Текст книги "Рейды в стан врага"

Автор книги: Степан Бунаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Не скрывая огорчения, Гудимов направил катер в устье Ояти.

Я думая, что из Доможирова мы поедем прямо в штаб армии. Но Виктор Павлович решил заглянуть в 70ю бригаду к Анфимову.

Бригада тихоокеанских морских пехотинцев под командованием полковника Анфимова прикрывала участок юго-восточного побережья Ладожского озера. На командном пункте шло совещание. Командир бригады, офицеры бригадного штаба и представитель Ладожской военной флотилии разбирали вопросы взаимодействия при обороне побережья

Позвонив в штаб армии и доложив командарму о том, где он находится, генерал Орлеанский вник в суть вопроса и предложил завтра с утра проехать вдоль побережья Ладожского озера и на местности ознакомиться с организацией обороны побережья.

– На бумаге все, кажется, предусмотрено, а на деле может этого и не быть. – заключил он.

Для отдыха нам определили землянку неподалеку от командного пункта. Когда мы остались одни, Виктор Павлович сказал:

– Завтра по минутам проверим сроки выхода подразделений бригады на угрожаемые участки

Проверка показала, что на практике получалось не все так, как было записано в плане.

– Видите, товарищ Анфимов, сколько неувязок набралось, – укоризненно сказал комбригу генерал Орлеанский – Надо проводить тренировки.

– Есть проводить тренировки – отрапортовал Анфимов. – Однако, товарищ генерал, противник на Ладоге ведет себя спокойнее, нежели раньше.

Орлеанский нахмурился.

– Вы уверены? Вас не беспокоит то обстоятельство, что большая часть берега озера находится у противника? И кто может поручиться, что враг не высадит где-либо десант? В октябре сорок второго мы тоже не ждали десанта противника, а он попытался захватить остров Сухо.

– Я все понял, товарищ генерал. Все исправим.

Я не раз сопровождал начальника штаба в его поездках в войска. Неуемная энергия командующего, его страстное стремление научить командиров побеждать врага не числом, а умением заставляли офицеров штаба во главе с генерал-майором Орлеанским больше бывать в боевых порядках частей

Эта поездка с начальником штаба невольно вспомнилась мне, когда зашел попрощаться к нему перед отъездом к новому месту службы.

– Руководите штабом твердо, – напутствовал меня Виктор Павлович. Всегда помните, что начальник штаба наравне с командиром отвечает за результаты боевых действий части. Будьте на высоте положения. Потребуется помощь – обращайтесь

Обращаться к генералу Орлеанскому мне, к сожалению, не пришлось. Его перевели на 1-й Белорусский фронт.

В оперативном отделе товарищи устроили мне теплые проводы. С грустью и благодарностью за совместную службу расставался я с теми, с кем долгое время делил радости и невзгоды. Что говорить, трудно расставаться с хорошими товарищами. А в их числе были майоры Г С. Науменко, Н. Н. Пустовалов, И. Д. Белов, мой однокашник по минскому училищу А. А. Филанович, П. П. Грицай, капитаны А. Е. Осипов и Н.А. Нешта. Все они по-доброму напутствовали меня, а майор П. С. Литвинов, заботливая душа, даже вручил походный паек.

– Держи, Степан, – сказал – Если попадешь в трудные условия и нечего будет есть, пригодится, да и нас вспомнишь.

Это было 30 апреля 1944 года

Задача на всех одна

Из бригады прислали "эмку". Но не успел я сесть в машину, чтобы ехать к новому месту службы, как объявили воздушную тревогу.

Во время налетов вражеской авиации всякое движение возле командного пункта армии прекращалось: чтоб не демаскировать. Мы с шофером поспешили в укрытие. Там уже находились работники штаба, операторы, порученцы

Это был уже второй налет в течение дня, хотя командный пункт армии совсем недавно переместился на новое место. Возросшая в последнее время активность противника показывала, что он чем-то обеспокоен.

