Текст книги "Нужные вещи (др. перевод)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

3

Стеффи задержалась у окна, поглощенная красочными орнаментами старомодного калейдоскопа, а Синди Роуз подошла к мистеру Гонту и напомнила ему об их разговоре в среду: что у него может сыскаться стеклянная ваза в пару той, уже купленной.

– Да. – Мистер Гонт загадочно улыбнулся. – Очень даже вероятно. Вы можете на пару минут избавиться от своей подруги?

Синди Роуз попросила Стеффи пойти к Нан и заранее заказать кофе.

– А я сейчас подойду.

Стеффи удивленно взглянула на подругу, но ничего не сказала и вышла на улицу.

Мистер Гонт сходил в заднюю комнату и вышел с вазой. Точно такой же, которую Синди Роуз уже купила. Один в один.

– Сколько? – выдохнула Синди Роуз, погладив плавный изгиб вазы дрожащим пальцем. Она с некоторым сожалением вспомнила свою радость от дешевизны той, первой покупки. Должно быть, в тот раз он только закинул удочку. Теперь же он будет подсекать и тянуть. Этаваза потянет уже не на жалкие тридцать долларов; тут он сдерет с нее по полной. Но ваза была ей нужна – под пару к первой на каминной полке. Ей нужнаэта ваза.

Услышав ответ мистера Гонта, она не поверила своим ушам.

– Поскольку я тут торгую всего лишь первую неделю, почему бы мне не устроить небольшую рекламную акцию и не продать вам две по цене одной? Так что теперь она ваша, поздравляю с удачной покупкой.

Потрясение было настолько сильным, что Синди Роуз чуть не выронила вазу, которую мистер Гонт сунул ей в руки.

– Но… мне казалось, вы говорили…

– Все правильно, я говорил, – сказал он, и Синди Роуз вдруг поняла, что не может отвести взгляда от его глаз. Франси все перепутала,подумала она отстраненно. Они у него не зеленые. Они серые. Темно-серые. – Вот разве что…

– Что?

– Да… Вы знаете помощника шерифа по имени Норрис Риджвик?

Звякнул серебряный колокольчик.

Эверетт Франкель – медбрат у доктора Ван Аллена – приобрел трубку, которую Брайан Раск заметил в свой первый визит в «Нужные вещи», в обмен на двенадцать долларов и обещание подшутить над Салли Рэтклифф. Несчастный Слопи Додд – заика, который по вторникам вместе с Брайаном посещал логопедические занятия, – купил луженый чайник маме на день рождения. Это стоило ему семьдесят один цент… и обещание, данное добровольно, что он подстроит смешную шутку над женихом Салли, Лестером Праттом. Мистер Гонт сказал, что, когда придет время, он даст Слопи кое-какие вещички для этой шутки, и Слопи ответил, что это было бы «оч-ч-ч-чень х-х-хо-рошо». Джун Гэвино, жена самого преуспевающего в округе владельца молочной фермы, купила фигурную вазу за девяносто семь долларов и обещание устроить забавную проказу отцу Брайхему из церкви Богоматери Тихих Вод. Вскоре после ее ухода мистер Гонт уговорил кого-то сыграть подобную шутку и над преподобным Вилли.

Это был хлопотный и плодотворный день, и, когда мистер Гонт наконец повесил на входной двери табличку ЗАКРЫТОи опустил шторы, он был хотя и усталым, но очень довольным. Дела шли отлично, и шериф Пангборн его не беспокоил и уже вряд ли побеспокоит. Это хорошо. Открытие – это самая приятная часть операции, но она же и самая нервная, а иногда даже рискованная. Конечно, Гонт мог ошибаться насчет Пангборна, но он научился доверять своим чувствам в таких делах, а Пангборн казался ему человеком, от которого было бы лучше всего избавиться… по крайней мере до тех пор, пока он не будет готов диктовать шерифу свои условия. Мистер Гонт предвидел, что следующая неделя будет не менее хлопотной, и до того, как она закончится, следует ожидать уйму сюрпризов.

