Текст книги "Приливы войны"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Глава XL
КРАСНАЯ ТРЯПКА СПАРТЫ

Уже наступила осень, – возобновил рассказ Полемид, – когда Теламон и я достигли Милета, пройдя через Аспенд и по Прибрежной дороге через Карию. Теперь я считал дни по-другому. У меня был иной календарь. Счисление времени велось не днями, а сроком Авроры до родов. Она должна родить через сорок три дня, согласно зарубкам на древке моего копья. Я предупредил моего товарища, чтобы он не очень рассчитывал на меня. Когда настанет час, я буду на Самосе, рядом с ней.

– Надежда – преступление против небес, – упрекнул меня Теламон, пока мы шли по дороге, обдуваемой ветром. Круглые сутки громыхали по ней вражеские караваны, везя припасы, палатки, оружие. Мимо шагали пехотинцы, пылила пехота. Все участки находились под охраной, каждой участок суши покрыт крепостями. – Когда-то ты был великолепен, Поммо, потому что презирал свою жизнь. А теперь надежда сделала тебя некудышным. Я должен расстаться с тобой. И расстался бы, если бы жизнь не свела нас.

В прибрежных городах по всей области Кария были спартанские гарнизоны. Города изменились, и больше всех – Милет. Когда он принадлежал Афинам, то отмечал праздник Флагов. Все домохозяйки украшали улицы флагами. Братства толпились на площадях. Всю ночь в городе веселились, на улицах плясали, устраивали бега с факелами. Теперь ничего этого не стало. Фасады домов стояли безжизненные, пустые. В доках люди занимались только своей работой. На всех имелось что-нибудь красное, какой-нибудь кусок ткани или платок, чтобы продемонстрировать верность Спарте. Приветствовали уже не словом «Артемида», как бы передавая благословение богини, но словом «Свобода» – свобода от тирании Афин. Это приветствие также было обязательным.

В спартанских гарнизонах судили полевым судом; был введён комендантский час. Городские дела передали в компетенцию Десяток. Это были политические комитеты, состоящие из зажиточных граждан, землевладельцев. Они были ответственны не перед Спартой, а лично перед Лисандром. По афинским правилам, гражданские дела должны слушаться в Афинах, где судебные стервятники догола обирали жителей колоний. Теперь те же стервятники выглядели образцом милосердия. В судах Лисандра любой гражданский проступок считался военным преступлением. Нарушение контракта считалось посягательством на долг, лень – предательством. Даже если Десятки и хотели быть справедливыми, например в случае пограничного спора между землевладельцем и арендатором, мягкий приговор мог быть расценён как проявление симпатий к демократии и неравнодушие к Афинам. Наказание непременно должно быть жестоким.

Вся Иония превратилась в военный лагерь. Все прочие занятия Лисандр пресёк. Он также не выносил нарушения дисциплины. Господствовали телесные наказания. На каждом причале были воздвигнуты столбы для экзекуций. То и дело слышался окрик боцмана: «Стойте! Будьте свидетелями наказания!» На улицах раздавался свист берёзовых розог и щёлканье плетей. На причалах уклоняющиеся от повинностей приговаривались к работе в ошейниках весом в двадцать фунтов и с кандалами на ногах. Правонарушители весь день стояли по стойке «смирно» с железными якорями на плечах. К таким были немилосердны. Это были негодяи, предатели дела свободы. Мальчишки дразнили их, хулиганы норовили избить.

Однажды мы видели Лисандра. Он проскакал мимо нас по Прибрежной дороге, южнее Клазомен. Его сопровождали десять человек, а впереди ехала персидская конница – люди Кира. Все встречные были обязаны приветствовать Лисандра, иначе конники их били. Теламон восхищался Лисандром. Лисандр добился того, что толпа гражданских лиц превратилась в корпус бойцов. Он научил их бояться своего командира больше, чем врага. «Свобода!» – так мы приветствовали друг друга на улицах с красной тряпкой на шее.

