Текст книги "Агент № 1"

Автор книги: Станислав Струмп-Войткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Распахнув створки окна, он увидел салоникский залив, повитый ранним утренним туманом. В направлении мыса видимость была лучше, и Георгий, взяв бинокль, быстро высмотрел силуэт родного дома, а потом и соседской виллы. Увидел, что на террасе полощется развешенное на ветру белье, а выходящие на море окна распахнуты. Сын долго дожидался, не покажется ли в каком-нибудь из этих окон фигура матери, а затем перевел бинокль на залив. Вода в заливе лежала идеально гладко, мгла затушевывала очертания далеких волн, но в стороне, ближе к югу, солнце разогнало утренний туман, и там были видны подымающиеся в воздух и идущие на посадку самолеты. По-видимому, здесь велось обучение новых экипажей люфтваффе. «Я им покажу учения!» – зловеще проговорил стройный немецкий офицер, еще раз внимательно оглядывая залив.

В дверь постучали. Это была известная всем Салоникам мадам Калиопа из бара. У Георгия по спине побежали мурашки, когда она осведомилась у него о дороге, хорошо ли он спал и что он желает на завтрак. Она, конечно же, сразу узнала его. Не предаст ли?

– Здесь был Пандос, сразу же после твоего побега… – прошептала она. – Ходил к вам… Вам туда нельзя…

– А что с Пандосом? – спросил Георгий.

– Исчез. Наверное, проходит обучение у немцев. Я сейчас приведу к вам нашего друга. Говорить здесь можно, не опасаясь, в комнате нет аппаратов для подслушивания.

«Другом» оказался английский сержант, который никак не мог справиться со своим радиопередатчиком. Георгий сначала от своего имени вызвал Каир, а потом, сверив еще раз позывные и волну, передал рацию сержанту. Прошло не более полусуток, как загудели далекие моторы, а с окружающих Салоники возвышенностей ударила немецкая зенитная артиллерия. На учебном военном аэродроме Серее в небо взвились клубы дыма.

«Все бомбы легли на цель», – мог теперь доложить Георгий.

Под утро следующий воздушный налет, более мощный, чем первый, разрушил до основания ангары, машины и взлетные полосы. Англичанин моментально свернул свою станцию, и они расстались. Теперь, когда новое задание было выполнено, Георгий не мог отказать себе в удовольствии заглянуть в родные места. Может, это было и неосторожно, но тоска оказалась сильнее благоразумия. Ноги сами понесли его по длинной улице до поворота на Маврокордато. Подле еще запертой угловой лавки с продовольствием и зеленью Георгий приостановился, глядя вниз, на знакомые два ряда домов, за которыми уже просвечивало синее море.

Это был слишком ранний час, и сын даже не мечтал увидеть кого-либо из семьи, а тем более мать. Он полагал, что дома все еще спят. Тем временем пани Леонардия после ночных налетов, которые подняли на ноги все Салоники, заснуть уже не могла. Побродив по комнатам, она вынесла из дома ведро с мусором, потом, выйдя на террасу, стала смотреть на все еще подымающиеся над аэродромом клубы черного дыма. Затем она вспомнила, что за повседневными делами совсем забыла о церкви. «Еще успею», – подумала она о заутрене у монашек и, отыскав ветхий молитвенник, тихо, чтобы не будить спящих, вышла из дома. Георгий был так растроган посещением родных мест, что не сразу заметил мать, а увидев ее, не поверил своим глазам. Горячий туман застлал ему глаза, он повернулся и пошел в обратную сторону. Мать даже и не взглянула на высокого, стройного немца, вдруг неожиданно ссутулившегося у нее на глазах…

После того как в Афинах была смонтирована четвертая радиостанция, Георгий Иванов доложил ее кодовое название: «Парфениум». Каир подтвердил получение радиограммы и запросил, что же, собственно, означает это слово. «Цветок, приносящий облегчение», – радировал в ответ Иванов.

