Текст книги "Битвы, выигранные в постели"

Автор книги: Станислав Зигуненко

Соавторы: Роман Белоусов,Е. и Д. Ивановы,Аполлон Давидсон,М. Умнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

ВЫНУЖДЕННОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО ЭЖЕНА РУССО

С юных лет Эжен Руссо оказался в армии и к 1939 году дослужился до звания капитана. После завершения Второй мировой войны он оставил службу и стал клерком в Институте статистики. Его познания в области изучения статистики привели к сотрудничеству с вновь созданным Управлением по основным наукам и исследованиям, которое стало частью французской секретной службы.

В начале пятидесятых годов он обосновался в Белграде, став координатором шпионской сети французов в Югославии. Должность секретаря военного атташе давала ему дипломатический иммунитет и возможность привезти с собой семью. Его первая жена умерла во время войны, оставив ему растить шестерых детей. После войны он женился второй раз и обзавёлся ещё двумя детьми. В Белграде его старшая дочь, шестнадцатилетняя Моник, была принята на службу в посольство и стала помогать отцу.

Югославская контрразведка вскоре раскрыла деятельность Руссо и с помощью КГБ стала готовить контроперацию против француза. Изучив досье Руссо, решили воздействовать на отца через его дочь Моник, невинную, юную и привлекательную. Было решено скомпрометировать её и через неё надавить на отца.

Для соблазнения шестнадцатилетней девушки был выбран «стервятник», смазливый юноша-цыган, обученный технике совращения югославской разведкой. Знакомство Моник и цыгана трудностей из себя не представляло, и вскоре, согласно данным французской разведки, они стали любовниками. Поскольку Моник понятия не имела о противозачаточных средствах, вскоре она забеременела. Страшась реакции отца, она умоляла друга помочь ей. Тот согласился, и под предлогом короткого отпуска Моник отправилась в клинику. Она, конечно, и представить себе не могла, что всё случившееся, включая и аккуратно организованный аборт, являлось частью секс-шпионской операции.

В квартире её друга стояло двухстороннее зеркало и скрытая камера. Моник сфотографировали и в процессе занятия любовью, и позднее, во время проведения аборта, в клинике. Затем фотографиями воспользовались, чтобы заставить её шпионить в пользу Югославии. Надавили и на самого месье Руссо, дабы заставить его стать предателем.

Операция удалась, и французская служба безопасности пребывала в неведении довольно долгое время. Только в конце шестидесятых годов, когда некий агент югославской разведки перебежал на Запад и сдался американцам, измена выплыла наружу.

ЦРУ передало эту информацию SDECE, которая бросила на это дело одного из самых опытных офицеров службы безопасности, капитана Андре Камю. Он несколько недель следил за Руссо и записывал его телефонные переговоры в надежде отыскать какие-либо доказательства, но безрезультатно. Камю слетал в Лос-Анджелес, чтобы помочь ФБР в беседе с Моник, которая к тому времени вышла замуж за американского кондитера и стала гражданкой США. Она сообщила, что признаёт факт ловушки и передачу секретной информации югославской разведке как плату за молчание.

Поскольку Моник была иностранкой и с момента совершения преступления прошло десять лет, она могла давать такие признания без страха за последствия. Но Моник решительно отрицала участие в шпионаже отца. Камю вернулся в Париж и всё же арестовал Руссо.

После тридцати восьми часов непрерывного перекрёстного допроса Руссо сдался. Он признал, что его шантажировали, добиваясь измены. Он сообщил, что передавал секретную информацию югославам, а позднее снабжал коммунистов и ещё более секретной информацией, когда работал французским послом в Алжире. Камю, удовлетворённый признанием, позволил вернуться Руссо домой в сопровождении эскорта.

