Текст книги "Операция 'Минотавр'"

Автор книги: Стивен Кунтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

– Надо же.

– Тамошние умельцы совместили звук от одного из микрофонов с изображением.

На телевизионном экране появились Джуди и толстячок в куртке. Дрейфус отрегулировал цвет и громкость.

– ... не нравится мне возня в прессе вокруг этих военных поставок. – У толстячка был глубокий баритон, но чувствовалось, что он нервничает.

Джуди ответил, но, видимо, в этот момент он был спиной к микрофону, так что разобрать слова оказалось невозможно. Дрейфус нажал кнопку "Пауза" и произнес:

– Запись шла еще от двух микрофонов, так что, думаю, это тоже найдется, но полная расшифровка займет несколько часов.

Камачо кивнул, и пленка пошла вновь.

– ... большой риск. Кое-кто сядет в тюрьму, – говорил собеседник Джуди, после того, как их измочалят на суде, который займет несколько месяцев.

Джуди наклонился к нему и зашептал. Можно было разобрать только обрывки:

– ... вы, ребята... всю жизнь создавали фирму... речь идет о миллионах.

Вам это действительно нужно, потому что... Вы сделаете десятки миллионов в предстоящие двадцать лет, а мне достанется пара акций, да разовый платеж и пенсия... совсем немного.., – Остальное не прошло сквозь помехи.

– Достаточно, – сказал Камачо, послушав еще пять минут. – Дадите мне полную расшифровку, когда будет готова.

Дрейфус остановил магнитофон и включил обратную перемотку.

– Думаю, этот тип покупает то, что продает Джуди.

– Перемотаете и зайдите ко мне в кабинет. В кабинете Камачо взял листок бумаги и написал на нем одно слово: "Софизм". Он вручил листок Дрейфусу, когда тот вошел.

– Проверьте, попадается ли оно в каких-нибудь письмах "Минотавра", Дрейфус сел на стул и принялся возиться с трубкой. Взглянув на листок, он сунул его в карман рубашки.

– Откуда вы это взяли? – спросил он, раскурив трубку.

– Не задавайте вопросов, чтобы мне не пришлось лгать вам.

– Вице-адмирал Генри, да?

– Я нашел это в сортире.

– Почему бы нам не взять полный перечень паролей в АНБ?

– Мы уже это пробовали.

– Значит, я дурак. Повторите, пожалуйста.

– АНБ не даст нам пароли без разрешения комитета. А комитет не разрешает. "Комитетом" на профессиональном жаргоне называлась сверхсекретная межведомственная группа, которая определяла политику разведывательного сообщества и координировала разведывательную деятельность всех органов правительства США. В ее состав входили директоры ФБР и ЦРУ, министр обороны, государственный секретарь. Глава Агентства национальной безопасности и помощник президента по национальной безопасности в качестве личного представителя главы государства.

– Так о чем это вам говорит? – спросил Дрейфус более резким тоном, чем обычно.

Камачо потер глаза, затем помассировал щеки.

– Скажите вы.

– Если нечто ходит, как утка, крякает, как утка, и оставляет за собой утиное дерьмо, то, по всей видимости, это утка.

– Хм-м.

– Думаю, эти сволочи уже знают, что именно выдал "Минотавр". Потому и не спешат дать нам перечень. – Дрейфус щелкнул зажигалкой и несколько раз затянулся. – Кто-то в Москве им рассказывает.

– Возможно, – подумав, согласился Камачо. – Но не исключено, что они просто надеются, что это дельце заползет в норку и сдохнет само по себе, не вызывая лишнего шума. Тут кровавые драки за бюджет в Конгрессе, несколько крупнейших военных программ вот-вот зарубят, и все такое... они же люди, в конце концов, вот им и хочется притвориться страусами хоть на время.

– Так что же нам делать с Чадом Джуди?

– А что вы предлагаете?

– Эта сволочь продает секретную информацию военным подрядчикам. Хочет иметь на старость больше, чем флотскую пенсию. Что сказал шеф, когда вы сегодня докладывали ему? – Тон Дрейфуса был враждебным.

– Пока не трогайте. Присматривайте за ним.

– Растак его мать! Все то же дерьмо. Что бы мы ни выкопали, старая чугунная задница отвечает одинаково: успокойтесь, ребята!

