Текст книги "Битвы, выигранные в постели"

Автор книги: Станислав Зигуненко

Соавторы: Роман Белоусов,Е. и Д. Ивановы,Аполлон Давидсон,М. Умнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

…После резких, уничтожающих слов в прессе про «Зиппергейт», «Моникагейт», «Сексгейт» и предложений переименовать Овальный кабинет в Оральный, сатирические нотки уступили место добродушному юмору.

– Что нужно президенту, чтобы поднять свой рейтинг до ста процентов? – острили эстрадные комики. – Ещё один секс-скандал!

И зрители смеялись, но не горько и не злорадно.

Супружеская чета Клинтон занялась лихорадочным поиском спасительного выхода…

Прежде всего Билл сам рассказал Хиллари «всю правду о Монике Левински». Всю ли и какова была эта правда, можно только догадываться. Во всяком случае, свидетели отметили, что на следующее утро президент выглядел хуже некуда…

Хиллари, напротив, была бодра и полна энтузиазма.

– Мы знавали времена и похуже, – твёрдо заявила она. – Мы будем в полном порядке!

Было бы наивно ожидать от Хиллари другой или хотя бы менее яростной реакции. Собственно говоря, свою карьеру она сделала в первую очередь как защитница мужа. А поводов бросаться на его защиту, надо отдать ему должное, он давал предостаточно. Публичные заверения Хиллари в честности Билла проходят красной нитью через всю его политическую карьеру. Так, например, в 1992 году именно слова Хиллари о своём полном доверии мужу, услышанные миллионами людей, помогли Клинтону как-то выпутаться из дела Дженнифер Флауэрс.

А что же сам Клинтон?

Беспорядочная сексуальная жизнь Билла Клинтона, которая чуть не стоила ему первого президентства, теперь стала угрозой для второго.

Новая убийственная комбинация: гражданский иск Полы Джоунс, защищавшей свою поруганную честь, и уголовное преследование Кеннета Старра поставили президента в самую опасную ситуацию со времён Ричарда Никсона. Не случайно сторонники Клинтона называли происходящее «абсолютным кошмаром».

Дело тут не только в сексе. Дело в том, что Клинтон сам говорил об этом и что ему приписывали другие. В довольно пространных показаниях по делу Полы Джоунс президент под присягой сказал, что не имел сексуальной связи с Левински. Он заявил это без малейших колебаний, поддержанный письменными показаниями Моники, тоже данными под присягой.

Но позже, уже без ведома президента, Левински сказала следователям, что, возможно, изменит свою позицию, если взамен прокурор откажется от её юридического преследования. Однако Старр, как известно, хотел большего, чем признания Левински в связи с президентом. Он хотел, чтобы Моника подтвердила, что Вернон Джордан по поручению Клинтона заставил её солгать. В руках у прокурора были не только двадцать часов записей, в которых Моника Левински изливала душу Линде Трипп. У него в руках оказался документ чрезвычайной важности – записка, переданная Моникой Линде. Записка с описанием того, как обвести вокруг пальца Старра, отвечая на вопросы по делу Джоунс.

Если бы правда оказалась на стороне президента или если бы Старр оказался не в силах доказать, что Клинтон – лжец, юридические тонкости не имели бы никакого значения. Но в случае доказательства сексуальных отношений Билла и Моники да ещё попытки заставить Левински солгать под присягой можно было бы считать, что Клинтон сгорел.

Философия президентства Билла Клинтона предполагала, что все награды общества должны доставаться тому, кто много трудится и играет по правилам. В том, что президент трудился много и успешно, ни у кого сомнений нет. Но если порочащие его факты, связанные с секс-скандалом, окажутся правдой, ни о какой игре по правилам со стороны президента не может быть и речи. И за это Клинтону придётся заплатить по очень дорогой цене. Скорее всего, пережить этого президенту не суждено. Перед ним встанет никсоновская проблема: либо самостоятельно уйти в отставку, либо дожидаться импичмента.