Однако на следующее утро Руссо вернулся в штаб-квартиру SDECE и отказался от признания. Начиная с этого момента далее впредь он настаивал на невиновности по всем пунктам обвинений, утверждая, что показания были получены под сильным давлением на него. Но суд думал иначе. 21 апреля 1970 года его приговорили к пятнадцати годам тюремного заключения. Из своего заключения в специальной камере тюрьмы Мелюн шестидесятитрёхлетний Руссо начал кампанию за пересмотр приговора. В каждом из 286 отправленных им из тюрьмы писем содержалось утверждение о невиновности.

На это дело обратили внимание влиятельные французы, журналисты и юристы. Писатель Жиль Перро написал книгу «L'Erreur» («Ошибка»), в которой подвергал критике приговор Руссо, полученный по указке SDECE, и в которой решительно настаивал на его невиновности. Незадолго до Рождества 1971 года президент Помпиду, склоняясь перед общественным мнением, приказал освободить Руссо.

СЛУГА ДВУХ ГОСПОД

В 8 часов 20 минут утра 21 августа 1973 года патрульный полицейский обнаружил в кустах у автобана Гамбург – Любек чудовищно изуродованный труп. Ноги сгорели до чёрных головешек, тело обуглилось, а черты лица обезображены до неузнаваемости. Несмотря на эти страшные увечья, полицейским всё же удалось довольно быстро установить личность погибшего. То был Ханс Алберт Хайнрих Хелмке, шестидесятипятилетний содержатель берлинского публичного дома, частный детектив, свободный журналист и гангстер.

Через час после обнаружения трупа в штаб-квартирах БНД и БФВ настойчиво зазвенели телефоны, поскольку сотрудники федеральной службы безопасности пытались установить один важный момент. Кто ответствен за устранение Хелмке – одно из отделений западной разведки или его убрали агенты с Востока?

В конце концов выяснилось, что Хелмке был убит людьми из криминального подполья. Но у офицеров федеральной службы безопасности были все причины подозревать своих собственных коллег или убийцу из Восточной Германии. И Восток, и Запад имели основания заставить молчать этого жующего сигару немца, хвастающего шестью жизнями – по числу профессий, которыми он обладает. Он поистине представлял из себя человека, у которого была тысяча смертельных тайн и столько же врагов. Из всех мужчин и женщин, с которыми я столкнулся, изучая секс-шпионаж, Ханс Хелмке был наиболее неправдоподобной и колоритной фигурой.

Неправдоподобной потому, что там, где шпионы выживали благодаря своей незаметности, Хелмке всегда кичился своим ярко выраженным киношно-гангстерским видом. Шпионскому ремеслу он обучался на чёрном рынке и в узких улочках. Он торговал секретами так же, как в послевоенные годы торговал фруктами, тушёнкой и шоколадом.

Один из бывших приближённых Хелмке позже рассказывал: «Обычно Ханс пытался добиться желаемого при помощи красноречия, лести или взятки. Если так не получалось, он превращался в совершенно безжалостного типа – инструментами его становились тяжёлая дубинка, налитая свинцом, и револьвер. Впрочем, собственноручно он пользовался ими исключительно редко – предпочитал нанимать бандитов, а не марать свои руки».

Деятельность Хелмке перестала быть тайной для полиции в январе 1965 года, вскоре после того как был обнаружен принадлежавший ему роскошный публичный дом «Пансионат Клаузевица», расположенный на Клаузевицштрассе, недалеко от суетной Курфюрстендам Западного Берлина. Аккуратно отпечатанная золотисто-жёлтая визитная карточка отеля, конечно, прямо не указывала на то, что «Пансионат Клаузевица» является публичным домом и центром шпионской организации, но фактически это было так.

Традиция смешивать секс со шпионажем восходит в Берлине к временам третьего рейха. Ещё Йозеф Пауль Геббельс использовал этот пансионат для политиков, дипломатов и промышленников. Он не скупился на расходы, лишь бы его гостям было хорошо, и девушки его, говорят, считались самыми красивыми в Германии.

