Текст книги "Буря Жнеца (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

– Скорбишь о чем? – требовательно спросил Тлен.

– О невинности, дух. Ведь мы убьем ее.

Тлен молчал, что было для него нехарактерным.

Удинаас опустил взор на скрюченную тень и скривился. – Вся твоя хваленая мудрость…

***

Семнадцать легенд описывали войну против чешуйчатых демонов, которых овлы звали Кечра; из них шестнадцать – о битвах, жестоких схватках, после которых трупы воинов усеяли равнины и холмы Овл’дана. Это была не война – скорее долгое бегство. По крайней мере, в первые годы. Кечра пришли с запада, с земель, что впоследствии станут частью империи Летера. Тогда, бесчисленные столетия назад, это были лишь выжженные пустоши, населенные гнусом болота, просторы торфяников и ноздреватого льда. Потрепанная, оборванная банда Кечра тоже познала битвы; в некоторых вариантах легенд говорилось, что Кечра сами бежали от великой, опустошительной войны, доведшей их до отчаяния.

Перед лицом гибели овлы научились сражаться с этими тварями. Прилив был остановлен и повёрнут вспять.

Так говорили сказания, звенящие словесами торжества и похвальбы.

Красная Маска знал больше… хотя по временам хотел бы не знать. Война окончилась потому, что миграция Кечра достигла восточных окраин Овл’дана и сместилась в иную сторону. Вполне возможно, ожесточившиеся предки овлов жестоко измолотили Кечра; но скорее те остались почти равнодушными. Еще одно препятствие на пути – смерть столь многих сородичей была еще одним испытанием в череде трагических испытаний. С самого явления их в этот мир.

Кечра. К’чайн Че’малле, первенцы Драконов.

На вкус Красной Маски, в этом знании нет ничего приятного или вдохновляющего. Когда он был юным воином, мир казался еще одним узелком веревки народа овлов, узелком, им самим завязанным на древней, долгой истории рода; он не понимал тогда, что в мире много других веревок, много переплетшихся нитей; он прежде не осознавал, сколь обширна сеть сущего, как спуталась она с момента Ночи Жизни, когда все живущее начало существовать, родившись от измены и обмана, осужденное на вечность борьбы.

Красная Маска научился видеть борьбу – в испуганном взоре родара, в робости мирида, в неверующем взоре юного воина, который умирает на песке и камнях, в понимающем взгляде женщины, которая передает жизнь свою ребенку, выталкивая его между ног. Он видел, как старики – люди и звери – сворачиваются в клубок, чтобы умереть; он видел, как другие сражаются до последней капли сил. Но в сердце своем он не находил оправдания для вечной борьбы.

Даже боги и духи его народа сражались – дрались оружием вер, непримиримости, топили противников в сладких, но гибельных водах ненависти. Они не менее злы и бестолковы, чем смертные.

Летерийцы желали, и желание преобразовывалось в законное право обладания. Лишь глупец может верить, что такая мораль обойдется без кровопусканий. Намерение рождает действие.

Но те же доводы клыками и когтями выцарапывают законное право сопротивления. Такая битва не закончится, пока одна из сторон не погибнет полностью. Что более вероятно, на гибель обречены обе стороны. Прозрение всеобщего конца – вот что рождается от слишком многого знания.

И все же он будет сражаться.

Равнины, по которым крались он и его юные воины, некогда принадлежали Овл’дану.

Пока летерийцы не распространили понятие «законного права» на захват земель с выдворением их исконных обитателей. Пирамидки, курганы и тотемные камни уничтожены, валуны межей свалены в груды; исчезли даже круги, в которые ставили вигвамы. Трава росла очень пышно, там и тут встречались расчищенные квадраты, готовые для посева, а рядом лежали шесты для оград. Но Красная Маска знал: земли здесь тощие, они быстро истощатся. Кроме тех, что в долинах рек. За одно – два поколения летерийцы выветрят плодородный слой почвы. Он видел такое на далеком востоке, в Колансе – целая цивилизация балансирует на краю голода, пустыня наступает, словно чума.

