Текст книги "Искатель, 2002 №11"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Прикольно, – усмехнулся оперативник.

– Нет, лейтенант, не прикольно: кресла дали, чтобы он сшил себе кожаную куртку.

Леденцов понимал, что говорит не о том и не так. Надо бы рассказать о судьбе Фокина, молодого и веселого оперативника, раскрывшего не одно преступление. Есть дела глухие, безмотивные, без единой зацепки: труп на пустой ночной улице. Фокин злодея вычислил: в квартале от трупа блатные играли в карты – кто проиграет, тот выйдет на улицу и убьет первого встречного. Но как-то Фокин нарвался на пьяную ватагу, был избит и попал в больницу. Вернулся сам не свой: мрачный, злой, не признающий никаких законов и кодексов. Дело кончилось судом – Фокин застрелил двух бандитских «шестерок».

Такую мрачную байку начинающему оперативнику излагать не стоило. Леденцов вздохнул:

– Все-таки историю сыска надо знать.

– Я в курсе. Легендарные сыщики: Путилин, Филиппов, Кош-ко…

– Мой дед принимал участие в ликвидации банды Дудницко-го, прапорщика 46-го кавалерийского Его императорского величества полка. Тридцать пять человек. При обыске у прапорщика изъяли кучу оружия, двести золотых карманных часов фирмы «Павел Буре», тринадцать ящиков сливочного масла, восемь мешков сахара и тридцать рогожевых кулей воблы.

Видимо, от недопонимания цели приведенного примера глаза оперативника поголубели до небесной прозрачности. Поправив кудри, он решился на вопрос:

– Товарищ майор, к чему пример… про изъятую воблу?

– К пиву. Пьешь?

– При случае.

– Случай скоро представится. Спать любишь?

– Восемь часов, товарищ майор.

– Неженка, брось эту привычку.

– Почему?

– Потому что в Англии раскрытием одного убийства занято сорок детективов, а у нас четверо.

Не то говорил Леденцов, а главного было не выразить. Опасности, трудности… Но почему молодой энергичный оперативник через пару-тройку лет теряет вкус к работе и делается исполнительно-равнодушным? Лишь бы удержаться на месте. Потому что одно нераскрытое преступление, второе, третье… И у парня руки опускаются. Вот что поручить Чадовичу? На подхвате ему не интересно – небось ждет романтики… А со сложным не справится и сразу отобьет охоту.

Леденцов подергал ноздрями. Пахло кожей, травой и винцом. Лейтенант дрожь носа заметил:

– Мужской одеколон, товарищ майор.

– Как зовется?

– «Ковбой».

Ага, от седла кожей, от лошади травой, от седока винцом. И этот намешанный запах мозги Леденцова освежил: в оперативной работе частенько обличье бомжа полезнее внешности Джеймса Бонда. Сыщики всякие важны, сыщики всякие нужны. В том числе и херувимы.

– Володя, ты в любви когда-нибудь объяснялся?

– Было дело.

– И что?

– Теперь она со мной не здоровается.

– Готовься.

– К чему?

– Приударить за девицей.

– Есть готовиться, товарищ майор.

Большинство литературно-классических сыщиков имели причуды. Шерлок Холмс играл на скрипке, Ниро Вульф у Рекса Стаута разводил орхидеи, комиссар Мегрэ выпивал рюмочку… Полицейский инспектор у шведа Вале грызет зубочистки, инспектор у чеха Фикера пьет жидкий чай, но кладет много сахара – шесть кусков на стакан… В каком-то фильме сыщик жует морковку, то и дело доставая ее из карманов…

Я выпиваю два стакана молока в нашем буфете.

Барменша Маша разгадывала кроссворд. Прогресс налицо: бывало, в общественном транспорте лущили семечки – теперь размышляют над кроссвордами. Смотришь, скоро начнут читать философию.

– Подогреть? – спросила она.

Пожалуй, я ходил сюда не только из-за своего гастрита. Мне требовались другие лица, другие разговоры и даже другой воздух – требовался глоток простоты.

– Как муж? – задал и я дежурный вопрос.

– Сперва думала, что шпион…

– Это с чего же?

– Каждый день куда-то бегал в шесть утра. Я еще сплю. А на днях застукала.

– С передатчиком?

– Пиво в ларьке «24 часа» пьет.

