Текст книги "Джойленд (ЛП)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Тина вытащила руку из мешочка – пустую. На какое-то время она забыла об игре – к счастью для ее беспомощных соперников. Глаза ее сверкали.

– Ты не знаешь об этой истории? Обычно я не верю слухам, но… – она понизила голос и заговорила заговорщицким шепотом. – Но раз уж ты их встретил, могу рассказать.

– Да, пожалуйста.

Кажется, на один из вопросов – как Энни и Майк оказались вдвоем в большом доме на одном из самых роскошных пляжей Северной Каролины – я уже получил ответ.

Летний домик дедули Бадди, купленный и обслуживаемый за счет пожертвований.

– У него два сына, – сказала Тина. – Оба занимают высокие посты в его церкви – то ли дьяконы, то ли пасторы, не знаю. Я не слишком-то сильна в этой псевдо-религиозной лабуде. А вот дочь… дочь – она другая. Увлекалась спортом. Ездой верхом, теннисом, стрельбой из лука. Вместе с отцом охотилась на оленей. Участвовала в уйме соревнований по стрельбе. Все это оказалось в газетах, когда начались неприятности.

Теперь стало понятно, откуда взялась надпись на футболке.

– Когда ей исполнилось восемнадцать, она буквально пошла вразнос – так, по крайней мере, считал отец. Она поступила в светско-гуманитарный колледж, да и вообще, судя по всему, была не слишком покладистой дочерью. Сначала бросила спортивные соревнования, потом сменила церковные собрания на вечеринки, спиртное и парней. А еще… – Тина вновь понизила голос. – Она курила травку!

– Господи, – сказал я. – Только не это!

Миссис Шоплоу с укоризной посмотрела на меня, но Тина ничего не заметила.

– Да! Именно! О ней начали писать – таблоиды, потому что она была красивой и богатой, но в основном из-за того, что ее отец – знаменитость. Заблудшая, вот как они ее называли. Мини-юбки, хождение без лифчика – настоящий скандал для отцовской церкви. Ну, ты же знаешь этих фундаменталистов – их принципы берут свое начало в Ветхом завете: праведным спасение, а грешникам проклятье до седьмого колена. А ведь она не просто сходила на пару вечеринок, – глаза Тины теперь выглядели такими огромными, что, казалось, еще немного – и они выпадут из глазниц и скатятся по щекам. – Она вышла из Национальной стрелковой ассоциации и вступила в Американское общество атеистов!

– Ого. Об этом тоже написали газеты?

– Само собой! Никто не удивился, когда она забеременела, а когда ребенок родился, у него обнаружили болезнь… церебральный паралич, кажется…

– Мышечная дистрофия.

– Как бы там ни было, однажды ее отца спросили о внуке – и знаешь, что он ответил?

Я покачал головой, но подумал, что могу сделать предположение, недалекое от истины.

– Он сказал, что господь карает грешников и неверующих. Что его дочь не является исключением и что, может, болезнь сына вернет ее в лоно церкви.

– Думаю, этого не случилось до сих пор, – сказал я, вспомнив лицо Иисуса на змее.

– Не понимаю, почему люди используют религию для того, чтобы причинять друг другу боль – ее в нашем мире хватает и без того, – сказала миссис Шоплоу. – Религия должна успокаивать.

– Он просто старый резонер и самодур, – сказала Тина. – Неважно, сколько у нее было мужчин и сколько косяков она выкурила. От этого она не перестала быть его дочерью, а мальчик – его внуком. Я видела его пару раз в городе, в инвалидном кресле или в тех скобах, которые нужны ему для ходьбы. Очень милый мальчик, а она… она была трезвой. И в бюстгальтере.

Она сделала паузу, пытаясь вспомнить.

– Вроде бы.

– Ее отец может измениться, – сказала миссис Шоплоу, – но я в этом сомневаюсь. Юноши и девушки могут повзрослеть, а вот старики и старухи становится лишь старше, и с каждым годом все сильнее укрепляются во мнении, что правда на их стороне. Особенно если они чтят Писание.

Я вспомнил, что иногда говорила моя мать.

– Цитатами из Писания может изъясняться и дьявол.