Уйму.

4

Когда Алан подъехал к дому Полли в четверть шестого, Полли уже ждала его, стоя в дверях. Они поцеловались. Алан обратил внимание, что даже для такого короткого выхода на вечерний холод она натянула перчатки, и нахмурился.

– Перестань, – сказала она. – Сегодня чуть лучше. Курицу привез?

Он предъявил ей белые пакеты в пятнах жира.

– Ваш покорный слуга, госпожа.

Она сделала небольшой реверанс.

– Взаимно.

Она взяла у него пакеты и проводила его на кухню. Он вытянул из-за стола стул, развернул его, уселся верхом и принялся наблюдать, как она снимает перчатки и раскладывает курицу на стеклянном блюде. Он привез все готовое из «Ко-Ко». Название было до отвращения деревенским, но цыплят там готовить умели (если верить Норрису, с дарами моря все обстояло значительно хуже). Единственное неудобство, когда покупаешь навынос, а ехать до дома миль двадцать – все успевает остыть. Но для чего тогда выдумали микроволновки? Алан допускал три области применения для микроволновых печей: подогреть остывший кофе, приготовить попкорн и разогреть еду, купленную в местах типа «Ко-Ко».

– Они правда лучше? – спросил он, когда она запихнула цыплят в печку и нажала соответствующие кнопки. Уточнять, что это за «они», не было необходимости – они оба знали, о чем идет речь.

– Совсем чуть-чуть, – призналась она, – но я уверена, что скоро наступит уже ощутимое улучшение. Я уже чувствую теплое покалывание в ладонях – верный признак, что все должно нормализоваться.

Полли подняла руки. Вначале она болезненно стеснялась своих искривленных, несчастных рук, и эта стеснительность еще оставалась, но Полли давно поняла, что интерес Алана к ее болезни происходит исключительно из-за того, что он ее любит и переживает за ее здоровье. Ему по-прежнему казалось, что ее руки неуклюжие и одеревеневшие, будто на них надеты невидимые перчатки – жесткие, негнущиеся перчатки, сработанные неумелым и нерадивым скорняком, который надел их ей на руки и навечно пришил прямо к запястьям.

– Ты сегодня принимала таблетки?

– Одну рано утром, как встала.

Вообще-то она приняла три таблетки – две утром и одну после обеда, – но боль практически не утихла. Она боялась, что выдает желаемое за действительное и покалывание, о котором только что шла речь, не более чем продукт ее собственного воображения. Полли не любила лгать Алану; она знала, что ложь и любовь – понятия несовместимые. Но она так долго жила одна, что какая-то ее часть до сих пор страшилась этого неослабевающего внимания и заботы. Она верила ему, да – но боялась посвящать его во все.

Он все настойчивее уговаривал ее посетить клинику в Майо, и она понимала, что, если Алан узнает, насколько сильные у нее боли на самом деле, он вообще от нее не отстанет. Она не хотела, чтобы ее проклятые рукистали главной составляющей их любви… и еще ее пугал возможный результат обследования в подобной клинике. С болью еще как-то можно жить, но жить без надежды… не факт.

– Достань из духовки картошку, пожалуйста, – попросила она. – Мне надо позвонить Нетти.

– А что с ней?

– Живот взбунтовался. Она сегодня не приходила. Хочу убедиться, что это не желудочный грипп. Розали говорит, что сейчас эпидемия, а Нетти ужасно боится врачей.

И Алан, знавший Полли Чалмерс гораздо лучше, чем полагала сама Полли, подумал, глядя ей вслед: Кто бы говорил, любимая.Он был полицейским и, даже когда он был не на работе, не мог отключить привычку наблюдать и анализировать; это была привычка, ставшая второй натурой. Тем более что стремление избавиться от этой привычки очень дорого ему стоило. Если бы он был чуть-чуть наблюдательнее в последние месяцы жизни Энни, они с Тоддом, возможно, были бы живы.

