Текст книги "Агент № 1"

Автор книги: Станислав Струмп-Войткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

IX
БОЛЬШАЯ ИГРА

Теперь Георгий носил темные, очки, ему удалось отпустить усики, кроме того, он старательно перекрашивался из блондина в темного шатена, не забывая, конечно, при этом и о бровях. Следуя совету Папазоглу и Лабринопулоса, он придавал своей фигуре сутуловатый вид, а при помощи подкладки из ватной подушки симулировал изрядное брюшко. Вообще-то центр давно обещал Георгию перебросить его на Средний Восток, но, ожидая, пока такой случай представится, он не хотел зря терять время, тем более что центр, несмотря на предложение возвращаться, по-прежнему продолжал посылать ему новые задания. А ведь опасность отнюдь не миновала. Новым тревожным сигналом было вторжение в комнату Георгия особы, которой он не знал и которой никогда в глаза не видел. Оказалось, что он раскрыт некоей мадам Караиани.

Лена Караиани, супруга почтенного купца Караианиса, была типичной жительницей Афин, матерью семерых детей. До вторжения в Грецию немцев никто бы не заподозрил в этой женщине героиню – она была просто энергичной и довольно болтливой женщиной, каких везде много. Но уже через неделю после вступления немцев в Афины произошла одна из столь обычных тогда уличных сцен: какой-то парнишка смеялся над проходящим немцем, а тот догнал его и принялся избивать.

– Ктинос! Скотина! За что ты его бьешь? Что он тебе сделал? – завопила проходившая мимо Лена Караиани, вырывая мальчишку из рук солдата. Немец отпустил парнишку и решил было заняться женщиной, но она и не думала отступать. Собралась большущая сердитая толпа, помощи поблизости не было, и немец счел за благо поскорее смыться. С того момента о «героической» Лене начала говорить афинская улица. Да и сама Караиани воспылала еще большей ненавистью и презрением к оккупантам. Тихий купец Караианис цепенел, слушая голосистые рассуждения своей супруги о фашистах, и чуть было не свалился в обморок, когда она привела к нему в дом еле стоящего на ногах верзилу. К несчастью, это был не какой-то пьяница, а – собственной персоной – один из бесчисленных Джонов Уилсонов австралийской породы, удравший из лагеря военнопленных. Событие это дало начало широким акциям, заключавшимся в похищении, укрытии, лечении и даже отправке беглецов в более безопасные места, чему Лена Караиани отдалась со страстностью и необычайным хитроумием. В самом начале своей деятельности двадцать пять англичан из тех, что были взяты в плен на Крите и привезены в лагерь военнопленных в афинское предместье Неа-Коккинья, были молниеносно выкрадены и скрыты в различных убежищах, в том числе и в женском монастыре св. Иеронима подле Мегары на берегу залива Элефсис.

Находчивость Лены Караиани была необыкновенной. Например, связь с лагерем военнопленных была налажена ею при помощи сигналов зеркальцем из верхнего окна пекарни, находящейся вблизи лагеря. Азбуке Морзе она научилась в течение трех дней, и притом настолько хорошо, что британские моряки или пехотные сигнальщики сразу же поняли ее предложения. Желающих бежать вывозили поочередно грузовиком, кстати сказать, немецким, под видом рабочих пекарни, выпачкав их предварительно с ног до головы мукой. И вот именно эта женщина сумела добраться до Георгия Иванова, выследив каким-то загадочным способом, где и под каким именем он пребывает. Агент № 1 онемел, когда совершенно незнакомая ему энергичная женщина ворвалась в комнату, заперла за собой дверь и единым духом выложила:

– Знаю я и кто ты и чем ты здесь занимаешься, мой мальчик… Так вот, для тебя есть важные известия у некоего британского капитана Генри Саббата. Ты меня понимаешь? Ты только не бойся! Посмотри мне в глаза, меня зовут Лена Караиани, я – гречанка, мать семерых детей, афинянка по рождению, а ты сам знаешь, что это значит – быть настоящей афинянкой!.. Посмотри мне в глаза, говорю я тебе, и ты сразу поймешь, что такие глаза, как мои, не лгут… Ах, значит, ты и есть тот самый знаменитый Иванов из Варшавы? Ну, знаешь ли, скажу я тебе, ты парень молодец. Нет, ничего не бойся, Греция тебя не выдаст! Если даже и погибнешь, то станешь прославленным, а сам понимаешь, слава в Афинах значит больше чем где бы то ни было! Ох, и намучилась же я, ведь целый день тебя разыскиваю, но нашла все-таки… Нет, вы только поглядите, неужто за тебя дают целых полмиллиона драхм?.. Так вот, слушай внимательно: этот капитан Генри Саббат передает тебе весточку, которую следует сразу же передать в ноль-ноль четыре…