Но Геббельс был заинтересован не просто в развлечении своих гостей. В каждой комнате находились спрятанные микрофоны, связанные со звукозаписывающей аппаратурой, управляемой гестаповцами.

После войны пансионат как публичный дом закрылся, но через несколько месяцев открылся снова – для услаждения союзников-победителей. А когда владельцем пансионата стал Хелмке, он не видел оснований для отказа от продолжения традиций. Впрочем, в отличие от доктора Геббельса, Хелмке шпионил не из политических мотиваций. Его вела жажда наживы.

В довоенное время его родители держали продуктовый магазин, но Ханса этот бизнес поначалу мало интересовал. Когда началась война, он добровольцем ушёл в парашютно-десантный полк. В 1945 году разбитый бомбами Куксхафен представлял из себя город, где человек с нечистыми намерениями мог стать богачом, что прекрасно подходило сообразительному Хелмке. Работая в родительском продуктовом магазине, уцелевшем под бомбёжками, он больше вёл торговлю под прилавком, чем поверх него.

Ханс вкладывал полученную прибыль в меха и ювелирные изделия, продающиеся на чёрном рынке. И проявлял себя совершенно безжалостным человеком. Когда в 1947 году один из его работников, Хайнрих Кирш, попытался обмануть хозяина, через несколько дней провинившегося нашли мёртвым с проломленным черепом.

Когда экономическая ситуация в Германии улучшилась, Хелмке, понимая, что полиция идёт по его следу, решил покинуть страну и в ноябре 1953 года отплыл в Нью-Йорк.

В США он вскоре понял, что местная жизнь ему по вкусу, и обратился с просьбой о предоставлении американского гражданства. Но в этой просьбе ему было отказано – здесь и своих преступников хватало. А поскольку деньги начали иссякать и добыть их легально не было возможности, Хелмке стал впадать в нищету. В 1954 году он дошёл до того, что мыл посуду в ночном кафе.

Фортуна улыбнулась ему год спустя, когда он познакомился с двумя пожилыми богатыми сёстрами-немками, жившими в Америке, Иоганной Ветиан, 84 лет, и Эммой Гельхаар, 79 лет. Хелмке обнаружил, что их девичья фамилия Хейн. Его мать тоже была урождённая Хейн. Опираясь на этот хрупкий фундамент, красноречивый Ханс убедил женщин, что является их давным-давно потерявшимся племянником. Он занимал у них деньги и постепенно убедил их вернуться в Германию вместе с ним.

В январе 1960 года фрау Гельхаар умерла, и Иоганна, которой она завещала деньги, сделала Хелмке своим единственным наследником. Спустя несколько месяцев Иоганна тоже умерла, и Хелмке, бывший уже на грани нищеты, унаследовал разом 55000 долларов.

В 1961 году Хелмке с любовницей вернулся в Берлин и приобрёл «Пансионат Клаузевица». Он радикально изменил интерьер, построив роскошный центральный бар с глубокими кожаными креслами и мягким розовым освещением. Правилом здесь стала изощрённая элегантность, а девушек набрали из лучших берлинских проституток. Многие из них являлись любительницами, домашними хозяйками, стремящимися заработать лишние деньги, пока их мужья находятся на работе.

Объединённые Хелмке красивые девушки и комфортабельные условия начали привлекать к нему в заведение ведущих западногерманских политиков, министров, чиновников министерства юстиции, банкиров, кинозвёзд и спортсменов.

Поначалу «Пансионат Клаузевица» представлял из себя просто первоклассный публичный дом, но спрятанные микрофоны и звукозаписывающие аппараты гитлеровского рейха не долго ждали своей очереди. Хелмке обнаружил, что может увеличить свой доход, совместив проституцию со шпионажем. Первым его заказчиком стала западногерманская контрразведка БФВ. Ей хотелось знать, кто посещает его бордель, как часто и о чём они исповедываются в постелях. Хелмке несколько месяцев исправно снабжал контрразведчиков этой информацией, а потом понял, что может удвоить доход, продавая ту же самую информацию Восточной Германии. Он вышел на контакт с разведслужбой ГДР и вскоре стал служить сразу двум хозяевам.

