Текст книги "Во мраке Готэма (ЛП)"

Автор книги: Стефани Пинтофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава 7

Как только мы пришли, профессор Ричард Бонэм, глава Факультета Математики, созвал экстренное собрание в своём офисе. Комната была уютной, хоть и не такой обустроенной, как кабинет в исследовательском центре Алистера.

Поскольку Колумбийский университет закупал лишь самую малую толику необходимой мебели, профессорам приходилось самим настаивать на приобретении нужным им вещей: мебели, растений, ковров.

Самой красивой частью кабинета было огромное окно, открывавшее прекрасный вид на темнеющий на фоне неба гранитный купол библиотеки юридического факультета.

Профессор изо всех сил старался, чтобы мы чувствовали себя уютно.

– Не надо называть меня профессором, – воскликнул он, отмахиваясь от формального приветствия. – Пусть меня так называют студенты. Для вас я просто Ричард.

Он был уже в возрасте, около шестидесяти, на мой взгляд. Тёмно-серый костюм, по меньшей мере, на два размера его больше, колыхался на худом, как рельса, теле. Похоже, с тех пор, как профессор купил костюм, он значительно похудел, а значит, как я подозреваю, был серьёзно болен или болен до сих пор.

– Это Калеб Мюллер, научный руководитель Сары.

Я пожал руку мужчине, намного младше профессора – навскидку, моему ровеснику. Его обветренное лицо и крепкое телосложение навевали мысли о частых прогулках на природе и туризме, и, если бы не твидовый пиджак и очки в чёрной оправе, он смотрелся бы абсолютно неуместно в данной компании.

– А это один из наших выпускников, Артур Шоу.

Вперёд вышел молодой человек с взлохмаченными волосами и красными щеками и пожал мне руку.

– Все зовут меня Арти, – скромно заметил он.

Ричард пригласил нас присесть на стулья с высокими прямыми спинками и цветастой обивкой, а сам сел за свой стол. Остальные расселись напротив нас на специально принесённых с собой деревянных стульях. И вскоре мы уже с головой погрузились в обсуждение учебных аспектов жизни Сары.

– Да, – сказал Калеб, – официально Сара стала моей подопечной, когда начала работу над диссертацией, но неофициально я часто давал ей советы ещё до её поступления, когда она училась на старших курсах Барнард-колледжа. Её исследовательская часть сосредоточена на гипотезе Римана – математической проблеме, впервые опубликованной Риманом в 1859 году. С тех пор никому не удалось её разрешить, несмотря на старания. Даже, – добавил он с саркастичной улыбкой, – даже мне.

– А можете объяснить эту теорию для дилетанта? – улыбнулся я в ответ. – И то, как Сара пыталась её решить.

– Конечно. В общих чертах, гипотеза отражает наше представление о простых числах. Если быть точным…, – он поднялся со стула и написал на доске уравнение, не переставая говорить. Для меня в этом уравнении не было никакого смысла, но Калеб продолжил объяснение, и я попытался ухватить суть его речи. – Недоказанная гипотеза Римана гласит, что все нетривиальные нули дзета-функции расположены на критической линии.

Он выжидательно посмотрел на нас, и в его глазах мелькнула надежда. Но, увидев в ответ лишь смятение, постарался подобрать слова:

– Полагаю, детали для вас не так уж и важны. Главное, что вам следует понимать, так это то, что подтверждение – или опровержение – гипотезы Римана на сегодняшний день – это одна из самых интересных математических задач.

– Давид Гильберт²⁷, один из самых известных в мире математиков, включил гипотезу Римана в список двадцати трёх проблем, которые, как он верит, смогут решить учёные двадцатого века.

– И Сара пыталась её решить. Её исследования базировались на работе другого известного математика, фон Коха²⁸, который четыре года назад добился важного прорыва. Если бы Саре это удалось… Что ж, тогда, вероятно, это была бы не просто диссертация, заслуживающая высшего балла… Это бы полностью изменило перспективы девушки на будущее.

– Каким образом изменило? – заинтересовался я. Эта фраза показалась мне преуменьшением в свете рассказов о талантах Сары.

– Смею предположить, вы знаете, что существуют значительные предубеждения относительно женщин в данной профессии. Большинство женщин-докторов наук идут преподавать в университетах. Лучшие из них – а Сара, без сомнений, была лучшей – могут получить должность в одном из женских колледжей – Брин Мор²⁹ или колледже Смит³⁰. А если бы Саре удалось вот это, – Калеб постучал пальцем по доске с уравнением, – она бы вошла в историю математической науки. Даже самые престижные университеты сражались бы за право иметь такого преподавателя.

