Текст книги "Рейды в стан врага"

Автор книги: Степан Бунаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Кто там? – услышал голос матери, тихий и тревожный.

– Мама, это я, Степа... Дверь заскрипела.

– Сынок, боже ж ты мой. – Простонала мама и повисла у меня на шее. В землянке было темно. Сестра зажгла свечу. Я осмотрелся. Обратил внимание на маленькую печь из кирпича. Поперек землянки были сделаны перегородки из обгоревших бревен и досок.

Прибежала жена погибшего брата с шестилетней дочерью Валей. Проснулась от громкого разговора дочь сестры Любава. Детей заняли гостинцами, а у взрослых шел тяжелый разговор о войне и бедах, связанных с ней. Мать достала с полки фотографию и сказала, что ее передали партизаны. На фотоснимке были запечатлены четверо деревенских парней, расстрелянных гитлеровцами.

– Мама, я эту фотографию видел.

– Где, сынок?

– На фронте. Ее нашли у убитого вражеского офицера. – И я рассказал, как это было.

Мать слушала меня и рассказывала сама:

– Ведь и меня с дочкой чуть не расстреляли. Когда Петю убили, то утром каратели нагрянули в хату и увидели на стене твою фотографию в военной форме.

Спаслись мы случайно. Прибежал один полицай и сорвал фотографию со стены, сказал, что это чужой человек. Как я потом узнала, этот полицай был связан с партизанами. Ты его знаешь, Степа. Он из соседней деревни. – И она назвала его имя. А потом она рассказала, что в период оккупации заходил зять Ваня Изотов. Он прятал оружие и боеприпасы на нашем огороде.

Пять ночных часов пребывания в родной деревне пролетели как один миг. В 6 утра нужно было попасть на поезд. Размышлял над увиденным и услышанным. Фашисты методично и настойчиво претворяли в жизнь план истребления советских людей. У меня защемило сердце: такое простить нельзя.

Накануне больших перемен

В оперативном отделе штаба 7-й отдельной армии завершалась подготовка боевого донесения Верховному Главнокомандующему и в Генеральный штаб, когда вслед за сигналом "Воздух" мы услышали вой снижавшихся самолетов противника и взрывы авиационных бомб. Тараторили орудия зенитной артиллерии, прикрывавшие командный пункт, но разрывы их снарядов напоминали детские хлопушки.

– Ну и карусель сегодня, – проговорил полковник Иван Захарович Кутняков, начальник оперативного отдела, забежавший в землянку. – Самолеты противника прорываются между высотами. Наши зенитки, мне кажется, запаздывают с открытием огня...

Его очередную фразу заглушили мощные разрывы. Две бомбы упали недалеко от нашей землянки, струи песка посыпались с потолка на рабочие карты. Несколько взрывов произошло в районе армейского узла связи. – Как там у вас? – покрутив ручку полевого телефона, спросил полковник Кутняков начальника связи армии генерала Лагодюка. Тут же приказал подполковнику Хохлину и капитану Осипову справиться по всем отделам командного пункта и выяснить потери. Все обошлось благополучно, и работа продолжалась обычным порядком,

После прорыва вражеской блокады под Ленинградом и на Карельском фронте шло накапливание сил для очередного удара по немецко-фашистским захватчикам. Видя это, мы, операторы, радовались: час расплаты приближается. Войска первой линии продолжали совершенствовать оборонительные рубежи. Это диктовалось условиями, в которых они находились, особенностями театра военных действий

Ввиду недостаточного количества живой силы и техники основные усилия войск сосредоточивались на решающих направлениях, а оборудование местности в инженерном отношении ограничивалось пределами первой (главной) полосы обороны и частично районами расположения резервов. Основу ее составляли батальонные районы обороны. Наша армия имела двухэшелонное оперативное построение. В первую очередь прикрывались наиболее опасные направления, дороги, что в лесисто-болотистой местности имело важное значение. На путях подвоза и эвакуации через каждые 5-6 километров делались блокгаузы с круговой обороной, широко практиковались завалы и засеки, противопехотные препятствия (проволочные сети, рогатки, проволочные заборы, силки, спирали типа "спотыкач" и др.). В лесистых районах оплетались проволокой кустарники и деревья по опушкам и просекам, проволочные заграждения усиливались самовзрывающимися фугасами. По берегам замерзающих рек и других водных преград проводилось обледенение скатов. Делались и снежные валы.

