Текст книги "Страна воров на дороге в светлое будущее"

Автор книги: Станислав Говорухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Простите, какой борт?

– Резервный.

– За кем?

– За кем, за Черномырдиным!

– Он же и так на двух самолетах…

– О, Господи, так положено! Когда летит член правительства, один борт должен быть резервным.

– Когда оно было, это положение? При коммунистах…

Улыбнулся:

– А что изменилось?..

– Так вы говорите, пустым «борт» прилетит?

– Пустым.

– И пустым полетит обратно?

– Да.

– А пассажиры, которые не могут вылететь? Женщины, дети…

Опять грустно улыбнулся:

– Вопрос не по зарплате…

Нет, мы не стали договариваться с охраной. Плюнули на все и поехали в Читу. Спасибо Виктору Степановичу – если бы не он, никогда бы не побывали в Забайкальске.

Чтобы увидеть, как гибнут дети, как калечатся их души, вовсе не обязательно ехать в Забайкальск. Туда нас ветром занесло. Мы могли выбрать объект поближе к столице.

Скажем, петербургский морской порт.

Тучи детей совершают там ежедневно набеги на вагоны с сахаром. Пробивают ломом днище вагона, высыпают сахар прямо на шпалы, собирают в мешки и несут через забор и дальний пустырь к тому месту, где их ждут грузовики со взрослыми дядями.

Вовсе не хочу сказать, что все наши дети такие. Что все наши дети криминизированы.

Но есть тенденция к росту криминальности среди детей и подростков. Причем тенденция устойчивая.

Любой ученый-экспериментатор подтвердит: когда есть устойчивая тенденция, нет необходимости продолжать эксперимент – результат уже ясен.

Результат ясен. Растет новое – глупое, необразованное воровское племя. Растет нация рабов. Удел ее в конечном счете – служить иностранцам. Китайцам, японцам, американцам, немцам… рикшами, клерками, лакеями… рабами, добывающими руду, пилящими лес, качающими нефть для цивилизованных соседей.

Формируется новый – волчий мир. В нем не будет места таким понятиям, как «честь» и «достоинство», не будет места товариществу и взаимовыручке, по законам этого мира нужно ударить первым, ибо нельзя упасть – затопчут ногами, забьют насмерть.

Вам обещали рай? Как в Америке? Вас обманули.

Вы будете жить в волчьем мире, черты которого уже явственно проглядывают. Но Бог с вами! В конце концов никто вам не приставлял пистолета к виску, не выманивал вашего согласия на собственную смерть.

Обидно другое. В этом мире с вашего согласия и благословения будут жить ваши дети.

Дневник
(продолжение)

И снова все изменилось. В самую худшую сторону.

На улицах бушуют толпы. Все под красными знаменами, все: «Назад, в прошлое!».

Властям нужна была кровь, чтобы развязать террор. Она пролилась.

Толпа движется к телецентру.

Неужели это Руцкой крикнул:

– Идите в Останкино!

Никогда бы не поверил. Но вот он на экране. Володя, телохранитель, закрывает его пуленепробиваемым щитком, вот эти слова:

– В Останкино!

Не мне судить его. Я пока еще не был в его положении: униженного, оскорбленного, затравленного; когда каждая «шестерка» может безнаказанно плюнуть в лицо, каждая шавка, каждый трус может издалека бросить в лицо ему, боевому офицеру, обвинение в трусости и предательстве.

Скорее всего, это был жест отчаяния.

Ну и, конечно, трагическое непонимание обстановки.

Москва – столица криминального мира. В Москве жуликов уже больше, чем честных людей. А жулики (мы об этом уже говорили) – твердая опора нынешней власти. Это их власть, она породила их и теперь обслуживает.

Почему он выкрикнул эти слова?

Затмило глаза? До такой степени, что гнев с истинных виновников перекинулся на «шестерок»? К тому же безоружных.

