Текст книги "Джойленд (ЛП)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Тут и там, там и сям. Прибавь газу, Джонси – что-то мы подотстали.

От «Небесной станции», где останавливалась гондола, мы направились к карусели, у которой нас уже поджидал Лэйн Харди. Кепку машиниста он снова сменил на котелок. Из громкоговорителей парка по-прежнему громыхал рок-н-ролл, но под широким, переливающимся всеми цветами радуги навесом карусели играла каллиопа. «Велосипед на двоих» – в записи, но такая милая, старомодная песенка.

Прежде, чем Майк попытался залезть на аттракцион, Фред опустился на колено и рассудительно произнес:

– Без джойлендской песболки на карусель нельзя. у тебя она есть?

– Нет, – ответил Майк. Он еще не кашлял, но под глазами у него уже появились темные круги. Там, где его щеки не пылали от возбуждения, кожа выглядела бледной. – Я не знал, что нужно…

Фред снял свой цилиндр, продемонстрировал нам, что внутри он пуст – каким и должен быть, когда фокусник показывает его аудитории. Потом Фред сам заглянул в него и просиял.

– Ага! – он достал из цилиндра новехонькую пёсболку и водрузил ее на макушку Майка. – Как раз твой размер! Уже выбрал зверюшку, на которой поедешь? Лошадь? Единорог? Может, русалка? Или лев?

– Да, лев, пожалуйста! – закричал Майк. – А ты, мам, садись рядом на тигра!

– Как скажешь, – сказала она. – Всегда хотела оседлать тигра.

– Эй, чемпион, – сказал Лэйн. – Давай я помогу тебе подняться.

Энни тем временем понизила голос и обратилась к Фреду.

– Еще чуть-чуть – и все, хорошо? Тут здорово, он никогда не забудет этот день, но…

– Он слабеет, – ответил Фред. – Понимаю.

Энни села рядом с Майком на зеленоглазого, застывшего в рыке тигра. Майло, ухмыляясь своей собачьей ухмылкой, устроился между ними. Карусель пришла в движение, и «Велосипед на двоих» сменился «Шумом на Двенадцатой улице». Фред положил мне руку на плечо.

– Встретимся у «Колеса» – это будет последний аттракцион на сегодня – но сначала заскочи в костюмерную. И побыстрее.

Я хотел было спросить, зачем, но потом и сам все понял. А поняв, направился в костюмерную. Бегом.

Тем вторничным утром в октябре 1973-го я носил меха в последний раз. Надел я их в костюмерной и по Песьей подземке вернулся к центру парка на электрокаре, выжав из него все соки. Откинутая голова Гови болталась у меня на плече. На поверхность я выбрался за шалманом мадам Фортуны. И как раз вовремя: Лэйн, Энни и Майк уже приближались по центральной аллее. Майк сидел в кресле, а Лэйн его толкал. Никто из них не заметил, как я выглянул из-за угла шалмана – вытянув шеи, они все смотрели на «Каролинское колесо». А вот Фред меня заметил. Я поднял лапу. Он кивнул, повернулся и махнул уже своей лапой кому-то в маленькой кабинке над отделом заказов. Пару секунд спустя из всех колонок хлынула Гови-музыка: Элвис запел «Гончую».

Я выпрыгнул из своего укрытия и начал танцевать танец Гови – что-то вроде недоделанной чечетки. Майк раскрыл рот. Энни приложила ладони к вискам, словно у нее разыгралась жуткая мигрень, а потом засмеялась. А дальше последовало, наверное, одно из лучших моих выступлений. Я прыгал и скакал вокруг кресла Майка, почти не замечая Майло, который делал примерно то же самое, только в другом направлении. За «Гончей» настал черед «Роллинг стоунз» с их «Выгуляй собаку». Слава богу, песня эта довольно короткая: не думал я, что настолько вышел из формы.

Закончил я раскрытием лап для объятий и криком: «Майк! Майк! Майк!» Гови тогда заговорил впервые. В свое оправдание могу лишь сказать, что получилось у меня очень похоже на лай.

Встав с кресла, Майк тоже раскрыл руки и рухнул вперед.

Он знал, что я его подхвачу, и я подхватил. Меня все лето обнимали детишки в два раза младше него, но ни одни объятия не были такими приятными. Жаль, что я не мог его развернуть, сжать так, как сжал тогда Хэлли Стансфельд и выдавить из него болезнь, словно кусок хот-дога.