– Успокойтесь, Дрейфус. Вы достаточно долго здесь...

– Сколько дерьма надо съесть, Луис, чтобы убедиться, что оно тебе не по вкусу? Сейчас "Минотавр" выискивает, какие еще секреты продать, и сочиняет очередное любовное послание русским дипломатам. Терри Франклин так и гуляет на свободе, вы добываете пароли через друзей в Пентагоне – что-то мы вроде делаем, но это нас никуда не приводит. Вам же это ясно! А самое отвратительное то, что комитет вполне удовлетворен таким положением дел. – Он почти кричал. Я вам говорю то, что думаю – парни в этом комитете сами себе писают в карман. Они, наверное, довольны, как слоны, что чертовым русским запросто достается вся эта информация. Вот что мне кажется, разэтак их мать.

– Дрейфус, вы кретин, у вас луженая глотка, а ума, как у муравья. С меня достаточно. Займитесь работой.

Дрейфус вскочил на ноги и поднял правую руку в нацистском приветствии:

– Jawohl!

– Сукин ты...

– Не занимайтесь самообманом, Луис. Я знаю, вы делаете все, что можете. Но как мне осточертело все это дерьмо кругом!

Камачо кивком показал на дверь, и Дрейфус ушел.

Глава 13

Центр систем оружия ВМС Чайна-Лейк находится в пустыне южной Калифорнии, к востоку от горной цепи, окаймляющей долину Сан-Хоакин. Воздух в Чайна-Лейк чистый, горячий и сухой. Во вторник днем Джейк Графтон вдыхал его полной грудью, направляясь по раскаленному бетону к павильону аэродрома вместе с Гельмутом Фриче и Сэмюэлем Доджерсом. У них за спиной Бабун Таркингтон и Рита Моравиа наблюдали за погрузкой багажа в военный фургон, обмениваясь колкостями с женским экипажем Т-39, который доставил их сюда с авиабазы Эндрюс под Вашингтоном с промежуточной посадкой на базе морской авиации Моффет, где они подобрали Доджерса.

Час спустя доктор Доджерс снял бейсбольную кепочку и почесал лысину. Они с Графтоном и Фриче стояли в ангаре, где находился А-6Е "Интрудер". У наружных дверей были выставлены часовые с приказом никого не пускать. Группа осматривала пометки, которые сделал фломастером на поверхности самолета Фриче. Эти места он рекомендовал для установки специальных антенн созданной Доджерсом системы "Афина". А Сэм Доджерс почесывал затылок, изучая творчество Фриче.

– Ладно, – изрек он наконец без особого энтузиазма, – надеюсь, в этих местах оно будет работать нормально, если снизить выходные сигналы антенн. Но...Голос его угас.

Джейк наблюдал за ним без любопытства. Он уже понял, что восторженность у Доджерса проявляется по странной синусоиде с гигантской амплитудой.

– Это только левая сторона самолета, – трезво заметил Фриче. Четырнадцать антенн. Боковая поверхность хвоста, фюзеляж, левый подкрыльевой пилон, ниже ограждения кабины, возле носового обтекателя... а одна на кромке крыла вместо ходовых огней.

– Слушайте, обязательно должна быть антенна и перед левым воздухозаборником, вот здесь, где плоская пластина. По-моему, эта пластина дает чуть ли не половину ЭПР самолета, если смотреть с этой стороны.

– Здесь не получится. Ее может сорвать набегающим потоком и засосать в воздухозаборник. Тогда двигателю кранты.

– А перед пластиной? Обсудили. Да, можно.

– Пока эта разметка чисто экспериментальная, – пояснил Фриче Джейку. – А настоящая, действующая система "Афина" в самолете должна размещаться так, чтобы антенны не выступали за обводы – "гладкая кожа" на профессиональном жаргоне. По сути дела, антенны должны быть встроены в обшивку машины, чтобы не создавать сопротивления и чтобы их просто не сорвало.

– Сколько это может стоить?

– Немало. Конформные антенны разрабатываются, но пока их нет.

– Понятно.

Джейк прошел туда, где Таркингтон и Моравиа стояли вместе с капитаном 3-го ранга Л. Д. Боннетом, командиром эскадрильи обеспечения испытаний, которой принадлежал самолет. Все трое отдали честь Джейку при его приближении, и он с улыбкой отсалютовал в ответ.

