Текст книги "Триглав, Триглав"
Автор книги: Сулейман Велиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
В конце колонны низенький, толстый боец вел на поводу мула, всеобщего любимца по кличке Кадишон. Кадишон свободно проходил по самым опасным местам. Но на этот раз он все-таки подкачал: зацепился на крутом повороте вьюком за выступ скалы и, не удержавшись, скатился куда-то вниз. Погонщик поднял такой крик, что весь батальон вынужден был остановиться. Долго искали Кадишона и наконец, потеряв надежду найти, двинулись дальше. "Эх, Кадишон, Кадишон", – жалостно причитал погонщик, чуть не плача. Когда, одолев перевал, батальон спустился вниз и расположился на привал в лесу, партизаны особенно остро почувствовали потерю: ведь вместе с Кадишоном пропал дневной запас пищи. Бойцы загрустили: "Где-то наш Кадишон, жив ли, бедняга?" Вдруг послышался треск: кто-то пробирался кустарником. Партизаны вскочили, насторожились, а когда раздвинулись кусты, перед изумленными глазами бойцов предстал их серый длинноухий приятель – живой и невредимый, только тяжелая ноша его чуть сбилась набок...
Первым пришел в себя погонщик мула. Радостно крича, он кинулся целовать Кадишона. Партизаны, смеясь, обступили мула тесным кольцом, трепали по шее, гладили по спине: "Наш Кадишон жив, наш Кадишон пришел, ну и умница Кадишон".
За исключением этого происшествия, в первые сутки ничего особенного не случилось.
А на следующем переходе отстал Сила – сказалось отсутствие привычки к большим переходам. С утра его видели в самом хвосте колонны. И это не на подъеме, а на спуске с гор!
Конечно, идти рядом с прославленным Кадишоном было ему не очень-то лестно. Хотелось парню вырваться вперед, догнать и обогнать других. И Сила старался шагать быстрее, но даже там, где не привыкшие к горным условиям люди шли без особого напряжения, спотыкался, скользил. От Аслана он отстал так далеко, что даже потерял его из виду.
Сверху он заметил, что колонна делает большой крюк. И тогда-то Сила решил сократить путь. Он свернул направо, чтобы пройти напрямик и сразу догнать головную часть батальона.
Сначала идти было легко. Но вскоре Сила уперся в отвесную стену – ни вправо, ни влево, ни вниз дороги не было. Пришлось карабкаться вверх. Пот лил с парня градом. Наконец, предельно уставший, он подтянулся на руках, вылез наверх, но, заглянув вперед, пологого спуска не обнаружил – под ногами был обрыв, узкая, глубокая щель шириной метров в шесть. Внизу виднелось множество острых камней. Сила понял, что вперед идти нельзя, возвращаться назад и обходить скалу значило потерять время и остатки сил; крикнуть, позвать на помощь товарищей – стыдно. Что они скажут, когда узнают, что брат комбата застрял в скалах? Укоризненный взгляд Анатолия будет хуже смерти.
Выходит, дорога все-таки одна – вперед.
Между тем вниз даже посмотреть страшно. Сила лег и подполз к краю обрыва. Метрах в пяти внизу была крохотная площадка; если спрыгнуть на нее, оттуда можно идти вниз по ущелью.
Сила стал спускаться ногами вперед... Главное – попасть на площадку... С минуту держался на руках – с радостью бы отказался от своего намерения, да сил подтянуться наверх уже не было. И, закрыв глаза, он соскользнул вниз и на какое-то время потерял сознание. Очнувшись, почувствовал саднящую боль в руке. К счастью, он отделался только ссадиной. Хорошо, что камни, сорвавшиеся сверху вслед за ним, его не задели. Сила подобрал винтовку и стал осторожно спускаться по ущелью. Оно вывело его на крутой безлюдный склон. Тишина стояла непередаваемая. Где же люди? Неужели успели уйти далеко?
Забыв про боль, Сила побежал вниз по неровной крутой тропинке. Кто знает, может быть, в отряде уже узнали об его исчезновении? Может быть, его уже ищут? Отстать, заблудиться – какой позор! Мул – бессловесное, неразумное животное – и тот нашел свой отряд...
А он боец как-никак, неужели не сможет отыскать товарищей?