Уткнувшись лицом в мех, Майк сказал:

– А из тебя получился отличный Гови, Дев.

Я погладил его по голове, сбив с него пёсболку. Так близко выдать слова за лай у меня бы не получилось, поэтому я просто подумал: «Хорошему мальчишке положен хороший пес. Спроси у Майло».

Майк посмотрел в голубые сетчатые глаза Гови.

– Пойдешь с нами на лифтушку?

Я энергично кивнул и потрепал его по голове. Лэйн поднял майкову новую пёсболку и водрузил ему на голову.

Подошла Энни. Руки она скромно сложила перед собой, но глаза сияли радостью.

– Можно расстегнуть вам молнию, мистер Гови?

Я бы и не против, но допустить, конечно, этого не мог. У любого представления свои правила, а одно из непоколебимых правил Джойленда гласило: Гови, Пес-Симпатяга всегда остается Гови, Псом-Симпатягой.

На глазах у кроликов меха снимать нельзя.

Нырнув в Песью подземку, я снял меха, бросил их на кар и присоединился к Энни и Майку на ведущем к «Каролинскому колесу» пандусе. Энни с опаской глянула вверх и сказала:

– Всё еще хочешь на нем прокатиться, Майк?

– Да! На нем – больше всего!

– Что ж, хорошо. Наверное. – И уже мне:

– Высоты я не боюсь, но и особой любви к ней не испытываю.

У открытой двери кабинки стоял Лэйн.

– Забирайтесь, ребятки. Запущу вас ввысь, где воздух – зашибись. – Он наклонился и почесал Майло за ушами. – А тебе, дружок, придется посидеть тут.

Я сел у внутренней стены кабинки, поближе к колесу. Энни – посредине, а Майк – около дверцы, откуда открывался самый лучший вид. Лэйн опустил перекладину безопасности и вернулся к рычагу, не забыв при этом подвинуть котелок.

– Готовьтесь восхищаться! – крикнул он, и мы поползли вверх со скоростью коронационной процессии.

Мир постепенно открывался нашим глазам: сначала парк, потом ярко-синяя гладь океана справа от нас, а слева – бескрайние просторы Северной Каролины. В самой верхней точке нашего путешествия Майк отпустил перекладину, поднял руки над головой и закричал:

– Мы летим!

К моей ноге кто-то прикоснулся. Энни. Я посмотрел на нее, и одними губами она произнесла одно единственное слово: «Спасибо». Не помню, сколько мы сделали оборотов: кажется, больше обычного, но я не уверен. Зато в память мне врезалось бледное, полное удивленного восхищения лицо Майка. И обжигающе горячая рука Энни у меня на бедре.

Которую она не убирала до самой остановки.

Майк повернулся ко мне.

– Теперь я узнал, каково это быть воздушным змеем.

Я тоже.

Когда Энни сказала Майку, что пора закругляться, мальчик не стал возражать.

Его силы были на исходе. Когда Лэйн помог ему усесться в кресло, Майк протянул руку – ладонью вверх.

– Хлопни рукой, коль еще живой.

Лэйн звонко шлепнул по руке мальчика своей.

– Возвращайся в любое время, Майк.

– Спасибо. Было так здорово.

Лэйн и я покатили его по центральной аллее. Будки по обеим ее сторонам вновь закрылись, но один из шалманов все еще работал: «Тир Энни Оукли». У деревянного прилавка с ружьями, на законном месте Папаши Аллена, стоял Фред Дин в своем костюме-тройке. Позади него туда-сюда ездили заводные зайцы и утки, а над ними стояли керамические цыплята. Стояли на месте, но были очень маленькими.

– Не желаете ли попрактиковаться в стрельбе по мишеням, прежде чем покинете наш парк? – спросил Фред. – Сегодня не будет проигравших. Сегодня кааааждый-прекаждый что-нибудь, да выиграет.

Майк оглянулся на Энни.

– Мам, можно?

– Конечно, солнышко. Но только недолго, хорошо?

Он попытался встать с кресла, но не смог – слишком устал. Лэйн и я приподняли его, каждый со своей стороны. Майк взял винтовку и сделал пару выстрелов, но руки его уже не слушались, пусть ружье и было легким. Пульки ударились о задник и упали в специальный желобок.

– Да уж, тот еще снайпер, – сказал он, опустив ружье.