Мутная луна высоко встала в забрызганном звездами небе, когда они подкрались к большому стаду родаров. Бегать за миридами было бессмысленно – эти животные неторопливы, лишь когда вы стоите на безопасном для них расстоянии. Когда воины подошли совсем близко, Маска смог оценить всю величину стада.

Двадцать тысяч родаров, может, даже больше.

Большой, освещенный кострами лагерь пастухов увенчивал вершину холма. Два постоянных строения из бревен, с дерновыми крышами; из них видна вся долина со стадами. По сведениям Маски, лагерь принадлежал десятнику фактора и являлся основой для создания настоящего села.

Он прилег к земле среди травы, на краю прошедшей через всю долину дренажной канавы. Трое воинов слева. Маска проследил за летерийцами на протяжении еще двадцати ударов сердца; потом взмахом руки велел Месарчу и остальным прыгать в канаву.

– Безумие, – зашептал воин по имени Зевен. – В лагере сотня летерийцев – а как насчет пастухов и собак? Если ветер переменится…

– Тихо, – сказал Маска. – – Собак и пастухов предоставь мне. Что до лагеря… ну, скоро они окажутся очень заняты. Идите к лошадям, садитесь в седла. Будьте готовы отогнать стадо в нужную сторону.

Едва видимое в тусклом лунном свете лицо Месарча было искажено, глаза дико блуждали – ему плохо пришлось в ночь смерти, но сейчас он более или менее приходил в порядок. А вот Зевен и Крейсос, подозревал Маска, протащили в гробы бледен – траву и жевали, пока не пришли в бесчувствие, избавившись от самой возможности паники и судорог. Может, это и к лучшему. Но у Месарха травки не нашлось. А для жителя открытых равнин заключение в гробу кажется хуже самой смерти, хуже всего, что он может вообразить.

Но в этом переходе во взрослый возраст сокрыт большой смысл: возрождение начинается со взгляда на самого себя, на своих демонов – они показываются на глаза целой вереницей, злобные и несогласные уходить. Шрамы от «обряда перехода» позволят воину познать истину воображения: это оружие, которое разум то и дело поворачивает, оно опасно как для врага, так и для владельца. Мудрость приходит вместе с мастерством владения таким оружием. Мы проводим битвы в воображении – и битвы внутренние, и битвы внешние. Это истина командира, а воин должен научиться командовать. Собой и другими. Возможно, солдаты Летера и прочих земель испытывают нечто подобное, когда продвигаются по службе. Но Маска не был уверен в этом.

Он оглянулся: подчиненные исчезли в темноте. Наверное, они уже около лошадей. Ждут, тяжело и быстро втягивая воздух в ноющие легкие. Вздрагивают от каждого звука, потными руками сжимают поводья и древки копий.

Красная Маска издал тихое ворчание – и лежавший на брюхе тягловый пес подполз поближе. Он положил руку на толстую, покрытую густой шерстью шею и тут же отнял. Они вдвоем двинулись к стаду, низко прижимаясь к земле.

***

Абасард медленно обходил спящее стадо, чтобы сохранять бдительность. Сзади брели две любимые собаки. Рожденный семнадцать лет назад Должник из Дрены и не воображал, что существует такой мир – великое небо, покрытое тьмой и россыпью звезд ночами, а днем – просторное и бескрайнее; сама земля растягивается здесь на необычайные расстояния, иногда он – черт подери! – видит кривизну мира, будто мир лежит в Бездне как остров. И так много жизни в траве, в небе. Весной цветы покрывают каждый холм, в распадках зреют ягоды. Всю жизнь – до того как их семью нанял десятник фактора – он провел с матерью, отцом, братьями и сестрами (а также бабкой и двумя тетками) в доме едва ли лучше хижины, созерцая за окном воняющую мочой улочку. В юности его дружками были крысы, синеглазые мыши, тараканы, мирсы, скорпионы и среброчерви.