Лисандр переместил свой опорный пункт в Эфес. Место было великолепное. Теламон разыскивал своего старого командира Этимокла, на чьей службе он формально ещё состоял. Однако срок этого офицера уже вышел. Вместо него был назначен Телевтий, который позднее так блестяще совершит налёт на Пирей.

   – Вы шпионы? – был первый вопрос этого командира.

   – Только он, – ответил мой товарищ.

   – Проклятье! Я надеялся проткнуть вас обоих.

Телевтию приходилось гоняться за другими лисами. Он отправил нас прямо к Лисандру. Наварх, как оказалось, знал про оба наших дела, включая моё осуждение и побег. В Афинах я был приговорён, сообщил он мне. Я этого не знал. Он засмеялся.

Я совсем забыл, как он красив. А его самоуверенность, которая столь ярко выражалась ещё в те дни, пока он занимал низкие должности, возросла в десятки раз теперь, когда он наконец стал главнокомандующим.

   – Вас послал Алкивиад, – заметил он беззлобно. – С каким поручением? Убить меня?

   – Засвидетельствовать истинность его призыва к союзу против персов и честность его попытки примирения со Спартой.

   – Да, – промолвил Лисандр, продолжая просматривать какие-то документы, – я подробно знаю об этом от Эндия и двух других тайных посланников вашего хозяина.

Лисандр впился взглядом в моё лицо, стараясь заметить, не оскорбило ли меня слово «хозяин». Усилием воли я сдержался и не показал вида. Что касается Теламона, оскорбление не подействовало на него настолько, чтобы он потерял самообладание.

Какая плата нам назначена? Лисандр быстро написал записку. На персидском языке он приказал своему адъютанту-персу устроить нас по шестому разряду – для офицеров.

   – Послезавтра состоятся игры в честь Артемиды. Я выступлю с обращением к армии. Вам необходимо присутствовать там. Послезавтра Алкивиад получит ответ.

Как ты знаешь, Эфес – одна из самых крупных гаваней на востоке. Эта массивная дамба, названная Птерон, Крыло, – чудо света. В то время было возведено восемьсот из тысячи её ярдов. Она была широкая – там могли проехать две упряжки рядом. Строительные леса покрывали её по всей длине. На расстоянии пятидесяти футов от берега всё море было усеяно белой каменной пылью.

Таковы были плоды режима, установленного Лисандром. Кошельки плоские, моральное состояние на высоте. Дисциплину, которую насаждали спартанцы, признали даже те, кто вынужден был выносить её как неизбежное зло. Он и себя не щадил. Командующего можно было увидеть усердно занимающимся в гимнасии ещё до рассвета. Вечерами он работал допоздна, как и Алкивиад. Он вёл себя так, словно победа была у него уже за пазухой, а сам он – не командующий, а завоеватель. Солдаты говорят, дерьмо катится с горы всё быстрее. В этом дерьмо сходно с самоуверенностью. Это заметно даже у низших чинов.

Новый театр западнее temenos Артемиды, выходящий на море, был грандиознее афинского театра Диониса. Пока шли игры, там собрались все моряки. Пятнадцать тысяч в самом театре, ещё двадцать тысяч – на склонах. Глашатаи передавали в толпу речь командующего. Принц Кир сидел рядом с навархом. Поблизости находились телохранители и компаньоны. С двух возвышений театра, «ушей», были видны афинские эскадры под командованием Алкивиада. Они блокировали гавань.

Лисандр заговорил:

– Спартанцы, пелопоннесцы и союзники, сегодня вид вашей мужественной силы доставил радость не только тем городам, за свободу которых вы сражаетесь, но и богам, которые превыше всего ценят смелость и преданность. И всё же я признаю, что многие среди вас проявляют нетерпение. Вы видите боевые корабли наших врагов. Они безнаказанно приблизились к самым цепям, надёжно запечатавшим вход в нашу гавань, и вы горите желанием дать им бой. «Почему мы должны постоянно тренироваться?»– спрашиваете вы своих офицеров. Ежедневно на нашу сторону переходит всё больше и больше отличных гребцов. Каждый вечер наши ряды пополняются, а ряды нашего противника тощают. Вы кричите: «Давайте атаковать! Сколько ещё ждать?» Я отвечу вам, товарищи, напомнив вам о различии между нашим, дорическим, родом и ионическим родом наших врагов. Мы, спартанцы и пелопоннесцы, обладаем храбростью, а наши враги обладают смелостью. У них – thrasytes, у нас – andreia. Обратите внимание на это различие, братья. Вот где кроется глубокое и непримиримое разграничение. Эти свойства характера отражают враждебные и несовместимые понятия о надлежащем отношении к богам. Этим они предсказывают и предопределяют нашу победу. В доме моего отца меня учили, что нами управляют небеса и следует относиться к ним с благоговейным страхом, почитать их волю. Вот так поступают спартанцы, дорийцы и пелопоннесцы. Наш род не диктует богам свою волю. Нет, мы стремимся узнать волю богов и исполнить её. По нашим понятиям, идеальный человек – тот, кто благочестив, скромен и старается держаться в тени. Наше государственное устройство – гармонично, постоянно, оно основано на общине. Мы считаем, что богам наиболее всего нравятся мужественность людей, их умение переносить трудности и презрение к смерти. Вот что делает нас непревзойдёнными в сухопутных сражениях, ибо цель пехоты – удержать за собою землю. Мы не индивидуалисты, потому что для нас внимание к себе – это гордыня. A hybris, гордыню, мы презираем. Мы считаем, что место человека – ниже небес. Мы не оспариваем главенства неба. Спартанцы мужественны, но не безрассудно смелы. Афиняне смелы, но они не мужественны. Я подробно опишу вам, друзья и союзники, характер нашего неприятеля. Остановите же меня, если я солгу. Заглушите меня криком, братья. Но если я буду говорить правду, тогда приветствуйте мои слова, дайте мне услышать ваши голоса! Афиняне не боятся богов, они сами хотят быть богами. Они считают, что небеса не обладают властью, что всё дело в популярности. Они говорят, что боги распределяют своё одобрение. Вот что поражает смертных страхом и заставляет их соперничать друг с другом. Афиняне стремятся ублажить небеса, слепив себе глиняных божков. Афиняне отвергают скромность и неприметность как качества, недостойные мужчины, сделанного по образу и подобию богов. Небеса благоволят к смелым. Они верят, что их опыт подтверждает это. Дважды смелые действия спасали их от персов, дали им возможность создать империю и удержать её. Афиняне – непревзойдённые моряки, потому что именно там, на море, побеждает дерзкая смелость. Военный корабль в строю должен ударить по врагу. Смелость – могучий двигатель, друзья, но она имеет предел, и всегда найдётся скала, на которую она наскочит. И эта скала – мы.

Бурное одобрение прервало речь Лисандра. Сначала волна покатилась от первых рядов, где слышали самого Лисандра. Затем к ней добавилась вторая, когда глашатаи донесли слова командующего до тысяч сидевших на склоне холма. Третья хлынула после того, как задние ряды наконец узнали, что именно произнёс Лисандр.

