Текст книги "Агент № 1"

Автор книги: Станислав Струмп-Войткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Немцы прекрасно понимали ту роль, которую играли в подпольном движении греческого Сопротивления Иванов и его товарищи. Кроме специально расставленных патрулей, за дорогой следило и множество тайных агентов, которых умудрились разместить даже в окнах домов, стоящих по обеим сторонам улиц, где должна была двигаться трагическая процессия. В первой машине ехали офицеры, во второй находились осужденные, в третьей – наряд солдат, выделенный для расстрела.

С трудом взобрались заключенные на грузовик. Георгий держался рядом с ксендзом. Когда машины тронулись в путь, он тихонько шепнул:

– Святой отец, прошу вас, незаметно нагнитесь и завяжите у меня шнурки… Только, пожалуйста, покрепче…

Священник просто не знал, что и думать о такой странной просьбе. Не придавая этому особого значения, он наклонился и кое-как завязал шнурки. По-видимому, взволнованному и усталому старику это давалось с трудом. Георгий только на мосту через Кифиссос почувствовал, что шнурок на левом ботинке затянут, а почти у места был, наконец, завязан и правый шнурок. Подняв на осужденного выцветшие глаза, ксендз прошептал зловещее слово: «Кесариани», – и губы его зашевелились в молитве.

– Спасибо! Но вы хорошо завязали? – спросил Георгий.

Священник согласно кивнул, правда, он тут же подивился причуде осужденного, который в такой момент может думать о подобных мелочах. Одновременно с этим ксендз заметил, что узник опустил руки, как бы забавляясь звяканьем кандалов. Тем временем Георгий начал работу рук. Ладони его сузились и вытянулись, длительная тренировка дала свой результат – кисти рук могли эластично изменять форму, а смоченная слюной кожа только кое-где сопротивлялась. Радостно вздохнув, Георгий освободился сначала от одного, потом от другого браслета. Теперь он придерживал кандалы только большими пальцами, чтобы можно было думать, что он по-прежнему закован. С минуту Георгий раздумывал, имеет ли смысл воспользоваться ими в качестве оружия, однако все зависело от обстоятельств: в каком пункте остановятся машины, в каком порядке будут выводить приговоренных, как будет вести себя конвой. С горечью думал он сейчас о своих товарищах по несчастью, сгорбившихся и угасших, на лицах которых сейчас читалось выражение крайней усталости и безразличия. Если бы он мог им помочь!

…Итак, на рассвете 4 января 1943 года перед казарменными зданиями в Кесариани остановились три автомашины, в одной из которых сидели люди, приговоренные к расстрелу. Шесть греческих полицейских, которые охраняли это мрачное место, уже поджидали их. Старший из них, Георгиос Стоматопулос, внимательно следил за каждой казнью. Поддерживая связь с Сопротивлением, он должен был докладывать подпольщикам обо всем происходящем на стрельбище. В последнее время он с особым вниманием вглядывался в лица узников, зная, что среди приговоренных находится Малиопулос, у которого он не раз бывал.

Первыми вышли из машины немцы и сразу же окружили фургон с заключенными. В полумраке зимнего утра их лица казались мертвенно-белыми. Рядом с немцами, по заведенному здесь порядку, выстроились полицейские Стоматопулоса. Из машины поочередно начали выходить осужденные. В одном из них Стоматопулос неожиданно узнал мнимого англичанина, которого он не так давно встречал у Малиопулоса. Оба внимательно посмотрели друг на друга, потом полицейский, как бы выполняя просьбу, вытащил пачку сигарет и угостил ими приговоренных. Иванов взял сигарету, делая вид, что ему мешают ручные кандалы, однако при свете спички пораженный Стоматопулос увидел, что руки «англичанина» свободны…