Зенитная артиллерия встретила воздушного врага на подходе и поставила заградительный огонь, Он был не слишком плотным, но цели своей достиг. Самолеты противника поспешно сбросили бомбы и улетели. Наша "эмка" двинулась в сторону левого фланга армии, где в резерве стояла 70я отдельная морская стрелковая бригада. Теперь уже моя бригада.

После весенней распутицы дороги начали просыхать. Через овраги и по низинам, где талая вода еще держалась, были уложены гати и колейные мосты. По этим тряским участкам быстро не поедешь. День заметно прибавился, чувствовалось приближение белых ночей.

Когда я выехал из нашего штаба, дорога была еще пустынной. Лишь изредка попадались навстречу одиночные грузовики с кузовами, задернутыми пятнистым брезентом. Создавалось впечатление, что эта ухабистая фронтовая магистраль, устав от тяжелой ночной жизни, отсыпалась с наступлением светлого времени

Но с наступлением вечера движение становилось все интенсивнее. На дороге появились пехотные колонны и артиллерийские подразделения на конной тяге. Возле станций Оять и Паша – пунктов снабжения армии – шла выгрузка войск из эшелонов, сновали машины и повозки с боеприпасами, продовольствием, другими воинскими грузами. И над всем этим фронтовым муравейником расправляла крылья северная ночь.

Переполненные вешними водами Оять и Паша остались позади. Шофер Владимир Лунев вел машину уверенно, даже с некоторой профессиональной лихостью. Он смело преодолевал колдобины и рытвины и по каким-то неуловимым для постороннего взгляда признакам безошибочно ориентировался в темноте.

Еще днем, в штабе, когда он представлялся: "Водитель Лунев прибыл", – я обратил на него внимание. Небольшого роста, широкоплечий, крепко сбитый, он производил впечатление физически сильного человека. Теперь же, в пути, для более обстоятельного знакомства было сколько угодно времени, и я спросил:

– Давно в армии?

– С сорок первого, – охотно заговорил шофер. – Как мобилизовали нас, так с тех пор и не расстаемся с "эмочкой". Новосибирские мы с нею. Шоферил еще до войны на мукомольном комбинате.

– А теперь кого возите?

Лунев круто взял вправо, объезжая ухаб, отчего машина чуть не опрокинулась в кювет. Я непроизвольно схватился за ручку дверцы, надеясь выскочить прежде, чем мы перевернемся. Но все обошлось благополучно, и Лунев продолжал:

– Теперь вас возить буду. Вы же, товарищ майор, к нам начальником штаба назначены. А мы с "эмочкой" при штабе состоим...

Ну и ну! В бригаде, кроме комбрига и начальника политотдела, никто не знает о моем назначении, а солдатское радио уже сработало.

Впереди вдоль дороги за деревьями показались темные силуэты строений. Подъехали ближе – оказалось село. Думал, что с ходу проскочим его, но на окраине нас остановил патруль.

– Проверка документов.

Я подал старшему патруля документы. Он внимательно просмотрел их и вернул со словами:

– О вашем приезде я предупрежден, товарищ майор. Сейчас сюда прибудет майор Кукушкин.

Вскоре подъехал начальник оперативного отделения штаба бригады Леонид Семенович Кукушкин. Ранее я не раз встречался с ним по делам службы и был теперь искренне рад работать вместе. О майоре Кукушкине шла добрая молва. За армейскую жизнь я нередко встречал офицеров, которые не моргнув глазом могли пойти на любое трудное дело, но при встрече с начальством теряли мужество. Леонид Семенович был бесстрашен в бою и хладнокровен в общении с начальниками.

– Здравия желаю, товарищ майор! – выскочив из машины, с улыбкой сказал он. – Рад приветствовать!

Пройдя вдоль редкого забора, за которым темнели нежилые дома с заколоченными крест-накрест окнами, мы остановились возле бревенчатой пятистенки. Забор вокруг дома был повален и вдавлен в грязь. Ступеньки крыльца скрипели и гнулись под ногами. Ватная обивка входной двери висела клочьями. Мне стало как-то не по себе. Наверное, нет ничего безысходнее, чем вид брошенного людьми дома, в котором долгое время хозяйничала война.