Нужно, мне кажется, отметить и еще одну особенность. Из-за сложных рельефных условий не удавалось маневрировать силами и средствами. А для создания достаточных резервов не было возможностей. Промежутки между соединениями и частями достигали больших размеров. Но, как говорят, безвыходных положений даже на войне не бывает. Войска приспособились к местным условиям, научились использовать для оборудования позиций, наблюдательных пунктов и укрытий камень и дерево Резервы и вторые эшелоны были максимально приближены к переднему краю. Большое внимание придавалось противотанковым силам и обучению истребителей танков. На танкоопасных направлениях артиллерия подготовила заградительные огни.

Оборона по Свири не была пассивным противостоянием. Важную роль в боевых действиях играла разведка. Она должна была вскрывать группировку противника, его планы, характер действий. С этой целью полки

и дивизии проводили разведку боем, а в зимнее время – лыжные рейды по тылам врага. Иногда для разведки боем создавались сводные отряды, которые получали задачу: выбить противника с занимаемых позиций, захватить пленных, образцы оружия и боевой техники. Случалось, такие отряды действовали совместно с лыжными батальонами, которые имелись в каждой дивизии.

Было много поучительных примеров того, как обеспечивалась активность обороны. Их немало описано в воспоминаниях ветеранов войны, и потому повторять не буду. Отмечу лишь роль лыжных батальонов. Перед ними была поставлена задача – "чтобы ни на один момент тыл противника не мог работать нормально", изматывать гитлеровцев "до полной потери ими боеспособности". Они уходили в тыл врага на 10-12 суток, имея при себе (точнее сказать – на себе) все необходимое для боя и диверсионных действий Объектами для них были гарнизоны противника. Часто лыжники действовали и из засад на дорогах и контрольных лыжнях. Пленные на допросах показывали, что советские лыжные подразделения, в составе которых немало снайперов, появляются внезапно, наносят большой ущерб и "уничтожить их невозможно".

Днем и ночью, зимой и летом, в любую погоду воины 7-й отдельной армии два с лишним года изматывали врага, заставляли его находиться в постоянном напряжении, мешали его отдыху, подавляли морально. И готовились к наступлению.

Эта подготовка шла на всех уровнях, от командующего до бойца. Командно-штабные игры, тактические летучки, подготовка позиций, партийно-политическая работа – все проводилось с учетом перспективы. Так, в начале 1944 года в армии прошла командно-штабная военная игра по теме "Наступательная операция армии с форсированием крупной водной преграды". И ни у кого не было сомнений: скоро будем форсировать Свирь.

Разработчики игры, а в их числе были и мы с подполковником Хохлиным, собрали о реке подробные сведения. Из них следовало, что Свирь – трудная водная преграда. Ее ширина – от ста метров до километра. В районе Лодейного Поля – около четырехсот метров. Река глубокая – от 4 до 7 метров при скорости течения 0,5-1,2 метра в секунду. Северный берег низкий, местами заболоченный, заросший кустарником и лесом. Все переправы через Свирь были уничтожены, а возможное разрушение противником плотины Свирской ГЭС в момент форсирования реки могло существенно повлиять на переправу войск.

Командующий армией генерал-лейтенант А. Н. Крутиков неоднократно подчеркивал, что командно-штабная тренировка – это репетиция предстоящего наступления. В ней все должно быть учтено до мельчайших подробностей и взвешено всеми специалистами без условностей и натяжек. Это он объяснял разработчикам и всем командирам, штабным офицерам, принимавшим участие в игре.

Генерал-лейтенант А. Н Крутиков был, как писал позднее Маршал Советского Союза К. А. Мерецков, до мозга костей военным человеком. Он сражался с врагами Родины в гражданскую войну. В 1919 году вступил в партию. Став в ряды защитников завоеваний Октябрьской революции, он настойчиво стремился к вершинам военной науки. В 1931 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, в 1938м – Академию Генерального штаба. Высококвалифицированный, всесторонне образованный и культурный военачальник, он обладал незаурядными организаторскими способностями. Волевой, энергичный, решительный, требовательный командир, он был исключительно скромным человеком. Работать с ним рядом было большим счастьем.