– Причем самым приятным голосом, – мрачно согласилась миссис Шоплоу. Но тут ее лицо посветлело. – Тем не менее, преподобный Росс все еще позволяет им жить на Бич-роу. Должно быть, считает, что кто старое помянет – тому глаз вон. Может, до него дошло, что она тогда была всего лишь молоденькой девчушкой. Может, ей даже голосовать еще не разрешалось. Дев, твой ход.

Я составил слово «горе». Семь очков.

Трепку мне задали безжалостную, но – едва Тина Акерли разошлась на полную катушку – весьма недолгую. Я вернулся в комнату, сел на стул у окна и попробовал присоединиться к Фродо и Сэму на пути к Роковой Горе. Не получилось. Закрыв книгу, я уставился сквозь залитое дождем окно на пустынный пляж и серый океан. Зрелище довольно унылое, и обычно в такие минуты мои мысли возвращались к Венди. Где она сейчас, что делает и с кем? Я вспоминал ее улыбку, падающие на щеку волосы, мягкие полукружия грудей под одним из ее многочисленных шерстяных свитеров.

Но не сегодня. Вместо Венди я думал об Энни Росс и внезапно понял, что, похоже, неслабо в нее втюрился. Ничего, конечно, у нас не выйдет – она ведь на десять лет меня старше, а то и на все двенадцать – и от этого становилось еще хуже. А может, и лучше – ведь безответная любовь имеет свои прелести в глазах молодых людей.

Миссис Шоплоу предположила, будто эннин святоша-отец решил оставить все неурядицы позади, и я подумал, что, может быть, она и права. Я слышал, что внуки смягчают упрямых стариков, и что он, возможно, захотел узнать мальчишку получше, пока не стало слишком поздно. Он мог узнать (от одного из своих людей), что Майк хоть и калека, но очень умный мальчик. А еще до него могли дойти слухи, что у Майка, по выражению мадам Фортуны, «дар видения». А может, мне просто пора избавиться от розовых очков. Вдруг мистер Огонь-и-Сера разрешил дочери воспользоваться домом за обещание держать язык за зубами, не щеголять больше в вызывающих миниюбках и не курить травку, пока он совершает такой важный переход от радио к телевидению?

О Бадди Россе я мог размышлять еще очень долго – пока закрытое тучами солнце не сядет за горизонт – и всё равно не сделать никаких выводов. А вот насчет Энни Росс я кое в чем был уверен: она старые неурядицы позади не оставила.

Поднявшись со стула, я спустился вниз в гостиную, по дороге выуживая из бумажника записку с номером телефона.

Я слышал, как на кухне щебечут миссис Шоплоу и Тина Акерли. Звонил я Эрин Кук, хотя и не особо надеялся застать ее в общежитии посреди субботы: скорее всего, она уехала к Тому в Нью-Джерси. Наверное, они сейчас скандируют на стадионе кричалку Алых Рыцарей.

Но дежурившая у телефона девушка сказала, что она сейчас ее позовет, и через три минуты в трубке послышался голос Эрин.

– Дев, я как раз собиралась тебе позвонить. Я бы даже хотела к тебе приехать, если смогу убедить Тома поехать со мной. Думаю, смогу, но будет это не на следующие выходные. Может, через две недели.

Настенный календарь мне подсказал, что через две недели наступит первый уикенд октября.

– Так ты все-таки что-то накопала?

– Не знаю. Может быть. Я вообще люблю исследования, а этим я по-настоящему загорелась. Нарыла кучу всякого-разного, но, наверное, сидя в библиотеке, к разгадке убийства Линды Грей мне не подобраться. И все же… мне надо кое-что тебе показать. Кое-что меня очень встревожило.

– Встревожило? В каком смысле?

– Не хочу объяснять по телефону. Если Тома я уломать не смогу, то просто отправлю тебе все материалы в одном большом конверте. Хотя, скорее всего, уломаю. Том тоже по тебе соскучился, но он не желает иметь ничего общего с моим маленьким расследованием. Даже на фотографии смотреть отказывается.

Я подумал, что ведет она себя на редкость таинственно, но промолчал.

– Слушай, а ты что-нибудь знаешь о евангелисте по имени Бадди Росс?

– Бадди… – она захихикала. – «Час силы с Бадди Россом»! Моя бабушка обожает старого шарлатана. Иногда он вроде как вытаскивает из человека козлиный желудок и выдает его за опухоль! Что бы на это сказал Папаша Аллен?