Он заметил перчатки, когда Полли встретила его в дверях. Он заметил, что она стянула их зубами, а не руками, как обычно. Он видел, как она раскладывает курицу, и заметил легкую гримасу на ее лице, когда она подняла тарелку и поставила ее в микроволновку. Это были плохие признаки. Он подошел к двери из кухни в гостиную, желая понаблюдать, насколько уверенно она наберет номер. Это был верный способ узнать, насколько сильна боль. И тут его ждал приятный сюрприз. Во всяком случае, так ему показалось.

Она быстро и уверенно набрала комбинацию клавиш, а из-за того, что она стояла в дальнем конце комнаты, он не заметил, что этот аппарат – как и все остальные – был заменен на другую модель, с большими кнопками. Он вернулся на кухню, краем уха прислушиваясь к разговору в гостиной.

– Алло, Нетти?.. Я уже собиралась повесить трубку. Я тебя разбудила?.. Да… Ага… Ну и как?.. Вот и хорошо, а то я волновалась… Нет, с ужином все в порядке, Алан привез жареного цыпленка из одного ресторанчика в Оксфорде, «Ко-Ко» называется… Да, да, точно.

Алан достал поднос из шкафчика над кухонным столом и подумал: она врет насчет рук. Не важно, насколько ловко она обращается с телефоном, – боли были такими же сильными, как и в прошлом году, если не хуже.

Мысль о том, что Полли ему солгала, не очень его огорчила; его точка зрения относительно искажения правды была намного терпимее, чем ее. Возьмем, к примеру, ребенка. Она родила его в начале 1971 года, через семь с лишним месяцев после побега из Касл-Рока. Она рассказала Алану, что ребенок – мальчик, которого она назвала Келтоном, – умер в Денвере, в возрасте трех месяцев. Внезапная смерть ребенка грудного возраста – худший кошмар молодой матери. Очень даже правдоподобная история, и у Алана не было причин сомневаться, что Келтон Чалмерс действительно умер. В версии Полли был только один изъян: это была неправда. Алан был неплохим полицейским и чувствовал, когда люди лгут.

(кроме тех случаев, когда это была Энни)

Да,подумал он. Кроме тех случаев, когда это была Энни.Верно подмечено, а главное – вовремя.

Почему он решил, что Полли говорит неправду? Она слишком часто моргала? У нее был слишком прямой, слишком пристальный взгляд? Что-то было не так в том, как она поднимала руку и рассеянно теребила ухо? Как она скрещивала ноги – старый детский сигнал, означающий это все понарошку?

Все это вместе и… ничего. По большей части это был скрытый сигнал, звучащий у него в голове, как сирена в аэропортовском металлодетекторе, которая включается, когда через рамку проходит кто-то с металлической заплаткой на черепе.

Впрочем, эта ложь его вовсе не злила и не волновала. Бывают люди, которые обманывают ради выгоды, люди, которые лгут от боли, люди, которые врут постоянно – просто потому, что идея говорить правду им абсолютно чужда… и есть люди, которые лгут потому, что ждут подходящего момента для правды. Он знал, что ложь Полли насчет Келтона относится к этому последнему разряду, и он был готов ждать. Придет время, и она раскроет ему свои секреты. Спешить некуда.

Некуда спешить:сама мысль светилась радостью.

Ее голос, доносившийся из гостиной – спокойный, красивый и такой правильный, – тоже радовал и успокаивал Алана. Он еще не избавился от чувства вины за то, что приходит сюда и знает, где лежит вся посуда и утварь, за то, что он знает, в каком ящике шкафа в спальне она держит чулки и где у нее начинаются и заканчиваются полоски незагорелой кожи, но все это не имело значения, когда он слышал ее голос. Потому что ее голос медленно, но верно становился для него голосом дома.