Во всяком случае, после слов: «В Останкино!» – можно было подняться к себе, на третий этаж, подумать минуту, достать свой иностранный хромированный пистолет и пустить пулю в сердце{Я написал эту страницу 4 октября. Тогда я не знал всех обстоятельств трагедии, дал сбить себя с толку газетам и телевидению – поверил, что действительно состоялся «штурм Останкино». Уже потом, через месяц, просмотрев видеодокументы, снятые многими телеоператорами, я убедился: никакого «штурма» не было, а была «ловушка», хорошо рассчитанная подлость, а затем хладнокровный расстрел безоружной толпы и зевак. Но об этом – позже.}. Сейчас уже поздно сваливать на анпиловцев. Обвинение себе Руцкой произнес. Публично, под взглядом телекамеры.

Но все-таки об анпиловцах надо сказать пару слов. Мое отношение к ним известно. Я показал их в фильме «Россия, которую мы потеряли» – застланные ненавистью глаза, портреты Ленина и Сталина в руках; кумачовые флаги… Я много говорил об этом в фильме. «То, что мы имеем, – никакая не демократия, но назад, к Ленину – гибель…»

Я говорил и другое: победу Ельцину на референдуме обеспечили еще и анпиловцы. Они оказали много услуг Власти, а теперь должны были оказать последнюю, решающую. Когда люди видели эти перекошенные от злобы лица, слышали эти крики: «Назад, в прошлое!», они говорили себе: «Тьфу, тьфу! Лучше – кто угодно, хоть воры, но только не эти!».

Последнюю услугу властям анпиловцы оказали 2 и 3 октября. Лучшего подарка Ельцину, чем вот этот – устроить беспорядки на улицах, пойти штурмом на телецентр – они сделать не могли.

Мне симпатичен Руцкой. У нас был с ним разговор на эту тему 27 сентября. Мы с депутатом Сашей Тихомировым зашли к нему. Он был уже затравлен, измотан до предела, ел в задней комнатке холодный суп из термоса. Мы поговорили.

– Неужели вы не видите, – сказал Саша, – что Дом окружен красными флагами, на стенах антисемитские лозунги…

– Где? – спросил Руцкой.

– Ну есть, есть, – продолжил Саша, – есть и такие лозунги. Нормальные люди связывают парламент с «красными». Это только отпугивает здоровых и честных людей…

Руцкой молчал.

– Почему не отмежуетесь от них? – спросил я. – Анпилов обязательно выкинет что-нибудь такое, что погубит все ваше справедливое дело…

– Я вам скажу так, – сказал Руцкой. – Если бы не Анпилов и его люди, никто бы не пришел защищать Белый Дом…

Да, скорей всего, так бы и вышло.

Ну и что?

Даже если бы пришли всего две старухи, встали бы перед парламентом и сказали: «Нет! Вы можете раздавить демократию, только раздавив нас!» – пользы было бы больше.

Страх. Гены страха, внесенного еще Лениным в живой организм народа, шевелятся. Бездействуют, но не умерли. И, забегая вперед, скажу: то, что произошло 4 октября, вот этот осуществленный с восточной жестокостью расстрел парламента, расстрел женщин и детей на глазах у всего народа, вся эта варварская и даже бессмысленная в военном плане акция на самом деле была далеко не бесполезной. Она означала полную и безоговорочную победу режима – сразу, на всех фронтах. Разрывы танковых снарядов внутри здания произвели целый переворот в душе народа. 4 октября запомнится ему навсегда.

Нас пугают тем, что было бы, приди к власти ортодоксальные коммунисты. Я не знаю, что было бы. Я вижу – что есть. Что натворили коммунисты-перевертыши.

Более черного и грязного дела они уже не сотворят. Если говорить о моральном состоянии народа, то он оказался отброшенным на много лет назад – в самые жестокие годы реакции.

Люди увидели, как убивают людей. Всех, без разбора.

Ожил годами дремавший в людях страх.

Теперь с этим народом можно делать что угодно.

Но вернемся к тому нашему разговору с Руцким. Что бы сегодня ни говорили про него, лишенного возможности отвечать и оправдываться, не верьте. Руцкой никогда не был «красным». (Кстати, только что прочел в «Известиях» интервью с Андреем Козыревым. Руцкой признался ему: «Я ненавижу красно-коричневых!»)

