Текст книги "Солдаты Александра. Дорога сражений"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Мы уже виделись с этими малыми, помнишь? Тогда брат Шинар вроде не слишком-то рвался мне мстить. Кровопролитие ему не по сердцу. Думаю, он ухватится за возможность покончить с враждой.

На самом деле мою надежду завершить миром всю эту историю подпитывает еще кое-что. Мой сын родился девятнадцатого артемисия. У нас дома это День присоединения, годовщина вхождения Аполлонии в Великую Македонию. В моем городке по таким дням над каждым жилищем воздевается львиный штандарт, а улицы заполняются веселящимся людом. Все, как и здесь, прощают друг другу обиды, долги.

Мне это кажется добрым знаком.

Я спрашиваю Аша, что нужно делать.

Он отвечает, что вообще-то положено собрать племенной совет. Клан пойдет на то с радостью. Как упустить развлечение, о котором эти диссар (неотесанные мужланы) потом годами будут чесать языки.

– Вспоминая, как ты распинался, умоляя простить тебя за твои преступления.

– Преступления?! А не пошел бы он в задницу, весь ваш хренов совет? – рычит Флаг.

Но Аш знает, о чем говорит.

– Эти диссар, – поясняет он, повторяя презрительное словечко и подкрепляя его выразительным жестом, – конечно, получат огромное удовольствие, глядя на смирного и униженного маки, но ведь главное тут не в том. Примирение стоит денег.

Он имеет в виду возмещение за нанесенные оскорбления. Вроде выкупа за кровь, что взимают с убийц.

– У тебя есть эти деньги?

– Ага, – ворчит Флаг. – Старый мошенник интересуется, сумеет ли он погреть руки.

Но меня слова старика ободряют.

– Деньги найдутся, Аш. И для тебя, и для брата Шинар.

В конце концов, для чего вообще нужны деньги? Не для того ли, чтобы приобретать на них то, что тебе нужно, и избавляться от всего, что тебя угнетает, страшит.

– Как скоро мы можем это устроить? – нетерпеливо спрашиваю я.

53

Джирга собирается в ночь перед свадьбой. Похоже, согнать в одну кучу всех нужных для того дикарей раньше было решительно невозможно, поскольку они тоже готовились к грандиозному военному шествию, что должно предварить брачную церемонию. Нам с Флагом это лишь на руку. И у нас есть дела.

Стефан отпустил меня с сегодняшней отработки парадного шага, так что я смог подать главному распорядителю торжества прошение разрешить мне и Шинар участвовать в общем обряде. Теперь мы с ней, равно как и четырнадцать сотен других смешанных пар, будем соединены узами брака в тот же закатный час, что и Александр с Роксаной, только не в цитадели, а в новом амфитеатре, выстроенном на склоне горы Бал Тегриб, в том самом месте, откуда наш царь обратился к войскам после преодоления громад Гиндукуша.

Мы с Флагом подъезжаем к афганскому лагерю. До захода солнца около часа. Предполагалось, что с нами поедет и Аш, но старый хрыч куда-то запропастился.

Вместо него мы прихватываем одного из наших шикари, седого горца по имени Джерезах, чтобы тот хотя бы представил кому следует наш дашар – просьбу о допуске на туземную сходку. Увы, Джерезах оказывается не только почтенным, внушающим уважение старцем, но еще и агейлом из долины Панджшер, а с этим кланом пактианы, к которым мы едем, чего-то не поделили. Поэтому в лагерь его не пускают. Тут появляется Аш с таким видом, будто мы где-то болтались, а он, бедолага, все ждал нас и ждал. Он удивляется нашей необязательности и, взывая к разлитой вокруг всепрощенческой благости, с места в карьер принимается убеждать караул пропустить Джерезаха. Но теперь ерепенится Джерезах.

– Я на этих разбойников за свою жизнь нагляделся, – заявляет он, демонстративно разворачивая лошаденку. – Как они были грязными оборванцами, так и остались.