К счастью, унылое впечатление дом производил только снаружи. А внутри он был обжит. Большую комнату почти наполовину занимала русская печь. Вдоль двух окон, занавешенных плащ-палатками, стоял широкий сосновый стол. Керосиновая лампа под зеленым абажуром бросала круг света на разложенные на столе документы. Лицо офицера, сидевшего за столом, оставалось в тени.

Я доложил о своем прибытии Офицер, выслушав мой доклад, облегченно вздохнул, затем резким движением руки отодвинул документы и поднялся. Это был командир бригады подполковник Блак.

Мы были знакомы с ним раньше. Теперь он – мой непосредственный начальник.

Александр Васильевич Блак – высокий широкоплечий мужчина со смуглым лицом и светлыми волосами. Глаза – словно буравчики, так и сверлят насквозь. Голос несколько глуховат, а может быть, мне так показалось.

– Как там в армии? – спросил Блак.

Я коротко доложил о беседе с командармом.

– Что касается конкретных боевых задач бригады, то вы же знаете генерала Крутикова: "Все будет доведено до вашего сведения в надлежащий срок".

– Это точно, – согласился комбриг и посмотрел на часы. – Через четыре часа мы с Кукушкиным едем на рекогносцировку района учений, а затем начнем и сами учения. Вы же с утра знакомьтесь с документами. Кроме того, подберите место для размещения штаба бригады. А теперь спать.. – Он расстегнул широкий командирский ремень и, разведя руки, потянулся так, что захрустели суставы.

Через несколько минут я уже был в небольшой бревенчатой избушке, состоявшей из одной комнаты V маленького закутка. Здесь уже хозяйничал ординарец рядовой Геннадий Иконников. Молодой, подтянутый, всегда опрятно одетый, он, как потом выяснилось, умел держаться естественно и с достоинством в любой обстановке. Геннадий по-хозяйски старательно вытер чистой тряпкой мой чемодан, поставил его под кровать

– Кто ваши родители? Откуда родом? – поинтересовался я.

– Отец у меня морской командир, – ответил Иконников. – В армию призывался в Кронштадте. На фронт пошел добровольцем.

– Отлично. Я тоже в свое время пошел в военное училище добровольно. А какое у вас образование?

Геннадий вздохнул с сожалением:

– Незаконченное среднее. Не успел сдать последний экзамен за десятый класс. Война...

Забегая вперед, скажу, что с Геннадием Иконниковым мы до конца войны были вместе. Приходилось бывать в различной обстановке, но он никогда не терял присутствия духа и добросовестно исполнял свой

воинский долг. Как-то командир батальона майор Кондрашов сказал мне:

– Когда приказание штаба передает ваш ординарец Иконников, никаких вопросов не возникает: всегда четко, конкретно, точно.

Но это было позднее. А в тот раз, добравшись до постели, я уткнулся лицом в подушку и мгновенно заснул.

С восходом солнца был уже на ногах. Много часов провозился с документами. Штабное хозяйство было солидное, и мне предстояло потратить не один день, чтобы привести его в надлежащий порядок. Конечно же, очень пригодился опыт работы в оперативном отделе штаба армии. Я знал требования основополагающих документов, и это облегчало мою новую службу

Комбриг вернулся с учений вместе с начальником политотдела майором Суровым. И сразу же пригласил меня к себе. Печь была жарко натоплена Ярко светила керосиновая лампа, а на столе стояли котелки с борщом. На газетном листе лежали нарезанный толстыми ломтями хлеб и кусок бело-розового украинского сала.

– Прошу, – сказал подполковник Блак. Непринужденная обстановка как нельзя лучше способствовала решению накопившихся вопросов. Я излагал суть дела и свое мнение. Тут же предложение обсуждали, уточняли и принимали решение.

