Текст книги "Нужные вещи (др. перевод)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

8

Ее рука начала соскальзывать у него с груди. Алан нежно снял ее руку, боясь даже легонько ударить ее и разбудить Полли. Глядя в потолок, он размышлял о том, что в тот день она, похоже, его провоцировала. Да, наверное. Она либо знала, либо интуитивно чувствовала, что ему нужно выплеснуть свое горе – гораздо больше, чем получить ответы на свои вопросы, тем более что у нее все равно не было этих ответов.

Тогда между ними все и началось, хотя он еще этого не понимал. Для него это было не начало чего-то нового, а скорее конец чего-то старого. С того вечера и до того дня, когда Алан, собрав все свое мужество, решился-таки пригласить Полли на ужин, он очень часто вспоминал взгляд ее голубых глаз и руку, лежащую на его руке. Он думал о мягком упорстве, с которым она подталкивала его к мыслям – тем, что он проглядел или не хотел замечать. И все это время он пытался справиться с новыми чувствами относительно смерти Энни; как только глухая плотина между ним и его горем была разрушена, на него нахлынули совершенно иные чувства. Больше всего его злило то, что Энни скрывала болезнь, которую можно было бы вылечить… и что в тот день она взяла с собой сына. Кое-что из своих новых соображений он решил обсудить с Полли в «Березах» одним холодным и дождливым апрельским вечером.

– Теперь ты думаешь, что это было не самоубийство, а убийство, – сказала она. – Потому ты так злишься, Алан.

Он покачал головой и начал было возражать, но она перегнулась через стол и прикрыла ему рот своей изуродованной рукой. Этот жест так его ошарашил, что он действительно заткнулся.

– Да, – продолжила она. – Сегодня я вовсе не собираюсь учить тебя прописным истинам. Я уже и не помню, когда я в последний раз ужинала с мужчиной, и я слишком ценю этот вечер, чтобы разыгрывать из себя генерального прокурора. Но вообще-то это неправильно – злиться на людей… по крайней мере так, как злишься ты…за то, что они попали в аварию, если только это не произошло по большой глупости. Если Энни с Тоддом погибли из-за неисправности тормозов, ты можешь винить себя в том, что вовремя их не проверил, или можешь подать в суд на Сонни Джакетта за халатную работу, но ты же не станешь винить ее.Правильно?

– Да, наверное.

– Не «наверное», а так и есть. Кто знает, может быть, это действительно был несчастный случай? Ты говорил, что у нее мог начаться припадок, но лишь потому, что тебе так сказал доктор Ван Аллен. А тебе не приходило в голову, что она могла уворачиваться от оленя, который неожиданно выбежал на дорогу? Что все значительно проще, чем ты себе представляешь?

Да, приходило. Олень, птица, даже встречная машина, выехавшая на противоположную полосу.

– Да, но ремень безо…

– Да забудьты про этот проклятый ремень! – сказала она с таким пылом, что кое-кто из посетителей, сидевших поблизости, стал оглядываться. – Может быть, у нее болела голова, и из-за этого она один-единственный раз забыла пристегнуться, но это еще не значит, что она разбила машину специально. И головная боль – очень сильная боль – как раз объясняет, почему Тодд был пристегнут! И это еще не все.

– А что еще?

– Твою злость поддерживает слишком много «если». И даже если сбылись самые худшие из твоих подозрений, ты все равно никогда этого не узнаешь.

– Да…

– И даже если бы ты знал… – Она пристально посмотрела на него. Между ними на столе стояла свеча. В ее отсветах глаза Полли казались синими, и в их глубине притаилось по искорке света. – Да, опухоль мозга – это несчастье. Но в этом нет ничьей вины, Алан. Как вы там говорите у себя в полиции? Дело закрыто из-за отсутствия обвиняемого. И пока ты это не примешь, никаких шансов не будет.

– Каких шансов?

– У насне будет никаких шансов, – спокойно сказала она. – Алан, ты мне очень нравишься, и я еще не настолько стара, чтобы бояться рискнуть, но и не настолько молода, чтобы не бояться разочарований в случае, если мои чувства вырвутся из-под контроля. И я не буду давать им волю до тех пор, пока ты не разберешься в себе и не справишься с гибелью Энни и Тодда.

