Текст книги "В объятиях демона (СИ)"
Автор книги: Стася Белова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Десятая глава
«Пусть все мосты сгорят в огне,
Нет выживших в моей войне»
– Она очнулась.
Именно эта фраза разбудила Новикова прямо на следующее утро. Они так ничего и не решили – что делать с Алексом, как его наказать, и что вообще можно предпринять в этой ситуации, потому что стало не до этого. Ксюша осталась с Давидом дома, Руслан уехал к себе и, если честно, Макс вообще не хотел его оставлять – мало ли, что ему может прийти в его творческую и эмоциональную голову. Так что Костомаров был передан лучшим другом фактически на поруки родителям, Макс тонко намекнул, что было бы неплохо приглядеть за ним, потому что здесь все далеко не так просто, как хотелось бы.
Телефон зазвонил прямо в восемь утра, а учитывая то, что парень уснул только в три часа ночи, это было сравнительно рано. Слишком рано. Он едва разлепил глаза и уже хотел было сбросить звонок, но, когда увидел незнакомый номер, нахмурился и все-таки ответил. И как знал – звонили прямо из больницы, причем с достаточно радостной вестью. Макс аж подпрыгнул на кровати – он ожидал худшего исхода, врач ведь запугал их комой и вообще чем только можно было, но Яночка была у него сильной девочкой, и конечно же она выкарабкалась даже быстрее, чем предполагали врачи. Прошло всего каких-то два дня, а у нее уже есть стабильные улучшения. Потрясающе.
Максим уже собирался и думал, как скоро они смогут забрать ее домой, чтобы ее и стены лечили, и вообще он задумывался над тем, чтобы больше никогда с ней не ссориться. Ему хватило и этого раза, когда он ее чуть ли не потерял и все еще продолжал благодарить Бога за то, что этого не случилось. На сборы ушло не так много времени, как он себе представлял – парень быстро натягивает на себя джинсы, первую попавшуюся рубашку. Ему бы очень хотелось заехать в магазин за любимыми лилиями Яны, но почему-то ему показалось, что с цветами, да еще и с лилиями, из больницы его выгонят поганой метлой.
В больницу Новиков приехал буквально через двадцать минут после звонка, абсолютно счастливый, и это читалось у него на лице – глаза сияли, губы были растянуты в улыбке от уха до уха.
– Я к Гончаровой! – на ходу выдает парень, решительным шагом подходя к регистратуре и явно не собираясь задерживаться у нее, ему нужно бежать прямо сразу же в палату. – Куда мне?!
– Восьмая палата. – не сдерживает улыбки та же самая медсестра, которая и сидела здесь, когда рыжеволосую только привезли. – Только осторожно, не кричи, вдруг она спит.
Максим крайне довольно кивает, быстро смотрит по указателям в какую из сторон ему нужно бежать и бежит, буквально несется по больнице, что все врачи и некоторые пациенты, что сидели в коридоре, смотрят на него, как на психа, но ему это совсем неважно. Его несли крылья счастья, любви, и так далее по списку, тем более сейчас ему хотелось как можно скорее лично убедится в том, что с Яной все хорошо.
– Яна? – тихо говорит он, заглядывая к ней в палату, прикусив губу. Проверял, спит или нет. Сердце болезненно сжалось от того, какой маленькой, бледной и беззащитной она сейчас была. Макс больше никогда и никому не позволит причинить ей боль, казалось, он будет оберегать ее до конца их совместных дней, ведь они будут любить друг друга и умрут минута в минуту. Детские сказки, но он любил ее настолько, что готов был заговорить как принц из любого детского выдуманного рассказа.
Она не спала. Просто лежала с закрытыми глазами и, как только дверь отворилась, сразу же открыла их, а потом с мягкой улыбкой посмотрела на Новикова, немного устало. У нее все еще дико все болело, но Гончарова уже не чувствовала себя такой развалиной, как в первые несколько секунд, когда только открыла глаза.
– Привет. – тихо шепчет Яна, внимательно посмотрев на молодого человека.
