Текст книги "Рейды в стан врага"

Автор книги: Степан Бунаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Вот подошел майор Иньков! Передаю ему трубку!

Вначале было слышно затрудненное дыхание, затем донесся глуховатый голос заместителя командира батальона по политической части.

– Отбились! Потери есть. Но и егерей уложили порядком. Думали застать нас врасплох. С тыла зашли...

Иньков говорил торопливо и сбивчиво. Чувствовалось его нервное напряжение. Весь он еще находился во власти недавнего боя.

– Где Федоров?

– На правом фланге. Руководит отражением атаки с фронта. А я здесь. Собрал возле командного пункта резерв.

– Взвод автоматчиков подошел к вам?

– Подошел. Он и помог ликвидировать угрозу с тыла.

Комбриг распорядился оставить взвод автоматчиков в батальоне.

– Помогите нам боеприпасами, – попросил майор Иньков. – Патроны нужны и гранаты.

– Хорошо. Присылайте за ними.

– Есть! Сейчас же направляю Гольянова. Он подробнее и расскажет о прошедшем бое.

Техник-лейтенант В. А. Гольянов, начальник артиллерийской мастерской батальона, прибыл на КП бригады с четырьмя бойцами.

__ Расскажите, что у вас произошло, – попросил

его подполковник Блак.

__ Утром, – начал докладывать Гольянов, – артиллерия противника открыла сильный огонь по нашим позициям. Такой, что головы нельзя поднять. Хорошо, что за ночь сделали укрытия и углубили траншеи. Потом слышу с тыла, у КП пулемет жарит...

– Где вы находились в это время?

– На пункте боевого питания. Приказал своим ремонтникам взять оружие и приготовиться к бою. Оружейник Тарасов поднялся на бруствер для наблюдения и вдруг как закричит: "Вижу подползающих автоматчиков!" Егерей, значит. Потом слышу – майор Иньков командует: "Противник с тыла! В атаку! За мной!" Ну, все, кто был на КП и поблизости, выскочили из окопов и к нему. А дальше была рукопашная. Так близко противник подошел. – Гольянов рассказывал, усиленно жестикулируя руками. На его загорелом лице, словно в зеркале, отражались все перипетии недавней стычки. – А в разгар рукопашной подоспело подкрепление. Прямо скажу – в самый раз! После этого мы, конечно, быстро расправились с егерями. Майор Иньков ихнего офицера прикладом свалил с ног. А тот, приподнявшись, схватил нашего майора за ногу. Замполит упал, но прикончил вражину. Да и тех, что с фронта шли, тоже вернули в исходное положение. Думаю, что не скоро очухаются. А я прибыл за патронами. Разрешите получить, товарищ подполковник, – обратился он к командиру бригады.

Я вызвал старшину Махова и приказал ему выдать Гольянову четыре ящика патронов из запаса, который старшина хранил для обороны командного пункта. Махов был человеком запасливым, при случае мог даже поспорить с начальством, но тут растерялся и только спросил упавшим голосом:

– А нам-то как без боеприпасов? Ведь подчистую...

Я хорошо знал, что хозяйственный старшина последнее не отдаст, но сказал ему:

– Не горюйте, Сергей Петрович, на берегу два десятка ящиков. Только что сгрузили с катера.

Это успокоило старшину. И не успел Гольянов унести патроны, как Махов тут же направился со своей командой к месту выгрузки боеприпасов.

В северной части плацдарма у Калинина все атаки врага также были отбиты. Наглядным результатом успешного боя было то, что на КП бригады потянулись пленные, охраняемые автоматчиками.

Вскоре появился Большаков. Вопреки обыкновению наш невозмутимый начальник разведки был растерян.

– Их нельзя допрашивать, – сказал он, кивнув головой в сторону пленных. – Все до одного пьяны.

В эту минуту возле КП разорвалось несколько снарядов. Некоторые военнопленные инстинктивно бросились на землю, но большая часть так и осталась в строю, не реагируя на близкие разрывы.