Сила остановился, прислушался. Тишина. Вдруг сердце его радостно забилось: он уловил приглушенные расстоянием людские голоса. Затем голоса смолкли, он услышал шум шагов и увидел подходящего к нему высокого человека. Сердце Силы готово была выпрыгнуть из груди.
– Аслан!
– Где ты был? Я давно ищу тебя.
– Где батальон?
– Совсем близко, пойдем.
Узнав, что партизаны отдыхают и что его, кроме Аслана, никто не ищет, Сила немного успокоился.
– Только Анатолий пусть не знает об этом, хорошо? – попросил он Аслана.
– Не открывай тайну другу, у друга тоже есть друг, – засмеялся Аслан. Так говорится в пословице.
– Значит...
– Ну, я шучу. Если хочешь, чтобы никто не узнал, никто и не узнает.
– Теперь, Аслан, я пойду с тобой, чтобы не отстать,
– Не торопись. Отдохни немного. Локоть не болит?
– Нет, – ответил Сила, хотя боль в руке сильно его беспокоила.
– Сделаем перевязку. – Аслан достал из сумки пакет с бинтом.
– Не нужно, прошу тебя, – взмолился Сила.
– Не беспокойся, повязка будет под рукавом, никто ее не увидит. А рану запускать нельзя, мало ли что может случиться...
– Знаешь, Аслан, я очень беспокоюсь, почему Ежа еще не появился в отряде, – заговорил Сила, покорно подставляя Аслану руку.
– Ты что, скучаешь по нему? – засмеялся Аслан.
– Очень, – в тон ответил Сила. И посерьезнел. – Я думаю, не догадались ли немцы о подмене документов?
– А я думаю, Ежа не пришел по какой-то иной причине. Может, подмена приказов обнаружена, и это вызвало какие-то новые распоряжения... Ну, а если твоя проделка еще никем не разгадана, Ежа придет!
Раздался сигнал "Подъем". Из-под кустов и из-за валунов вставали партизаны. Батальон молча построился и молча, несколькими цепочками, двинулся дальше. Слышно было только, как шелестят листья на деревьях.
Разведка и дозоры ушли еще раньше.
Наконец скалистые места были преодолены; все облегченно вздохнули. Начался лес. Люди двигались по густой чаще, где царил мрак, хотя уже давно наступило утро: кроны огромных деревьев, переплетаясь между собой, заслоняли солнечный свет.
Штаб бригады двигался теперь вслед за батальоном Анатолия Мирко.
Комбат торопил бойцов.
...Партизаны прошли еще немного и наконец остановились у неглубокого ручейка, который едва слышно журчал в высокой траве. Тут решили ждать вечера: идти дальше, оставаясь незамеченными, можно было только после наступления темноты. Погонщик мула, он же ротный повар, развел костер и поставил на него котел с палентой. На каких только кострах не кипел этот котел, в каких не бывал он местах, каких только событий не был свидетелем! На боках у него множество вмятин; последнюю он получил, когда мул сорвался с тропы... Но службу свою помятый, почерневший в дыму походных костров котел нес исправно. Пять ведер вмещалось в него – вполне достаточно для того, чтобы накормить все подразделение.
Сила никогда еще не ел такой вкусной паленты.
Настроение у него поднялось. Он вспомнил весь поход и удивился, как много прошли. Далеко позади остались древние горы Триглава. Далеко позади осталась даже зима, с ее снегами и ветрами. Здесь уже чувствовалось дыхание моря; здесь солнце грело по-настоящему. Кругом бушевала весна.
– А нам повезло, – сказал Аслан Силе. – Комбат посылает в разведку.
– И меня? И меня?
– И тебя. А чему ты радуешься? – Аслан усмехнулся. – Слишком-то не ликуй: много дел надо сделать за короткое время. Надо установить, хотя бы приблизительно, какими силами располагает противник в районе Цркно, определить удобные пути продвижения в тот район и попутно выяснить, где находятся наши друзья.
К шести часам вечера мы должны вернуться. Так что подожди, ликовать будем по возвращении...
К Аслану подошел комбат, и они заговорили о каких-то деталях предстоящей разведки, причем Анатолий спросил Аслана:
– Может быть, опять захватите ведра?
