Текст книги "Головорез"

Автор книги: Стив Брюер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3

Эбби выдержала долгую паузу – рекордно для себя долгую, но наконец терпение ее лопнуло. Бродивший в ней наркотик побуждал ее к движению, разговору, какому-нибудь действию.

– Знаешь, как мы тебя называли, когда были детьми? – спросила она. – Я и мои двоюродные братья?

– Вы и сейчас дитя, – пробормотал Соломон Гейдж, не потрудившись даже посмотреть на нее.

– Нет, – заявила она. – Мне двадцать четыре года. А тебе сколько, тридцать?

– Тридцать три.

– Видишь? Ненамного и старше. Я встречалась с мужчинами старше тебя.

По чеканным чертам лица, туго обтянутым кожей, возраст Соломона определить было трудно. Выбритая до блеска бронзовая макушка наводила на мысль, что он уже лысеет, да и выгоревшие добела брови порядком его старили. У него всегда был вид бдительного дяди, даже когда он начинал работать на ее деда, то есть более десяти лет назад. Усталостью, сквозившей во всем его облике, Соломон дал бы сто очков вперед любому ветхозаветному старцу. А то, что он всегда все знал заранее, словно остальные люди были шахматными фигурками, передвигавшимися по большой шахматной доске… ну, этого ни молодому, ни старику не простишь.

– И что?

– А то, что не надо разговаривать со мной как взрослый с маленькой девочкой, – сказала Эбби. – Мне тоже кое-что известно. Я вообще-то тоже прошла огни и воды.

– На вашем месте я бы не стал этим хвастать.

– Ублюдок, – прошипела уязвленная девушка.

Несколько минут они ехали молча, глядя в противоположные окна лимузина, мимо которых проносились холмы. В сумеречном свете казалось, будто накинутый на них травяной покров колеблется, но Эбби совершенно точно знала, что это играют в ее крови наркотики.

У нее текло из носа, а наручники не позволяли ей высморкаться. Шмыгнув, Эбби подобрала под себя босые ноги, пытаясь устроиться поудобнее. Она нервничала.

Фары мчавшихся по встречной полосе машин немилосердно слепили глаза, и девушка щурилась. Куда, черт побери, везет ее Соломон?

Соломон не расположен был разговаривать. Он проигрывал в уме перестрелку в гостинице, ища ошибки, возможные улики. Похоже, им удалось отделаться легким испугом, хотя их и видело множество свидетелей. Никто из обитателей гостиницы не пустится откровенничать с полицией. Эбби, конечно, наоставляла там своих пальчиков, но вряд ли они есть в полицейской картотеке. Сам Соломон дотрагивался до пистолета Тайрона, но Хорхе, скорее всего, смазал его отпечатки.

Перед его мысленным взором одна за одной оживали картины, подобные кадрам в замедленном повторе, высвечивающем каждую подробность. Он знал, что главный эпизод этого фильма, где голова Джамала взрывается фонтаном кровавых брызг, навеки врезался в его память. Мертвые всегда оставались с ним.

Эбби вздохнула и заерзала, привлекая внимание Соломона. Потом зашлась искусственным кашлем.

Соломон сдался и спросил:

– Ладно, как вы меня называли?

– Что?

– Когда были детьми. Я так понял, вы дали мне прозвище.

– Дали. Мы звали тебя Архангел.

– Правда?

– Дед вроде как Бог, верно? А кто сидит по правую руку от Бога? Ты. Когда возникает проблема, кто-то попадает в беду, он посылает тебя разобраться. Ты как бы его… э… его…

Уполномоченный по улаживанию конфликтов, подумал Соломон. Посыльный. Доверенное лицо, представитель, заместитель, поверенный. Мастер на все руки, посредник, исполнитель грязной работы, смертоносная правая рука.

– Эмиссар, – сказал он.

– Ну пусть. Он что-то придумывает, а ты это осуществляешь. Ты его архангел, слетающий вниз, чтобы все уладить.

Соломон промолчал.

– По крайней мере, мы так думали, – сказала Эбби.

– В детстве.

– Верно. Мы часто говорили: «Бросай-ка косячок, брат, за тобой следит Архангел».

– Значит, вот кем я для вас был? Пугалом?

– Вроде того. Но еще и ангелом-хранителем. Мы знали: в какую бы крутую переделку нам ни случилось попасть, дед свистнет, и ты нас спасешь.

Мысль об Эбби и других внуках Дональда Шеффилда заставила Соломона вздохнуть. Третье поколение, как он их называл.