Но в последние дни своей политической жизни он был с ними. Вернее, они были – с ним.

Главные события трагического воскресенья 3 октября прошли мимо меня.

Днем состоялся обстоятельный разговор с художником Михаилом Шемякиным.

– Я вчера был на Смоленке, – рассказывал Миша, – видел этот народ с металлическими палками и камнями… Слушай, страшные люди! – Подумал минуту: – И другие – страшные. Почему, почему здесь так много жулья? Нельзя узнать Москву…

Возвращаясь от Миши, я заехал на Смоленскую площадь. Мирно прогуливающийся народ с Арбата доходит до Смоленки, дивится на солдат с щитами, перегородивших выход на площадь. Идет обратно.

С чистым сердцем я поехал домой. Было два часа дня.

В 9 часов мне надо было быть на телевидении. Неделю назад звонили от Диброва, пригласили на передачу. Потом дней пять молчали, видимо, утрясали вопрос с начальством. В субботу снова звонок – все согласны. Днем в воскресенье позвонила ассистентка:

– Ждем вас в 9.

– Хорошо.

Без четверти девять подъезжаю к телецентру. На улице Королева – баррикада, не пропускают. Я повернул направо, объехал главный корпус с тыла. Опять – баррикада (дерево положено среди дороги). Двое пацанов.

– Ребята, пропустите, у меня передача.

– Какая передача? Там стреляют.

– Вы меня знаете?

– Знакомое лицо.

– Пропустите посмотреть!

– Ну, раз охота под пули, ставьте машину во двор и идите пешком.

Напоследок спрашиваю:

– А вы ребята, за кого?

– Мы… в общем, мы – против Ельцина…

Пацанам – лет по 14–15. Ни оружия, ни палок. Может, это и были – «боевики»?

Подошел к телецентру. В обоих зданиях погашен свет. Вот тебе и 45 минут прямого эфира! А я-то оттопырил губу.

Время от времени кто-то постреливает. Туда-сюда ездят бронетранспортеры. Зевак, однако, много. В основном мальчишки, но есть и люди постарше, и женщины. А рядом, прямо на мостовой – трупы.

Напротив главного входа в Останкино стоит будка, что-то типа аккумуляторной. Там, прячась от выстрелов, стоят человек тридцать. Перебежал туда. Опять – пацаны. Я тогда еще не знал о существовании «боевиков». Про них мне потом объяснили – с голубого экрана. Так вот, может быть, это были – «боевики»? Но ни оружия, ни палок, ни камней я у них не видел. И настроены они были отнюдь не агрессивно.

К ним подошел бомж:

– Пацаны, поджигайте автомобили! (Напротив главного входа стояли несколько машин сотрудников Останкино).

Один из пацанов громко ответил ему:

– А ты, дядя, оказывается, провокатор!

Ударили длинной трассирующей очередью.

Пули прошли в метре от нашего укрытия. Мол, отваливайте отсюда!

– Хватит геройствовать! – сказал я ребятам.

Мы перебежали к толпе зевак.

Потом, уже на следующий день, я перебрал в памяти тот эпизод, вспомнил эти трассирующие очереди и потом холодным покрылся. А если бы меня подстрелили? Газеты бы написали: «Погиб при штурме Останкино».

Конечно, я не могу считаться полноценным свидетелем. Насколько я понимаю, основные события произошли тремя часами раньше. Газеты описывают их как «яростный штурм».

Случилась настоящая трагедия. Погибли люди. Из-за уважения к памяти убитых мы должны знать правду. Кто нападал на телецентр? Сколько было нападавших? Кто защищал телецентр? Сколько? Ответов пока нет. А говорят разное. Говорят, что расстреливали длинными очередями безоружную толпу.

Через три недели после событий, когда в стране началась предвыборная кампания, власти ввели дозированную гласность. Телевидение все еще было глухо закрыто для правдивой информации, но в газетах, особенно малочитаемых, стали появляться какие-то крупицы правды. Так «Независимая газета» опубликовала рассказ Людмилы Суровой. Она и ее маленький сынишка оказались свидетелями всего происходившего в Останкино.