Но здесь, в столь необычном мире, он обрел новую жизнь. Ветер, не смердящий гнильем и помоями. И простор, такой простор. Он своими глазами видел, как выздоравливают родные – хрупкая сестренка стал жилистой и крепкой, она вечно улыбается; бабушка совсем перестала кашлять; отец стал выше, потому что не горбится под низкими сводами подвалов и мастерских. Вот вчера Абасард впервые услышал, как тот смеется!

Юноша осмеливался думать, что, когда земля будет распахана и посажены растения, у них появится шанс отработать долги. Теперь всё казалось возможным.

Собаки пробежали мимо и скрылись в темноте. Такое случается. Они любят выслеживать кроликов или низколетящих риназан. Он расслышал шелест в травах выше по склону. Абасард покрепче ухватил посох и прибавил шаг – если собаки загнали кролика, завтра в похлебке будет больше мяса.

Поднявшись на взгорок, он встал, отыскивая в темноте собак. Нигде не видно. Абасард спустился и тихо свистнул, ожидая тут же услышать, как они возвращаются галопом. Но на зов ответила лишь тишина. Он смутился и присел на корточки.

Справа сотни родаров зашевелились – что-то пробудило и встревожило их.

Что-то не так. Волки? Кавалеристы Синей Розы, что были на содержании у фактора, давно уже выловили местных зверей. Даже койоты ушли, и медведи тоже.

Абасард крался на четвереньках; во рту вдруг пересохло, сердце тяжело стучало в груди.

Правая рука коснулась теплой, мягкой шерсти. Одна из собак – лежит неподвижно, не отвечает на толчок. Около шеи шкура мокрая. Он вел рукой, пока пальцы не утонули в рваной плоти там, где должно быть горло. Рваная рана. Волк. Или один из полосатых котов. Но он видел только их шкуры, и то привезенные с юга, из Болкандо.

Теперь он испугался не на шутку. Пополз дальше – и сразу наткнулся на вторую собаку. У овчарки была свернута шея. Он понял, что напавших было двое, и атака произошла одновременно, иначе одна из собак залаяла бы.

Сломана шея… и никаких других ран, ни слюны, ни слизи на мехе.

Родары снова зашевелились. Они стояли в полудюжине шагов от него, и на краю стада он сумел заметить поднятые шеи, настороженные уши животных. Однако они не издавали тревожных звуков. Итак, никаких опасных запахов, паники – просто кто-то привлек их внимание. Кто-то, кому они привыкли повиноваться.

Ошибки быть не может. Стадо хотят угнать. Абасард не мог поверить. Он повернул и пошел по своим следам. Еще двадцать шагов – и он стремглав помчался в лагерь.

***

Кнут Красной Маски хлестнул, обернувшись вокруг шеи пастуха – старый летериец стоял, отлично видимый на темном фоне, и тупо смотрел на взволнованное стадо. Маска резко потянул – и голова пастуха скатилась с плеч, тело повалилось, заполошно взмахнув руками.

«Последний», понял Маска и двинулся вперед. «Один оказался достаточно хитер, чтобы убежать, хотя это его не спасет. Ну, захватчики должны сознавать риск – они же воры, не так ли? Купаются в незаслуженной роскоши, садятся на чужую землю. Они достаточно наглы, чтобы требовать у земли изменить ее предназначение. Все равно что мочиться на головы духов земли. Дерзкий святотатец обязательно заплатит…»

Он отогнал эти мысли как недостойные. Духи могут сами за себя постоять, они в нужное время свершат правосудие – ибо они так же терпеливы, как и неумолимы. Не Красной Маске делать работу духов. Нет, такое выражение добродетели было бы ненужным и неискренним. Правда проще: Красной Маске нравится быть карающей рукой овлийского мщения. Мщения личного – и оттого еще более приятного.

Там, в Дрене, он уже открыл счет убитым летерийцам.

Вытянув нож и склонившись над отрезанной головой старика, он снял кожу лица, свернул трубочкой и спрятал к остальным, в наполненный солью мешок, что носил у пояса.

Почти все овчарки подчинились дерзости овлийского тяглового пса. Они шли за более крупным и злобным зверем, помогали пробудить все стадо, а затем и погнать его на восток.

Красная Маска вскочил и повернулся: из лагеря раздались первые вопли.