Рядом с Большаковым с независимым видом стояла наша переводчица – Оля Кириллова. Это была совсем юная девушка, чем-то напоминавшая школьницу. Но, несмотря на молодость, Ольга блестяще владела финским языком и успешно справлялась со своими обязанностями.

Около полудня командир бригады разговаривал по радио с начальником штаба армии. К этому времени Большакову удалось установить, что все пленные входили в состав вновь прибывшего 44-го батальона 5-й пехотной дивизии противника. Эти сведения тоже были переданы начальнику штаба армии. А он еще раз предупредил нас о подходе к плацдарму подкрепления – 3-й бригады. Ей оставалось примерно час ходу. Новость эта очень обрадовала нас. Но когда мы возвращались на КП, Александр Васильевич сказал с сомнением:

– Как еще погода позволит высадиться...

Ладога к этому времени просто взбесилась. Ветер поднял большую волну. В отличие от балтийской, пологой и длинной, ладожская волна короткая, крутая и яростная. Малые корабли валит с борта на борт, причалы разрушает. Моряки рассказывали про то, как волны срывали настилы на причалах и валили опоры, как они вынуждены были приспосабливать баржи для швартовки судов, используя их в качестве пирсов. И все это в условиях, когда крепчал ветер, молнии вдоль и поперек расчерчивали небо и временами налетал косой колючий дождь.

Озеро разболтало. Бронекатера и малые охотники уже не могли помогать десанту Большая волна отогнала их от берега, и теперь они вместе с другими малыми кораблями находились на рейде. Огонь вели только

канонерские лодки, да и то не наблюдая целей из-за плохой видимости.

Несмотря на низкую облачность и сильный ветер, над нами, чуть ли не касаясь плоскостями верхушек сосен, пролетели один за другим три двукрылых Р5. Пилоты сбросили мешки и ящики на парашютах. Их до обидного мало, но и за это спасибо.

Когда мы подошли к командному пункту, автоматчики резервной роты уже стаскивали к месту боепитания эти "посылки". Позаботились о десантниках и моряки кораблей. По распоряжению командующего Ладожской военной флотилией они собрали на кораблях все винтовочные и автоматные патроны, ручные гранаты и передали их на берег. Кроме того, доставили половину наличного количества 45 и 37миллиметровых снарядов и патроны для крупнокалиберных пулеметов, а также несколько радиостанций с малых кораблей Все это нам очень пригодилось.

– Самолеты будут приходить еще, – сказал комбриг командиру роты автоматчиков капитану Астратову – Следите за воздухом.

Грохот вокруг КП и на передовой усилился. Ветер гнал туман с Ладоги. Наблюдение за полем боя ухудшилось. Это вынудило нас без конца созваниваться с частями, чтобы быть в курсе обстановки. Командир бригады позвонил в батальон Калинина.

– Павел Тимофеевич, как дела? Хорошо? Что ж, так и действуйте! Ваши взводы у меня пока еще не используются. Не исключено, что в критический момент направлю их вам же. Да. Вчера мы неправильно взяли их у вас. Надо было взять три. Да, да, товарищ майор, вы верно меня поняли: надо было взять не два, а три взвода. Приготовьте еще один и вместе с командиром роты направьте в мое распоряжение. В свой резерв возьмите подразделение с неатакуемых направлений. Есть такие.

Телефонная трубка донесла какой-то неопределенный ответ. Конечно, мы понимали, что комбату трудно маневрировать силами, когда все они находятся на определенных рубежах и прикрывают наиболее опасные направления. Но ведь задачу решал не один батальон, а вся бригада, и комбригу было виднее, как распорядиться теми скромными возможностями, которые назывались громкими словами – "бригадный резерв".

Александр Васильевич взглянул на меня смеющимися глазами и, прикрыв трубку ладонью, сказал:

– Кипятится шахтер. Чувствует себя ограбленным. – И крикнул в трубку: Хорошо, хорошо! В случае резкого изменения обстановки немедленно докладывайте. У меня все.