Первое поколение – это то, при котором семья богатеет, это самородки, вроде Дональда, извлекающие деньги из враждебности мира. Вдруг откуда ни возьмись появляются золотые россыпи, и все вокруг них сплачиваются.

Второе поколение – сыновья и дочери этих крезов, всегда не дотягивающие до родителей. Им не нужно изо всех сил карабкаться наверх, они начинают сверху. Они, как правило, изнеженны, слабы, порочны. Легко ломаются. Во втором поколении процветают разводы, неудачи, мотовство. Его представители голодают на курортах для тучных, проходят курсы детоксикации в наркоцентрах и порываются выйти из тени отца. Они никогда не оправдывают ничьих надежд, в том числе собственных.

Третье поколение – наследники их раскуроченных очагов. Они намеренно разрушают себя, желая продемонстрировать свое отношение к богатству, привилегиям, недостатку внимания и нужде. Соломон не утруждал себя тем, чтобы вникать в их мотивы. Он лишь старался помочь им всем проскочить, не набив шишек, сквозь вращающиеся двери средней школы, реабилитационных центров, синекур и заведомо обреченных начинаний.

Ему страшно было подумать, до чего докатится следующее поколение.

Внезапно лицо Эбби вспыхнуло горячим румянцем, на лбу выступил пот. Наркотики? Или она устыдилась своих мыслей об огромном мужчине, сидевшем рядом с ней?

Она вспомнила ночные посиделки у своих двоюродных братьев, во время которых всегда всплывала тема «Соломон Гейдж». Эбби была единственным ребенком в своей семье, и ее регулярно отсылали погостить к разнообразным родичам под предлогом, что ей нужно больше времени проводить в обществе сверстников. Теперь-то она знала, что ее матери просто требовалось куда-нибудь сплавить ребенка, пока она занималась поисками следующего мужа, но в то время Эбби принимала все за чистую монету и изо всех сил терпела своих пустоголовых, испорченных до мозга костей, нюхавших клей кузенов.

Соломона кузены боялись, считая его демоном. Он обладал удивительной способностью появляться в самый неподходящий момент и ловить на разных проступках. Привидение, да и только. Эбби первая назвала Архангелом этого великана с железными мускулами и ледяным взглядом голубых глаз, «колосса», при виде которого другие девчонки принимались дико визжать.

Она украдкой посмотрела на него. Выдающаяся челюсть, гладкий лоб, глаза под навесом белых бровей. Внешность арийца, несмотря на вроде бы еврейское имя. Ей стало любопытно, почему он пристально смотрит на нее, о чем думает. Эбби села попрямее, скованными руками пригладила волосы, понимая, что выглядит ужасно. Она не спала много ночей подряд, не ела и не мылась. Лишь переходила из одного наркотического опьянения в другое – то находясь под действием экстази, то оглушенная крэнком, то накачанная тем, что было в шприце у Тайрона. Она понятия не имела, какой сейчас день, где она находилась и как туда попала.

Затраханная во всех смыслах этого слова. Тайрон с дружками здорово ее поимели. Эбби исполняла все их прихоти, лишь бы не иссякал поток наркотиков. Член туда, член сюда, толчки, пощечины, кровавые плевки, повсюду сперма и…

– Господи! – вырвалось у нее. – Останови машину. Меня сейчас вырвет.

Соломон стоял у задней дверцы лимузина, пока Эбби выворачивало под олеандром у дороги. Он не сводил с нее глаз на случай, если она задумала сбежать. Его беспокоили ее босые ноги: в красном свете задних фар на обочине поблескивало битое стекло.

Порывы ветра от проносившихся мимо автомобилей трепали на Соломоне костюм. Никто не обращал внимания ни на длинный черный лимузин, ни на женщину в наручниках, блюющую в кусты. Рядовой субботний вечер в Калифорнии.

Нагнувшись, Соломон заглянул в салон. Карл сидел за рулем, решительно глядя в ветровое стекло. Соломон подумал, что этому шоферу уже доводилось находиться точно в такой же ситуации, возможно, даже с мисс Эбби в той же самой роли.

Когда Соломон выпрямился, Эбби вытирала рот тыльной стороной скованных рук.

– Боже, – сплюнула она. – Боже мой.

– Ну что, все хорошо?

– Я разве выгляжу хорошо?

Она была бледна, в испарине, глаза навыкате. С подбородка свисала нитка густой слюны.

– Случалось выглядеть лучше.