– Наша скала – это мужество, братья, о которое смелость афинян разобьётся и отступит. Thrasytes потерпит поражение, но andreia выдержит. Усвойте эту истину и никогда не забывайте её. Смелость нетерпелива. Мужество, напротив, долготерпеливо. Смелость не может вынести трудности или промедления. Она алчна и ненасытна, она должна питаться победами, иначе она умрёт. Смелость зиждется на воздухе, она прозрачна и призрачна. А мужество твёрдо стоит на земле и черпает силы из священного источника богов. Храбрость предпочитает командовать небесами, она распоряжается рукой божества и называет это добродетелью. Но мужество чтит бессмертных и желает, чтобы небеса руководили им; оно действует только для того, чтобы проводить в жизнь волю богов. Послушайте, братья, что же это за человек с такими противоречивыми качествами. Смелый человек одержим гордыней, он бесстыден и амбициозен. Мужественный человек – спокоен, богобоязнен, надёжен. Смелый человек стремится разделять. Он желает, чтобы всё принадлежало только ему. Он оттолкнёт собственного брата, лишь бы самому захватить добычу. А мужественный человек – не эгоист. Он придёт на помощь товарищу, зная, что то, что принадлежит всему обществу, принадлежит и ему тоже. Смелый человек домогается чужого, он таскает соседей по судам и интригует. Мужественный человек довольствуется своей долей, он уважает волю богов и принимает её смиренно, как и положено слуге небес. В тяжёлые времена смелый человек мечется, страдая и жалуясь на судьбу всем встречным и поперечным, как женщина, ибо у него нет силы характера. Он не в состоянии найти выход из положения и не тащить за собою в пропасть других. Но посмотрим, как ведёт себя мужественный человек. В чёрные дни он сносит всё молча, не жалуясь. Почитая круговорот времён года, порядок, установленный небесами, он невозмутимо выполняет свои обязанности, поддерживая в себе уверенность в том, что умение терпеливо выдерживать несправедливость – это признак благочестия и мудрости. Это то, что касается человека мужественного и человека смелого. А теперь поглядим, что такое – смелый город. Превыше всего смелый город ставит расширение власти. Он не может смириться со своим теперешним положением, он обязан совершать походы в другие государства и грабить другие города. Смелый город облагает данью империю. Презрительно относясь к небесам и закону, он – сам себе закон. Свои стремления он ставит выше справедливости и оправдывает любые преступления, совершенные в его интересах. Нужно ли называть этот город? Афины!

Овация, как гром, пронеслась над театром и гаванью. Её было слышно даже на кораблях, стоящих на рейде.

– Взгляните на море, братья, посмотрите на эскадры противника, которые выставляют напоказ своё предполагаемое превосходство у самого порога нашей цитадели. Они знают о нашей неопытности на море и осмотрительности в действиях. Они считают это нашим недостатком, слабостью, благодаря которой рассчитывают сокрушить нас. Но они не принимают во внимание собственные нетерпение и упрямство – а ведь это их недостаток, причём фатальный. Наши недостатки можно компенсировать учением, тренировками, самодисциплиной. А их недостатки – у них в крови, они неизгладимы, неизлечимы. Алкивиад полагает, что заблокировал нас. На самом деле это мы его заблокировали. Он думает, что мы умрём от голода, но это мы морим его голодом. Мы морим его победой, которую он должен одержать, победой, которая столь необходима демосу Афин, ибо он не обладает мужеством. И если вы сомневаетесь в истинности этих слов, друзья мои, то вспомните Сиракузы. Мир знает, как окончилась та война. Наши враги роковым образом заблуждаются в своём понимании правильного отношения человека к богам. Они не правы, а мы правы. Боги на нашей стороне, потому что мы почитаем их и боимся их кары. Боги не на стороне афинян, потому что они рвутся на Олимп, расталкивая всех на своём пути, потому что они желают обитать там, где живут боги, потому что они жаждут сами стать богами.

Лисандра прерывали так часто, что он вынужден был останавливаться почти после каждой фразы и ждать, пока шум стихнет.