– Да, пожалуй, возьмем.
Сила не мог понять, о чем идет речь. Тем не менее, когда Анатолий спросил, ясна ли ему задача, он, как и Аслан, с готовностью ответил, что ясна.
Быстро были опорожнены четыре ведра. Отдав два из них Силе, Аслан сказал: "Они нам понадобятся". И на недоуменные вопросы Силы ничего не ответил.
Скоро, облачившись в фашистскую военную форму, они скрылись в густых зарослях кустарника. Долго шли лесом; остановившись на опушке, прежде чем выйти на поляну, Аслан сказал шепотом:
– Здесь надо держать ухо востро...
Пересекли и поляну, снова углубились в лес. Аслан шел уверенно, словно все тут было ему знакомо до мелочей. Совершенно неожиданно сквозь поредевший лес внизу забелели здания небольшого городка.
– Цркно, – сказал Аслан.
– Я узнал, – шепотом ответил Сила.
Да, это был Цркно. Прекрасный курорт, который до войны славился своими целебными грязями и водами. Каждое лето съезжалось сюда множество людей лечиться и просто отдохнуть на лоне чудесной природы. Поселок утопал в зелени садов. В громадном естественном парке, окружавшем санаторий, росли тенистые каштаны, дубы, клены, среди буйно цветущих трав и зарослей шиповника, терна, калины текли ручьи. Парк незаметно переходил в лес, лес карабкался в горы, живыми зелеными волнами затоплял неширокие влажные долины. Горы синим венцом окружали городок со всех сторон, как ревнивые сторожа, охранявшие покой и свежесть этого уголка природы от мирской суеты. С началом войны тут все изменилось: курорт закрыли, поселок обезлюдел, оставшиеся жители попрятались, со страхом и затаенной ненавистью глядя на самодовольные и наглые физиономии фашистов, которые распоряжались теперь в поселке, как хозяева. Некоторое время спустя после захвата поселка фашисты куда-то ушли, предварительно разграбив все городские лавчонки и обшарив все погреба жителей. В Цркно осталось небольшое подразделение; в великолепных зданиях санатория расположились офицеры и солдаты.
Сила знал эти места. Тут он, недолго правда, работал в кочегарке. Он успел полюбить этот тихий мирный поселок, окруженный садами, этот величавый тенистый парк, эти белые здания санатория, сиявшие в буйном прибое зелени, словно сказочные дворцы. В воспоминаниях Цркно представлялся ему маленьким зеленым раем, затерявшимся среди гор и лесов. Сколько раз потом в своих снах он видел себя вместе с Зорой в этих лесах! Взявшись за руки, они шли и шли куда-то по траве и цветам...
Аслан и Сила спустились вниз, в санаторный парк, и Сила не узнал зеленого рая. Здания больше не казались дворцами – это были запущенные казармы с облупленными стенами, с выбитыми окнами, зиявшими, как глазницы на черепе мертвеца. Вокруг искалеченных стен больше не цвели розы, не пламенели георгины, не благоухали кусты жасмина, белой акации, даже трава не зеленела: все было вытоптано, уничтожено, вырвано, загажено, засорено осколками, кирпичом, ржавыми консервными банками, пустыми бутылками. Парк перед самым санаторием поредел, то тут, то там вместо темно-зеленых горделивых буков сиротливо торчали огромные пни с могучими сплетениями окаменевших корней. Стволы уцелевших деревьев были смертельно покалечены, обожжены, под ними разводились костры – огромные плешины от огня виднелись чуть ли не на каждом шагу. И сейчас на зеленой лужайке в парке горело несколько костров; над кострами висели походные котлы, а вокруг сидели и лежали немецкие солдаты; до Аслана и Силы доносился гогот и громкие выкрики.
– Орда, дикая орда, – шептал Сила. – Давить бы вас, бить, как бешеных псов, как саранчу, как чумных крыс!
– Возьми-ка себя в руки, – спокойно заметил Аслан. – Теперь нам больше, чем когда бы то ни было, нужна выдержка.
Они стояли под большим деревом и внимательно наблюдали за вражескими солдатами, сновавшими по парку.
У ручья мылись несколько солдат. Дрожа от холода, они все-таки робко плескали на себя воду. Сила спросил Аслана:
– Чего это они мучаются?