Когда у одного сенатора спросили, не кажется ли ему, что скандал, разгоревшийся из-за такой мелюзги, как Моника Левински, и грозящий президенту отставкой, вызвал неоправданно большой шум среди американцев, привыкших прощать шалости предшественникам Клинтона, он ответил таким анекдотом.

В правлении элитарного клуба собрано экстренное совещание.

– Джентльмены, – говорит председатель, – нам предстоит крайне неприятная процедура исключения из членов клуба мистера Смита.

Раздаются возгласы:

– Как? Почему? Ведь мистер Смит уважаемый, достойный человек!

– Всё это верно. Но мистер Смит нарушает санитарные нормы в нашем клубном бассейне. Он писает в воду.

– Нехорошо, конечно, но ведь это делают многие.

– Да, – соглашается председатель, – но Смит это делает с десятиметровой вышки!..

Для достижения поставленной цели у независимого прокурора Кеннета Старра было не так уж много средств. Он затратил уйму времени, пытаясь добиться обвинения в лжесвидетельстве Моники – по сути, всего-навсего неопытной, перепуганной молодой женщины, пойманной на сексуальных связях с президентом. Многие полагали, что Старр будет вынужден пойти на предоставление Левински иммунитета в обмен на её свидетельские показания перед Большим жюри. Но поверит ли оно Монике? Это зависело во многом от того, как поведут себя другие свидетели. Прежде всего, Бетти Карри. Но, возможно, ещё и Бэйяни Нелвис.

Появление в расследовании Бэйяни Нелвиса стало настоящей сенсацией. Этот официант, работающий в Белом доме, заявил, что видел Клинтона и Левински в личном кабинете президента. Когда Билл и Моника покинули помещение, Нелвис вошёл туда, чтобы произвести уборку. В ходе её он обнаружил несколько бумажных салфеток, «испачканных губной помадой и чем-то ещё». Нетрудно догадаться, что имелось в виду.

Правда, адвокат Нелвиса почти сразу же выступил с публичным опровержением этих фактов, просочившихся в прессу. Но «золотая жила» была уже обозначена. Вскоре выяснилось, что бывший шеф официантов в Белом доме пытается продать за полмиллиона долларов аналогичную историю средствам массовой информации.

Из темноты внезапно вынырнул бывший советник Клинтона Дик Моррис, выгнанный в своё время из Белого дома за то, что, пользуясь услугами «девушки по вызову», выбалтывал ей президентские секреты. Моррис позвонил на одну лос-анджелесскую радиостанцию и наговорил в прямом эфире такого, что и выдумать сложно. Он, в частности, весьма прозрачно намекнул, что Хиллари – лесбиянка и поэтому чисто по-мужски Клинтона можно понять, когда он ищет сексуального удовлетворения на стороне. Если этим заявлением Моррис собирался помочь президенту, то это была поистине медвежья услуга.

Не смог удержаться от воспоминаний и бывший телохранитель Клинтона Ларри Паттерсон, до сих пор работающий в полиции Арканзаса. Он поведал, что, когда Клинтон был губернатором, у него было не менее десяти продолжительных романов и не менее двадцати пяти случайных связей. Возможно, бывший телохранитель слегка погорячился. Адвокаты Полы Джоунс, опросив почти сотню женщин, заподозренных в сексуальных связях с уже женатым Биллом, остановились лишь на четырнадцати.

Даже поверхностное знакомство с далеко не полным списком любовниц лишний раз подтверждает, что Клинтон и в вопросах секса придерживался, как истинный демократ, широких демократических взглядов. Он не видел разницы между белыми и цветными, скромными секретаршами и королевами красоты, случайными знакомыми и жёнами своих приятелей…

– Я знаю, что он готов вцепиться в любую юбку, – как-то в порыве откровенности призналась Хиллари близким друзьям.

– Клинтон изменял супруге бесконечно, – подтвердил другой охранник, Ларри Паттерсон. – Он предпочитал женщин двух типов: красивых рыжих и безобразных рыжих. Об одной репортёрше (уж не о Дженнифер Флауэрс ли?) он сказал: «Красивая женщина! Клянусь, она создана для орального секса!»

