Текст книги "Искатель, 2002 №11"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Так что взвесь, Томик.

– Что взвесить?

– С кем судьбу переплетаешь. Бандиты поймали опера вместе с женой, завезли в лес, привязали к дереву, облили бензином и подожгли.

По ее телу прошелся второй озноб, холоднее первого. Зачем он путает? Александр усмехнулся, заметив ее смятение:

– Томик, можно, конечно, пообжиматься и разбежаться…

– Нет! – громко вырвалось у нее.

Он положил пальцы на ее щеки и сдавил их так, что губы сделались алым бутончиком. Александр прижался к ним своими узкими крепкими губами, бутончик расплющив. И оба задохнулись.

– Томка, мы с тобой заживем!

– Да?

– Поедем в Таиланд в секс-тур…

– Из-за секса… в Таиланд?

– Хорошо, тогда в Европу, сходим в бар «Вампир», выпьем «Кровавой Мэри», куда добавляют человеческую кровь.

– Настоящую?

– В натуре! Это же Европа. Думаешь, зря все прут в НАТО?

– Не хочу с кровью…

– Ладно, поедем в Париж, мой друган там держит магазин конской сбруи.

Ей вспомнились зарубежные фильмы и читаные детективы. Фотомоделистые секретарши… Офисы с компьютерами… С кофеварками… Супермены с пачками долларов…

Тамара склонилась к своей груди и поцеловала его руку.

Бессонница у меня отчего – от возраста или от забот? От них, от обеих, от обоих.

Я, как профессионал, считал необходимым знакомиться с литературой о криминале. Говоря проще, читал детективы. И редко когда дочитывал. Перед сном взял глянцевый томик с обложкой, похожей на рекламу публичного дома. Значит, так: домработница у мафиози ходит по дому голой, но в шляпе – вдруг хозяин захочет женщину, а она уже тут, готова… Лепят, чего не бывает и быть не может. Не жизнь описывают, а дурдом.

В ноль часов десять минут я отшвырнул детектив: освободившись, сознание заработало в привычном режиме, в привычной колее. Не мог ли старик Чубахин вырастить какой-нибудь ценный экзот? Есть же дорогущие орхидеи и опять-таки женьшень. Или аленький цветочек.

В ноль часов пятнадцать минут я соскользнул с дивана и поставил чайник – все равно не засну. Сняв с полок все, что касалось растений, сел за письменный стол. Сколько корпел? Пока с кухни не потянуло сырым воздухом, а точнее, паром из выкипавшего чайника. Выпив чашку кофе, еще сидел до трех ночи и нарыл информации интересной и ненужной.

Оказывается, есть двухтомное исследование о стрессах у растений. В момент смерти все живое – и листочки с цветочками – испускают слабое свечение, что-то вроде вспышки… При ослабевшей нервной системе рекомендуется съесть пуд проросшего овса… Кипень-трава… Цветы и многие корнеплоды не выносят рок-музыки… Вудистское снадобье конкомбр-зомби… Если страдаешь удушьем, то кто-то из твоих предков вешался – надо подышать цветочным ароматом… Корень плакун-травы надо собирать там, где не слышно петушиного крика – корень защищает от приворотов… Если в квартире проросли черные бобы, то привалит счастье…

Я даже нашел факт вмешательства растений в криминал; когда во двор сельского жителя Косорыльцева проникла вооруженная банда из трех человек, то старая береза, защищая хозяина, упала и придавила двух братков. А редька с квасом придает аппетит…

В девять утра за мной, за помятым и смурным, заехал Леденцов. Мы отправились к Чубахиным.

– Боря, нужны понятые.

– Мы же квартиру осмотрели…

– А теперь следственный эксперимент, – объяснил я, не совсем уверенный в названии задуманного.

Похоже, что Чубахина тоже не спала. Я попросил ее собрать все совки, швабры и веники. Сняв печать с большой комнаты, мне пришлось держать мини-речь:

– Товарищи и господа, прошу выполнить следующую работу: собрать землю, всю, до песчинки, и равномерно распределить по цветочным горшкам. Кира Ивановна, потом вы, насколько вспомните, каждое растение опустите в свой горшок.

Задал работенки. Две соседки-понятые, хозяйка, участковый мели, скребли и сгребали. Пылища стояла, как после стада. Леденцов поглядывал на меня косо, поскольку я умолчал о своей идее. А что говорить, если сам не уверен?