– Потомственный ярмарочник, – с улыбкой ответил я.

– Именно. А что ты хочешь о нем узнать? И почему сам не узнаешь? Твою маму что, во время беременности напугала картотека?

– Да нет, вряд ли, просто когда я заканчиваю работу, городская библиотека уже закрывается. И вряд ли у них есть раздел «кто есть кто»: там всей библиотеки – на одну комнату. В любом случае, дело не в нем, а в двух его сыновьях. Я хочу знать, есть ли у них дети.

– А зачем тебе?

– Видишь ли, у его дочери есть один ребенок. Классный мальчуган, но он умирает.

Молчание. А потом:

– Ты во что там впутался, Дев?

– Да так, завожу знакомства. В общем, вы приезжайте. Буду очень рад вас увидеть. Скажи Тому, что мы будем держаться подальше от «Дома страха».

Я подумал, что она рассмеется, но не тут-то было.

– Уж он-то точно будет. Том и на тридцать ярдов к нему не подойдет.

Мы попрощались, и я вписал время разговора в табличку честности. Потом вернулся к себе и уселся у окна.

Меня снова грызла зависть. Ну почему Линду Грей увидел именно Том Кеннеди? Почему он, а не я?

Еженедельник выходил в Хэвенс-Бэй по четвергам, и заголовок последнего октябрьского номера гласил: СОТРУДНИК ПАРКА ДЖОЙЛЕНД ВО ВТОРОЙ РАЗ СПАСАЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ. Я решил, что это уже преувеличение. В случае с Хэлли Стэнсфилд – да, целиком и полностью моя заслуга. Что касается мерзкого Эдди Паркса, то тут моя роль (даже если не принимать в расчет участие Лэйна Харди) была частичной: ведь если бы не Венди Кигэн, порвавшая со мной в июне, осенью я был бы уже в Дархеме, штат Нью-Гэмпшир – в семистах милях от Джойленда.

Я, само собой, и не предполагал, что придется спасать жизнь кому-то еще: предсказания – удел ребят вроде Роззи Голд или Майка Росса. Когда первого октября, после очередного дождливого уик-энда, я появился в парке, все мои мысли были сосредоточены на грядущем визите Эрин и Тома. Небо не прояснилось, хотя дождь и прекратился – видимо, в честь понедельника. Эдди сидел перед «Домом страха» на своем ящичном троне и выкуривал привычную утреннюю сигарету. Я протянул руку для рукопожатия, но он ее проигнорировал – лишь притушил сигарету ногой, привстал и наклонился, чтобы поднять ящик и запнуть под него окурок. Я видел эту картину раз пятьдесят (и порой спрашивал себя, сколько же окурков лежит под этим ящиком), но только в этот раз вместо того, чтобы поднять ящик, Эдди просто продолжил крениться вперед.

Не могу сказать, возникло ли на его лице выражение удивления. Когда я понял, что происходит что-то скверное, перед моими глазами была лишь выцветшая, грязная пёсболка (Эдди уронил голову на колени). Он наклонялся все сильнее, и, в конце концов, перекувырнулся через голову, распластав ноги и подставив лицо облачному небу. Лицо его перекосило от боли.

Я бросил свой тормозок, подбежал к нему и упал на колени.

– Эдди? Что такое?

– Как клещами, – прохрипел он.

На секунду я подумал, что он говорит о какой-то странной болезни, передающейся через укус клеща, но потом заметил, как своей рукой в перчатке он держится за грудь.

До-джойлендский Дев Джонс, наверное, просто принялся бы звать на помощь, но после четырех месяцев общения на Языке это слово даже не пришло мне в голову. Я набрал полную грудь воздуха, задрал голову и проорал во влажный утренний воздух так громко, как только мог: «ЭЙ, ЛОХ!» Единственным человеком, оказавшимся рядом и услышавшим мой крик, был Лэйн Харди, и он примчался очень быстро.

Те, кого Фред Дин летом нанимал на работу, не обязаны были знать сердечно-легочную реанимацию, но им приходилось учиться. Я, благодаря курсам первой помощи, с этой методикой был знаком. Примерно полдюжины слушателей этого курса, включая меня, отрабатывали ее на кукле по имени Эркимер Солтфиш (то еще имечко). Так что мне выпал шанс впервые применить теоретические знания на практике, и знаете что? Это не очень-то отличалось от того приема, с помощью которого я освободил горло маленькой Хэлли Стэнсфилд от кусочка хот-дога. На мне не было мехов, и обнимать никого не пришлось, но главный смысл был все в той же грубой силе. В результате четыре ребра старого ублюдка треснули, а одно я ему вообще сломал. Сожаления, впрочем, не испытываю.