В результате мы топаем на сходку втроем – я, Флаг и Аш. Похоже, все горные головорезы на сотню миль окрест прослышали о небывалом событии и вознамерились принять в нем участие. Все они крайне дикого вида, все кудлатые, месяцами небритые, зато вооружены до зубов. Гордость каждого – замысловато изукрашенная, искусно свитая плеть. Садясь на корточки, горец опускает ее кончик на землю и начинает легонько покачивать рукоять. Составив кружок, эти люди могут вот так сидеть и молчать бесконечно долгое время. Тишина, только кончики плеток змеятся в пыли, неустанно стремясь к центру круга. Любопытная, доложу вам, картина. Даже, я бы сказал, завораживающая в своем роде.

Сейчас вся толпа подтягивается к жилищу вождя – огромному шатру из натянутых на множество шестов козьих шкур, перед которым устроено что-то типа большого навеса. Сооружение довольно шаткое, но под ним все утопает в коврах, брошенных прямо на землю. Нас проводят к нашим местам, мы садимся. Солнце скрывается за грядой гор, и воздух мгновенно наполняется вечерней прохладой. Аш, скрестив ноги, устраивается справа от меня. Вождь и старейшины сидят напротив, родной брат Шинар со своими кузенами стоит позади этой бражки. Нас не приветствуют и вообще словно не замечают. Но, по словам Аша, это как раз нормально. В таких непростых обстоятельствах сближение сторон осуществляется постепенно. Пока достаточно и того, что мы здесь. В прямом же общении нужды еще нет.

Вокруг ведутся оживленные разговоры: все, кроме нас с Флагом, толкуют о чем-то своем. Приносят большой медный чан с водой, но не для питья, а чтобы каждый омыл в ней кончики пальцев. Что интересно, споласкивать принято лишь правую руку. Затем звучат восхищенные возгласы – и тут же на двуручной тележке два малых выкатывают откуда-то целую гору риса с бараниной и горохом. Все принимаются с жадностью насыщаться, горстями отправляя угощение в рот. Мы с Флагом тоже пробуем это жирное блюдо, хотя перед выездом основательно подзаправились у себя. Пактианы, как мы уже поняли, народ обидчивый, и нам не хочется сейчас их сердить. Но брат Шинар и его родичи не садятся, не угощаются, а так и стоят, как стояли. Что это значит, понятия не имею. Вид у них надутый и вызывающий, руки скрещены на груди.

Когда гора риса словно по волшебству исчезает (вся трапеза длится минут десять, не больше), собравшиеся, отерев губы, заводят на своем языке разговор о тонкостях ашаара. О том, как в их свете можно взглянуть на проступок Шинар. Я вслушиваюсь, пытаясь вникнуть в детали столь важного для меня обсуждения, однако, похоже, мои познания в пактианском для этого слишком скромны. Да и высказаться нам с Флагом, опять же, не предлагают, горцы по-прежнему полностью игнорируют нас. Вождю и старейшинам вообще все по барабану, такой, по крайней мере, у них теперь вид. Время идет, общий гомон становится возбужденным. Вспыхнувшая по какому-то поводу перепалка грозит закончиться дракой.

Тут, словно по сигналу, внятному всем, кроме нас с Флагом, спор обрывается, гвалт затихает. Брата Шинар и обоих кузенов вызывают вперед. Они проходят, садятся.

– Томах! – возглашает толмач. – Говори!

Я начинаю говорить, с тревогой вглядываясь в надменные лица.

– Нах! Нах!

Толмач машет рукой. Я смотрю не туда. Мне следует обращаться к вождю.

Я, исправив ошибку, излагаю по-гречески свое дело, Аш переводит. Когда я заканчиваю, обсуждение возобновляется. И снова вождь и старейшины демонстрируют полное равнодушие к происходящему. Остальные галдят, жестикулируют. Порой кто-то встает, удаляется, как я понимаю, чтобы облегчиться, и, вернувшись, снова встревает в неутихающий спор.