– Все, – сообщила Кира Ивановна, устраивая последнее растение.

Печальная картина: поникшие цветы, словно только что вытащенные из петли.

Майор бросил недовольно:

– Ну и что?

– Боря, объем какой земли больше: плотной или взрыхленной?

– Разумеется, взрыхленной.

– Глянь на внутренние ободки от земли мокрой и уровня земли теперь. Ее ведь должно стать больше. А почти во всех горшках почвы убыло.

– Украли? – предположил участковый.

– Думаешь… – начал майор с сомнением.

– Да, Боря, из земли взяли то, ради чего убили старика.

– Версия, – невнятно обронил Леденцов.

– Разумеется, – подтвердил я и принялся за протокол.

Пригодится он или нет, я не знал, но все зафиксировал; количество цветочных горшков, их высоту, уровень земли в каждом, предыдущий уровень, название растений… И все время наблюдал за хозяйкой: мне казалось, что с того момента, как прозвучало мое предположение о причине оседания земли, в ее лице тоже что-то осело. Слегка одутловатое, оно строго вытянулось. Впрочем, ей только что звонили насчет похорон.

– Кира Ивановна, пройдемте на кухню.

Поговорить в тишине. Там и стол нашелся, где можно развернуть бланк протокола допроса. Сорок лет, не замужем, образование среднее, работает «за компьютером сижу»… Взгляд серых глаз безразличен ко мне, к моим вопросам и вообще ко всему: каким ему быть, если отец лежит в морге?

– Кира Ивановна, мы встретимся после похорон. Пока мне хотелось лишь уточнить два вопроса. Вы сказали, что у отца не было ни друзей, ни родственников… Но ведь так не бывает.

– Учтите его возраст: все умерли.

– Кто же мог войти в квартиру и разорить цветы? – Пока я избегал упоминать про укол.

– Честное слово, не имею даже намека.

Серые глаза требовали веры, и я им подчинился. По крайней мере, не было повода для недоверия.

– Кира Ивановна, таинственный пришелец в горшках что-то искал. Что?

– Не знаю.

Серые глаза притупились и уже веры не требовали. Я поставил вопрос иначе:

– Было у вашего отца то, что он мог спрятать в землю?

Серые глаза сдались – они увели взгляд в сторону. Я ждал. Взгляд вернулся. Чубахина вздохнула:

– Папа всю жизнь хранил две раковины «Слава морей». У коллекционеров мира их всего штук пятьдесят-шестьдесят.

– Очень редкие?

– Найдены на рифе у Филиппин, но рифа уже нет, исчез во время землетрясения.

– Неужели настолько дорогие? – Не мог я понять того, что ради двух раковин могли проникнуть в квартиру и убить человека.

– На аукционе одна «Слава морей» была продана за две с половиной тысячи долларов…

Тогда могли: убивали за сотню долларов, а тут выходило пять тысяч. Но Чубахина интонационной точки не поставила, как бы намереваясь разговор продолжить. Я ждал.

– Отец занимался и нумизматикой. В металлических коробочках хранил старинные деньги, немного…

– Что за деньги?

– Несколько золотых четвертных 1876 года, на зарубежных аукционах за них дают по семнадцать тысяч долларов. Были банкноты времен гражданской войны, которые печатали в Туркестане на шелке, сейчас стоят по полторы тысячи долларов. Что-то еще…

– Этих коробочек, конечно, нет?

– Вчера после вашего ухода квартиру обыскала…

– Кира Ивановна, попрошу вас постараться вспомнить все, что хранил отец, и записать. Мы еще с вами встретимся.

Я-то всю ночь просидел над книгами о растениях. Вудистское снадобье конкомбр-зомби… В квартире проросли черные бобы… Корень плакун-травы…

Тамара вышла из поликлиники утром после ночного дежурства.

Отпуска как не бывало. И первый день, вернее, ночь работы показалась бесконечной. Солнечное утро приятнее трамвайной тискотни, и она пошла до дому своим ходом.

Автомобиль примкнул к поребрику так плотно, словно прижался к ее боку. Тамара отпрянула. Мотор заглох, дверца распахнулась, и улыбчивый Александр пригласил:

– Прошу!

– Твоя?

– Приятель одолжил «москвичок».