Показания телохранителей открыли для всех ещё один интересный факт. Оказалось, что знаменитые утренние пробежки Клинтона ничего общего не имели ни со спортом, ни с заботой о своём здоровье. Он надевал кроссовки, тренировочный костюм и… ехал к очередной любовнице.

Как-то Паттерсон заметил:

– Ваша майка после пробежки должна быть мокрой от пота.

– Вас не проведёшь, – засмеялся в ответ Клинтон.

С тех пор он стал заходить в ванную комнату к охранникам и там брызгать на свою майку водой…

Секс-скандал Моники и Билла привлёк к себе внимание всего мира. Подробнее с его хроникой читатель может познакомиться в книге Д. и Е. Ивановых «Грехопадения Билла Клинтона».

Сегодня мы все уже знаем, что Клинтон подвергся импичменту, но всё-таки остался президентом США. Многие профессиональные политики считали, что Клинтон не пользуется такой широкой поддержкой населения, какой, например, пользовался Рональд Рейган. Но постоянный высокий рейтинг Клинтона позволяет предположить, что для американцев секс-скандал с Моникой Левински стал в определённом смысле моментом истины, когда они были вынуждены разобраться в своём противоречивом отношении к президенту Клинтону. И они не захотели, чтобы он ушёл.

Сексуальная жизнь Билла Клинтона продолжает интересовать человечество. Газета «Московский комсомолец» сообщала: «Президент США, посаженный на строгую сексуальную диету, развязывает с помощью сил НАТО вооружённый конфликт в суверенной Югославии». И предполагает, что между сексуальной эпопеей Билла Клинтона и его агрессивной внешней политикой есть связь.

Сексолог А. Анатольченко комментирует это так:

«Человек – единая энергетическая система, если один вид энергии иссякает, то другой – в данном случае это агрессивность – должен возрасти. У Адольфа Гитлера, например, с потенцией было совсем плохо, зато более агрессивного политика новейшая история не знает. Вообще эта закономерность свойственна очень многим диктаторам: многие из них были либо импотенты, либо девианты.

…Никто из сексологов не проводил замеров тестостерона в крови Клинтона во время того, как он отдавал распоряжение о бомбёжках Югославии. Но предположить такую мотивацию его поступков вполне можно, хотя скорее всего даже он сам не отдаёт себе отчёта в том, что творит».

СЕКС-ШПИОНАЖ В ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЦЕЛЯХ

…БЕЗ ПЛАЩА И КИНЖАЛА. ИСТОРИЯ ФРАНЦУЗСКОГО РАЗВЕДЧИКА

Люди, не связанные со шпионажем, часто считают это занятие романтическим. Риск, роскошная жизнь, интеллектуальный поединок, красивые женщины… Реальная жизнь контрразведчиков, как правило, выглядит намного более буднично, но и в ней порой случаются драматические любовные эпизоды. Об одном из таких случаев, происшедших во время Первой мировой войны, мы здесь и расскажем. Поскольку он никогда не фиксировался в официальных документах и был в общих чертах рассказан близким другом непосредственного участника этой истории, имена главных действующих лиц и географические названия условны.

Во время Первой мировой войны Анри Дюпон служил в так называемом Втором бюро, которое занималось контрразведкой. Он был откомандирован в город Н., где пробыл больше года. В расположенном там военном лагере служили три офицера-контрразведчика, которые были буквально завалены работой. С раннего утра и до полуночи они допрашивали подозреваемых в шпионаже, и их поток, казалось, был нескончаем.

Дюпон, проработав там шесть месяцев, имел право уйти в отпуск, но совесть не позволяла ему оставить изнемогающих от бесконечных расследований товарищей. К тому же эта работа ему нравилась. Прошло ещё шесть месяцев, и вот на второй год он стал ощущать, что у него сдают нервы, – усталость брала своё. Это выражалось не только в бессоннице и раздражительности, но и в грубых ошибках при ведении расследований. Это не могло ускользнуть от внимания начальства, и однажды комендант отозвал его в сторону и приказал немедленно отправляться в отпуск. Внешне Дюпон был недоволен таким приказом, но в глубине души он принял его с благодарностью.