Из машины вывели еще четверых осужденных, видимо принадлежавших к какой-то другой группе. Теперь немцы были заняты подсчетом своих жертв. И здесь, как вспоминали впоследствии свидетели, Георгий Иванов в великолепном, по-настоящему тигрином прыжке бросился на окружавший его кордон, сбил с ног одного из немцев, второму швырнул в лицо горящую сигарету и мгновение спустя был уже в нескольких метрах от группы. Он бежал зигзагами, но с необычайной быстротой в сторону забора, тянущегося с правой стороны от места казни. От группы деревьев его отделяло уже несколько шагов, еще мгновение – и он, вбежав за деревья и перепрыгнув через невысокий забор, окажется на заросшем кустарником пустыре, покрытом буграми. Ему удалось отбежать от растерявшихся немцев на добрые пятьдесят метров, когда раздались первые беспорядочные выстрелы. Стоматопулос тоже достал револьвер и несколько раз выпалил в воздух, торжествуя в глубине души, что наконец-то он оказался свидетелем борьбы за жизнь, наконец-то нашелся обреченный, который не покорился и не поддался страху перед смертью. И тут ему показалось, что беглец споткнулся у дерева, как бы наступив на свои шнурки. А мгновение спустя его настигли пули…

Припадая на правую ногу и зажав рану на простреленном бедре, Георгий сделал несколько шагов в сторону стены, но там силы оставили его и он упал на землю…

На выстрелы прибежал офицер, который минуту до этого спокойно сидел в машине и курил, не интересуясь расстрелом.

– В чем дело, что случилось? – крикнул он.

– Бежал. Теперь, пожалуй, придется отвезти его в тюремную больницу…

– Нет, приказано расстрелять. И приказ должен быть выполнен! Даже если бы он был мертвым, мы должны были бы расстрелять и мертвого!

Георгия притащили назад и теперь уже привязали к врытому у стены столбу. Раненый не сопротивлялся, все оставшиеся силы он направил на то, чтобы совладать с болью. Офицер подошел к жертве, чтобы завязать ей глаза. У присутствующих сохранилось в памяти то неописуемое выражение ненависти и презрения, с которым Иванов смотрел на фашистов. К столбу подбежал старик ксендз.

– То, что вы хотите совершить, – кричал он офицеру, – является нарушением международного права… Нельзя расстреливать раненого…

Он убеждал, уговаривал, наконец, просил, но немцы продолжали свое дело, не обращая на старика ни малейшего внимания.

– Я уловил момент, – рассказывал позднее священник, – и благословил раненого. В то время Иванов уже пришел в себя…

После того как Георгия привязали к столбу, немец зачитал решение суда. Георгий слушал без малейшего интереса, только глаза его смотрели на врагов с безграничным презрением. Кровь ручьем хлестала из его ран. Когда Иванова спросили, не хочет ли он что-либо сказать ксендзу, тот коротко ответил: «Нет». Раздался залп, и голова героя упала на грудь.

6 января 1943 года греческие газеты опубликовали сообщение о приговоре и о казни группы Иванова-Шайновича. Тела жертв были похоронены на кладбище в Неа-Коккинья, а допуск к их могилам был запрещен. Однако, как рассказывал кладбищенский сторож, на могилу Георгия Иванова приходила какая-то дама, одетая в черное, и приносила цветы.

Говорят, что в день казни, 4 января 1943 года, афиняне слышали, как лондонское радио, по-видимому обеспокоенное афинскими событиями, повествовало о том, что греки являются героическим народом, ибо умеют мужественно умирать.

– Но не жалейте об этом, – успокаивала Би-Би-Си, – в мире гибнут миллионы таких отважных людей…

О том же, что Георгия Иванова и его товарищей можно было спасти ценой освобождения одного из гитлеровских генералов, конечно же, не было сказано ни слова. Посланный в Грецию агент сделал свое дело, и теперь о нем можно было забыть.

Шеф немецкого полевого суда в северной Греции приказал направить матери Иванова оставшиеся вещи казненного – две папиросы, небольшой запас белья и другие мелочи. Только после окончания войны к Яну Ламбрианидису пришла очень молодая девушка – во время оккупации она должна была еще бегать с косичками. Не говоря ни слова, она выложила на стол несколько принадлежавших Георгию предметов и заплакала.

– Я много раз носила для него различные вещи… В корзине с овощами… В кастрюльках с обедом на работу… Я одна знала о месте его радиостанции…

Ничего больше рассказывать она не захотела, и, прежде чем Ламбрианидис разобрался что к чему, девушка ушла.