– Значит, Л. Д., вы пустите этот детский сад на вашу машину?

– Да, сэр. Они вроде непьющие и более или менее грамотные.

– Спасибо, что уступили нам ангар и самолет на несколько дней.

– Адмирал Данедин весьма убедительно дает распоряжения.

Джейк ухмыльнулся. Л. Д., по всей видимости, не сразу согласился подчиниться Старику.

– Вот что я намерен сделать. Фриче и Доджерс пару дней будут устанавливать маленькие антенночки с левой стороны самолета. В основном на клею, ну там просверлят несколько дырок, а потом перед каждой антенной поставят крохотный обтекатель. Им нужны двое толковых техников по фюзеляжу, которые умеют держать язык за зубами.

Боннет кивнул.

– Затем Рита и Бабун слетают на полигон электронных систем в Фаллон, потому что здешний сейчас не функционирует. Мы с Фриче переберемся туда раньше.

Доджерс останется здесь работать с системами, установленными на самолете. Рита, в полете вы не должны превышать пятисот пятидесяти километров по приборам, чтобы антенны, не дай Бог, не сорвало. Они же будут прилеплены на честном слове и жевательной резинке.

– Есть, сэр, – ответила она.

– Л. Д., вас я попрошу выделить мне двух молодых офицеров повыдержаннее.

Пусть чередуются так, чтобы не отходить от Доджерса ни днем, ни ночью.

Сопровождать его на работу, весь день быть с ним, вместе с ним ходить в туалет, вечером провожать в общежитие, есть вместе с ним и главное – следить, чтобы он ни с кем, кроме них, не разговаривал. Подчеркиваю – ни с кем.

Обсудив все детали, капитан Боннет ушел. Джейк Графтон подробно объяснил Рите и Бабуну, что требуется от испытательного экипажа. Закончил он грозным предупреждением:

– Эта система, само название проекта – абсолютно все засекречено по самую макушку. Адмирал Данедин сказал, что в Форт-Ливенуорте уже готовы камеры для любого, кто нарушит режим секретности. Так что не советую бормотать даже во сне.

– Я люблю тайны, – заявил Бабун.

– Это мне известно. К счастью, ты у меня один из самых больших любителей тайн на свете. Не расстегивайся, Бабун.

Джейк пошел наблюдать за установкой антенн, а Бабун с Ритой пешком направились в штаб базы планировать свой полет в Фаллон, штат Невада. По дороге Рита спросила:

– Что тебе велел не расстегивать капитан Графтон, Бабун? Рот или...

– Никогда не задавай вопроса, если не уверена, что получишь ответ. Это Золотое правило выживания Таркингтона во флоте Дяди Сэма.

Они усмехнулись друг другу. Она незаметно пожала его руку. Инстинктивно оба чувствовали, что необходимо соблюдать конспирацию. Никаких пожатий тайком, никаких переглядываний на службе. Не говоря уже о вздохах, подмигивании или там нежных прикосновениях. Если капитан Графтон заметит хоть что-нибудь, им обоим крышка.

Бабун шагал, высоко подняв голову, расправив плечи. Он обостренно ощущал, как прекрасно чувствует себя, как силен и здоров. Такое состояние может быть только благодаря женщине, подумал он и принялся насвистывать подходящую мелодию. Да, жизнь хороша.

Эйфорическое мироощущение Бабуна продолжалось ровно один час тридцать семь минут – столько, сколько требовалось, чтобы спланировать полет до полигона электронных систем в Фаллоне, штат Невада, и обратно, заполнить полетные задания, переговорить с метеорологом о долгосрочном прогнозе погоды на ближайшие три-четыре дня и забежать в туалет по малой нужде. На обратном пути в ангар, где работали Графтон и его колдуны, Рита была молчалива и выглядела более озабоченной, чем в последние дни.

– Я тебе нравлюсь? – спросила она наконец полушутя, но Бабун Таркингтон, только что самый счастливый гражданин мира, воспринял это как угрозу.

Его как будто сбросили с небес на грешную землю, да еще неприятно щелкнули по носу. Привязанность! Это их гормоны, что-то биологическое, связанное, видимо, с генами.