– А остальные на факультете знали о сути работы мисс Уингейт? – уточнил я.

Мистер Мюллер пожал плечами:

– Подозреваю, что многие знали об её исследованиях, но лишь в общих чертах. Она не любила распространяться на личные темы. Уверен, она была не склонна делиться с окружающими своими достижениями или провалами. Хотя, думаю, Арти сможет больше рассказать об этом.

Мы все посмотрели на Арти Шоу, который до этого момента тихо сидел с краю. И когда парень понял, что стал объектом всеобщего внимания, то залился румянцем.

– Не могу сказать, сколько человек знали о специфике её исследований. По всеобщему мнению она была великолепной студенткой и определённо должна была написать исключительную диссертацию.

Арти неуютно поёжился.

– И это нравилось далеко не всем. Они не верили, что Сара на это способна. И им не нравилось, что их обойдут. А особенно им претила мысль – пусть и бредовая – о том, что Сара может занять место, которое должно принадлежать им. Конечно, по их мнению, – добавил парень.

– И почему же так было? – спросила Изабелла. Последние несколько минут она сидела, ощетинившись, из-за игнорирования мужчинами её присутствия.

– Ну, потому что у них были семьи, способные оказать им поддержку, а у Сары, по-видимому, её не было, – предположил Арти.

Ричард решил взять разговор в свои руки и примирительно продолжил:

– Это одна из наших самых больших идеологических преград: позволить женщинам получать высшее образование. С самого поступления Сара знала, что столкнётся с её проявлениями. Поскольку все женщины, имеющие степень кандидата наук, считали научные исследования и семью взаимоисключающими вещами, обычно они выбирали что-то одно. И чаще всего – последнее.

Ричард тяжело и надсадно закашлялся, снова возбудив мои подозрения о своей недавней серьёзной болезни. Откашлявшись, мужчина продолжил:

– Хотя не думаю, что Сара сделала бы такой же выбор. Она была необыкновенно амбициозна.

– Кто-нибудь из её сокурсников завидовал её талантам больше остальных? Или кого-то раздражало её включение в программу по высшему образованию у женщин? – спросил я.

Ричард и Калеб обменялись быстрыми взглядами.

Наконец, Калеб заговорил:

– Я колеблюсь, потому что уверен, что мой ответ навлечёт подозрение на группу студентов, абсолютно не заслуживающих пристального внимания. Я, конечно же, могу предоставить вам их имена, но вы должны понимать, что, как бы эти молодые люди не жаловались на Сару, ни один из них – я верю в это – не способен на её убийство.

Он аккуратно записал их имена и передал мне бумагу. Я быстро просмотрел список: Джон Нельсон, Луи Деври, Сэм Бейкер и Алонсо Мур-младший, также известный как Лонни. Мне было полностью понятно нежелание Калеба афишировать эти имена, но я его проигнорировал. Если мы не найдём более чётких улик, указывающих на Майкла Фромли, то этот список даст нам первых настоящих подозреваемых.

Опыт снова и снова учил меня никогда не верить возражениям друзей и семьи, утверждающим, что обвиняемый «не мог такого сделать».

– Я знаю своего сына, – однажды сказал мне отец одного из подозреваемых в убийстве. Он был непреклонен и искренне уверен, что его сын невиновен. Но этот отец не понимал – даже после того, как его сына признали виновным и приговорили к смертной казни – что мы видим окружающих нас людей лишь с одного ракурса. Его сын дома был одним человеком, с друзьями – другим, и третьим – когда решил затеять драку в баре.

– Я знаю своего сына таким, какой он есть дома, – вот, что имел в виду тот отец, хоть и не осознавал этого. Он не мог знать большего.

– Ричард, – обратился я. – Ваша дочь упомянула об инциденте прошлой осенью, когда в комнату Сары проник неизвестный. Я так понимаю, что именно из-за этого девушка переехала жить к вам. Можете рассказать что-нибудь ещё? Меня интересует не только ограбление, но и ваши впечатления от пребывания под одной крышей с Сарой Уингейт.