– Рабочие помещения на командном пункте можно сделать за двое-трое суток силами саперного взвода. Лес под боком. Место для КП выбрано.

– Хорошо, – согласился комбриг – Завтра приступим к работе. Утром посмотрю место.

В таком же деловом тоне решались и все другие вопросы. И не только тогда, после учений Начальник политотдела Владимир Александрович Суров принимал в этом самое живое участие.

Он был старше меня и командира бригады и держался соответственно возрасту – степенно, без суеты. Глядя на Сурова, я вспомнил кинофильм "Мы из Кронштадта". Владимир Александрович чем-то, походил на комиссара из этой кинокартины.

Служебные вопросы были решены. Потекла беседа на свободные темы. Комбриг распорядился подать чай.

– А кем вы работали до фронта? – поинтересовался я у начальника политотдела.

– Печатником, – ответил он – В московской типографии. Оттуда меня в армию за несколько лет до войны взяли. По партийной мобилизации.

Позднее я много раз ловил себя на мысли, что подражаю майору Сурову в обхождении с людьми. А у него это получалось здорово. Запомнились его слова:

– Конечно, трудно. Всем нелегко. Но люди выдержат, если мы, коммунисты, будем впереди.

И он был впереди там, где требовалось мобилизовать личный состав на трудное дело. Страстным большевистским словом и личным примером он вдохновлял товарищей по боевому строю.

Спустя несколько дней я уже полностью вошел в курс новой работы. Хорошая память и раньше не раз выручала меня, теперь же особенно. В любую минуту я мог доложить командиру бригады необходимые данные. А Блак был человеком дела.

70я бригада почти не имела необстрелянных бойцов. Из четырех тысяч ее воинов восемьсот были моряками с боевых кораблей и вспомогательных судов Тихоокеанского флота. Кроме трех отдельных стрелковых батальонов в бригаду входили артиллерийский, минометный и противотанковый дивизионы, специальные подразделения. Бойцы и командиры стойко обороняли занимаемый рубеж. Теперь же предстояло научить их наступать. На это ушел весь май 1944 года

Самая главная забота

Зимой и весной 1944 года Красная Армия провела ряд. успешных операций. В итоге изменилась стратегическая обстановка на северогерманском фронте Советские войска вышли в восточные районы Прибалтики, Белоруссии, в западные области Украины и в северо-восточную часть Румынии. На северо-западе советско-германский фронт проходил по восточному берегу реки Наровы, восточным берегам Чудского и Псковского озер, восточнее Пскова и Идрицы

От Баренцева моря до Финского залива действовали войска Карельского и части правого крыла Ленинградского фронтов Им противостояли 20я горная армия гитлеровцев и все финские войска. В результате проведенной перегруппировки к началу июня соотношение сил и средств на направлениях предстоящих ударов изменилось в нашу пользу.

Эти направления были определены Ставкой Верховного Главнокомандования в ходе завершения зимней кампании 1944 года. Тур летнего наступления должны были открыть в июне Ленинградский и Карельский фронты в районах Карельского перешейка и Южной Карелии.

Ленинградскому фронту предстояло наступать на Выборг, а Карельскому между Ладожским и Онежским озерами и севернее их. Ставилась задача вывести из войны против СССР сателлита фашистской Германии – Финляндию.

Эта задача исходила из оценки внутриполитического положения в Финляндии. А оно было довольно острым. Поражение немецкой группы армий "Север" в январе – феврале 1944 года (была окончательно и полностью снята блокада Ленинграда) заставило финнов задуматься над перспективой продолжения войны на стороне Германии. Трезвые политики высказывались о том, что поражение гитлеровской Германии неминуемо.

Пока немецко-фашистские войска находились в непосредственной близости от финских соединений, окопавшихся на Свири и Карельском перешейке, в районе Медвежьегорска и в некоторых других местах, финским правителям было трудно отказаться от захваченной советской земли. Но обстоятельства вынуждали к иным решениям.

