Текст книги "Развод: Новая жизнь в 50! (СИ)"

Автор книги: Сур Шамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 25

Совет незнакомца был таким коротким, что вряд ли можно было бы ожидать, что он повлияет на что-то важное. Всего несколько слов, написанных на обрывке бумаги, выглядели настолько простыми, что даже не сразу осознаёшь их силу. На маленьком листке из старого блокнота было записано всего одно предложение:«Искусство – это не только творчество. Это способ найти себя.»И вот эти несколько строк, как будто случайно забытые мудростью веков, словно мгновенно влетели в голову, озарив её ярким светом.

Кажется, что мир вокруг замер на мгновение. В глазах мелькнула какая-то вспышка, а внутри стало тепло. Как будто вдруг понял что-то важное, но сам ещё не успел осознать, что это за откровение.

"Искусство... способ найти себя..." – эта мысль стала катализатором. Всё как-то сразу стало на свои места, будто пазл собрался в одно мгновение. Все эти годы, все переживания, все поиски и неудачи – вдруг приобрели смысл.

Может быть, всё не так сложно? Может быть, действительно, нужно просто идти вперёд, и всё, что тебе нужно, ты найдёшь на пути?

*****

Возвращение домой после долгого путешествия стало настоящим поворотным моментом. Как будто само время подстроилось так, что каждый шаг, каждое мгновение, проведённое в пути – от Рима до Барселоны – в итоге привели к осознанию, что вот оно, время для чего-то нового, важного, что давно ждало своего часа. Похоже, именно этот путь стал тем самым сигналом, который долго витал где-то в голове, но наконец пришёл в явном виде.

Галерея для начинающих художников – идея, которая когда-то только тихо звенела в самых тёмных уголках сознания, теперь вдруг стала звучать громче и ярче. Она появилась в голове как настоящая цель, как что-то очевидное и правильное. И вот, наконец, нашлось помещение – маленькое, но с огромным потенциалом. Оно расположилось прямо в центре города, а его высокие потолки и большие окна – с видом на шумные улицы и узкие улочки – казались чем-то сказочным. Внутреннее ощущение, которое оно дарило, было каким-то... волшебным, и это ощущение сразу захватило.

Но вот с арендой возникли трудности. Всё не так просто, как казалось. Бюрократия, переговоры, нескончаемые списки требований – казалось, что город будто сопротивляется этой идее. Но внутри что-то не угасало. Как будто какой-то внутренний голос шептал: «Не останавливайся. Это того стоит. Всё наладится». И, несмотря на все препятствия, решимость только крепла.

Ремонт – это что-то! Если бы я знала, как будет сложно, может, сто раз подумала бы, прежде чем взяться за это. Подрядчики всё время опаздывали, вместо того чтобы работать, они говорили «завтра», а по факту «завтра» затягивалось на неделю. Материалы тоже не прибывали вовремя, хотя по идее всё должно было быть давно готово. И как будто этого было мало – приходилось переделывать работы, которые казались уже завершёнными.

Порой было настолько тяжело, что хотелось всё бросить, встать и просто уехать куда-то подальше, забыть об этом и начать всё с чистого листа. Но тогда в голову лезли воспоминания о том незнакомце, которого встретила в соборе. Его слова как будто не отпускали, они возвращались ко мне каждый раз, когда я начинала терять надежду. А ещё рассказы людей, которых встретила по пути – они как будто давали силы продолжать. Ты веришь в их опыт и в то, что они тоже прошли через что-то подобное.

Каждый новый день – это как новый этап, в котором ты уже не просто ремонтируешь что-то, а как будто строишь для кого-то важное, нужное. Вот ты выбираешь цвет для стен, и вдруг осознаёшь, что это не просто штукатурка и краска, а создание настоящего пространства, в котором люди смогут раскрыть свои таланты. И это так сильно! Когда наконец стены приняли нужный оттенок, который так долго искала, а пол покрыли светлыми досками, словно выложили дорожку, ведущую к новым возможностям, я почувствовала гордость. Да, это было тяжело. Да, хотелось уже всё бросить, но вот теперь, когда пространство заиграло, когда оно начало оживать, я поняла – всё это того стоило.

