Текст книги "Приливы войны"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

«...Мой конец, хотя он наступит от рук незнакомцев, спланирован и оплачен моими соотечественниками. Я для них – то, что они ценят больше всего и меньше всего могут вынести: их собственное подобие, только в худшем варианте. Мои добродетели – честолюбие, дерзость, состязание с небесами, перед которыми я не желаю смиряться, – это их собственные качества, только усиленные. Мои пороки – это и их пороки. У меня нет скромности, терпения, я ненавижу держаться в тени. Они тоже презирают эти качества. Но в то время как моя натура избавила меня от этих качеств, с ними этого не произошло. Тот блеск, к которому призывает их мой пример, вызывает у них и страх, и благоговение; однако последовать моему примеру у них никогда не хватает духа. С тех пор как Афины столкнулись с самим фактом моего существования, у них есть только два выхода: либо последовать моему примеру, либо устранить меня. Когда я уйду, Афины будут плакать по мне. Но я уже никогда не вернусь. Я – последний у Афин. Больше таких, как я, не будет, сколько бы у них ни было командиров на флоте».

Глава LII
МИЛОСЕРДИЕ СУДЬИ

Последний день Сократа, – заговорил мой дед, – я провёл в его камере вместе с другими. Я очень устал и задремал. Мне приснился сон.

Устав, но желая сохранить ясность ума, чтобы оказать достойную помощь нашему учителю, я ищу по всей тюрьме какую-нибудь нишу, где можно было бы подремать. Мои поиски заводят меня на чердак плотника. Там плашмя лежит колесо, на котором Полемид встретит сегодня свою смерть.

   – Входи, господин, – манит меня плотник, – поспи.

Я ложусь и проваливаюсь в глубокий сон. Но вдруг просыпаюсь рывком и вижу служащих, которые привязывают меня к колесу. Мои запястья и щиколотки закованы в кандалы. Цепь давит мне на горло.

   – Вы взяли не того человека! – кричу я. Но железо сдавливает всё сильнее, крик захлёбывается. – Я не тот человек! Вы не того взяли!

Я проснулся и увидел себя в камере Сократа. Я громко кричал и, наверное, помешал ему. Он уже принял яд, как мне сказали, и, ожидая его действия, лежал на своей подстилке. Учителя окружали те, кто любил его. Лицо его было закрыто тканью. Я извинился за свой крик. Было ясно, что волнение – это последнее, что нужно сейчас нашему учителю. Я ещё раз извинился и поспешил вон из камеры.

Было уже поздно. Когда я появился на Железном дворе, то заметил женщину и мальчика, которые покидали тюрьму. Эвника. Странно, потому что до сих пор Полемид отказывался видеть её. Что-то случилось?

Снова этот парень, Николай, сын Полемида. Он не ушёл, только помог своей матери оставить тюремный двор. Николай подошёл прямо ко мне и взял меня за руку, выражая благодарность от имени отца – за мои старания. Море изменило мальчика. По-прежнему худощавый и длинный, он возмужал. Он поздоровался со мной как равный, так что я смутился. Желая смягчить то, что я считал его горем, я обратился к нему с несколькими словами. Хотя его мать и была причиной этого горя, он должен помнить: её целью было сохранить своего сына, уберечь его, чтобы он не убежал на войну.

Мальчик посмотрел на меня странно.

   – Всё не так, господин. Разве отец не сказал тебе?

Парень настаивал, что причиной всему вовсе не была его мать. Она не подстрекатель обвинения, а лишь его орудие. Этот лжесвидетель Колофон, который предъявил иск отцу, сказал юноша, – марионетка тех, кто нанял Полемида во времена правления Тридцати убить Алкивиада.

   – Эти негодяи, узнав о возвращении отца в Афины, боялись, что станет известно об их преступлениях. Они начали давить на мою мать. Сочли, что она уязвима, раз у неё нет гражданства. Заставили её рассказать подробности того случайного убийства на Самосе несколько лет назад. Так эти жулики заполучили факты и обеспечили смертный приговор моему отцу.

Полемид сознался в убийстве, сказал мне парень, в обмен на гражданство для Эвники и её детей, предоставленное тайно его обвинителями. Очевидно, они обладали властью отнять его. Полемид не хотел говорить мне этого, чтобы я в гневе не захотел выдать всей подноготной – ведь это могло повредить всему делу.

Возле ступенек, ведущих из Железного двора, стоит скамейка. Я больше не мог держаться на ногах. Я сел, парень устроился рядом. Стемнело. Зажгли факелы, вставили их в кольца.