Он смотрел на нее, не находя слов. Над их столиком воцарилась гнетущая тишина, оранжевые отблески свечи играли на щеке Полли. Снаружи ветер выдувал долгую и печальную ноту на водосточных трубах.

– Я сказала что-то не то? – спросила Полли. – Если да, отвези меня, пожалуйста, домой. Я ненавижу неловкие ситуации. Точно так же, как я ненавижу скрывать то, что думаю.

Он протянул руку и прикоснулся к ее руке.

– Нет, ты сказала все правильно. И я рад, что ты это сказала.

Она улыбнулась:

– Тогда у нас будет шанс.

Так у них все и началось. Они не чувствовали вины за свои свидания, но понимали, что следует соблюдать осторожность – и не только потому, что Алан занимал выборную должность, а Полли нужно было хранить свое доброе имя в глазах горожан для успеха ее небольшого бизнеса, но еще и потому, что они признавали возможностьвины. Оба были достаточно молодыми, чтобы рискнуть, но и достаточно взрослыми, чтобы удержаться от безрассудства. Осторожность еще никому никогда не мешала.

В мае у них впервые случилась постель, и Полли рассказала Алану про свою жизнь между Тогда и Сейчас… он не до конца поверил ее рассказу, но не сомневался, что придет день, когда она расскажет ему всю правду – уже без слишком прямых взглядов и слишком частых почесываний мочки уха. Он понимал, как трудно ей было решиться рассказать ему хотя бы часть из того, что она столько лет скрывала ото всех, и был согласен ждать, пока она не наберется мужества рассказать остальное. Другого пути просто не было. Потому что не нужно давить на людей. Для того чтобы влюбиться в Полли, Алану хватило – хватило с лихвой – длинного мэнского лета.

И теперь, глядя в темный потолок ее спальни, он думал, стоит ли вновь заводить разговор о свадьбе. Один раз он уже попытался, в августе, и она опять повторила свой жест, прижав руку к его губам. Не говори ничего, не надо. Тогда он еще подумал…

Но тут его мысли оборвались, и Алан легко провалился в сон.

9

Ему снилось, что он оказался в каком-то большом магазине. Он шел по проходу, такому длинному, что вдали сходился в точку. Здесь было все, что ему всегда хотелось купить, но чего он не мог себе позволить: часы, измеряющие давление, фетровая шляпа от Аберкромби и Фитча, восьмимиллиметровая кинокамера «Белл и Хаувелл», сотни других вещей… но у него за спиной стоял кто-то, кого он не мог разглядеть.

– Здесь у нас это называется приманкой для дураков, – сказал голос у него за спиной.

Алан узнал этот голос. Джордж Старк, первоклассный сукин сын, в торнадо за рулем.

– Магазин называется «Больше нечего хотеть», – продолжал голос. – Потому что у нас есть все. Любые товары, любые услуги. Только здесь все и кончается.

Алан заметил большую змею – похожую на питона с головой гремучки, – которая приближалась со стороны целой ярмарки компьютеров с вывеской БЕСПЛАТНО. Он повернулся, чтобы бежать, но гладкая, без всяких линий ладонь легла на ему на плечо и не дала сдвинуться с места.

– Давай, – настоятельно предложил голос. – Бери все, что понравится. Бери все,что хочешь… только плати.

Но все, что Алан брал в руки, превращалось в обгоревшую и оплавленную пряжку от ремня безопасности его сына.

Глава восьмая

1

У Дэнфорда Китона не было опухоли мозга, но в то субботнее утро, когда он сидел у себя в офисе, голова у него болела кошмарно.Вместе со стопкой красных гроссбухов с налоговыми отчетами с 1982-го по 1989 год на столе валялись ворохи корреспонденции – письма из налоговой комиссии штата Мэн и ксерокопии его ответов.

Именно в эти годы все пошло наперекосяк. Он все видел, все понимал, но ничего не мог сделать.

Вчера вечером Китон поехал в Льюистон, вернулся около половины первого и провел остаток ночи, меряя шагами свой кабинет. Жена в это время спала на втором этаже, как всегда, накачавшись транквилизаторами. Он поймал себя на том, что все чаще и чаще посматривает на шкафчик в углу кабинета. Там, на самой верхней полке, лежали старые свитера, в основном побитые молью. Под ними лежала деревянная коробка, вырезанная его отцом задолго до того, как болезнь Альцгеймера затмила его рассудок, лишив всех навыков и воспоминаний. В коробке лежал револьвер.