В самой Финляндии в этот период был тяжелейший экономический кризис. Не хватало рабочей силы, сырья, топлива, продовольствия. Многие отрасли промышленности пришли в упадок. Усилилась инфляция. Еще в конце первого года войны, писал О. Куусинен в книге "Финляндия без маски", ежедневная норма выдачи хлеба на человека в стране составляла в среднем 200 граммов, жиров 10 граммов, мяса – около 10 граммов. И в то же самое время в Германию следовали сотни железнодорожных составов с зерном, мясом, сливочным маслом. Фашистские правители грабили Финляндию, и это все яснее становилось финским трудящимся. Народные массы выражали недовольство войной. Оппозиция против войны возникла и в правящей верхушке.

Сложное внутриполитическое положение в стране, тяжелое поражение немецко-фашистских войск под Ленинградом и Новгородом вынудили финское государственное руководство искать пути выхода Финляндии из войны с Советским Союзом. Поиски таких контактов – тема другого разговора. Задача же наших войск состояла в том, чтобы нанести поражение финской армии и ускорить тем самым выход Финляндии из войны против нашей страны.

За три военных года финские войска создали на занимаемых рубежах сильную оборону. Она опиралась на труднодоступные естественные рубежи. Севернее Онежского озера противник подготовил две оборонительные полосы. На некоторых участках он поставил бронеколпаки, в глубине, вдоль дорог, создал опорные пункты с хорошо развитой системой огня. Оборонялся здесь 2-й армейский корпус – две пехотные дивизии и пехотная бригада. Здесь же находились две отдельные пехотные дивизии, подчиненные непосредственно финскому верховному командованию.

Между Ладожским и Онежским озерами оборона финнов проходила по реке Свирь. На участке от Ошты до Свирьстроя финские войска занимали плацдарм на южном берегу реки. Особенно сильная оборона была создана на направлении Лодейное Поле – Олонец – Питкяранта, где проходили основные коммуникации войск, находившихся в межозерье. Здесь был создан ряд оборонительных полос, из которых вторая, на участке Мегрозеро – Обжа, являлась наиболее мощной. В глубине сильные полевые позиции находились по берегам рек Видлицы и Тулемайоки, а также на рубеже Лоймола – Питкяранта.

На Свири оборонялась группа "Олонец" – 2-й и 6-й корпуса (несколько пехотных дивизий и отдельные бригады). На Онежском и Ладожском озерах противник имел 5 канонерских лодок, 2 торпедных катера и больше сотни других катеров, до ста самолетов морской авиации. Финские части были укомплектованы по штатам военного времени, солдаты, младшие командиры и офицеры обладали значительным опытом ведения боев в лесисто-болотистой местности.

Наступление начинали войска Ленинградского фронта на Карельском перешейке. Затем вступал в силу план Свирско-Петрозаводской операции, к которой на протяжении длительного времени шла всесторонняя подготовка.

Так, в ближайшем тылу на местности, схожей с той, по которой предстояло наступать, были сооружены по типу финских оборонительные полосы с долговременными огневыми точками и различными заграждениями. С передовой поочередно отводились войска, которые учились тут штурмовать оборону противника.

Большое внимание уделялось маскировке. Прибывшим артиллерийским и минометным частям запрещалось открывать огонь с занимаемых позиций до начала общего наступления. Радиостанциям был установлен определенный режим работы, ограничивались телефонные переговоры. Соблюдался строгий порядок движения войск к передовой.

Начало наступления планировалось на 21 июня. Для Свирско-Петрозаводской операции привлекались 7я и 32я армии, Ладожская и Онежская военные флотилии Замысел се состоял в том, чтобы мощным ударом в межозерье и наступлением со стороны Медвежьегорска окружить и уничтожить финскую группу "Олонец", выйти на советско-финляндскую границу и очистить от противника южную часть Советской Карелии.