Спустя некоторое время я пришёл в себя. По другую сторону галереи послышался шум. Смотритель о чём-то горячо спорил с Симмием из Фив, близким другом Сократа, которого только что вызвали из камеры. Учитель умер? Я мгновенно вскочил, и мы с мальчиком побежали туда. Теперь к скандалу присоединился привратник. К моему удивлению, спор шёл о лошадях.

   – Может, это ты их нанял, господин, – спорили привратник и смотритель с Симмием, – но ежели их найдут, с нас голову снимут.

Симмий в испуге оттащил меня в сторону.

   – Ради всех богов, Ясон, я свалял дурака.

Он объяснил, что за несколько дней до этого, уверенный, что Сократ согласится бежать, поручил нескольким людям сомнительной репутации нанять лошадей и заплатить охранникам и информаторам за молчание. Всё это он предпринял ещё до того, как Сократ категорически отказался от побега.

   – Ты можешь мне поверить, Ясон? Со всеми этими событиями – у меня всё совершенно вылетело из головы!

   – Не понимаю.

   – Лошади и эскорт! Они здесь! Что мне делать?

Симмий совершенно обезумел. Без сомнений, встревоженный привратник только что вызвал его из камеры Сократа и потребовал немедленных действий. Симмий никак не мог собраться с мыслями. Ему хотелось только одного: немедленно возвратиться к нашему учителю, быть рядом с ним в миг его ухода.

   – Оставь это мне, Симмий.

   – Милостивые боги, Ясон! Ты сможешь это уладить для меня, друг мой?

Есть такие границы, которые человек однажды преступает. Мой подзащитный знал это. Демос отказал в милосердии нашему учителю и Полемиду. А теперь сама судьба назначила нового судью, и этим судьёю оказался я сам. И кто, если не я, новый и милосердный судья, отсрочит исполнение смертного приговора? Кто даст преступнику прощение его греха, когда он сам бросил себе чёрную гальку? Вероятно, небеса сделали меня своим заместителем и через меня решили простить всех. Даже меня самого.

Я повернулся к Николаю.

   – Твой отец сказал, что примирился с тем, что его казнят.

   – Да, господин.

   – Можешь переубедить его?

Мальчик схватил меня за руки.

   – А как же ты, господин?

Он боялся, что информаторы, узнав о моей роли во всей этой истории, подвергнут мою жизнь опасности.

   – Кому нужно заплатить за молчание – тому уже заплатили.

Привратник всё слышал. Теперь он кивком выразил своё согласие.

Я высвободил руки. Парень кинулся к отцу. Куда мне идти – к Полемиду, чтобы попрощаться, или вслед за Симмием, в камеру учителя? Я посмотрел на привратника. Он уже отправил своего помощника связаться с конниками из сопровождения. Те ждали, без сомнения, на соседней тёмной улице. Сейчас им сообщат о некотором изменении планов. Я спросил привратника, не причинит ли это ему неудобства.

   – Лошади есть лошади, – ответил он. – А кто на них сидит – это меня не касается.

Однако он заволновался – как любой, кто видит явное нарушение закона.

   – Тебе лучше уйти.

И, проведя меня через двор, он вывел меня на улицу.

Глава LIII
ЦВЕТЕНИЕ КАМЕННОГО ДУБА

На следующий день тело нашего учителя отдали нам, его ученикам. Мы погребли его в склепе его предков в Алопеке. Не могу сказать, что в тот день я потерял всякий интерес к политике. Любой разумный человек давно утратил надежду на то, что демос способен управлять собой. В течение месяца я покинул город и вместе с женой и дочерьми поселился в поместье на холме, где растут каменные дубы. Здесь я и остался.

В течение тридцати девяти лет, что минули со дня моего двадцатилетия, я отдавал всего себя и свои средства нашему государству. Юность и зрелость я посвятил ему. Своё здоровье я утратил, служа делу Афин. Троих сыновей я пожертвовал родине, а ещё двоих она украла во время гражданских беспорядков. Чума и нужда забрали двух жён, отняв у них непрожитые годы.

Я был триерархом семь раз. Я избирался членом Совета, судьёй, входил в правительство. Я представлял свою страну в составе делегаций на чужбине. Я ставил своё имя под соглашениями о мире и под объявлениями войны. Однажды я предоставил государству кредит от имени всего нашего рода. Пошлина составила одиннадцать талантов – это доход со всех наших земель за двадцать с лишним лет. Я не раскаиваюсь в этом. Во имя своей страны я поступил бы так снова. Я всё ещё считаю себя демократом – хотя, как сказала бы моя жена, твоя бабушка, «удручённым демократом».