Максим очень боялся, что Гончарова будет на него злиться или обижаться за то, что они все-таки не смогли провести тот день вместе, что он вспылил, не проводил и даже не позвонил. Самого Новикова буквально заедала совесть, но он даже не знал с чего начать, как вообще подступиться к разговору и извиниться перед рыжеволосой.
– Ну я же тебе говорила. – с легкой усмешкой произносит она. Без всякого укора, на самом деле. Просто констатация факта.
Парень смотрит на нее, а потом заливисто смеется. Даже в таком положении его Яна остается такой… Яной. Характерной, немножко манерной, упрямой и всегда уверенной в своей правоте. Макс даже не удивлен, что она сказала ему это, ткнула в то, что случилось так, как говорила ему именно рыжая, но сейчас подобное вызывает не раздражение, а улыбку. Гончарова и сама улыбается, но не может вторить ему, потому что смеяться ей все-таки больно. Юноша подходит к ее кровати, осторожно присаживается на матрац, совсем немного потеснив девушку, и целует Яну.
– Я очень соскучился, маленькая. И очень за тебя испугался. – он запечатлевает на ее губах совсем короткий поцелуй и отстраняется, продолжая держать девушку за руку. – Мы все за тебя очень волновались. Прости меня, Ян, что я тебе тогда не поверил и вообще, может быть, если бы не я, тогда все было бы в порядке, и ты бы не пострадала…
– Солнце, сейчас это уже неважно. – тихо ответила ему Яна, устало прикрыв глаза и погладив его большим пальцем руки по тыльной стороне ладони, продолжая сжимать его пальцы. – У меня с утра были полицейские. Я дала показания. Они его поймают, Макс. Все будет хорошо… А пока у входа в больницу стоит охрана. Я единственный выживший свидетель, и обвинение будет строится в частности на моих показаниях.
Рыжая устало прикрыла глаза. Она все еще не решалась озвучить фамилию, но почему-то ей казалось, что за эти два дня Максим уже выяснил все сам, и от нее не требовалось никаких объяснений.
– Это Лагранж?
Гончарова молча кивает, а потом прикрывает глаза, потому что чувствует, как глаза становятся влажными от слез. Ей до сих пор сложно это осознать, принять, хоть как-то переварить, но с того момента, как рыжая очнулась, девушка радовалась одному – она жива. И будет жить дальше. Долго и счастливо. Неважно, что произошло, что было это чертово нападение со стороны ее друга – она жива. Совсем немного и будет здорова. А на все остальное можно было закрыть глаза. Предательство можно пережить, это такая вещь, которая поболит и перестанет, и ни в коем случае не может встать в один ряд с человеческой жизнью. Это такие мелочи по сравнению с тем, что она чуть не умерла в двадцать лет.
– Мы это поняли. – тихо сказал Макс, успокаивающе поглаживая ее по плечу и представляя, как ей неприятно и тошно вспоминать этот страшный вечер. – Ему обязательно воздастся по заслугам, Ян. Ты можешь в этом даже не сомневаться. Я уверен, что полицейские к нему уже выехали. Все скоро закончится.
Он нежно целует ее в лоб, а после улыбается, так нежно и успокаивающе, просто демонстрируя то, что она его главное сокровище в жизни, что он никогда ее не оставит и будет рядом. Всегда.
– Ян… – тихо зовет парень, погладив девушку по щеке и осторожно поворачивая ее личико к себе, буквально вынуждая посмотреть прямо ему в глаза. – Выходи за меня замуж.
Это как-то совсем случайно сорвалось с его губ. Новиков хотел это сделать, хотел давно, но явно не при таких обстоятельствах. Он знал, о чем мечтает его девочка – чтобы все было красиво, с кольцом, с цветами, едва ли не во фраке, но сейчас Максу это показалось таким правильным и необходимым, словно воздух. Наверное, поэтому он решился. Ответ услышать было страшно – его бы не устроило даже то, что она хочет подумать. Конечно, это очень ответственный для них обоих шаг, но юноше хотелось услышать все здесь и сейчас, ни минутой позже. В то же мгновение.