Главный удар в направлении Лодейное Поле – Олонец – Питкяранта наносила 7я армия под командованием генерал-лейтенанта А. Н. Крутикова. Она должна была форсировать Свирь, прорвать вражескую оборону и, развивая наступление на Олонец, разбить группировку противника между Ладожским и Онежским озерами. Кроме того, силами одного стрелкового корпуса и танковой бригады наступать в северном направлении, где совместно с 32-й армией и Онежской военной флотилией овладеть Петрозаводском и освободить от врага Кировскую железную дорогу. Для выполнения поставленной задачи армия имела 12 стрелковых дивизий, 3 морские стрелковые бригады и 2 укрепленных района. Ее наступление поддерживали 588 самолетов.

Севернее Онежского озера планировалось наступление трех дивизий 32-й армии генерал-лейтенанта Ф. Д. Гореленко. Они должны были разгромить медвежьегорскую группировку противника, во взаимодействии с 7-й армией овладеть Петрозаводском и выйти на государственную границу в районе Куолисмы.

Наступательный порыв войск был очень высоким. На проходивших митингах и собраниях бойцы и командиры обещали, что сделают все возможное для освобождения Советской Карелии от врага. Многие воины обращались к своим начальникам с просьбой поручить им наиболее ответственные боевые задания. Вот лишь один характерный пример. Когда стало известно, что 2-й батальон одного из полков 99-й гвардейской стрелковой дивизии должен выделить 12 бойцов для занятия рубежа на правом берегу Свири, к заместителю командира по политической части обратились сотни бойцов. Каждый из них отстаивал свое право участвовать в выполнении этой задачи. Из добровольцев отобрали самых смелых и умелых, главным образом комсомольцев.

Финское командование, предвидя наше наступление, решило отвести свои войска с плацдарма на участке Онежское озеро – Свирьстрой. Отход их нашей разведкой был обнаружен, и началось преследование. К 20 июня части правого крыла 7-й армии вышли к южному берегу Свири.

В начале июня 70я бригада получила из армии приказ совершить марш в восточном направлении в полосу 4ю стрелкового корпуса и войти в его состав.

Маршрут был указан от Манихина через Доможирово, Вахнову Кару, Шоткусы.

– Выходим на направление главного удара армии, – изучая маршрут, проговорил подполковник Блак.

Он произнес это таким тоном, словно все время, до получения приказа, боялся, что нас обойдут вниманием и бросят на какой-нибудь второстепенный участок.

Командарм в своем приказе особое внимание обращал на маскировку перехода, скрытность сосредоточения в указанном районе. Мы понимали смысл этих требований и делали все необходимое, чтобы произвести передислокацию втайне от противника. С комбригом условились, что после расчета марша я с оператором выеду на командный пункт 4-го корпуса за получением боевой задачи.

– Возьмите с собой и бригадного инженера, – распорядился Блак.

Неподалеку от штаба уже стояла "эмка". Рядом с шофером Луневым возвышался помощник начальника оперативного отделения капитан Шапошников. Капитана в штабе любили за покладистый характер, подтрунивали над его медлительностью, хотя никто не помнил случая, чтобы Шапошников опоздал с выполнением задания. Характеризуя офицеров штаба, начальник политотдела сказал о нем: "Стоящий человек".

Пока мы совещались в штабе, прошел небольшой дождь, прибивший песчаную дорогу. Машина рванулась вперед и понеслась, подпрыгивая на колдобинах.

– Можно потише? – крикнул Шапошников. – Карандаш срывается.

Лунев сбавил скорость, сказал раздумчиво:

– Негоже медлить. Торопиться надо. Осталось всего ничего. Главное позади. Теперь только сапоги крепкие требуются.

Шапошников хмыкнул:

– Сапоги-то для чего? Вместо гранат? По фашистам связками?

– Противника догонять, – серьезно ответил водитель. – Вот как поддадим ему на всех фронтах сразу, то и догонять придется.

– Эх, если б так. Не просто это, как кажется, – не выдержал я.

Лунев живо повернулся ко мне.