***

Абасард находился еще в сорока шагах от лагеря, когда увидел: один из шатров падает, треща шестами, шлепая веревками; громадная двуногая тварь прыгает на него, вонзая лапы в шевелящиеся под тканью тела. Воздух огласился ревом. Подергивая головой из стороны в сторону и выпрямив хвост, чудище двинулось дальше. В лапах оно держало длинные мечи.

Поперек его дороги пробежало другое, быстро, пригибаясь, направляясь к домику десятника. Абасард видел, как люди отпрыгивают с пути, но слишком медленно – голова рванулась вперед, шея изогнулась – челюсти охватили голову человека. Рептилия дернулась, с хрустом костей поднимая тело. Обезглавленный труп пролетел по воздуху, тяжело ударился о землю, вкатился в костер, разбрасывая снопы искр.

Абасард застыл, парализованный ужасом представшего его глазам побоища. Он знал этого человека. Еще один Должник, крутивший шашни с его кузиной; мужчина, который, как ему казалось, вечно улыбается.

Взор поймал другую фигуру. Младшая сестра, десяти лет от роду, бежала из лагеря – от еще одного шатра, обитатели которого умирали под взмахами мечей.

«Наш шатер. Отец…»

Рептилия подняла голову, заметила бегущую сестру и пустилась следом.

Абасард обнаружил, что тоже побежал – прямо на чудовищную тварь.

Если она заметила его приближение, то осталась равнодушна – до самого последнего мига, когда Абасард поднял над головой посох, надеясь поразить тварь в заднюю ногу. Он уже воображал хруст костей…

Меч в ближайшей лапе мелькнул – так быстро, так…

Абасард понял, что лежит на мокрой траве, ощущая тепло в боку. Тепло уходило, тело становилось все холоднее. Он смотрел и ничего не видел, только понимал, что что-то не так – он лежит на боку, а голова касается земли ухом и виском. Должно же быть выступающее плечо, рука… но вместо них он ощущает только тепло…

Казалось, что и сам бок, часть грудной клетки, тоже пропал.

Он ощутил, как дергается правая нога. Но не левая. Непонятно…

Он медленно перекатился на спину. Уставился в ночное небо.

Как много там места – потолок, до которого никому не дотянуться; он накрывает комнату, в которой могли бы жить все. Хватило бы места на всех.

Он подумал: «Хорошо, что я приехал сюда, чтобы увидеть и понять».

Он радовался, умирая.

***

Красная Маска вышел во тьму, туда, где поджидал Месарч с летерийским конем. Позади стадо родаров пришло в слитное движение – доминирующий самец во главе, все глаза устремлены на Красную Маску. По бокам лаяли и взвизгивали псы. Далекие крики двоих других воинов показали, где именно они находятся.

Вскочив в седло, Маска кивнул Месарчу и развернул коня.

Месарч помедлил, надолго всмотревшись в отдаленный лагерь Летера. Кажется, там всё продолжалась жуткая резня. Защитники, сказал Вождь.

«Он не страшится вызовов грядущего. Он возьмет меховую мантию Вождя Войны племени Гейнток. Он поведет нас на войну с Летером. Он Красная Маска, он отрекся от овлов, только чтобы вернуться.

Я думал, слишком поздно.

Теперь думаю, что был неправ».

Он вспомнил о смертной ночи – воспоминания возвращались, словно крылатые демоны. В том выдолбленном бревне он сошел с ума, стал таким безумным, что едва ли какая-то часть души дождалась возращения, когда его ослепил свет зари. Сейчас безумие вырвалось на свободу, оно схватило его за руки и ноги, но еще не решило, когда именно показать себя. Нет ничего, что может его сдержать. Нет никого.

Кроме Красной Маски.

Того, что выпустил свое безумие много лет назад.