Блак положил телефонную трубку на аппарат и, навалившись на стол, решительно подтянул к себе карту.

– Теперь у нас в резерве почти батальон. Если командиры частей удержат оборону на своих рубежах и измотают противника, то у нас будет чем отразить врага при его внезапном напоре.

Начальник связи пожаловался комбригу на то, что не хватает кабеля.

– Очень часты обрывы на линиях, – сказал Устюменко. – Не успеваем сращивать. Задействованы даже командиры-связисты.

И он доложил, что в первый день боя инициативно действовали командир батальона связи майор Н. И. Егоров, его заместитель майор Н. Т. Данилкин и начальник штаба капитан В. А. Бутин, командир штабной роты капитан В. Д. Клюев, другие товарищи. Связисты, оказавшись на восстановлении линий, нередко вступали в бой с противником и сражались как пехотинцы.

Комбриг полушутя-полусерьезно заметил, что на войне еще и не то бывает, поблагодарил связистов за ревностное выполнение своего долга, сказал:

– В резерве кабеля у нас нет. Собирайте трофейный. Вон сколько его валяется. Сам видел...

Забеспокоился майор Кукушкин.

– Что-то никак не дозвонюсь до противотанковой батареи, что на стыке между первым и третьим батальонами, – доложил он. – Связь, что ли, нарушилась. Устюменко! – крикнул он, высунувшись из укрытия, но тотчас повернулся ко мне: – Смотрите!

Падая при каждом очередном разрыве и снова поднимаясь, к командному пункту бригады бежал солдат. Я присмотрелся к нему и узнал в нем бывшего водителя начальника политотдела рядового Тверитина. Перед десантной операцией он упросил майора Серова направить его в противотанковый дивизион. Лицо бойца было в грязи, гимнастерка разорвана.

Добежав до КП, Тверитин упал и потерял сознание. Он лежал на боку, вытянув вперед руку с гранатой. Большаков нагнулся над ним и негромко сказал:

– Осторожнее, товарищи. У "лимонки" вынута чека...

Тверитин очнулся еще до появления врача. Увидев начальника политотдела, вскочил на ноги.

__ На нашей батарее рукопашная! Командир приказал мне добраться до КП и просить помощи!

Орудия этой батареи держали под огневым контролем шоссейную дорогу на направлении главных атак противника. Оставление этой позиции грозило серьезными осложнениями для всей бригады.

– Берите два взвода – и бегом к батарее! – приказал комбриг командиру роты автоматчиков капитану Астратову.

Выпив залпом кружку воды, вместе с автоматчиками побежал и Тверитин.

Владимир Александрович, проводив его взглядом, удовлетворенно проговорил:

– Ну, молодец Тверитин! Сколько ездил с ним рядом на машине и представить себе не мог, что он способен на такое. Заранее чеку из гранаты выдернул, чтобы в случае чего... Надо, чтобы о таких знали все.

А к вечеру из рук в руки, из окопа в окоп передавалась свежая "молния". Рукописная листовка рассказывала о действиях в бою пехотинца матроса Александра Мошкина. Он оказался в окружении вражеских солдат. Пока были патроны, отстреливался. Но вот диск автомата опустел. Раненый матрос поднялся в рост, зажав в руке гранату. Финны кинулись к нему. В это время раздался взрыв. Дорого заплатили за смерть советского морского пехотинца враги – девять трупов оставили они у окопа советского солдата.

Александру Ивановичу Мошкину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. А листовка сделала свое дело. Она рассказала о подвиге воина, показала величие его духа, зарядила его однополчан новой порцией ненависти к оккупантам.

Автоматчики капитана Астратова подоспели вовремя. С их помощью удалось отбросить врага с большими для него потерями.

Как выяснилось позже, на огневую позицию третьей батареи лесом пробрались егеря. Они напали на артиллеристов с флангов и тыла. Из орудий стрелять по ним не было никакой возможности: они подошли слишком близко. Батарейцы вступили врукопашную.