– А кто говорит, что просто? Трудно, но надо. А раз надо, будет сделано.

Какое эго удивительное слово – "надо". Во время войны оно часто употреблялось: готовься, как надо воюй, как надо. Как надо Отчизне!

4м стрелковым корпусом командовал генерал-майор П. В. Гнедин. На командном пункте ни его, ни начальника штаба полковника Я Г. Голубева не оказалось. Оперативный дежурный, молоденький лейтенант с рыжим пушком на округлых щеках, тщательно проверив наши документы, доложил, что комкор и начштаба находятся на учениях, пояснил, как их можно найти.

Генерала Гнедина мы разыскали километрах в восьми от командного пункта корпуса. Он стоял на высотке и наблюдал, как подразделение на десантных средствах преодолевает реку. На противоположном берегу переправившиеся штурмовали долговременную огневую точку Заметив, что атака ведется в лоб, он закричал

– Чего в лоб лезете? По складкам нужно обтекать, справа.

И распорядился повторить атаку.

Шло обычное полевое занятие. Внешне оно мало чем отличалось от тех, которые проводились до войны Сколько раз курсантом вот так приходилось мне ходить в атаку, а потом, став командиром, штурмовать позиции "противника" вместе с ротой! Времени на это тогда отводилось много, а сейчас – все в обрез.

Стоявшему рядом командиру 114-й стрелковой дивизии полковнику Москалеву генерал сказал:

– Видал? В лоб лезут. А если в бою так? Это же ненужные потери. Неет, так не пойдет!

И он стал объяснять комдиву, как нужно форсировать

реку и одновременно подавлять сопротивление противника в первой траншее.

Воспользовавшись паузой, я подошел к командиру корпуса и представился, – Не знал, не знал, – удивился генерал. – Зачем прибыли ко мне?

Я доложил, что с 8 июня бригада включена в состав корпуса и к 10 июня должна сосредоточиться в районе Шоткуса. Мне поручено получить задачу.

– Доложите маршрут движения бригады и место расположения в районе Шоткуса, – приказал генерал и ворчливо добавил: – Войск приходит много, тесно становится.

Капитан Шапошников развернул карту

– А почему марш совершаете днем?

– Таков приказ командующего армией, товарищ

генерал. Видимо, учитывалось, что будем двигаться по лесным дорогам. Комкор согласно кивнул:

– Что ж, видимо, это резонно. А что касается рай

она расположения бригады, то вы хорошо его разведайте. Там много болот. Найдите входы и выходы из этого района. Схему расположения вышлите в штаб корпуса.

– Есть. Разрешите быть свободным?

– Погоди, майор. – Генерал оглянулся и, взяв меня за локоть, отвел в сторону – У тебя в штабе армии друзей много. Не слышно, когда сигнал дадут? – Ничего не знаю, товарищ генерал. Если что, вы раньше об этом узнаете из боевого приказа. Он засмеялся:

– Ну дипломат! Ладно, отправляйтесь выполнять задачу – И подал на прощание руку.

Я заторопился к машине. Да, весь фронт – от солдата до генерала волновал этот вопрос: когда же двинемся на врага?

Бригада второй день находилась в движении. 10 июня я задержался на последнем рубеже регулирования – на шоссе Оять – Лодейное Поле: подходившим подразделениям надо было уточнить районы дислокации.

Миновал рубеж регулирования стрелковый батальон во главе с майором М. Ф. Кондрашовым. Обогнав колонну, командир подошел ко мне. Как всегда подтянутый, он выглядел молодцом. Кондрашов – один из лучших командиров. На войне быть лучшим непросто.

Таких посылают на самые трудные задания Кондратов не избегал их Человек отчаянной храбрости, он умел завладеть волей сотен подчиненных и повести их за собой. Его солдаты и командиры верили ему и беспрекословно шли за ним в бой.

