ведома.

Когда она проснулась – как всегда, не имея ни малейшего представления о прошедшем времени, касаясь ее щеки лежал новый капустный сверток. Потянув носом, она сразу поняла, что разбудил ее восхитительный запах – теплого хлеба и чесночной колбасы. Она села, кряхтя и постанывая (боль проснулась одновременно с ней) и поднесла угощение к лицу. Не спеша приступить к трапезе, девочка несколько раз просто вдохнула и выдохнула, наслаждаясь неземным ароматом, но больше – робким, но теплым сознанием того, что в замке есть человек, который о ней заботится.

Спохватившись, Эмирабель обругала себя эгоисткой, протянула руку, убеждаясь, что Лунга на месте, и только тогда, чувствуя себя странно виноватой перед ним за то, что не делится, принялась за еду.

Покончив с трапезой, она завернулась поплотнее в жесткую лысую шкуру, откинулась на стену и задумалась.

Она никогда не спала крепко, но теперь уже два раза подряд дверь открывалась и закрывалась, и человек с фонарем ходил по камере – а она не слышала ни единого звука, не видела даже слабого отблеска света. Может, удар головой при падении был сильнее, чем ей показалось? Или кто-то пробирался босиком и на цыпочках, едва приоткрывая дверь и пригасив светильник? Но снова вставал вопрос – кто.

Белка принялась перебирать в уме виденных в замке людей. Их было много, но до сих пор они сливались в сплошную безликую череду незнакомцев, о большинстве которых она могла лишь сказать, что у них было две руки, две ноги и голова. Слуги, конюхи, кухари, стражники, волки… Кого из них волновало, выживет она или умрет от голода? Никого. Всем было безразлично, и уж тем более негодяям, убившим Лунгу! Но они за это еще поплатятся!

Разъяренная, Белка вскочила, как в лихорадке, и вновь принялась исследовать камеру, нол за нолом, ощупывая, надавливая, ребром монетки проверяя на прочность раствор между камнями, и даже обнюхивая швы – не донесет ли сквозняк через невидимые щели запахи замка… но тщетно. Подземелье не желало отдавать свои секреты – если они у него были.

Когда второй круг по периметру привел ее в дальний конец камеры, снаружи донеслись шаги – глухие, еле слышные из-за толстой, плотно подогнанной двери, и загрохотал засов. Белка застыла, не зная, радоваться ей или пугаться, инстинктивно прижалась к стене… Дверь распахнулась, и по глазам резанул тусклый свет фонаря, показавшийся ей ослепительным. Девочка зажмурилась, вскинула руку к лицу, но тут же выглянула из-под локтя, сжимая кулаки, готовая драться, кусаться, царапаться… Но внимание гостей занимала сейчас не она. Двое, гвардейцы, склонились над Лунгой, а третий – простой стражник – присел перед ним на корточки.

Вердикт его был еще короче осмотра:

– Покойник. Радетель прибрал старикана, облака ему под ноги, – стражник стянул с головы шлем.

– Радетель или Долдык – без тебя разберутся, – раздраженно бросил один из волков и пробормотал, глядя на товарища: – Палкой в глаз… Перестарались мы… Нехорошо. Сидел бы дома, старый пенёк, так нет… Ну что, забирать его, что ли?

– Ну не тут же оставлять, – пожал плечами второй.

– Ладно. За стеной места всем хватит.

– Уноси, – кивнул стражнику первый и подошел к Белке.

– Доамна Эмирабель, – теребя длинные черные усы, волк с жалостью оглядел ее синяки и ссадины, грязное мятое платье, спутанные волосы, и достал из кармана куртки четверть каравая, – его сиятельство велели передать тебе вот это. Растяни на сколько сможешь.

– Когда меня выпустят? – голос вырвался тихим хрипом, и Белка сама испугалась его.

– Когда его сиятельство вернутся с охоты, они собирались навестить тебя и поговорить еще раз, – ответил гвардеец и, помолчав пару секунд, добавил: – Мой тебе совет, доамна Эмирабель. Не делай глупостей, если не хочешь остаться тут навсегда. У его сиятельства честные намерения в отношении тебя, но непокорных он ломает.

Он вложил ей в руку хлеб и, не оглядываясь, вышел в коридор. Вслед удалился второй, не забыв прихватить фонарь. Дверь захлопнулась за ним с тяжелым грохотом могильной плиты, и тут же снаружи загремел засов, возвращаясь в скобы.