Это был уже третий случай, когда егеря, просочившись через плохо наблюдаемые разрывы между нашими подразделениями, нападали на десантников с самых неожиданных направлений, выводили из строя наши линии

связи/ Все командиры частей и подразделений тотчас были предупреждены о новых коварных приемах действий противника. Одновременно стал более жестким контроль за линиями связи, усилена охрана командных пунктов и органов тыла.

А с фронта уже накатывались на нашу оборону, как волны прибоя, новые неприятельские пехотные цепи. За эти два дня мы так привыкли к грохоту артиллерии, разрывам снарядов, треску пулеметных очередей, что, казалось, наступи сейчас тишина – и мы от нее оглохнем.

Много времени спустя, размышляя о боях на плацдарме, я не раз задавал себе вопрос: что же помогло бригаде устоять перед превосходящими силами противника, откуда у десантников бралась эта неистощимая вера в победу? Дело здесь, конечно, и в четком планировании операции и боя десанта, и в тесном взаимодействии между бригадой, авиацией и корабельной артиллерией, как говорят, в единстве действий по цели, месту и времени, и в качестве управления частями и подразделениями со стороны командиров и штабов. Но ведь все эти моменты могли быть и у противника. Он тоже что-то планировал, организовывал взаимодействие, руководил своими солдатами, нацеливал их на какие-то действия. Более того, на стороне врага была свобода маневра силами и средствами, возможность создания численного перевеса на угрожаемых направлениях. И он неплохо использовал эти свои преимущества. Но сбросить в Ладогу наши подразделения не смог. Не помогли этому и его интенсивные обстрелы наших позиций из артиллерии и минометов, в то время как мы вынуждены были экономить боеприпасы.

Мы располагали оружием, которого не имел противник. Этим оружием был несгибаемый дух воинов-десантников, их готовность пойти на любые жертвы во имя победы. Ряды защитников плацдарма цементировали коммунисты и комсомольцы. Каждый второй десантник был коммунистом или комсомольцем, причем многие эту честь заслужили в бою.

Сохранились удивительные документы той поры – написанные между боями клятвы бойцов 70-й морской стрелковой бригады.

"Я, красноармеец Лашевич Иван, отправляясь на выполнение боевого задания, клянусь, что буду драться с врагом до последнего дыхания, чтобы выполнить приказ командования и долг перед Родиной. Буду драться, как это положено коммунисту".

Сержант Писарев, уходя в бой, написал "Я обязан отомстить врагу за своих трех братьев, павших от рук палачей".

"Клянусь драться с врагом, не щадя своей жизни, за полное освобождение нашей прекрасной Родины" – такую записку вложил в свою кандидатскую карточку автоматчик третьего отдельного стрелкового батальона Александр Мошкин, геройски погибший 24 июня.

После боев на плацдарме товарищи Александра Ивановича Мошкина, русского парня из деревни Малые Чернушки Кировской области, отвезли останки героя на левый берег Свири и захоронили на братском кладбище в Лодейном Поле. На могиле теперь установлен памятник.

После первого дня боя врач первого отдельного стрелкового батальона капитан медицинской службы Ростислав Николаевич Григорьев жаловался на то, что раненые не хотят уходить с поля боя, а оказывать им врачебную помощь в окопах невероятно трудно, да и не успеть, потому как роты разбросаны на широком фронте.

Приходили аналогичные жалобы и из третьего батальона. Там в бою 24 июня отличился комсорг батальона младший лейтенант Василий Михайлович Школьник. С группой десантников он оказался на одном из трудных участков обороны – на острие вражеских атак. Восемь раз противник бросался на южный скат высоты, где оборонялась группа Школьника, и откатывался обратно. Многие бойцы получили ранения, но ни один не оставил поля боя

Несколько раз в ходе боя был ранен комсорг первой стрелковой роты Кривоносенко Противник буквально наседал на него. Истекая кровью, он вступил в рукопашную схватку и выиграл ее. Но вот Кривоносенко израсходовал все боеприпасы. Осталась одна-единственная граната, которую он сберег на последний момент. Вражеские солдаты стали окружать десантника, намереваясь взять его живым. С возгласом: "Советские солдаты в плен не сдаются!" комсорг подорвал гранату.