– Что ж, ты никого не подстрелил, – согласился Фред, – но, как я уже сказал, сегодня выигрывает каждый.

И с этими словами он снял с полки самого большого Гови – главный приз, чтобы получить который даже опытные стрелки выкладывали по восемь-девять долларов.

Майк поблагодарил его и сел. Он выглядел потрясенным. Плюшевый пес был почти с него ростом.

– Мам, теперь твоя очередь!

– Нет, не стоит, – ответила она, но я подумал, что ей все же хочется. Было что-то такое в ее взгляде, оценивающем расстояние от стойки до мишеней.

– Пожалуйста! – Мальчик посмотрел сначала на меня, потом на Лэйна. – Она здорово стреляет. Один раз выиграла турнир по стрельбе из положения лежа в Кемп Перри – еще до того, как я родился – и дважды занимала второе место. Кемп Перри – это в Огайо.

– Я не…

Но Лэйн уже протягивал ей одну из модифицированных винтовок 22 калибра.

– Подходите сюда. Посмотрим, какая из вас Оукли, Энни.

Она взяла ружье и осмотрела его – как редко кто из «кролей».

– Сколько здесь пуль?

– По десять в обойме, – ответил Фред.

– Если уж соглашусь, то можно будет взять две обоймы?

– Сколько хотите, мэм. Сегодня ваш день.

– Раньше мама еще и по тарелочкам стреляла, вместе с дедом, – сообщил Майк.

Энни подняла ружье и выпустила десять пуль, с паузами в секунду-другую между выстрелами. Она сбила двух уток и трех зайцев. Керамических цыплят трогать не стала.

– Вот это меткость! – воскликнул Фред. – Любой приз со средней полки по вашему желанию.

Она улыбнулась.

– Да какая же это меткость… Отец бы со стыда сгорел. Я лучше перезаряжусь, хорошо? Приз не нужен.

Фред достал из-под стойки бумажный кулек (на Языке он назывался «мелкострел») и вставил его узким концом в отверстие на ружье. Десять шариков с треском закатились внутрь.

– Прицел, случаем, не сбит? – спросила она Фреда.

– Что вы, мэм. В Джойленде все по-честному. Но если я скажу вам, что Папаша Аллен – человек, который обычно стоит за этой стойкой – долгими часами настраивает прицелы на винтовках, то солгу.

Я работал в команде Папаши, так что знал, что на самом деле Фред выразился еще весьма дипломатично. Прицелами винтовок Папаша стал бы заниматься в самую последнюю очередь. Чем лучше стреляли лохи, тем больше призов ему полагалось выдавать – а все призы он покупал за свой счет. Как и остальные хозяева призовых аттракционов. Игрушки, конечно, были дешевыми, но не бесплатными.

– Чуть выше и левее, – сказала Энни – скорее, себе, чем нам.

А потом подняла ружье, уперла в выемку на плече и десять раз спустила курок. На этот раз пауз между выстрелами вообще не было, и целилась она не в уток с зайцами. Она целилась в керамических цыплят, и разнесла вдребезги восемь из них.

Когда она положила ружье на стойку, Лэйн принялся вытирать банданой пот и грязь с загривка. А вытирая, едва слышно пробормотал:

– Иисусе-наш-Христос… Никто еще не выбивал восемь штук.

– По последней я только чиркнула, но с такого расстояния должна была брать все, – она не хвалилась – просто констатировала факт.

– Говорил же, она хорошо стреляет, – извиняющимся тоном сказал Майк. – Даже хотела попасть на Олимпиаду, только ее выгнали из колледжа.

– Вы самая настоящая Энни Оукли, – сказал Лэйн, убирая бандану в задний карман. – Любой приз, милая леди. Какой хотите.

– Я уже получила свой приз, – сказала она. – Это был чудесный, изумительный день. Я никогда не смогу отблагодарить вас за него, парни.

Она повернулась ко мне.

– Вас и его. Ведь ему пришлось меня уговаривать на всё это. Из-за моей глупости. – Она поцеловала Майка в макушку. – Но сейчас мне надо везти своего мальчика домой. А где Майло?

Мы огляделись по сторонам и обнаружили Майло напротив «Дома страха». Пес сидел, обернув лапами хвост.

– Майло, ко мне! – крикнула Энни.