Более трёх лет я ничего не слышал с тех пор о Полемиде. Однажды утром прибежал мальчик с известием, что у ворот стоит незнакомец. Я поспешил вниз. Там действительно ждал человек в кожаной одежде. За плечами у него был солдатский мешок. Наёмник. Я никогда не встречал прежде Теламона из Аркадии, но тем не менее сразу узнал его. Он не захотел войти, только передал мне пару писем. Он нёс их из Азии целых два года.

Он сообщил, что Полемид умер. Не в сражении, а от несчастного случая. Наступил на железный шип.

– Ты прошёл большое расстояние, чтобы оказать нам эту услугу. Пожалуйста, ради нас, останься на ужин. Хотя бы войди в дом и смой дорожную пыль.

Он согласился войти, но прошёл не дальше кустарника, росшего вдоль ручья. Там была удобная скамейка. Он сел. Девушки принесли вино, alphita, opson, вкусную солёную рыбу, лук. Пока Теламон подкреплялся, я читал письма.

Первое было от Полемида, написанное, судя по дате, два года назад. Он сообщал, что у него всё хорошо, и надеялся, что и у меня всё в порядке. Отмечал тонкую грань, отделявшую его спасение от казни на колесе; подшучивал надо мной – ведь я теперь тоже встал в ряды «мошенников».

«...Надеюсь, друг мой, что ты не питаешь иллюзий насчёт того, что я изменился. Я всегда пляшу под ту музыку, что наигрывает время. Как и всех, кто не лишён покровительства небес, удача не покидает меня. Ничто не может меня убить, а девицы готовы выцарапать друг другу глаза за место в моей постели».

Второе письмо было от его сына. Они вместе служили наёмниками под началом спартанца Филотела в войсках Агесилая, сражавшихся с персами. Николай писал о смерти отца. Это случилось во Фригии, в долине реки Меандр, менее шестидесяти стадиев от Оленьей горы.

«...Что касается содержимого сундучка моего отца, то он посчитал бы за честь, если бы ты оставил его у себя. Я не знаю, как распорядиться этими документами. Не умею».

Сундучок принёс мне через месяц после побега Полемида мой старый сослуживец Синяк, который, как ты, может быть, помнишь, держал кабачок напротив тюрьмы. Синяк и рассказал мне, как всё произошло той ночью.

Это он нанял лошадей для побега и после моего ухода вывел их на улицу, прилегающую к Железному двору. Смотритель тем временем освободил Полемида, и они трое, с Николаем, вышли на свободу. Когда они показались на улице, там, где Синяк ждал с лошадьми, из-за угла выступили трое – Лисимах, секретарь Одиннадцати, и двое судей. Они пришли проверить исполнение приговора.

С того места, где находились чиновники, легко можно перехватить беглецов. На крик сбежались бы служащие тюрьмы. Сам Синяк, как он признался, от страха чуть не полил камни мостовой. Что происходило в головах этих судей, наделённых народом полномочиями казнить само го выдающегося из их соотечественников? Сознавали ли они чудовищность произошедшего? Возможно, они пришли посмотреть и на этого человека, на Полемида, ставшего негодяем. Он был виновен не меньше их самих. И не только в том, в чём его обвинили, но и в тысяче других преступлений, совершенных за двадцать семь лет войны, безнаказанно, без свидетелей. Вероятно, их молчание означало, что мысли наши совпали. Пусть он живёт ради нас. Давайте хоть однажды возьмём на себя роль Зевса и проявим милосердие к этому человеку – ради всех тех злодеяний, которыми мы себя замарали.

Каковы бы ни были их мотивы, но чиновники не вмешались. Полемид с сыном тут же убежали. Последняя просьба Полемида была к смотрителю – отдать сундучок мне, когда это будет для меня безопасно.

Здесь я покажу тебе, внук, ещё один, последний документ. Я обнаружил его в сундучке Полемида несколько дней назад. Запись того обращения Алкивиада к морякам самосского флота при его втором прощании – когда он уезжал в Нотий, в то изгнание, из которого никогда не вернулся.