Командующий, конечно же, четко представлял роль нашей армии в предстоящей Свирско-Петрозаводской наступательной операции Ей предстояло основными силами форсировать реку Свирь, прорвать оборону противника на участке Харевщина, Лодейное Поле, озеро Охтальское и, развивая наступление на Олонец, Сортавалу, уничтожить основные силы олонецкой группы врага и выЙ1и на государственную границу. Одновременно частью сил армия должна была наступать на се вер и совместно с соседями разгромить противника на западном побережье Онежского озера, освободить Петрозаводск и Кировскую железную дорогу. Все это нам стало известно позднее, а пока от нас, офицеров оперативного отдела, командарм требовал детального знания положения войск на фронте, их состояния и возможностей. Столь же подробные данные он рекомендовал иметь и о противнике. Он не любил общих рассуждений, ценил конкретность и лаконичность в докладах, точность в боевых донесениях и, безусловно, исполнительность. Давая разработчикам указания по подготовке материалов к командно-штабной игре, он давно – и это чувствовалось выстрадал, что называется, замысел армейской наступательной операции.

– Очень важно правильно, исходя из обстановки и сил, – чеканил он каждое слово, – выбирать направления главного и вспомогательного ударов. Вот смотрите, – и он наклонился над картой, лежавшей на столе, – можно нанести удар по противнику, который удерживает плацдарм южнее реки Свирь, между Онежским озером и Подпорожьем. В начале наступления не потребуется форсировать водную преграду. Разгромив врага на плацдарме, можно с ходу преодолеть реку. Заманчиво, не правда ли? А что значит с ходу при недостатке десантнопереправочных средств? Это значит потерять время, дать противнику опомниться. Да и удар по центру вражеской обороны приведет лишь к выталкиванию неприятеля, а не к разгрому его. Поэтому при разработке задания нужно иметь в виду направление главного удара на Лодейное Поле, Олонец, Сортавалу. Вспомогательный удар целесообразно нанести восточнее Подпорожья, на станцию Токари и Петрозаводск.

Командующий обосновал, почему главная группировка сил армии должна быть в районе Лодейного Поля. Он подчеркнул, в частности, что тут будет возможность силами войск еще в период оборонительных действий подготовить десантные переправочные средства из местных материалов. А, разгромив на выбранных направлениях войска 6-го армейского корпуса противника и его части северо-восточнее Подпорожья, мы создадим условия для выхода наших основных сил на правый фланг неприятельской группировки между Онежским и Ладожским озерами.

Генерал сделал паузу, посмотрел на нас с Хохлиным, словно выяснял, понимаем ли мы сказанное. Потом продолжил:

– В осуществлении этого замысла может хорошо помочь десант. Спланируйте высадку оперативного десанта силой не менее бригады средствами Ладожской военной флотилии на восточное побережье озера. Вот хотя бы сюда. – И он поставил на карте значок. – К берегу подходят железная и шоссейная дороги на Сортавалу. Подумайте, что и где может высадить в это время Онежская военная флотилия. Когда на военную игру прибудут оперативные группы этих флотилий, появится возможность все это обговорить в деталях.

Командующий прошелся по землянке и остановился возле сейфа. К нему на плечо вскочила белка. Он аккуратно взял зверька в руки, приласкал, затем посадил на стол. Насыпал кедровых орешков, сказал:

– Ешь и не мешай.

Он высказал принципиальные соображения по организации артиллерийской и авиационной подготовки. Детальную разработку планов оставил для специалистов – артиллеристов, инженеров, связистов, авиаторов.

– А теперь, – обращаясь к нам, сказал генерал, – вас разместят в отдельной землянке. Никто не должен знать, чем вы занимаетесь. Срок – две недели.

В ходе работы мы не раз наведывались к командующему с вопросами. Он спокойно выслушивал их и столь же спокойно и обстоятельно давал разъяснения, учил мыслить масштабно, избегать шаблонных решений. И как же мы были счастливы, когда на исходе второй недели он наконец сказал:

– Теперь все. Нужно подумать, как собрать командиров и штабных офицеров без ущерба для боевой готовности войск. А впрочем, – Алексей Николаевич задумался, а потом совсем спокойно произнес: – Пусть начальник штаба поломает над этим голову. – Позвал адъютанта, распорядился: – Пригласите генерала Орлеанского...