Людмила Сурова свидетельствует, что штурма телецентра вообще не было. Стояли огромные толпы народа, генерал Макашов выкрикивал в мегафон грубые хамские слова:

– Крысы, выходите! Крысы! Крысы!..

Кто-то из толпы бросил в окно второго этажа взрывпакет. Огромная вспышка, пламя… И тут же – «шквальный пулеметный огонь из второго и третьего этажей телецентра». По толпе – по людям. По женщинам и детям! По тем, кто пытался помочь раненым, по подъехавшей «скорой помощи».

(Людмила Сурова – дама; вряд ли она разбирается во взрывных устройствах. Сомнительно, что это был взрывпакет. Возможно, кто-то из оголтелых бросил в окно гранату. Если – так, то преступление совершено серьезное. Конечно, вовсе не значит, что после этого нужно было стрелять во всех подряд. – С.Г.).

«Теперь я знаю, что такое расстрел, – пишет Людмила Сурова. – Это не может оставить равнодушным никакое живое сердце, на чьей бы стороне оно ни было. Но – живое».

Если сопоставить свидетельство Суровой с тем, что видел я сам (большое количество трупов, которые еще не успели убрать; в основном это были трупы подростков), то можно сделать вывод: истинная картина совсем не похожа на нарисованную средствами массовой информации.

Дня через три гостями одной из телепередач были бойцы отряда «Витязь». Может, как раз те, кто стрелял по толпе? Не знаю.

Но предположим, по безоружным людям стреляли их товарищи. Были убиты и ранены несколько журналистов. Они находились в толпе, значит, были убиты и ранены не «боевиками».

Я отказываюсь что-либо понимать! Что это за ужас, ответьте?! Бойцы «Витязя» получали подарки, какие-то доллары… Из рук других тележурналистов – товарищей тех, что погибли…

Мир сошел с ума.

Возвращаясь домой, я заехал к Белому Дому. Вокруг здания гуляют семьи с детьми. Атмосфера чуть похожа на ту, что была 22 августа 1991 года. Только народу значительно меньше.

Гуляют, смеются, рассматривают надписи на асфальте («Мы русские, с нами Бог!»), фотографируются…

А в воздухе уже пахло смертью.

Говорят, история повторяется дважды: один раз – в виде трагедии, другой раз – в виде фарса.

На этот раз – все наоборот. Тогда, в августе, был фарс, сейчас на глазах развертывается настоящая народная трагедия. Уже много жертв.

А вы думаете, Он (или Они), когда сочиняли и выпускали в свет этот указ, не знали, что будут жертвы, будут с обеих сторон? Что погибнут в первую очередь любознательные подростки? И несмышленые дети?

А те, кто призывал их к «решительным действиям», разве не знали всего этого?

Знали – и те, и другие. Ожидали даже худшего варианта – что кровь прольется по всей России.

К оружию звали не только «красные». К кровавой расправе призывала и творческая интеллигенция. Только в силу своей природной трусости не бросала в бой волонтеров из своих рядов – звала на подвиги армию и милицию.

Ценители Достоевского! Любили они щегольнуть фразой: «Не стоит она (высшая гармония) слезинки одного только замученного ребенка».

Отвечу и я им – словами Достоевского.

Не хочу я в ваш колониальный рай. «А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно».

Поразительно! Даже в истинной трагедии присутствуют сцены, как бы поставленные режиссером с плохим вкусом, – сцены фарсовые.

Выступил Гайдар и позвал всех на баррикады. Помните, на предыдущих страницах я писал об огромной армии «бультерьеров», боевые подразделения которых есть в каждом городе. Бойцы мафии. Призыв был обращен в первую очередь к ним. Но воры не откликнулись (на то они и воры!). Они ограничились бутербродами и котлетами по-киевски (всю ночь «защитникам Москвы» тащили пищу из соседних ресторанов){Тогда я еще не знал, что «бультерьеры» откликнулись. Бойцы мафии принимали участие в событиях.}.

На призыв Гайдара отозвались честные, наивные граждане.