XI
СИГНАЛЫ

«Свидание» с матерью, чувство удовлетворения от хорошо выполненного задания – все это укрепило энергию Георгия в самый трудный период его деятельности, когда надвигающееся лето готовило новые большие события. В Афинах Георгий застал депешу с требованием обратить особое внимание на порт Патры и острова архипелага. В Патрах немцы собрали огромные запасы горючего и боеприпасов, используя под складские помещения даже госпитали и госпитальные суда; на Кикладах и Спорадах оккупанты мобилизовали целую флотилию парусных лодок и мелких шхун, на которых они собирались перебрасывать в Африку необходимое генералу Роммелю снаряжение. Георгий снова направил запрос: когда же, наконец, состоится его переход на польскую службу, одновременно сообщая об абсолютном отсутствии денег, так как обещанная Кети Логотети с ее пятью миллионами драхм оказалась неуловимой. Тем временем сам он готовился в путь. Путешествие это предполагалось как некая инспекторская поездка по проверке диверсионных агентур, но на всякий случай агент № 1 взял с собой две «черепахи» и запас динамита. На этот раз он отправился не по суше; имело смысл попробовать морской жизни, а заодно и поближе познакомиться с положением в Коринфском канале, который давно уже «просился» на какую-нибудь крупную диверсию.

Георгий ехал под видом моряка, снабженный новыми документами, на большой парусной лодке. Они вышли из Зеа в Пирее при легком вечернем бризе. Маршрут был хорошо знаком, и Георгий с удовольствием выполнял несложные матросские обязанности. Как в давно прошедшие дни, он радовался морю, солнцу, соленому морскому ветру. Однако мечты о какой-либо диверсии на Коринфском канале оказались напрасными – ночью никаких лодок в канал не пропускали; агент № 1 мог только издали любоваться лакомым куском – знаменитым мостом, соединяющим Аттику с Пелопоннесом.

«Здесь нужно действовать не с моря, а с суши», – решил он утром, глядя, как в пятидесятиметровой вышине над ними проплывают тяжелые балки моста. Однако он все же попросил, чтобы его высадили на берег в пятидесяти километрах от цели, в плохо охраняемом немцами небольшом порту Эйон, откуда по всему миру перед войной расходились транспорты со знаменитым коринфским изюмом и который теперь совершенно опустел.

Отсюда Георгий направился к Патрам, радуясь возможности еще раз побывать среди убогих полей, голых гор, под солнцем и ветром. Шоссе проходило по обрывистым склонам горы Видиа. Справа голубело море, слева рассыпались по склону бесчисленные крестьянские поля, еще выше под порывистым морским ветром шумели деревья. С динамитом в мешке и с пистолетом в кармане путешественник чувствовал себя уверенно, им овладело даже какое-то дерзкое веселье. В таком настроении он подошел к расположившейся на вечерний привал итальянской колонне машин. Шоферы собрались в хвосте, у самой последней машины, с кузова которой раздавали провиант; охрана толпилась здесь же, весело перекрикиваясь, готовясь к ночевке на свежем воздухе, а два офицера осматривали в бинокли великолепный пейзаж. Проходя мимо машин, Георгий несколько раз потянул носом воздух и произнес слово «бензин», после чего послюнил палец и определил направление ветра. «Нужно начинать с головы колонны», – подумал он.

Показались передние машины. Зайдя за одну из них, Георгий сунул руку в карман, как вдруг перед ним неожиданно вырос охранник.

– Дай папиросу, – нашелся Георгий.

– А ты ответь мне, как называется эта гора! – крикнул ему итальянец.

– Она называется, она называется вот как! – ответил Георгий и сильным ударом кулака свалил охранника наземь.