– Если бы мы были на их месте, – ответил Аслан, – тоже купались бы. Бани-то нет, а вши не дремлют. В санатории только офицеры купаются, да и те завшивели.
Солдаты, постирав белье, развесили его на кустах. Тут же валялись их верхняя одежда и оружие.
– Давай разоружим их, – предложил Сила.
– И голых, погоним и сдадим Анатолию? Всех насмешим, не так ли? улыбнулся Аслан.
– А что?
– Да ничего. За такой номер нам спасибо не скажут. Панику вызовем, врагов предупредим, и все наши усилия пойдут насмарку. Нет, браток, мы на такое не пойдем. Мы – разведчики, пойми это и воздержись от соблазна.
Несколько солдат с ведрами подошли к ручью. На лице Аслана появилось радостное выражение. Он весело посмотрел на притихшего Силу.
– Вот теперь пригодятся ведра. Постараемся смешаться с солдатами и проникнуть в расположение части. Тут у них автобатальон размещается... В лица водоносов никто не заглядывает, а сами они друг друга не знают – тут собраны дежурные солдаты со всех подразделений. Ну, а в случае чего есть и свой человек, выручит.
Разведчики потихоньку спустились между кустами к ручью, деловито наполнили ведра, спокойно один за другим пошли вслед за немцами и вместе с ними направились к казармам. Сила шел, затаив дыхание. Солдаты были очень раздражены, работа водоносов не особенно им нравилась, и они ругались между собой, друг на друге срывая зло.
– Отдохнем немного, – сказал самый маленький и тщедушный, в мокрых до колен брюках.
Предложение всем пришлось по душе, и многие тотчас сели. Сели и Аслан с Силой, немного поодаль от других. Маленький посмотрел на большое ведро, глубоко вздохнул:
– Проклятая жизнь! Воевать в тысячу раз лучше!
– Смотря где воевать. С партизанами воевать тоже не сладко, – ответил ему другой водонос.
– Ну, партизан можно уже не бояться, от них ничего не осталось, даже командир отряда, говорят, попал в плен...
Аслан выразительно посмотрел на Силу.
– Брехня, – возразили маленькому. – Этим россказням только ты и веришь. Если бы не было партизан, зачем наши части торчали бы тут? Из любви к природе?
– Говорят, скоро мы уходим отсюда.
– Тс-с... Унтер-офицер идет! Пошевеливайтесь! – раздался голос старшего. – Скорей, скорей!
Унтер-офицер, человек с грубым, суровым лицом, преградив дорогу водоносам, закричал что было силы:
– Свиньи! Я отправил вас носить воду или отдыхать? Если бы не увидели меня, не двинулись бы с места! Я покажу вам, как увиливать от работы!
Он приказал солдатам построиться в затылок друг другу, скомандовал:
– Хиллинг! Ауфштеен!*
______________
* Хиллинг! Ауфштеен! – Ложись! Встать! (нем.)
Солдаты послушно исполнили эти команды. Но затем снова последовало: "Хиллинг!", "Ауфштеен!", и водоносы ложились где попало и вскакивали, чтобы тут же снова лечь. Пот лился с них градом, а унтер-офицер знай улыбался в усы да, тараща глаза, орал: "Ложись! стать!"
Аслан и Сила подобно другим и даже проворнее других выполняли команды.
– Это же настоящий зверь! – возмущался Сила. – А еще итальянец!
– Не говори, это хороший человек, – шепнул Аслан. – Ну, конечно, покомандовать немцами – для него одно удовольствие...
Сила, очень удивленный, промолчал.
Унтер-офицер гонял водоносов еще минут пять. Потом, взглянув на часы, приказал взять ведра. И водоносы продолжали свой путь до гаража, расположенного на окраине поселка... Здесь, на большом пустыре, на значительном расстоянии друг от друга, стояло около двадцати автоцистерн с бензином.
Совсем недавно партизаны разрушили водопровод, и снабжение водой осложнилось. Перепуганное начальство решило, что обычных запасов воды на случай пожара недостаточно, а так как дороги к реке не было, решено было использовать солдат для доставки воды.