Отважно бился с врагом наводчик станкового пулемета комсомолец А. П. Петросян. Перед каждой новой атакой гитлеровцев он менял огневую позицию и искусно маскировал ее, не обнаруживая огнем. Но как только вражеские солдаты поднимались в атаку, пулемет

Петросяна неожиданно ударял по ним и прижимал их к земле.

Завидное хладнокровие при отражении неприятельских атак проявил ефрейтор Агафонов. Приблизившись к нашим окопам, финны начали забрасывать их гранатами с длинными рукоятками. Смекалистый боец, Агафонов обратил внимание на то, что гранаты разрываются не сразу, а через какое-то время. Он попробовал перебрасывать их противнику. Удалось. Скоро Агафонов так наловчился, что стал ловить гранаты и переадресовывать их врагу. Так их оружием наш боец остановил атаку противника перед своим окопом.

Без устали подвозил боеприпасы на передовые рубежи, вывозил раненых водитель автомобиля Н. С. Фатеев. Любопытен сам факт появления этого воина в составе десанта. По расчету, его специальная машина, находившаяся в составе батальона связи, не должна была грузиться на транспорт и десантироваться. Боец упросил командира штабной роты капитана В. Д. Клюева взять его с собой для выполнения, как он сказал, любых обязанностей: стрелка, телефониста, подносчика патронов. В первый же день боя Фатеев раздобыл трофейную автомашину и стал выполнять на ней срочные поручения командования. 24 июня он возил на ней счетверенные зенитные пулеметы на угрожаемые направления эти огневые средства мы не раз использовали для отражения пехотных атак противника. Трофейная машина исправно работала.

Докладывая обстановку, командир третьего батальона капитан Федоров с гордостью упомянул фамилию командира пулеметного расчета сержанта Кокорева. После упорного боя Кокорев остался у пулемета один, но продолжал поддерживать огнем стрелковые подразделения. Кончились патроны. Он оглянулся назад в надежде получить подкрепление боеприпасами и увидел в тылу огневой позиции группу противника. Мигом схватил гранаты и вступил с врагом в борьбу. Оставив трех солдат убитыми, вражеская группа отступила. Тогда Кокорев подобрал автоматы и гранаты противника и снова вступил в бой. И вел его до тех пор, пока не отразил очередную неприятельскую атаку. Он был ранен, но не выпускал из рук оружия. И лишь когда обстановка разрядилась, Кокорев, обессиленный, свалился на дно окопа. В это время его заметил санитар Махметов. Он перевязал раненого сержанта и вынес его с поля боя.

В медико-санитарной роте сержант Кокорев пришел в сознание. Первым делом спросил:

– Как там наши? Устояли?

В медпункте бригады шла упорная борьба за жизнь каждого раненого. Командир санитарной роты капитан медицинской службы М. А. Наторин с тревогой докладывал подполковнику А. В. Блаку о чрезвычайно усложнившихся условиях обработки раненых. Эвакуация их на корабли флотилии из-за штормовой погоды прекратилась. Хирурги вторые сутки не отходили от операционных столов и буквально валились с ног от усталости. Однако ни один из них не покинул рабочего места, несмотря на частые артиллерийские и минометные обстрелы противника.

Около 14 часов 24 июня корабли и суда Ладожской военной флотилии подошли к исходному району высадки. Они доставили части 3-й морской бригады.

Дождь к этому времени прекратился. Через разрывы в облаках изредка пробивалось солнце. Но озеро продолжало бушевать. Улучшением видимости немедленно воспользовался противник: его авиация и часть артиллерии были перенацелены на подошедшие корабли. Любыми средствами он стремился воспретить переброску подкреплений на плацдарм. Одновременно враг усилил нажим и на нашу бригаду. Его атаки стали более ожесточенными, артиллерийские удары более продолжительными по времени и большей плотности.