Макс был прав, когда думал о том, что Яночка мечтала о том, чтобы у них все было красиво. Белые розы, кольцо, предложение обязательно должно быть сделано на одном колене и, желательно, под луной. Обычные мечты обычной девушки, которые ей очень сильно хотелось реализовать. Но сейчас, услышав предложение, ей казалось, что она просто расплачется от счастья в это же мгновение. Слова эти были нужны ей, как кислород, и ей было вообще абсолютно наплевать, в каких условиях он сделал это, с кольцом или нет, с цветами или без.
– Я согласна. – в ту же секунду говорит девушка, внимательно смотря ему в глаза, а потом приподнимается, тихо зашипев от боли, и ласково целует молодого человека, так крепко обнимая его за шею, как только может.
– Тихо, тихо, лежи. – улыбается Новиков, крайне удовлетворенный подобным ответом, именно этого он и ожидал, если честно. – Тебе нельзя совершать резких движений, а то меня очень быстро выгонят отсюда, потому что я нарушаю твой покой, радость моя.
Яна просто не в состоянии сейчас сдерживать довольную улыбку, да и по всему виду рыжеволосой видно, что несмотря на свое состояние и ранение, она просто сияет, как начищенный пятак. У нее уже так и появлялись мысли, как бы поскорее сбежать из этой больницы и отправится в ЗАГС. Но для начала, ей, безусловно, нужно было подготовиться. Им обоим. Да и вообще совершенно всем нужно было подготовится. Они ведь обязательно закатят такую свадьбу, про которую не только весь университет, но и весь город будет говорить!
– Нам надо все продумать, все подготовить… – с улыбкой говорит ему рыжая, удобнее устроившись на подушке. Это предложение, определенно, буквально вселило в нее радость и жизнь. – Платье, костюм тебе, пригласительные…
– Яночка, мы все устроим. Ты сейчас главное поправляйся у меня, хорошо? – тихо говорит парень, ласково целуя ее в лоб. – И не думай ни о чем. Мы все устроим, у нас с тобой обязательно будет самая лучшая в мире свадьба. Это я тебе могу пообещать.
Гончарова довольно улыбается, а в коридоре слышится какая-то возня. Шаги, быстрый топот, как будто бы кто-то куда-то опаздывает, попытки медсестры остановить идущих. Пара нахмурилась. Шаги явно приближались к Яниной палате, и девушка крепко сжала руку молодого человека. Конечно же, она ни на секунду не сомневалась в том, что она тут в безопасности, но в какой-то момент все равно внутри все сжалось. У медсестры, конечно же, не получилось остановить ребят – в палату буквально ворвались Давид с Ксюшей. С букетом цветов, с огромными пакетами всяких вкусностей, и сейчас вообще их бы, наверное, не остановила бы и кирпичная стена. Месхи, после вчерашнего, выглядел неважно – лицо отчасти было разбито, его неприятно стягивало, но он явно не считал, что из-за этого ему сегодня необходимо сидеть дома и не поддержать девушку своего друга. Тем более, сам парень чувствовал себя счастливым, ведь любимая девушка была с ним. Да, Ксюша по-прежнему была с ним немного холодна, вся в себе, но Давид был на сто процентов уверен в том, что это все пройдет, ведь не будет она вечно влюблена в этого чертового Костомарова. К черту. Месхи даже думать о нем сейчас не хотелось – на повестке дня другое, куда более важное событие, с их Янкой все прекрасно, она жива, и уж это явно повод для радости.
– Привет! – радостно улыбается Месхи. Он сегодня сиял не меньше, чем Яна, которая тоже не смогла сдержать довольной улыбки при виде своих друзей. – Ну как ты тут, горе луковое? Угораздило же тебя, а…
Медсестра махнула рукой, устало вздохнув, прекрасно понимая, что пытаться выпроводить сейчас их абсолютно бесполезно. К тому же, женщина была крайне понимающей и решила, что молодым людям просто необходимо дать пообщаться. Тем более, это могло пойти только на помощь пациентке, ведь залогом скорейшего выздоровления является хорошее настроение.