В последнее время все чаще и чаще Китон ловил себя на том, что он постоянно думает про револьвер. Не для себя, нет; не в первую очередь. Для них.Для гонителей.

В четверть шестого он вышел из дома и поехал по полусонным улицам к зданию муниципалитета. Эдди Варбертон, с метлой в руке и «Честерфилдом» в зубах (орден святого Кристофера, из чистого золота, приобретенный в «Нужных вещах» за день до этого, был тщательно спрятан под синей блузой), наблюдал, как Китон поднялся по лестнице на второй этаж. Никто не сказал ни слова. За последний год Эдди привык, что Китон приходит и уходит в неурочные часы, а Китон так и вовсе не замечал Эдди.

Китон сгреб в кучу все бумаги, борясь с почти неодолимым желанием разорвать их в клочья и разбросать по всему кабинету, и приступил к сортировке. Корреспонденцию из налоговой – в одну стопку, свои ответы – в другую. Эти письма он держал в нижнем ящике шкафа для бумаг; ключ от ящика был только у него.

Снизу большинства писем была пометка: ДК/ШЛ. ДК, разумеется, Дэнфорд Китон. ШЛ – Ширли Лоренс, его секретарша, которая печатала письма под его диктовку. Почтивсе письма, кромеответов налоговой комиссии, независимо от того, были в пометках ее инициалы или нет.

Есть вещи, которые лучше не доверять никому.

Ему в глаза бросилась одна фраза: «…мы также заметили расхождения в квартальном отчете о возвратном городском налоге (форм. 11) за 1989-й финансовый год…»

Он быстро отложил письмо в сторону.

А вот еще: «…при выборочном рассмотрении формы по компенсациям техническому персоналу за четвертый квартал 1987 года у нас появились серьезные вопросы касательно…»

В стопку.

Или вот: «…считаем, что ваш запрос об отсрочке ревизии пока преждевременен…»

Они мелькали перед глазами с тошнотворной быстротой, эти сухие канцелярские фразы, и от этого ему казалось, что он сидит на какой-то взбесившейся карусели.

«…вопросы о фондах лесопитомников имеют…»

«…не найдены записи, свидетельствующие о внесении в реестр…»

«…расходование фондов муниципального финансирования не подкреплено соответствующей документацией…»

«…отсутствующие чеки и накладные должны быть представлены…»

«…кассовые чеки при отсутствии товарных не являются достаточным основанием…»

«…может потребовать предоставления полной финансовой отчетности…»

И вот это, последнее, письмо, из-за которого он поехал в Льюистон, хотя давно уже поклялся не показываться там во время скачек.

Китон обреченно уставился на письмо. Он весь дрожал, по спине стекал пот. Вокруг глаз темнели большие круги. На губе красовалась простуда.

НАЛОГОВАЯ КОМИССИЯ

Центральное отделение

Августа, Мэн 04330

Этот гриф под эмблемой штата буквально впивался в мозги, а обращение, холодное и формальное, просто пугало.

Главе городской управы Касл-Рока.

Вот так. Никаких тебе «Дорогой Дэн» или «Уважаемый мистер Китон». Никаких наилучших пожеланий семье в конце письма. Письмо было холодным и мерзким, как кусок льда. Они сообщали ему о своем намерении провести аудиторскую проверку городской финансовой документации.

Полную ревизию.

Вся налоговая документация, отчисления в федеральный бюджет и бюджет штата, городские финансовые отчеты, дорожные фонды, муниципальные расходы на правоохранительные органы, бюджет департамента паркового хозяйства и озеленения, даже финансовую документацию экспериментального лесопитомника, финансируемого из фондов штата.

Они хотели увидеть все, причем хотели увидеть это к 17 октября. Через пять дней.

Они.

Письмо было подписано казначеем штата, главным аудитором штата и, что хуже всего, генеральным прокурором – главной ищейкой штата. Все подписи были подлинными, а не факсимильными.

– Они, – прошептал Китон. Он сжал письмо в кулаке, потряс им в воздухе и яростно оскалился на него. – Ониииии!