Когда появился Лэйн, я стоял на коленях у тела Эдди: сначала переносил вес свой вес на ладони, делая непрямой массаж сердца, а потом слушал, не вернулось ли дыхание.

– Господи, – сказал Лэйн. – Сердечный приступ?

– Думаю, да. Вызовите скорую.

Ближайший телефон находился в маленькой лачуге рядом с тиром Папаши Аллена – в его будке, как гласил Язык. Она была закрыта, но у Лэйна были Ключи от Всех Дверей – три мастер-ключа, открывавшие все в парке. Он побежал. Я продолжал оказывать Эдди помощь, качаясь туда-сюда – бедра уже начинали ныть, а колени онемели от долгого контакта с грубой поверхностью паркового тротуара.

После каждых пяти нажатий я медленно считал до трех и прислушивался, но ничего не происходило. Никакой джойлендской радости – во всяком случае, не для Эдди. Ни после первых пяти нажатий, ни после вторых, ни после пятых. Он просто лежал, раскинув руки в перчатках и раззявив рот. Херов Эдди Паркс. Я просто стоял и смотрел на него, когда услышал бегущего назад Лэйна. Он кричал, что помощь уже в пути.

Не стану этого делать, подумал я. Будь я проклят, если стану.

А потом наклонился, сделав по пути еще одно нажатие, и прижался своими губами к его губам. Оказалось не так плохо, как я ожидал – еще хуже. Его губы были горькими от сигарет, а изо рта воняло еще чем-то. Господь всемогущий, я думаю, что это был перец халапеньо – наверное, после утреннего омлета. Тем не менее, я втянул носом воздух, зажал пальцами его ноздри и сделал глубокий выдох ему в горло.

Мне пришлось повторить это пять или шесть раз, прежде чем он снова начал дышать. Я перестал делать нажатия, чтобы проверить, к чему это приведет – и он дышал. Думаю, ад в тот день был забит до отказа – другой причины случившемуся найти не могу. Я повернул Эдди на бок, чтобы он не захлебнулся, если вдруг его стошнит. Лэйн стоял рядом и держал руку на моем плече. Вскоре мы услышали приближающийся вой сирены.

Лэйн поспешил к воротам, чтобы встретить медиков и указать им дорогу. Я вдруг понял, что смотрю на рычащие зеленые морды, украшающие фасад «Дома страха». Капающие зеленые буквы над ними кричали: «ЗАХОДИ, КОЛЬ ОСМЕЛИШЬСЯ!» Я поймал себя на мыслях о Линде Грей, зашедшей внутрь живой и спустя несколько часов вытащенной наружу – мертвой. Думаю, это все из-за Эрин, которая должна была мне кое-что сообщить. То, что ее тревожило. А еще я думал об убийце.

Это мог быть кто угодно, сказала тогда миссис Шоплоу. Хотя бы и ты, будь ты блондином, а не брюнетом, и имей на руке татуировку в виде птичьей головы. У того парня она была. Орел или, может быть, ястреб.

Эдди, как заядлый курильщик со стажем, рано поседел, но четыре года назад он вполне мог быть блондином. А еще он все время носил перчатки. Само собой, он был слишком стар, чтобы составить Линде Грей компанию в ее последней темной поездке, само собой, и все же…

Скорая была уже близко, но не совсем – хотя я и видел, как у ворот Лэйн неистово размахивал руками, призывая медиков поторопиться. А, была не была, подумал я и сдернул перчатки с рук Эдди. На его пальцах висели хлопья омертвевшей кожи, а под толстым слоем какого-то крема краснели тыльные стороны ладоней. Никаких татуировок.

Лишь псориаз.

Когда его загрузили в машину «Скорой» и увезли в скромную больницу Хэвенс-Бэй, я отправился к ближайшему умывальнику и принялся полоскать рот. Прошло много времени, прежде чем я смог избавиться от привкуса этого поганого халапеньо, и с тех пор я к нему не притрагиваюсь.