После ежедневной напряжённой работы ему не хотелось ехать в шумный Париж, поэтому он решил отправиться в небольшой городок Л., расположенный километрах в тридцати от лагеря. Это было спокойное местечко, которого война как будто совсем не коснулась. Старинные узкие улицы были застроены домами своеобразной архитектуры. Небольшая речушка петлёй огибала городок. Погода стояла замечательная, повсюду слышалось пение птиц. Он снял комнату в недорогой гостинице, надеясь, что там ничто не будет напоминать о войне и службе. В его распоряжении находилось две недели отдыха.

В гостинице было очень чисто, слуги оказались на редкость приветливыми и предупредительными. Перед обедом он расположился на террасе и наслаждался бокалом местного вина. Обедать он отправился в ресторан. Посетителей было немного. В одном углу сидели два фермера, обсуждавшие перспективы будущего урожая. Пожилой человек, похожий на нотариуса, сидел один и сосредоточенно поглощал свой обед. Ещё несколько столиков были заняты ничем не примечательными парами.

Напротив Дюпона за отдельным столиком сидела очаровательная молодая девушка в голубой блузке. Хотя она, казалось, была увлечена исключительно содержанием своей тарелки, Дюпон понял, что она смущена, впрочем, как и он сам. Целый год у него не было возможности встречаться с женщинами, а подозреваемые – представительницы слабого пола – не вызывали у него никаких чувств. Он был молод и не женат.

Во время обеда Дюпон украдкой бросал взгляды на свою очаровательную соседку, а поймав её взгляд, он в знак приветствия поднял стакан, она ответила застенчивой улыбкой и покраснела. В конце обеда Дюпон подозвал официанта и попросил его передать девушке своё восхищение и просьбу разрешить ему пересесть за её столик. Он с волнением следил за её реакцией. Девушка снова покраснела, кивнула официанту и улыбнулась. Обрадованный Дюпон направился к ней.

Её звали Мари, она работала секретаршей в одной из парижских фирм, а в Л. приехала в отпуск. Дюпон спросил, почему такая очаровательная мадемуазель решила отдыхать в уединённом провинциальном городке, где практически нет развлечений. Она с улыбкой ответила, что Париж, конечно, прекрасный город, но там слишком шумно и чересчур много развлекающихся солдат и офицеров. Родители Мари жили в прифронтовой деревушке, поэтому у них отдыхать было невозможно. Они с подругой решили провести отпуск в Л., который им рекомендовали как прекрасное место для спокойного отдыха. Но в последний момент её подруге пришлось остаться в Париже. Мари отправилась в отпуск одна и только сегодня утром приехала в город.

Дюпон сказал, что работает в крупном французском телеграфном агентстве. Отчасти это было правдой, так как во время войны многие сотрудники французской контрразведки при выполнении секретных заданий официально числились работниками телеграфных агентств. Он якобы тоже устал от столичной суеты и решил провести отпуск в спокойной обстановке. Дюпон с улыбкой добавил, что его отпуск будет, пожалуй, не таким спокойным, как он думал. Мари вновь покраснела, бросив при этом на него кокетливый взгляд.

Дюпон спросил её, что она собирается делать после обеда. Мари очень хотела покататься на лодке, но, к своему сожалению, не умела грести. Дюпон предложил составить ей компанию, заявив, что он – лучший гребец во Франции, а из его семьи вышли многие чемпионы по гребле. Она согласилась.

Они отправились на пристань и взяли лодку. Мари расположилась на подушках на корме, а Дюпон сел на вёсла и стал медленно грести против течения. Идиллическая картина заросших зеленью берегов, казалось, совершенно заслонила в голове Дюпона образы войны и службы.