Глава 5

 
Порча коснулась наших высоких идеалов очень давно; но такие влияния трудно измерить, нельзя ткнуть пальцем в определенное место, в тот миг и сказать: вот, друзья мои, здесь умерли наша честь и наша цельность.
Всё происходило скрытно, всё было производным от нашего нежелания сохранять бдительность и здравый смысл. Смыслы слов потеряли точность – и никто не озаботился задачей наказания тех, что цинично искажали слова ради личных целей, ради сложения ответственности с себя. Ложь проходила невозбранно, соблюдение закона стало пустым звуком, воцарилась взятка, само правосудие обратилось в удобный инструмент, легко направляемый в нужную сторону. Истина была утеряна, стала химерой, перекраиваемой ради соответствия планам и предубеждениям, тем самым превращая политический процесс в немую шараду фальшивого негодования, лицемерных поз и вечного ублажения большинства.
Однажды опороченные идеалы и честь, верностью им создаваемая, не могут быть возвращены никаким способом, кроме – увы нам! – прямого и добровольного отречения. В некий неизбежный момент большинство разом отрекается от истины и предается столь явному беззаконию, что революция становится единственно разумным ответом.
Рассмотрите это как предупреждение. Лжецы лгут и будут лгать, даже будучи пойманными. Они будут лгать и со временем убедят сами себя, и с полным сознанием правоты объявят ложь допустимой. Пока не придет время, когда изречена будет последняя ложь, та, ответом которой может быть лишь ярость, лишь безжалостное убийство; и в тот день кровь оросит каждую защитную стену насосавшегося самодовольством, а затем оторванного от соски общества.
 

 
Обличительная речь Семела Фурала, мастера Гильдии изготовителей застежек для сандалий
 

Самки черепах, известных как «виники», населяют по преимуществу верховья многочисленных истоков реки Летер, гнездятся в прудах и мелких болотах среди хвойных рощ подножия гор Синей Розы. Горные ручьи, разлившиеся у плотин плоскохвостых речных крыс, мелкими шажками спускаются к более широким руслам, питающим великую реку. Черепахи – виники имеют длинные панцири с гребнями; передние лапы у них сильные, с широко расставленными пальцами. В сезон откладывания яиц самки – они много мельче самцов, живущих в глубоких морях – заполняют пруды, отыскивая гнезда водяных павлинов. Найдя гнездо достаточно широкое и доступное, самка виника присваивает его. Прежде чем отложить свои яйца, она выделяет слизь, закрывающую яйца птицы – слизь, наделенную свойством замедлять развитие птенцов. Когда кладка собственных яиц готова, самка отрывает гнездо, пуская в свободное плавание по воле течения. В местах перекатов и запруд собираются молодые самцы; они перетаскивают гнезда через клочки сухой земли, чтобы кладки могли продолжать миграцию к реке Летер.

Много гнезд тонет или встречает иные гибельные препятствия на долгом, трудном пути в море. Иные расхищаются взрослыми виниками, обитающими в глубине реки. Когда гнезда достигают моря, зародыши пробивают скорлупу и питаются птичьими яйцами, а затем ныряют в соленую воду. Лишь по достижении взрослого возраста – шестьдесят, семьдесят лет – новое поколение виников начинает путешествие длиной в год, назад к реке, к далеким, мутным прудам родильного леса Синей Розы.

Гнезда качаются в волнах реки Летер, проплывая мимо города Летераса, столицы Императора. Лодки местных рыбаков их избегают, потому что иногда большие самки следят за кладками из – под воды и, если не голодны настолько, чтобы разорить гнезда, начинают их защищать. Редкий рыбак добровольно дерзнет противостоять существу весом с галеру и способному клювом и когтистыми лапами разорвать эту галеру надвое.

Появление гнезд знаменует начало лета. Как и тучи мошек, клубящихся над рекой, снижение уреза воды и вонь обнажившихся гнилых тростников.

На плоском берегу около Старого Дворца, там, где пустырь окружает основания старинных башен, из которых одна построена из черного камня и окружена низкой стеной, показалась горбатая фигура, скрытая плащом с капюшоном. Она с трудом продвигалась ко входу, неловко, мучительно ковыляя. Спина существа была скрючена выбросами необузданной силы, пока отростки каждого позвонка не стали видимы даже через грубую ткань плаща; плечи так выдвинулись вперед, что руки почти касались земли. Идущий хватался за камни, помогая искореженному телу двигаться.