– Конечно, конечно, – откашлялся Ричард Бонэм. – Моя дочь Мэри сдружилась с Сарой, когда они обе ходили в Барнард-колледж, а после выпуска продолжили общаться. Ещё до того, как Сара к нам переехала, она часто приходила на ужин. Тихая, вежливая, она оказала положительное влияние на Мэри, которая, по сути, домоседка. Ей повезло с подругой: Сара иногда вытаскивала мою дочь на вечера чтения стихов или чаепития. Детали самого ограбления я помню смутно, но вскоре после это происшествия со мной связалась миссис Уингейт, тётя Сары. Вероятно, она очень перепугалась после случившегося и сильно надавила на Сару, запретив ей возвращаться к занятиям, пока девушка не найдёт себе другое жильё. Поэтому мы согласились приютить её на следующих условиях: в течение учебного года Сара будет жить с нашей семьёй в комнате на третьем этаже, рядом с Мэри. За это она станет платить незначительную сумму, требующуюся лишь для того, чтобы покрыть связанные с её пребыванием дополнительные расходы.

Ричард печально вздохнул, и его лоб прорезали морщины.

– Она… была… прекрасной юной леди. Не только моя дочь – все мы будем ощущать её потерю. – Мужчина запнулся. – А какой у неё был математический склад ума! Когда она жила в нашем доме, большую часть времени она проводила в своей комнате над какой-нибудь очередной задачкой. Вот что её интересовало. И радовало.

– Вы часто обсуждали с ней исследования? – спросил я.

Ричард покачал головой.

– Боюсь, её исследования были вне моей компетенции, – и с усмешкой добавил: – Даже будучи на одном факультете, все мы разделены нашими собственными специализациями, так ведь, Калеб?

Калеб согласно кивнул, а я решил продолжить прежнюю нить рассуждений о Саре.

– Не знаете ли вы, состояла ли Сара с кем-нибудь на факультете в романтических отношениях? – спросил я всех троих.

– Нет, – ответил Арти и неловко добавил: – Если кто-то и начинал с ней флиртовать, она сразу ставила нас на место. Сара не интересовалась ничем подобным – ни в отношении моих однокурсников, ни, уж точно, в отношении меня.

– Никогда? – уточнил я, но все трое снова категорически ответили «нет».

Я рассказал им о том, что Сара периодически посещала Принстон.

– Ах, да, – произнёс Калеб, посмеиваясь, – это ещё одно подтверждение таланта Сары: первый научный доклад она презентовала четыре года назад в Принстонском университете в присутствии лучших математических умов нашей страны. Подготовленный ей доклад о функциях критической линии был восхитительным. Поистине восхитительным. В целом, она работала над ним со второго курса Барнарда. Этот доклад даже привлёк внимание моего коллеги, известного своей придирчивостью – Агнуса МакДональда. И когда я узнал, что Сара интересуется гипотезой Римана, я представил её Агнусу.

Даже если б я захотел, то не смог бы подвести разговор к этой теме лучше: фотографии в медальон Сары были оплачены именно неким А.МакДональдом.

– А Агнус МакДональд – тоже математик? – спросил я, стараясь не выдать свою заинтересованность.

– Выдающийся профессор из Принстона, одержимый, как и Сара, гипотезой Римана. Вообще-то, попытка решить эту проблему – это работа всей его жизни.

– А существовал ли между профессором МакДональдом и Сарой особенный контакт? – спросил я.

– Я бы не назвал его «особенным», – ответил Калеб. – Хотя во время нашего общения я выяснил, что она иногда обменивается с профессором идеями о доказательстве гипотезы.

Я вытащил серебряный медальон и молча протянул его профессору Мюллеру.

Его первоначальное потрясение от узнавания человека на фотографии быстро сменилось тревогой. Он поражённо отдал мне снимок.

– Да, это Агнус.

– Этот медальон определённо указывает на то, что у них с Сарой были не только рабочие отношения, вы так не считаете? И вы об этом не знали?

– Не знал, – печально покачал головой Калеб. – Иначе высказал бы категорическое несогласие, – твёрдо заявил он. – Такая связь обоих не привела бы ни к чему хорошему, а возможно, и серьёзно навредила бы. Сара и так постоянно сражалась с ошибочными представлениями людей о том, что женщина не может совершить такую математическую работу, какую проделала Сара. Некоторые считали, что за неё это делает брат или отец. А роман с самым одарённым математиком страны вряд ли помог бы опровергнуть их предположения.

– А что насчёт вас, Арти? – повернулся я к искреннему молодому человеку, не поднимающего глаз от пола. – Она когда-нибудь рассказывала вам об отношениях с профессором МакДональдом?