Уши Майло шевельнулись, но сам он не сдвинулся с места. Даже не повернул голову в нашу сторону – так и сидел, уставившись на единственный темный аттракцион Джойленда. Я почти поверил в то, что он читает капающие, написанные в стиле ужастика буквы: ЗАХОДИ, КОЛЬ ОСМЕЛИШЬСЯ.

Пока Энни смотрела на Майло, я успел украдкой взглянуть на Майка.

Хоть он и выглядел уставшим, выражение на его лице прочитать не составило особого труда: удовлетворение. Знаю, безумно было бы думать, что он и джек-рассел спланировали это вместе… но именно так я и подумал.

И думаю до сих пор.

– Отвези меня к нему, мам, – попросил он. – Меня он послушает.

– Нет нужды, – сказал Лэйн. – Если у тебя есть поводок, я с удовольствием приведу Майло сюда.

– Он в кармане, на спинке кресла, – сказала Энни.

– Хм, может, и нет, – сказал Майк. – Проверить стоит, но я, кажется, забыл его дома.

Энни проверила, а я подумал: черта с два ты его забыл.

– Ох, Майк, – укоризненно произнесла Энни. – Твоя собака, ты и должен за нее отвечать. Сколько раз я тебе это говорила?

– Прости, мам, – ответил ей Майк, а Лэйну с Фредом добавил: – Просто мы редко пользуемся поводком: обычно Майло прибегает сам.

– Кроме тех случаев, когда он нам нужен. – Энни сложила руки рупором и прокричала: – Майло, ко мне! Пора домой!

И уже сладким голосом добавила:

– Печенюшка, Майло! Будешь печенюшку?

Этот голос и меня убедил бы бросить все и побежать – может даже с высунутым языком – но Майло все так же не шевелился.

– Пойдем, Дев, – сказал Майк. Словно я тоже участвовал в его плане, но каким-то образом позабыл об этом. Я взялся за рукояти кресла и покатил Майка по Джойленд-авеню к «Дому страха». Энни пошла следом. Фред и Лэйн остались на своих местах – Лэйн лишь оперся на стойку с ружьями. Котелок он снял и теперь вертел его на пальце.

Когда мы подошли к собаке, Энни раздраженно спросила:

– Что с тобой, Майло?

Услышав голос хозяйки, Майло завилял хвостом, но головы не повернул. Он стоял на страже, и собирался стоять до тех пор, пока его не оттащат.

– Майкл, пожалуйста, заставь своего пса подняться, и мы пойдем домой. Тебе нужен от…

Фразу она закончить не успела – ей помешали два события. Не уверен, какое из них случилось раньше. Я часто вспоминал эти мгновения – чаще всего ночами, когда не мог уснуть – и до сих пор не уверен. Думаю, сначала раздался грохот: звук покатившегося по рельсу вагончика. Но, возможно, первым упал навесной замок. Кто знает, может, и то, и другое случилось одновременно.

Замок упал с входных ворот «Дома страха» и остался лежать на дощатом настиле, поблескивая в лучах октябрьского солнца. Фред Дин позже высказал предположение, что дужка замка была вставлена неплотно, и вибрация приближающегося вагончика расшатала его окончательно.

В этом был смысл, потому что дужка, когда я ее проверил, и в самом деле были откинута.

И все равно – чушь какая-то.

Я сам вешал этот замок, и хорошо помню щелчок, с которым дужка вошла в паз. Я даже помню, как дернул его, чтобы проверить, все ли нормально – как мы все обычно и делаем, когда закрываем замки. И это уж не говоря о вопросе, на который Фред даже и не пытался ответить: как вообще вагончик мог куда-то покатиться без электричества? А вот что случилось потом…

Поездка по «Дому страха» заканчивалась следующим образом. В самом конце «Камеры пыток», когда вам казалось, что все закончилось, наперерез вагончику вылетал вопящий скелет (салаги прозвали его Хагаром Ужасным). Скелет пролетал мимо, и перед вами возникала каменная стена со светящимся в темноте рисунком: гниющий зомби и надгробие с надписью КОНЕЦ ПУТИ. Само собой, каменная преграда распахивалась как раз вовремя, но такой двойной удар по психике был очень эффективным. Когда вагончик выезжал на улицу, делая небольшой полукруг перед тем, как проехать еще через одни ворота и остановиться, даже взрослые мужики орали как бешеные. Эти вопли (сопровождаемые неизменными смешками – «вот же гады, подловили») служили аттракциону лучшей рекламой.