Они вели неторопливый разговор, который время от времени прекращался, но эти паузы не вызывали неловкости. Дюпон взял из гостиницы корзину с яствами и вином, и примерно через час после начала прогулки они решили пристать к берегу. Бутылка хорошего лёгкого вина сделала атмосферу ещё более непринуждённой. Они улеглись на тёплую траву, наслаждаясь щебетанием птиц. Дюпон приподнялся, чтобы достать пачку сигарет, и повернулся на локте. Он посмотрел на лежащую рядом Мари, она улыбнулась ему. Неожиданно для самого себя он наклонился и поцеловал её в губы.

На обратном пути лодка сама плыла вниз по течению, а Дюпон сел рядом с Мари и обнял её за тонкую талию. Они почти не разговаривали, лишь изредка целовали друг друга.

После ужина они снова отправились на прогулку вдоль берега реки. Дюпон и Мари вернулись в гостиницу поздно вечером и, не сговариваясь, поднялись в его номер. Тёплый летний вечер шевелил сдвинутые шторы, мягкий лунный свет заполнял комнату. Дюпон обнял Мари, она бессвязно шептала слова нежности. Он стал целовать её лицо, шею, плечи, грудь. Вдруг с её губ сорвалась немецкая фраза: «Ich liebe dich» (Я люблю тебя)… Дюпона как будто окатило холодной водой. Он насторожился. Неужели прекрасная Мари, которая говорила, что работает в Париже, а сюда приехала в отпуск, в порыве страсти прошептала слова любви по-немецки? Он отпустил её, она с тревогой спросила, в чём дело. Дюпону не пришло в голову ничего лучшего, как сказать, что ему нужно купить сигарет. Она рассмеялась. В этом маленьком городке ночью купить сигареты было решительно невозможно, к тому же на прикроватной тумбочке лежала едва начатая пачка сигарет. Естественно, она ему не поверила.

– Скажи правду, дорогой! Ты меня не любишь? – улыбаясь, спросила Мари, протягивая к нему руки.

Дюпон был в смятении. Иногда случается, что нормальный мужской инстинкт вступает в противоречие с инстинктом контрразведчика.

– Мари, извини меня, – сказал он, – мне сейчас не до любви. Не заставляй меня говорить прямо, потому что я и так уже нарушил долг. Давай сделаем так: я сейчас уйду, будем считать, что за сигаретами, и вернусь через полчаса. Если, когда я вернусь, ты ещё будешь здесь, мне придётся арестовать тебя и передать в ближайший военный штаб.

– Арестовать? Милый, тебе, наверное, плохо. Или это шутка?

– Нет, это не шутка. Я бы и сам хотел, чтобы это было шуткой!.. Умоляю тебя, не вынуждай меня говорить прямо…

Дюпон вышел из комнаты, хлопнув дверью. Он отправился к реке, где ещё несколько часов назад так безмятежно прогуливался с Мари. Он непрерывно курил и пытался разобраться в том, что произошло. Мари, безусловно, была немецкой шпионкой, об этом свидетельствовали и некоторые неточности в её рассказе о себе, на которые он вначале не обратил внимания. В то же время она, очевидно, действительно любила Анри, когда произносила эти слова по-немецки. Она не пыталась таким образом выведать у него военные секреты, поскольку не знала, что Дюпон – сотрудник контрразведки. Это было истинное чувство. Скорее всего, она тоже была в отпуске и также хотела отдохнуть от каждодневного напряжения своей работы.

Как контрразведчик, Дюпон был обязан немедленно арестовать её. Но с другой точки зрения, они оба не находились «при исполнении» и всё происшедшее не имело никакого отношения к их работе.

Дюпон, как никогда, хотел ошибиться в своих расчётах. Если Мари действительно работает на разведку противника, она обязательно сбежит из гостиницы, а если нет – она дождётся его возвращения или в крайнем случае уйдёт в свой номер. Он готов был выдержать любые её насмешки или упрёки, только бы она оказалась на месте! Дюпон вернулся ровно через полчаса, его комната была пуста. Он осторожно приоткрыл дверь номера Мари – там было темно и пусто, ни её самой, ни вещей. К величайшему огорчению Дюпона, его предположения подтвердились.