На Аслана и Силу никто из измученных и обозленных солдат даже не взглянул. Они, подобно другим, вылили воду из ведер в большую бочку и только тогда осмотрелись. Унтер-офицер как раз отвел в сторону дежурного солдата и стал что-то ему выговаривать.
Солдат пытался оправдаться, унтер на него наседал.
Тогда Аслан подмигнул Силе, неторопливо подошел к бензоцистерне, достал из-за пазухи тряпку, опустил ее в бензин, накопившийся в яме под краном. Сила как бы мимоходом зажег спичку и небрежно сунул ее в тряпку, которая сразу же весело вспыхнула.
Еще одну горящую тряпку они бросили под другую цистерну и сразу же юркнули за машину.
Огонь бойкими ручейками побежал по пропитанной бензином земле, перескочил, на кран, и вскоре пламя охватило всю цистерну. Загорелась и другая. Минуту-две спустя раздался сильный взрыв, затем еще один, пламя огромными языками взметнулось в небо.
И тотчас поднялась суматоха. Среди криков и неразборчивых возгласов слышался мощный голос унтера:
– Эй вы, свиньи! Берите шланги, огнетушители! Скорей! Скорей!
Но как ни старались солдаты, уже ничего нельзя было сделать: цистерны взрывались одна за другой, огонь охватил стоянку машин, люди начали разбегаться кто куда. Офицеры нашли несколько шоферов, и те вывели уцелевшие машины. Только к одной цистерне удалось пробраться водителю, но цистерна загорелась на ходу, так что водитель едва успел спрыгнуть... Солдаты перекапывали и поливали водой землю вокруг стоянки машин, чтобы огонь не перебросился дальше. Дым черной тучей плыл над Цркно.
Аслан и Сила уходили все глубже в лес. Уже в темноте они услышали окрик партизанского патруля.
ТАИНСТВЕННЫЙ ГОЛОС
Полковник фон Берг был известен среди сослуживцев не только крутым нравом, но и неистощимым оптимизмом. Он долго непоколебимо верил в счастливую звезду фюрера. Верил, несмотря на поражения и неудачи. Да и как было не верить? Ведь с фюрером он достиг всего, о чем мечтал, – почета, власти и денег. Берг держал в страхе весь край, он был неутомим в поисках врагов рейха и беспощаден к ним.
Но последние месяцы принесли крушение его надеждам. Еще командуя значительными силами, он чувствовал, что не в состоянии предотвратить катастрофу. Он мог судить, убивать, сжигать целые села, мог разбить ту или иную партизанскую часть и изо всех сил старался делать это, но в то же время сознавал, что все это – не то, не главное, что, какие бы меры он ни предпринимал, желательных результатов они не дают. Накатывалась волна, которая грозила захлестнуть оккупантов. Уверенность фон Берга в благополучном будущем пошатнулась, и в письме своему другу он откровенничал:
"Я очень устал, мой друг. В этой проклятой стране всякий истинный немец чувствует себя скверно. Наше несчастье не только в том, что против нас идут местные жители, но и в том (а это особенно прискорбно), что и среди нас есть такие, кто льет воду на мельницу врага. А враг – всюду. У стен и то есть уши. Что скрывать: партизаны нас извели. Это – как божья кара. Вы пророчите мне генеральский чин и губернаторство в этом городе, а меня, ей-богу, это вовсе не занимает, гораздо важнее здоровье... Никому не известно, чем все кончится... Встретиться бы нам с вами, вспомнить веселые дни, проведенные вместе".
Так писал фон Берг другу, собутыльнику прежних лет. Но среди офицеров и солдат полковник старался держаться бодро, что, впрочем, ему не всегда удавалось. Герр фон Берг стал еще грубее в обращении. Стоило подчиненному чуточку провиниться, как он свирепел, и не было снисхождения даже любимчикам...
Тем ранним утром господин полковник поехал в Чанду на совещание с командным составом подчиненных ему войск. В Чанде его встретил подтянутый, рослый начальник штаба.
– Я хочу посвятить вас, капитан, в одно очень серьезное дело, – сказал полковник. – Желательно, чтобы среди офицеров не затесались болтуны. Недавно один наш батальон пострадал из-за такого дурака.
– Господин полковник, вы знаете наших офицеров, – заметил капитан. Можете быть спокойны.