Вдруг усилился ветер, а с ним и новый заряд дождя. Облака низко опустились над озером, закрыв ею и берег косматой темно-серой шапкой. Около 16 часов командир высадки передал на командный пункт нашей бригады сообщение, что в связи с плохой погодой он может переправить на берег только незначительную часть сил. Мы посожалели, но помочь были бессильны – решали другую задачу. Правда, к этому времени наш бригадный резерв – две полные стрелковые роты – еще не был задействован, так что известие командира высадки приняли более или менее спокойно.

Во время высадки подкрепления наша бригада отражала яростные атаки врага, подавляя его огневые средства в глубине обороны.

В 18 часов противник предпринял самую сильную за весь второй день боя на плацдарме атаку на стыке первого и третьего батальонов. По счету это была уже восемнадцатая попытка врага сбросить нас с плацдарма.

Над нашим КП проносились рои трассирующих пуль. Отдельные разрывы снарядов и мин слились в сплошной гул. Подполковник Блак позвонил в первый батальон.

– Кондрашов? Что у вас? Так. Почему немедленно не доложили? – резко и с тревогой спросил он.

Комбриг положил трубку и стремительно поднялся из-за стола.

– Степан Яковлевич, на левом фланге у Кондрашова противник смял передовые подразделения и устремился в тыл нашей обороны. Надо немедленно готовить контратаку силами резерва. Что вам доложил Федоров?

Батальон Федорова вел бой на правом фланге вдоль шоссе и железной дороги. Проводной связи с Кондрашовым он не имел. Самого комбата оглушило при разрыве снаряда, и он теперь плохо слышал. Обстановку вместо него докладывал начальник штаба капитан Лобов. На их участке было несколько спокойнее.

Выслушав сообщение, подполковник Блак распорядился выдвигать бригадный резерв к исходному рубежу, а сам склонился над картой

Вокруг стола стояли майор Суров, подполковник Никитин, майоры Кукушкин и Большаков. Комбриг поднял голову, посмотрел на нас воспаленными от бессонницы глазами. Смуглое лицо его за эти дни побледнело. Заговорил:

– Ударим во фланг прорвавшемуся противнику. Роту второго батальона выводить к левому флангу первого и подчинить Кондрашову. Третью роту – на правый фланг третьего. Она войдет в состав своего батальона. Артобеспечение контратаки осуществлять централизованно с КП бригады. Сигнал для начала действий подается с бригадного КП телефоном, по радио и серией красных ракет. Подполковнику Никитину обеспечить готовность артиллерии к девятнадцати часам.

Саперной роте бригады под командованием бригадного инженера капитана Турецкова было приказано приготовиться к минированию участка вдоль шоссе и железной дороги, чтобы препятствовать распространению противника в этом направлении.

Вскоре Блак распорядился дать сигнал. И в это время я увидел, как от пристани по направлению к КП приближалась колонна бойцов. Сомнений не было: шло подкрепление. Я бросился к Александру Васильевичу:

– Товарищ подполковник, на подходе рота из третьей бригады!

Комбриг знал, что бригада поступала в его подчинение. Сказал мне:

– Поставьте ей задачу на контратаку. Направление – левый фланг первого батальона!

Я побежал навстречу подразделению. Вел его высокий, по-юношески стройный капитан, перетянутый новенькой портупеей. Узнав, с кем имеет дело, командир роты представился как положено. Это был капитан С. Д. Логинов.

Объяснил командиру роты ситуацию. Он понял меня с полуслова.

Противник не ожидал контратаки. Он, видимо, считал, что наши возможности исчерпаны, и теперь продолжал артиллерийский обстрел. Его снаряды падали в глубине нашей обороны, но особого вреда не причиняли. Было похоже, что стрельба ведется по площади, больше для острастки. Наша же контратака при поддержке бригадной артиллерии развивалась успешно в южном направлении.

Около 20 часов гул боя сместился южнее. Командиры батальонов докладывали о том, что противник начал отходить. А скоро поступило сообщение о восстановлении положения.