Но вот опять наступает внезапная тишина. Баз, брат Шинар, поднимается и берет слово.

По мне, так лучше бы он заходился от ярости, но нет, этот малый суров и невозмутим, как скала.

Речь База тоже обращена не к нам с Флагом, а к старейшинам и соплеменникам. Голос его очень ровен и несколько повышается, лишь когда он указывает на меня, что, впрочем, делается весьма нередко. Моего пактианского хватает, чтобы понять общий смысл монолога. Баз говорит, что он меня ненавидит не столько за нанесенные его роду обиды, сколько за то, что я мак и захватчик, проклятый чужак, к каким по-другому относиться нельзя.

– Не принимай это близко к сердцу, – шепчет мне на ухо Аш. – Таков порядок. Так принято говорить на джирге.

Покончив с формальностями, Баз поворачивается ко мне и с холодной злобой цедит что-то, судя по тону, обличающе-непреклонное. Мне, может быть от волнения, толком удается разобрать лишь три слова: «честь», «оскорбление» и «справедливость».

Баз умолкает.

– А сейчас, – подталкивает меня Аш, – предлагай деньги.

По его совету я начинаю с небольшой суммы, потом постепенно увеличиваю ее, но натыкаюсь на выжидательное молчание. Предложив фактически все, что накопилось на моем армейском счету, и не получив отклика, я добавляю:

– А еще я отдам свою лошадь.

И тут всех прорывает. Горцы кричат, хлещут по земле плетьми, легонько стукают от восторга друг друга тыльными сторонами своих правых рук (хлопнуть кого-то просто ладонью или левой рукой считается здесь нешуточным оскорблением). А возле навеса уже пофыркивает моя кобылка, еще миг назад ожидавшая меня у въездной коновязи. Ее тут же обступает толпа рядов в пять. Любопытствующие лезут на спины тех, кому посчастливилось протолкнуться поближе. Эти разбойники знают толк в лошадях, и, судя по их возбужденному гомону, Снежинка пришлась им по вкусу. Я поглядываю на База: он окружен зубоскалящими ровесниками. Это обнадеживает.

– Похоже, эти конокрады в восторге. Небось каждый думает, что их приятелю невероятно свезло, – говорит Флаг.

И впрямь похоже. Молодые наездники от души поздравляют удачливого товарища. Никому из них явно и в голову не приходит, что от такого предложения можно отказаться.

Да, посулить лошадь – весьма ловкий ход. Все горцы алчны, но даже золото при их образе жизни меньше значит для них, чем что-либо, без чего ни один воин не воин. В первую очередь это доспехи, оружие, а главное – боевые лошадки, особенно такие, как моя прелесть, – породистые, обученные и в своей лучшей поре.

Заполучить такую красавицу – все равно что убить сильного, закаленного в битвах врага. Столь же сладостно и столь же трудно.

– Ну что, сделка заключена? – спрашиваю я Аша.

Аш, ведущий по моему поручению дальнейшие переговоры, говорит, что торг завершается, теперь уточняется стоимость сбруи. Пусть забирают, я отдам что угодно, но Аш уверяет, что уступчивость без ритуального препирательства нам повредит, ибо не вызовет ничего, кроме презрения. В конце концов я остаюсь при своем оружии и доспехах. Тоже неплохо. Что у тебя не отнято, то и прибыток.

Между тем весь заседающий люд уже готовится ко второму обжорству.

– Аш, – говорит Флаг, – забрал бы ты нас отсюда к долбаной матери, а?

И то сказать – дело слажено. Братец Шинар отказывается от своих притязаний на мщение в рамках традиций тор и ашаара, согласившись принять в возмещение мою лошадь и прилюдно оговоренный выкуп.

Я хочу поскорей со всем этим покончить. Но сумма, которую я обязался выплатить, чересчур велика, чтобы доставить ее прямо сейчас, да и в наличии у меня нет и десятой части таких больших денег. Мне нужно вытрясти свои кровные из армейской казны, на что, даже если удастся договориться по-доброму с казначеем, уйдет, возможно, вся ночь и все новое утро.