Командно-штабная игра продолжалась двое суток. На ней проверялись способности должностных лиц к принятию обоснованных решений, их умение взаимодействовать силами и средствами в различной обстановке. Большинство участников неплохо справилось с поставленными задачами. Штаб армии, начальники родов войск и служб, командиры соединений и оперативные группы воздушной армии, военных флотилий уяснили свои место и роль в наступательной операции, выработали единый взгляд на ведение боевых действий. Однако не обошлось и без просчетов. И теперь все с нетерпением ждали разбора.

За три часа до подведения итогов мы с нашим чертежником Ювеналием Дмитриевичем Коровиным взялись за графическое оформление замысла командующего и хода боевых действий – на разбор требовалась схема проведенной игры. Ювеналий Дмитриевич расхаживал в носках по карте, склеенной из листов и расстеленной на полу. В одной руке у него находились бутылочки с тушью, в другой – кисти. Я ползал по карте с масштабной линейкой, вчерне набрасывая обстановку.

– И откуда у вас силы берутся, товарищ майор? – сочувственно спросил Коровин. – Третьи сутки без сна, и голова еще способна разбираться в этих стрелках и "ресничках..."

Наш милейший художник за годы войны основательно овладел своей военной профессией, или, точнее сказать, специальностью. Он искусно наносил обстановку на карты и схемы и стал, как бы это поточнее выразиться, хорошим, понимающим военным чертежником. Он постиг мудрость штабной работы, научился понимать творческое горение операторов и стал очень нужным человеком в штабном коллективе. А привычка работать быстро и точно в любых условиях фронтовой обстановки, видеть за стрелками и "ресничками" и понимать направления атак полков и батальонов, их оборонительные рубежи стала для него прямо-таки второй натурой.

– Быть участником военной игры, да еще с таким учителем, как наш командующий, – это же великая удача! Настоящая академия! – ответил я Коровину – Ну а работать с таким исполнителем, как вы, одно удовольствие. Не схема, а прямо картина получилась...

Ювеналий Дмитриевич полыценно хмыкнул. Не вдаваясь в подробности и даже в существо дела, он выполнял поручения самым добросовестнейшим образом и гордился сделанным, если, с его точки зрения, получалось красиво.

Разбор начался своеобразным вступлением командующего о роли командира в бою.

–  "Ура" в атаке, – сказал он, – конечно, многое значит. Дружное приводит противника в трепет. Вялое, вразнобой, заставляет задуматься: а много ли войска на него идет. Но во всех случаях атака – финал командирской подготовки боя, его военной зрелости и мудрости, его полководческого таланта...

Находившиеся в первых рядах заулыбались: велик ли полководческий талант у командира батальона, поднимающего подчиненных на штурм вражеских позиций? От генерал-лейтенанта Крутикова не ускользнуло это сомнение. На фактах только что проведенной военной игры он показал заглавную роль командира в организации боевых действий подразделения, части, соединения. И сделал это с большим тактом.

В целом командно-штабная игра прошла поучительно и принесла большую пользу командирам и штабам в подготовке к предстоящим наступательным действиям. А такая подготовка в армии велась уже с конца 1943 года. Нашему объединению предстояло решать боевые задачи в составе войск Карельского фронта.

В последний месяц зимы командарма вызвал командующий войсками Карельского фронта генерал армии К. А. Мерецков и ориентировал на ближайшую перспективу. В общих чертах она состояла в следующем: решением Ставки Карельскому фронту предстояло в осенне-летнюю кампанию 1944 года освободить Карелию и Петсамскую (Печенгскую) область от немецко-фашистских захватчиков.

Командующий фронтом, исходя из оценки обстановки, определил, что наиболее выгодным направлением для сосредоточения основных сил является Кандалакшское. С него обеспечивалось расчленение 20-й лапландской армии противника на две изолированные группировки. Для вспомогательного удара выбрали мурманское направление. Штаб фронта разработал план действий. Ставка его одобрила. И уже начали комплектоваться группировки сил и средств для осуществления этого замысла. Учитывая наличие открытых флангов на оборонительных позициях противника и труднодоступную местность, из морских стрелковых бригад, отдельных лыжных бригад и батальонов были сформированы легкие стрелковые корпуса – 126-й и 127-й. В интересах повышения их маневренности все тяжелое оружие пехоты, артиллерия, минометы доставлялись на вьюках. Автомобильный и гужевой транспорт в корпусах отсутствовал. Осуществлялись и другие важные мероприятия.