В тот раз, в августе, мы построили баррикады и просидели на них трое суток. Противник не явился. Но впечатлений нам хватило на два года. Два года мы рассказывали, каким страшным могло быть нападение, какие ужасы могла бы проделать с нами «Альфа».

В этот раз москвичи просидели на баррикадах сутки. Противник опять не явился. Но впечатлений хватит на год. (На следующий день выступит Гайдар по телевидению и поблагодарит жителей города за неслыханное мужество.)

Кстати, об «Альфе». В тот раз «Альфа» не давала никаких обещаний, но и действий никаких не предприняла. В этот раз (в передаче Политковского «Политбюро») дала обещание: «Бойцы «Альфы» ни в коем случае не будут штурмовать Белый Дом». Тот из нас, кто вспомнил старую науку – смотреть телевизор наоборот, сказал себе: ага! обязательно будут!

Ночь. Уже ясно, что утром предстоит кровавая расплата. Из рук Макашова и анпиловцев власти получили такой козырь, что не сыграть на нем просто глупо.

Последние десять дней почти не было видно на телеэкране представителей творческой интеллигенции. Меня это удивило. Не все же они в Вашингтоне? И вдруг…

Один за другим на экране – популярные артисты и деятели искусства. Вылезли из окопов. Рискуя жизнью, пробрались на Шаболовку. (В полночь я проехал по Москве и не слышал ни одного выстрела, не видел никаких беспорядков – столица жила обычной жизнью.) Деятели искусства, перебивая друг друга, клялись в верности власти. (Того, кто не клялся, например Сергея Жигунова, газеты на следующее утро объявят «не самым умным»; про Политковского с Любимовым скажут, что те были пьяны.)

Вдруг прояснилось, что наши творческие работники не только мужественные и бесстрашные, но и очень решительные. Настоящие мужчины, словом. Любят бифштексы с кровью. Чуть не каждый второй выступавший требовал жуткой казни отступникам.

– Расстрелять!

– Гильотинировать!..

– Показывать в зоопарке!

А мне все время вспоминался солженицынский «Теленок». Все – не так, но все – очень похоже.

В 7 утра начался расстрел Парламента.

Власть, воодушевленная мощной поддержкой общественности, решилась!

Первыми погибли женщины и дети.

«Эти бронетранспортеры, с ходу ворвавшись на абсолютно не защищенное пространство перед Домом Советов России, расстреляли палатки безоружных постов охраны. В этих палатках оказались в основном женщины и дети. Те, кто был в здании, видели, как трупы их накрыли полиэтиленовой пленкой».

Это пишут в «Общей газете» очевидцы событий Татьяна Романенкова и Алексей Воробьев.

Я провел собственное журналистское расследование и говорил со многими очевидцами. Разговаривал и с женщинами. Не только с женщинами-депутатами, но и с работницами кухни, сотрудницами аппарата. Всех спрашивал:

– Почему вы не ушли из Белого Дома?

Можно суммировать ответы, все они были примерно одинаковы:

– Надеялись, что именно мы, одно наше присутствие, поможет спасти наших мужчин. Там ведь знали, что здесь женщины и дети. Мы надеялись, что возмутится общественность…

«Общественность» возмутилась. Я сам слышал – как. Она и сейчас (сегодня уже 9 октября) не может успокоиться:

– Нужно подавить в зародыше третий путч!

– Никакой жалости к идеологическим противникам!

И прочая мерзость!

Черный понедельник

«Всю ночь кричали петухи…»

Слушать, как с экрана призывают убивать людей, было невыносимо. Я принял снотворное и велел жене не звать меня к телевизору, кого бы там ни показывали.

Первый утренний звонок: начался штурм.

А то мы не знали, что он начнется.

У меня, кроме собаки, есть кошка. С таким же паскудным характером. Как рожать – так на коленях у Гали, а просто погладить, посадить на колени и поласкать – издерет. Только что исцарапала хозяйку, та хотела погладить ее. Через минуту слышу Галин голос с кухни:

– Ничего тебе не дам! Раз ты царапаешься – ничего не получишь!

Я ей кричу из своей комнаты:

– Ты, прям, как Ельцин. «Будете царапаться – отключу свет и канализацию…»

Наконец, жена ушла гулять с собакой. Я прыгнул в машину и помчался на Кутузовский.