…Этой ночью он уже не мог идти по шоссе, приходилось по бездорожью пробираться к Риону, но еще добрых два часа позади раздавался страшный грохот взрывов, а зарево над горящей колонной провожало его своими отблесками до самого горизонта. Георгий догадался, что на грузовиках, помимо горючего, была взрывчатка.

В Патры он пришел только к вечеру следующего дня и еще до захода солнца успел осмотреть указанный ему объект. Оказалось, что самым крупным судном, стоящим в порту, был небольшой корвет. Георгий испытал даже некоторое разочарование, потому что, судя по присланной из Александрии депеше, можно было подумать, что речь идет о большом военном корабле. Очень скоро все стало на свои места: команда корвета напропалую хвасталась тем, что им удалось потопить английскую подводную лодку. Рядом с корветом белели борта госпитального судна. «Ни одного раненого на судне нет, – сообщил Георгию связной патрской подпольной организации, – его целиком загрузили танками и боеприпасами».

Сразу же было принято решение использовать обе имеющиеся «черепахи», что и сделал Георгий после очередного заплыва. К сожалению, изготовленные в Афинах мины оказались слабыми, и оба судна, вместо того чтобы затонуть, отделались повреждениями. Правда, паника среди немцев и итальянцев поднялась страшная, а все население города вышло порадоваться виду наполовину затопленных и накренившихся набок судов. Георгий же просто места себе не находил от ярости. Ведь не затем он совершил рискованное путешествие к Патрам, чтобы результаты диверсии оказались столь незначительными. Георгий припомнил теперь предупреждение одного из подпольщиков, который в очень осторожной форме намекал, что лучше было бы взять ведение денежного хозяйства из рук Панделиса Лабринопулоса, который и производил расчеты с изготовителями «черепах». «Хорошо еще, что запасы «фасоли», используемые в Новом Фалироне, были привезены, – с горечью думал Георгий. – В Греции в погоне за прибылью умудряются подделывать даже секретное оружие…»

Патры были важным стратегическим пунктом, в котором, к сожалению, никак не удавалось наладить работу агентуры. Только теперь, когда Георгий лично ознакомился с местной организацией, обнаружилось, что подбор сотрудников на основании их довоенной репутации в новых условиях вещь довольно рискованная. Представители зажиточных слоев общества вообще не любили рисковать жизнью, кроме того, в мирное время на поверхность чаще всего выбиваются люди ловкие, беспринципные, умеющие приспосабливаться. Сейчас же Георгию нужны были смелые, преданные делу люди, молчаливые и инициативные. Одного из них он нашел сразу же – им оказался подпоручик Делиос Панос; как раз он-то и помог Георгию повредить оба судна. Агент № 1 в течение почти двух недель знакомил его с секретами современного военного саботажа, условился с ним о коде, которым они должны будут пользоваться для связи, – в будущем он рассчитывал снабдить смелого молодого человека радиопередатчиком и шифром, чтобы тот мог непосредственно сноситься с египетским центром, когда Иванов покинет Грецию.

Пребывание в Патрах подходило к концу, когда одна из местных подпольных организаций сообщила, что из Афин должен прийти поезд, груженный боеприпасами. Диверсия на железной дороге давала возможность окончательно нагнать страху на оккупантов, и без того уже обеспокоенных предыдущими акциями. Кроме того, Георгию хотелось показать Паносу, как нужно закладывать мины на трассе. Вдвоем они отправились на маленькую железнодорожную станцию, куда добрались часа в два ночи. Взятыми у железнодорожников ключами они развинтили рельсы, после чего Георгий довольно подробно продемонстрировал подпоручику, как закладывается заряд и как следует маскировать разрыв в рельсах заранее подготовленными полосами темного картона. Поездка была неудачной, поскольку поезд не появился ни в назначенное время, ни позднее; только около десяти часов утра показался паровоз с контрольным вагоном. По-видимому, кто-то уже успел поднять тревогу, машинист ехал медленно, а перед развинченными рельсами остановился. Не слишком расстраиваясь, диверсанты вернулись в Патры и под видом рабочих проникли на аэродром, где спрятались от глаз охраны, а с наступлением темноты подожгли транспортный самолет, подготавливаемый к рейсу в Северную Африку. Попутно удалось взорвать двадцать бочек «роммелевского» бензина…