Он ищет гнездо. Курган неровной земли, мертвые травы, червоточина – дыра в покинутое ныне владение. Напрягая магические чувства, он переползает от одного кургана к другому. Пусто… пусто… пусто.

Странные насекомые разбегались с его пути. Комары вились сверху, но не решались кормиться – кровь искателя поражена хаосом. Свет умирающего дня касался его бесформенной тени, словно удивляясь: откуда на замусоренном дворе появилось столь мерзкое пятно?

Пусто…

Но не здесь. Он позволил себе краткий миг радости. Наконец подозрения подтвердились. Мертвое место… не вполне умерло. О, Азат стал бездушным камнем, сила и воля покинули его. Но некая магия сохранилась – тут, под громоздким курганом, в круге сломанных древесных стволов. Явный Куральд. Может, Галайн – вонь Тисте Анди почти осязаема. Ритуал пленения, плотное переплетение нитей, чтобы удержать что-то… кого-то… внутри.

Существо еще сильнее согнулось, послало вперед чувства – и тут же отпрянуло. Дыхание со свистом вырвалось из кривых губ.

«Началось распутывание! Кто-то был тут до меня! Недавно. Колдовство, попытка выпустить пленное создание. Отец Тень, я должен подумать!»

Ханнан Мосаг замер, скорчившись на самом краю кургана. Мысли его мчались.

***

Возле руин текла река, стремясь к дальнему морю. По ее спине лениво плыли гнезда виников; мутно-зеленые яйца, все еще хранящие тепло дня, заключали внутри плохо различимые, беспокойные существа, явно желающие пробиться к свету.

Она подняла голову быстрым текучим движением; кровь и куски человеческого легкого пятнали рот и подбородок, соскальзывали, шлепаясь о раскрытую грудную клетку жертвы. Этот дурак – без сомнения, движимый желанием потешиться и надругаться над ней – шел по пятам от самого Верхнего Рынка. Это оказалось так легко – одинокая заблудившаяся женщина из благородных бродит в толпе, не зная, что окружающие украдкой бросают на нее алчные взоры. Она уподобилась той наживке, какую рыбаки используют для приманивания бестолковых рыбин. Да, она шла под капюшоном, руки спрятала в рукава шелковой куртки цвета сырого бычьего сердца (да и перчатки на них были), ноги облекали узкие брюки из черной льняной ткани – никто не мог заметить необычайного оттенка кожи и странных черт лица. Хотя в венах ее текла разбавленная кровь Тисте Эдур, женщина не отличалась чрезмерно высоким ростом. Это как нельзя лучше служило ее намерениям: очевидно, что оккупанты – Эдур кажутся слишком опасными, чтобы обычные насильники решились охотиться на них.

Она привела его в переулок, проткнула ладонью грудь, вырывая сердце. Но более всего ей понравились легкие – сочное мясо, богатое кислородом и пока что лишенное кислого привкуса мучительной смерти.

Мир смертных – восхитительное место. Она уже забыла.

Но сейчас пиршество было прервано. Кто-то вошел на землю Азата. Кто-то проверял ее ритуалы, предназначенные растворить наложенные Сильхасом Руином чары. Могут быть трудности… она не намерена терпеть вмешательства в свои планы.

Может, это Странник. Назойливый ублюдок. Или – что еще тревожнее – Старший Бог Маэл. Этот Летерас оказался излишне населенным городом – она не была намерена задерживаться надолго, иначе присутствие будет обнаружено, планы сорваны.

Утерев уста и подбородок шелковым рукавом, она отошла от места пира.

***

Раутос Хиванар, глава Совета Вольности, неустойчиво стоял в грязи речного берега; рабочие под его присмотром заканчивали сегодняшние земляные работы, люди у насосов уже мылись; с кухни поместья все громче доносились звуки, пробуждающие желание поужинать. Он сделал правилом хорошее питание землекопов – прежде всего чтобы заставить их трудиться, невзирая на растущее недоумение. Команда уже углубилась в дно реки, и если бы не беспрестанно хлюпающие насосы, приходилось бы трудиться по грудь в речной мути. Постоянной заботы требовало и укрепление подпорных стен – и все же они выгибались, готовые обвалиться.