– Спасибо.

Она несколько раз сплюнула на землю, потом, повернув голову, вытерла подбородок о футболку на плече.

– Вы можете ехать?

– Пожалуй, – ответила Эбби. – Сколько еще?

– Мы почти на месте.

Она забралась в автомобиль и подвинулась, освобождая место для Соломона. Когда он сел, она спросила:

– Куда вы меня везете?

– В «Цветущую иву». Это чудесный реабилитационный центр.

– Называется как освежитель воздуха.

– Совершенно верно. Вы и едете туда, чтобы освежиться. Вывести наркотики из организма. Вернуться к нормальной жизни.

Эбби со стоном откинулась на спинку сиденья.

– Почему, – захныкала она, – почему ты не позволил Тайрону меня убить?

– Я подумывал о таком исходе.

Подняв голову, Эбби впилась в него лихорадочным взглядом:

– Ты сделал бы мне одолжение.

– Сомневаюсь. Пройдите курс реабилитации. Вас еще ждет хорошее будущее.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно, – ответил он. – Я знаю жизнь. Кстати, вы ошибались насчет моего имени. Помните Соломона из Библии? Он был не архангел.

– Правда? А кто?

– Мудрый царь.

Она фыркнула:

– Это ты? Ты мудрый?

– Близко к тому.

Глава 4

Большую часть ночи Соломон занимался тем, что устраивал Эбби в «Цветущей иве», – заполнял бланки и договаривался, чтобы ее поместили в охраняемом крыле. Санитары увезли ее в кресле-каталке, пристегнув ремнями. По щекам девушки беззвучно текли слезы, и она не посмотрела на него. Благодарности Соломон не ждал, но ему хотелось получить хоть какое-то подтверждение того, что она готова лечиться. Хотелось большей уверенности в результате.

Непроницаемый Карл отвез его в аэропорт Окленда, и, пока вертолет компании «Шеффилд энтерпрайзиз» готовили к часовому перелету до святая святых семьи – имения под названием Приют Головореза, Соломон наблюдал, как встает над холмами воскресное солнышко. День для полета выдался отличный, и Соломон любовался скользившим внизу ландшафтом, в то время как вертолет с мерным стрекотом плыл на север над бесконечными строчками виноградников округа Сонома и холмами округа Мендосино с россыпями дубов. Он выбросил из головы Эбби и все, что случилось в Ист-Окленде.

Шел девятый час, когда «Белл рейнджер» пронесся над отвесными склонами каньона, где владения Дональда Шеффилда смыкались с национальным парком Мендосино.

Дубовый лес смотрелся на склонах гор как покрывало из густого меха. Словно избежавшие подстрижки хохолки, тут и там возносились вверх группки высоких елей. Впереди показалась купа еще более рослых деревьев – вечнозеленых секвой, редких в этой полосе и нежно лелеемых Дональдом Шеффилдом. Они стояли невдалеке от усадьбы.

За секвойями поблескивало в утреннем свете каплевидное озеро. Пополняемое стоками со всех окрестных гор, оно питало ручей, сбегавший каскадом с высотных владений Дональда Шеффилда. В этом ручье обитала знаменитая форель-головорез, за которой охотятся все любители рыбной ловли на муху.

Взлетно-посадочная полоса, достаточно длинная, чтобы принимать большие пассажирские лайнеры, идеальной прямой рассекала дубовый лес и почти упиралась в озеро. При взгляде с воздуха создавалось впечатление, что это огромный восклицательный знак. Секвойная рощица отделяла взлетную полосу от дубов и сосен, окружавших Приют Головореза.

В это время года, в начале мая, луга вдоль взлетно-посадочной полосы пестрели разноцветьем трав, сливавшихся в яркую абстрактную картину – мешанину пурпурного, золотого, красного, оранжевого и зеленого. По мере снижения вертолета цветные пятна превращались в отдельные цветки.

Пилот совершил посадку рядом с двумя ангарами почти посередине полосы. Соломон поблагодарил его, а затем поспешил к одному из джипов компании, припаркованному неподалеку. Ключи, как и ожидалось, торчали в замке зажигания. Автомобили всегда стояли наготове, чтобы сотрудники и гости без труда могли преодолеть милю, отделявшую это место от Приюта.