Инженер с трудом проглотил слюну и отер лоб. Самая глубокая его тайна, вещь, которой никто здесь не знает и знать не может – название выславшего его центра, – в устах этой болтливой кумушки! Может, он просто ослышался? Но нет, она вполне членораздельно сказала: «Миден-миден тесера».

А кумушка тем временем продолжала щебетать:

– Он мне так и сказал: опасность, по-английски данжер, по-нашему киндинос, угрожает людям войны, ты должен передать это по-английски – мен ов во, и так он мне повторил раза три, и нужно добавить еще четыре слова: «секретное оружие итальянских аквалангистов».

«Мен ов во» могло означать только крупные военные корабли, а все остальное объяснялось довольно просто. Осенью 1941 года англичане потеряли большой авианосец «Арк Роял» и линкор «Бархэм», но успели подтянуть новые силы, против которых итальянцы не посмели выступить в открытую, несмотря на огромный численный перевес. Но кем же все-таки мог быть этот капитан Саббат? Он задал этот вопрос странной посланнице.

– Офицер британского военно-морского флота. Взяли его на Крите. На пути в Афины он высмотрел что-то важное, и именно это и содержится в его послании, которое ты передашь куда следует… Ох, уже восемь, мне нужно идти – дети ждут меня с ужином, а время теперь такое, что по улицам лучше ходить днем. Кали нихта!

– Доброй ночи, – все еще ошеломленный, машинально ответил Георгий. – Но… А капитан этот, о котором вы говорите, он что, не хотел со мною увидеться сам?

– Хотеть-то хотел, но я и сама не дура, – ответила Лена. – Да и к чему вам это? Еще схватят его немцы, а он им все и вывалит. Вы же знаете, эти англичане как дети малые; англичанин ведет себя, как джентльмен, если хорошо выспался и выбрит, а в руках гестаповцев моментально размякает… Видал бы ты этих слюнтяев. Повытаскивала я их из беды немало, теперь прячем, набралась целая коллекция… Может, подбросить какого-нибудь сапоги чистить? Здорово это у них получается! А меня немцы могли бы на куски разрезать – только и добьются, что наплюю в их фашистские морды… Ну вот, если захочешь меня видеть, запомни: лавка Караианиса, там же встречаются и твои люди… И ничего не бойся!

При посредничестве этой мужественной гречанки Георгий вскоре встретился с капитаном Саббатом. Тот действительно оказался офицером британской морской разведки. Переданное им донесение основывалось на определенных наблюдениях, сделанных во время транспортировки британских военнопленных с Крита в Пирей. Саббат считал, что немцы и итальянцы могут применить новую форму ведения войны на море, состоящую в том, что подводными лодками будут подвозить специально натренированных людей-лягушек с магнитными бомбами. В Японии такие аквалангисты способны незаметно подплывать к крупным военным кораблям и прикреплять бомбы в наиболее уязвимых для судна местах.

– Изобретение это японское, – говорил Саббат, – но я сам слышал, как об этом немцы говорили между собой.

О визите Лены Караиани Георгий рассказывал с юмором, когда после изрядного перерыва он опять встретился с Марианной Янату. Однако «Маня из Варшавы» отнюдь не склонна была смеяться над этим инцидентом, наоборот, Георгий почувствовал, что спокойную и уравновешенную женщину сейчас тревожат какие-то заботы. У нее не шел из ума Апостолидис – человек, у которого останавливался Георгий перед тем, как его в первый раз выследил Пандос.