– Если хочешь, я к тебе загляну попозже… Ах, ты уже… Ну и правильно, сейчас тебе нужно как следует отдохнуть… Завтра?

Полли рассмеялась. Рассмеялась легко и свободно, и Алан почувствовал, как от этого смеха мир вокруг обновился. Он подумал, что, если она будет вот так смеяться, он хоть всю жизнь готов ждать, пока она не раскроет ему свои секреты.

– Нетти, даже и не думай! Завтра суббота!Я весь день собираюсь валяться в постели и откровенно грешить!

Алан улыбнулся. Он выдвинул ящик под плитой, нашел там пару прихваток и открыл духовку. Одна картофелина, две картофелины, три картофелины, четыре. Как, интересно, они вдвоем съедят четыре громадных печеных картофелины? Хотя он должен был догадаться, что еды будет много, потому что именно так Полли и готовит. За этими четырьмя картофелинами явно скрывался какой-то еще секрет, и когда-нибудь, когда Алан получит ответы на все свои «почему» – ну, или на большую их часть, или хотя бы на половину, – чувство вины и смущения обязательно должно пройти.

Он вынул картошку. А через секунду пискнула микроволновка.

– Ой, Нетти, мне пора…

– Все в порядке! – заорал Алан. – Я держу ситуацию под контролем! Не волнуйтесь, дамочка! Я из полиции!

– …но если тебе что-то понадобится, обязательно позвони мне. Ты уверена, что у тебя все в порядке?.. А если что-то будет не так, ты мне скажешь?.. Хорошо… Что?.. Нет, просто спросила… Тебе того же… Спокойно ночи, Нетти.

Когда Полли вернулась на кухню, Алан уже выложил цыплят на стол и выворачивал одну из картофелин из кожуры ей на тарелку.

– Алан, милый! Не надо было… зачем?

– Обслуживание по высшему разряду, красавица. – Он понял еще одну вещь: когда руки у Полли плохи, как сейчас, ее жизнь превращается в серию маленьких и мучительных сражений; обычные, пустячные дела повседневной жизни становятся полосой изматывающих препятствий, и все их надо преодолевать… а наказанием за неудачу становятся боль и унижение.

– Садись, – сказал он. – Давай цыплятничать.

Она рассмеялась и обняла его. Его неутомимый внутренний наблюдатель отметил, что она обхватила его спину предплечьями, а не ладонями. Зато другая – не столь отстраненная и бесстрастная – часть его сознания почувствовала, как ее ладное тело прижалось к нему и как сладко пахнут ее волосы.

– Дорогой ты мой, – сказала она тихо.

Он поцеловал ее, сначала нежно и осторожно, потом – настойчивее и сильнее. Его руки скользнули вниз, к ее упругим ягодицам. Ткань ее старых джинсов была мягкой и шелковистой, она скользила под пальцами, как бархат.

– Сядь, громила, – скомандовала она. – Сперва кушать, потом обжиматься.

– Так мне можно надеяться? – спросил он. Если ее руки не стали лучше, она переведет все в шутку и найдет предлог отказаться.

Но она ответила:

– И даже нужно.

Алан сел за стол. Пока что все шло хорошо.

Пока что.

5

Когда они убирали со стола, Полли спросила:

– Эл приедет домой на выходные?

У Алана было два сына. Старший, оставшийся в живых, сейчас учился в Милтоне, Военной академии южнее Бостона.

– Нет, – сказал Алан, собираясь мыть тарелки.

– Я просто подумала, в понедельник ведь день Колумба, три дня выходных… – сказала она как бы между прочим.

– Он в гости поедет. К Дорфу, на мыс Код, – отозвался Алан. – Дорф – это Карл Дорфман, его сосед по комнате. Эл звонил в прошлую среду и спросил, можно ему не приезжать ко мне, а поехать к Дорфу на все три дня. Я сказал: можно.

Она дотронулась до его руки. Алан повернулся к ней.