Георгия Иванова уже не было в живых, когда уничтоженная благодаря переданной им информации радиометеостанция была отстроена и снова начала обслуживать люфтваффе.

– Сегодня мы начинаем мстить за Иванова, – сказала в один из январских дней студентка Минопулу, помогавшая Георгию в работе на радиопередатчике. Оставшаяся в ее руках рация агента № 1 целый день слала в эфир старательно зашифрованные тексты. Девушка сообщила центру «004» о совершенной казни и попросила заново уничтожить отстроенную немцами метеостанцию…

Ночью маленькая подпольная группка студентов не спала.

– Эпетихе! Получилось! Эпетихе! Экдикиси! – выкрикивали они, когда далекий гул оповестил о приближающихся бомбардировщиках. К полудню стало известно, что метеостанция вновь прекратила свое существование.

Однако вскоре после этого в руки гестаповцев попала и сама Минопулу, потом и легендарная Лена Караиани. Выдал ее схваченный немцами и подвергнутый пыткам англичанин Джон Аткинсон. Вместе с Караиани в тюрьму пошло около полусотни жителей Афин. Судили их за оказание помощи пленным, за сбор сведений военного порядка. Сама Лена Караиани была казнена под конец войны. Согласно своему обещанию она так и не дала врагам ни одного показания.

А что же произошло с предателем Пандосом?

После неудачной экспедиции в Салоники Тинос Пандос почувствовал себя в Греции неуютно. Георгия он прекрасно знал и понимал, что на пощаду ему нечего рассчитывать. Грозила ему смерть и со стороны других подпольщиков, поэтому он с превеликим бы удовольствием бежал и забился в какую-нибудь щель, например в нейтральную Испанию, а еще лучше – в Аргентину или Чили. Однако ему приходилось из шкуры лезть – разыгрывать перед итальянцами и немцами их преданного союзника, а они, в свою очередь, отнюдь не собирались отказываться от услуг добровольного агента. В конце концов Пандос нашел себе что-то вроде временного пристанища в немецкой разведывательной школе под Веной. Поэтому-то его и не смогли найти в Афинах. После прохождения учебного курса он был направлен абвером на «работу» в Египет, где англичане готовились к новому большому наступлению на Роммеля.

Пандос, конечно же, не избавился от склонности к расчетам. От того, кто выиграет войну, зависела и его собственная судьба. В конце концов уже к началу 1943 года он пришел к неприятному для себя выводу, что поставил не на ту карту. Поэтому для него оставался один выход: предательство. «Спустя какое-то время после того, как я окажусь в Египте, – прикидывал он, – я обращусь к этим болванам англичанам и выложу им все, что я знаю о немецкой разведке и диверсионной деятельности… Наверняка сумею понадобиться и им… И тогда я не только смогу уцелеть, но и к концу войны неплохо заработаю. Но если немцы и в самом деле придумают свое новое оружие, тогда я еще подожду…»

Итак, полагаясь на свою изворотливость, предатель собирался теперь уже предать немцев и итальянцев, если они окажутся слабыми. Трудность заключалась в том, чтобы принять нужное решение в соответствующий момент, поскольку за малейшую ошибку придется расплачиваться головой. После семи месяцев обучения Пандос попросил, чтобы его немедленно направили на Средний Восток, мотивируя это необходимостью скрыться из Афин, а также стремлением расшифровать разведывательную организацию, в которой состоял Георгий Иванов. Однако сразу же по прибытии в Палестину предатель обратился к британским властям, выдал им привезенный с собой радиопередатчик вместе с шифрами и объявил, что он, по сути дела, давно хотел служить англичанам, одновременно давая понять, что на Иванова им особенно полагаться не следует. Услуги, которые Пандос оказал британской разведке и контрразведке, спасли ему жизнь, но после войны по требованию греческой общественности британским властям пришлось его выдать. Суд над ним состоялся в Афинах только в июне 1946 года. За измену своему народу, за предательство друга он был приговорен к смертной казни, но благодаря стараниям семьи приговор был заменен заключением в тюрьму строгого режима, там, где немцы последнее время содержали доктора Янатоса. На суде Пандос отказывался от знакомства с Георгием Ивановым, доказывал даже, что зовут его Константиносом, а не Тиносом.