Тамара села почти с блаженством. Машина качнулась медленно и мягко – после дежурства уснешь беспробудно. Впрочем, ехать до ее дома четыре квартала. Если только подремать… Но Саша крутанул руль, загнал машину в проулок и заглушил двигатель.

– Что? – непонимающе спросила Тамара.

– Поговорить надо…

– О чем?

– О Мазине.

Тревоги Тамаре добавилось. Она смотрела на его профиль зорко, пробуя что-то понять. Говорят, что есть ревнивцы вроде маньяков – сперва ревнуют, потом убивают.

– Саша, ну к чему вспоминать?

– Поступила шифровка: Мазина подозревают в контрабанде. Помоги мне, выдай о нем информацию.

– Какую?

– Какой был человек…

– Мужик как мужик.

– Томка, все мужики разные: у одного длинный, у другого короткий.

– Что длинный?

– Нос длинный, нос! – начал он злиться. – Меня интересуют его характер, привычки, всякие прибамбасы…

Тамара задумалась, не согнав с лица легкого удивления. В лаборатории она привыкла отвечать за состояние химпосуды, муфельных печей и спиртовок; в поликлинике за градусники, бинты и таблетки. Сейчас требовались факты, выражаемые не цифрами. Александр подсказал:

– Почему Мазин уволился?

– Не знаю.

– Друзья у него были?

– Знакомые по работе.

– Куда вы с ним ходили?

– В кафе, кино…

– Чем он интересовался?

– Футболом, пивом…

– Пил?

– Коньячок любил, «Хазар»…

– А как он относился к твоему Максиму Борисовичу?

– Звал его «сексуальным пораженцем».

Образовалась пауза. Казалось, салон наполнился липким раздражением, текущим от Александра. Тамара виновато заглядывала ему в лицо, силясь понять, что от нее еще требуется. Саша объяснил:

– Трахаться умеют, а чтобы узнать жизнь человека…

– Кроссворды разгадывал…

– Так…

– В лабораторию часто заходил насчет спиртяшки. Смерти боялся…

– Вот это интересно. Почему боялся?

– В землю не хотел и быть сожженным не хотел.

– А как же?

– Говорил, что завещает себя заспиртовать.

– Прикалывался.

Тамара видела, что говорит не то, и Саше нужна другая информация. Но какая и зачем? Не говорить же, что Мазин не умел целоваться; что страдал гастритом, отчего и пил спирт; что его сестрица гоняла всех посторонних женщин; что был Мазин жадноват… Александр нетерпеливо глянул на часы.

– Уволился – и куда пошел?

– В дворники.

– Инженер в дворники? Хотя бы намекнул, почему?

– Говорил, что любит тишину подвалов.

Тамара напряглась памятью, но что приходило в голову, никак не шло к разговору. Мазин любил бормотать… После выпитого спирта… Всякую ерунду… Может, это пригодится?

– Мазан часто повторял, что надо бежать.

– Куда?

– Не знаю. Видимо, за рубеж.

– Почему же?

– Говорил, что в семнадцатом году пришел хам, а теперь пришел хам, хамее того хама.

– Это Мазин зря шизанул.

– А он доказывал: после семнадцатого хам был неграмотен, а теперешний – с высшим образованием.

– Значит, хотел бежать…

Александр задумался. Она не видела его запавших глаз – видела лицо, отраженное в ветровом стекле. То ли оно было с браком, то ли проулочный свет исказил, но Сашино и без того узкое лицо показалось громадным белым клювом. Тамара вздохнула: непонятный тягучий разговор добавил сонливости.

– Томик, после увольнения ты с ним встречалась?

– Пришлось.

– Изменился он?

– Вялый стал… Непонятный…

– Чем?

– Диггером заделался.

– Это как?

– Ходит по подвалам и собирает цветные металлы.

Александр задумчиво стучал пальцами по баранке. Она вспомнила: он работник милиции и о пустяках расспрашивать не станет. И то: преуспевающий инженер ушел в дворники.

– Значит, хочет гусь бежать. А мы не дадим. Когда он бродит по подвалам и по каким?

– Каждую пятницу. Рядом с его домом стоит разрушенный особняк. Говорят, его подвалы тянутся до старинных лабазов купца Орешникова.

– Томик, поможешь? Сегодня аккурат пятница.

– Я не спамши…

– До десяти вечера отдохнешь.