Подпоручик Панос заверил отъезжающего шефа, что он по назначению использует каждый кусочек из оставленного ему динамита и каждую зажигательную гранату. И действительно, после визита Иванова диверсии в районе Патр оживились настолько, что это с благодарностью отметил центр «004». К сожалению, Паносу было трудно подыскать достаточное число надежных помощников и за многое ему приходилось браться самому. Однажды он был выслежен и арестован итальянскими карабинерами в подвале, где печатал подпольную газету. Известие об этом привез в Афины один из соратников Паноса. Журналисту Стефаносу Паносу, который тяжело перенес известие о гибели брата, Георгий говорил:

– Этиенне! Наступит день, когда мы все вместе возложим венок на могилу Неизвестного солдата на площади Конституции в Афинах. Тогда мы будем горды тем, что выполнили наш долг перед страной, цивилизацией, свободой.

Это было время усиления немецких репрессий, о которых все время доносили из Польши, каждая весть о совершаемых немцами злодеяниях на родине тотчас же ставила Георгия на ноги, даже если он валился с ног от усталости. Он говорил себе: «Это вам за Освенцим!», «Это за расстрелы на улицах и облавы!», «Это за замученных братьев!», «За Варшаву!», «За сожженные польские деревни!»

…Воспользовавшись любезностью уже знакомого хозяина парусной лодки, Георгий решил отправиться на остров Наксос, где его дожидалась маленькая подпольная организация, руководимая бежавшим из плена английским сержантом и дезертиром из итальянской армии. Англичанин был женат на гречанке, уроженке Кипра, и хорошо говорил по-гречески; дезертир оказался далматинцем, а следовательно, ярым противником гитлеризма, фашизма и вообще немцев и итальянцев. Втроем они развили бурную деятельность между расположенными близко друг от друга островами Наксос, Парос, Тинос, Андрос и другими вплоть до Эвбеи, собирая много ценных для англичан сведений. Наконец пришел долгожданный день, когда на острове Парос была готова флотилия, состоящая из нескольких десятков мелких суденышек. Все эти парусные лодки, катера, шхуны глубоко сидели в воде; они были тяжело загружены, даже на палубах везли покрытые брезентом ящики с боеприпасами и бесчисленные канистры о бензином и смазочными маслами для Африканского корпуса Роммеля. На каждом из суденышек были размещены по три не очень уверенно чувствующих себя немецких солдата; хозяева лодок расхаживали с битком набитыми бумажниками, но их лица были озабоченными, – все только и дожидались команды, чтобы поднять якоря. Где-то в пути к ним должны были присоединиться корабли конвоя.

Как назло, последняя ночь перед отплытием выдалась тихая, лунная, теплая – так обычно бывает в Греции в летние месяцы. О том, чтобы незаметно подплыть к сгрудившимся в кучу суденышкам, не могло быть и речи – в зеркале залива отражалась каждая звезда; кроме того, люди на палубах не спали, да и на берегах залива было множество любителей ночных прогулок. В подобном положении Георгий предложил единственно возможный вариант. За пару золотых, которые были у него припрятаны на черный день, он приобрел старую лодку, погрузил на нее несколько купленных у немца канистр с бензином и заранее заготовленную петарду с фитилем. Под утро, когда видимость ухудшилась и со стороны моря повеял легкий ветерок, трое диверсантов подожгли фитиль и пустили лодку в сторону флотилии. Теперь вся тройка бросилась бежать, однако Георгий остановился на склоне горы среди руин римского театра и принялся наблюдать.