– Конечно. Ты замечательная женщина, и с тобой хорошо.

– Вот как.

– Ты понимаешь, о чем я говорю. Ты же не из тех девушек, что пишут стихи до двух часов ночи и читают Альбера Камю в кафе.

– Аа-га.

– Ты, – тут Бабун широко улыбнулся, придав себе до сих пор безотказно срабатывавший, чрезвычайно искренний вид – мол, о чем тут говорить, пойдем сегодня переспим, – ты из тех девушек, с которыми ребятам весело.

– Понятно, – кивнула Рита. – Тебе нравятся девушки, которые расстегивают змейку на ширинке зубами и не носят трусиков.

Ему не понравилось, как она это произнесла – губы растянуты, но почти неподвижны, глаза сужены до щелок.

– Рита, я обычно не обсуждаю серьезные дела в служебное время на автомобильной стоянке.

– Может, мне сбрить волосы на лобке и воткнуть пять сережек в левое ухо?

А, так ты хочешь крови! Ладно.

– В правое ухо. В левом носят лесби...

– Кретин! – Она отскочила в сторону, опустив плечи, словно заслоняясь от ураганного ветра.

– Эй, Рыжик! – "Рыжик" было ее прозвищем среди летчиков, оно даже было вышито на ее летном костюме. Она повернулась к нему лицом, подбоченившись.

– Никогда не смей называть меня так, Таркингтон. Никогда. Это не для тебя.

– Эй, – начал он, но она уже отвернулась. Он прокричал ей вслед:

– Я хотел бы узнать тебя получше. Но я не обручаюсь на автомобильной стоянке, будь ты хоть царицей Савской.

Отойдя метров на двадцать, она обернулась.

– Я не просила тебя об обручении, – заявила она.

– Она не просила! Без трусиков, брить лобок... что с тобой, черт побери?

Она пошла дальше. Бабун повернул обратно к штабу. В нескольких метрах от него какой-то капитан-лейтенант, неодобрительно покачивая головой, бросил:

– Знаете, лейтенант, если мне приходится обсуждать с дамой детали туалета или вопросы гигиены, я обычно нахожу для этого менее людные места. Бабун покраснел, как рак.

– Так точно, сэр, – пробормотал он, не разжимая зубов, и уныло побрел прочь.

Сэмюэль Доджерс орудовал вилкой так, чтобы не потерять даром ни эрга своей драгоценной энергии. Одним быстрым, резким движением столовый прибор нагружался картофельным пюре с зеленым горошком, затем возносился кратчайшим путем по прямой к разверстому вместилищу пищи, в мгновение ока оказывался вылизанным дочиста и тут же опускался за новой порцией. Человек, занятый столь тяжким трудом, должен быть поглощен им без остатка, и Доджерс мудро поступал именно таким образом. Если он и слышал, что говорилось рядом, то не подавал виду.

Бабун Таркингтон многозначительно подмигнул Рите, когда она перевела взгляд с Доджерса и его быстро пустевшей тарелки на него. Она опустила глаза на свою тарелку. Плотно сжав губы, глубоко вздохнула носом, отчего натянулись ткань и пуговицы ее форменной рубашки. Бабун с неудовольствием отметил, что Доджерс-младший не меньше его интересуется физической природой расширения Ритиного бюста. Он был не то чтобы большой, но в высшей степени пропорциональный. Ее высокие груди образовывали. симметричные холмы, которые выглядели идеально, исключительно правильными и слегка вздымались, что было заметно в глубоком вырезе ворота. Бабун бросил последний взгляд на эту пару шедевров, отрезая кусочек свиной отбивной и рассуждая о превратностях любви.

– Ну, Бабун, – услышал он слова Джейка Графтона, – ты доволен своей нынешней службой?

– Так точно, сэр. Можете мне поверить. – Капитан весело поглядывал на него. – Чрезвычайно интересный вызов, сэр. Адски интересно, сэр.

Эти слова вызвали явное неудовольствие гурмана на другом конце стола.

Доджерс, видимо, уже покончил с едой, отложил вилку и вытер рот салфеткой.

Насколько мог судить Бабун, ни грамма пищи у него не пропало даром.

– Путь в ад может быть интересным, сэр, но путь в небеса гораздо интереснее.