– А что мне делать?

– Покажешь его, когда выйдет из дому. Томик, мы же на одной шконке, да?

Она кивнула:

– Я проста, как с моста…

Саша отвез ее домой. Спать днем тяжело, тем более после встречи с человеком, который заряжал ее какой-то непонятной нервной энергией. Ей и снилась невнятица, но тяжелая, давящая, вроде оседавшего на голову подземелья…

Он заехал в девять, а в десять они уже были у дома Мазина. Тамара, как знавшая дом, показала место д ля парковки, откуда хорошо просматривалось парадное. Саша достал из своей неизменной сумки бутылку пива.

– Накачал мышцы – накачайся пивом.

Но накачаться он не успел: из парадного вышел невысокий полноватый человек, одетый так, словно собрался идти за грибами. Но без корзинки.

– Мазин, – сказала Тамара.

– Сиди в машине…

Саша выскользнул на асфальт и пошел за ним; нет, не за ним, а как бы параллельно, почти рядом, почти вместе. Они скрылись во дворе, где осыпался старинный особняк…

Тамара не смотрела на часы и не поняла, сколько Саша отсутствовал. Рядом с ним она вообще теряла чувство времени – оно текло себе и текло. Жаль, что утекало. Вот если бы…

Саша раскраснелся, потому что нес, видимо, нелегкий рюкзак. Он положил его в машину:

– Схожу за еще одним…

После второго рюкзака Тамара от вопроса не удержалась:

– Что в них?

– Алюминий.

– А Мазин?

– Чешет репу и думает, что красть стратегический металл за-падло.

– Саша, значит, Мазин шпион?

Кампания по прочесыванию заброшенных подземных коммуникаций началась. Были брошены все наличные силы: дворники, участковые, работники жилконтор и даже свободные от дежурств оперативники. Капитан Оладько получил молоденькую дворничиху в напарницы и участок: штук двадцать подвалов плюс заброшенную галерею, идущую под старыми домами, предназначенными на слом.

Подвалы осмотрели скоренько. Вход в галерею оказался полу-заваленным хламом, но лаз туда был. Они пошли. Девушка, лимитчица, знала Оладько, поскольку он часто приглашал ее в понятые.

– Капитан, бомжей будем задерживать?

– Наоборот, гнать отсюда.

– Чего им на свежем воздухе не пьется…

– Они тут греются.

Галерея имела тупиковые отводы, какие-то провалы и обвалы, непонятные свороты, вздыбленные стены… Без резиновых сапог тут не пройти, и все-таки ступали они с опаской, боясь мутно-залитой промоины.

– Бомжи тут ищут, – сказала девушка.

– Чего?

– Говорят, перед войной здесь водку замуровали.

– Много?

– Не один гектолитр.

Галерею, видимо, строили купцы, и, само собой, на века. Стены из красного кирпича, казалось, сплющились от времени и тяжести, но стояли, сочась влагой. Иногда свет фонарика выхватывал каких-то двухвостых тварей, неторопливо, по-хозяйски, ползущих к потолку.

– Капитан, оружие у вас при себе?

– Зачем оружие?

– Говорят, в подземельях живут одноглазые чудища.

– Какие еще чудища…

– Мутанты.

Каменная галерея кончилась, и пошел туннель, пробитый в галечнике. Глиняный цемент держал камень слабовато, поэтому осыпи преграждали им путь; эти осыпи оказались хуже промоин – сапог проваливался так глубоко, что галька попадала вовнутрь.

– Капитан, говорят, один мужик залез сюда, выпил, и не выйти ему.

– И что сделал?

– До сих пор бродит, у бомжей дорогу спрашивает.

Никакой галереи: одна длинная нора, переходящая в другую длинную нору. Между ними лазы. Ни стен, ни потолков. Вместо них тянулись трубы. Наверное, это место наиболее привлекало бомжей – воздух тут стоял влажный и теплый. И земля гудела по-шмелиному: где-то наверху шли работы.

– Капитан, про вас говорят, что вы в катакомбах под старым хлебозаводом встретили Кинг-Конга… Правда?

– Подумаешь, невидаль. Ну, встретил.

– Какой он из себя?

– Как в кино.

– Сочиняете?

– Кинг-Конг в натуре.

– Ну, и чем дело кончилось?

– Я набил ему морду.