Выйдя на улицу, я увидел стоящего рядом с дверью Лэйна Харди.

– Это было что-то, – сказал он. – Ты спас ему жизнь.

– Какое-то время ему придется провести в койке. Возможно, поврежден мозг.

– Может, так, а может, нет – но если бы не ты, он бы не добрался даже до койки. Сначала девочка, теперь этот грязный старикан… Может, стоит звать тебя Иисусом, а не Джонси? Ведь ты и в самом деле спаситель.

– Если назовете, то я эс-эн-ю, – на Языке это означало «свинтить на юг», что, в свою очередь, значило навсегда сдать свою карточку учета рабочего времени.

– Ладно. Но знай – ты все сделал правильно, Джонси. Дал жару.

– Я попробовал его на вкус. Боже!

– Ну да, но посмотри на это с другой стороны. Его нет, и ты теперь свободен – господь всемогущий, ты свободен, наконец-то свободен. Звучит неплохо, верно?

Так оно и было.

Лэйн достал из заднего кармана пару грубых перчаток.

Перчаток Эдди.

– Нашел их на земле. Зачем ты их снял?

– Эээ… просто хотел, чтобы его руки тоже дышали.

Прозвучало глупо, но правда прозвучала бы еще глупее.

Я не мог поверить, что даже на секунду всерьез принял Эдди Паркса за возможного убийцу Линды Грей.

– На курсах по оказанию первой помощи нам говорили, что тому, кто перенес сердечный приступ, нужно освободить как можно больше кожных покровов. Вроде как это чем-то помогает, – я пожал плечами. – По крайней мере, должно.

– Хм. Век живи, век учись, – он хлопнул перчатками. – Не думаю, что Эдди скоро вернется сюда – если вернется вообще – так что можешь отнести их в его будку.

– Хорошо, – сказал я и действительно отнес их туда. Но тем же днем, только чуть позже, я вернулся и снова их взял. Их и кое-что еще.

Кажется, я уже говорил, что Эдди я на дух не переносил? Он не дал мне ни одного повода его полюбить. Как и ни одному другому джойлендскому сотруднику. Даже старожилы вроде Роззи Голд и Папаши Аллена обходили его стороной. Но вот он я, захожу в городскую больницу Хэвенс-Бэй в четыре часа дня и спрашиваю, пускают ли к Эдди Парксу посетителей. У меня в руке его перчатки. И кое-что еще.

В регистратуре синеволосая волонтерша дважды прошлась по спискам, не переставая при этом качать головой. Я уж было подумал, что Эдди все-таки умер, но тут она воскликнула:

– А! Он же у нас Эдвин, а не Эдвард. Палата 315. Это в реанимации, поэтому подойдите сначала к дежурной медсестре.

Я ее поблагодарил и направился к лифту, огромному такому, в который легко помещается каталка. Поднимался он медленнее холодной смерти, и у меня было достаточно времени поразмышлять о том, что я вообще здесь делаю. Если уж Эдди Паркса и должен навестить парковый сотрудник, но это должен быть Фред Дин, а не я, потому что той осенью Фред остался за главного. И все же я пришел. Наверное, меня к Эдди все равно не пустят.

Но после проверки записей главный медбрат дал свое добро.

– Он, правда, может спать.

– А что насчет его?.. – я постучал себя по голове.

– Умственной активности? Ну… он смог назвать свое имя.

Уже что-то.

Эдди спал. На лицо ему падали лучи припозднившегося в тот день солнца. Вид у Эдди был такой, что сама мысль о том, будто всего четыре года назад у него могло быть свидание с Линдой Грей, показалась мне как никогда нелепой. Выглядел он сейчас лет на сто, а то и на все сто двадцать. И я увидел, что перчатки мне приносить не стоило.

Руки ему перевязали. Перед этим их, скорее всего, намазали чем-то более эффективным, чем эддин крем. При взгляде на эти пухлые белые варежки меня кольнуло какое-то странное, неохотное чувство жалости.

Я как можно тише пересек палату и положил перчатки в шкафчик, рядом с одеждой, в которой Эдди сюда привезли. Теперь у меня в руке остался лишь один предмет – фотография, висевшая на стене его захламленной, пропитанной запахом табака каморки, рядом с пожелтевшим календарем, который уже два года как устарел. На фото Эдди обнимал простоватого вида женщину. Они стояли на заросшем сорняками дворе безликого дома. Эдди выглядел лет на двадцать пять. Женщина ему улыбалась. И – чудо из чудес – он улыбался в ответ.