– Да не говори вообще… Сама не поняла, как так получилось. – он мягко улыбается. Конечно же, немного лукавит, но это сейчас не имеет значения. Она просто очень сильно рада их видеть. – Тебя, как я понимаю, тоже угораздило попасть, Месхи, ты откуда такой разукрашенный? А где Руслан?
В комнате моментально повисло напряжение. Девушка даже не совсем поняла, что сейчас задела крайне болезненную, фактически запретную тему, которую в целом трогать не стоила. Но она правда даже не могла знать, что происходит, а в силу этого и спросила. Макс сразу же помрачнел, отведя взгляд от Ксюши, которая тоже растерялась и не знала, что ей сказать.
– Они расстались. – просто говорит Давид, пожав плечами. – А Ксюша теперь со мной. Вот такие пироги.
Осознание приходит к Гончаровой мгновенно, и она изумленно приоткрывает ротик, оглядывая их пару в целом. Ей нужно секунд сорок на то, чтобы все осознать, расставить по полочкам. Это именно то, о чем Яна говорила ей тогда – все вскрылось, и теперь ситуация получилась плачевная. Рыжеволосая буквально по глазам Ксюши видела, что все не так хорошо, как она пытается показать, и где-то в глубине ее взгляда затаилась грусть и тоска. По Руслану. Гончарова тоже считает, что они были идеальной парой, и на Месхи смотрит с легкой усмешкой. Он молодец. Добился того, чего хотел, вот только переломал две судьбы. Точнее, три. Свою собственную тоже. Ксюша ведь его не любит, а на чужом несчастье, своего счастья не построишь. А у Давида, рыжая была уверена, была лишь мнимая эйфория от всего происходящего.
– А, это он тебя так разукрасил? Обалдеть, Руся…
– Давайте не будем о грустном? – сразу же предлагает Месхи, усевшись на стул в больничной палате, пододвинув его поближе к кровати рыжеволосой. Он уже похозяйничал – самостоятельно поставил цветы в какой-то графин, выложил часть из пакетов, а теперь, наконец-то, уселся. И все-таки, Давид буквально летал.
– Я уже Лагранжу написал, что ты очнулась, может они тоже сейчас с Леркой прикатят, так что давайте, не будем грузиться сейчас! – радостно воскликнул Месхи, выдохнув.
Яна белеет на глазах, становясь по цвету приблизительно такой же, как белые больничные стены. Она ведь понимала, что это значит – отнюдь ничего хорошего. Алекс теперь знал о том, что она жива, и могло произойти все, что угодно. Он мог сбежать, мог устроить еще одно покушение – очень сложно ожидать чего-то от человека, которого, казалось, знаешь всю жизнь, и который потом внезапно оказывается убийцей.
– Ты что, ему не сказала? – хрипло спрашивает не менее побледневший Новиков, укоризненно смотря на смутившуюся Ксюшу и на ничего не понимающего Давида.
– Я… Я не успела. Нам вчера было как-то не до этого и… – девушка растерялась, даже не зная, что ей сейчас сказать в свое оправдание. Наверное, это было все-таки главное темой и сначала Давиду стоило бы сказать правду о его лучшем друге.
– Что происходит? – оживился Месхи, нахмурившись и обведя взглядом всех присутствующих, смотря на почти плачущую Яну, испуганного Макса и виноватую Ксюшу.
– Это Алекс маньяк. – тихо говорит Макс. – И это он напал на Яну, Давид. Я знаю, что вы лучшие друзья, что у тебя есть полное право мне не верить, но это факт, Давид. Яна уже дала показания. Все скоро закончится.