Криков в тот день не было. Их и не могло быть, потому что выехавший наружу вагончик был пуст. Сделав полукруг, он уперся носом в другие ворота и замер.

– Та-ак, – сказал Майк. Не сказала даже, а прошептал – я едва его расслышал, а Энни, уверен, не услышала вовсе: все ее внимание было приковано к вагончику. Мальчик улыбался.

– Почему он поехал? – спросила Энни.

– Понятия не имею, – ответил я. – Может, короткое замыкание. Или какой-то скачок напряжения.

И то, и другое объяснение звучали веско, если, конечно, вы не знали о выключенных генераторах.

Я встал на цыпочки и заглянул в остановившийся вагончик. Сперва я заметил поднятую перекладину. Если Эдди Паркс или один из его салаг-помощников забывал ее опустить, она опускалась сама, едва вагончик приходил в движение: этого требовали обязательные правила безопасности. Поднятая перекладина выглядела глупо, но в этом был свой смысл: ведь питание подавалось лишь на те аттракционы, которые Фред и Лэйн запустили для Майка.

А потом я заметил еще кое-что – под полукруглым сиденьем, такое же настоящее, как и розы, которые Фред подарил Энни… только не красное.

Голубая лента.

Мы отправились назад к фургону. Майло, демонстрируя свое лучшее поведение, семенил рядом с креслом Майка.

– Вернусь, как только отвезу их домой, – сказал я Фреду. – Отработаю свои часы.

Он покачал головой.

– Сегодня с тебя хватит. Лучше ляг пораньше и приходи завтра к шести. Захвати пару сэндвичей, потому что работать придется допоздна. Похоже, шторм надвигается быстрее, чем прогнозировали.

Энни выглядела встревоженной.

– Может, мне стоит собрать вещи и увезти Майка в город? Конечно, он так устал, но…

– Следите за радиопередачами этим вечером, – посоветовал Фред. – Если объявят эвакуацию, у вас будет достаточно времени… впрочем, не думаю, что до этого дойдет. Для вас все ограничится сильным ветром. Я немного беспокоюсь за высокие аттракционы – «Шаровую молнию», «Мозготряс» и «Колесо».

– Все с ними будет хорошо, – сказал Лэйн. – Выстояли же в прошлом году во время «Агнессы», а ведь тогда был тот еще ураган.

– А у этого шторма есть имя? – спросил Майк.

– Его зовут «Гильда», – ответил Лэйн. – Только это не ураган, а так, небольшое субтропическое завихрение.

– Ветер начнет крепчать около полуночи, а спустя час или два зарядит ливень. Может, Лэйн и прав насчет высоких аттракционов, но день нас все равно ждет тяжелый. У тебя есть дождевик, Дев?

– Конечно.

– Тогда, думаю, завтра он тебе пригодится.

В машине мы послушали прогноз погоды, который слегка Энни успокоил. Ожидалось, что средняя скорость ветра не превысит тридцати миль в час, и что лишь редкие его порывы перейдут эту отметку. Также ожидалась некоторая эрозия берега с небольшими затоплениями на материке. Вот, собственно, и всё. Ди-джей назвал такую погоду «идеальной для запуска воздушных змеев», и мы засмеялись. Приятно было осознавать, что у нас уже накопилось довольно много общих впечатлений.

Когда мы подъехали к викторианскому особняку, Майк уже почти заснул. Я его поднял и пересадил в кресло.

Труда мне это не составило: за последние четыре месяца я здорово подкачался, а без жутких скоб на ногах Майк весил не больше семидесяти фунтов (70 фунтов = 32 кг, прим. пер.). Усадил и покатил кресло к дому за семенящим впереди Майло.

Майк захотел в туалет, но когда мама собралась его туда отвезти, он попросил, чтобы ему помог я. Вкатив Майка в ванную, я помог ему встать и, пока он держался за поручни, приспустил ему штаны.

– Терпеть не могу, когда ей приходится так мне помогать. Чувствую себя младенцем.

Может быть, но мочился он с энергией здорового ребенка. Потянувшись к ручке слива, Майк пошатнулся и чуть было не нырнул в унитаз. Мне пришлось его подхватить.

– Спасибо, Дев. Я уже сегодня голову мыл. – И в ответ на мой смех он широко улыбнулся. – Вот бы на нас налетел настоящий ураган. Было бы круто.