...То, что я говорю сейчас, я обращаю к вашим стратегам, навархам и триерархам, к офицерам, которые должны командовать вами – необученной толпой, да помогут им боги! Сказать вам, где я научился командовать такими людьми, как вы? В конюшнях моего отца, у его лошадей.

Я призываю нашего друга Фрасибула поддержать меня, ибо он стоял рядом со мной, когда мы – будучи детьми – любовались победителями в дни скачек. Их не требовалось обучать бегать. Покупая лошадь, мы учились смотреть прежде всего на осанку и настроение животного, а потом уж оценивать длину крупа и силу ляжек. Вы согласны в том, что рысак может обладать благородством? А что такое благородство – то, которым могут обладать и животные, и люди? Разве это не способность души отдавать самого себя цели более великой, чем собственный интерес? Так как же вести за собой свободных людей? Только так – призывая, каждого быть благородным.

Однажды, когда я был мальчиком, мой домашний учитель взял меня в Пирей на гонки восьмёрок от Акте до Тихой гавани. Мне показалось, что каждую лодку вело одно великолепное фантастическое животное со множеством рук. Но когда восьмёрки пришли к финишу, я увидел, что это люди. Вы поверите мне, друзья, если я скажу, что вырвался от моего учителя и побежал, чтобы дотронуться до них. Я хотел убедиться, что они – действительно люди, настоящие, из плоти и крови. Я очень хотел узнать, как могли восемь человек грести как один. «Посмотри туда, братишка, и ты увидишь, что сто семьдесят четыре человека делают то же самое».

Вот трирема. Боги, какое великолепное зрелище! Ещё красивее строй кораблей, но величественнее всего – эта симфония, флот! И вы, друзья мои, – лучшие из всех, кто когда-либо плавал или ещё выйдет в море! Когда печальный возраст возьмёт вас в свои тиски, что останется? Отцы и матери, жёны и любовницы, и даже наши собственные дети – все они отойдут на задний план. Я верю, останутся только они, наши товарищи, те, с кем мы вместе смотрим сейчас в лицо смерти. Их достаточно, друзья мои. Они – то, что немногим дано изведать.

Я не нужен вам, братья. Никакая сила на земле не может противостоять вам. Пусть боги ведут вас от победы к победе. Последнее, что встанет перед моими глазами в тот миг, когда Тартар повлечёт меня в бездну, будут ваши лица. Благодарю вас за честь, которую вы оказали мне своей дружбой. До свиданья, друзья мои. Прощайте.

Я наблюдал за наёмником Теламоном, когда он заканчивал трапезу. Хотя я знал, что ему далеко за пятьдесят, он всё ещё был молод. Худощавый, потрёпанный бурей, он выглядел лет на тридцать пять. Я хотел расспросить его о последних годах Полемида.

Но взгляд наёмника ясно дал понять, что он не потерпит расспросов. Поэтому я только спросил, куда он направляется. В гавань, ответил он, на корабль, чтобы участвовать в очередной кампании.

У меня хранились в сарае пара сапог и шерстяной плащ, намного лучше того изношенного, что был на нём. Он не взял ничего. Поднялся, взял свой мешок.

На скамье он оставил монету.

Я запротестовал было, сказав, что он оскорбляет гостеприимство нашего дома.

Он улыбнулся.

– Это от Поммо. Он думал, ты можешь заинтересоваться.

Я взял монету. Это был золотой фригийский дарик, месячное жалованье пехотинца. На обратной стороне монеты – изображения триремы и крылатой Победы. На лицевой – Афина Победительница с совой и оливковой ветвью.

Монету называют «алкивиадик», сообщил Теламон. Это любимая монета, которая сейчас в ходу по всей Азии.

Дорога от наших полей разделяет пополам центральную территорию усадьбы. Кухня для рабочих и конюшня – на западной стороне, как ты знаешь, рядом с несколькими домиками. Навесы для машин – напротив, за ними площадки для выпаса скота. Когда наёмник спускался вниз, к воротам, толпа ротозеев следовала за ним, заворожённая его видом. Там были не только мальчишки и девчонки, но даже землепашцы и пожилые женщины, побросавшие свою работу. Когда Теламон подошёл к воротам, два парня бросились вперёд, чтобы помочь ему открыть засов. Они были готовы провожать его вниз по дороге хоть до самого моря, если бы отцы не позвали их домой.

Я тоже был захвачен этой картиной и всё смотрел, не в силах оторвать глаз, пока он не исчез в аллее каменных дубов, чьи цветы, дают ту алую краску, в которую красят плащ солдата.