Запах кофе – запах покоя. Им веяло от варочного агрегата, от дебелой Машиной фигуры и от ее слов, далеких от протоколов, очных ставок, краж и убийств. Мне не хватало глупого разговора – мне требовался глоток простоты.

– Сергей Георгиевич, по поводу желудка к врачу обращались?

– Все некогда.

– Часто обращаться к врачу – это культурно.

– Начнут всякие процедуры…

– Я вам дам хороший рецепт: высушите черных тараканов, истолките, залейте водкой и выпейте.

– Маша, где взять черных тараканов?

– Хотите, я у своего соседа наловлю?

– Как-нибудь потом…

Меня ждала свидетельница Тамара Ивановна Самоходчикова. Я тосковал по простоте… Неброский жакетик, неопределенно-светлые волосы, неяркая выцветшая косметика, и лицо, на котором все было и вроде бы ничего не было. Наверное, ведущий специалист и Мазин тоже тянулись к простоте. Но фигура у нее, как у топ-модели.

Я поспрашивал ее о житье-бытье, о работе в больнице и даже о погоде. На цель допроса она вышла сама:

– Меня вызвали из-за Мазина?

– Да, расскажите о нем.

– Яс ним… дружила недолго.

– Что он был за человек?

– Мужчина как мужчина.

– Ну, все мужчины разные.

– Курил сигареты «Парламент»…

Человек, вызванный на допрос, чувствует себя неуютно. Самоходчикова казалась зажатой, словно на нее давили физически.

– Говорят, Мазин любил деньги? – попробовал я оживить разговор.

– Как и все.

– Ездил за рубеж, работал у негра…

– Сейчас многие ездят.

– Ну уж многие, – усомнился я, потому что ни разу не ездил.

– Светка из лаборатории «Химмаша» год прожила в Египте.

– Много привезла?

– Пять килограммов, как из шоколада.

– Привезла пять килограммов шоколада? – не уловил я.

– Негритенка родила.

– И что дальше?

– Оставила его своим родителям и опять уехала в Египет.

– Ага, за новым негритенком, – не понял я ситуацию.

Рассказав историю про Светку, Самоходчикова спохватилась, словно выдала военную тайну. Вроде бы, негритенок к убийству инженера отношения не имел.

– Говорят, Мазин давал деньги под проценты…

– Мне не давал.

– А другим?

– Ничего про это не слыхала.

Причину убийства я знал и не хотел, чтобы информация расползлась, поэтому разговор о платине не заводил. В сущности, меня интересовало лишь окружение инженера.

– С кем Мазин дружил?

– По-моему, ни с кем определенно.

– Дома у него, разумеется, бывали?

– Редко.

– Почему он уволился с «Химмаша»?

– Я не спрашивала.

– И почему пошел в дворники?

– Не говорил.

– Скрывал?

– Мы уже тогда начали расходиться.

– Ну, а под землей? – спросил я как бы в упор.

– Что… под землей?

– Бывали с Мазиным?

– Зачем под землей… Мне и на земле хорошо…

– В подвалы с ним ходили?

– Зачем в подвалы… У меня своя квартира…

Блеклая кожа порозовела. Стул под ней начал шататься, словно Самоходчикова намеревалась вскочить и убежать. Неужели она имеет отношение к убийству? Интуиция этому противилась. Но за двадцать лет работы бывало, что интуиция и подводила. Память мгновенно выдернула из них, из двадцати лет, гражданина Бала-ганского, которому я поверил. Про свою любовь он говорил: «Мы нашу любовь пьем по капле» – и пропитывал ее одежду солями таллия, чтобы вылезли волосы и облысела голова, как дынька.

– Тамара Ивановна, вы что-то скрываете.

– Я? Зачем… Не скрываю…

– Видимо, у нас с вами разговор еще впереди.

– Я проста, как с моста…

Последние дни майор Леденцов не подчинялся ни обстоятельствам, ни приказу, ни самому себе – он был во власти памяти. Вернее, беспамятства. Кто он, где встречался, когда – этот убийца, орудующий уколами? Желание вспомнить засело в мозгу кислотной раздражающей каплей.