Картины стали поступать буквально одна за другой. Молодые художники, узнав о проекте, с энтузиазмом присылали свои работы. Некоторые из них были совсем юными, с дерзким подходом к живописи, другие – более опытными, с глубокими размышлениями о том, что же такое искусство. Стиль был настолько разнообразным, что глаза разбегались: от абстракции, которая оставляла после себя чувство легкого замешательства, до реализма, в котором каждое лицо, каждая тень казались такими живыми, что хотелось протянуть руку и коснуться их. Но во всех этих картинах, в каждой, без исключения, ощущалась душа художника – его боль, его мечты, его взгляд на мир. Это было то, что делало каждую картину уникальной и особенной.

Процесс расставления картин оказался намного более трудным и времязатратным, чем планировалось. Каждую картину нужно было разместить так, чтобы она не просто стояла на стене, а словно говорила с каждым, кто в неё посмотрит. Чтобы зритель почувствовал, что это не просто холст с красками, а целая история, переданная в изображении. Иногда приходилось долго стоять и раздумывать, где будет наилучшее место, чтобы картинка как будто "заговорила" со всеми остальными. Это требовало терпения, внимания к деталям и того самого волшебства, которое превращает хороший проект в нечто действительно незабываемое.

Наконец, после нескольких дней работы, все картины были на своих местах. Зал наполнился атмосферой, в которой, казалось, каждое произведение излучало свою собственную энергию. Понимание того, что всё готово, принесло облегчение, но всё равно оставался последний, самый важный момент: проверить, все ли картины на месте. Понемногу начали обходить зал, внимательнейшим образом осматривая каждую стену, каждый уголок, чтобы удостовериться, что всё сделано так, как задумано.

Но когда подошла к одной из стен, сердце словно застыло. На том месте, где должна была висеть моя собственная картина, было пусто. Это был как холодный удар. Сначала не могла поверить: может, я что-то перепутала? Нет, картина действительно исчезла. Это была моя работа – картина, написанная вдохновением от того необыкновенного заката над Тибром. Я помнила этот момент, как вчера: солнце опускалось за горизонт, а небо было таким глубоким, почти волшебным, что краски сами собой лились на холст. Как могла она исчезнуть?

– Кто мог её взять? – мысли роились в голове, не давая покоя.

Глава 26

Пустая стена будто вопила о потере. Казалось, ещё немного – и эхом разнесётся по всей галерее, разрывая тишину. В горле пересохло. Сердце билось так, что, казалось, вот-вот пробьёт рёбра и выскочит наружу.

Может, картину просто убрали? Переставили в другой зал? Или отправили в реставрацию? Нет, всё не так. Всё хуже. Проверка только подтвердила страшное – её действительно не было. Пропала.

Мысли прыгали, сталкивались друг с другом, мешались со страхом и злостью. Как это вообще могло случиться? Кто-то проник в галерею и вынес картину, не оставив ни следа? Или след всё-таки есть?

Камеры. Срочно проверить камеры.

Изображение на экране было неидеальным, но достаточным, чтобы разглядеть фигуру. Молодой человек. Знакомый. Он стоял перед стеной, долго, задумчиво, словно прощался. А потом – плавное движение, осторожное, почти бережное. Снял картину с креплений и, не спеша, ушёл.

Грудь сдавило тревогой. Узнаваемый силуэт заставил ладони вспотеть. Этот парень… Он бывал здесь раньше. Часто. Иногда просто бродил между экспонатами, иногда пристально изучал картины, словно пытался понять что-то, что скрыто от других. Иногда задавал вопросы – про технику, про вдохновение, про историю работ.