– Наш род, братья, поставил своей целью узнать, что такое мужество. Мы познали его источник. Мужество рождается от подчинения. Это результат братства и любви к свободе. Смелость же – порождение неуважения и вызывающего поведения. Она – побочное дитя непочтительности и пренебрежения к закону. Смелость чтит лишь две вещи: новизну и успех. Это её пища, без этого она умирает. Мы лишим наших врагов этих продуктов, которые заменяют им хлеб и воздух. Вот почему мы постоянно тренируемся. Мы потеем не ради пота и учимся грести не ради гребли. Мы учимся действовать сплочённо, чтобы воспитать в себе andreia, чтобы поселить в наших сердцах уверенность в себе, в своих товарищах, в командирах. Говорят, будто я боюсь встретиться с Алкивиадом. Меня упрекают в трусости. Да, я действительно опасаюсь его, братья. Но это не трусость, а осторожность. Встретиться с ним корабль к кораблю – не храбрость, но безрассудство. Ибо я признаю мастерство нашего противника и вижу, что в этом мы пока уступаем ему. Дальновидный командир с уважением относится к силе своего соперника. Его умение – не в том, чтобы нанести удар превосходящей силе, а в том, чтобы отыскать слабое место и ударить именно туда. И не тогда, когда враг будет готов. И не туда, где враг ожидает нападения. Нужно выждать момент, когда противник будет расслаблен. А слабое место афинян – время. Thrasytes можно победить. Это как фрукт – ароматный, когда спелый, и воняющий до небес, когда сгнил. Поэтому наберитесь терпения, братья. Я говорю вам: я рад, что мы ещё не готовы. И даже если бы мы были готовы, я искал бы предлог удержать вас ещё на какое-то время. Ибо каждый час, что мы не даём нашему врагу одержать над нами верх, действует против него, лишает его силы. В своём безбожном тщеславии Алкивиад льстит себе, полагая, будто он – второй Ахилл. Ну что ж, если он т действительно второй Ахилл, то смелость – его уязвимая пята, и, клянусь небесами, мы ударим его в пяту и повергнем его!

Оглушительные, непрерывные возгласы одобрения.

– И наконец, люди, позвольте мне рассказать об Алкивиаде то, что я знаю о нём. Храбрые люди дрожат при одном упоминании его имени, так много побед добыл он своему народу. Но скажу вам – клянусь в этом своей жизнью! – что он исчезнет с лица земли, от руки ли богов, от рук ли своих соотечественников, не знаю. Но он должен исчезнуть. Его собственная натура призывает такую судьбу. Ибо что он за человек, если не наивысшее воплощение афинской thrasytes? Его победы – результат его смелости, не имеющей ничего общего с мужеством. Позвольте ему вселить в вас ужас – и вы сами отдадите ему в руки победу. Но будьте тверды, братья, и не бойтесь, что бы он ни бросил против вас, – и он сломается, и его народ вместе с ним. Я знаю этого человека. Он ночевал под моей крышей в Лакедемоне, когда бежал к нам, осуждённый своими соотечественниками за поругание небес. Я ненавидел его тогда и презираю сейчас. Перед богами клянусь: если они поставят этого человека перед носом моего корабля, я собью с него спесь и освобожу Грецию от его богохульства и Афины от его тирании. Я верю в вас, братья, в наше оружие и наше мужество. Но превыше всего я верю в богов. Я не принимаю желаемое за действительное, но соблюдаю божеский закон, ибо я считаю богов достойными доверия, как море, и неизменными, как движение звёзд. А божеский закон таков: thrasytes приводит к hybris; hybris вызывает nemesis, a nemesis отбирает thrasytes. Мы – nemesis, братья. Мы призваны гневом небес обрушиться на гордыню этого тирана и высокомерие его города. Мы – правая рука всемогущих богов, и никакая сила между небом и морем не одолеет нас.

Глава XLI
ОГОНЬ С МОРЯ

Во время третьей вахты объявили тревогу. Я крепко спал в доме, где Теламона и меня разместили вместе с десятком других офицеров и их жёнами. Сейчас они, пошатываясь, выходили на улицу.

– Это учения? – крикнул кто-то с террасы.

Гавань находилась в четверти мили отсюда. Видны были брандеры, идущие над перегораживающей гавань цепью. Под прикрытием огня афинские триремы мчались в две колонны. Их катапульты разбрасывали огонь во всех направлениях.

Мы схватили оружие и бросились вниз с холма. Ты знаешь этот город, Ясон. Гора Коресс нависает над городом, её плечи как бы охватывают предместья. Огромная дамба Птерон перекрывает устье гавани. За её основанием простираются торговые причалы, Эмпорий, а за ними – застава, внутренние укрепления и морской бастион «Капюшон Охотницы». Река Каистр, полная ила, течёт между фортом Махаон и большой площадью Артемисия, на южной стороне простирается болото. За стенами – предместья. На реке работает землечерпалка. Предместья все раскинуты на холмах. Они были объяты пламенем.