Он швырнул бумажку на стопку других. Закрыл папку. На корешке мелкими буквами было написано: ШТАТ МЭН. НАЛОГОВАЯ КОМИССИЯ. ВХОДЯЩИЕ.Китон уставился на закрытую папку. Потом выдернул ручку из письменного набора и большими дрожащими буквами нацарапал поверх: КОМИССИЯ ПО КАКАШКАМ!Помедлил секунду и приписал: КОМИССИЯ ИДИОТОВ!Ручку он держал в сжатом кулаке, как нож. Потом швырнул ее в стену. Она приземлилась в углу.

Китон закрыл и другую папку, содержавшую копии писем, написанных им в ответ (в каждое из них он исправно добавлял инициалы своей секретарши), писем, которые он составлял долгими бессонными ночами, писем, которые оказались совершенно непродуктивными и бесполезными. На лбу у него билась жилка.

Он встал, взял со стола эти две папки, положил их в нижний ящик, захлопнул его и проверил, хорошо ли закрылся замок. Потом подошел к окну и стал смотреть на спящий город, стараясь дышать глубоко, чтобы слегка успокоиться.

У них на него был зуб. У гонителей. В тысячный раз он гадал, кто мог натравить ихна него. И если Китон узнает, кто этот подлый Главный Гонитель, он достанет пистолет из деревянной коробки под старыми свитерами и прикончит его к чертовой матери. Но не сразу. О нет. Он будет отстреливать по кусочку за раз, заставляя этого недоношенного ублюдка распевать национальный гимн.

Его мысли вернулись к Риджвику, к этому худосочному помощнику шерифа. Может быть, это он? Он не выглядит настолькосмышленым… но впечатление может быть обманчивым. Пангборн сказал, что Риджвик выписал штраф по его приказу, но что-то с трудом в это верится. И тогда, в туалете, когда Риджвик обозвал его Бастером, у него в глазах было что-то такое… словно бы говорящее «а я знаю»… какой-то наглый вызов. Норрис Риджвик уже работал на этой должности, когда стали приходить первые письма?

Китон был уверен, что да. Днем надо будет заглянуть в его личное дело, для верности.

А как насчет самого Пангборна? Он уж точно умен и явно ненавидит Китона ( онивсе его ненавидят, все), и Пангборн к тому же имеет связи в Августе. Он хорошо ихзнает. Да что там! Он каждый день звонит ими докладывает. Телефонные счета, и в том числе по межгороду, у него просто гигантские.

А может быть, они оба? Пангборн и Риджвик?

– Одинокий Рейнджер и его верный индеец Тонто, – глухо сказал Китон и недобро усмехнулся. – Если это ты,Пангборн, то ты пожалеешь. А если это вы оба, то обапожалеете. – Его руки медленно сжались в кулаки. – Я не намерен вечно терпеть эту травлю.

Его тщательно наманикюренные ногти впились в ладони. Он не заметил, что пошла кровь. Может быть, это Риджвик. Может быть, Пангборн. Может, Мелисса Клаттербак, фригидная сучка, городской казначей. А может, и Билл Фуллертон, заместитель главы городской управы (Китону было доподлинно известно, что Фуллертон метил на его место, и он явно не успокоится, пока его не получит)…

А может быть, они все.

Все вместе.

Китон испустил глубокий, болезненный вздох, так что стекло у него перед ртом запотело. Вопрос в том, что делать? Что он успеет сделать до 17-го числа?

Ответ простой: он понятия не имел.

2

Жизнь молодого Дэнфорда Китона целиком состояла из черных и белых цветов, безо всяких там полутонов, и его это вполне устраивало. В четырнадцать лет, в старших классах школы, он начал работать в семейном автомагазине: мыл и натирал воском демонстрационные машины. Их фирма, «Шевроле Китона», была одной из старейших фирм по продаже «шевроле» в Новой Англии и, так сказать, краеугольным камнем в финансовой структуре доходов Китонов. Надо признать, это была довольно солидная структура, по крайней мере до недавних пор.

В старших классах для всех и каждого он был Бастером. С помощью репетиторов он окончил школу с твердыми четверками, где «одной левой» управлял ученическим советом, и поступил в Трейнор, бизнес-колледж в Бостоне. Там он был круглым отличником и окончил колледж на три семестра раньше. Когда Китон вернулся в Касл-Рок, он сразу дал всем понять, что время, когда его называли Бастером, прошло безвозвратно.

Все шло прекрасно, пока однажды – лет девять-десять назад – он не поехал со Стивом Фрезером в Льюистон. Вот тогда-то и начались неприятности; вот тогда его четко размеченная черно-белая жизнь начала наполняться темно-серыми полутонами.