Казался обычным любителем искусства. Спокойным. Вежливым.

Но теперь всё было иначе.

Решила найти его. Не могла оставить это просто так.

Проверила по записям видеокамер, просмотрела всё до последней мелочи. И вдруг – заметила, что он оставил записку. Лежала на столе в офисе, аккуратно сложенная, будто ждала, когда её наконец обнаружат. Сердце тревожно сжалось. Осторожно развернула листок, пробежала глазами по строчкам.

*"Простите за то, что взял картину. Она напомнила мне о моей матери. Она любила такие закаты. Я не хотел ничего плохого."*

Остановилась. Вчиталась снова. Слова были простыми, но в них было что-то… задевающее. Искренность? Вина? Или всё вместе?

– Почему ты просто взял её? – спросила у пустоты, будто он мог меня услышать.

Чувства смешались. С одной стороны, злость – так нельзя, это же чужое! А с другой… картина значила для него что-то большее. Может, даже гораздо больше, чем для нас.

Нужно было его найти. Посмотреть в глаза. Услышать голос. Понять, что за человек мог вот так взять чужую вещь и при этом оставить такие трогающие слова.

*****

Через несколько часов он наконец появился в галерее. Стоял у входа, переминаясь с ноги на ногу, словно не решаясь войти. Взгляд метался по фасаду здания, задерживался на вывеске, стеклянных дверях, но не находил в них спасения.

Подошла к нему, стараясь скрыть волнение. Сердце билось чуть быстрее, чем хотелось бы.

– Ты оставил записку?

Он кивнул. Глаза опустил, будто стыдился.

– Да... Я знаю, это было неправильно. – Голос был тихий, едва слышный. – Но я не мог уйти без этой картины. Она... она слишком много значит для меня.

Хотелось рассердиться, накричать, потребовать объяснений. Но что-то в его голосе и в этом потерянном взгляде не давало. Вместо злости появилось странное, тягучее сочувствие.

– Расскажи мне о своей матери.

Он замер. Будто этот вопрос застал врасплох. Потом глубоко вздохнул и заговорил, медленно, с паузами между словами, словно вспоминая каждую деталь заново.

– Мы часто ходили с ней смотреть закаты, когда я был ребёнком. – Голос дрогнул. – Она говорила, что они символизируют надежду. Что, даже когда день заканчивается, впереди всегда есть новый.

Замолчал, провёл рукой по волосам, словно пытался справиться с нахлынувшими чувствами.

– Когда я увидел вашу картину... – Он сглотнул, будто ком застрял в горле.

Эти слова пронзили насквозь. Всё вдруг обрело смысл. И всё равно внутри оставалась тревога.

– Почему ты не попросил разрешения?

Он сжал пальцы в кулак, опустил плечи.

– Боялся, что вы откажете. Или решите, что я сумасшедший.

Молчание повисло, плотное, напряжённое, почти осязаемое. Внутри всё протестовало – хотелось забрать картину прямо сейчас, не дать ей остаться у этого человека ни на секунду дольше. Но что-то, какое-то неясное чувство, нашёптывало: он не опасен.

Глубокий вдох, медленный выдох. Решение далось непросто.

– Ладно, – голос всё ещё твёрдый, но уже без прежнего гнева. – Оставь её пока у себя. Но на одном условии.

Он вскинул голову, будто не ожидал услышать эти слова. В глазах мелькнуло удивление, но тут же сменилось нетерпением.

– Любом, – ответил быстро, даже слишком быстро.

Пауза. Ещё один короткий вдох.

– Поможешь мне организовать выставку. Первую. Ты ведь разбираешься в искусстве, это чувствуется. Думаю, ты можешь быть полезен.

Он кивнул почти мгновенно, без раздумий. Слишком легко, слишком охотно.

– Конечно! Я сделаю всё, что потребуется.