Леденцов понял, что эта капля мешает жить и работать. И она, кислотная капля, не по зубам его воле – память упрямилась. Ей требовался допинг в виде какой-то смежной информации. И все свободное и несвободное время майор начал сжигать ради нее, смежной. А ведь у него дела. Он замначальника угро…

Начал с журнала происшествий, вернее, журналов не за один год. Проверил возбужденные уголовные дела в РУВД и в прокуратуре. Там же глянул дела прекращенные. Посидел в архивах судов. Покопался в старых бумагах детской комнаты. Поговорил с ветеранами милиции, И главное, поработал в информационном центре за компьютером, пока от зеленых строчек не позеленело в глазах.

Поздним вечером у майора хватило сил только купить бутылку пива, заслуженную. Приехав домой и выпив ее, Леденцов понял, что не уснет, если не обрадует Рябинина. Он набрал номер его домашнего телефона:

– Сергей Георгиевич, это Шампур.

– Полагаешь, что я знаю все клички?

– Юрий Казимирович Бязин.

– Боря, я же не компьютер.

– Тогда запасись терпением. Мальчик Юрик повесил соседскую кошку, а труп опустил на веревке с крыши дома под окно хозяйки, залез в загородный крольчатник и передушил всех кроликов; под стулом учительницы взорвал петарду и так далее.

– Интересный мальчик.

– Выросший Юрик, то есть гражданин Бязин, будучи в нетрезвом состоянии, в кафе «Голубой лотос» причинил гражданину Самосину менее тяжкие телесные повреждения. Осужден на три года, срок отбыл.

– Давно?

– Гражданин Бязин, – не мог остановиться майор, – взял подряд – убить некого Ошуркова за пять тысяч долларов, но не убил, а явился к жертве, все рассказал и получил еще пять тысяч уже за спасение жизни. Уголовное дело прекращено за недостаточностью улик.

– По-моему, тут чистое мошенничество…

– Гражданин Бязин отправился с женой в лес за грибами, а вернулся один, объяснив, что супругу потерял в непроходимом ельнике. Организованные поиски результатов не дали, тело не нашли, и она до сих пор находится в розыске. Уголовное дело прекращено за отсутствием состава преступления…

– Ну и напрасно.

– Гражданин Бязин остановил на трассе автомобиль, убил водителя, спрятал труп в багажник и ехал дальше, пока не кончился бензин. Задержан был на втором эпизоде. В настоящее время находится в розыске, бежал прямо из зала суда.

– Разве это возможно?

– После приговора Шампуру разрешили проститься с матерью. Охрана расступилась, расслабилась… Вместо матери Шампур обнял охранника и, прикрываясь им, выскочил в коридор.

Рябинин помолчал, переваривая лавину информации. Майор шелестел пачкой бумаг с выписками – он следователю сообщил еще не все. Но у Рябинина был вопрос главный:

– Боря, чем ты его привязываешь к убийству Мазина и Чуба-хина?

– Одним и тем же способом преступления: сперва жертву оглушит, потом сделает укол.

Майор не сомневался, что вопрос следователь задал для проверки своей версии о едином почерке убийств.

– Боря, у тебя есть оперативные идеи?

– По-моему, он психически болен.

– Ну, психически больным я считаю почти каждого преступника.

– Прочту из акта судебно-психиатрической экспертизы… «На первый план выступает желание самоутвердиться…» «Высокий уровень притязания…»

– Так.

– «Ярко выражены садистские тенденции…»

– Так.

– «Наблюдалась спутанность сознания…»

– Боря, хочешь сказать, что идей у тебя нет, – перебил следователь.

– Сергей Георгиевич, а у тебя, разумеется, есть? – официально насупился майор.

– Ага, Тамара Ивановна Самоходчикова что-то знает про убийство.

И Рябинин рассказал про допрос. Они прикинули ряд оперативно-следственных действий: наружку, прослушку, слежку… Леденцов размышлял вслух, в трубку:

– Пожалуй, подошлю-ка к ней оперативника.

– От твоих оперативников за версту несет оружейным маслом.

– Есть новенький, употребляет французский одеколон для мужчин.

– И чем он пахнет?

– Кожей на спирту.

Рябинин задумался основательно, представляя запах французского одеколона для мужчин. В последние годы вопросы одежды, молодежной музыки, жаргона, любви и вообще моды все чаще повергали его в грусть – мир ли сдурел, он ли отстал? Но вопрос задал о другом:

– Боря, а откуда кличка Шампур?

– Шашлыки обожает.