– Если бы налетел, ты бы так не думал. – Я вспомнил Дорию, которая ударила по Нью-Гэмпширу и Мэну два года назад. Тогда девяностомильные ветры валили деревья по всему Портсмуту, Киттери, Сэнфорду и Бервикам.

На наш дом тогда едва не рухнула огромная, старая сосна. Подвал затопило, и мы четыре дня просидели без электричества.

– Думаю, мне бы не хотелось, чтобы в парке что-нибудь упало. Для меня теперь это самое лучшее место в мире. По крайней мере, из тех, где я был.

– Вот и хорошо. Держись-ка покрепче, пока я тебе штаны натяну. Не будем сверкать перед мамочкой голой задницей.

Он засмеялся, но смех быстро перешел в кашель. Когда мы вышли из ванной, Энни взяла дела в свои руки и по коридору укатила Майка в его спальню.

– Не вздумай удрать, Девин, – бросила она через плечо.

С работы меня отпустили рано, поэтому удирать я не собирался, если уж она хотела, чтобы я остался еще ненадолго. Я ходил по гостиной и рассматривал вещи, которые, наверное, были дорогими, но не очень-то интересными (по крайней мере, на взгляд двадцатиоднолетнего молодого человека). Огромное, почти во всю стену, панорамное окно спасало эту комнату от излишней мрачности, заливая ее дневным светом. Оно выходило на задний двор, деревянный настил и океан. Я видел, как с юго-востока подбираются первые тучки, но небо пока еще оставалось ярко-синим. Помню, как подумал о том, что все-таки попал в этот огромный дом, хотя пересчитать все ванные комнаты шанса мне, наверное, так и не представится. Помню, как подумал о синей ленте и о том, увидит ли ее Лэйн, когда будет возвращать взбунтовавшийся вагончик на место. О чем еще я думал? О том, что я все-таки увидел призрака. Пусть и не человека.

Вернулась Энни.

– Он хочет тебя видеть, но надолго не задерживайся.

– Ладно.

– Третья дверь направо.

Я прошел по коридору, легонько постучался и вошел. Если не замечать поручней на стенах, кислородные баллоны в углу и вытянувшиеся по стойке смирно ножные скобы у кровати, то комната могла сойти за комнату обычного мальчишки. Да, ни бейсбольной перчатки, ни скейтборда в ней не было, зато были плакаты с Марком Спитцем и «Майамскими дельфинами». А на почетном месте над кроватью «Битлз» переходили Эбби-Роуд.

В воздухе стоял едва уловимый запах растирки. В кровати лежал Майк, такой маленький, что почти затерялся под зеленым покрывалом. Рядом с ним калачиком свернулся Майло, которого он рассеянно поглаживал. Трудно было поверить, что я видел перед собой того самого ребенка, который в победном жесте вскинул руки над головой на пике нашей поездки на «Колесе». Но грустным Майк не выглядел. Наоборот, он чуть ли не светился.

– Ты ее видел, Дев? Видел, как она уходила?

Я с улыбкой покачал головой. Тому я завидовал, Майку – нет. Майку – никогда.

– Хотел бы я, чтобы там был мой дедушка. Он бы тоже ее увидел и услышал, что она сказала, когда уходила.

– И что же?

– Сказала «спасибо». Нам обоим. Еще она сказала тебе быть осторожнее. Ты точно ее не слышал? Хоть немножко?

Я снова покачал головой. Нет. Даже немножко.

– Но ты знаешь. – Лицо Майка побледнело и осунулось: по нему сразу было видно, что он очень болен. Зато глаза оставались живыми и здоровыми.

– Ты же знаешь, так ведь?

– Да, – ответил я, думая о ленте. – Майк, а ты знаешь, что с ней случилось?

– Кто-то ее убил, – почти прошептал он.

– А она не сказала…

Он покачал головой, не дав мне закончить.

– Тебе надо поспать, – сказал я.

– Да. После сна почувствую себя лучше. Так всегда бывает. – Он закрыл глаза. Потом снова открыл. Медленно.

– Мне больше всего понравилось «Колесо». Лифтушка. На нем как будто летишь.

– Да, – сказал я. – Летишь.

Майк снова закрыл глаза и уже не открывал. Я на цыпочках прокрался к двери. Только взялся за ручку, как он сказал:

– Будь осторожен, Дев. Они не белые.

Я оглянулся. Майк спал. Точно спал. На меня смотрел один лишь Майло. Я вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь.