Земная пустота пошла вверх полого и вязко. Теперь ноги тонули в опилках. Смоченные подземными водами, они словно забродили: пахло яблоками и спиртом. Пока не встретили ни одного человека, хотя следы их пребывания попадались на каждом шагу. Пивные бутылки, окурки, какие-то кастрюли, тряпки, матрасы… Нудность похода разнообразила дворничиха:

– Сейчас мода, товарищ капитан, события отмечать прикольно. Под водой, в воздухе… Пара студентов придумала свадьбу под землей, под дворцом. Все как у людей: стол, шампанское, фата, музыка, фекалии зажгли…

– Какие фекалии?

– Ой, факелы. Вдруг наверху что-то треснуло, и на стол с шампанским, на головы, на факелы потек поток жидких фекалий. Круто?

– Покруче Кинг-Конга.

– Ну, брак не состоялся, поскольку худая примета.

Они попали в нишу, видимо, уже примыкавшую к подвалам домов. Несколько кирпичных лестниц кончались дощатыми затворами, ветхими и полуприкрытыми. Лишь две лестницы упирались в металлические двери.

– Ой, ботинок, – почему-то удивилась девушка.

– Здесь все есть, кроме лаптей.

– Капитан, новенький…

Оладько взял ботинок: кожаный, не испачканный, зашнурованный. Такие не теряют и не выбрасывают. Естественное стремление к завершенности заставило луч фонарика побегать рядом и поискать второй ботинок.

– Ой, Господи! – вскрикнула дворничиха.

Потому что был и второй ботинок – на ноге человека.

Я смотрел на оба отделения своего сейфа, как водитель на застрявший грузовик. Верхнее было набито папками, изъятой документацией, протоколами и кипой каких-то бумаг. Нижнее отделение смахивало на развал секонд-хэнда: кофты, брюки, дамские трусики, один сапожок и там же, среди этого секонд-хэнда, топоры с молотками, заточками и кастетами… Все это ждало экспертизы или уже вернулось из лабораторий. Из нижнего отделения, как из заброшенного подвала, несло запахом тлетворным – много кроваво-высохшей одежды.

Я смотрел с нарастающим раздражением… Сколько тут работы? Деньги, зарплата, нужда… Разве они тяготят мою жизнь? Заботы – они. Надо записать в дневник…

Не нужда сушит, а заботы.

Вот они, уже звенят… Телефон распирало заботами. Я взял трубку и услышал обычную Леденцовскую банальщину:

– Сергей, скучаешь?

– Не поеду!

– Трупик-то есть…

– Боря, я что – один следователь в прокуратуре?

– Прокурор назвал Рябинина.

– Боря, если бы тебя не было, в городе не было бы и трупов.

– Сергей Георгиевич, труп-то в экзотическом месте, – попытался заинтересовать майор.

– Ага, как и на прошлой неделе? В бочке с огуречным рассолом?

Вошедший капитан Оладько пустой разговор сделал неудобным…

В воздухе, в самолете осматривать трупы приходилось; на воде, на корабле, бывало; в лесах и болотах; в цехах и на стройплощадках; в парадных и подвалах – про квартиры уж не говорю. Но место происшествия с трупом под землей… Оно, может, и не очень глубоко, но запах сырых глин, казалось, шел из самих недр.

Об освещении эксперт-криминалист позаботился: полевые фонари своим каленым светом смяли все цвета и оттенки – подземелье побелело, как заиндевело.

Труп лежал вниз лицом, раскинув руки. Мужчина лет сорока, одет прилично, не бомж, но явно спустился под землю продуманно: прорезиненный плащ с капюшоном, саперная лопатка и моток веревки.

Судмедэксперт перевернул тело. На виске, в слишком ярком свете, кровавое пятно казалось черным. Судмедэксперт сообщил:

– Удар нанесен небольшим твердый предметом неправильной формы.

– Камнем? – предположил Оладько, начиная шарить по земле.

– Может быть, упал? – предположил и я.

Потому что мысль о драке или ограблении под землей как-то в голове не укладывалась. Заманили в катакомбы и убили? Удобнее в темном подъезде.

– Капитан, надо установить личность погибшего.

– Это гражданин Мазин, из дома пятьдесят три, – пискнул голосок дворничихи.

– С кем он живет?

– Один.

– Звать соседей? – спросил Оладько.