– Алан, это из-за меня?

– Что из-за тебя? – искренне удивился он.

– Ты знаешь, о чем я. Ты хороший отец и неглупый человек. Сколько раз, с тех пор как началась учеба, Эл приезжал домой?

Внезапно Алан понял, к чему она клонит, и улыбнулся.

– Один раз. И то потому, что ему нужно было повидаться со своим старым приятелем-хакером, Джимми Кэтлином. Какие-то там программы не хотели запускаться на новом Коммодоре-64, который я подарил ему на день рождения.

– Вот видишь. Об этом я и говорю! Он считает, что я слишком быстро пытаюсь занять место его матери, и…

– О Господи! – перебил ее Алан. – И долго ты вынашивала идею, что Эл считает тебя Злой Мачехой?

Полли нахмурилась:

– Надеюсь, ты мне простишь, что для меня это совсем не смешно?

Он нежно обнял ее за плечи и поцеловал в уголок губ.

– Для меня тоже. Бывает так… я как раз сегодня об этом думал… что, когда я с тобой, я себя чувствую не в своей тарелке. У меня возникает чувство, что все случилось слишком быстро. Это не так, но иногда мне так кажется.Ты понимаешь, о чем я?

Она кивнула и вроде бы перестала хмуриться.

– Да, конечно. В фильмах и сериалах люди предаются скорби и трагическим переживания намного дольше. А в жизни все по-другому…

– В самую точку. В кино всегда уйма переживаний и совсем мало горя. Потому что горе – оно слишком настоящее.Горе… – Он отпустил плечи Полли, взял вымытую тарелку и принялся протирать ее полотенцем. – Горе – жестокаявещь.

– Да.

– Так что иногда я тоже чувствую себя виноватым. – Он удивился собственному тону. Он говорил так, словно оправдывался. – Частью из-за того, что мне кажется, будто наши отношения развиваются как-то уж слишком быстро, хотя это не так… частью из-за того, что мне кажется, что я слишком легко пережил свои несчастья, хотя и это неправда. Мысль о том, что я еще не испил до дна свою чашу скорби, по-прежнему не дает мне покоя, не буду этого отрицать… Но я знаю, что это все ерунда… потому что в душе я по-прежнему переживаю свое горе. Хотя этого, может быть, и не видно.

– Какой ты все-таки хороший человек, – тихо сказала она. – Выдающийся человек.

– Ну, не знаю… А насчет Эла… он пытается справиться с этим по-своему. Это тоже неплохой способ, и я им горжусь. Он скучает по маме, но если он до сих пор горюет– в чем я в общем-то не уверен, – то причина этому Тодд. Но твои мысли, что он не приезжает домой потому, что не одобряет тебя… или нас… тут даже близко такого нет.

– Рада слышать. Ты даже не представляешь, какой камень упал у меня с души. Но мне все-таки кажется, что это…

– Немного неправильно, да?

Она кивнула.

– Я знаю, о чем ты. Но поведение детей, даже если оно нормальное, как 36,6, всегда кажется взрослым каким-то не таким. Мы забываем, как легко они переживают любое горе и как быстро меняются. Эл отдаляется. От меня, от своих старых друзей вроде Джимми Кэтлина, от самого Касл-Рока. Удаляется, уносится вдаль… Как ракета с включившейся третьей ступенью. Такова жизнь… но каждый раз для родителей это становится печальным сюрпризом.

– Что-то рановато, – осторожно сказала Полли. – Семнадцать лет… рановато еще отдаляться от семьи.