Тамара не смогла бы объяснить, почему не рассказала Саше о вызове в прокуратуру. Из-за его таинственной работы и жизни? Она до сих пор не знала, где его дом. Говорил, что квартира где-то в пригороде, иногда ночевал у нее…

Воскресным днем Тамара спала, чтобы вечером со свежими силами смотреть мексиканский телесериал. Точнее, не спала, а пребывала в состоянии мечты и дремы…

Было ей пятнадцать-шестнадцать-семнадцать… Потом было восемнадцать-девятнадцать… Двадцать три… И не было ни желания, ни цели. Делала все плохо и кое-как. Не потому, что ленива, а потому, что все из рук валилось. И бесконечные укоры: «Ну, о чем ты думаешь?» Никто не знал, и она сама не знала – цель жизни была, и смысл жизни был…

Она ждала.

Не любимого, не мужчину, не героя, не мужа… Ждала того, кто придет. И он пришел. С ней случилось что-то вроде шока. Вернее, летаргического сна; правда, работать в больнице она могла. А все остальное куда-то провалилось, и лишь возникало, чтобы разбудить. Например, этот телефонный звонок. Тамара схватила трубку; как эстафетную палочку.

– Томик, отгадай загадку. Какая разница между мужскими и женскими штанами?

– Не знаю.

– В мужские лезут ногами, в женские – руками.

Он смеялся долго и глухо.

– Томик, одевайся под серую мышку.

– В смысле…

– Чтобы, к примеру, мент на тебя смотрел и не видел. Неяркий прикид. Через полчаса жду у кафе «Голубой лотос».

– Это на углу?..

– Где кучкуются педики. Шуруй!

Тамара заметалась по квартире. День не солнечный, даже прохладный: темные брюки и серенький все закрывающий плащ. Туфли без каблуков, чтобы пониже ростом – как мышка… Взгляда не надо, поэтому яркий макияж ни к чему: слегка пудрой с витаминами из апельсинового сока. Мазок помады «Колор Риш». И шляпка, которая закрывает лоб и затемняет глаза…

Почему Саша не приехал за ней на машине? В кафе «Голубой лотос» Тамара никогда не была и даже мимо проходить не любила. Тут переминались жеманные молодые люди, пахнущие дамскими духами. Стоять здесь ей не хотелось, но и не пришлось – Саша подхватил ее под руку и повел к автобусной остановке.

– Держи пакет.

Чуть длиннее и шире батона, красный пластик, заклеенный скотчем. Она не спрашивала, что в нем, – усвоила оперативную работу. Страшновато-суровое Сашино лицо пресекало всякое любопытство. Голос стал глуше, белокаменный подбородок острее.

– Томик, доедешь до аэровокзала, войдешь и станешь под табло. Пакет держи на виду. Ровно в двенадцать подойдет господин европейского вида и спросит: «Мадам, меня ждете?» Ты кивни и отдай пакет, и все. Я тебя встречу.

Он подсадил ее в автобус. Тамара предпочитала любовные сериалы, но иногда смотрела и детективы. Американские. Там были сотрудники, офисы, автомобили, кофе… Правда, в полицейских участках. Саша же из российского уголовного розыска – без офиса с кофе…

В аэровокзале Тамара оказалась в половине двенадцатого. Она села в зале ожидания. Здесь всякий занят своим делом: читают, жуют, разговаривают… Человек произошел от обезьяны, которые любопытны до вертлявости. И вообще, все животные любопытны. И люди: без любопытства телевизора бы не изобрели. Что в этом пакете? Легкий, почти невесомый. Не коробка же конфет?

Она огляделась. Ее рука, управляемая уже не ею, а генетическим любопытством, отлепила скотч и вынула продолговатый пакет – белая плотная бумага, перетянута резинкой. Тамара сняла ее и развернула…

Сперва удивление, потом страх… То, что было у Саши в кейсе, то, что они унесли ночью с дачи. Страх-то почему? Не бомба, не змея… Тамара упаковала сверток и пошла к табло.

Ровно в двенадцать к ней подошел человек в кофейной шляпе, коричневой замшевой куртке, красном галстуке и ласково сказал:

– Майн Готт, фрау Томка!

Усики Гюнтера разъехались, поредели, отчего губа посветлела. От него пахло вином и одеколоном…

– Мой подарок есть хорошо?

– Очень хорошо, – видимо, она пискнула.

– Тот вечер надо повторить, да?