Это была военная сторона дела. Но не она одна определяла стратегию. В первой половине 1944 года Красная Армия нанесла поражение немецко-фашистским войскам под Ленинградом и Новгородом, на Правобережной Украине и в Крыму, вступила на территорию Румынии. Были созданы благоприятные условия для нанесения новых сокрушительных ударов по врагу, и в частности в Заполярье и Карелии.

Победы нашей армии, назревавший политический и экономический кризис в Финляндии вынудили ее руководителей в середине февраля 1944 года обратиться к Советскому правительству за выяснением условий выхода из войны против СССР. Советская сторона изложила свою позицию. Во многих странах мира ее расценили как великодушную и умеренную. Но реакционное финляндское правительство, вопреки воле народа, отказалось о г продолжения переговоров и даже не ответило на совместное обращение правительств СССР, Англии и США к сателлитам гитлеровской Германии, в котором союзники по антигитлеровской коалиции предупреждали об ответственности в случае продолжения войны на стороне Германии. Более того, стоявшие тогда у руководства страной Р. Рюти, Э. Линкомиес, В. Таннер (после войны они были осуждены как военные преступники) держали курс на продолжение войны против СССР. Правительство Финляндии летом 1944 года заключило новое соглашение с Германией – о расширении сотрудничества в войне против СССР.

Не зная тонкостей большой политики, мы, рядовые операторы, строили самые различные предположения относительно участия нашей армии в операции на мурманском направлении. В нашей землянке разгорались по этому поводу дебаты.

– Уверен, мы станем запевалами, – начинал подполковник Хохлин, поправляя кочергой поленья в печке. Багровые отблески делали его доброе лицо воинственно-грозным. – Как считаете, капитан?

– Хочу надеяться, что вы окажетесь правы, – уклончиво отвечал адъютант командарма Александр Ефимович Осипов.

Он, как обычно, бывал немногословен и не поддавался на провокацию. Но мы всегда с надеждой ждали, не добавит ли Осипов еще чего-нибудь, и принимались обсуждать то, что было уже известно и, как нам казалось, служило верным признаком приближавшихся крупных событий.

События приближались, и действительно крупные. Ставка Верховного Главнокомандования, оценив сложившуюся обстановку на северном участке советско-германского фронта, пришла к выводу о необходимости нанесения двух мощных последовательных ударов войсками правого крыла Ленинградского фронта при содействии Балтийского флота и левого крыла Карельского фронта при поддержке Онежской и Ладожской военных флотилий с целью разгрома основных сил финской армии на Карельском перешейке и в Южной Карелии. Ставилась задача освободить от врага территорию Карело-Финской республики, северную часть Ленинградской области, восстановить государственную границу с Финляндией и таким образом вывести ее

из войны на стороне гитлеровской Германии. Подготовка к наступлению в районе Мурманска временно откладывалась.

В середине апреля 1944 года на станцию Оять (левый фланг нашей армии) прибыл командующий Карельским фронтом генерал армии К. А. Мерецков с оперативной группой. Командарма пригласили к нему на совещание.

– Ну что же, Алексей Николаевич, – приветливо встретил командарма генерал армии К. А. Мерецков, – давайте еще раз изучим боевой состав вашей армии.

Я был свидетелем этой встречи в служебном вагоне командующего войсками фронта, так как сопровождал с боевыми документами генерал-лейтенанта А. Н Крутикова.

Позднее генерал армии К. А. Мерецков еще раз приезжал в нашу армию Он проводил рекогносцировку местности с южного берега Свири в районе Лодейного Поля.

Когда-то это селение сыграло особую роль в российской истории. Здесь в 1703 году на Олонецкой верфи был спущен на воду первенец Балтийского флота фрегат "Штандарт". За многие десятилетия, прошедшие с той поры, небольшое селение стало городом, который теперь лежал в развалинах. По бывшим его улицам змеились траншеи полного профиля. На местах домов под грудами камня и битого кирпича размещались наблюдательные пункты и узлы связи, укрытия для личного состава. Чем-то теперь Лодейное Поле войдет в историю?..

С южного берега просматривалась финская оборона: почти к самой воде подходили окопы, соединенные ходами сообщения; передний край обороны прикрывался колючей проволокой на рогатках. Противник вел себя относительно спокойно. Лишь над головами с шуршанием пролетали снаряды. Артиллерия той и другой сторон вела так называемый беспокоящий огонь.