Мы договариваемся встретиться завтра у ворот лагеря пактианов где-то за час до торжественного парада.

Баз не подает мне руки, однако соглашение, как я понимаю, уже одобрено старейшинами и советом.

– Честная сделка, – заявляет по-гречески вождь.

Я смотрю на База.

– Ты признаешь это?

– Привози деньги и приводи лошадь.

– Раз между нашими народами теперь мир, то и мы с тобой, может, помиримся?

Но Баз настроен иначе.

– Убирайся из моей страны, – цедит он. – И никогда сюда не возвращайся.

54

По дороге назад Аш дает мне последние наставления. Я должен обязательно удостовериться, что Баз лично принял и деньги, и лошадь.

– Как только он возьмет в руки уздечку, у него уже не будет права отказаться от своего слова. А до той поры все это лишь сотрясание воздуха.

Сразу по возвращении я отправляюсь к Шинар. Оказывается, ей известно, что брат ее здесь. Она узнала о том на женском празднике, поговорив с двумя девушками из родного села.

– Они, правда, ничего не сказали, но я все поняла по их взглядам.

Встревожена и Гилла. Обе женщины чувствуют себя неуютно и хотят куда-нибудь перебраться. В другое место. Немедленно, прямо сейчас. Они опасаются, что Баз, несмотря на договоренность, может попытаться их выкрасть.

Но куда тут переберешься? Город забит, там даже будки собачьей не снять.

Выручает Стефан. Через своих друзей он ухитряется найти нам приют в лагере конной стражи. Это отдельная огороженная территория, наверное, самая безопасная во всей округе. Там живут только маки, в том числе царские конюхи, и содержатся лучшие боевые кони, которых, естественно, охраняют и ночью, и днем. Да и потом, если переселение пройдет без шумихи, вряд ли задумавшему недоброе Базу удастся с легкостью отыскать свою жертву в раскинувшемся на мили людском муравейнике среди тысяч и тысяч палаток.

Так-то оно так, только все равно переезд – дело хлопотное и муторное. И завершить его мне удается лишь за час до рассвета. Женщины с детьми обустроены, однако от усталости и чрезмерного напряжения спать я уже не могу. Да и некогда – ни свет ни заря мне нужно тащиться к войсковым казначеям.

Я как раз одеваю новехонькую тунику, когда появляется Стефан со своим другом, тем старшим командиром, что столь любезно позволил нам разместиться в подначальном ему городке. Он славный малый и обещает присмотреть за Шинар и Гиллой. К шатру даже будут приставлены трое охранников, с тем чтобы двое из них постоянно несли караульную службу.

Ах, я знаю, что этого мало. Мне следует самому здесь остаться. Мне следует пригласить Флага и Кулака, сесть с ними на пороге и не сходить с места до окончания всей этой праздничной кутерьмы.

Но я должен раздобыть деньги.

Должен выполнить взятое на себя обязательство.

Иначе сделка развалится, а меня ждет бесчестье и, может быть, скорый конец.

К полудню мне приходится пересечь город не менее полудюжины раз. Каждый паршивый писец выделывается, как хочет, каждый долдонит свое. Главное военное казначейство закрыто по случаю царской свадьбы и не откроется, пока не пройдут торжества. Нет, казначейство работает, просто не в основном помещении, а в дополнительном, на другом конце Бактры. Да, моя просьба законна, и мне рады помочь, но свиток с моим послужным списком куда-то девался, во всяком случае, на месте его не видать. А контора через двадцать минут закрывается.

С этой царской женитьбой все посходили с ума.