Тамара сунула сверток в его руки и пошла скоро, петляя меж пассажиров, было бы удобно, припустила бы бегом. Чего растревожилась: сотни людей передают посылки.

Саша ожидал на автобусной остановке. Он прижал ее к себе с такой силой, что все страхи как бы расплющились. От улыбки его острое лицо сделалось шире тарелки?

– Молодец, Томик.

Он протянул конверт.

– Что это?

– Пятьсот баксов заработала.

И поцеловал ее в щечку: от Александра пахло шашлыками.

Леденцов разглядывал лейтенанта Владимира Чадовича с угрюмым любопытством. Большие голубые глаза хороши для девицы, а не для оперативника. Да еще русые волосы колечками. Херувим. Говорят, вчера в дежурке он сосал эскимо. Видимо, один из тех, кто пришел работать в милицию, насмотревшись фильмов про телевизионных ментов.

– Докладывай, – буркнул Леденцов.

– Согласно заданию…

– Я знаю задание. Давай по существу.

– Гражданка Самоходчикова вышла из дому и переместилась к «Голубому лотосу»…

– Как это «переместилась»?

– На автобусе, товарищ майор. У кафе ее встретил мужчина лет тридцати, среднего роста, щуплого телосложения, который передал ей сверток. Со свертком Самоходчикова переместилась в аэровокзал…

– На автобусе?

– Так точно. Естественно, я переместился за ней.

– А парень?

– Остался. Мне же не раздвоиться, товарищ майор.

Все правильно. Чадович получил задание следить за женщиной. Не хватает людей, автомобилей, оргтехники, компьютеров… Ну, а фотоаппаратов? Щелкнуть бы этого парня. Не Шампур ли?

– В здании аэровокзала Самоходчикова стала под табло. Через некоторое время к ней подошел крупный, хорошо одетый мужчина. Она передала ему сверток и тут же ушла.

– А ты?

– За ней не пошел. Я рассудил, что ее адрес известен, она никуда не денется. И побежал за гражданином со свертком.

Леденцову хотелось спросить про его волосы: они такие в натуре или он их завивает? И вспомнил лейтенанта по фамилии Пе-редера: сперва он выкрасил волосы, потом потерял пистолет, затем его застукали в борделе… В конце концов ушел вышибалой в ночной клуб.

– Так, побежал за гражданином…

– Он на таможенный досмотр, на летное поле и улетел в Берлин.

– А ты?

– Товарищ майор, не имел же я права остановить иностранца и обыскать?

– Лейтенант, замначальника ГУВД, генерал Петельников, когда был простым опером, преследовал рецидивиста в аэропорту. У того билет, юркнул в самолет. Петельников переоделся в стюардессу, в палете принес ему апельсиновый сок и защелкнул наручники.

– Переодеться не успел, товарищ майор, – обиделся лейтенант.

Леденцова раздражали не кудри, а пассивность. Примета времени: молодежь перенасыщена информацией и развлечениями. Нелюбопытный оперативник как близорукий орел. Рябинин утверждает, что прогрессом движет любопытство. Искуситель, дьявол, Мефистофель – это иное название любознательности.

– Лейтенант, и вся твоя работа?

– Не вся, товарищ майор.

– Ты поехал к Самоходчиковой на квартиру?

– Зачем?

– Допросить.

– Без подготовки, без следователя?

– Правильно. Значит, ты связался с командиром корабля и велел самолет завернуть?

Лейтенант засмеялся. Это хорошо: оперативник без чувства юмора, что жених… без бритвенного прибора. Какой там бритвенный прибор: человек без юмора – это дурак.

– Товарищ майор, я поговорил с таможенником. Он этого немца знает, потому что тот посещает Россию почти еженедельно.

– С багажом?

– Да, в последний раз уезжал с чемоданами.

– А в этот?

– Сумка через плечо да полученный сверток. Таможенник сверток проверил. Никогда не догадаетесь, что в нем.

– Догадаюсь, лейтенант, – металл.

– Какой металл? – почему-то удивился оперативник.

– Платина.

Леденцов не сомневался, что она, платина, переправлялась за рубеж мелкими партиями. Если не мелкими, то крупными, в багаже.

– Лейтенант, а раньше чемоданы немца проверялись?

– Наверняка, но таможенника я не спрашивал. Меня интересовал переданный сверток.