Он никогда в жизни не играл на деньги и не делал ставок – ни как Бастер в школе, ни как Дэн в Трейноре. Ни как мистер Китон из «Шевроле Китона» или служащий городской управы. Насколько ему было известно, вообще никто из его семьи не увлекался азартными играми; единственное, что ему удавалось припомнить, – это безобидные забавы вроде лото со ставкой в десять центов. Никаких особых запретов на этот счет не было, никаких «негоже, отрок»– просто в его семействе были другие увлечения. До своего первого появления на ипподроме Льюистона в компании со Стивом Фрезером Китон в жизни не сделал ни одной ставки. И послеэтого он нигде больше не ставил. Льюистонских бегов вполне хватило для его полного разорения.

Стив Фрезер, теперь уже лет пять как почивший в бозе, тогда был главой городской управы, а Китон – только вторым заместителем. Китон и Фрезер отправились «в город» (так всегда назывались поездки в Льюистон) вместе с Батчем Нидо, инспектором службы соцобеспечения Касл-Рока, и Гарри Сэмюэлсом, который работал в управе почти всю свою сознательную жизнь и, видимо, намеревался оставаться там до конца своих дней. Поводом для поездки была конференция, на которую чиновники округов съехались со всего штата. Конференция, посвященная новым законам о распределении доходов… и именно распределение доходов и стало началом конца для Китона. Без него Китон рыл бы себе могилу детским совочком. А так у него появился настоящий финансовый экскаватор.

Конференция длилась два дня. Вечером первого дня Стив предложил выйти «в город» и повеселиться. Батч и Гарри отказались. Китон был не в восторге от такой компании, как Стив Фрезер, старый пердун с куском сала вместо мозгов. Но он пошел с ним. Не исключено, что он пошел бы со Стивом, даже если бы тот предложил прогуляться по самым горячим местечкам ада. В конце концов Стив был главой городской управы. Гарри Сэмюэлс будет до конца жизни довольствоваться должностью второго, третьего или даже четвертого заместителя. Батч Нидо уже дал понять, что собирается скоро уйти на покой… но у Дэнфорда Китона были амбиции, и Фрезер, каким бы он ни был старым пердуном, был ключом к воплощению этих амбиций.

Вначале они зашли в заведение «У Лиз». Над дверью висел плакат: «Повеселитесь у нашей Лиз!», и Фрезер тут же последовал этому нехитрому призыву: глотал виски с содовой стакан за стаканом, как будто виски туда добавить забыли. Он свистел стриптизершам, в основном толстым и явно староватым для этого дела, и всем без исключения – тормознутым. Китон еще подумал, что это будет долгий и скучный вечер.

Но потом они отправились на ипподром, и все изменилось.

Шла подготовка к пятому заезду, и Фрезер потащил протестующего Китона к букмекерским окошкам – с таким же упрямым упорством, с каким пастушья овчарка загоняет в стадо отбившуюся овцу.

– Стив, я про это совсем ничего не знаю…

– А тебе и не надо знать, – радостно гаркнул Фрезер, дыша ему в лицо ароматами виски. – Сегодня нам повезет, Бастер. Как пить дать, повезет.

Китон понятия не имел, как делаются ставки, а неумолкаемое бормотание Фрезера мешало услышать, что говорят другие игроки, которые подходили к двухдолларовому окошку. Когда подошла его очередь, он сунул кассиру пятидолларовую банкноту и сказал:

– Четвертый номер.

– Победа, призер или пятерка? – спросил кассир, но Китон был не в состоянии отвечать. За спиной у кассира он увидел замечательную картину. Три клерка считали и складывали в пачки деньги. Громадную кучу денег. Такого количества наличных Китон в жизни не видел.

– Победа, призер или пятерка? – нетерпеливо повторил кассир. – Давай быстрее, браток, здесь тебе не библиотека.

– Победа, – сказал Китон. Он не имел ни малейшего представления, что такое «призер» или «пятерка», но прекрасно знал, что такое «победа».