До этого июньского суда 1946 года, во второй половине октября 1945 года, проходил процесс виновников второго и окончательного предательства группы Иванова. Панделиса Лабринопулоса уже не было в живых; брат его признался, что действительно Панделис из «страха и нужды» вошел в сношения с гестаповцами и предал Георгия Иванова. Ввиду смерти предателя и отсутствия сколько-нибудь существенных улик против второго из братьев, который, кстати сказать, и так умирал от туберкулеза, процесс не дал каких-либо реальных результатов, но все же помог узнать часть правды. Только более поздние сообщения, появившиеся в печати, представили доказательства морального падения обоих бывших сотрудников Георгия Иванова.

Что же касается варшавянки Марианны Янату, она тоже погибла, но смерть ее наступила только 28 декабря 1943 года в Бухенвальде, куда она была отправлена немцами. По крайней мере так сообщала об этом греческая пресса, когда дело Иванова получило широкую огласку и газетные страницы были открыты для любого из его участников или свидетелей.

И наконец наступил заключительный акт военной драмы в Греции.

…В начале октября 1944 года в Греции начали высаживаться, объединяясь с партизанами, английские войска. Немцы отступили сначала с Патр, потом с Коринфа, предавая огню десятки и сотни греческих деревень. Преследующие противника отряды Греческой народно-освободительной армии (ЭЛАС) расправлялись с полицией, сотрудничавшей с оккупантами, с предателями и коллаборационистами всех мастей, но уже в те дни эласовцы наталкивались на упорное противодействие англичан.

12 октября 1944 года немцы бежали из Афин, и город заняли части народно-освободительной армии, они спасли от уничтожения афинскую электростанцию и марафонские водохранилища. 14 октября жители Афин с энтузиазмом приветствовали первую британскую военную колонну, но уже в последующие дни, когда выяснилось, что англичане собираются посадить здесь эмигрантское правительство Цудероса, начались демонстрации и волнения, которые затем привели к трехлетней гражданской войне и кровавым расправам со всеми левыми силами. Прежние оппортунисты и коллаборационисты, торжествуя, возвращались на свои посты. В тех же самых камерах, где содержались Иванов и его товарищи, сидели в застенке другие герои Сопротивления – члены Греческой коммунистической партии.

Однако среди всех этих драматических событий не затерялись образы таких героических людей, как Георгий Иванов и его товарищи. Выцветшими от слез глазами смотрела пани Леонардия на первые автомашины англичан, когда те, наконец, добрались до Салоник. В глубине души мать все еще таила надежду, что, может быть, сын ее уцелел и что вести о его гибели окажутся ложными. Однако появился командор Болби и подтвердил трагическое известие…

В марте 1945 года Афины вместе со всей Грецией, празднуя восстановление независимости, не забыли и о герое. Регент королевства Греции митрополит Дамаскинос заявил:

– Польша может гордиться такими сыновьями, как Георгий Иванов-Шайнович. Греческая земля будет бережно хранить его прах рядом с прахом своих героев, как символ вечной польско-греческой дружбы…

Английское, американское и греческое командование давало такую оценку деятельности Георгия Иванова-Шайновича:

«Он выполнил работу целой боевой дивизии. И особенно следует отметить, помимо железной воли героя, его необычную изобретательность, интуицию…»

Каковы же были материальные и моральные результаты действий агента № 1 в тылу врага? Во время войны еще не были известны размеры понесенных оккупантами потерь от группы Иванова-Шайновича. Однако после войны вопрос этот дождался своего тщательного исследования, проведенного на основе материалов, оставленных оккупантами и подтвержденных британскими офицерами разведки. 10 декабря 1945 года главное управление греческой полиции составило по этому поводу содержащий много страниц рапорт за номером 16649. Этот документ положил конец как недоверию одних, так и версиям, явно преувеличенным, других.