– Да, все правильно. Рано, – беззлобно отозвался Алан. – Он потерял мать и брата в идиотском несчастном случае. Его жизнь пошла наперекосяк, моя – тоже. Мы поступили так, как, наверное, в нашей ситуации поступает большинство отцов и сыновей… мы попробовали собрать хоть какие-то кусочки. И я, и он неплохо справились, но я не слепой, и я вижу, что все поменялось. Моя жизнь проходит здесь, в Касл-Роке. А его – нет. Уже нет. Я думал, что это не окончательно, что он вернется сюда… но видела бы ты его взгляд, когда я намекнул, что этой осенью можно было бы перевести его в местный колледж. Я тут же сменил тему. Он не хочет возвращаться, слишком много тут осталось воспоминаний. Может быть, все изменится… со временем… но я не собираюсь на него давить. Поняла?

– Поняла. Алан?

– Да?

– Ты по нему скучаешь?

– Да, – просто сказал Алан. – Очень скучаю. – Он вдруг понял, что готов расплакаться. Понял и испугался. Отвернувшись, он открыл кухонный шкафчик и стал укладывать туда посуду, пытаясь взять себя в руки. Проще всего было бы сменить тему, и побыстрее. – Как Нетти? – спросил он, обрадованный тем, что его голос звучит нормально.

– Говорит, что к вечеру стало лучше, но прежде чем она взяла трубку, прошло столько времени… я уже представляла, как она лежит на полу без сознания.

– Ну, может, она спала?

– Она сказала, что нет, да и по голосу не похоже. Ты же знаешь, как говорят люди, разбуженные звонком.

Он кивнул. Это была еще одна его «полицейская» особенность. Ему не раз приходилось будить людей неожиданными звонками и самому быть разбуженным столь же варварским способом.

– Она сказала, что разбирала в сарае какие-то вещи, оставшиеся от матери, но…

– Если у нее желудочный грипп, скорее всего ты застала ее в уютной маленькой комнатке на белом троне. Просто ей было неловко об этом сказать.

Полли прыснула со смеху.

– Точно. Нетти бы точно было неловко!

– И это естественно, – сказал Алан. Он заглянул в раковину и вытащил пробку. – Душа моя, все вымыто.

– Спасибо, Алан. – Она чмокнула его в щеку.

– Ой, посмотри, что я нашел, – сказал Алан. Он протянул руку и достал из-за уха у Полли монетку в пятьдесят центов. – Красавица, ты всегда хранишь деньги в таком странном месте?

– Как ты это сделал? – удивилась Полли.

– Что сделал? – Алан изобразил искреннее удивление. Монета то исчезала, то пропадала в его чутких пальцах. Он зажал ее между средним и безымянным пальцами и перевернул ладонь, а когда вернул ее в прежнее положение, монета исчезла. – Как думаешь, может, мне бросить все и уйти в цирк?

Она улыбнулась:

– Нет, лучше останься здесь, со мной. Алан, ты думаешь, я зря так волнуюсь за Нетти?

– Нет, – сказал Алан. Он запустил в карман левую руку, в которую незаметно переложил монетку, вынул ее уже без монеты и взял посудное полотенце. – Ты вытащила ее из психушки, дала работу и помогла купить дом. Ты чувствуешь за нее ответственность, и в какой-то степени ты действительно за нее отвечаешь. Если бы ты за нее не волновалась, я волновался бы за тебя.

Полли взяла из сушилки стакан. Алан заметил, как она скривилась от боли, и понял, что она не удержит стакан, хотя тот уже почти высох. Он мгновенно присел и протянул руку. Это было проделано столь грациозно, что могло бы сойти за танцевальное па. Стакан выпал и шлепнулся в его раскрытую ладонь в восемнадцати дюймах от пола.

Боль, грызшая Полли всю ночь, и сопутствующий ей страх, что Алан догадается, насколькоей больно, – все растворилось во внезапном наплыве желания, такого жгучего, что Полли не просто удивилась: она испугалась. Нет, «желание» – слишком робкое слово. Чувство, которое нахлынуло на нее жаркой волной, было значительно проще и примитивнее. Это была откровенная похоть.