– Угу, – произнес Бабун, расправляясь с остатками отбивной.

– Путь праведника узок и тернист, и многие считают его слишком опасным, слишком крутым, слишком суровым. – Доджерса понесло, он говорил громко и прочувствованно. – Путь праведников усеян искушениями плоти, духа и сердца.

Свернуть с этого тяжкого, достойного пути можно лишь на широкую, короткую дорожку, которая ведет прямиком в ад.

– Душа несется по шестиполосной трассе в розовом "кадиллаке". Аминь, пробормотал Бабун, даже не взглянув на Риту, которая толкнула его под столом в лодыжку.

– А путь грешников – это прямая автострада, ведущая к обры...

– Надо полагать, – жестко прервал его Джейк Графтон. Повернувшись к Рите, он спросил:

– Вы составили план полета в Фаллон?

– Так точно, сэр. – Она описала маршрут, перечислила ориентиры, назвала расчетное время и предполагаемый остаток горючего, когда она окажется над полигоном электронных систем. Джейк спросил, кто из присутствующих бывал на базе морской авиации Фаллон, а затем стал рассказывать анекдоты из своего большого опыта пребывания там. Бабун Таркингтон понял, что Джейк Графтон намерен овладеть застольной беседой до конца десерта, чтобы не слушать идиотские проповеди Доджерса. Видимо, никто не сказал физику, что за столом в кают-компании никогда не затрагиваются три темы: женщины, политика и религия.

Графтон излагал один смешной случай за другим. Рита, покончив с едой и извинившись, ушла, Бабун же остался, увлеченно слушая байки капитана. Доджерс-младший заказал десерт и задал несколько вопросов; даже его старику, похоже, нравились истории Графтона о пари на десять центов в салуне у Мамаши и о том, как пьяные летчики в полночь гоняли на мотоциклах по пустыне, чтобы успеть прийти в себя к вылету, назначенному на пять утра.

Доктор Фриче закурил сигару и удовлетворенно вздохнул. Ему, видимо, тоже пришлись по душе рассказы Графтона о похождениях молодости – в этот теплый вечер во флотской кают-компании за двести километров от моря.

"Как и Джейк Графтон, я люблю эту жизнь", – поймал себя на мысли Бабун. Он вспоминал собственную двухнедельную командировку в Фаллон перед тем, как попасть на авианосец. В Фаллоне все забывали о женах и подружках; именно там, в атмосфере круглосуточного разгула, между молодыми офицерами завязывались дружеские отношения, которые потом продолжались до конца жизни. Там можно было летать на боевых машинах два-три раза в день, показывая все, на что они были способны. Как описывал Джейк Графтон и вспоминал Бабун, это была веселая, беззаботная, волнующая жизнь, идеальное времяпровождение для юноши, становящегося мужчиной.

Когда байки Джейка иссякли, Бабун улыбнулся всем и ушел. Шагая в сторону общежития, он поймал себя на том, что снова насвистывает. "Что-то я часто это делаю в последнее время", – подумал он и громко засмеялся. Жизнь проходит разумно и правильно; Ему так понравилась эта мысль, что он расхохотался, а потом хмыкнул, какой же он все-таки дурак, и злость на Риту прошла без следа.

Никто не ответил, когда он постучал в дверь Ритиной комнаты. Наверное, она в туалете или стирает внизу. Ладно, зайду к ней позже.

Когда он толкнул дверь собственной комнаты, там горел свет, а в кресле у маленького столика сидела Рита. Волосы у нее были распущены по плечам, а надета на ней была лишь коротенькая рубашка, нечто крохотное и прозрачное настолько...

У Бабуна перехватило дыхание.

– Слушай, закрой-ка дверь, пока сюда не сбежалось все общежитие.

– Как ты сюда попала? – спросил Бабун, не отрывая от нее глаз.

– Взяла ключ на доске внизу.

Он запер дверь и присел на краешек кровати, совсем недалеко от нее. Мебель в комнате, весьма немногочисленная, была в стиле раннего Конрада Хилтона.

Он прокашлялся, когда она посмотрела ему прямо в глаза.

Я писала письмо, – сказала она, не отводя взгляда. -Тебе.

– Угу.

– Я могу дописать и позже.

– А что должно случиться?