Озаглавленный «Греческие диверсанты на службе союзников» рапорт в первой своей части рассказывает о диверсиях, совершенных на заводе Мальцинотти в Новом Фалироне в период 1941—1943 годов. Диверсии эти проводила Организация народной обороны (ОАГ), тесно сотрудничавшая с Георгием Ивановым и получавшая от него инструкции, в числе которых были и указания относительно методов уничтожения самолетов противника. Члены организации, сотрудничая с Георгием Ивановым, делали это из чисто патриотических побуждений. Было уничтожено или повреждено 400 немецких и итальянских самолетов…

После окончания войны к пани Леонардии обратились родители Ангела и Мариноса – братьев Баркас, погибших в памятной диверсии на складах горючего. Вот письмо отца братьев Баркас, оно как нельзя лучше выражает мнение греков о Георгии Иванове:

«…Будучи отцом его героических товарищей, я приношу Вам мое соболезнование, а одновременно, как матери польского героя, приношу Вам свое поздравление с тем, что Вы имели счастье родить полубога, каким был Георгий Иванов. Поздравляю Вас от всей души, ибо счастливы родители, которые отдают своих детей делу свободы. Земля нашей Эллады – благодарная земля и рада принять в свое лоно Георгия Иванова. Кровь эллинов, которые умерли вместе с ним за те же самые идеалы, навсегда объединит Элладу и Польшу…»

До сих пор греческие спортивные союзы в годовщину смерти Георгия Иванова проводят торжественные собрания и соревнования в честь его имени. Состязания эти называются «Иванофиа».

Многие харцерские дружины в Польше избрали Георгия Иванова-Шайновича своим патроном. В музее Войска Польского в Варшаве имеются посвященные ему стенды. В Польше разыгрывается кубок имени Иванова-Шайновича по водному поло, а Польский союз пловцов вручил матери героя золотую награду пловцов.

А как же с признанием официальных властей?

Лондонское эмигрантское правительство посмертно наградило Георгия Иванова орденом Виртути Милитари 30 марта 1945 года, то есть через восемь дней после того, как из Афин поступило известие о том, что там торжественно отмечается память героя. Пишущий эти слова, будучи журналистом, вынужден был запрашивать лондонский штаб, требуя, чтобы было выполнено решение о награждении его этим орденом еще в 1943 году. Однако только 19 августа 1947 года, после настойчивых просьб матери, был составлен акт о награждении Георгия Иванова орденом, и орден этот вместе с актом был, наконец, отослан в Салоники.

Свой долг в отношении героя англичане выполнили тоже со значительным опозданием. И все же в июле 1945 года фельдмаршал Александер от имени союзников объявил благодарность уже покойному рыцарю общего дела, а еще через несколько лет королева Англии в знак признания заслуг героя переслала матери Георгия Иванова тысячу фунтов стерлингов… с требованием, чтобы пани Леонардия выдала письменную расписку в том, что у нее нет никаких претензий к Великобритании.

После получения независимости многие греческие газеты посвятили деятельности Георгия Иванова целые циклы репортажей и статей, а также сенсационных «отрывков», в которых, однако, правда перемежалась с вымыслом и легендами. Греческая общественность интересовалась всем, что было связано с жизнью и деятельностью прославленного героя Сопротивления, поэтому его тема была использовано многими издательствами в борьбе за тиражи своих газет. Независимо от них целыми месяцами Георгием Ивановым занимались и крупные газеты, имеющие и без того огромный тираж, такие, как, например, «Ассирматос» в 1945 году или «Апогерматини» в 1954 году. В 1950 году еженедельник «Эрмис», пользующийся у читателей большим спросом, целых три месяца публиковал посвященные Георгию Иванову отрывки, эту же тему не раз поднимал и еженедельный журнал «Фисаврос» с тиражом в четверть миллиона, не говоря уже о газетах, посвященных спорту и спортсменам, как, например, «Атлетисмос». Однако какое-то время публикуемая анкета под очень броским и заманчивым названием «Кто предал Иванова?» была запрещена цензурой…

В греческой энциклопедии имени Георгия Иванова-Шайновича посвящена довольно большая и лестная статья. А старый рыбак Бугас до конца своих дней распевал о своем друге героические баллады…

Дело свободы – дело общее для всего мира!