У кровати стоял столик на колесиках с пластмассовым кувшином воды и стаканом. Довольно глупо, если подумать, ведь своими перевязанными руками Эдди еще долго ничего себе налить не сможет. Но кувшин сослужил мне другую службу: я прислонил к нему фотографию, чтобы Эдди увидел ее, когда проснется. Прислонил и направился к двери.

Я уже почти дошел до двери, как Эдди заговорил. Заговорил шепотом, который так не вязался с его обычным злобным ворчанием.

– Пацан.

Я с неохотой вернулся к кровати. В углу стоял стул, но пододвигать его и садиться я и не думал.

– Как вы, Эдди?

– Не могу сказать. Дышать тяжело. Крепко же они меня обмотали.

– Я принес вам ваши перчатки, но вижу, что… – я кивнул на его перевязанные руки.

– Да уж. – Он глубоко вздохнул. – Может, хотя бы руки мне тут вылечат. Уже что-то. Чешутся они просто блядски. – Он посмотрел на фотографию. – Ты зачем ее принес? И что ты делал в моей конуре?

– Лэйн сказал мне занести туда перчатки. Я занес, но потом подумал, что, может, они вам понадобятся. И фотография тоже. Может быть, вы хотите, чтобы Фред Дин позвонил этой женщине?

– Корин? – Он фыркнул. – Она уже двадцать лет как умерла. Налей-ка мне воды, пацан. Я высох, словно старая собачья какашка.

Я налил и протянул ему стакан. Даже вытер ему уголок рта, когда вода слегка пролилась. Слишком тесное у нас получалось общение, но все казалось не таким страшным, едва я вспоминал, что всего несколько часов назад я целовал этого жалкого ублюдка взасос.

Спасибо он не сказал, да и знакомо ли ему вообще это слово?

– Приподними-ка фотографию, – попросил он.

Я приподнял. Несколько секунд он всматривался в нее, а потом вздохнул.

– Жалкая, лживая сучка. Правильно же я сделал, что сбежал от нее в «Королевские ярмарки по-американски». – В уголке его левого глаза набухла слеза. Немного поколебавшись, она покатилась по щеке.

– Хотите, чтобы я ее забрал и прикнопил у вас в конуре?

– Да нет, оставь. У нас был ребенок, знаешь ли. Малышка.

– Да?

– Да. Ее сбила машина. Вот так, в три года, она и умерла на улице, как собака. А эта шалава трепалась тогда по телефону вместо того, чтобы за ней присматривать. – Он отвернулся и закрыл глаза. – Всё, чеши отсюда. Говорить больно, да и устал я. Мне будто слон на грудь уселся.

– Ладно. Берегите себя.

Он лишь скривился, не открывая глаз.

– Смех, да и только. И как, по-твоему, мне себя беречь? Идеи есть? А то у меня нет. У меня ни родственников, ни друзей, ни сбережений, ни страховки. Что мне вообще делать?

– Все образуется, – сфальшивил я.

– Ну да, в фильмах обычно так и бывает. Давай, уматывай.

На этот раз я успел дойти до двери, когда он заговорил снова.

– Лучше бы ты дал мне умереть, пацан. – Никакой мелодрамы, просто мимолетное наблюдение. – Я бы уже встретился с моей малышкой.

Когда я шел назад по больничному вестибюлю, то вдруг замер, поначалу не поверив собственным глазам. Но это была она, никакой ошибки – с одним из своих бесконечных заумных романов. В этот раз он назывался «Диссертация»[19]19
  Имеется в виду вторая часть «Трилогии Тайнибла» американского писателя Р. М. Костера о вымышленной стране Тайнибла, расположенной в Центральной Америке, и ее политических деятелях. Роман «Диссертация» вышел в свет в 1972 году.


[Закрыть]

– Энни?

Она подняла взгляд – и когда она меня узнала, настороженность сменилась улыбкой.

– Дев! Что вы тут делаете?

– Навещал знакомого с работы. У него сегодня случился сердечный приступ.

– О боже, мне так жаль. Он поправится?

Она не приглашала меня сесть рядом, но я все равно сел.