Александр Васильевич выпрямился, снял каску, вытер скомканным платком лоб и впервые за день улыбнулся:

– И сегодня выстояли. Выстояли!

Штормит Ладога, лютует враг

Следом за высадившейся ротой на берег с оперативной группой сошел командир 3-й бригады инженер-капитан 1-го ранга С. А. Гудимов.

– С трудом ладожане доставили нас, – здороваясь с подполковником Блаком, сказал он. – Остальные подойдут с улучшением погоды на озере.

Семен Алексеевич Гудимов, несколько располневший, в коричневом кожаном реглане, выглядел уставшим. Видимо, штормовая погода на Ладоге и высадка под огнем противника не лучшим образом повлияли на него.

Кратко ознакомив комбрига3 с обстановкой на плацдарме, подполковник Блак поставил задачу его

бригаде. Суть ее состояла в том, чтобы после высадки главных сил сменить в северной части плацдарма на участке озеро Линдоя – Ладожское озеро второй батальон 70-й бригады и, прочно удерживая эти позиции, не допустить прорыва противника с направления Видлицы на юг. Блак уточнил по карте населенные пункты и продолжал:

– В резерве бригады иметь не меньше батальона. Рота, участвовавшая в контратаке, находится в районе обороны первого стрелкового батальона. Вернется в бригаду несколько позже.

Когда комбриг 70-й закончил, Гудимов встал, одернул реглан и ответил, как принято у военных:

– Задача ясна, Александр Васильевич. Я просил бы вашего начальника штаба в деталях ознакомить меня с обстановкой.

– Хорошо, – согласился Блак. – Прямо здесь, на КП, и займитесь. Вы, кажется, с ним знакомы?

– Имел удовольствие познакомиться, – улыбаясь, сказал Гудимов. – Степан Яковлевич приезжал в нашу бригаду инспектирующим. Они с генералом Орлеанским все наши укрепления на переднем крае обошли тогда, ползая по-пластунски. А грязь была! И дождь, И хоть ругали мы их в душе, но и поволновались тоже крепко – ну, как прихлопнет случайным снарядом начальство?! А отвечать нам...

Не удержался я, сказал Семену Алексеевичу о том, как после инспекции, когда начальство случайно оказалось живо, один отчаянный командир на радостях предложил наловить рыбки на уху под артобстрелом. Гудимов разразился отчаянным хохотом.

– Отличные были глушеные окушки и судачки, – сквозь смех произнес он. Да Орлеанский запретил их брать. До сих пор жалею...

Семен Алексеевич ни в какой обстановке не терял чувства юмора. Он не стеснялся, как некоторые морские офицеры, зайти в оперативный отдел штаба армии, чтобы проконсультироваться по сухопутным делам, а если начальства не было, то и "потравить". В бригаде его уважали за общительность, наблюдательность и, как говорили, равновеликость в штиль и в шторм.

Я постарался подробно рассказать Гудимову о двух прошедших днях на плацдарме и, в свою очередь, поинтересовался новостями на нашем и других фронтах.

Семен Алексеевич расстегнул реглан и провел ладонью по полной и обветренной до красноты шее.

– Задание высадить десант на плацдарм, – сказал ОН; – я получал лично от генерал-лейтенанта Крутикова. Погрузку на суда флотилии мы начали вчера вечером. Поэтому данными о положении войск армии на направлении главного удара располагаю только за двадцать третье. Командарм приказал мне передать личному составу и командованию бригады благодарность за первые успешные бои на плацдарме. Он требует во что бы то ни стало удержать захваченный участок, не дать противнику вывести тяжелую технику на север.

С узла связи прибежал запыхавшийся майор Кукушкин.

– Срочная информация из штаба армии, – с ходу доложил он и протянул бланк командиру бригады.