– В морге опознают.

– Ни бутылок, ни окурков, – проворчал эксперт-криминалист.

Его слова возбудили мое слабое зрение, впрочем, не только мое… Я смотрел на предмет и не понимал, что вижу. Криминалист – он в перчатках – начал изучать. Сперва мне показалось, что это тонкий лист сухой коричневой глины. Полтора метра на полтора. Криминалист его перевернул – доска. Он объяснил:

– Только с одной стороны затерта – под глину.

– А вот и нишка. – Оладько показал пальцем на угол, присыпанный обрезками полиэтилена.

Доску, намазанную глиной, тут же примерили: она легла на нишу притерто, как крышка на чемодан. И работа мгновенно оживилась, поскольку блеснула логика.

Человека убили из-за того, что хранилось в тайнике. Та работа, которая оживилась, была рутинной и нудной. Длиннющий протокол осмотра места происшествия: поза трупа, одежда, характер и размер раны, фотографии, обмер ниши, отпечатки пальцев, следы обуви, образцы глины… Дворничиха наше копошение надумала приправить соответственным разговором:

– В подвале под домом номер тридцать семь тоже норушку обнаружили, яму под досками.

– И чья норушка? – вежливо полюбопытствовал Оладько.

– Жильца дома Кадыкина, грузчика с аптечного склада.

– В яме, небось, спирт?

– Пять килограммов цитрамона и двадцать бутылок желчи медицинской. Лекарствами приторговывал.

Я наблюдал за судмедэкспертом. Рану на голове он тщательно осмотрел, я описал ее в протоколе, но он уже в третий раз обращался к ней, разглядывая и ощупывая.

– Марк Григорьевич, что? – спросил я.

– Кость не пробита. По-моему, удар не сильный, лишь кожу рассек… А наступила смерть.

– Разве в вашей практике такого не бывало?

– В моей практике умирали и от пощечины, – согласился эксперт.

Следственная практика бывала покруче медицинской. Звонки в милицию, в «Скорую помощь», в прокуратуру… Выпивший гражданин вышиб окно в квартире на седьмом этаже и полетел на панель. Ошалевшая жена бросилась к телефону. Пока она набирала номер, дверной замок щелкнул – потирая шею, вошел муж.

Я хотел было эту историю рассказать судмедэксперту, но, разбрасывая тени по проходу, шли санитары с носилками – приехала труповозка.

Тамара не могла понять той тревоги, которая приходила в ее квартирку, когда Саша оставался ночевать. Он говорил с кем-то по мобильнику, ерничал, щипал ее за все мягкие места и пил бутылками пиво. Вернее, она не могла понять, как в ней уживаются радость с тревогой; так бывает в парной – вдруг озноб меж лопаток.

Они сидели на диване. Придвинутый стол ощетинился темными бутылками, среди которых, как затерянное озерцо, белела тарелка с сыром.

– Томчик, нам бы с тобой дело найти поприкольнее.

– У тебя же клевая работа…

– Обрыдло до блевотины.

– Уголовный розыск? – удивилась она.

– Звон в заднице, а не дело.

Тамара сделала глоток пива и чуть было не захлебнулась – от удивления. Саша всегда свою работу хвалил и ее вовлек. Уголовный розыск – занятие престижное. Тут одного высшего образования мало и одним дипломом не обойтись. На детекторах лжи проверяют. Нужны особые нервы и мужской характер. Поскольку Тамара молчала, Саша усмехнулся:

– А ты думала, что я кейсы с долларами отыскиваю или краденые бриллианты у дам из бюстгальтеров извлекаю?

– В кино детективы распутывают такие загадки, которые простому человеку не под силу.

Теперь пивом захлебнулся он. Сердито, вроде собачьего рыка, Допив и отдышавшись, Саша потрепал ее волосы.

– Сейчас расскажу о последних делах. У бабы украли сервиз. Я нашел. Она подняла хай.

– Почему же?

– Одной чашки не хватает. Или другое дело. На мужика из окна упал горшок с кактусом. Найди ему, из какой квартиры да чей.

– Нашел?

– Как же. Еще дельце: дамочка просит отыскать пропавшие из ее рабочего стола фотографии.

– Наверное, памятные?

– Ага. Она с директором в его автомобиле голые друг на друге сидят. Мне пришлось подсуетиться.

– Неужели нашел?