Апостолидис сильно переменился с тех пор, и Марианна Янату прекрасно знала причину этих перемен. Дело в том, что после безрезультатного обыска его квартиры разъяренные гестаповцы сначала его только избили и отпустили, однако вскоре после этого начали систематически вызывать несчастного на новые допросы. Беззаботный ранее Апостолидис теперь помрачнел, пал духом и обязался докладывать немцам обо всем, что ему удастся заметить подозрительного. В конце концов он признался гестаповцам, что однажды предоставил ночлег какому-то бродяге, но не назвал лиц, которые уговорили его на это.

– Я мог бы погубить вас в одну минуту, но не сказал им ни словечка, – рассказывал он Марианне сразу же после очередного допроса.

– А зачем ты им вообще сказал, что у тебя кто-то ночевал? – спросила она.

– Погляди почему! – ответил он, показывая синяки на лице и кровоподтеки на спине от бича. – Выдержать это я не в состоянии! К тому же они откуда-то узнали о моем госте. Доказательств, правда, у них не было, но уж знали они точно. Пришлось мне признаться, что сделал я это ради заработка… Собственно говоря, я ведь и не соврал им… Жизнь сейчас страшно дорога, а у меня семья…

Марианна Янату дала ему 1000 драхм. С того дня Апостолидис как по графику появлялся каждую субботу за своей данью.

– Достаточно было бы мне сказать одно словечко, и вы погибли бы, – говорил он, затем брал деньги и уходил.

До сих пор, хотя его и продолжали вызывать в гестапо, он все еще берег своих друзей и кормильцев, но Марианну охватила самая настоящая паника, когда Апостолидис в один прекрасный день вдруг взорвался:

– Вас я не предам, не отправлю на смерть!. Но пусть англичанин этот, из-за которого мне приходится столько терпеть, провалится в самый ад!.. Ох, только бы мне его вынюхать!..

– Но не выдашь же ты его? – спросила она.

– Конечно, выдам! Я ведь подписал такое обязательство и выполню его. По отношению к вам я так не мог бы поступить, но его-то мне жалеть не за что!

– Он уже убежал, выехал отсюда, – поспешно ответила Марианна, пытаясь говорить как можно спокойнее.

Апостолидис ничего на это не ответил, но по его взгляду было видно, что он придерживается противоположного мнения.

Таким образом, пришлось принять решение, необходимое в подобной ситуации: агенту № 1 следовало избегать появлений в доме Янатосов, а также не показываться в лавке, где работал Апостолидис, и в районе, где он живет. Радиостанцию также нужно было, не теряя времени, перенести в другое место, и, наконец, самой Марианне арсенал диверсионных средств следовало бы поместить в более безопасное место. Апостолидис терпел и молчал, но мог окончательно пасть духом, особенно после объявлений о розыске Иванова. Не было сомнений в том, что в разыскиваемом поляке он уже успел распознать своего постояльца, навлекшего на него все несчастья. Пока что он регулярно являлся к немцам за очередной порцией побоев, а затем появлялся у Янатосов за тысячей драхм, такое положение могло толкнуть его на какой-нибудь отчаянный поступок.

Георгий ничего не знал обо всех этих делах, но решение друзей счел правильным и больше у них не показывался, поддерживая связь через маленькую Эли или Габриель; к тому же у него теперь было несколько заслуживающих доверия студентов, которые помогали ему во всех делах.

Тем временем работа шла, и каждый день приносил новости – то грустные, то приятные. Милый памяти Георгия пароход «Варшава» уже прекратил свое существование. Вместе с целой флотилией каботажных судов он долгое время трудился для гарнизона Тобрука. Плавсостава не хватало, и англичане использовали все, что попадалось под руку, даже самые тихоходные парусно-моторные суда. «Варшаве» не повезло. Вместе с двумя другими суденышками сна оказалась в одном караване, спутники ее развивали не более пяти узлов. 25 декабря 1941 года, идя вдоль берегов, тихоходный караван был атакован самолетами, а на следующий день, сразу после полудня, в «Варшаву» попала торпеда. Взрывом сорвало руль, орудие на корме и кубрик. Судно было взято на буксир, но вечером вторая торпеда окончательно добила мужественную «Варшаву».