Раутос следил за несколькими гнездами, плывущими по реке. Он совершенно потерялся в раздумьях. Команда находит все больше загадочных предметов, похороненных глубоко, лежавших разрозненно; однако он начал подозревать, что они могут скрепляться воедино, неким непостижимым способом становясь механизмом. Еще не найдена главная часть, полагал он. Может быть, скоро…

Послышалось шлепанье ног по планкам настила, ведущего к реке; еще миг – и донесся голос Венита Сафада. – Хозяин!

– Венит, ты выбрал двоих стражей для путешествия. Возьми еще двоих. И, разумеется, еще двух лошадей для поклажи. Вы поедете без фургона, мы это обсудили – но нет нужды лишать тебя удобств.

– Очень хорошо, хозяин.

– И помни, Венит. Летур Аникт во всем является фактическим правителем Дрены, несмотря на наличие официального губернатора – Эдур. Мне сообщили, что ты найдешь достойного доверия союзника в Орбине Правдоискателе. Что же до Летура… все указывает на то, что фактор… потерял видение перспективы. Кажется, его амбиции не знают сдержек, его не ограничивают разум и даже здравый смысл.

– Хозяин, я буду усерден в расследовании.

Раутос Хиванар встал, поворачиваясь к помощнику. – Если придет нужда, Венит… не выходи за пределы осторожности. Я не хотел бы потерять тебя.

На лице Должника мелькнуло что-то вроде удивления. Он поклонился: – Я останусь бдительным, хозяин.

– И еще одно, – продолжил Раутос, уже направившийся к особняку. – Не вводи в затруднения меня.

Глаза Должника следили за господином; лицо стало еще более замкнутым.

Невидимая им громадная форма скользила под гнездом виника. Затем на поверхность реки поднялся гребень, венчающий длинный панцирь, перевернул гнездо… высунулась жилистая шея, раскрылся клюв… гнездо было проглочено целиком.

Течение быстро размыло водоворот, и никаких следов произошедшего не осталось.

***

– Знаешь, видеть нечто – одно дело, понимать – совсем другое.

Багг прервал изучение далекой реки, вода которой под светом заходящегося солнца стала листами сусального золота. Повернулся к Теолу Беддикту. – Очень мудро, хозяин.

– Разве нет? Я решил, что мой обычный глаз видит, а вот второй, голубой, понимает. Тебе понятно?

– Нет.

– Хорошо. Я доволен.

– Хозяин, грядущая ночь обещает стать и трудной, и жаркой. Предлагаю повесить сетку от москитов.

– Согласен. Ты можешь ее достать? Я нет.

– Вы сможете, если протянете руку.

– Ты это о чем?

– Так просто. Я признаюсь, что… отвлечен.

– Вот сейчас?

– Да.

– Но ты поборол себя?

– Почти. Увы, но каждый вечер город тревожат некоторые неспокойные особы.

– Ну, ты сделаешь с этим что-нибудь – или мне придется сделать что-нибудь?

Багг пересек комнатку, встал у кровати. Помедлил, глядя на растянувшегося Теола. Взял сетку и набросил на хозяина.

Глаза заморгали. Один карий, другой голубой. – Разве не должно быть рамы или как там она? Мне кажется, будто меня готовят для похорон.

– Раму мы использовали, чтобы протопить очаг.

– А. Это спасет меня от покусания?

– Скорее всего нет. Но выглядит забавно.

Теол сомкнул голубой глаз. – Ясно…

Багг вздохнул: – Юмор висельника.

– Ну что ж, ты в нужном настроении?

– Я еще не решил. – Багг поклонился. – Да, да, знаю. Один из моих вечных пороков.

– Что тебе нужно, друг, так это смертный взгляд на вещи. Давай, рассказывай. Выложи свою дилемму, Багг, чтобы я смог предложить решение. Как всегда, зрелое.