Посещение Эдди расстроило меня по причинам, которые я сам не мог понять, и мои нервы были на пределе. Я не ощущал несчастья или горя – это, скорее, была странная разновидность неосознанного гнева, который имел какое-то отношение к неприятному вкусу перцев халапеньо, который я все еще чувствовал у себя во рту. И к Венди, бог знает почему. Тоскливо было осознавать, что я все еще думаю о ней. Сломанная рука зажила бы быстрее.

– Не знаю. С доктором я не говорил. С Майком все хорошо?

– Да, все нормально, это плановое обследование. Рентген грудной клетки и полный анализ крови. Из-за пневмонии. Слава богу, он ее перенес. Все хорошо, за исключением этих приступов кашля.

Она по-прежнему держала книгу открытой – что, видимо, подразумевало, что я должен уйти, и это разозлило меня еще сильнее.

Вы же помните, что в том году всем хотелось, чтобы я ушел – даже мужику, которому я спас жизнь.

Должно быть, поэтому я произнес:

– Майк не считает, что с ним все хорошо. Так кому я, по-вашему, должен верить?

Ее глаза расширились от неожиданности, затем взгляд стал отстраненным.

– Признаюсь, мне все равно, кому или во что вы верите, Девин, потому что это абсолютно вас не касается.

– Нет, касается.

Голос донесся сзади – это Майк подъехал в своем кресле. Оно не было снабжено мотором, то есть колеса мальчик вращал руками. Силен малец, с кашлем или без. Рубашку, впрочем, он застегнул неправильно.

Энни с удивлением повернулась к нему.

– Что ты тут делаешь? Ведь медсестра должна была…

– Я сказал ей, что доеду сам, и она не стала возражать. Ты же знаешь – один поворот налево, два поворота направо, все просто. Я же не слепой, а всего лишь дист…

– Мистер Джонс навещал друга, Майк, – вот так меня снова понизили до «мистера Джонса». Энни захлопнула свою книгу и поднялась. – Думаю, он торопится домой, да и ты, наверное, устал.

– Я хочу, чтобы он отвез нас в парк, – Майк говорил спокойно, но достаточно громко, чтобы люди начали на нас посматривать. – Нас обоих.

– Майк, ты же знаешь, это не…

– В Джойленд. В Джой… ленд, – по-прежнему спокойно, но еще громче. Теперь на нас смотрели все. Щеки Энни пылали. – И я хочу, чтобы вы оба поехали со мной.

Он повысил голос еще сильнее.

– Я хочу, чтобы вы отвезли меня в Джойленд до того, как я умру.

Она прикрыла рот рукой. Ее глаза округлились. Когда она нашлась, что ответить, ее слова едва можно было разобрать.

– Майк… ты не умрешь, кто тебе сказал… – Она повернулась ко мне. – Наверное, за это я должна благодарить вас?

– Конечно же, нет.

Я видел, что наша аудитория растет – теперь к ней присоединились парочка медсестер и доктор в голубом халате и бахилах – но мне было наплевать. Я по-прежнему злился.

– Это он мне сказал. Почему это так вас удивляет, ведь вы же знаете о его интуиции?

В тот день я заставлял людей плакать. Сначала Эдди, и вот теперь Энни. На лице Майка, впрочем, слез не было, и он выглядел таким же раздосадованным, как и я, Но он промолчал, когда Энни развернула его кресло и покатила к дверям. Я подумал, что она в них врежется, но волшебное око распахнуло их как раз вовремя.

Пусть идут, пронеслось в голове, но к тому времени мне уже надоело упускать женщин. Я устал плыть по течению и мучиться от того, что в результате происходит.

Ко мне подошла сестра.

– Все в порядке?

Нет, – ответил я и пошел за ними.

Энни припарковалась около больницы на стоянке со знаком: «ЭТИ ДВА РЯДА – ДЛЯ ИНВАЛИДОВ». Водила она фургон, в котором сзади вполне хватало места для кресла-коляски. Она открыла пассажирскую дверь, но Майк вылезать из кресла отказался. Он изо всех сил цеплялся за ручки побелевшими от напряжения руками.

– Залезай! – крикнула Энни.

Майк покачала головой, даже не глядя на нее.

– Залезай сейчас же!

На этот раз он даже головой не покачал.

Она схватила его и дернула. Стоявшее на тормозе кресло накренилось вперед. Я подбежал и схватил его, пока сын с матерью не плюхнулись друг на друга в открытую дверь фургона.