…Лодка незаметно приближалась к судам, сначала не вызывая никакого интереса. Оставалось каких-нибудь пятьдесят метров. Георгий еще раз прикинул длину фитиля, расстояние и силу ветра, как вдруг их плавучая бомба озарилась яркой вспышкой взрыва.

– Преждевременно! – испугался Георгий. Еще через минуту до него докатился грохот взрыва, а затем крики, переходящие в страшный шум и панику. Напрягая зрение, сквозь дым и пламя Георгий разглядел удивительную вещь: пылающая лодка вдруг помчалась к судам, как бы притягиваемая таинственным магнитом. То, что произошло позднее, было похоже на праздничный фейерверк, сопровождаемый всеобщей паникой, как при землетрясении.

…Потом Георгий в одиночестве скрывался в древних мраморных карьерах вблизи монастыря Минас. Диверсанты договорились заранее, что каждый из них будет искать себе пристанище независимо от остальных. Убежище было выбрано Георгием из-за того, что рядом был источник; кроме того, здесь было сравнительно безопасно и даже какая-то добрая душа положила у родника десятка полтора черствых церковных булочек. Вечером четвертого дня Георгий рискнул выйти из убежища. Однако стоило ему только показаться среди людей, как его сразу же заметили итальянские карабинеры и, не обращая внимания на объяснения, повели к своему коменданту.

Теперь агента № 1 могло спасти только присутствие духа. Он попросил коменданта поговорить с ним наедине. Имея дело со старым сержантом полиции, Георгий прекрасно знал, как вести себя с такими людьми.

– Я не грек, – сразу же заявил он. – Sono ufficiale del esercito polacco… Я польский офицер. – И тут же вытащил несколько последних золотых монет и разложил их на столе. – Я борюсь с немцами, которых вы тоже не любите, – добавил он. – После того как будет выиграна война, польское правительство выплатит вам еще пятьсот суверенов, могу вам написать обязательство…

Пораженный сержант с большим интересом приглядывался к блестящим суверенам, потом начал осторожно задавать вопросы, наконец, на столе появилась бутылка вина.

– Невозможно, невероятно! – восклицал пораженный итальянец.

Так они проговорили часа два. Полицейский все еще колебался, но, наконец, и сам вынужден был признать, что в конечном счете война проиграна… Одним словом, Георгий Иванов направился в сторону Афин, обеспеченный не только хорошими документами, но даже и переодетый в форму итальянского карабинера.

В Афинах его ждало приятное известие: нашлась Кети Логотети, которая должна была вручить ему присланные из Каира пять миллионов драхм! Не теряя времени, Георгий решил идти за долгожданными деньгами.

– Не пойдете ли вы со мной? – спросил он доктора Янатоса.

Он приглашал с собой врача, поскольку хотел сразу же передать ему всю сумму; кроме того, связная Логотети, кажется, была больна, и вся задержка произошла якобы из-за этой болезни. Вместе они пошли в сторону площади, где доктор Янатос остался ждать в маленьком скверике, а Георгий вошел в подъезд одного из близлежащих домов.

В отлично обставленной квартире его приняла уже немолодая женщина, которую можно было бы определить как «бывшую красавицу». Она оказалась здоровехонькой, очень уверенной в себе особой, но тем не менее вздрогнула, когда гость представился:

– Я – номер первый. Пришел к вам за деньгами. Мне говорили о пяти миллионах…

– У меня этой суммы здесь нет, – ответила хозяйка дома, пытаясь преодолеть замешательство.

– В таком случае где и когда? – спросил Георгий.

Она взяла карандаш:

– Сообщите мне ваш адрес, и я дам знать…

– Боюсь, что это невозможно, мадам.

– В таком случае я дам объявление в газетах, что у меня пропало удостоверение… Дайте мне какую-нибудь цифру…

– Хорошо. 4502, – ответил он. – Удостоверение номер 4502.

– А что это за цифра? – спросила она, записывая. Георгий заметил, что пальцы ее при этом слегка подрагивали.