– Извини за сегодняшнюю сцену на стоянке. Я просто хотела... Ладно, давай забудем, хорошо?

– Конечно, – согласился он. – Это был лишь крохотный ухаб на трудной, но праведной дороге. – Его взгляд опускался все ниже и ниже. – Он не мог свести нас на короткую, обрывистую тропку, которая ведет прямо... прямиком в... Сквозь кружева рубашки виднелись соски, красные, спелые, словно вишни...

Она поднялась порывистым изящным движением.

– Я хочу заниматься любовью с тобой, – пробормотала она, снимая рубашку, но только не надо чересчур спешить.

Он плотно сжал губы и кивнул. Он протянул руки, и она бросилась к нему.

Кожа у нее была гладкая, шелковистая.

– Давай выключим свет, – предложила она, когда он прильнул губами к ее груди.

– Ты прекрасна при свете, – возразил он, укладывая ее рядом с собой на кровать.

– Не хочу, чтобы ты считал, что нужен мне только для секса, – запустила она пробный шар.

Рот у Бабуна был занят, поэтому он смог лишь что-то промычать в ответ.

– Секс – это, конечно, замечательно, но я хочу, чтобы у нас было и что-то еще. – Она запустила пальцы в его волосы, потом пригладила вихор. – Ты потрясающий парень, и здесь речь идет о большем, чем секс. Вот что я хотела узнать днем на стоянке.

Бабун неохотно расстался с набухшим соском и выпрямился, его глаза оказались рядом с ее глазами, в упор смотревшими на него.

– Ты хочешь сказать, что любишь меня? Она сдвинула брови.

– Видимо, да. Это случилось не совсем так, как я мечтала, У девушек, знаешь ли, бывают фантазии. – Она чуть прикусила нижнюю губу. – Надеюсь, я говорю то, что нужно. Ты не возражаешь?

– Мне это нравится. Я чувствую, что влюбляюсь в тебя и рад, что ты испытываешь то же самое.

– Я люблю тебя, – тихо, словно обкатывая каждый звук, произнесла Рита Моравиа и, нежно притянув его голову, поцеловала волосы.

Когда она уснула, Бабун выбрался из постели и выглянул сквозь штору. Он испытывал беспокойство. Зачем он сказал это – чушь насчет любви? Только идиот говорит женщине такие слова, прежде чем уложит ее в постель. Он сидел в кресле и грыз ногти. Эта мысль неотступно преследовала его, и в то же время его одолевали сомнения. Неужели он испугался? Да нет, слегка взволнован, нервничает, но не боится. Почему всем женщинам так хочется любви? Интересно, что сказал бы по этому поводу Сэмюэль Доджерс.

***

Дрейфус положил бумагу на стол Камачо, сел и принялся раскуривать трубку.

Камачо знал, что это такое: шеф уже звонил ему. Копия письма. Оригинал в лаборатории.

Он раскрыл папку, в которую сотрудники лаборатории клали копии, и взглянул на письмо. Без даты. На конверте штамп: Бейкерсфилд, Калифорния. Поставлен три дня назад. Написано витиеватым, с завитушками, почерком, но вполне разборчиво.

"Уважаемый сэр!

Считаю своим долгом уведомить Вас, что муж моей дочери, старшина 1-го класса флота США Терри Франклин, – шпион. Он работает в Пентагоне. Занимается компьютерами или что-то вроде того. Не знаю, давно ли он стал шпионом, но стал.

Моя дочь Люси уверена в этом, и я тоже. Люси однажды слышала странный телефонный разговор, и он совершенно взбесился, когда узнал, что Люси рассказала о своих подозрениях соседке. Люси боится его, и я тоже. Он сумасшедший. Он шпион вроде того Уокера.

Мы добропорядочные граждане, мы платим налоги и уверены, что Вы сделаете то, что положено. Нам его жалко, но он сам выбрал этот путь. Люси не имеет абсолютно ничего общего с его шпионскими делами, поэтому я пишу это письмо, Я хотела, чтобы написала она, но дочь говорит, что не в состоянии, хотя и понимает, что это необходимо. Пожалуйста, арестуйте его, чтобы Люси и дети, я остались не при чем. Пожалуйста, не говорите газетчикам, что он женат. Его зовут Терри Франклин, и он работает в Пентагоне, и он шпион. И РАДИ БОГА, что бы Вы ни сделали, не говорите Терри, что мы написали о нем. Он бешеный.