Слова лились гладко, уверенно. Слишком уверенно. Ни капли сомнения, ни тени колебаний. В его взгляде было что-то странное. Пристальное, изучающее, чуть пугающее. Руки двигались спокойно, с отточенной точностью, будто он не только не боялся, но и точно знал, что делает.

И вот теперь всё внутри кричало: что-то здесь не так.

Но Артём оказался удивительно эффективным. Казалось, он точно знал, что и где должно стоять, чтобы пространство выглядело идеально. Его предложения были не просто уместными – в них чувствовалась какая-то внутренняя логика, почти математическая точность. Он умело подбирал место для каждой картины, так, что они словно сами вставали в нужную точку, создавая гармоничные композиции. При этом его идеи были свежими, не шаблонными. Как будто он видел выставку не просто глазами, а чем-то большим.

И это подкупало.

Помог не только с расстановкой, но и с контактами. Где-то достал номер человека, который мог заняться рекламой, подсказал, как лучше анонсировать событие. Действовал так, будто этот проект был не просто работой, а чем-то личным, важным.

Но вот что странно... Чем больше времени проводили вместе, тем сильнее внутри росло тревожное ощущение.

Он знал слишком много. Слишком хорошо ориентировался в деталях жизни. Как будто заранее изучил каждую её грань, словно готовился. Вроде бы ничего такого, но иногда его фразы заставляли напрячься.

Вот как тогда.

Обсуждали расположение одной из картин. Ничего особенного. Обычный рабочий момент. И вдруг он спросил:

– Вы часто думаете о нём? О вашем бывшем муже?

Сердце замерло на секунду. Неприятное, почти физическое ощущение. Словно в комнату внезапно впустили ледяной воздух.

Резкий ответ напрашивался сам собой, но что-то внутри сказало – не стоит. Сдержалась.

– Почему ты спрашиваешь?

А он улыбнулся. Спокойно, уверенно. Будто знал, что этот вопрос заденет.

– Просто догадываюсь, что такие вещи не забываются легко.

Сказал это так... просто. Без нажима. Но именно в этом спокойствии было что-то тревожное.

Его слова задели, словно он заглянул слишком глубоко, знал что-то, чего не должен был знать. От этой мысли пробежал холодок по спине. Чувство тревоги, липкое, как паутина, прилипло к мыслям. Было ясно одно – нужно копнуть глубже.

Несколько звонков, пара сообщений нужным людям, и правда выскользнула наружу, как рыба из мутной воды: Артём когда-то работал с Геннадием. Не просто знал его – они были в одной команде, занимались каким-то проектом несколько лет назад.

Внутри всё сжалось. Пазл сложился, и картина вдруг стала ясной: его навязчивый интерес, его осведомлённость о галерее, все эти «случайные» совпадения… Всё это было не просто так. Но зачем? Чего он добивается?

Оставалось только одно – поговорить с ним напрямую. Без намёков и недосказанностей.

Когда он вошёл в галерею, было видно, что напряжён. Глаза бегали, пальцы нервно сжимали край куртки.

– Зачем ты здесь, Артём?

Он будто споткнулся об этот вопрос. На секунду замер, моргнул.

– Я же говорил. Хочу помочь вам с выставкой.

– Ты знаешь Геннадия.

Его лицо дрогнуло. Лёгкая тень пробежала по глазам, и вдруг вся его уверенность рассыпалась, как песок сквозь пальцы.

– Да. Мы встречались. Но это ничего не значит.

– Тогда почему ты здесь?

Молчание. Тягучее, удушающее, как туман перед грозой.

Он отвёл взгляд, будто что-то прикидывал, искал выход.

– Это не важно, – наконец выдавил он. – Главное – выставка.

Но мне не поверилось. Ни на секунду.

*****

В следующий раз, когда вернулась в галерею, его уже не было. Исчез. Будто и не существовал вовсе. Ни единого намёка, ни тени, ни следа дыхания. Но следы остались – и какие!