Парень шумно выдыхает, обведя всех неверящим взглядом. Он правда не верил. Эта мысль не могла нормально осесть в его голове, это было действительно как гром среди ясного неба. Где-то в груди болезненно закололо, он отрицательно помотал головой, отказываясь принимать эту информацию. Но, в глубине души, парень отдавал себе отчет о том, что это может быть правдой. Он просто упрямо отказывался в это верить. Это его лучший друг. Лучший друг с первого класса. Он не может быть этим убийцей.
Давид поднимается со своего места, обведя их всех взглядом. Яна низко опустила голову, понимая, что просто своими словами сейчас сделала молодому человеку больно. Наверное, это нужно было говорить не так резко, при других обстоятельствах, но, волей-неволей, случилось так, как случилось. Она уже ничего не поменяет. Парень быстро покидает палату, после – больницу, задерживается на крыльце и достает из кармана пачку сигарет. Даже они сейчас напоминают этого чертового Лагранжа, ведь именно этот сорт они пробовали впервые вместе в восьмом классе, когда им очень хотелось казаться взрослыми. Сейчас они стали взрослыми и жизнь так разводит их, так неожиданно, так больно. Для Давида, по крайней мере, точно.
Ксюша спускается за ним. Сейчас она снова чувствует необходимость в очередной раз Давида спасать, поддерживать, быть рядом – можно говорить, как угодно. Это дурацкое чувство долга, которое никак ее не отпустит, подступает и сейчас, поэтому девушка еще раз извиняется перед Максом и Яной, и быстро спускается вниз, подходя к парню со спины и осторожно обнимая его за пояс, положив голову ему на плечо.
– Я рядом, слышишь? Не нервничай. Все решится. Все образумится.
***
«Представляешь, Янка выжила! Ура! Мы собираемся к ней в больницу, давайте скорее тоже подгребайте, она будет рада всех нас видеть!»
А вот Лагранж такой же радости, как и его друг, отнюдь не разделял. Это сообщение разбудило его еще рано утром, пока они с Лерой мирно спали в одной кровати, потому что опять до позднего вечера смотрели телевизор. Алексу казалось, что она что-то чувствует – девушка в последнее время была очень беспокойной – она отвратительно спала, постоянно задавала какие-то дурацкие вопросы ему, на которые сам парень периодически раздражался, ходила грустной и подавленной. И сама же не могла это объяснить, когда Алекс спрашивал, и поэтому ему казалось, что у нее есть какое-то нехорошее предчувствие на этот счет. Он волновался за нее едва ли не больше, чем за самого себя. Беременность Леры была сейчас так не вовремя, но он искренне старался этого не показывать – просто всячески заботился, опекал и любил. В глубине души Лагранж был рад ребенку, но все равно до конца не осознавал того, что буквально через каких-то полгода уже станет отцом.
Он не представлял себе, как это все теперь может закончится, и по спине уже сейчас бежал холодный пот, а противный, липкий страх забирался к нему в самую душу, окончательно поселяясь там. Но он ведь не виноват – Алекс не считал себя виноватым во всем происходящем. Периодически наступали моменты просветления, когда светловолосый думал о том, для чего он вообще все это делает. Ему казалось, что он просто помешался и, на самом деле, так оно и было. Он просто псих, который не может отдавать себе отчета в своих действиях, не может контролировать ситуацию, не может держать себя тогда, когда нужно. У него ехала крыша. Окончательно, бесповоротно ехала, сметая все на своем пути. Но периодически возвращаясь обратно!
Раньше все было не так серьезно – раньше он мог контролировать свою агрессию и жажду насилия, в чем ему очень сильно помогала Валерия. Она была с ним практически круглосуточно и терпела то, что он иногда вымещал на ней. Девушка всегда была очень тонким, чувствующим человеком и понимала, когда Алексу плохо. Терпела она правда долго. Раньше любая склока, любой непонравившийся Алексу жест мог закончится криками, ссорой, руганью, иногда – ударом, но почему-то девушка чувствовала, что он не специально. Что он не может себя контролировать в этот момент, а его тело будто бы не в распоряжении его разума. Она не злилась. Спокойно обнимала его, успокаивала и старалась сделать так, чтобы все было в порядке, чтобы он пришел в себя и немного отошел от очередной вспышки агрессии. Сложно даже представить, насколько благодарен ей был Лекс, когда отходил от всего, успокаивался. Он потом крепко обнимал ее всегда, до самого утра, и никогда не спал. Просто прижимал к себе, гладил ее кучерявые волосы и настолько нежно целовал, что девушка всю ночь жалась к нему, так и льнула, чтобы оказаться как можно ближе.