– Я верю вам, однако осторожность никогда не мешает. Найдите для совещания подходящую комнату. Вы меня понимаете?
– Понимаю, господин полковник.
Комнату, предназначенную для секретного совещания, подготовили соответствующим образом. На стенах повесили портреты Гитлера и Геббельса. Каждый сантиметр стен был осмотрен и прощупан. Начальник штаба назначил строгую охрану. В смежных комнатах и коридорах поставили часовых.
В три часа дня комната наполнилась офицерами.
Полковник, проверив лично, хорошо ли закрыты окна и двери, открыл совещание. Ознакомив офицеров с секретным приказом командования, он сказал:
– Господа, тот, кто пал духом и проявляет пессимизм, – враг фюрера. Фюрер уверяет нас, что, несмотря на временные затруднения на фронтах, победа будет за нами. Мы верим фюреру! Гот мит унс!* И, вторя полковнику, кто-то слабым, унылым голосом проговорил:
______________
* Гот мит унс! – С нами бог! (нем.)
– Гот мит унс.
Офицеры, вздрогнув, растерянно переглянулись. Фон Берг окинул их свирепым взглядом.
– Кто это бормочет?
Офицеры молчали.
– Кто-то осмелился меня передразнивать?
Не то что передразнивать – головы поднять офицеры не смели.
– Что за игра? С ума посходили, что ли? Признайтесь, кто говорил? За признание не накажу, но будет хуже, если виновника найду сам!
И опять в комнате послышался загробный голос:
– Гот мит унс...
Офицеры не верили своим ушам.
– Встать! – заорал фон Берг.
Все встали.
– Я сейчас покажу этому идиоту, во что обойдется ему такая шутка.
Выстроив офицеров в одну шеренгу, полковник сверлил каждого тяжелым взглядом. И в то самое время, когда он заглядывал в растерянные лица участников злополучного совещания, как гром среди ясного неба, отчетливо прозвучали грозные слова:
– Смерть фашизму!
Фон Берг подскочил как ужаленный. Ему стало стыдно своих подозрении, растерянности и вспыльчивости.
– Господа, это вражеская проделка! Приготовьтесь!
Офицеры заметались, не зная, что предпринять. Они осматривали потолок, заглядывали во все углы, в окна. Нигде – ничего...
Полковник бросил на капитана яростный взгляд и что-то ему сказал. Капитан стремительно выскочил в коридор. Дежурные в смежных комнатах переполошились, рассыпались по всему зданию, по двору.
Немного спустя капитан вернулся, доложил:
– Ничего подозрительного, господин полковник!
Фон Берг онемел от злости. Может, впервые в жизни он, участник ожесточенных сражений, прошедший, казалось, огни и воды, до такой степени чувствовал себя бессильным. Даже песня о Тельмане, которая зазвучала однажды перед окопами его батальона, не поразила его так, как этот спокойный, леденящий душу, неведомо откуда идущий голос.
"И такое творится в помещении военного штаба, во время совещания! Просто уму непостижимо! Кто же осмелился выкинуть такой трюк? И неужели противник в курсе всех наших дел? Может, он находится и действует среди нас?" – думал фон Берг.
Сбившийся с ног капитан приказал офицерам снова и снова проверить помещение:
– Клянусь фюрером, где-то есть репродуктор!
И офицеры напрасно простукивали стены, ставни окон, шкафы, столы.
Потеряв надежду что-либо найти, капитан случайно взглянул на портрет Геббельса, и ему показалось, что министр пропаганды подмигнул ему и ехидно улыбнулся. Капитан не мог удержаться и заглянул за портрет.
– О, вот как!.. – закричал он. Он сдернул портрет Геббельса со стены, оторвал от него картонную коробку, в которой находился миниатюрный репродуктор. Все кинулись к нему, но зловещий голос из другого угла ударил как обухом:
– Смерть фашизму!
Теперь уже все невольно, со смешанным чувством страха и растерянности, посмотрели на портрет Гитлера.
– Господин полковник, разрешите? – спросил капитан. – Голос доносится оттуда.