Картины сдвинуты с мест, криво висят, словно их кто-то толкал в спешке или сметал с яростью. Некоторые – порваны, разодраны, будто когтистая лапа прошлась по холстам, выдирая куски. Краска облупилась, в потёках замёрзших слёз стекает вниз, словно сами картины не выдержали увиденного и заплакали. По полу разбросаны клочья полотен – изуродованные, смятые, как испорченные письма, которые кто-то в порыве бешенства разорвал и швырнул прочь. Одна из рам сломана – висит криво, жалко, точно выбитый зуб у старого боксёра, который принял слишком много ударов, но всё ещё держится.

В груди неприятно кольнуло, будто что-то тонкое и ледяное прошлось по внутренностям. Сердце сжалось, заныло, словно его схватили холодными, цепкими пальцами, сдавили, не давая выдохнуть.

– Как теперь всё исправить?.. – мысль прозвучала в голове чужим голосом. Испуганным, дрожащим, полным беспомощного отчаяния, которое пронзает до самого нутра.

Глава 27

Галерея выглядела как поле битвы. Повреждённые картины, разбросанные инструменты, сломанная мебель – всё это навалилось, словно лавина. Хотелось опустить руки, но внутри что-то не позволяло сдаться. Взяв кисть, начала восстанавливать одну из работ. Каждый мазок казался шагом вперёд, попыткой вернуть утраченное.

Сначала линии были неровными, цвета смешивались не так, как нужно, но постепенно картина обретала форму. Я вглядывалась в неё, пытаясь вспомнить, как она выглядела прежде. В памяти всплывали детали: оттенки, полутона, мазки, сделанные когда-то с любовью и вдохновением. Руки дрожали, но я не останавливалась.

Шаг за шагом, слой за слоем, изображение оживало. Время перестало существовать, остались только я и полотно. Разрушение ещё витало в воздухе, но с каждым движением кисти оно отступало, уступая место надежде. Восстановить всё сразу было невозможно, но в этот момент важен был лишь один штрих, один спасённый фрагмент.

Когда я наконец сделала шаг назад, чтобы взглянуть на результат, сердце забилось сильнее. Картина ожила, а вместе с ней оживало и моё желание бороться за каждый кусочек утраченной красоты.

В какой-то момент дверь скрипнула, нехотя поддаваясь, и в комнату ворвались подруги – шумные, энергичные, будто ураган из теплых голосов и заботливых рук. В руках у них были стаканчики с кофе, банки с красками и целая гора слов поддержки.

– Ну что, боец, сдаёшься? – весело спросила одна из них, сразу заключая в крепкие объятия.

– Даже не думай справляться с этим в одиночку, – добавила другая, ставя краску на стол. – Мы тут, чтобы помочь.

От их присутствия становилось теплее, словно кто-то разжёг камин в сердце. Запах краски смешивался с ароматом свежего кофе, а вместе с этим приходило ощущение, что всё будет хорошо.

Пока подруги ловко принялись за ремонт рам, неожиданно появился Михаил. Будто чувствовал, что нужен именно сейчас.

– Случайно услышал, что тут требуется супергерой по освещению, – ухмыльнулся он, прислоняясь к дверному косяку.

– А ты точно разбираешься в светильниках? – прищурилась я с сомнением.

– Конечно нет, – честно признался он, взяв отвёртку. – Но ради тебя готов научиться.

Лёгкая улыбка появилась сама собой. Хотелось сказать «спасибо», но комок эмоций застрял в горле. Просто кивнула, принимая помощь. И, кажется, в этот момент в комнате стало ещё светлее.

Наша Команда работала как единый механизм. Кто-то красил стены, кто-то чинил рамы, а кто-то расставлял картины. Всё шло быстро, но без суеты. Иногда хотелось остановиться и просто наблюдать за этим процессом. Люди, которые пришли на помощь, делали это не из долга, а из искреннего желания поддержать.