Засов!..

В душе девочки вихрем поднялось смятенье. Не слышать, как достается и опускается засов, мог только глухой! Даже спящего как угодно крепко его стук и скрежет в тесных скобах мог разбудить в пару секунд! Но это значит… Это значит…

Значит ли это, что где-то действительно есть потайной ход?!

Засунув краюху за пазуху, Белка решительно выудила из кармана монету и снова двинулась на поиски. Если здесь есть тайный коридор, она должна его найти обязательно!

* * *

Был ли это двадцатый или тридцатый обход ее небольшого узилища, Эмирабель сказать затруднялась, но ей начинало казаться, что она выучила расположение всех швов между камнями, все неровности раствора, все щербины и трещинки на полу. Обходе на третьем за этот раз ей пришла в голову мысль об отверстии в потолке, по которому неизвестный друг мог спускаться сам или спускать еду, и она принялась подбрасывать монету, с замиранием сердца ожидая, что та не встретит преграды, но каждый раз серебряный тигр с нежным звоном находил потолок. Мысль о том, что ее единственный исследовательский инструмент упадет в воду и его унесет за пределы камеры, заставлял Белку бросаться на звук катившейся по полу монеты, не считаясь с темнотой и распухшим коленом.

В конце концов, утомленная бесплодными попытками, она опустилась на шкуру и отломила маленький кусочек черствого хлеба. Она жевала его долго и тщательно, чтобы обмануть желудок – но впустую: голод, растревоженный крошечной порцией, просто так сдаваться не желал. С трудом поборов искушение отломить еще немножко – «Растяни на сколько сможешь» – Белка запила водой скудную трапезу и улеглась, завернувшись в шкуру. Голодной, замерзшей, уставшей, ей казалось, что стоит прилечь в тепле, и она моментально уснет – но сон отчего-то не шел. В полудреме лежала она с закрытыми глазами. Мысли о неизвестном друге, подземных ходах и еде мешались с тихой ненавистью к са Флуэрам, тоской по Лунге, отцу и деду, по Найзу и Фалько, которых больше никогда не увидит, и медленно тонули в омуте безнадежности. Ах, если бы тайный ход нашелся сейчас! Ведь скоро вернется Мугур, и тогда…

Что будет тогда, додумать она не успела. Лицо ее тронул ветерок – не сквозняк, нет, а точно кто-то прошел рядом – и тут же слуха коснулись легчайшие шаги.

«Кто здесь?!» – хотела выкрикнуть Белка, но в горле всё пересохло от волнения. Каким-то неведомым чувством она ощутила, что к лицу ее протягивается рука – и что-то кладет на пол. В ноздри мгновенно ворвался запах теплого хлеба и колбасы.

– Кто?!.. – прохрипела она и закашлялась – и человек в темноте застыл.

– Кто ты? – она попыталась подняться, но настойчивый шепот заставил ее замереть:

– Стой! Не вставай!

– Не буду, не буду! – торопливо забормотала она, так же тихо, как ее визитер. – Только не уходи! Пожалуйста! Не надо!

– Отчего? – удивился гость.

– Я… мне… – Эмирабель запнулась в поисках слов, сказавших бы незнакомцу о том, как ей страшно, не говоря – но не нашла таких и сдалась. – Я… боюсь.

– Кого?

– Са Флуэров, – проговорила она, и стоило этому имени коснуться губ, как черно-алое пламя ненависти вспыхнуло в душе с новой силой, выплескиваясь и впиваясь в камни подвала. – Но еще больше я их ненавижу!

Человек помолчал и едва слышно выдохнул:

– Ты их убьешь.

– Если бы я только смогла!!!..

– Ты сможешь, – долетел до ее слуха удалявшийся шепот.

– Погоди! Постой! – кривясь от боли в измученном теле, Белка принялась выпутываться из шкуры. – Скажи, как тебя зовут!

– Тень…

Когда Белка добралась до дальнего конца камеры, откуда слышала голос в последний раз, там уже никого не было. Она кинулась обследовать пол и стены, выстукивая сначала монетой, потом каблуком башмака, потом просто молотя их кулаками – от досады, отчаяния и бессилия… но напрасно. Камни оставались неподвижными, а голову не покидала мысль, что неизвестный ей всего лишь приснился. И она сдалась бы и согласилась с ней – если бы не еле уловимый аромат свежеиспеченного хлеба.