Искренне Ваша Флора Мей Саутуорт. Можно ли получить развод в штате Калифорния, если ваш супруг шпион?" Дрейфус хмыкнул:

– В Калифорнии можно получить развод, если супруг пукает в постели.

– Ужасно прогрессивно.

– Да уж, они во всем передовые.

– Лучше позвони туда, чтобы послали агента поговорить с ними. Пусть сидит подольше и как можно больше записывает.

– Вы не хотите, чтобы они обратились в газеты? Вам известно, что распорядится сделать комитет по этому поводу?

– Ну, конечно, что-то им придется предпринять. Вот уже теща написала нам письмо. Наверное, они уже говорили и священнику, и адвокату, и соседям не менее чем в пяти кварталах.

– Пока что одно письмо. В нем никаких фактов, а только куча необоснованных обвинений. Мы каждый месяц получаем по три десятка таких писем от тех, кто хочет нагадить людям, имеющим секретную работу. Повторяю, вам разве известно, что распорядится...

– Нет, – словно выплюнул Дрейфус.

– Значит, нам остается только убедить миссис Саутуорт, что мы, словно муравьи, бросились на ее зов. Взять подписку о неразглашении. Лучше послать к ней двух агентов. Пусть побудут у нее подольше. А через пару дней вернутся и зададут еще несколько вопросов. Новых, не повторяя прежних.

– Если дело принимает такой серьезный оборот, может, вы пошлете меня туда проверить, чтобы все было сделано правильно? Я могу ехать автобусами, глядишь, через недельку доберусь.

Камачо промолчал. Он взял письмо и прочитал еще раз. Затем вынул блокнот и начал что-то писать. Дрейфус все понял и тут же исчез, закрыв за собой дверь и оставив облако табачного дыма.

Камачо запустил блокнотом ему вслед.

Глава 14

Хотя рев двигателей был слышен за много километров, "Интрудер" оторвался от земли, лишь слегка покачивая крыльями, которые Рита Моравиа автоматически выровняла, едва заметно прикоснувшись сбоку к ручке управления. Она дала носу машины задраться на восемь градусов кверху и остановила дальнейшее кабрирование, слегка сместив ручку вперед именно в тот неуловимый миг, когда двадцать пять тонн взлетного веса перераспределились с опор шасси на крылья.

Мерцающий, неуловимый миг, когда самолет собрался с силами и уверенно прорезал крыльями теплый утренний воздух.

Теперь, когда взлет состоялся, Рита левой рукой хлопнула по рукоятке, убирая шасси. Большим пальцем правой она прижала похожую на шляпку гриба кнопку на ручке управления, установив последнюю в нейтральное положение, пока двухмоторный боевой самолет разгонялся в воздухе.

Она проверила, втянуто ли и зафиксировано шасси. Да. Температура двигателей, обороты, расход топлива – в норме. Левой рукой она подняла рукоятку, убирающую закрылки, а правой легонько придерживала ручку управления, не давая рыскать носу при наборе высоты. Разгон идет хорошо. Убрав закрылки и предкрылки и сдвинув стабилизатор, она отключила систему механизации крыла и продолжала удерживать машину. Когда та разогналась до приборной скорости пятьсот километров в час, Рита задрала нос самолета выше, соблюдая указания Джейка Графтона не превышать пятисот пятидесяти.

Бабун включил ответчик "свой-чужой" и вел переговоры с диспетчерской.

Сейчас он переключился на центр управления полетами в Лос-Анджелесе. Диспетчер приказал ему нажать кнопку идентификатора "свой-чужой" – "вопль чайки", и штурман подчинился.

– Экс-рей-Эхо-32, с вами установлен радиолокационный контакт. Сдвиньтесь влево, пеленг 020. Эшелон пятьдесят три, следуйте этим курсом.

Рита Моравиа накренила по указанию Бабуна левое крыло.

Когда она выровняла крылья, продолжая набор высоты, он распевал в переговорное устройство, настраивая радиолокационный экран и проверяя, правильно ли проходятся заданные компьютером точки маршрута.