Леденцова теперь больше всего интересовала Самоходчикова. Любовница Мазина, который похитил платину; не установленный парень передал ей сверток; она везет этот сверток зарубежному туристу… Ситуация классическая.

– Володя, прослушку нам пока не разрешили. Свободных людей нет. Самоходчикову не выпускай из виду. За помощью приходи.

– Есть, товарищ майор.

– Ну, а что оказалось в свертке?

– Кукла.

– Что за кукла?

– Обычная, даже старенькая…

– А в кукле?

– Ее просветили: ни денег, ни бриллиантов, и никакой платины. Сувенир бабушке, память ее детства.

Тамара не могла понять, почему в прокуратуре она умолчала о Саше. И почему до сих пор скрывает от него этот вызов. Ее удерживала беспричинная тревога. Беспричинная ли? Саша молчалив, как ее одинокая квартира: приемника не было, телевизор сломался, на плите ничего не варилось…

Тревога от неизвестности. Она вспомнила, как однажды повесила на косяк кухонной двери проветриваться тулупчик, вывернув овчину. Утром, уже светало, вошла в кухню и закричала – там стоял медведь. Тревога от непонимания…

Она любила смотреть детективы. Оперативники бывали разные, но что-то в них было единое, как у близнецов. Ловили, дрались, стреляли и выпивали. Симпатичные простоватые ребята.

Саша жил в тайне, как карась в иле. До сих пор не показал свою квартиру, не познакомил с приятелями, ничего не рассказывал о работе, часто менял автомобили, имел большие деньги…

Тамара колебалась недолго: не арестуют же ее за это? И набрала номер телефона.

– Дежурный капитан Сердюков слушает!

– Скажите, как мне позвонить Веткину…

– В каком он отделе?

– В уголовном розыске.

– Там таких нет.

– Веткин Александр Александрович…

– Девушка, уголовный розыск я знаю, как свои карманы.

– Может быть, не в уголовном…

– Дорогая, мне искать некогда. Звоните в канцелярию.

И он положил трубку. Тамара набрала номер канцелярии и затараторила, боясь, что не станут искать?

– Очень прошу… Я приехала издалека, ищу брата… Веткин Александр Александрович… Работает у вас…

– Сейчас гляну в компьютер, – ответила женщина.

Тамара не дышала, чувствуя, что ждет ответа, как приговора. И тут же мысленно обругала себя и за сомнения, и за недоверие. И за глупость: что бы сейчас женщина ни ответила, Тамара с ним не расстанется.

– Слушаете?

– Да-да…

– Веткин Александр Александрович в нашем РУВД не числится.

У Тамары чуть было не вырвалось: «А где числится?» Но трубка уже била отбой. Тамара задумалась: с чего она взяла, что Саша работает в РУВД этого района? Наверное, РУВД в городе штук шесть или десять. Он мог служить и в отделении милиции по своему месту прописки. В конце концов, надо выбрать момент и Сашу спросить.

Тамара легла на диван вздремнуть перед ночным дежурством. Днем сон не шел. Вместо него полуживое забытье с полуснами; когда спишь и знаешь, что спишь.

Какие-то звуки… Верхний сосед топает. Нет, не верхний. Сосед боковой… Наверное, что-то прибивает. А зачем кричит? Но стук не в стенку… Глухой, а крик еще глуше…

Тамара села. Кричали и стучали на лестничной площадке. Вроде бы звали на помощь… Она боязливо выглянула. Крики и стуки неслись из лифта. Давно он не застревал. Как раз на уровне их лестничной площадки.

Она подошла и спросила, будто звонили в ее квартиру!

– Кто там?

– Девушка, – взмолился мужской, вернее, юношеский голос. – Вызовите лифтера! Уже полчаса сижу…

– Там есть кнопка к лифтеру…

– Жму, но бесполезно. Позвоните!

– Не знаю телефона.

– Тут номер значится. Я продиктую…

Она запомнила цифры, позвонила и вернулась на лестничную площадку. Мастер прибыл минут через десять, покопался где-то внизу, на первом этаже – и лифт распахнулся. Из него вышел молодой человек, озираясь и пробуя понять, на каком он этаже.

– На четвертом, – подсказала Тамара.

– А я с пятого. У вас так часто?

– Да нет… Вы не из нашего дома?