– Это номер моего читательского билета в университетском читальном зале в Бельгии, – пояснил он. – А что мне следует предпринять, когда я увижу объявление в газете? И в какой газете вы дадите объявление?

– Придете за деньгами, – ответила она уже совершенно спокойно. – А объявление я помещу в газете «Проиа».

– Мне следует прийти сюда?

– Да. Дорога вам уже хорошо знакома. А кто вам указал этот адрес?

– Мои люди, – улыбнулся Георгий, – найдут в Афинах кого угодно… А что еще привезли вы с той стороны моря?

– Они вышлют за вами подводную лодку. Заверяю вас, – объявила связная.

– Хорошо. Я жду.

– А место уже установлено? – спросила она.

– Мы договорились об этом с командиром «Сандерболта». Он согласился со мной, что место я выбрал очень удачно.

– А, капитан Кроуч, кажется, отличный знаток своего дела, если уж он одобрил, то значит все в порядке!

По-видимому, мадам Логотети прекрасно знала фамилии английских командиров.

Женщина записала что-то себе в блокнот, после чего заверила Георгия, что доставит деньги не позднее недельного срока. Только потом, уже продумывая разговор, Георгий Иванов понял, что он почти выдал свое настоящее имя. Если бы, например, Логотети работала на немцев, то достаточно было бы заказать короткий телефонный разговор с Бельгией, чтобы выяснить, какие люди перед войной пользовались в стране читательским билетом за номером 4502. Таким образом, он совершил неосторожный поступок, к счастью, не перед врагом, а перед сообщником, выступающим на одной с ним линии фронта…

Но была ли она действительно сообщником? Спустя некоторое время стало известно, что Логотети выехала из квартиры, не оставив никакого адреса. Объявление в газете тоже не появлялось, и Георгий снова обратился в Каир.

Вскоре был получен новый ответ из центра «004». Георгий помнил, что декабрьская телеграмма оставляла за ним право выбора: «Считаем, что следует решить вопрос о возвращении на базу». После того как в Каир было сообщено о публикации объявлении о розыске, центр «004» отправил к нему депешу почти категоричного содержания: «Ждем быстрейшего возвращения». А сейчас пришел уже формальный приказ: «Возвращаться». Но каким образом?

К этому времени относятся сведения о тесных контактах Георгия с организацией «Валасаки – Левриды», помогавшей греческим офицерам бежать на Средний Восток. Переброской людей через море занимались некоторые владельцы мелких судов, используя иногда и шлюпки для перевоза беглецов с одного суденышка на другое. Процедура эта была опасной, но, во всяком случае, если такое судно напарывалось на итальянский или немецкий патруль, оставалась еще какая-то возможность избежать суровой ответственности. В конце концов связь с островами была очень плохой, и находилось много желающих пробраться на родину подобным способом. Кроме того, и немцы и итальянцы нуждались в услугах подобного рода, чтобы перебрасывать своих агентов на палестинский или африканский берег. И тем не менее в случае с Георгием Ивановым положение было совсем иным: по всей стране были разосланы объявления о розыске «опасного преступника» – в крупных портах, маленьких прибрежных деревеньках был усилен контроль, устраивались самые настоящие облавы и засады, сотни арестованных допрашивались в первую очередь на предмет всяческих акций, связанных с деятельностью Иванова, кроме того, его фотография, хотя уже несколько засиженная мухами, украшала стены всех административных учреждений оккупантов. Диверсанта спасало лишь то, что ему удавалось хорошо менять свою внешность.

И вот теперь Георгий приходил в ярость. Очередная депеша содержала официальный приказ: «Возвращаться». А как раз накануне один из судовладельцев, узнав, что ему предстоит везти Иванова, отказал в последнюю минуту.

– Я не хочу рисковать головой, – заявил он. – Разве что за два миллиона… – добавил он тут же.