Люди идут по своим делам, играют дети, хозяева выгуливают собак, а рядом, за домами, – трескотня автоматных очередей, мощная, как работа скоростного пневматического молота.

Вышел на Кутузовский. Зевак – тьма. Тучи мальчишек. Повезло нынешнему поколению, мы такое видели только в кино. Вышел на мост. И у парапета на мосту – сотни зрителей. Представляю, какой сегодня праздник у воров и лавочников. Ударила 125-миллиметровая пушка. Снаряд разорвался внутри здания. Толпа на мосту возбужденно закричала:

– Так их, так! Чтоб они все там сгорели, сволочи!

Я прошел до конца моста. Цепь солдат в касках ведет плотный огонь по окнам Белого Дома. За спинами солдат, вплотную к ним – мальчишки. За ними – мы, зрители. Мелькнула мысль: «Почему не разогнали народ?».

А потому и не разогнали, чтобы защитники Дома не стреляли в нападавших!

Да они и не могли отвечать на выстрелы. Огонь был настолько плотный, что никто из оборонявшихся не мог и высунуться из окна. К тому же впоследствии нам стало известно, что в 7:30 по внутренней трансляции Белого Дома прозвучала команда Руцкого:

– На огонь не отвечать!

Теперь мы знаем, насколько жестокой была эта карательная акция. Перед ней померкнут все аналогичные преступления прежней власти – расстрелы восставшего народа в Воркуте и Новочеркасске.

Был даже расстрелян жилой дом рядом с парламентом. Так, ни за здорово живешь. Кому-то показалось, что кто-то выстрелил с верхнего этажа. Разнесли все окна на мелкие брызги. Сгорела квартира: то ли снаряд туда попал, то ли граната. Жильцы остались без крыши над головой. Теперь обивают пороги по инстанциям, пытаются выпросить помощь.

Пушки танков продолжали расстреливать парламент.

Ко мне подошел приятного вида человек:

– Как вы относитесь ко всему этому?

– Победили воры!

Он вспыхнул:

– Значит, я – вор?

– Не знаю, я с вами незнаком.

Он отбежал к толпе у парапета, крикнул оттуда:

– А почему ты не с ними, не в Белом Доме? Обосрался?..

Вот и сейчас, когда описываю эту сцену, звонок по телефону. Незнакомый жлобский голос:

– Ну что, обосрались твои друзья!..

Теперь выползает со дна вся нечисть.

Наступило их время. 4 октября – день торжества безнравственности. Расстрел парламента на глазах у всей страны не пройдет бесследно. Разбужены, выплыли на поверхность все темные силы.

Грохочут пушки танков. Толпа на мосту уже не так бурно реагирует на попадания снарядов. Зрелище, даже такое невиданное, начинает приедаться.

Кто-то притащил на мост моток колючей проволоки, которой было опутано все в кольце вокруг Белого Дома. Люди стали отбивать себе кусочки на память. У всех, кто пытается это сделать, руки в крови – страшная вещь, спираль Бруно. Взял и я кусочек на память.

…Загорелся один из этажей Белого Дома. Огонь быстро распространяется. Вот уже горит весь верх. Чуть поодаль от толпы, на мосту, остановились два старика (позже я разговорился с ними – фронтовики-ветераны, брали Кенигсберг). Один из стариков – благообразного вида, с седой бородой – сказал:

– Расстреляли Россию. Можно идти домой.

Дома я прилип к телевизору. Си-Эн-Эн ведет прямой репортаж с места событий. Российский позор транслируется на весь мир.

Хроника иногда прерывается, на экране появляются то один, то другой популярные деятели. Уже ничего нового не говорят – в основном изыскания на тему: какую придумать казнь отступникам.

Выступает комендант Москвы: чрезвычайное положение, комендантский час и так далее. Сообщает интересную новость. Цитирую по памяти:

«При попытке выбраться из Москвы арестован небезызвестный Невзоров. При нем – охранник с оружием…»

Арестовали, значит, по этой причине: охранник с оружием!