– О подобных отношениях – нет, – снова покраснел Арти. – Я знал, что она с ним переписывается и даже пару раз встречалась. Каждый раз, когда у неё появлялась новая мысль, Сара решала обсудить это с профессором. Но я считал, что это из-за того, что он так хорошо понимает тему её исследований, – парень сильнее вжался в спинку стула.

– То есть, вы знали, что она ездила с ним встречаться? – уточнила Изабелла.

Арти удивлённо вскинул брови:

– Ну, конечно. Она не делала из этого тайну. Профессор жил со своей матерью, так что подобные встречи были вполне подобающими. Наверно, в этом и кроется основная причина того, что я и не подозревал между ним с Сарой никаких других отношений, кроме, профессиональных.

«И всё же Сара утаивала эти поездки и от Уингейтов, и от своей подруги Мэри. Почему же она открыто рассказывала о встречах с Агнусом МакДональдом Арти, но скрывала их от Бонэмов и Уингейтов?»

– Вы говорили, что гипотеза Римана – это работа всей жизни профессора МакДональда. А мог бы он разозлиться – например, из-за зависти – если бы Сара её решила? – поинтересовался я.

После очередного приступа кашля Ричард Бонэм очень взвешенно подошёл к вопросу:

– Я знаю этого человека более двадцати лет и не могу поверить, что он дурно отреагирует, если гипотезу докажет кто-то другой. Расскажу вам вот что: за долгие годы появлялись люди, считавшие, что нашли решение гипотезы Римана, но при ближайшем рассмотрении другими математиками все их решения рассыпались прахом. Агнус никогда резко не реагировал на те попытки, а даже был разочарован. И не забывайте: он сам активно помогал Саре с работой по доказательству этой гипотезы.

– Ну, о том, что у профессора МакДональда роман с Сарой Уингейт вы тоже не подозревали, – заметил я. Ричард смущённо отвёл взгляд.

– А что по поводу этого человека? – спросила Изабелла. – Не припоминаете, видели вы его прежде? – и она пустила по кругу сложенную фотографию Майкла Фромли.

Арти и Калеб оба быстро посмотрели на фотографию и сказали, что никогда его не встречали. Но Ричард рассматривал снимок чуть дольше, прежде чем ответить.

– Что-то в этом парнишке кажется мне знакомым, но не могу сказать точно. Почему вы им интересуетесь?

– Он наш главный подозреваемый, – ответил я. – У нас есть косвенные улики, связывающие его с убийством Сары.

«Но никаких серьёзных улик», – подумал я про себя. А они мне были очень нужны.

«Где же Алистер?»

– Ваш подозреваемый посещает Колумбийский университет? – озадаченно уточнил Ричард.

Мы ответили отрицательно и решили не посвящать их в более подробные детали. Мы поблагодарили мужчин и вышли из кабинета, и всю дорогу до дверей вниз по лестнице нас сопровождал громкий, надсадный кашель Ричарда Бонэма.

Мы пересекли четырёхугольный дворик перед исследовательским центром, но Алистера нигде не было видно. Изабелла уверяла меня, что для него это – обычная вещь, и волноваться не стоит, но я нетерпеливо топтался на месте. Нам ещё столько предстояло сделать!

Из сегодняшних разговоров мы вынесли много интересной информации, и теперь в моей голове начал потихоньку формироваться образ личности Сары. Но чем более настоящей она становилась для меня, тем острее я ощущал необходимость поймать её убийцу, как можно скорее. Майкл Фромли до сих пор оставался на свободе, а это было неприемлемо.

Раз мы всё равно ждали Алистера, я позвонил за это время Джо и рассказал ему об Агнусе МакДональде. Затем я позвонил в Принстонский университет и оставил сообщение для самого математика, где просил его позвонить в исследовательский центр или прийти туда лично.

«Да почему же Алистер так задерживается?»

Прошло ещё десять минут.

Я предложил Изабелле прогуляться до Бродвея и посмотреть, не появился ли там Алистер. Возможно, мы найдём его на пересечении со 113-ой, как и планировали изначально.

Уличный торговец на углу 116-ой и Бродвея продавал кульки с жареным арахисом, и, когда я услышал его запах, то осознал, насколько голоден. Я купил у него два кулька, и мы с Изабеллой ели орехи, пока шли по улице.

– Знаете, мне кажется, я её уже однажды встречала. Где-то около года назад, – неожиданно произнесла Изабелла.

– Кого её? – уточнил я, хотя понимал, что она говорит о Мэри Бонэм – юной леди, с которой мы недавно разговаривали.