Энни была на кухне.

– Я варю кофе, но, может, ты предпочитаешь пиво? У меня есть «Блю Риббон».

– Лучше кофе.

– Как тебе дом?

Я решил быть честным.

– Мебель, на мой вкус, немного старомодна, но я никогда не ходил в школу декораторского искусства.

– Как и я, – ответила она. – Что там, даже колледж не закончила.

– Добро пожаловать в клуб.

– Да брось, ты-то закончишь. Переболеешь той девчонкой, что тебя бросила, вернешься на учебу, выпустишься и отправишься в прекрасное светлое будущее.

– Откуда ты знаешь…

– Про девчонку? Во-первых, на тебе разве что нет плаката «МЕНЯ БРОСИЛИ». Во-вторых, Майк в курсе. Он мне рассказал. Он – мое светлое будущее. А ведь когда-то я хотела стать антропологом. Хотела выиграть золотую медаль на Олимпиаде. Хотела поездить по миру и стать Маргарет Мид[24]24
  Маргарет Мид (1901–1978), известный американский антрополог.


[Закрыть] своего поколения. Хотела писать книги и вообще делать все, чтобы вернуть любовь отца. Ты знаешь, кто он?

– Моя хозяйка говорит, что он проповедник.

– Так и есть. Бадди Росс, человек в белом костюме и с роскошной сединой. Выглядит как постаревший «Человек „Глэд“» из рекламы.[25]25
  Glad – американская компания по производству мешков для мусора и пластиковых контейнеров; человек «Глэд» – герой рекламных роликов этой компании, седовласый спаситель семейного очага, приходящий на помощь в конфликтных ситуациях.


[Закрыть] Мега-церковь, эфиры на радио, теперь еще и телевидение. За кулисами – редкостный засранец с парочкой положительных черт.

Она приготовила две чашки кофе.

– Но точно так же можно сказать о любом из нас, верно?

– Говоришь так, словно сожалеешь о чем-то, – не самое тактичное замечание, но мы, кажется, уже были достаточно близки для подобных разговоров. По крайней мере, я на это надеялся.

Она взяла кофе и села напротив меня.

– Как поется в старой песенке, есть немного. Но Майк – чудесный мальчик, и, надо отдать отцу должное, он нас поддерживает – чтобы я могла не работать и полностью посвятить себя сыну. Думаю, такая любовь лучше, чем никакая. Сегодня я приняла решение. Думаю, это случилось, когда ты нацепил на себя этот смешной костюм и танцевал свой смешной танец. Когда смотрела, как Майк смеется.

– Расскажи.

– Я решила дать отцу то, чего он хочет – пригласить его обратно в жизнь Майка, пока не стало слишком поздно. Он говорил ужасные вещи – что господь наказал меня за грехи болезнью сына, например, но я решила оставить это позади. Ждать извинений мне бы пришлось очень долго… потому что в глубине души он до сих пор так считает.

– Извини.

Она пожала плечами, как будто это не имело значения.

– Я ошибалась, когда не хотела отпускать Майка в Джойленд, и цепляться за старые обиды – «ты мне, я – тебе» – тоже было ошибкой. Мой сын – не предмет торгов. Как ты думаешь, Дев, в тридцать один год еще не поздно взрослеть?

– Спросишь, когда я туда доберусь.

Она засмеялась.

– Туше! Извини, я на минутку.

Вернулась она через пять. Я сидел на кухне, потягивая кофе. Когда Энни вошла, свитер она держала в правой руке. Ее живот был смуглым от загара, а бледно-голубой лифчик почти совпадал по цвету с выцветшими джинсами.

– Майк заснул, – сказала она. – Пойдешь со мной наверх, Девин?

Спальня была большой, но какой-то пустой, словно даже спустя долгие месяцы вещи в ней не были полностью распакованы. Энни повернулась и обвила руками мне шею. Ее широко распахнутые глаза были совершенно спокойными. Улыбка коснулась кончиков губ, оставив на щеках небольшие ямочки.

– «Ты способен на большее, представься тебе такая возможность». Помнишь эти мои слова?

– Да.

– Я не ошиблась?

Ее губы были сладкими и влажными. Я чувствовал на вкус ее дыхание.

Она чуть отстранилась и произнесла:

– Это случится лишь раз. Ты же понимаешь?

Не хотелось, но понимал.