В 1962 году Хелмке передал управление «Пансионатом Клаузевица» тридцатипятилетнему беженцу из Венгрии «Джози» Индигу, чтобы больше времени тратить на собственные интересы. В 1963 году он создал детективное агентство, специализирующееся в основном на бракоразводных делах, а также открыл службу новостей «Нью-Йорк пресс эйдженси». Теперь Хелмке мог пользоваться карточкой журналиста, чем весьма гордился. Обе эти фирмы занимались более или менее легальным бизнесом, обладали штатом сотрудников и приносили скромный доход.

В мае 1963 года Хелмке основал третью компанию, занятую бизнесом, связанным с консервированным китовым мясом, но существующую лишь на бумаге и прикрывающую его деятельность по продаже секретов Восточной Германии. Это было идеальное предприятие по зарабатыванию денег. Используя разведывательную информацию, собранную в борделе, детективным агентством и службой новостей, Хелмке выжимал максимум. Он мог продавать секреты Востоку или Западу или использовать компрометирующие материалы для шантажа жертвы. Иногда все три способа соединялись воедино.

Хелмке напал на золотую жилу и стал качать деньги. В последующие четыре года он вкладывал деньги в другие ночные клубы и отели, купил громадный «мерседес» и жил на роскошной вилле. Хелмке всегда старался придать себе облик честного и преуспевающего бизнесмена. Одевался он теперь в консервативный тёмно-синий костюм и носил тщательно завязанный серебристый галстук. Он имел связи в федеральных правительственных кругах и ради влиятельного знакомства охотно шёл на такую услугу, как роскошный обед или красивая девушка. В круг его знакомых входили также гангстеры и рэкетиры.

Клиенты, заказывающие по номеру 32-31-39 девушек из «Пансионата Клаузевица», понятия не имели, что среди двадцати четырёх проституток Хелмке трудится немало шпионок, которыми его снабдила западногерманская спецслужба.

К 1965 году рискованное балансирование этого «бизнесмена», действующего как журналист, владелец отеля, эксперт в области качественных продуктов, детектив и хозяин бара, практически завершилось. Западногерманская контрразведка выявила его нечистоплотность. Встревожился и «Джози» Индиг, которому не понравилось, как сильно стала вмешиваться в дела публичного дома любовница Хелмке, двадцатидевятилетняя блондинка Ингеборг Хемпель.

Индиг сообщил западным властям о том, что «Клаузевиц» используется как центр шпионажа, и «Пансионат» трижды проверяли. В конце концов полиция обнаружила скрытые микрофоны, забрала с собой звукозаписывающую аппаратуру и записи. История попала в средства массовой информации, Хелмке отдали под суд. Однако он получил всего лишь несколько месяцев тюрьмы, несмотря на обилие уличающих его доказательств в виде микрофонов, записей и записной книжки, содержащей номера телефонов восточногерманской разведки. Очевидно, мягким приговором купили его молчание.

Позднее Хелмке действительно хвастался: «Берлинское общество даже не понимает, чем мне обязано. Я заставил молчать моих девушек. Если бы они заговорили, я мог бы разнести это общество вдребезги».

Будучи под арестом, он продал «Клаузевиц» Ингеборг Хемпель всего лишь за 8000 долларов, но оставил за собой остальные ночные клубы и отели. По освобождении Хелмке вновь вернулся к делам, тем более что скандал скорее помог ему, нежели помешал, поскольку личность его прославилась на весь Берлин. Его постоянно интервьюировали и фотографировали. По саге о «Пансионате Клаузевица» даже сняли нашумевший фильм, в котором снимались такие звёзды, как Вольфганг Килинг и Мария Броккерхофф.