Всюду как угорелые носятся портные, прачки, сапожники, чистильщики обуви, шорники, оружейники, брадобреи и прочие мастера наводить красоту – они нарасхват, всем нужны их услуги. Мальчишки-рассыльные бегом разносят чистую, отглаженную одежду и отполированные доспехи. В жизни не видел стольких вояк в столь ухоженном виде. Бронзовые шлемы сверкают, как золотые короны. К реке не пробиться – там купают, мылят, скребут и умащивают лошадей. Те просто обязаны смотреться великолепно. Вдали, в долине, теснятся большие и малые туземные станы. Их, наверное, тысячи, и в каждом из них сотни сидящих на корточках сосредоточенных дикарей чинят одежду, вощат седла, сбрую и начищают до нестерпимого блеска клинки. Ясное дело, при таком скопище люда город мог запросто превратиться в сплошное отхожее место, но отвечающий в нем за порядок Хорин нашел остроумный выход из положения, пообещав платить по медяку за каждую меру нечистот, собранных с улиц и доставленных в его конюшни. В результате все уличные сорванцы буквально дерутся из-за дерьма, обнаруженного ими где-либо, а Бактра сияет, как вылизанная.

Писец роется среди свитков, но моих денежных документов там нет. Зато есть другие. Знаю ли я, что после смерти моего брата Илии мне причитается половина оставшихся на его счету денег? Вторая, естественно, пойдет Филиппу.

Вот оно, спасение!

И я могу получить эти деньги?

Конечно. Дома, в Аполлонии. Через шесть месяцев.

Все кончено. Это крах.

Писцу пора запирать свою лавочку. Однако он оказывается порядочным малым и, когда я, разбитый горем, уже собираюсь уйти, окликает меня:

– Эй, парень, а о царском приданом ты помнишь?

А ведь и правда! Сегодня в честь праздника каждому воину Александра, сочетающемуся браком с туземкой, причитается царский подарок. Золотая чаша. Ее стоимость легко покроет денежную часть моего выкупа.

Проблема в том, что раздача даров состоится лишь после свадьбы.

– Найди египтянина, – советует писец. – Ростовщика. Кого-нибудь, кто ссудит наличные под залоговое обязательство.

Поиски занимают еще час-другой. Как назло, во избежание беспорядков все лавки и конторы ростовщиков и менял в нижнем городе позакрывались, а доступ в цитадель, где они продолжают работать, разрешен лишь по пропускам с царской печатью. Правда, находятся добрые люди, которые сообщают мне, что самые ушлые обиралы просто переместились на новое место и ведут свои операции на раскладных столиках позади улицы Оружейников.

Я мчусь туда, но в каком-то десятке шагов от желанного пустыря путь мне преграждает процессия почитателей Зороастра. Жрецы и праведники плетутся так медленно, что возле них и улитка сошла бы за торопыгу. Колонна длиннющая, а поскольку ее сопровождает стража с церемониальными булавами, попытка как-нибудь протолкнуться на ту сторону улицы равносильна самоубийству. Однако мне видно, что у столиков ростовщиков топчутся люди, человек двадцать, а то и все тридцать. Значит, надежда получить деньги у меня все же есть. Но к тому времени, когда мне удается добраться до пустыря в обход клятой процессии, там уже нет никого – ни менял, ни клиентов. Столики убраны, денежки растеклись по чужим кошелям и карманам. Срочный заем с уговором вернуть вдвое большую сумму, видимо, никого не смутил.

В гвардейский лагерь я возвращаюсь через час после полудня. Гилла и еще две афганских девушки готовят Шинар к ритуальному омовению. Меня не пускают в палатку, и мне это кажется дурным знаком. Впрочем, хорошего так и так мало. Все пропало, денег для База я не раздобыл и уже явно не раздобуду. Весь пропитанный потом и пылью, я понуро сижу на лавке перед шатром, когда подъезжает Флаг. Кроме мерина, на каком он восседает, с ним еще моя Снежинка и запасная лошадка, чтобы я не пешком возвращался назад. Все животные отчищены и ухожены, бока их лоснятся.

– Деньги нашел?

Я качаю головой.

Флаг достает кожаный кошель и бросает на землю. Там что-то тяжело звякает.