Но сейчас все поменялось. Поменялось ровно с того момента, как Алекс впервые убил. На самом деле, это произошло практически случайно, очень спонтанно, он к этому даже не готовился. Они все вместе отдыхали в загородном коттедже у Костомаровых, вместе с другой компанией и почти доброй половиной института. Алекс был пьян в смерть, Лера заболела, а вокруг было слишком много красивых девушек, чтобы один раз не поддаться соблазну, тем более, когда вокруг столько симпатичных девчонок. Они вышли с одной из них в небольшой летний домик, несмотря на то, что была весна и там не отапливали, и провели просто чудесное время вместе, практически всю ночь. Вот только потом эта особа оказалась, видимо, не очень далекой, решив, что она спокойно может шантажировать этим Лагранжа, угрожать, что расскажет все Валерии, что сможет доказать, если та не поверит. А как раз Царевой то рядом и не было, чтобы успокоить разбушевавшегося молодого человека. Разделочный нож как-то сам собой оказался в его руках, он мало что помнил именно с момента убийца – помнил только падение ее тела, несколько ножевых ранений ей в живот, и сам нож в его окровавленной руке. Стало так страшно тогда. Практически как было сейчас – страх того, что раскроют. Он дождался, пока все окончательно улеглись, и вытащил ее тело из этого домика, дальше – в машину и из поселка, благо не так далеко был водоем, где благополучно можно было избавиться от тела. Никто не заметил – все действительно были уже упитые и пьяные. После, внушить Давиду о том, что Лагранж не менее пьяный, чем сам Месхи, спал рядом с ним на диване, не составило ни малейшего труда.
А после ему понравилось. Он чувствовал удовлетворение после убийства. И перестал в один момент выплескивать агрессию на Леру – ему этого не требовалось. Просто, когда все становилось совсем худо, он уходил и убивал. Да, сначала это были случайные жертвы, ничего не значащие для него, но после этого лета он почувствовал новую потребность – ему необходимо было упиваться этими страданиями окружающих. Лекс, словно энергетически вампир, поглощал в себя все эти эмоции окружающих, негативные, и просто питался этим страхом.
Сначала была Наташа. О, черт возьми, это был отдельный экземпляр. Когда Лагранж слушал про страдания Вити по ней, ему хотелось только треснуть его, потому что надо брать и делать, если нравится. А сама девушка раздражала его так сильно, что однажды на первом курсе он ее чуть не задушил. Это был серьезный приступ, очередной, когда брюнетка начала зарываться на его друга о том, какой он неудачник. Лекс сорвался. Его оттащили. Но история повторяется, более того, повторяется не в самом лучшем для контексте Наташи. Лагранж устал смотреть на страдания друга, а также устал выискивать случайных жертв. Хотелось конкретики. И он ее получил, потому что решение по судьбе девушки пришло ему быстро – еще в самом начале дня он знал о том, что это случится.
Интересно, какого это, смотреть своей жертве прямо в глаза, когда она улыбается тебе, а ты ей в ответ, зная о том, что сегодня ты – палач, и ты ее уже приговорил? Лекс знал об этом не понаслышке, потому что в этот раз это была его история. И здесь он выступал палачом. Жестоким и беспощадным. Блондин прекрасно помнит это облегчение, которое плескалось в глазах Наташи, когда она увидела его, идущего за ней. И помнит, как это облегчение сменилось страхом, когда девушка увидела, как молодой человек достает нож…
Алекс четко понимал то, что он получает от убийств гораздо больше и это временно позволяет ему избавляться от своих вспышек агрессии. Иногда становится совсем невыносимо, и ему кажется, что он слышит голоса внутри. Тогда он кричит. Уезжает и кричит, не зная, что ему делать дальше. Он не хочет им следовать, но он не может. Голова разрывается даже сейчас от боли, а сознание целиком и полностью поглощает страх.