Он пробыл в Л. ещё пару дней. Но назвать его времяпрепровождение отдыхом было нельзя. Всё вокруг напоминало ему о Мари. Он снова стал грубым и раздражительным. Долгие прогулки не избавляли его от мыслей о прекрасной шпионке. По ночам он не мог уснуть. Дюпон даже начал сожалеть о своём поступке, рассуждая, что если бы он продолжил свою связь с ней, то в его присутствии она всё равно не смогла бы заниматься шпионажем, а затем, думал он, можно было бы ей сказать, что ему всё известно, и отговорить её от работы на немецкую разведку.

Но на этом история, к сожалению, не закончилась.

Поняв, что в такой ситуации лучший способ избавиться от воспоминаний – это сосредоточиться на работе, Дюпон прервал отпуск и вернулся в лагерь. Сослуживцы были удивлены его неожиданным возвращением, но, естественно, обрадовались, что он вновь возьмёт на себя часть работы. Разумеется, они интересовались причиной столь скорого возвращения, и некоторые брошенные в шутку предположения были недалеки от истины.

Дюпон с головой погрузился в работу, пытаясь забыть о случившимся.

Через два дня после возвращения Дюпона в его комнату без стука ворвался сержант, сообщивший, что двое солдат поймали в деревне шпионку и привели её в лагерь. Она пыталась получить секретные сведения у французского офицера и была задержана на месте преступления. Сержант попросил Дюпона заняться её допросом и расследованием этого дела.

Анри быстро надел фуражку и ремень и выскочил за дверь. Но, выйдя на порог, он застыл как вкопанный. Между двумя солдатами стояла Мари и весело посматривала по сторонам. Узнав Дюпона, она мгновенно побледнела.

Заикаясь, Дюпон спросил, что произошло. Один из солдат, вытянувшись по стойке «смирно» и продолжая придерживать Мари, доложил, что час назад он и его напарник дежурили возле одного местного кафе. Девушка находилась в отдельном кабинете с одним гусарским офицером. Офицер подозревал, что она шпионит, и притворился пьяным. Девушка выспрашивала, где расположился его полк и в какую дивизию он входит. Офицер остался с ней, а своего приятеля послал за конвоем. Солдаты арестовали её. При обыске солдаты обнаружили записную книжку, которую докладывавший солдат передал Дюпону. В ней содержались фамилии офицеров и номера частей, а на одной из страниц был набросок карты. Штабы частей были обозначены стрелками. Такими картографическими обозначениями пользовались немцы. На последней странице книжки были записаны два берлинских адреса.

Дюпон с трудом взял себя в руки. Официальным тоном он спросил у Мари, может ли она что-либо сказать в своё оправдание.

Она улыбнулась и ответила по-французски:

– Война есть война…

Но вдруг самообладание оставило её. Она вырвалась из рук солдат, упала на землю и стала целовать грязные сапоги Дюпона. Девушка лежала в грязи, судорожно цеплялась за его ноги, просила о пощаде и напоминала о том дне, который они провели вместе. В этой ситуации, когда ей грозила смерть, она старалась не выдать Дюпона, поэтому обращалась к нему по-немецки, чтобы солдаты не могли понять её.

Но во второй раз Дюпон не мог нарушить свой долг. Он приказал солдатам отвести её в камеру. Суд должен был состояться на следующий день.

По злой иронии судьбы в соответствии с графиком председателем суда должен был быть Дюпон. Были представлены неопровержимые улики шпионской деятельности Мари, и он приговорил её к расстрелу. Казнь назначили на утро следующего дня. По традиции Дюпон предложил Мари высказать последнее желание. Она уже взяла себя в руки и с улыбкой посмотрела на него долгим взглядом.

– Я бы не отказалась от пачки сигарет, – спокойно сказала она и назвала сорт сигарет, которые курил Дюпон, – в память о счастливом, но, увы, коротком отпуске и о друге, который однажды спас меня, но не мог сделать это во второй раз.

Её расстреляли на рассвете следующего дня. Дюпон не присутствовал на казни. Но очевидцы рассказали ему, что Мари встретила смерть спокойно, гордо держа голову…