СЛОВАРЬ-ГЛОССАРИЙ

Агора – политический и социальный центр Афин и других греческих городов, где располагались рыночная площадь, гражданские здания, храмы.

Ареопаг – «холм Ареса», холм западнее Акрополя, на котором собирался ареопаг, главный совет в Афинах, состоявший из бывших архонтов.

Аркадия – область Пелопоннеса, которая славилась великими воинами, особенно наёмными.

Архонт – начальник, высшее должностное лицо в Афинах; один из девяти старших судей, выбираемых на один год.

Аттика – регион Греции, главный город которого – Афины.

Ахарны – пригород Афин, приблизительно на семь миль севернее города.

Варвар – дикарь, для грека любой не грек. Обычно употреблялось в применении к персам, чья речь на слух грека звучит как «вар-вар».

Гермы – каменные статуи Гермеса, посланника богов и покровителя путешественников, которые ставились перед частными и общественными зданиями. Гермы – четырёхугольные колонны с головой Гермеса – обычно имели фаллосы в состоянии эрекции, что символизировало удачу.

Гилипп – спартанский полководец, победитель афинян при Сиракузах.

Гоплит – тяжеловооружённый пехотинец, от hoplon – щит.

Дарик – персидская золотая монета, названная в честь царя Дария.

Декелея – местность северо-восточнее Афин, которую спартанцы укрепили во время последней фазы Пелопоннесской войны.

Дем – административный округ в Аттике.

Демократия – народовластие.

Демос – народ, простые люди.

Демосфен – афинский полководец (не знаменитый оратор IV в. до н. э.!), победитель спартанцев при Пилосе и Сфактерии; руководил экспедицией в Сицилию для снятия осады.

Длинные стены – укрепление, соединяющее Афины с портом Пирей.

Драхма – горсть; приблизительно дневное жалованье гоплита.

Илот – спартанский раб.

Кимон – афинский полководец, сын Мильтиада. В результате его побед в середине V в. до н. э. персы были изгнаны из Эгейского моря. Афины установили своё господство на море.

Кираса – нагрудная пластина доспехов воина.

Кора – культовое имя Персефоны.

Крамбол – на триреме кран-балка, выступающая сбоку в кормовой части корабля; поддерживает шлюпку.

Круглая палата – здание с куполообразной кровлей в Афинах, где заседал исполнительный комитет Совета.

Лакедемон – область в Греции, главный город которого Спарта.

Леонид – спартанский царь, командовавший тремястами воинами, которые пожертвовали жизнью, защищая от персов проход Фермопилы (480 г. до н. э.).

Ликург – древний законодатель Спарты.

Магистрат – выборный исполнительный орган и должностное лицо.

Месяцы. Афинский год начинался после летнего солнцестояния (22 июня).

   1. Гекатомбэон (июль-август), в Спарте – карней.

   2. Метагитнион (август-сентябрь).

   3. Боедромион (сентябрь-октябрь).

   4. Пианепсион (октябрь-ноябрь).

   5. Маймактерион (ноябрь-декабрь).

   6. Посидеон (декабрь-январь).

   7. Гамелион (январь-февраль).

   8. Анфестерион (февраль-март).

   9. Элафеболион (март-апрель), в Спарте – гиацинфий.

   10. Мунихион (апрель-май).

   11. Фаргелион (май-июнь).

   12. Скирофорион (июнь-июль).

Мидийцы – обычное название персов; фактически – ещё один воинственный народ царства Мидия, побеждённый персидским Киром Великим и вошедший в состав Персидской державы.

Мильтиад – афинский полководец, победитель персов при Марафоне (490 г. до н. э.).

Мина – 100 драхм.

Наварх – адмирал, командир эскадры.

Народное собрание, ekklesia – суверенный орган Афин, доступный для всех взрослых мужчин, имеющих гражданство.

Неверие в богов – в Афинах преступление, наказуемое смертью. Обвинение, по которому был казнён Сократ. Немезида – богиня, олицетворявшая священное возмездие, обычно за людской грех гордыни.

Ника – богиня победы.

Обол – одна шестая часть драхмы.

Паламед – греческий воин Троянской войны, несправедливо обвинённый Одиссеем. Символ человека, несправедливо обвинённого.

Панафинеи – большой праздник в Афинах в честь богини Афины.

Паноплия – полное снаряжение тяжеловооружённого пехотинца: шлем, нагрудная пластина, щит, наголенники. Чтобы позволить себе паноплию, надо быть очень богатым человеком.