В телеграмме, подписанной начальником штаба армии генерал-майором Панфиловичем, сообщалось, что на направлении главного удара 7-й армии войска за 24 июня продвинулись на север и охватывают с запада и востока Олонецкий укрепленный район. От нас требовалось связаться по радио с командиром 114-й стрелковой дивизии полковником Москалевым, сообщалось также, что сигналы взаимодействия оставались прежними.

Судя по всему, до встречи с передовыми подразделениями Москалева нам предстояло продержаться еще двое-трое суток, если, конечно, не произойдет ничего непредвиденного.

Мы вышли на воздух. Огневой бой затих. Лишь с передовой доносились редкие выстрелы. Озеро по-прежнему бушевало, и волны сильно бились о берег.

– Точно договорилась с противником не пускать нас, – глядя на Ладогу, проговорил Гудимов.

Александр Васильевич Блак поежился: сырой ветер пронизывал до костей.

– Не горюйте, Семен Алексеевич, – уверенно сказал он Гудимову, – моряки горазды на выдумку. Придумают что-нибудь и за ночь высадят вашу бригаду. Давайте-ка, товарищи, подытожим наш второй боевой день.

Доклады и боевые донесения командиров частей, Данные офицеров штаба бригады, прибывших с передовой, личные наблюдения за действиями подразделений в ходе боя позволяли нам довольно точно оценить

обстановку: если к утру флотилия не сможет высадить 3ю бригаду, то противник превзойдет нас силами более чем в три раза. 1

В боевых распоряжениях частям командир 70-й бригады требовал сменить все огневые позиции артиллерии, минометов, станковых пулеметов, заминировать наиболее угрожаемые подступы к нашей обороне, восстановить разрушенные инженерные сооружения, а также подготовить убежища для личного состава так, чтобы их можно было использовать во время огневых налетов противника. Ответственные офицеры штаба бригады должны были в течение ночи проверить эти работы. А ночь по-прежнему была короткой, белой И то по причине низкой облачности. Ладога продолжала бушевать.

– Брр, ну и ночка! – проговорил кто-то из офицеров. – Солдатам и поспать некогда: днем с автоматом, ночью с лопатой...

Суров резко обернулся на голос:

– Пожалели солдата, что не выспится? Может быть, и так. Но зато завтра под артобстрелом останется цел.

К утру 25 июня ветер постепенно начал стихать, и только удары волн напоминали о штормовой погоде. Желтая глинистая земля сердито чавкала под ногами. Брустверы траншей сделались скользкими. Мокрые гимнастерки липли к телу.

И в эту ночь на командном пункте бригады никто не спал. Ответственные за ночные работы офицеры штаба возвращались из частей мокрые, иззябшие и, доложив о сделанном, торопились в хозяйство Махова, чтобы глотнуть чего-нибудь горячего. Только дежурные телефонисты изредка подремывали, подперев щеку ладонью, но немедленно просыпались, как только раздавался зуммер.

Около 8 часов утра гитлеровцы внезапно начали артиллерийский обстрел нашей обороны. Разрывы снарядов и мин с севера и с юга то приближались к нашему КП, то снова удалялись и принимались танцевать по переднему краю.

– Не проглядите атаку! – напоминал командир бригады то одному батальону, то другому.

Не проглядели. Как только вражеская пехота поднялась, наши пулеметчики и автоматчики сказали свое слово. Мы решили, что можем немного передохнуть, – и противнику надо собраться с силами. Но неожиданно из разрывов в облаках на нас свалились вражеские бомбардировщики. Они прошли над позициями и навалились на корабли флотилии.

Я приник к стереотрубе, но ничего нельзя было разобрать Весь берег заволокло дымом. Часто ахали, прерывая трель счетверенных пулеметов, корабельные зенитки. Бомбардировщики ныряли в дымовую завесу и выскакивали из нее где-то далеко-далеко. Вот один из них, словно подсвеченный снизу, развалился на части. Другой, окутанный черным дымом, целиком рухнул в озеро. Похоже, их атака расстроилась: остальные повернули в сторону. Однако появилась новая партия воздушных пиратов. Прорвавшись через зенитный заслон, они, как и первые, стали нырять на корабли.