Тем временем воздушное снабжение пустыни с подафинских аэродромов продолжалось. Каждое утро Георгий высылал донесение о вылете самолетов, а на следующий день – об их возвращении, заостряя внимание центра «004» на значении такой постоянной формы снабжения танковых частей генерала Роммеля. По его предположениям, немецкие самолеты разгружались на большом аэродроме в Дерна. И вот, наконец, наступил радостный день – десять огромных «юнкерсов-52» не вернулись. Как оказалось, они действительно совершили посадку в Дерна после захода солнца, не подозревая, что аэродром уже захвачен передовыми частями индийской дивизии. Солдаты притаились среди обломков ранее поврежденных самолетов и поджидали, пока флотилия сядет, после чего в катящиеся по посадочной полосе «юнкерсы» полетели снаряды. Только двум самолетам удалось вновь оторваться от земли, из этих же двух только один, да и то в плачевном состоянии, вернулся в Грецию.

В этот период из многих портов и даже маленьких прибрежных городков поступали донесения о выходе в море мелких судов. Они брали с собой грузы, заботливо прикрытые брезентом, но удалось установить, что это были канистры с бензином, соляркой, смазочными маслами или же ящики с боеприпасами и запасными частями к танкам.

Выяснилось, что суденышки эти шли далеко за Бенгази, выгружая в тылах Африканского корпуса необходимые для армии запасы. Британские самолеты, подводные лодки и морские охотники уничтожали часть этих суденышек, но немцы правильно предвидели, что остальным удастся прорваться.

– Похоже на то, что Роммель готовится к контрнаступлению, – сигнализировал Георгий в Александрию, одновременно докладывая обо всем, что уже сделано на месте, чтобы помешать этой новой форме немецкого снабжения. Многие из суденышек были повреждены, команды других пообещали использовать в пути любую возможность бегства в Александрию, где постепенно собралась значительная часть греческого каботажного флота.

За это время число членов подпольной организации, помогавшей Георгию, возросло. Среди помощников Иванова выдвинулась целая группа прекрасных исполнителей диверсионных актов. Диверсии производились главным образом при помощи «угля» и «мыла», приводя в отчаяние ответственных перед оккупантами сотрудников, обслуживавших угольно-паровые установки, особенно на железнодорожных линиях. Однако запасы диверсионных средств стремительно таяли, а вместе с ними таяли и капиталы Иванова. Дошло до того, что ради экономии агент № 1 вынужден был ограничивать свои самые элементарные потребности, чтобы дать возможность диверсантам попасть к месту предполагаемой операции. Доктор Янатос сначала продал свои золотые часы, потом подыскал покупателя и на свой дом, однако все возрастающая дороговизна поглощала и эти поступления. Центр «004» обещал, правда, высылку новых сумм, но операции просил не прекращать даже на время. К этому добавились новые трудности.

Как и раньше, у Кондопулосов возникла «проблема соседей». Попробуйте оправдать перед любопытными пребывание в доме неизвестного постояльца! Жена Кондопулоса заранее подготовила общественное мнение, заявив, что муж ее дожидается приезда своего племянника Андреаса, который должен прибыть с острова Андрос. В связи с этим Георгий быстро выучил все, что следовало знать об островах Андрос и Тинос в Эгейском море, его акцент можно было объяснить влиянием албанцев, которых много проживает в тех местах. Знакомство с иностранными языками можно было объяснить его работой в качестве портье крупного отеля «Мораитис» на Андросе. У Кондопулосов Георгия называли Андреасом, этим именем его звали и соседи, Георгию же приходилось называть супругов «дядей» и «тетей».

Тем не менее число лиц, знавших всю правду об Иванове, непрерывно возрастало. В течение пары месяцев он открылся семье Янатосов, братьям Лабринопулос, Апостолидису, полковнику Меласу, Папазоглу и так далее, Как-то, старательно подсчитав всех тех, кто знал о нем, Георгий пришел в ужас – более полусотни лиц, у которых нет ни малейшего сомнения относительно его имени и рода занятий. В конце концов с этим ничего нельзя было поделать, и единственным выходом было поспешное бегство, однако серьезной попытки выбраться из Греции агент № 1 пока не предпринимал.