После рекогносцировки в штабе фронта вызревало решение. Оно сводилось к тому, чтобы основной удар по противнику нанести вдоль восточного берега Ладоги, в направлении на Олонец, Салми, Питкяранту, Сортавалу. Определялось направление тремя моментами: тактическим – взаимодействие с Ладожской военной флотилией повышало возможности армии, оперативным – в результате совместного с моряками удара было реальным окружение финских войск, действовавших севернее Онежского озера, и политическим – это был кратчайший путь к границе Финляндии. Выход же наших частей на государственную границу существенно влиял на позицию Финляндии относительно продолжения ею войны с Советским Союзом.

Все эти события, повторяю, происходили позднее.

Неожиданное и радостное известие

Кончался апрель – второй месяц весны. Но деревья стояли еще голые и ждали второй половины мая. Только перед самым летом здесь проклевываются первые листочки. На дорогах месиво из воды и снега. Вокруг нашей землянки громадные лужи. И все же пахло весной.

У нас шла обычная работа, когда появился полковник Кутняков.

– Готово боевое донесение в штаб фронта? – первым делом спросил он.

Донесение было готово. Но мы с Хохлиным хотели еще раз сверить по рабочей карте положение войск армии: шла перегруппировка сил и средств, части находились в движении.

– Нам нужно еще пять – семь минут, – ответил я.

– Согласен. После этого вы, майор, и доложите документ командующему. Генерал собирается в район Лодейного Поля и приказал направить вас к нему. Поторопитесь. – И полковник Кутняков вышел.

Мне не раз доводилось ездить с командующим. Честно говоря, приходилось нелегко. Алексей Николаевич был на редкость выносливым человеком, и потому всем, кто оказывался с ним, просто некогда было думать об усталости. Но физические и эмоциональные перегрузки искупались для меня результатами общения с командармом. Каждая поездка с ним обогащала новыми знаниями, военным и житейским опытом.

Проверив все данные, я понес донесение начальнику штаба генерал-майору В. П. Орлеанскому – требовалась его подпись на документе. Затем поспешил к командующему. Генерал-лейтенант Крутиков внимательно ознакомился с боевым донесением, подписал его и зашагал по комнате. Остановился напротив меня и заговорил. Но не о поездке.

– Если мне память не изменяет, вы просились на самостоятельную работу в войска. Не изменилось желание?

У командарма была отличная память. Да, я просил его об этом во время поездки по частям, когда вручались боевые знамена.

– Вы, товарищ Бунаков, кажется, окончили Минское военное училище? уточнил командарм. – Кто там был начальником?

– Так точно, – отвечаю. – А возглавлял училище комбриг Алехин, герой гражданской войны. Три ордена Красного Знамени... Военным комиссаром училища был Андрей Иванович Темкин.

– Знал их по мирному времени, – задумался командарм. – Отличные наставники... А потом вы где служили?

– Потом служил в шестьдесят пятой стрелковой дивизии в Забайкалье.

– Хорошая дивизия. Под Тихвином в сорок первом году отличилась. Генерал армии Мерецков говорил, что во главе ее толковый командир..

– Полковник Кошевой! – вырвалось у меня. – Петр Кириллович. Он в Военную академию меня направлял.

– Так, так, – размышлял Алексей Николаевич. – Ну а службой в нашей армии довольны?

– Доволен, – отвечаю. – Служба в оперативном отделе очень многое дала мне. Где бы еще мог пройти такой курс теории и практики? И потом, находясь в штабе армии, многое начинаешь видеть и лучше, и дальше.

– Это верно, – согласился командарм. По тону сказанного чувствовалось, что он доволен моим ответом. И вдруг он объявил:

– Товарищ Бунаков, вы назначены начальником штаба семидесятой отдельной морской стрелковой бригады.

Известие было радостным и неожиданным. Кажется, я даже растерялся и только спустя несколько секунд ответил:

– Есть, товарищ генерал! Спасибо за доверие! Командарм снова зашагал по землянке. Видимо,

ему на ходу лучше думалось.