– Теперь из вашего, снял однокомнатную квартиру. Выносил бутылки на помойку.

В руке пустое полиэтиленовое ведро. Джинсы в пыли и белилах. Рубашка с короткими рукавами в прилипших стружках.

– Я не мешаю: стучу, сверлю?..

– Вы же не надо мной, а сбоку.

– В вашем доме акустика, как в филармонии. Первый день мне казалось, что, извините, в мой туалет каждые полчаса заходят посторонние граждане.

– Привыкнете.

– А в кухне пахнет чужим жареным и пареным.

– Принюхаетесь.

– Как звать мою спасительницу?

– Тамара.

– А я Олег.

И он побежал по ступенькам на пятый этаж. Она вернулась в квартиру, поймав себя на каком-то смущении. Помогла человеку – и все. Молодой, приятный… Дело не в этом: много молодых и приятных. Необычный. Большие глаза полны наивной голубизны и русые локоны висят на ушах. Ему бы в церкви петь, а не ремонтом заниматься.

Я размышлял о литературно-киношных жанрах. Детектив там, где есть тайна, триллер там, где ловят и стреляют. У Леденцова триллеры, у меня детективы. Но, похоже, и у меня детектива нет, поскольку тайна разгадана – убийца какой-то Шампур, которого оставалось только поймать.

Вошла женщина, улыбнувшись мне, как старому знакомому. Я уже говорил, что плохо запоминаю лица, но только не тех, кого допрашивал. Дочь убитого Чубахина. Пришла сама, без всякой повестки.

– Садитесь, Кира Ивановна.

Здесь, в кабинете, я разглядел ее четче. Слегка одутловатое лицо все-таки оставалось моложавым. Вспомнил, ей сорок лет. Каким же быть женскому лицу в сорок, как не моложавым?

– Кира Ивановна, что-нибудь вспомнили?

– А что надо вспоминать?

– Неужели не думали, кто мог вытрясти цветы?

– Постоянно в голове, но не было в нашем окружении ни злодеев, ни врагов.

Ее серые глаза казались светло-голубыми, по крайней мере иногда на них как бы падали голубоватые блики. Или это от волос, белая чистота которых отливала естественной слабой синевой? Если ничего не вспомнила, зачем же пришла? Глупый вопрос, потому что родственники, как правило, приходят узнать, не пойман ли убийца. Видимо, Кира Ивановна…

Она непроизвольно подалась вперед, словно захотела обдать меня своей слабенькой голубизной. Я ответно вскинулся:

– Что?

– Я была на даче… Там тоже искали.

– То есть?

– Замок сломан. Шкаф, кладовка перерыты. Диван даже вспорот…

– Что пропало?

– На даче одно старье.

Я не понимал, чему она удивляется. Шампур поискал раритеты на даче, не нашел и отправился в квартиру Чубахиных. Неужели женская логика не может соединить эти два обстоятельства? А ведь она работала за компьютером, вроде бы, самым логичным прибором.

– Кира Ивановна, бандит искал ценности вашего отца.

– Он же их забрал…

– Был на даче еще до этого.

– Я езжу на дачу ежедневно: позавчера все было в порядке, а вчера… Уже и ценности взяты, и отец похоронен.

– Хотите оказать, что у вас продолжают что-то искать?

– Именно.

Я горевал, что нет тайны. Следственная работа без тайн, как еда без соли. Но ведь по садоводству мог ходить какой-нибудь случайный вор. Который ничего не крадет?

– Кира Ивановна, значит, у вашего отца были еще какие-то ценные раритеты?

– Представления не имею.

Ее взгляд забегал по кабинет как бы от рассеянности: такие квази-рассеянные взгляды случаются у людей, которые начали говорить неправду. Неужели что-то утаивает?

– Кира Ивановна!

– А?

– Говорите!

– Наверное, глупость…

– Слушаю глупость.

– От бабушки остался плюшевый мишка. Потрепанный, старый… Может быть, его искали?

– Игрушку?

– Да.

– Ав ней… что?

– Наверное, вата.

– Кира Ивановна, как говорит молодежь, не врубаюсь…

– Мишка 1912 года. Раритет для коллекционеров.

Я знал, что среди собирателей полно одержимых. Но ради игрушки пойти на преступление?.. Спросил я вежливо:

– Какие же у вас доказательства, что искали мишку?