Частное шоссе, окаймленное деревьями, шло практически параллельно взлетно-посадочной полосе, но приспосабливаясь к рельефу местности. Оно было проложено по краю плато, которое справа обрывалось в лесистую долину. Дональд Шеффилд отыскал среди утесистых нагромождений единственную плоскую площадку и построил на ней Приют Головореза. Никакими соседями здесь и не пахло, так как многие мили земли вокруг его двух тысяч акров принадлежали Службе охраны лесов Соединенных Штатов. До ближайшего города, Уиллитса, надо было ехать тридцать миль по извилистой узкой дороге. Все необходимое доставлялось сюда по воздуху, и большинство посетителей прибывало и отбывало тем же путем. При въезде с общественной дороги на частную подъездную, имевшую две мили в длину, служба безопасности корпорации Шеффилда держала охрану, но работы у нее никогда не было.

Дональд приобрел максимум уединения, какое можно купить за двадцать миллионов долларов. Проведя сорок лет в гадюшнике международного бизнеса, он устал от людей. В последнее время он редко покидал Приют. Если вы хотели поговорить о делах с Дональдом Шеффилдом, вы ехали к нему.

Собственно, мало кто возражал. Местность была живописнейшая, с видами на Береговой хребет, голубое небо и широкую полосу зеленой долины.

Жилой дом представлял собой великолепную конструкцию из кедра, природного камня и стекла. У него были два длинных низких крыла с широким навесом кровли, а между ними, под высокой двускатной крышей, помещался огромный зал со сквозными окнами двадцатифутовой высоты, позволявшими видеть открывающуюся за домом перспективу. Внутри красовалась гигантская люстра из оленьих рогов, тяжело нависавшая над массивной кожаной мебелью, столами из «рустикального» дуба и индейскими ковриками. У боковой стены зала стоял колоннообразный камин, труба которого возвышалась над крышей. За ним тоже были высокие окна, выходившие в столовую, отделявшую зал от кухни и комнат прислуги.

Соломон взбежал по каменным ступенькам на деревянный настил галереи, тянувшейся вдоль всего фасада дома. Такая же галерея имелась и позади дома, так что Шеффилды могли выбирать, где им расположиться в шезлонге – на солнышке или в тени.

Служанка, рыжая ирландка по имени Фиона, встретила его в дверях и сказала, что Дон именно там, где и следовало искать его воскресным утром, – в своем любимом форелевом месте на Головорезовом ручье.

Позвонить туда Дону Соломон не мог – в окружении гор сотовые телефоны не действовали, – но он не прочь был прошвырнуться пешком до форелевого ручья. После пережитой им ночи прогулка по лесу казалась именно тем, что доктор прописал.

От задней двери отходила тропинка, метров через пятнадцать разделявшаяся на две. Правое ответвление приводило гостей к трем островерхим бунгало, которые неровной лесенкой спускались к берегу озера; среднее Соломон называл своим домом. Левое ответвление, извиваясь среди сосен и дубов, огибая громадные валуны, вело к деревянному мостику через ручей. Совсем узкая тропка, протоптанная рыболовами и приходящими на водопой оленями, бежала вдоль ручья.

Любимое место Дона находилось сотней ярдов выше по течению, за двумя поворотами, так что оттуда не было видно ни моста, ни строений, ни каких-либо других признаков человеческого присутствия. Только уходящие в небо деревья, искрящаяся вода и круглые камни. И жирная, хитрая форель в тенистой заводи.

Соломон снял пиджак. День был теплым, почти безветренным, и его черная водолазка увлажнилась от испарины. Подцепив пальцем ворот, он перекинул пиджак через плечо. Над головой щебетали птицы, прорывавшиеся сквозь листву солнечные лучи играли в прыгающей воде. Соломон чувствовал, как с каждым шагом с него спадает напряжение.

Миновов узкий проход в стене тростниковых зарослей, доходивших ему до макушки, Соломон остановился.

В тридцати шагах от него, по колено в бурлящем потоке, стоял Дональд Шеффилд, а над его головой мокро поблескивала лихо раскручиваемая им леска. Старик был в отличной форме, плечи под подтяжками забродников расправлены, осанка безукоризненная. Не сгибая руки, одной расслабленной кистью он забросил муху точно в центр прибрежной заводи.

Зачесанные назад серебристые волосы Дона падали на воротник. Он, сильно щурясь, стал вглядываться в сверкающую воду, и его лицо превратилось в единый сплав морщин, складок и сосредоточенности.

– Это ты, Соломон? – спросил он не поворачиваясь.

– Да, сэр.

– То-то я слышал, вертолет прилетел. Иди рассказывай.