И тем не менее в январе ему пришлось скрыться с глаз соседей, которые начали угадывать в нем не кого иного, как самого легендарного Иванова. Новое убежище ему предоставила семья моряка Василиоса Малиополуса. Радиопередатчики и питание к нему тоже путешествовали с места на место. В этот период они особенно были нужны: центр «004» просил сообщать подробные сведения о немецких укреплениях на Марафоне, где начали строиться действительно солидные фортификации.

На маленькой карте Афин, с которой Георгий никогда не расставался, появлялись все новые и новые обозначения. В этот очень интенсивный, с точки зрения сбора разведывательных данных, период карманные блокноты исписывались за день или за два. Сведения в Египет передавались с различных мест, чтобы сбить с толку немецкие пеленгаторы. Многочисленные помощники непрерывно поставляли данные из портов – Пирея, Элефсиса, Навстатмоса. А после сеансов радиосвязи по ночам прилетали эскадры союзной авиации, затем вновь после каждого подобного налета таинственные радиостанции выходили в эфир: в Египет посылались донесения о результатах бомбежек.

Много внимания посвятил Георгий марафонским укреплениям. Один из знакомых Кондопулоса, некий Попадопулос, владелец строительной конторы, согласился ради общего дела приступить к работам в Марафоне. Флегматичный судовой механик Малиопулос фигурировал в качестве его помощника, а сам Георгий Иванов сделался специалистом по техническим расчетам, в случае же необходимости и переводчиком. Разрешение было получено, рабочие взялись за работу, и все пошло гладко, поскольку марафонские укрепления были укомплектованы немецкими офицерами и солдатами старших призывных возрастов. Выглядели они довольно почтенными, просто переодетыми в военные мундиры мещанами. В Грецию прибыли они недавно, афиш с портретом Иванова не видели, а молодого техника даже полюбили за шуточки и веселые карикатуры, которые он постоянно рисовал в блокнотиках, пряча неудачные наброски в карман. Георгий изрядно изменил свою внешность, окончательно сжившись с новым своим обликом Андреаса Кондопулоса, бывшего помощника управляющего отелем на острове Андрос. В Марафоне его не называли иначе как герр Андреа, когда он совершенно открыто составлял якобы необходимые для проведения земляных и бетонных работ схемы расположения укреплений, не забывая при этом условными обозначениями отмечать огневые позиции батарей и даже отдельно стоящие орудия. Позднее Георгий выпивал с немцами, распевал им немецкие марши, обучал анекдотам на нескольких языках. Когда же наступал час разлуки, с ним прощались как со старым знакомым. По просьбе Георгия бомбежка авиацией участков марафонских укреплений была отсрочена на то время, пока строительное предприятие Попадопулоса не перейдет на другое место. Для афинян это был большой праздник, когда после мощных взрывов стало известно об уничтожении марафонских укреплений в ходе нескольких последовательных налетов.

Центр «004» опять передал благодарность и опять осведомился, когда же, наконец, агент № 1 намерен возвращаться, однако о способах вывоза Иванова не было и речи – вместо этого пообещали переслать несколько миллионов драхм. «Доставит их Кети Логотети, разыскивать вас она будет через директора Шмидта в отеле «Гран-Бретань», – значилось в этом очень утешительном известии. Вся группа приободрилась, в счет ожидаемых поступлений были сделаны новые займы, работа закипела.

Англичане подчеркивали, что в наступающем «сезоне» на африканском театре военных действий их больше всего беспокоит все возрастающая мощь люфтваффе. В связи с этим внимание Иванова было теперь приковано к большим авиационным заводам в окрестностях Нового Фалирона, где итальянская компания Мальцинотти ремонтировала моторы, отработавшие свой срок, и собирала новые из поступающих из Германии частей. После монтажа отдельных блоков или даже целых моторов их высылали на Крит, где уже силами дивизионных механиков моторы устанавливались на самолетах. Остальные части готовых моторов отправлялись морем, а в более срочных случаях – воздушным транспортом, прямо на аэродромы в Ливийской пустыне.

Некоторые из участников этой новой операции потом утверждали, что Георгий вошел сначала с состав одной из групп, работавших на предприятиях Мальцинотти, именно той, которая переносила уже проверенные и опробованные моторы при помощи специальных тележек и блоков на корабли. Естественно, на этом этапе в моторы можно было подбросить уже известную нам «фасоль», «запарывающую» моторы приблизительно после часа их работы. Скорее всего так и было: вначале Георгий сделался рабочим на заводе, затем среди механиков и рабочих он организовал диверсионную группу и после этого ограничивался в своей деятельности только доставкой «фасоли».