– На даче рылись только в мягких вещах. Ни в посуде, ни в книгах… Игрушка-то мягкая.

– Кира Ивановна, не убедительно.

– А это?

И она протянула мне газетку, где синим карандашом была очерчена заметка, перепечатанная из какого-то немецкого издания: на аукцион будет выставлен плюшевый мишка 1912 года изготовления со стартовой ценой двадцать пять тысяч долларов США. Вот как… И мою память взбодрил нечаянный импульс – ведь где-то прочел. В штате Невада нашли джинсы и по заклепкам определили, что им не менее ста двадцати лет. Владелец хочет на аукционе получить за них тридцать тысяч долларов.

– Кира Ивановна, почему вы уверены, что мишка именно ваш?

– Гляньте в заметку… У мишки за ухом крохотная проплешина. У моего такая же.

– Но как узнали про него за рубежом?

– Могу только предположить… Весной мы с отцом принимали группу немецких пенсионеров. Видимо, информация растеклась. Так ведь мишки ни дома, ни на даче нет… Исчез.

Кефир, батон, пачка масла – легко. Но к ним полкило сыра, цыпленок, мешочек расфасованных конфет – уже тяжело. Когда же она легкомысленно взяла пять килограммов картошки, то скособочилась от тяжести. Да еще не вовремя заморосило. Пришлось раскрыть зонтик: как циркачка, идущая по канату.

Длинная мужская фигура сгорбилась и чуть ли не оперлась о ее плечо. Тамара попросила:

– Выйдите, пожалуйста, из-под моего зонтика…

– Я по-соседски.

– A-а, это вы…

Тамаре казалось, что голубизна глаз зависит от цвета неба.

Но сегодня небо темно и скомкано, как серое одеяло. Он, голубоглазый, взял продуктовые сумки, и от легкости ей захотелось взмахнуть руками, как крыльями. И вспомнилось его имя:

– Олег, вы устроились?

– Мебель хозяйская, но что-то хочется сделать по-своему.

– Откуда приехали?

– С юга, из Сочи. Тамара, а вы местная?

– Да, петербурженка.

– Санкт?

– Ага.

– Вкусно.

– Почему вкусно? – не уловила она.

– Петербурженка… Как буженина. Да еще санкт.

Тамара догадалась, что он хочет есть, как все одинокие мужчины. Голодный мужчина интереснее сытого. Да еще голубоглазый, которых теперь как-то не стало: большинство темноволосые, черноглазые, усатые. У нее чуть было не сорвалось с языка приглашение на чашку чая, но вспомнила, что ждет Александра.

– Олег, вы живете один?

– Да, не женат.

– Ну, вы еще молоды…

– Видите ли, у меня слишком запутаны отношения с Софи Лорен.

– Которая… кинозвезда? – Тамара подумала, что ослышалась.

– Да, итальянская.

– А вы с ней… знакомы?

– С ней весь мир знаком.

– Но она же старая. – Тамара нашла резон, почему Олег не мог быть с ней знаком.

– Видимо, поэтому на мои письма и не отвечает.

– Прикалываетесь? – догадалась она.

Тамара поймала себя на том, что ей приятно идти с этим молодым человеком. Именно потому, что «молодой человек», в то время как вокруг одни парни. Коротко стриженные, с выпирающими затылками – у него русые волосы-локоны; в черных кожаных пиджаках – у него мягкая замшевая куртка; пахнущие дезодорантом – от него шел аромат загадочного одеколона. Ну, и голубые глаза.

– Спасибо за помощь, – сказала она у своей двери. – Вы, наверное, студент?

– Как догадались?

– Лицо задумчивое.

– Я в уме решаю кроссворды.

И он побежал не следующий этаж. Тамара вошла в свою квартиру, разобрала сумки, и ей показалось, что здесь все стало необжитым. Она, хозяйка, дежурит или спит. Обедов не варит, телевизор не смотрит. Что делает? Ждет. Чего? Неизвестной перемены в жизни. А Саша пропадает в никуда и возникает ниоткуда. И эти тайны… Надо все-таки изловчиться и спросить прямо…

Но Саша пришел, нет, он не ходил, а напирал на жизнь, как внезапный шквал. Бросил в кресло сумку, со стуком поставил бутылки с пивом, рывком прижал ее… Тамаре нравилась эта пробивная сила – мужчина. Да и весел он всегда, когда не зол.