– У тебя движения, как у дикой кошки, – сказала она, когда он выпрямился. Ее голос стал низким и томным. Она продолжала рассматривать его грациозные ноги, изгиб длинных мускулов его бедер, мягкую дугу икр. – Как у тебя получается так быстро двигаться, ты же такой большой?

– Не знаю, – озадаченно ответил Алан. – А что такое? Полли, что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?

– Я чувствую, – сказала она, – что сейчас кончу в штаны.

Тогда наконец до него тоже дошло. Сразу. Это было ни хорошо и ни плохо. Просто было.

– А мы сейчас это проверим, – промурлыкал он, двинувшись к ней с той же кошачьей грацией и стремительной легкостью, которую никто бы не заподозрил в нем, встретив, к примеру, на улице. – Мы сейчас это проверим. – Он поставил стакан на стол и запустил руку ей между ног, прежде чем она сообразила, что происходит.

– Алан, что ты де… – Тут его большой палец нежно, но сильно надавил ей на клитор, и «делаешь»превратилось в «дела– а-а-а! -ешь», и он подхватил ее на руки с восхитительной легкостью.

Она обняла его шею, даже в такой интимный момент стараясь сделать это запястьями, чтобы не потревожить больные кисти; они торчали у него за спиной, как жесткие пучки прутьев, и вдруг оказалось, что это – единственная твердая часть ее тела. Все остальное, казалось, тает. – Алан, поставь меня на место!

– И даже не думай, – сказал он и поднял ее еще выше.

Она соскользнула чуть вниз, и Алан, воспользовавшись этим, пропустил свободную руку ей за спину и притянул ее к себе. Неожиданно для самой себя она начала скользить взад-вперед по его руке, как девочка на коне-качалке, а он помогал ей подниматься и опускаться, и она почувствовала себя так, словно качается на удивительных качелях, ноги в воздухе и звезды в волосах.

– Алан…

– Держись крепче, красавица. – Он засмеялся, как будто держал в руках пушинку. Она откинулась назад, не думая в нарастающем возбуждении ни о чем – она знала, что он не даст ей упасть; а потом он притянул ее к себе, одной рукой лаская ее спину, а большим пальцем другой руки вытворяя тамвещи, о которых она даже не подозревала,что такое бывает, и она вновь отстранилась, в экстазе выкрикивая его имя.

Оргазм ударил, как сладкая разрывная пуля, и разлетелся осколками по всему телу. Ее ноги взлетели дюймов на шесть выше кухонной двери (один тапочек слетел с ноги и приземлился в гостиной), голова откинулась назад, и ее темные волосы легли ему на предплечье легким щекочущим ручьем; и на самом пике удовольствия он поцеловал ее в нежную белую шею.

Он поставил ее на ноги… и тут же опять подхватил, потому что у нее подкосились колени.

– О Господи! – Она обессиленно рассмеялась. – Боже мой, Алан, я оставлю эти джинсы на память.

Алана пробило на смех, и он буквально взревел от хохота. Согнувшись пополам, он свалился на один из стульев и даже не рассмеялся, а просто заржал, держась за живот. Она шагнула к нему. Он обнял ее, посадил себе на колени и встал на ноги, держа ее на руках.

Полли почувствовала, как чарующая волна восторга и вожделения охватывает ее вновь, но в этот раз она была четче, определеннее. Теперь,подумала она, это желание. Я возжелала этого мужчину.

– Отнеси меня наверх, – сказала она. – Если боишься, что не донесешь, отнеси меня на диван. Если не донесешь до дивана, возьми меня прямо тут, на полу.

– Кажется, до гостиной меня все-таки хватит, – сказал он. – Как твои руки, красавица?

– Какие руки? – томно спросила она и закрыла глаза. Она сосредоточилась на чистой, незамутненной радости этого момента. Она плыла сквозь пространство и время в его руках, плыла в мягкой тьме, окруженная его силой. Она уткнулась лицом ему в грудь, и, когда он уложил ее на диван, она притянула его к себе… и на этот раз – не запястьями, а кистями.