Волосы падали Энни на лицо, а глаза под ними дико сверкали: так сверкают глаза испуганной лошади в грозу.

– Отпустите! Все из-за вас! Не надо было мне…

– Хватит, – сказал я, схватив ее за плечи. Почувствовал под кожей кости и подумал, что сына она калориями пичкает, а вот про себя забывает.

– Да отпус…

– Я не хочу его у вас забирать, Энни, – сказал я. – Это последнее, чего я хочу.

Она успокоилась, и я медленно ее отпустил. Роман, который она читала, в пылу борьбы упал нам под ноги. Я его поднял и положил в карман на спинке майкова кресла.

– Мам. – Майк взял ее руку. – Это же не насовсем.

И тут я понял. Еще до того как ее плечи поникли и послышались всхлипывания. Энни не боялась, что я посажу ее сына на какой-нибудь сумасшедший аттракцион, и что Майк умрет от избытка адреналина. Она не боялась, что чужой человек украдет больное сердечко, которое она так любила. Просто Энни верила – на каком-то подспудном, материнском уровне – что если они не перейдут некую незримую грань, жизнь будет идти своим чередом: фруктовые коктейли по утрам на краю настила, полеты змеев по вечерам. Одно сплошное бесконечное лето. Да только на дворе уже октябрь, и пляж опустел. Радостные вопли подростков на «Шаровой молнии» и крики малышей на горке в «Брызгах и визгах» смолкли, воздух стал холоднее, а дни – короче. Бесконечное лето бывает только в сказках.

Энни закрыла ладонями лицо и присела на пассажирское сиденье. Сиденье оказалось слишком высоким, и она чуть с него не съехала. Я ее удержал. Наверное, она этого даже не заметила.

– Давайте, забирайте его, – сказал она. – Мне насрать. Пусть хоть прыгает с парашютом, если захочет. Только не думайте, что я буду участвовать в этом вашем… мальчишеском приключении.

– Без тебя я не могу, – сказал Майк.

Она опустила руки и посмотрела на него.

– Майкл, ты – всё, что у меня есть. Ты это понимаешь?

– Да, – ответил он, взяв ее руку в свои. – А ты – всё, что есть у меня.

По ее лицу я увидел, что такая мысль ей в голову не приходила.

– Помогите мне залезть, – сказал Майк. – Вы оба, пожалуйста.

Когда мы его усадили (не помню, пристегнул ли я ему ремень: видимо, тогда к ним еще не относились так серьезно), я закрыл дверь и пошел с Энни к водительской двери.

– Кресло забыли, – пробормотала она. – Надо забрать.

– Я положу. Садитесь пока за руль и приготовьтесь к дороге. Сделайте пару глубоких вздохов.

Она позволила мне ей помочь. Я поддержал ее чуть выше локтя, и увидел, что свободно мог охватить руку целиком. Подумал, а не сказать ли ей, что одними тяжеловесными романами сыт не будешь, но промолчал. Ей уже много чего сегодня наговорили.

Сложив кресло, я погрузил его в багажное отделение. Провозился дольше, чем нужно, чтобы дать ей время прийти в себя. Возвращаясь к двери водителя, я почти ожидал наткнуться на закрытое окно, но оно все еще было опущено. Энни вытерла глаза и нос и привела волосы в некое подобие порядка.

– Без вас он пойти не сможет, да и я тоже.

Она ответила так, будто бы Майка и вовсе не было поблизости.

– Я так за него боюсь. Всё время. Он видит слишком многое, и очень часто это причиняет ему боль. Уверена, что кошмары ему снятся именно поэтому. Он такой чудный ребенок. Почему он не поправится? Ну почему? Почему?

– Не знаю.

Она отвернулась и поцеловала Майка в щеку. Потом повернулась ко мне.

Глубоко и с дрожью вздохнула.

– Так когда мы идем? – спросила она.

Конечно, «Возвращение короля» читалось намного легче «Диссертации», но тем вечером я бы не осилил и «Кота в шляпе».

Я поужинал консервированными спагетти (стараясь не замечать сетований миссис Шоплоу о том, как некоторые молодые люди издеваются над своим организмом). Затем вернулся в комнату, сел у окна и под мерный рокот волн уставился в темноту.