Всем, кто знал нрав Алкивиада, было ясно: это его ответ на речь Лисандра. Он воспользовался тем, что здесь присутствовал принц Кир. Пользуясь полномочиями стратега, он мог высадить все войска, какие у него были, и даже призвать своих фракийцев – а уж в этом случае помогите боги всем, кто с ними встретится.

   – Мне это не нравится! – крикнул я Теламону сквозь шум прибоя. Я не собирался умирать ни за Спарту, ни за Афины. – Давай найдём какую-нибудь дыру и пересидим наскоки этого сукина сына.

Мы кинулись в какой-то склад по соседству с улицей Оружейников. Оттуда видны были брандеры, освещающие всё кругом, как днём. Покинутые командами галеры зарылись носом в берег и горели, как Тартар. Я никогда не присутствовал в битве одновременно с Алкивиадом, но на стороне его врага. Это было как оказаться оглушённым громом. Пелопоннесцы мочились от страха и не могли сдержаться. Двенадцативёсельные баркасы тащили зажигательные трейлеры, боковые экраны кораблей были подняты, чтобы защитить гребцов от огненных стрел защищавшихся. Впрочем, почему-то никто не стрелял. Спартанцы бросились наперерез ведущему баркасу. Мы видели, как оборвался линь. Две шестёрки ударили по баркасу как раз в тот момент, когда его брандер, теперь уже не привязанный, вышел на рейд, где на якоре стояла дюжина спартанских трирем. От столкновения с треском разлетелись зажигательные снаряды. Груз смолы и серы опрокинулся на вражескую территорию.

Теперь в бой вступила вторая линия брандеров. Появление их, до сих пор незамеченных, вызвало среди пелопоннесцев паралич.

   – Не толпитесь, как безмозглые бараны! – в толпу ворвался спартанский офицер. – Снимайте корабли с якорей, чтоб вам провалиться в Тартар!

В этот момент на коне появился сам Лисандр, окружённый телохранителями. Мы увидели, как офицер бросился к нему, чтобы доложить о своём приказе. Лисандр отменил его. На место сражения прибыла пелопоннесская пехота. Афинские баркасы продолжали обстреливать корабельные эллинги, швыряя в них цевочные колёса и «приветы».

   – Будем атаковать Птерон? – крикнул офицер Лисандру. Он предполагал двинуться к дамбе, чтобы предотвратить высадку неприятеля.

Лисандр отклонил и эту идею. Следует отдать негодяю должное. Любой другой не думая ввязался бы в бой, готовый победить или найти славную гибель. Лисандр так не сделал. Как он ловил на крючок Алкивиада, так теперь Алкивиад пытался поймать его. Но Лисандр не клюнет. Он стал пробираться к Артемисии – большой парадной площади перед городом.

   – Отходите! Идите на площадь!

К этому времени по приказу Лисандра уже были воздвигнуты стены, отделявшие жилую часть Антенора от верфей. За это его критиковали даже его офицеры. Они полагали, что это – очередная глупость, придуманная для того, чтобы занять людей работой. Только теперь они поняли гениальность замысла. Крепостные валы направят атакующих – тех, которые наступали от Птерона, что и делали сейчас афиняне, – на дорогу массовых мероприятий, с одной стороны которой была пристань, а с другой – стена. Здесь имелось отгороженное место для закалывания жертвенных животных. Лисандру оставалось только ждать.

Место, где прятались мы с Теламоном, стало нейтральной зоной. Со стороны моря кинулись афиняне с союзниками. По суше маршировали спартанцы и пелопоннесцы. Они столкнутся в окружённой скалами котловине перед нами – и нашим войскам устроят бойню. Однако все заранее подготовленные схемы во время военных действий становятся совершенно бесполезны. Сразу же всё испортил тот, от кого Лисандр меньше всего ожидал подвоха. И единственный, с кем он не мог спорить, – принц Кир. Он рвался в бой.

Мы услышали стук копыт по улице Оружейников. Вскоре показалась персидская конница. Она галопом пронеслась в направлении к площади Артемисия. Сбившиеся в кучу пелопоннесцы в страхе разбежались по сторонам, давая конникам дорогу. Кир осадил коня перед Лисандром. Этому парню было только семнадцать. Худой как палка, гордящийся знатностью своего рода и горящий нетерпением превзойти подвиги своих предков. Казалось, он сам объят пламенем.