Несмотря на усталость, чувствовалось, что галерея начинает оживать. Каждая деталь становилась на своё место, создавая атмосферу, которая должна была впечатлить посетителей.

Мы работали до поздней ночи, смеясь, перебрасываясь шутками и время от времени устраивая короткие перерывы, чтобы отдохнуть и насладиться кофе. Михаил, к удивлению всех, действительно справился с проводкой – теперь в галерее было не просто светло, а уютно, как в доме, где тебя ждут.

– Ну, теперь точно можно сказать, что мы молодцы, – протянула Лена, вытирая краску со щеки.

– И что без тебя, – я посмотрела на Михаила, который в этот момент пытался ввинтить последнюю лампочку, балансируя на шаткой стремянке, – было бы сложнее.

Он лишь усмехнулся, но заметила, как уголки его губ дрогнули в довольной улыбке.

Команда хлопотала до последнего, расставляя стулья, поправляя картины, проверяя, насколько крепко держатся рамки, чтобы всё выглядело идеально. Казалось, ещё недавно это место было унылым, пыльным складом, а теперь – настоящая галерея, готовая принять гостей. Свет мягко ложился на стены, отражаясь в стекле картин, воздух пропитался лёгким запахом краски и чего-то ещё – может, предвкушения?

Когда работа была закончена, все вышли на улицу. Ночной город жил своей привычной жизнью: где-то шумели машины, кто-то смеялся за углом, воздух был прохладным, свежим, с привкусом дождя. После долгих часов подготовки было странно просто стоять и ничего не делать.

– Завтра большой день, – голос всё ещё звучал твёрдо, но внутри всё сжималось от волнения. Глаза скользнули по лицам друзей – уставшие, но счастливые. – Спасибо вам всем.

Михаил молча положил руку на плечо – тёплый, спокойный жест, без лишних слов, но понятный без слов.

– Мы справимся, – уверенно добавила Лена, перекидывая длинную косу через плечо.

И правда, справимся. Всё будет хорошо.

*****

Часы на прикроватной тумбочке показывали ровно пять утра, когда тишину спальни нарушил вибрирующий звук телефона. Он загудел едва слышно, но в этой ранней утренней тишине казалось, что звук разносится по всей комнате. Экран мигал незнакомым номером. Сонные пальцы сами собой скользнули по экрану, принимая вызов.

– Алло? – голос всё ещё был хрипловат после сна, но на другом конце провода его встретил ещё более хриплый, низкий, словно человек долго молчал или говорил шёпотом.

– Вы должны знать… – голос был чужой, незнакомый, и в нём слышалась странная сдержанность, будто говоривший опасался сказать лишнее. – Кто-то хочет сорвать вашу выставку. Будьте осторожны.

Сердце на мгновение застыло, будто его кто-то сжал ледяной рукой.

– Кто вы? Откуда знаете? – слова вырвались резко, громче, чем следовало бы, но ответом стали лишь короткие гудки.

– Чёрт… – тихое ругательство сорвалось с губ, когда экран телефона погас, оставив меня в тишине, которая теперь казалась гнетущей.

Внутри неприятно заныло. Сон мгновенно улетучился, оставляя после себя только ощущение тревоги и странную тяжесть в груди, будто над головой сгустились грозовые тучи.

В дверном проёме появилась Лена. На ней была растянутая футболка, волосы растрепались, а на лице всё ещё читались остатки сна. Она сонно тёрла глаза, но, заметив моё выражение лица, тут же нахмурилась.

– Кто это был? – её голос звучал хрипло, но теперь уже от сна.

Телефон в руке казался чуть тяжелее, чем обычно.

– Не знаю, – медленно выдохнул, ощущая, как напряжение давит на плечи. – Но теперь ясно одно… Артём – не единственный, кто хочет нам помешать.

Лена нахмурилась ещё сильнее, её взгляд прояснился, а сон окончательно рассеялся. Кажется, утро начиналось не самым приятным образом.