Полковник едва заметно кивнул, Капитан осторожно попытался вытащить из-за портрета проводку. Массивная рама соскользнула с крюка и грохнулась об пол; стекло разлетелось. Капитан испуганно посмотрел на полковника. Полковник, сердито сопя, пробормотал что-то себе под нос...
Радио смолкло.
Как выяснилось, репродукторы были подсоединены к старой скрытой проводке. Специалисты помчались смотреть, куда ведет эта проводка; капитан ринулся искать тех людей, которые убирали комнаты и развешивали портреты. Но их, разумеется, и след простыл...
Через час фон Бергу доложили, что обнаружена подземная линия, ведущая к берегу реки. Там, за рекой, у партизан были установлены передатчик и усилитель.
– Они знали все наши тайны, – сказал полковник. И про себя саркастически улыбнулся: "Браво, фон Берг, штаб у вас замечательный! Если в других штабах стены имеют уши, то в твоем у стен есть еще и язык".
Совещание было сорвано; офицеры никак не могли преодолеть чувство неловкости. А полковник, которому так и не удалось выяснить, как сумели партизаны проникнуть в штаб, отстранил от должности и направил с понижением в роты и взводы нескольких штабных офицеров, в том числе и щеголеватого капитана. Но, отстранив капитана, он нарушил нормальную работу штаба – так что в итоге люди, устроившие фон Бергу такой сюрприз, добились не только морального эффекта.
"ПРСИ У ПРСИ"
Не оружие героически сражается, а светлое сердце воина.
Из словенского фольклора
Фашисты больше не пытались вести наступательные операции против партизан, но прервать их связь с окрестными селами им удалось. А в город проникнуть теперь стало почти невозможно – на всех дорогах ждали засады, повсюду велись розыски партизан и подпольщиков. Добыть боеприпасы стало до предела сложно и удавалось иногда лишь ценой крови. Не легче было и с продовольствием. К счастью, было изобилие ранних фруктов и ягод. Никогда в жизни не приходилось партизанам есть столько черешни, как весной сорок пятого года. Изредка, когда убивало или калечило лошадей и буйволов, ели мясо. Но не было соли, а без соли что за еда? Много дней провели люди на этой пресной диете. Анита предупредила командование о первых признаках цинги.
– Соль, я думаю, сейчас дороже сибирского золота, – говорил Сергей, с отвращением жуя кусок мяса, безвкусного, как трава.
– Говорят, о чем ни начни рассказывать, найдешь в прошлом схожий эпизод. Даже время и то совпадает, – отозвался Аслан. – Помню, был такой же весенний солнечный день. Наши уехали на дачу, а я остался в городе. Ну, встретился с одним школьным товарищем, пригласил его к себе домой. Решил блеснуть: сам, дескать, сготовлю обед, угощу. Возился, возился и сварил суп. А приятель попробовал, поглядел на меня. Я – на него. Пробую – чепуха получилась. Оказывается, соли-то я не положил... Тогда я понял, что значит соль... А сейчас за щепотку соли черт знает что отдал бы...
Партизаны засмеялись. А один из близнецов, Гасан, облизав губы, сказал:
– Ну, хоть потом-то соль положили? Эх, если бы вместо этого мяса скушать тот суп!
И опять все засмеялись.
Вообще, когда заходила речь о еде, о таких кушаньях, как сибирские пельмени или узбекский плов, не упоминали (зачем говорить о недосягаемом), но самые простые супы, кашу, жаркое вспоминали, как нечто бог весть какое вкусное.
– Я уж о супе не говорю, – Аслан махнул рукой. – Вот хотя бы чурек с сыром...
Сергей, вздохнув, признался:
– Я бы жареной картошки на постном масле поел...
– Эх, попадись мне селедочка, съел бы с костями, – проговорил Асад с таким ожесточением, словно селедка была ему ненавистна.
– Селедка? – переспросил Гусейн и неожиданно засмеялся.
– Что смеешься? Не съел бы? – спросил Асад.
– Конечно съел бы, – согласился Гусейн. Но, взглянув на Даглы Асада, опять с трудом подавил смех.
– Вы что-то знаете? – спросил Аслан. – Может, интересное? Расскажи-ка, Гусейн, а то ведь от Даглы Аса-да ничего не добьешься...
– Нет, нет... Что у нас может быть... Так, ничего...