– За тысячу-то баксов? Хотя у другой телки и за пять тысяч не взялся. Ее бойфренд слазил в петельку…

– Как это «в петельку»?

– Повесился. И оставил записку – «Найди и отомсти». Загадка, как на хрену заплатка.

Ему эти дела не нравились, а Тамару колыхнула гордость. Люди в Саше нуждались и шли за помощью. В сущности, к молодому человеку. Горшок с кактусом на голову – несчастье же. И зря Саша считает это ерундой. А человек полез в петлю? Не из-за пустяка же, довели, коли в предсмертной записке просил найти и отомстить.

– Саша, у тебя ответственная работа.

– Как в дерьме у бегемота. Приходит фраер: помоги, братан, шестнадцатилетняя дочка стала ведьмой.

– В смысле, очень злой?

– В натуре. Колдует и зелье пьет. А вчера подваливает юная сикараха, то есть телочка, с вопросом: правда ли, что можно забеременеть от витафона?

– Ерунда какая…

– А я сказал, что можно.

– Витафон же прибор!

– Можно, если парня зовут Витафон, да как ты сказала, он с прибором.

И она поняла, чем Саша ее постоянно напрягал – своей непохожестью на самого себя. Как переменчивая погода, когда не знаешь, что надеть. Как подладиться, как ответить впопад и, главное, как свою душу приблизить к его. Вернее, слиться с его судьбой. Она ходила на работу, посещала магазины, занималась хозяйством… Как обычно, как и десять лет назад. Но где-то рядом текло другое время, раскрепощенное и блескучее: с иномарками, долларами, зарубежными турпоездками и ночными тусовками. И Саша жил в нем, в этом блескучем параллельном времени. А она? Словно отвечая на этот неозвученный вопрос, Саша изрек:

– Томчик, отстали мы с тобой. Ты знаешь, что, к примеру, тебя в центре города не в каждый магазин пустят?

– Это почему же?

– Какая на тебе одежда?

– Чистая, отглажена…

– Отглажена… А должна быть одежда женщины, которая хочет всего. А где сумочка, расшитая бисером для мобильника?

– У меня нет мобильника.

– И что это за платье? Должно быть что-то волнующе-шур-шащее и полупрозрачное…

И хотя его тонкие губы улыбчиво кривились, Тамара похолодела от непонятного предчувствия. К чему он клонит? Что она ему не пара? Она это знает. Боже, да любовь пары не меряет.

– Томчик, а волосы? Они должны быть немного взъерошены, а губы чуть-чуть влажными – это делает женщину сексуальной. А духи?

– «Русское поле», – прошептала она.

– А во Франции выпускают туалетную воду лимитированным изданием с личной подписью дизайнера, пятьсот долларов флакон.

Увидев Тамарин трясущийся подбородок, он рассмеялся. Его суховатые крепкие руки легко вылущили груди из ее кофты, и губы прильнули к ним поочередно. Острый длинный нос клевал нежную плоть. И Тамарины губы, перестав трястись, облегченно улыбнулись.

– Томик, нас с тобой станут всюду пускать.

– Почему?

– Потому что мы будем VIP-персонами.

– Как?

– С завтрашнего дня! Алюминий, который я изъял у Мазина, можно сдать здесь за гроши, а можно отправить за рубеж.

– С кем?

– Я познакомлю тебя с заграничным бизнесменом. Не мужик, а зубр в натуре.

Я ждал сестру убитого инженера Мазина.

Нас, следователей, слово «убийство» уже не задевает – привыкли. Но я вот смотрю, и народ оно не трогает. СМИ, жизнь, фильмы, книги убедили, что в убийствах ничего чрезвычайного нет. Мол, реалии нашей действительности.

Меня раздражают вопросы прокуроров в суде или рассуждения корреспондентов в газете… Как у вас поднялась рука на ребенка? На женщину, на старика? А вы не подумали, что у него остались родители, жена, дети? Не подумали, что он чей-то сын или она чья-то дочь? Как поднялась рука на инвалида, на беременную?..

Ну, а сама-то жизнь, как таковая? Она ведь имеет ценность абсолютную и самостоятельную вне зависимости от детей, стариков, инвалидности и беременности.

В молодости изжога у меня случалась от физической работы, теперь сверлит желудок от злых мыслей. Я поднялся в буфет. Барменша догадливо спросила:

– Молочка?