При второй попытке ожидаемое судно не пришло. И так каждый раз что-либо мешало Георгию взойти на спасительный борт рыбацкой фелюги. То лодка не могла попасть в условленное место, то капитан отказывался брать неизвестного человека, а бывало, что Георгий становился жертвой шантажа и вымогательств. Лишенный возможности выехать на Средний Восток, он опять начал подумывать о Салониках. Там, в кругу семьи и старых друзей по клубу, ему бы свободнее дышалось, там он быстрее набрался бы новых сил. Иногда, особенно в перерывах между выполнением отдельных заданий, Георгий все чаще испытывал чувство полного одиночества. Тогда находили приступы тоски и нужно было огромное напряжение воли, чтобы преодолевать их. А преодолевать их было необходимо – это Георгий хорошо знал; нигде так настороженно и с такой настойчивостью не ожидали Иванова, как в его родном городе. Шеф местного гестапо, бывший пастор Лохер, часто говаривал своим сотрудникам:

– Пускай его ищут где угодно, тем временем он достанется только мне… Я старый пастор и умею разбираться в человеческой психологии… Подобно тому как преступник постоянно возвращается на место преступления, точно так же диверсант и шпион всегда старается найти новые силы среди своих родных…

К этому времени полицейские посты на улице Маврокордато были уже сняты, а тайным агентам строго-настрого было запрещено показываться поблизости. Наблюдение велось из окон и с террас соседних домов. К тому же Лохер считал, что беглец попытается проникнуть в дом со стороны моря, через ограду морского клуба либо с какой-нибудь рыбацкой лодки. Поэтому у нового жилища Ламбрианидисов разместили внимательных наблюдателей, которые каждый день подробнейшим образом докладывали обо всем, что им удалось увидеть или услышать. Но в размеренной жизни семьи Иванова не замечалось особых изменений и не видно было, чтобы кто-либо из них проявлял беспокойство. Несмотря на это, хитрый лис Лохер время от времени навещал семью – под предлогом осмотра коллекции картин он проверял все комнаты…

Раскрытие многочисленных радиостанций союзников, работавших под самым носом у оккупантов, становилось для немцев задачей первостепенной важности. Теперь уже не только людская молва приписывала Георгию Иванову большинство диверсионных актов, теперь уже и германская контрразведка видела пружину многих диверсий в деятельности неуловимого агента, который к тому же часто оставлял свои визитные карточки в виде металлических табличек с надписью «В. В. 13». В ходе предпринимаемых облав вылавливали мелкую рыбешку, тогда как крупная рыба уходила в неизвестные укрытия. Немецкая разведка доносила из Египта, что там все еще не появлялся Георгий Иванов, которого считали одним из наиболее опасных врагов Третьего рейха; поскольку же он не был ни убит, ни пойман, а диверсионные акты, имеющие один и тот же почерк, не прекращались, немецкая контрразведка приходила к выводу, что искать его следует в Греции, и скорее всего в самой столице.

– Мы делаем все, что в наших силах, – разводил руками глава афинского гестапо Эрнст, которому пригрозили немилостью. – Мы следим за домом его родителей в Салониках, расставили наблюдателей во всех значительных пунктах в Афинах, где только он мог бы показаться, выделили чуть ли не целый батальон агентов, специально подготовленных для этого задания, пытались даже пойти на риск и заманить его в ловушку… Но он слишком хитер и слишком осторожен!

А тем временем агент № 1 ничем этой аттестации не оправдывал. В доме, где он остановился, с ужасом убедились в том, что их жилец иногда выбирается на пляж или в глубокой задумчивости наблюдает за транспортом и пешеходами с террас уличных кафе, а при случайных знакомствах и разговорах забывает о самых элементарных правилах конспирации. Никто не подозревал, что над рассеянным «эмиссаром Каира» вновь нависла угроза финансового краха: его скудных средств не хватало не то что на выполнение диверсионных заданий, но и просто на жизнь. Денежная проблема была настолько серьезной, что рядом с ней казались мелкими все остальные заботы и опасения.