Кассир всучил ему квитанцию и три доллара сдачи – доллар и двухдолларовую купюру. Пока Фрезер делал свою ставку, Китон с интересом уставился на девушку. Разумеется, он знал, что двухдолларовые банкноты в принципе существуют, но никогда еще не встречал. На ней был изображен Томас Джефферсон. На самом деле всевокруг было новым и занимательным: запах лошадей, попкорна, жареного арахиса; толпы куда-то спешащего народа, деловитая атмосфера. Место было живым.Он почувствовал это и сразу проникся. Случалось – и не раз, – что он ощущал подобную живость в себе, но впервые такое происходило в окружающем его мире. Дэнфорд Китон по прозвищу Бастер, редко ощущавший себя частьючего-либо, вдруг почувствовал себя частью этого места. Неотъемлемой частью.

– Тут веселее, чем «У Лиз», – сказал он, когда Фрезер отошел от окошка.

– Да, скачки – это то, что надо, – согласился Фрезер. – Бейсбола, конечно, они не заменят, но все же. Пошли к дорожкам, скоро начнется. Ты на что ставил?

Китон не помнил. Пришлось сверяться с билетом.

– На номер четвертый.

– Нет. В смысле: призер или пятерка?

– Э-э… Победа.

Фрезер с неодобрением покачал головой и хлопнул его по плечу.

– Победа – дерьмовая ставка, Бастер. И она не становится менее дерьмовой, даже если таблица говорит обратное. Но ты еще выучишься.

Разумеется, так и случилось.

Где-то невдалеке оглушительно звякнул гонг, так что Китон аж подскочил. Голос в динамиках завопил: «Заезд начался!» По толпе разнесся громоподобный рокот, и Китон внезапно почувствовал, как его тело пронзил разряд тока. Копыта лошадей бороздили засохшую грязь дорожек. Фрезер одной рукой схватил Китона за локоть, а второй принялся расчищать путь к дорожкам. Они пробились к ограждению футах в двадцати от линии финиша.

Диктор уже комментировал гонку. Номер семь, Моя Девочка, лидирует на первом круге, за ней номер восемь, Неровное Поле, и номер девять, Как Я Вам Нравлюсь. Номер четыре по кличке Абсолютный – самое идиотское имя для лошади, которое только можно придумать, – шел шестым. Но Китону было наплевать. Его взгляд приковали несущиеся лошади, их блестящая в свете прожекторов шкура, размытое движение колес двуколок при проходе поворота, яркие цвета шелковых жокейских курток. Свернув на финишную прямую, Неровное Поле стал настигать Мою Девочку. Моя Девочка сбилась с шага, и Неровное Поле ее обошел. В тот же миг Абсолютный рванулся вперед по внешней кромке – Китон понял это еще до того, как бестелесный голос комментатора сообщил об этом зрителям. Он не замечал, как Фрезер сжимает его локоть, как он кричит:

– Твоя пошла, Бастер. Твоя пошла, и у нее есть шанс!

Когда лошади поравнялись с тем местом, где стояли Китон и Фрезер, толпа завопила. Китон снова почувствовал, что его словно ударило током, только на этот раз это была не искорка, а настоящая молния. Он заорал вместе со всеми; на следующий день он мог говорить только шепотом – сорвал голос.

– Абсолютный! – ревел он. – Давай, Абсолютный, давай, сука, БЕГИ!

– Скачи, – просипел Фрезер, согнувшись от хохота. – Давай, сука, скачи. Ты это хотел сказать, Бастер?

Китон как будто его и не слышал. Он был в другом мире. Он посылал Абсолютному мысленные волны, телепатически подгоняя его вперед.

– Неровное Поле и Как Я Вам Нравлюсь. Как Я Вам Нравлюсь и Неровное Поле, – гремел в динамиках голос комментатора, – и Абсолютный быстро уменьшает разрыв, но осталось всего ничего, одна восьмая мили…

Лошади приближались, поднимая тучи пыли. Абсолютный шел, выгнув шею и вытянув голову, его ноги ходили, как поршни; он обошел Как Я Вам Нравлюсь и тяжело дышащего Неровное Поле как раз напротив того места, где стояли Китон и Фрезер. Пересекая финишную черту, он еще увеличил разрыв.

Когда на табло вывесили номера, Китон спросил у Фрезера, что они означают. Фрезер взглянул на квитанцию, потом на табло и беззвучно присвистнул.

– Я хоть вернул свои деньги? – испуганно спросил Китон.

– Бастер, все значительно лучше. Ставки на Абсолютного были один к тридцати.

Итак, буквально за вечер Китон заработал больше трехсот долларов. Вот так и родилась его одержимость.