Пелопоннес – материковая часть Южной Греции, «остров Пелопса», древнего героя.

Перикл – афинский государственный деятель и полководец середины V в. до н. э. Назван «Олимпийцем»; его деятельность приходится на золотой век афинской демократии, эпоху великих художественных достижений. Родственник и покровитель Алкивиада.

Периэки – свободные жители лаконских городов (кроме Спарты), «соседи». От них требовалось следовать за спартанцами, «куда бы они ни повели».

Пникс – холм юго-западнее Акрополя, на котором собиралось афинское Народное собрание для своих дискуссий. Полемарх – полководец.

Полис – город-государство (Афины, Спарта, другие города Эллады).

Прорыв – приём морского боя, при котором боевой корабль входит в брешь между вражескими кораблями, равняется с ними, а потом разворачивается и атакует с фланга.

Пэан – первоначально гимн в честь Ареса и Аполлона, потом – боевой клич. Исполнялся перед сражением дорической пехотой – спартанцами, сиракузцами, аргивянами, но не афинянами (ионийцами).

Самос – остров в Эгейском море, стойкий союзник Афин. «Зарубежный» морской бастион в течение всей войны на востоке.

Совет Пятисот – в Афинах совещательный орган, который готовил дела для Народного собрания.

Солон – афинский законодатель VI в. до н. э., автор элегий.

Спартиаты – «равные», спартанцы офицерского сословия.

Стратег – афинский полководец, командующий. Другое значение слова – член коллегии 10 стратегов (высшая исполнительная власть в Афинах).

Таксиарх – каждое из десяти племён в Афинах должно поставить государству подразделение пехоты, taxis. Командир такого подразделения называется таксиархом.

Талант – вес серебра стоимостью примерно 6000 драхм. Месячная стоимость эксплуатации корабля.

Тартар – тёмная бездна ниже Гадеса, подземного царства, куда Зевс заключил титанов. Молния, брошенная с Олимпа, будет падать 9 дней, прежде чем достигнет земли, и ещё 9 дней в глубь земли, пока не достигнет Тартара.

Тиссаферн – персидский сатрап Лидии и Карии; его столица находилась в Сардах.

Тридцать Тиранов – марионеточное правительство в Афинах после завоевания Спартой в 404 г. до н. э., во главе с Критией. Известно актами репрессий.

Триерарх – капитан триремы (в Афинах – лицо, обязанное на свой счёт снарядить трирему).

Триерархия – в Афинах снаряжение за свой счёт триремы для государства.

Трирема – судно с тремя рядами гребцов, главный военный корабль; команда – 200 человек. «Два-и-один» на триреме: один ярус гребцов отдыхает, пока два других гребут.

Утопленный столб – часть частокола, морского заграждения, предназначенного разрывать днище атакующего корабля.

Фарнабаз – персидский сатрап Фригии и Геллеспонта.

Фемистокл – афинский государственный деятель и полководец, победитель персов в морском сражении у острова Саламин (480 г. до н. э.). Укрепил порт Пирей, начал строительство Длинных стен.

Фермопилы – ущелье в центральной Греции, где триста спартанцев и их союзников удерживали в течение шести дней наступление персидских орд царя Ксеркса (480 г. до н. э.).

Фтиотида – родина Ахилла в Фессалии. Ахилл впоследствии стал царём в стране мёртвых.

Эврот – главная река Лаконии.

Эгоспотамы – участок Геллеспонта («Козьи ручьи»), где в 405 г. до н. э. спартанский флот под водительством Лисандра нанёс поражение афинскому флоту и положил конец Пелопоннесской войне.

Элевсинские мистерии – праздник в честь Деметры и Персефоны (Коры) в Афинах. Длился 9 дней. Каждый год в месяц боедромион новообращённые и вновь принятые совершали 14-мильное паломничество из Афин в Элевсин. Во время войны захват Спартой Аттики вынудил процессию совершать паломничество морем, что было унизительно. Алкивиад восстановил прежний маршрут – по суше.

Эпибаты – морские пехотинцы, сражавшиеся на палубе корабля.

Эпиполы – высоты, возвышенность у Сиракуз.

Эфеб – в Афинах юноша 18-20 лет, проходящий военное обучение.

Эфор – надзиратель, член коллегии 5 эфоров, осуществлявшей контроль над всеми государственными учреждениями в Спарте. Эфоры представляли реальную власть, превосходящую даже власть царей.