– Странник следит за Королем-Ведуном, желая увидеть, что тот задумал. Король-Ведун вмешался в отвратительные ритуалы, проведенные некоей Властительницей, которая как раз сейчас бросила недожеванный труп и спешит на неожиданное свидание с Королем-Ведуном, на коем они, по всей видимости, познакомятся и поторгуются, ища наибольшей выгоды от разрывания цепей, сковавших вторую Властительницу – она вскоре будет свободна, что сильно потревожит кое-кого на далеком севере… хотя он, по-видимому, еще не готов действовать. Тем временем давно посланный флот Эдур движется морем Драконов и вскоре войдет в устье реки, начиная злосчастное возвращение в славный наш городок; с флотом прибудут двое падших чемпионов, из которых ни один, по всей вероятности, не сделает того, чего от него ожидают. Теперь добавим перчика: тайна пребывания души некоего Скабандари Кровавого Глаза прискорбно быстро перестает быть тайной. Нас – непременно и в полном соответствии – ожидает очень интересное лето.

– Всего-то?

– Вовсе нет. Но я всегда говорил: каждому куску свое время.

– Никогда ты не говорил. Так Шерк Элалле говорила.

– Ваше пристрастие к неаппетитным образам, хозяин, всегда проявляется в неподходящее время и совершенно неподобающим образом. Теперь желательно услышать обещанное «зрелое суждение»…

– Гм. Признаюсь, что разочарован. Ты даже не упомянул мою великую схему обанкрочивания Империи.

– Блюститель уже со всем старанием ищет вас.

– Карос Инвиктад? Неудивительно, что ты накрыл меня саваном. Я надеюсь оказаться на крыше в тот момент, когда он покажется на вид со всей свитой слюнявых подручников. Тогда я смогу спрыгнуть с крыши, что – согласись! – гораздо предпочтительнее одного звона в подвалах его отвратительной и мрачной инквизиции. Но пока… как насчет ужина?

– Яйца виника. Я нашел у доков поломанное гнездо.

– Но яйца виника ядовиты, потому что над каждым таким плавучим островком все время кружит стая крикливых чаек.

– Хозяин, это вопрос умелого приготовления. Щепотка полезных трав устранит почти все неприятные эффекты.

– Почти?

– Да.

– И в твоем распоряжении есть такие спасительные травки?

– Ну… нет. Но я что-нибудь придумаю.

– Тогда ты его получил.

– Что получил?

– Мое зрелое суждение, естественно.

Багг прищурился. Теол Беддикт подмигнул – на этот раз карим глазом. Старший Бог скривился: – Спасибо, хозяин. Что бы я без вас делал?

– Готов поклясться: гораздо меньше.

***

Танал Ятванар положил пакет на бюро Блюстителя. – Доставлено утром каким-то крысомордым мальчишкой. Господин, я полагаю, она не станет достойным вызовом. Во всяком случае, – продолжил он, развертывая пакет, – мне посоветовали обращаться с этим бережно, держать вертикально. Сейчас вы узнаете, почему.

Карос Инвиктад из-под набрякших век следил, как промасленная, плохого качества полынная тряпица была бережно снята и открылся небольшой деревянный ящик без крышки. Кажется, стенки его были многослойными. Блюститель наклонился, заглядывая внутрь.

И увидел двухголовое насекомое, такое, что в эти дни встречаются возле реки. Ножки усердно работали, двигая его по кругу… по кругу… по кругу… Внутренности ящика были сделаны из полированных дощечек; казалось, их можно перемещать и менять местами, если хозяину придет такая прихоть.

– Инструкции, Танал?

– Вызов в том, чтобы остановить движение насекомого. Очевидно, оно будет ходить кругом, пока не помрет от голода – что будет означать неудачу разгадывания. Примерно через четыре месяца. Пока существо кружится, оно не может есть. Водой его в достаточной мере снабдит клочок сырого мха. Что касается дощечек – вы сами видите, что они могут смещаться; когда обнаружится верное сочетание или последовательность, насекомое остановится. Тогда вы победите головоломку. Ограничения таковы: нельзя класть предметы внутрь ящичка; нельзя касаться или иным способом физически воздействовать на насекомое.