Это была наиболее дьявольская по своим результатам и наиболее трудная для разоблачения диверсионная акция Георгия Иванова. Во-первых, «фасоль» забрасывалась в мотор уже после его опробования, на так называемой «погрузке», Когда у двигателя уже был технический паспорт, свидетельствующий о полной его исправности. Во-вторых, «фасоль» действовала не сразу, а только спустя определенное время, когда самолет в большинстве случаев уже находился в воздухе. В-третьих, ради предосторожности не все моторы начиняли «фасолью», что поначалу заставляло немцев думать, что таинственные диверсии имели место скорей всего на Крите или на самом фронте, прямо в эскадрильях. Поэтому подвергали самому тщательному осмотру поступающие из Германии моторы, а в сборочных мастерских на Крите был установлен строжайший надзор. Несмотря на принятые меры, самолеты исчезали в море или грохались в песок пустыни, и долгое время никто не мог докопаться до истинных причин этих столь загадочных и массовых катастроф.

Завод Мальцинотти выпускал в день более 50 моторов. Это составляло полторы тысячи моторов в месяц, а за 4 месяца – около 6000. Если даже считать, что по тактическим соображениям известная часть их была пощажена диверсантами, все же следует, что жертвами диверсий оказалось от 400 до 600 немецких самолетов.

Как выяснилось позднее, действующие в Египте немецкие эскадрильи переживали все более возрастающий кризис. Он дошел до апогея во время осеннего английского наступления, когда немецкие аэродромы в пустыне роились от множества новых самолетов. Тогда-то и оказалось, что экипажи не могут доверять буквально ничему – ни моторам, ни горючему, ни смазочным маслам. Аварии, происходящие по неведомым причинам, стали кошмаром немецких летчиков, и с этим ничего не мог поделать главный эксперт генерал фон Валдау, специально присланный верховным командованием, ни даже сам фон Кессельринг, руководивший воздушными операциями немцев и итальянцев. Во время тщательных исследований причин аварий большинство экипажей люфтваффе почти бездействовали, тогда как самолеты королевских военно-воздушных сил непрестанно вылетали на боевые задания. Комментаторы сражения под Эль-Аламейном, подчеркивая эту особенность, никак не могли подобрать к ней соответствующих объяснений, хотя и признавали, что выигрыш решающего сражения и дальнейшее преследование врага были в значительной степени облегчены «параличом» люфтваффе.

Под конец и эта форма диверсий стала невозможной, по крайней мере в Новом Фалироне. Случилось как-то, что уже летом три отправляющихся в Тунис самолета получили свои моторы прямо на заводе Мальцинотти. И надо же так произойти, что именно эти моторы были предварительно «обработаны». Пилоты самолетов, длительное время находившиеся под страхом аварии, долго разогревали и пробовали свои машины. И вот все три самолета буквально после старта грохнулись в море на глазах фалиронских рабочих.

Катастрофа такого масштаба не могла пройти незамеченной, она послужила сигналом всеобщей паники на заводе и началом яростных немецких репрессий. После пыток и полевого суда смертью храбрых пали десять фалиронских рабочих. Среди улик их диверсионной деятельности находились и зловещие зернышки, в которых немцы, к своему ужасу, узнали изобретение собственных химиков. И уж, во всяком случае, подозрительный «слесарь» в синих очках уже не мог показываться в Новом Фалироне; его теперь разыскивали по всей стране. Георгию вновь пришлось переменить внешность…

Тот, кто заставил содрогнуться Афины, Грецию и все вражеские штабы, праздновал свою нелегкую победу. Расхаживая по комнате, он время от времени потирал руки и запивал водой куски черствого хлеба. Наступили дни, когда хлеб составлял единственную пищу человека, которого оккупанты называли «врагом № 1» на Балканском полуострове.

В свободные минуты он обдумывал простой, легкий плакат с пропагандистским содержанием. На нем были видны летящие четырехмоторные бомбардировщики, а на первом плане сжатый кулак подымал большой палец в знак победы.