Каждый крупный жулик в этой стране имеет телохранителей, каждая криминальная коммерческая структура – боевой отряд. А вот журналисту, которого дружно ненавидят все воры бывшего Советского Союза, иметь охранника нельзя.

Часа три-четыре пополудни. В Дом с белым флагом пошел Руслан Аушев, Президент Ингушетии.

Вечером я позвонил Руслану, он торопился, улетал домой.

– Руслан, сколько трупов?

– При мне вынесли из Белого Дома 127.

– Много еще осталось?

– Много.

Герой Советского Союза Руслан Аушев – один из самых порядочных людей, которого я знаю. Его слову можно верить. Запомните эту цифру – 127. 127 трупов, обнаруженных к вечеру 4 октября. Вероятно, с цоколя и первого этажа. На верхние этажи еще не поднимались. Сколько там наворочено, никто тогда не знал. Теперь уже и не узнает.

Я акцентирую ваше внимание на этом пункте потому, что буквально на следующий день начнется странная чехарда с трупами. Еще одна позорная и грязная история из тех, к которым нам уже не привыкать.

Власть начнет заметать своим грязным хвостом следы кровавого преступления.

Еще одно интересное сообщение: против Кирсана Илюмжинова возбуждено уголовное дело. Открылась история с мазутом.

Я про этот мазут знал давно. В правоохранительных органах есть документы по этой сомнительной сделке. Правоохранительные органы знали. Знали и власти – им докладывали. Знал и Ельцин. Но Кирсан был его друг, а Калмыкия – чуть ли не полигон, на котором испытывались предстоящие России реформы. Но стоило Кирсану ослушаться старшего брата, не проявить личной преданности, как сразу бывший «личный друг» превратился в подследственного. Молодой калмыцкий президент повел себя очень достойно в дни президентского путча – он не просто отказался участвовать в готовящемся преступлении, но сделал это открыто, на глазах у всей страны. Но любое проявление человечности и порядочности в коридорах власти мгновенно наказывается. Поплатился и Илюмжинов. Со старой папки с «Делом о мазуте» была сдута пыль, и она легла на стол к следователю.

Я знаю, что были люди в правительстве, которые хотели, даже пытались возмутиться. Но никто не достиг успеха.

Каждый был «на крючке». На каждого есть своя папка с «Делом о мазуте».

Просто нет сил смотреть телевизор. Раньше, во времена Тотальной Лжи, была одна или две телевизионные программы. Сейчас – много, и на всех – ЛОЖЬ.

Ничто их не проняло. Даже Обращение Святой Церкви прошло мимо сердца.

Церковь 2 октября обратилась в первую очередь к средствам массовой информации: не лгите, не подавайте одностороннюю информацию, умолчание – тот же грех…

Не помогло. Жрецы Лжи – язычники, они в Бога не веруют. Не верят и в Божий Суд.

Вышел Указ о цензуре. На следующий день его отменили. Есть умные люди в правительстве. Кто-то, видать, объяснил:

– Борис Николаевич, зачем вам лишние разговоры, зачем Указ о цензуре, когда она и так есть.

Сегодня, оглядываясь назад, можно проследить точно, по датам, как изводили, пока не свели на нет, главное завоевание народа – свободу слова. Проследим «этапы большого пути».

Март 1993 года (перед референдумом), агитационный террор – временное запрещение свободы слова. Одновременно – проверка: как отреагирует общественность? Общественность никак не отреагировала.

Апрель 1993 года. Щадящий режим, призванный продемонстрировать великодушие победителей – на экран время от времени крохотными дозами проникает Правда.

21 сентября – полное запрещение свободы слова.

Полное, но не окончательное. Перед «свободными» выборами власти будут делать все, чтобы создать видимость равных возможностей. На экране иногда начнут появляться люди, которые, трясясь от страха, запинаясь и озираясь по сторонам, будут излагать «свое мнение».

На самом деле свободу слова, за которую мы так боролись, уже похоронили. Препарировали на кусочки и закопали в разных местах.

Вернемся к 4 октября.

Так что же на самом деле происходило в Белом Доме?