   – Там враг, Лисандр! Почему ты медлишь? Встреть его! Атакуй!

Принц резко повернулся и вонзил шпоры в бока коня. Его охрана бросилась за ним. Пелопоннесцев и союзников было не сдержать. Они хлынули на дорогу массовых мероприятий. Наш склад находился как раз на их пути. Афинские передовые части, так далеко зашедшие им в тыл, теперь развернулись и забросали горящими головешками каждый карниз, каждый переулок.

Мы с Теламоном огляделись. Краска. Наша дыра оказалась складом смолы. Нам удалось выскочить оттуда, когда всё объяло ревущим пламенем. Я почувствовал, как шевелятся у меня волосы и борода. Брызги горящего скипидара полетели в меня. Согнувшись, я кинулся на улицу, сбивая с себя пламя плащом. Но плащ тоже пропитался маслом и горел. Теламон толкнул меня на кучу пемзы, валявшейся рядом со строительным участком. Мы упали на неё за мгновение до того, как появились орды бегущих. Младший офицер-пелопоннесец обернулся и, завидев нас, принялся бить своим жезлом, заставляя принять участие в общей драке. У меня обгорел весь левый бок. Я не видел своего лица, зато чувствовал запах горелого мяса. Теламон стал защищать меня.

   – Помилуй, этот человек не может сражаться. – Он подошёл к сержанту и крикнул мне: – Беги!

Я оттолкнул его прежде, чем его смогли арестовать или сделать ещё что похуже.

По дороге со стороны Артемисии скакал принц Кир с войском. Свыше тридцати тысяч. Лисандр в ярости гнался за ним со своими кавалеристами, чтобы спасти царственного парня от собственного сумасшедшего героизма...

* * *

Полемид продолжал свой рассказ, к которому мы ещё вернёмся. Однако ясно, что в этом сражении его целью было лишь сохранить свою жизнь. Говорить об этом он не хотел. Поэтому поменяем рассказчика.

После Антиоха Алкивиад назначил молодого Перикла командовать атакой на корабли. На те корабли, о которых Полемид рассказывал, когда они разорвали цепь, перегораживающую гавань, и атаковали берег. Я использовал записи, отданные мне его женой после суда над ним, состоявшегося после событий на Аргинусских островах. Кроме того, она отдала мне на хранение несколько тетрадей, исписанных Периклом для своих детей, дабы они не поверили клевете его обвинителей, а также, как я считаю, чтобы во время того тяжкого испытания не утратить рассудка. Эти записи я перескажу в своё время.

Вернёмся в Эфес и обратимся к дневнику Перикла.

Вот что он пишет:

«Это была идея Алкивиада, разработанная за одну ночь триерархами и командирами эскадр под его руководством. Её толчком стало получение речи Лисандра, сказанной тем во время Игр. Спартанец дал отрицательный ответ на предложение Алкивиада о союзе, окончательный и бесповоротный. Лисандр откладывал бы ответ до последнего, если бы, как считал Алкивиад, меньше верил богам и больше – в нетерпение афинских избирателей. Лисандр понимал это Чудовище так же хорошо, как и его соперник. Победы на территориях, далеко отстоящих от прибрежной полосы, и даже разграбление могущественных городов не утолит прожорливости Зверя. Во всяком случае, не сейчас, когда он горит нетерпением в ожидании возвращения своего непобедимого полководца. Алкивиад должен атаковать, он должен напасть на Лисандра. Ни больше, ни меньше. Чудовище получит голову своего врага – или того, кому не удалось её доставить.

Такова была стратегическая цель. Тактических приёмов было три: до основания разрушить верфи и ремонтные мастерские; уничтожить или увести как можно больше военных кораблей (и как можно более эффектно); захватить Птерон и разорить эту громадину. Атака – водная операция, в которой участвуют двенадцать тысяч четыреста войска, девяносто семь крупных военных кораблей и сто десять кораблей поддержки. План состоял из координации одиннадцати элементов атаки по фронту в двенадцать миль. Намечены сорок шесть целей.