– Только если это не… ну…

Теперь она улыбалась по-настоящему. Почти смеялась. В полутьме я видел ее зубы и ямочки на щеках.

– Только если это не трах в знак благодарности? Поверь, это не так. Последний раз, когда у меня был парень твоего возраста, я сама была девчонкой.

Она взяла мою руку и положила на шелковую чашечку бюстгальтера. Я ощутил мягкое, мерное биение ее сердца.

– Должно быть, не все, связанное с отцом осталось в прошлом, потому что сейчас я чувствую себя удивительно распутной.

Мы снова поцеловались. Ее руки опустились к моему поясу и расстегнули пряжку ремня. С тихим скрипом разошлась «молния», и рука Энни скользнула по твердому выступу на шортах. Я выдохнул.

– Дев?

– Что?

– Ты когда-нибудь занимался этим раньше? И даже не пытайся мне лгать.

– Нет.

– Она что, совсем дурой была? Та твоя девушка?

– Наверное, мы оба были дураками.

Она улыбнулась, запустила холодную руку в шорты и сжала меня. Эта уверенная хватка, вкупе с нежно поглаживающим плоть большим пальцем, превращала все попытки Венди ублажить бойфренда в жалкую пародию.

– Значит, ты девственник.

– Виноват.

– Ну и хорошо.

Одним разом, к счастью, дело не ограничилось, потому что сначала я смог продержаться лишь восемь секунд. В лучшем случае девять. Я вошел в нее – да, смог дотерпеть – но на этом все и закончилось. Наверное, лишь раз в жизни я смущался сильнее – когда знатно пернул на исповеди в Лагере молодых методистов – да и то не уверен.

– О боже, – сказал я и прикрыл глаза рукой.

Она засмеялась, но ничего обидного в этом смехе не было.

– В некотором роде ты мне польстил. Попробуй расслабиться. Я спущусь вниз и еще раз проверю, как там Майк. Не хочу, чтобы он застал меня в постели с Гови, Псом-Симпатягой.

– Очень смешно. – Кажется, покрасней я еще сильнее, то просто бы вспыхнул.

– Думаю, ты будешь готов к моему возвращению – одна из приятных сторон жизни в двадцать один год, Дев. Если бы тебе было семнадцать, ты, наверное, был бы готов уже сейчас.

Энни вернулась с двумя бутылками содовой в ведерке со льдом, но едва она выскользнула из своего халата и предстала передо мной обнаженной, о содовой я думал меньше всего. Во второй раз все прошло более удачно: я продержался минуты четыре. Затем она начала мягко постанывать, и я не сдержался. Но какими же были эти четыре минуты!

Мы дремали. Голова Энни лежала на моем плече.

– Все хорошо? – спросила она.

– Поверить не могу, как хорошо.

Лица ее я не видел, но почувствовал, что она улыбается.

– После стольких лет эта спальня, наконец, используется не только для сна.

– Твой отец вообще жил тут?

– Недолго. Я вообще начала возвращаться сюда лишь потому, что Майку здесь нравится. Иногда я готова признать, что он практически наверняка умрет, но чаще всего отказываюсь в это верить. Просто отворачиваюсь. Договариваюсь с собой: «Если он не поедет в Джойленд, то не умрет. Если я не помирюсь с отцом, чтобы тот смог приезжать и навещать внука, он не умрет. Если мы просто останемся здесь, он не умрет». Пару недель назад, когда мне пришлось впервые в этом сезоне надеть на него пальто для прогулки по пляжу, я заплакала. Когда Майк спросил, что случилось, я ответила: женские дни. Он знает, что это такое.

Я вспомнил, как Майк сказал ей в больнице: это же не насовсем. Но, рано или поздно, «насовсем» случится. Так происходит со всеми нами.

Она села, укутавшись в простыню.

– Помнишь, как я сказала, что Майк оказался моим будущим? Моей блестящей карьерой?

– Да.

– Я ведь ни о чем другом и думать не могу. Всё, кроме Майка – это просто… пустота. Как там говорится? В Америке не играют вторых актов.

Я взял ее за руку.

– Не думай о втором, пока не закончился первый.

Она высвободила руку и нежно провела ладонью по моему лицу.

– Ты молод, но вовсе не глуп.

Было приятно это слышать, но чувствовал я себя все-таки глупо. С одной стороны, из-за Венди. С другой… я вдруг поймал себя на мысли о тех фотографиях из папки Эрин. Было в них что-то…