И вот наступили дни самого настоящего голода. Часто сменяемые квартиры оказывались неподходящими; их владельцы, поняв, в чем дело, просили опасного постояльца поскорее освободить жилье. Иногда и сам Георгий вовремя обнаруживал грозящую ему опасность. Чаще всего она заключалась в слишком любопытных соседях. В других случаях врожденная греческая проницательность и наблюдательность помогали сразу же обнаружить в загадочном пришельце сходство с разыскиваемым Ивановым. Часто приходилось останавливаться на квартирах у бедняков, поскольку состоятельная публика в большинстве случаев уклонялась от риска, и тогда уже не могло быть и речи о каком-либо угощении, наоборот, хозяева сами ожидали помощи от своего, жильца. Один только вид голодающих детей приводил Георгия в угнетенное состояние, заставлял сжимать зубы, звал к действию. Он тут же отдавал хозяевам все, что у него было, а сам выстаивал длиннейшие очереди за раздаваемыми бесплатно порциями жидкой похлебки из фасоли и гороха.

«Я сейчас на положении арестованного, которому велят идти на свободу, но не дают ключей от камеры…» – невесело думал Георгий.

Одновременно с этим упорно приходили на мысль полученные еще в Александрии рекомендации: в случае осложнений при возвращении он должен не забывать о монастырях на Афоне. Там уже нашло себе убежище немало английских офицеров, а недавно и сам Георгий помог перебраться в те края английскому летчику, который выбросился с подбитого самолета на парашюте во время памятной бомбежки марафонских укреплений. Георгию сообщили, что летчику удалось пробраться на полуостров, и теперь он там дожидался прибыт во время войния подводной лодки, которая должна была его забрать. Однако Георгий хорошо знал, чтоы не так-то легко выделить подводную лодку для вывоза беглецов – им пришлось бы ждать месяцами, а может быть, и годами. «Брр!» – Георгий даже содрогнулся при одной только мысли о том, что ему придется погрузиться в безделье и спячку монотонной монастырской жизни. Ведь не ради же этого он взялся за столь сложные, требующие большой инициативы и энергии дела, чтобы вдруг оказаться без надежды на дальнейшую борьбу. Он охотно бы покинул территорию, пребывание на которой становилось для него все более опасным, но уехал бы отсюда только для того, чтобы продолжать начатую борьбу с фашизмом на другом участке фронта. Нет, он не намерен укрываться в одном из монастырей горы Афон!

Но бывало, что мысль о монастырском пристанище возвращалась к нему в периоды крайнего изнеможения, когда из-за отсутствия средств его самые лучшие намерения шли кувырком. Картины спокойной и беззаботной жизни среди монахов и отшельников вставали перед ним особенно часто в дни, когда Георгий чувствовал себя как затравленный зверь, которого загоняют охотники и гончие на лесной тропе. Здесь, в Афинах, в каждом прохожем мог таиться потенциальный предатель, каждое мгновение могло привести его к гибели. Сначала чувство опасности как бы подстегивало энергию разведчика, пробуждало в нем бдительность и волю к борьбе, но с течением времени опьяняющее чувство риска и постоянной игры, в которой ставкой была жизнь, перестало оказывать на него возбуждающее действие. Происходило даже обратное – сердце, подобно мотору, постоянно работающему на форсированном режиме, начинало сдавать. Жить и работать на столь высоких оборотах нельзя без конца. Георгию необходим был отдых. «Мое положение сходно с тем, – думал бывший ватерполист, – когда спортсмен не знает меры в тренировках и играх». Но в спорте, однако, можно было проиграть один матч, здесь же речь шла о жизни. И все-таки Георгий верил в то, что ему будет отведена ведущая роль в создании «радиомоста» через Балканы в Польшу.