Предварительные манёвры начали за два дня до операции. Эскадра из двадцати четырёх кораблей под командованием Аристократа и другая – из двадцати восьми под командованием Адиманта отправились с Самоса. Вместо гребцов на вёслах сидели тяжеловооружённые пехотинцы. Другие, с пращами и копьями, сколько мог выдержать корабль, не выдавая количества взятых на борт людей осадкой, скрывались за боковыми экранами. Эскадра Аристократа направилась на запад, как бы к острову Андрос, а Адиманта – на север, к Геллеспонту. Обе двигались открыто, чтобы наблюдатели Лисандра, расположенные на горах Коресс и Ликон, могли их видеть. Выйдя в море на недосягаемое для соглядатаев расстояние, они на вторую ночь повернули назад и высадили войска: Аристократ – на землях между Приеной и Эфесом, Адимант – на севере, в колонии под названием Крюк, любимом месте отдыха эфесцев, покинутом в тот сезон из-за неблагоприятной “погоды” в Эфесе.

Ночью от Самоса и Лады отплыли транспорты с лошадьми. Они высадили животных на берег в населённой бухте под названием Лунный Серп. Командовал Алкивиад. Задержав всех, кто мог броситься бежать и поднять тревогу, войска вернулись обратно, соединившись с отрядами Адиманта, высадившимися у Крюка. Оттуда Алкивиад двинулся на город. Все заставы были сняты так быстро, что он уже находился в пригородах, когда Лисандр узнал об этом.

Отряды Аристократа, высадившиеся на юге, перерезали дорогу по дамбе, по которой из города могли подойти подкрепления, а кроме того, открыли шлюзы канала. Равнина была затоплена. Они перерезали трос в форте Килон. Пловцы захватили два островка, Желток и Белок, на которых были установлены опоры для троса. К этому времени первые брандеры уже поджигали пригороды. Морские пехотинцы Эрасинида открыли ворота с северной стороны дороги массовых мероприятий. Военные корабли Антиоха на полном ходу прошли мимо Килона прямо в гавань. Моя эскадра – из двадцати четырёх кораблей – расположилась возле троса со стороны моря. В том случае, если Антиох потерпит поражение, мы должны будем обеспечить ему проход, через который он сможет уйти. Если же он даст сигнал к наступлению, мы ударим вслед за ним всем, что у нас есть. Костры на Кимоне и Желтке осветили канал. Этого оказалось достаточно, чтобы узнать о сокрушительной атаке. Пожары на верфях, дамбе, Эмпории были такого масштаба, что их видели в Хиосе, за шестьдесят миль от этого места.

Как мы узнали потом, в это самое время Алкивиад чуть не погиб. Его кавалерия вихрем пронеслась по пригородам, опережая пехоту Адиманта. Она направлялась к северным воротам на соединение с эпибатами, высадившимися на Птероне с кораблей Антиоха и Эрасинида. У них был проводник из войска Алкивиада, который провёл их через лабиринт улиц по этой части города. И вот они появились на площади. К их великому удивлению, отряды женщин забаррикадировали выход с площади скамьями и перевёрнутыми повозками и защищали его. То были не амазонки, а обычные женщины из этого округа, домохозяйки, выступившие, чтобы защитить свои очаги и своих детей.

Женщины с поразительной отвагой атаковали кавалерию Алкивиада. С крыш домов в них бросали черепицу, кирпичи, камни. Они не только не отступили под ответными ударами, но выдерживали все с таким упорством, что, как подтвердили солдаты, вызвали больший ужас, чем любая фаланга спартанцев или орда орущих дикарей. Сам Алкивиад получил кирпичом по плечу. Удар раздробил ему ключицу. Мантитей, как всегда сражавшийся рядом с ним, помог ему выйти из этого столкновения. Алкивиад сражался без шлема. Ещё бы немного – и кирпич раскроил бы ему череп.