Но Изабелле удалось меня ещё раз удивить.

– Сару Уингейт.

– Вы раньше встречали Сару? – я замер посреди улицы и повернулся к ней. В моём тоне ясно слышалось недоверие. – И почему вы до сих пор молчали?

– Я только сейчас вспомнила. К тому же, я не уверена, что это действительно была она. Но мне кажется, что я видела её прошлой осенью на встрече женского комитета в поддержку компании по переизбранию на пост мэра Сета Лоу³¹. Многие, особенно здесь, в Колумбийском университете, надеялись, что смогут помочь нашему бывшему президенту университета в борьбе с МакКелланом.

– Какой была Сара? – спросил я.

– Напористой, – Изабелла посмотрела на меня через густые чёрные ресницы. – То есть, она не участвовала в мелких разговорах на интеллектуальные политические темы. Она пришла лишь на одно собрание. У меня сложилось впечатление, – печально улыбнулась Изабелла, – что наше общество было не совсем в её стиле. И из того, что рассказала сегодня Мэри, я теперь понимаю – цели женского комитета были для неё слишком мирными.

Мы двинулись дальше по улице, и я смущённо произнёс:

– Простите, но я понятия не имею, что представляет собой встреча женского комитета, и уже тем более – почему они были не во вкусе Сары.

Изабелла рассмеялась над моим замешательством, и в её карие глаза засветились весельем.

– О Боже, как была бы разочарована наша организатор миссис Роден, если бы слышала это! Видите ли, женские комитеты, в первую очередь, политические группы, созданные собирающимися вместе женщинами, которые планируют, как смогут повлиять на голоса мужчин. Наверно, вы слышали их лозунг: «Мужчина голосует, а женщина решает, за кого»? Это должно служить напоминанием для женщин, что их мнение может изменить голоса многих мужчин.

– Никогда об этом не слышал, – откровенно признался я. – Я так понимаю, это часть движения за равноправие женщин, в которое входила Сара?

– Только слегка, – снова рассмеялась Изабелла. – Во-первых, вы должны понимать, что я лишь новичок в этом движении. Оно было создано много лет назад группой женщин, которой были отвратительны политические скандалы и взятки, окружавшие общество Таммани.

– Справедливо, – прокомментировал я, и замолчал, ожидая продолжения. Мы дошли уже до следующего перекрёстка, обойдя стороной мужчину с тележкой. Как снова показали вчерашние выборы, Таммани-Холл чрезвычайно эффективен, когда надо продвинуть своего кандидата в органы правления – и потом его контролировать. Их мотивировали собственные интересы, а не нужды обывателей.

Изабелла тем временем продолжала:

– Я присоединилась к группе в 1901 году, чтобы поддержать кампанию Сета Лоу по выдвижению на пост мэра и реформы в образовании, системе налогообложения и санитарии. Конечно, основной задачей было сломать влияние Таммани на местных политиков, потому что именно они и удерживали общество от подобных реформ. И поэтому женское сообщество повторно поддержало Лоу в 1903 году, а этой осенью – Херста.

Но Лоу проиграл выборы на второй срок, а Херсту не хватило своей популярности и денег, чтобы сломать бульдожью хватку машины Таммани. Попытки реформы вернулись на круги своя, а Таммани снова подтвердили свой полный политический контроль.

Я сочувствовал проблемам, описываемым Изабеллой. Ведь я, некоторым образом, был обязан своей профессией реформам, которые удалось совершить десяток лет назад президенту Рузвельту. Когда он ещё находился на посту комиссара полиции³², он принял закон в соответствии с которым, новые офицеры полиции должны были быть принятыми на работу только по результатам тестов, а не по политической протекции.

Я с лёгкостью прошёл тест, но вот если бы на работу брали после покровительства кого-то сверху, то у меня не хватило бы на это ни денег, ни связей.

– В общем и целом, реформа – цель положительная, – мягко произнёс я, – но как мне кажется, Сара была заинтересована исключительно в получении права голоса.

– Точно. А если читать между строк рассказ Мэри, то я начинаю подозревать, что Сара считала методы нашей группы неэффективными. И я не уверена, что она ошибается, – заметила Изабелла. – Женский комитет хочет достичь перемен – но лишь в рамках существующей системы и текущего положения вещей. Некоторые, вроде Сары, считали наш путь существования несостоятельным. Она не хотела работать в пределах статуса кво³³; она жаждала создать новый социальный и политический порядок.