Еще работая в оперативном отделе штаба армии, я не раз слышал фамилию Кондрашова. Об этом сибиряке отзывались как об умелом организаторе боя. В бригаде же эта фамилия повторялась по нескольку раз на день. Кажется, на второй день пребывания в соединении я спросил солдата, прибывшего в штаб с пакетом: "Из какого батальона?" И вместо номера батальона услышал гордое: "Отдельного стрелкового майора Кондрашова". Такое, скажу я вам, бывает нечасто.

Обменявшись со мной приветствиями, Кондратов развернул карту.

– Прошу уточнить пункт назначения.

– Отставшие есть? – спросил я у него.

Майор удивленно приподнял светлые брови и сразу чем-то напомнил мне Лунева. Наверное, в сибиряках есть что-то общее, что дает право сказать о человеке – типичный сибиряк.

Первый батальон, а за ним артиллерийский дивизион втянулись в лес, а из-за поворота показался второй батальон. Его командир майор П. Т. Калинин возвышался над своими подчиненными почти на голову.

Инженер-горняк Калинин пришел на войну из запаса. Служилось с ним легко, как со всяким культурным человеком.

– Товарищ майор, а где командир бригады? – спросил Калинин.

– Впереди. Что-нибудь случилось?

Калинин снял пилотку и вытер платком лоб. На коже виднелись черные крапинки – след навсегда въевшейся угольной пыли.

– Подполковник Блак проверял батальон на малом привале и приказал доложить ему, как прошел марш по бездорожью.

Оказалось, что усиленная рота второго батальона шла севернее основного маршрута по болотам. Калинин развернул карту.

– Рота прошла вот здесь, прямо в район сосредоточения батальона. Она преодолела труднопроходимое болото, переправилась через Оять на подручных средствах и достигла назначенного пункта раньше нас!

Он так и светился радостью за отличившуюся роту.

Понять Калинина было можно: ведь успех солдата – это прежде всего успех его командира. Майор снова достал платок.

– Жарко. – посетовал он, – парит немилосердно, да и переход нелегкий.

А у меня невольно вырвалось:

– Это не в шахте уголек рубать ..

Павел Тимофеевич был страстным пропагандистом горного дела. Как большинство людей богатырского склада, он отличался большим добродушием, никогда не унывал, любил и понимал шутку, но решительно не терпел никаких острот о шахте и шахтерах. Услышав мою реплику, надел пилотку, посмотрел на меня сверху вниз и с явной обидой сказал:

– Между прочим, если хотите знать, ваш марш – детские игрушки по сравнению с работой в шахте. Вот погодите, кончится война – я покажу вам настоящую работу и настоящих людей.

– Не обижайтесь на шутку, Павел Тимофеевич

Марш действительно тяжелый. Но он уже позади Вон у того дерева со сломанной вершиной сворачивайте влево и по лесной дороге выйдете в свой район. Да побыстрее Самолеты-разведчики противника то и дело снуют в этом квадрате.

Где-то у горизонта послышался рокот мотора. Так и есть. Над обороной противника показался самолет.

– Здрасьте, давно не виделись' – буркнул Калинин и сплюнул.

Самолет скрылся в облаке, а когда вышел из него то оказался над Свирью. Барражировавшая в небе пара наших истребителей кинулась на сближение с разведчиком. Противник заметил их, снизился и повернул на север Истребители, преследуя его, скрылись за макушками деревьев. До нас донесся глухой перестук авиационных пулеметов.

Подошло последнее подразделение бригады. Можно было двигаться за ним следом. Но в это время подъехал командарм с группой офицеров. Машина генерал-лейтенанта Крутикова резко затормозила. На обочину дороги вышли командарм, командующий артиллерией генерал Губерниев и оператор майор Науменко, которому я передал свои направленческие обязанности.

Я представился командарму и доложил, что 70я бригада завершает марш в новый район сосредоточения. Здесь последний рубеж регулирования.

– Хорошо, товарищ Бунаков, – сказал генерал-лейтенант. – Ну, вошли в курс новых обязанностей? Как бригада готовится к наступательным боям?