– Не хочу вам мешать. Если момент неподходящий…

– Не говори глупостей. Клёва все равно нет.

Дональд Шеффилд смотал удочку. Он наблюдал за тем, как Соломон выбирает валун рядом с ручьем и отряхивает его, прежде чем усесться. Ему было непривычно видеть Соломона без пиджака, под которым тот обычно прятал черную наплечную кобуру с оружием. Соломон почти всегда был вооружен. Уверенность в том, что это так, частенько здорово успокаивала Дона.

В любой день Соломон одевался одинаково – в легкий серый костюм поверх черной, с короткими рукавами водолазки. Галстуков он никогда не носил. Много лет назад, во время драки его чуть не задушили собственным галстуком. Этот урок он запомнил навсегда.

Под облегавшей шею стойкой скрывался трехдюймовый шрам от ножевой раны, нанесенной одним новоорлеанским дилером, который жутко вспылил, когда Соломон сообщил ему, что Дон отстраняет его от дела. Дон до сих пор казнил себя за это. Даже убрав наглого дилера, он не успокоился. Таков бизнес: во всех победах есть привкус горечи.

Дон направился к берегу, осторожно ступая по каменистому ложу ручья. Когда он вскарабкался на тропу и плюхнулся на валун рядом с Соломоном, то совсем задохнулся.

– Итак, – проговорил он, спуская с плеча лямку пустой корзины для рыбы, Эбби?

– Я поместил ее в «Цветущую иву». Сейчас ей уже сделали общее промывание, и она, вероятно, спит. Они там любят, чтобы пациенты спали. Вы помните, как это было, когда в прошлом году там находился Бобби.

Еще один внук Дона. Почему эти детки помешаны на наркотиках? Что с ними такое? Неужели нельзя испытать острых ощущений, не возбуждая себя искусственно?

В своей обычной лаконичной манере Соломон рассказал ему о перестрелке в оклендской гостинице – ну чем не острые ощущения?

– Есть вероятность того, что на нас выйдут? – спросил Дон.

– Эти люди знали имя Эбби, и я сообщил им свое, но не думаю, что они донесут в полицию. Пострадавшие залижут раны, убитого похоронят. И все канет в вечность.

– Мне бы не хотелось иметь дело с полицией. Нам ее внимание ни к чему.

– Конечно.

– Если нам понадобится, чтобы уцелевшие – этот Тайрон и как там его… Хорхе? – если нам понадобится, чтобы они исчезли, дай мне знать.

– Думаю, все обойдется, – сказал Соломон.

– Похоже, ты хорошо поработал. Я рад, что вы с Эбби не пострадали.

– Спасибо, сэр.

Соломон проводил Дона до усадьбы, приноравливаясь к шагу старика. Дон снял неуклюжие забродники и нес их перекинутыми через плечо, что заставляло его пошатываться. Соломон предложил ему свою помощь, но его босс в тысячный раз повторил: «Любишь рыбачить, умей ишачить».

Когда они вышли на поляну перед домом, Соломон подавил зевок, и Дон сказал:

– Отдохни-ка сегодня. Поспи. И приходи вечером на ужин. Прилетает Крис, и Хуанита делает энчилады.

На лице Соломона ничего не отразилось.

– Мы будем только втроем, сэр?

– В твоем присутствии мы с Крисом, может, не станем весь вечер говорить о делах. Ты же знаешь Криса. Ограниченный ум.

Кристофер Шеффилд был идеальной иллюстрацией теории Соломона относительно второго поколения. Дважды разведенный, эгоцентричный, вечно рвущийся доказывать, что он достоин своего имени и большого наследства. Старший из четырех детей, которых родила Дону покойная жена, пятидесятидвухлетний Крис вел себя как избалованный подросток, жадный до еды, выпивки и денег. Все эти излишества медленно подтачивали его здоровье, но Крис не собирался отказываться от своих привычек. Иногда Соломон задавался вопросом, не переживет ли Дон своего сына.

– Не знаю, сэр. Я, пожалуй, помешаю. Если вам с Крисом нужно поговорить…

– Чепуха, – сказал Дон. – От тебя у нас секретов нет. Мне бы хотелось, чтобы ты пришел. В последнее время ты очень много отсутствовал. Хоть пообщаемся.

– Хорошо, сэр.

Дон поднял бровь:

– Ну же, Соломон! Воскресный ужин! Энчилады Хуаниты! Прояви хоть немного энтузиазма.

– Хорошо, сэр.

Дон ухмыльнулся:

– Вот так-то лучше.