Изабелла выбросила в мусорный бак пустой кулёк из-под арахиса, и мы перешли на другую сторону Бродвея и огляделись в поисках Алистера.

– Группа, к которой присоединилась Сара, по-видимому, настроена боле радикально как в своих целях, так и в методах. Они считают, что женщины заслуживают собственное право голоса, и не бояться устраивать демонстрации или занимать здание кампуса, чтобы рассказать о своих целях.

– А каково ваше мнение? – я понимал, что этот вопрос не имеет никакого отношения к расследованию. Просто Изабелла начинала меня всё больше и больше интересовать.

– Как вы уже, наверно, догадались, я не настроена радикально, – ответила девушка. – Но мне симпатизируют требования женского движения изменить существующий порядок прямо сейчас. Не через пять или десять лет, когда движение за равноправие женщин, может быть, и добьётся для нас права голоса. Я присоединилась к женскому комитету и поддержала Сета Лоу потому, что хочу, чтобы улицы стали чистыми уже сейчас.

– Так вы считаете, что его администрация добилась значительных улучшений? – не смог не поддеть я Изабеллу. Мы как раз проходили мимо одного из наследия короткого пребывания Сета Лоу на посту мэра: дворника, одного из чистильщиков улицы, одетого в абсолютно белую униформу от шляпы до брюк.

Этот мужчина передвигался с черепашьей скоростью, собирал мусор руками и бросал его в огромную деревянную тележку на колёсах, которую таскал за собой. Только вот для того, чтобы убрать тяжёлый мусор или конский навоз с тротуара на Бродвее, у него не было оснащения.

– Ну, по крайней мере, Лоу пытался что-то сделать, пока занимал пост мэра, – со смехом ответила Изабелла, – но у нас ещё есть, что улучшать, согласны?

Затем Изабелла посерьёзнела и сказала:

– В конце концов, никаких серьёзных перемен они не достигли. Поэтому я больше не посещаю их собрания. Ну и ещё потому, что исследования Алистера занимают слишком много времени.

– Но, я так понимаю, работа с Алистером – это полностью ваш выбор, – предположил я. Меня с самого начала интриговал вопрос, почему она стала работать вместе с Алистером. Это то, чего я до сих пор не мог понять.

– Я должна была себя чем-то занять после смерти Тедди, – ответила Изабелла, и по её тону и ставшему замкнутым лицу я осознал, насколько эта причина сложная и глубоко личная.

Это была прекрасная возможность разузнать у Изабеллы поподробнее о работе Алистера и её мнении об этом человеке. Но с моими вопросами пришлось подождать, потому что, как только мы подошли к главному входу в Колумбийский университет на 116-ой улице, сзади со стороны Бродвея нас окликнул голос Алистера.

– Зиль! Сюда!

Я повернулся и увидел Алистера, выбирающегося из новенького «Форда» модели В³⁴, остановившегося у тротуара. Синклер потянул за рычаг, снова заводя машину, и крикнул:

– Идите сюда, садитесь! Я договорился о встрече в центре города.

Я глянул на Изабеллу, но она улыбнулась и показала мне, чтобы я шёл к машине один.

– Если вы не возражаете, я бы отправилась поговорить с однокурсниками Сары, – девушка показала на торчащий из моего левого кармана сложенный лист бумаги.

– Я пойду не одна, – пообещала Изабелла, – Гораций мне поможет.

В конечном итоге, я согласился и протянул ей лист бумаги:

– И ещё можете поговорить с деканом Арнольдом и выяснить больше о работе Сары в деканате.

А затем я залез на пассажирское сидение «Форда» Алистера и начал рассказывать, что мы выяснили.

– Несомненно, ограбление представляет собой довольно странной совпадение, – произнёс Алистер после моего рассказа. – Но даже если отложить в сторону всё, что мы знаем о Майкле Фромле, я не думаю, что бродяга-взломщик может быть типом, убившим Сару. Я бы не стал тратить на это много времени, пока Фромли ещё на свободе.

Конечно, он был прав, но я всё равно проверю информацию по тому инциденту. Конечно, учитывая то, что знал Алистер, главным нашим подозреваемым был Майкл Фромли. Но я не мог с чистой совестью проигнорировать улики, какими бы бесперспективными они не казались на данный момент.

Мы продолжали разговор по дороге в центр города, обгоняя пешеходов и запряжённые лошадьми повозки на скорости двадцати семи километров в час. Но я этого сначала даже не замечал, потому что все мои мысли были заняты расследованием. Хотя в тот день я впервые ехал на автомобиле.