– Хи-хи, хо-хо, на работу мы идем, ля-ля-ля и ду-ду-ду, хи-хи, хо-хо...

Рита рассмеялась под кислородной маской. С Бабуном летать одно удовольствие. Недаром у капитана Графтона светлеет лицо всякий раз, когда он видит Таркингтона.

Она выровняла машину на девяносто пятом эшелоне – девять с половиной тысяч метров – и включила автопилот. Мимо кабины плыло тоненькое облачко – казалось, его можно схватить, давая ноздреватой массе просачиваться между пальцами. Рита выглянула вперед, пытаясь найти точку, откуда мягкие нити словно начинали мчаться к фонарю, разгоняясь по мере приближения. Походило на то, что мчишься под бесконечным ровным потолком, в духе киноэффектов Стивена Спилберга, когда зрители получают ощущение быстрой езды – пыхтят цилиндры, подрагивают сиденья и вдруг на экране появляется цель.

Через некоторое время она отключила автопилот и чуть-чуть задрала нос машины. Та почти неощутимо поднялась на тридцать метров, и облака полностью окутали фонарь. Как раз в это время Бабун поднял голову от экранов и осмотрелся. И встретился взглядом с Ритой. Она заметила, как он подмигнул, потом отрегулировал фонарь и снова принялся колдовать с компьютером и РЛС. Всю жизнь вкалываешь ради вот таких Она была лучшей ученицей в прекрасной школе зажиточного пригорода – из тех отличниц, которые подчиняют себя строжайшей дисциплине и тем отстраняются от сверстниц, больше интересующихся мальчиками, музыкой и танцами, чем уроками.

Она поразила всех, в первую очередь родителей, когда заявила, что намерена поступать в военную академию. Рекомендацию в Военно-морскую академию ей дал конгрессмен, который понимал, что в эпоху перемен показать свою прогрессивность важнее, чем потерять несколько голосов.

И вот восемнадцатилетняя выпускница школы отважно окунулась в неведомый мир начальной подготовки курсантов – девушка, которая в жизни близко не подходила ни к чему военному, которая хотела только сама пробиться в жизни собственным путем, сколь мало ни походил этот путь на тот, который считали должным мама и подруги детства.

Не просто мало походил. Путь этот оказался сплошным кошмаром – такое ей не могло присниться в самых страшных снах. Сколько шпилек ни отпускали в ее адрес подруги, настроенные на веселые годы в колледже и последующее успешное замужество, в них не было ничего даже отдаленно похожего на ту эмоциональную травму, которую она испытала в первые недели курсантской жизни. Днем она подтягивалась, маршировала, бегала и терпела тяжелую работу и грубые окрики до полного изнеможения, а бессонными ночами рыдала в подушку, начиная сомневаться, правильный ли она сделала выбор. Но однажды она спохватилась, что уже целую неделю не плакала. Второе, более важное озарение пришло однажды за завтраком, когда какой-то старшекурсник потребовал назвать фамилию советского представителя на переговорах по разоружению, и она ответила правильно. А когда экзаменатор не мог добиться ответа от сидевшего рядом с ней неуклюжего недотепы из Джорджии, Рита поняла, что от нее не требуют ничего такого, что ей не по силам. Теперь у нее появились силы выносить всю муштру, и постепенно она вышла в лучшие.

Она вспомнила о тех временах теперь, солнечным утром, когда "Интрудер" летел в кристально чистом небе пустыни под тоненьким слоем облаков, а Бабун Таркингтон, профессионал, успевший заглянуть в лицо смерти, легко и нежно управлялся со сложными системами. Она сделала правильный выбор.

Через сто километров Рита снова отключила автопилот и слегка спикировала, затем медленно отвела назад сектор газа, потому что на указателе скорости появились цифры "550". Она любила это ощущение, когда самолет как бы погружается в долгое парение на снижение и сила тяжести помогает двигателям опускать его в более плотные слои воздуха ближе к земле. Она чувствовала каждый километр скорости, которую придавали не двигатели – полет казался свободным, хотя на самом деле, конечно, было вовсе не так. Потому что она и самолет составляли единое целое, энергия как будто исходила от нее; скорость, мощь, напор – все это она поглощала, накапливала в себе и щедро отдавала, она была машиной, а машина была ею.