– Признайся, Гусейн, и посмеемся вместе.
– Да вспомнил вот одну историю...
– Расскажи! – потребовали все остальные.
А Даглы Асад почему-то подозрительно, с беспокойством спросил:
– Какую такую историю ты вспомнил?
– Да историю с селедкой...
– Нашел о чем говорить. – Даглы Асад, покраснев, вытаращил на Гусейна страшные глаза. Сергей тотчас это заметил.
– Ничего, пусть расскажет.
– Какой-нибудь пустяк, – заметил Даглы Асад, не сводя с Гусейна предостерегающего взгляда.
– Он что, хочет над тобой посмеяться? – как бы между прочим поинтересовался Аслан.
– Да ничего подобного, – Гусейн просительно взглянул на Даглы Асада. Разреши, расскажу им, как было дело, и все увидят, что...
– Рассказывай, рассказывай! – смущенно улыбаясь, прервал его Даглы Асад. А взгляд его говорил: "Ну погоди!" Подзадориваемый товарищами, Гусейн все-таки решил рассказать историю, которую своим неосторожным напоминанием о селедке воскресил в его памяти Даглы Асад.
– Ведь мы когда-то служили вместе с Даглы Асадом, – начал Гусейн. – Ну, служба, известное дело... Все бывало... Раз, во время отхода, мы потеряли своих. Двое суток искали часть. И до того дошло, что от голода едва ноги волочили. И промокли до нитки, перемерзли – зуб на зуб не попадает. Наконец добрались до какой-то украинской деревни. Решили переночевать, а на другой день обратиться в комендатуру, чтобы помогли нам разыскать своих. Ну, идем. Еще издали наметили домик. В окна свет просачивается. Обрадовались мы. Подходим. Я и говорю Асаду:
– Если бы хозяин дал нам перекусить...
Асад говорит:
– Ишь чего захотел! А по-моему, лишь бы отогреться да немного отоспаться – и за то спасибо!
– Не уснуть на голодный желудок, – говорю я.
– Еще как усну, не добудишься!
– Ну, а если предложат, откажешься?
– Умерь аппетит, жадность к добру не приводит.
Дошли. Постучались. Хозяйка встретила очень радушно. Дала умыться, поесть. Как раз селедка-то у нее и была... С картошкой. Поели мы, чаю выдули черт знает сколько. Ну и словно вновь родились на свет. Хозяйка постелила для нас на печи. Легли мы. Я сразу уснул. Не знаю уж, сколько времени прошло, только слышу, будит меня Даглы Асад. Просыпаюсь – ничего понять не могу. А он указывает глазами на кровать. А на кровати спала дочь хозяйки, девушка лет двадцати. Одеяло с нее сползло, ноги видны... И Даглы Асад шепчет: "Погляди-ка, что за прелесть". Я говорю: "Нехорошо, Асад, спи". "Ужаленный змеей и тот уснет, а я не смогу", – отвечает он. А ведь, что ни говори, он не спал двое суток, не ел, и подумайте только, чем заинтересовался!..
Даглы Асад стал красным, как кумач.
– Ври, да не завирайся.
– Дорогой, я рассказываю только то, что было!
– Рассказывай, рассказывай, да своих слов мне не приписывай.
– Да, – продолжал Гусейн, переждав смех товарищей, – вижу я, ворочается мой друг с боку на бок, словно на угольях. Не подобает, говорю, мужчине глазеть так на дочь женщины, поделившейся с нами хлебом-солью. Ты же, говорю, хотел лишь обогреться да переночевать, а теперь смотри, как разошелся! Пусть, говорю, не пойдут тебе впрок ни селедка, ни чай, ни хлеб! И как только ты не ослепнешь!
Короче, чуть не подрались мы тогда... Наконец Даглы говорит мне: "Прошу тебя, спустись и укрой девушку, не вводи меня во грех". "А почему сам не укроешь?" – спрашиваю. "Я, – говорит он, – не властен над собой, попаду в беду". "А если на меня что-нибудь подумают? – спрашиваю. – Вдруг она проснется? Мать увидит? Спросит, зачем лезешь к девушке?"
Все-таки мне пришлось сойти с печки, укрыть хозяйскую дочь – только тогда мой друг успокоился...