Надя же была просто полнейшей дурой. Как можно было выйти с практически незнакомым парнем в два часа ночи куда-то? Именно в тот момент Алекс перестал быть осторожным. Он хотел куда-то выплеснуть из себя всю эту дрянь настолько сильно, что парень даже не задумался о возможных последствиях. Впрочем, именно отсюда этот самый клубок потихоньку и начали разматывать. Но Алексу было ее ни капельки не жалко. Она билась, кричала, что она ни в чем не виновата, но у него внутри не дрогнуло абсолютно ничего. Да и не должно было – она ведь просто очередная.
Гончарова стала отдельным экземпляром в его копилке. Алекс считал ее не меньшей идиоткой, нежели Надю, а может быть даже большей. Это же насколько нужно быть глупой, чтобы самостоятельно написать записку, передать ее через какого-то первокурсника и сидеть, дрожать и надеяться на то, что никто не поймет, что это она. Алекс сразу понял. По почерку сначала, а после внимательно наблюдал за ней на протяжении всего дня, чтобы не ошибиться. Но нет – она сидела и тряслась, как осиновый листочек на ветру, это было видно невооруженным глазом. Это могло вызывать лишь злобную усмешку, не более того. Но от свидетелей нужно было избавляться. Если бы Яна не сунула свой милый носик туда, куда ей бы не следовало, она была бы в порядке. Иногда любопытство до добра действительно не доводит.
А теперь Давид сообщает ему о том, что единственный свидетель выжил. Если честно, для самого Лагранжа это звучало, как приговор. Он сейчас все понимал, отдавал себе отчет обо всем, но у него категорически не было времени ни на что. Еще Лера так сладко сопела у него под боком… Лекс еще раз внимательным взглядом окидывает свою девочку, которая видит десятый сон и даже не подозревает о том, что происходит прямо сейчас.
– Лерочка, просыпайся. – тихо шепчет он ей, целуя в лоб и осторожно погладив ее по щеке. Он не мог даже смотреть на нее спокойно, постоянно отводил глаза, старался не встречаться с ней взглядом.
И даже сейчас, когда кудрявая открыла глаза, он смотрел в противоположную сторону, не желая глядеть в беспокойные темные глаза, видеть там непонимание. Ему было бы легче, если бы она его не любила. Ему было легче, если бы он не любил ее больше себя самого.
– Что случилось? Еще так рано… – тихо спрашивает девушка.
Она была похожа на потерянного воробья. Сидела, хлопала глазами и непонимающе ежилась. В комнате было непривычно холодно – Лагранж еще ночью нараспашку открыл окно, а Лера очень сильно замерзла.
– Поднимайся, маленькая, собирайся, тебе нужно уехать домой. Сейчас.
– Что?..
– Лера, без лишних вопросов, встаешь, одеваешься и уезжаешь. – отрезает он, а Царева смотрит на него настолько испуганно и ошарашенно, как будто бы она прямо сейчас схватит сердечный приступ.
Лекс смягчается. Он быстро склоняется к ней, осторожно целует ее и гладит по щеке, вздохнув. Парень не может на нее кричать или сердится, поэтому и сейчас он смягчается. Валерия покорно кивает – она надевает на себя его футболку, находит свои джинсы, потом сверху натягивает толстовку и смотрит на парня.
– Я возьму твои носки? – как-то растерянно спрашивает она, взглянув на парня. Стояла посреди комнаты, еще не проснувшись и вообще не понимая, что ей нужно делать и с чем связана такая спешка. Она просто растеряна. И фраза про носки сейчас звучала так по-детски глупо, как будто бы она у мамы конфету посреди обеда просит.