– Пару стаканов, хорошо бы тепленького…

У нас с ней сложился давний обмен: она мне молоко, я ей криминальные истории из своей практики. Или совет по любовно-житейской части.

– Маша, как твой Эдуард?

– Произвела ротацию.

– Заменила, что ли?

– Ну.

Ей можно: молодая, здоровая и горячая, как ее кофеварочный агрегат из нержавейки. Все-таки интересно.

– Маша, ты говорила, что он красавец.

– Сергей Георгиевич, а что сказал Гоголь?

– О семейной жизни?

– Он сказал, что у нас много дураков, потому что дороги плохие…

Молоко изжогу смыло, но ненадолго. Я поспешил в свой кабинет, где у двери уже сидела сестра инженера Мазина. К моему столу она приблизилась с неохотой, даже с раздражением. И паспорт протянула, как руку для поцелуя.

– Повесткой зовете, словно преступницу…

– Такой порядок.

Суровость пожилому лицу не идет, да еще висящий нос с горбинкой, да узкие губы, да худо причесанные седые волосы – бабаягистая пенсионерка. Свою внешность она подтвердила почти мужским голосом:

– Все равно не поймаете.

– А вы помогите.

– Смотришь по телевизору… ихняя полиция работает, как механизм.

– Ее народ любит.

– А за что нашу любить?

– Хотя бы за то, что жизни за нас отдает.

– Ну, за это уважаем, – смягчилась она.

А я, наоборот, – распалился. Видимо, накопил. Еще бы, слышишь и читаешь ежедневно… Молодежь устраивает побоища – милиция распустила; наркоманов много – милиция не ловит; пьют не просыхая – милиция виновата; воруют напропалую – куда смотрит милиция? Но все эти проблемы не милицейские – это проблемы общества. Я распалился:

– Гражданка Мазина, а вам не кажется, что люди к преступникам относятся лучше, чем к милиционерам?

– Сказанули.

– Песня «Мурка» сколько лет живет? Ее поют в больших концертных залах, исполняют в концертах по заявкам. А ведь Мурка – бандитка.

– Кому что нравится.

– В песне есть слова: «а за ней следила Губчека». Почему же не сложили песню про Губчека? Знаете, теперь песен о блатных больше, чем о милиции, армии, разведчиках, героях…

– За тем и вызывали? – угрожающе спросила она.

– Гражданка Мазина, я расследую убийство вашего брата. Меня интересует все, что касается его жизни: с кем дружил, с кем водил компанию, почему инженер работал дворником, имелись ли у него женщины, враги?..

– Имелись, – перебила она.

– Кто?

– Враги.

– Сколько?

– Один, но супостат.

– Назовите его.

– Главный инженер «Химмаша».

– Насколько мне известно, ваш брат ушел из объединения.

– Не ушел. Главный инженер его выгнал.

– За что?

– Бабу не поделили.

– А кто она, эта баба?

– Проститутка.

– Что… официальная?

– Нет, официально она числилась медсестрой.

– Значит, вы подозреваете главного инженера?

– Не мое это дело – подозревать.

Правильно. Это дело прокуратуры с милицией. Я, уже допросил соседей, знакомых Мазина, и о нем кое-что знал: сорок три года, холост, ранее не судим, высшее техническое образование, бывший инженер, не пьет… И работает дворником. Я попробовал насобирать деталей, но сестра от Мазина жила отдельно, в соседнем доме.

– Все-таки, почему Мазин пошел в дворники?

– Не говорил.

– Странно, с сестрой не поделился..:

– А квартиру-то на прошлой неделе вспахали, – вспомнила она.

– В каком смысле?

– Его дома не было, днем. Замки целы, а все перерыто и разбросано. Чего искали?

– А что-то искали?

– Не дискотекой же развлекались.

– Может быть, деньги?

– Откуда у дворника деньги?

Кроме денег существуют и другие ценности: золото, картины, оружие, наркотики… В конце концов, крупный бриллиант шаха или изумруд эмира. То, что искали, было довольно-таки габаритным, что видно по нише в подвале; то, что искали, Мазин не решался хранить в квартире. Поэтому сестра и не знала. Как говорить, кто убил инженера, без понимания за что убили? Но и на это не ответить, пока не пойму; что хранил он в подземелье и почему ушел с предприятия в дворники.