Он очень кратко коснулся конкретных задач, которые получила бригада для подготовки к активным действиям. В заключение сказал:

– Что касается ее боевого состава, характеристики командиров, то тут вы, направленец, осведомлены достаточно. Более подробно о боевой задаче бригады вам сообщат в свое время. А теперь – в путь добрый'

Не чувствуя под собой ног, я вышел от командующего. Что скрывать, был счастлив.

Вечером я оформлял документы, а на другой день ходил представляться члену Военного совета армии генерал-майору Алексею Степановичу Усенко.

– С майором Суровым, начальником политотдела бригады, вам будет легко работать, – сказал член Военного совета. – Это добросовестный работник, зрелый коммунист. Он вам всегда поможет. Он старше вас лет на двенадцать, имеет богатейший опыт работы с людьми.

Начальник штаба армии генерал-майор Орлеанский. Прощаясь со мной, сказал:

– Жаль, что вы уезжаете. Но надо – значит надо. Наше дело военное...

Виктор Павлович Орлеанский был одним из старейших работников управления армии. У тех, кто не знал его близко, суровость, замкнутость начальника штаба могли создать превратное впечатление о нем. Первое время мы, молодые операторы, чувствовали себя стесненно, когда Виктор Павлович заходил в оперативный отдел. Только поработав с ним бок о бок длительное время, мы разглядели за ею суровой внешностью истинную доброту, оценили широту его командирского мышления, аналитический склад ума. Он хорошо знал возможности каждого из нас и никогда не ставил перед исполнителями непосильных задач.

Как-то раз он взял меня с собой на левый фланг армии, в оборонительную полосу 3-й морской стрелковой бригады. Левый фланг оборонительных позиций морских пехотинцев упирался в восточный берег Ладожского озера, а вся полоса обороны проходила по правому, северному, берегу Свири.

Весна растопила снег. Дороги, что называется, текли, – хоть ставь на машину парус. Кое-как добрались до деревни Доможирово, где окончательно и засели на штабном автомобиле.

Командир бригады инженер-капитан 1-го ранга Гудимов прислал за нами связной катер с начальником штаба бригады майором Аникиным. Река Оять вздулась, битый лед таранил борта нашего суденышка. С трудом продирались по ледяной каше, пока не спустились в Свирь. Здесь льда было меньше, вода стояла

высоко, и мы благополучно прошли вверх по течению к командному пункту бригады.

Познакомившись с планом обороны, генерал Орлеанский начал проверять практическое управление частями бригады. Ею интересовали и действия бригадного резерва, и организация артиллерийского огня.

Целый день мы ходили по траншеям. Шинели от воды набухли и свинцом давили на плечи. На сапогах по пуду грязи. Вместе с нами месили грязь командир бригады Гудимов и начальник штаба Аникин. Беспокоились. Их понять было можно: противник заметил оживление на наших позициях и открыл артиллерийский огонь.

Виктор Павлович словно не замечал стрельбы и волнений командования бригады. Он решительно переходил из одной траншеи в другую, рассматривал вражескую оборону.

– Вот теперь, товарищ Бунаков, нам с вами ясны возможности третьей бригады, – удовлетворенно сказал Виктор Павлович, когда вся полоса обороны была исследована вдоль и поперек.

Назад, в Доможирово, где в грязи застряла штабная машина, добирались на том же катере. Гудимов заметно оживился, рассказывая нам о русле реки, о тех местах, по которым противник чаще всего ведет огонь. В это время послышался свист, а за ним грохот. От разрывов снарядов река вздыбилась султанами воды. Катер начало бросать из стороны в сторону.

– Это что, противник наблюдает за нами? – спросил Орлеанский, ухватившись за поручни. Но комбриг не расслышал его вопроса – он напряженно выяснял направление полета вражеских снарядов.

Я взглянул вверх: над нами крутился самолет-корректировщик.

– Смотрите, вон кто управляет огнем, – сказал я Виктору Павловичу.

Гудимов оторвал взгляд от реки, громыхавшей разрывами. В эго время со стороны станции Оять появились два наших истребителя. Вражеский самолет не захотел с ними встречаться и быстро ретировался.

– Пронесло, – с облегчением сказал Гудимов и тут же, словно не было никакой опасности, предложил: – Товарищ генерал, разрешите застопорить ход? Сейчас оглушенная рыба всплывет. Наберем на уху...

– Давай полный вперед, рыбак, – ответил Орлеанский, – а то, не ровен час, сами отправимся на корм твоим судакам.