– Бери. И заткнись, – добавляет он, обрывая мои сбивчивые благодарственные стенания. – Я поехал. Вернусь с Кулаком и с Рыжим.

Он имеет в виду, что нас будет четверо.

– Бери побольше оружия, прячь, куда только можно. Вдруг они велят нам разоружиться.

Я киваю.

– Где Аш?

– В лагере пактианов. Во всяком случае, говорил, что будет там.

До места, где мы должны встретиться с братом Шинар и его родичами, минут двадцать езды. Это в обычный день, а при нынешней толчее – вдвое дольше.

Я одеваюсь за пять минут, а потом в ожидании нервно кружу вокруг нашей палатки. Вроде бы, все в порядке. Обещанная стража несет караул, все наши женщины на месте, за исключением Дженин, которая понеслась к прачкам.

Мне вспоминаются наставления Аша. Необходимо, чтобы поводья моей славной кобылки принял сам Баз. Только тогда наш договор войдет в силу.

Только тогда.

Осталось чуть-чуть.

Один поворот, и путь чист, можно жить без опаски.

Флаг возвращается. Кулак и Рыжий Малыш едут следом. Мой товарищ уже готов к свадебным торжествам. Он переоделся в парадную форму и даже закутался в длинный, отменно отглаженный плащ. Это несколько не по погоде, зато под ним можно спрятать что хочешь. Кучу оружия. И оно так и есть.

На случай если Баз со своими кузенами решит что-нибудь учудить, Флаг подвесил под мышкой спартанский тесак, на бедре пристроил афганский кофари и засунул пару метательных македонских ножей за голенища сапог.

Кулак и Рыжий Малыш дожидаются в седлах. Я прощаюсь с Шинар. На дорогу до лагеря пактианов у нас уходит около часа. Все пути и проезды забиты пешим и конным людом, строевыми и нестроевыми войсками, а также зеваками, собравшимися поглазеть на шикарную церемонию и хорошенько повеселиться. Нещадно палит послеполуденное афганское солнце. Наконец мы у цели, у тех самых ворот, от которых не далее чем вчера дали поворот нашему незадачливому шикари.

У входа толкутся кучками пактианы, чуть в стороне расхаживает Аш.

База не видно.

Его братцев тоже.

Я подъезжаю к Ашу.

– Где ее брат?

Вид у старого хрена подавленный, он явно сбит с толку.

– Где еще двое?

– Я так и знал, что они что-то отмочат! – рычит Флаг.

– Аш. Я тебя спрашиваю.

– Не знаю.

– Да что тут вообще происходит?

– Не знаю.

Флаг присматривается к афганцам. Все-то эти разбойники знают. Потому-то и отираются у ворот. Развлекаются, наслаждаясь нашей растерянностью.

Двое головорезов тянутся к морде Снежинки. Я отстраняю их.

– Где Баз? – ору я на дари.

Один из дикарей пытается забрать у меня повод. Флаг выхватывает клинок. Копья Кулака и Рыжего Малыша, мигом пришедшие в положение к бою, заставляют нахалов присмиреть и попятиться.

– Аш! – кричу я. – Что, в конце концов, означает все это дерьмо?

– Матфей!

Флаг указывает на толпу у ворот.

Что там?

Дженин?

Да, там Дженин.

Хитрая, продувная девица. Так вот где она берет дурь.

Дженин видит, что она обнаружена, и пускается наутек, словно заяц. Я пришпориваю Снежинку. Миг – и та переходит в галоп. Флаг летит следом. Девчонка петляет между шатрами. Еще миг… и погоня заканчивается. Мы вязнем в толпе дикарей.

– Эти козлы нас провели! – ревет Флаг. – Выманили сюда, а Шинар с малышом там одни!

Я вижу, как Дженин удирает по лагерной улочке, и в моих ушах звучит вчерашнее предостережение Аша.

«Лучше бы ты опасался девиц, крепко зажатых в когтях ашаара».