– Да, маленькая, бери. Скорее. – отвечает он, самостоятельно открывая этот свой ящик с носками, доставая ей белые носки и вручая прямо в маленькие ладошки. – Я вызвал тебе такси, оно тебя ждет. Доедешь – позвони мне, обязательно. Иди.
Лера продолжала ничего не понимать. От слова совсем. Она быстро идет к выходу из квартиры, обувает свои кроссовки и подхватывает куртку, а потом оборачивается к нему и быстро подбегает к парню, крепко обнимая его за шею и прижимаясь всем телом. Царева чувствовала, что что-то случилось, что это своеобразный переломный момент, после которого не может быть все хорошо. Она не могла даже себе это объяснить, почему-то внутри ей казалось, что это конец.
– Я тебя люблю. – тихо шепчет она ему прямо в губы, погладив его по колючей щеке. – И всегда буду любить.
– Иди. – еще раз отвечает Лекс, буквально отцепляя ее от себя. На несколько мгновений, а после снова притягивает к себе и крепко обнимает, так крепко, как только может. Целует ее в лоб, в обе щеки, после в губы, и нежно обхватывает ее лицо ладошками, заглядывая прямо в глаза. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и девушка расплачется, но никак не мог этого допустить. – Я тоже тебя безумно люблю. А теперь иди.
Валерия покорно кивает и быстро сбегает по ступенькам лестницы вниз. Она догадывается, что происходит, с чем это вообще может быть связано. Девушка ведь не слепая, не глухая, и вполне себе все осознает. Но боится даже представить на мгновение, что будет, если сейчас она окажется права. Что-то подсказывало ей, что так оно и будет, но невозможно даже вообразить себе, как сейчас она хотела, чтобы все оказалось не так. Сейчас девочка бежала и просто молилась о том, чтобы она ошибалась. Чтобы все это оказалось неправдой. Или, хотя бы, страшным сном.
У подъезда ее уже действительно ждет такси, и девушка садится в машину, в последний раз взглянув на окна Лагранжа, прислонившись лбом к холодному стеклу и рассматривая такие знакомые стекла, в отражении которых было видно, как мать Алекса что-то готовит, а отец читает газету. Почему же сейчас было такое стойкое ощущение, что все это может в скором времени закончиться? Такая семейная идиллия.
Алекс понимал, что ему нет смысла скрываться. Девушка уезжает и становиться немного спокойнее – все произойдет точно не на ее глазах. Он молча выходит к родителям и пытается вести себя как ни в чем не бывало. Как будто бы не к ним в любую секунду может ворваться полиция, и все закончится прямо здесь и сейчас. Он подходит со спины, приобнимая Антонину Петровну за плечи, и стаскивает один блинчик из тарелки уже приготовленных, а после садится напротив отца. Было ощущение, что Алекс словно кол проглотил, но он молчал и старался даже улыбаться, хотя у него это не получалось – больше напоминало какую-то усмешку.
Он слышит сирену вдалеке. Окно было открыто и на кухню, поэтому глупо было не понять то, что сюда уже мчится целый наряд полицейских. Они паркуются прямо у подъезда, выбегают, и даже в подъезде слышится их топот. Родители даже среагировать никак не успевают – им звонят в дверь, и Алекс поднимается сам.
– Я открою. – тихо говорит парень, усмехнувшись и подходя к двери. Он и не собирался куда-то убегать, сопротивляться или перечить. Лагранж сейчас уже все принял и в какой-то степени понимал, что его сопротивление абсолютно бесполезно. Он уже этим ничего не исправит. Остается только одно – смириться.
Его быстро увозят. На самом деле, без лишнего шума, угроз и криков, хотя это могло быть вполне ожидаемо. Но он знает за что, и ему не нужно объяснять несколько раз хотя бы эту праведную истину. Алексу было страшно смотреть в глаза матери, которая смотрела только на него, когда на тонкие запястья парня надевали наручники, страшно было смотреть и на отца, у которого всегда было слабое сердце.