Конец знаменитой истории о Хелмке был написан в 1973 году людьми, которые решили похитить Хелмке и получить за него выкуп. В понедельник 13 августа тридцатилетний Уве Роль и двадцатидевятилетний Франц Хольцер появились в принадлежащем Хелмке клубе «Ханситер» в окрестностях Гамбурга и похитили очередную его любовницу, тридцатидевятилетнюю Герти Батге. Ей завязали глаза и отвезли на квартиру одного полицейского на Матильдештрассе, 4, в городском районе Санкт-Паули. Сам полицейский вместе с семьёй находился в это время в отпуске.

Герти Батге заставили позвонить Хелмке в Берлин и попросить приехать в Гамбург по срочному делу. Озадаченный и встревоженный Хелмке подъехал на своём тёмно-зелёном «Мерседесе-250SE» к аэропорту Темпльхоф и взял билет на первый же рейс. Оказавшись в городе, он не смог отыскать указанный ему Герти адрес и поэтому позвонил ей из бара. За ним приехал Роль. Таким оказалось последнее путешествие, которое Хелмке совершил живым.

Когда он вошёл в квартиру, Франц Хольцер ударил его сзади и, связав, уложил на постель. Затем Герти Батге увезли из квартиры на такси и высадили в одном из пригородов Гамбурга. Вернувшись в квартиру, Франц Хольцер нашёл в лице уже пришедшего в себя Хелмке жертву более опасную, нежели он ожидал. Вместо того чтобы принять условия требования выкупа, бывший десантник с удовольствием принялся расписывать в деталях ту месть, которая обрушится на головы безумцев, совершивших этот глупый поступок.

Хелмке был уверен, что напугает гангстеров-любителей и те отпустят его, но ошибся. Охваченный паникой, Хольцер задушил его обрезком красно-синего пластикового шнура и завернул труп в старое одеяло. Затем двое мужчин взяли напрокат автомобиль и этой же ночью вывезли труп за город. Озабоченные как можно дольше затянуть опознание, они поначалу пытались сжечь тело Хелмке. Но поскольку труп никак не хотел гореть, они загрузили останки снова в авто, а затем выкинули их в кусты близ оживлённой магистрали.

Там Хелмке и получил свою эпитафию от одного сурового полицейского. Глядя на обезображенное тело, тот заметил: «Странно, что это не произошло гораздо раньше».

УМЕЛЬЦЫ ИЗ КГБ

ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ, ЕГО ЖЕНА И ДРУГИЕ ЖЕНЩИНЫ

Сексуальные подвиги Л.П. Берии стали уже притчей во языцех. Когда его судили, он оспаривал свидетельские показания по многим пунктам обвинения. В данном же только махнул рукой:

– Не будем спорить. Признаю все прегрешения, сколько их ни есть…

И ему записали на лицевой счёт более чем семьсот пятьдесят женщин, совращённых, изнасилованных, погубленных им. Были они самого разного возраста – от девочек-подростков до умудрённых жизненным опытом дам – жён видных советских сановников и военачальников. Причём иной раз даже непонятно, то ли муж был репрессирован, потому что его жена попала в коллекцию Берии, то ли всё было как раз наоборот?..

Общепризнано, что Лаврентий Павлович чаще всего интересовался женщинами с одной-единственной целью – насладиться и забыть. И лишь один человек до конца своих дней, пожалуй, был уверен, что Берия общался с женщинами лишь для блага государства – они, дескать, поставляли ему ценные агентурные сведения. Этот человек – жена Л.П. Берии Нино Теймуразовна Гегечкори.

Вот её рассказ, записанный журналистом Теймуразом Коридзе в 1990 году.

«На окраине большого города, раскинувшегося по берегам Днепра, на тихой, утопающей в зелени улице, на четвёртом этаже обыкновенной „хрущёвки“ с тремя крохотными комнатками живёт восьмидесятишестилетняя грузинка, острый ум и живые глаза которой пока не подвластны времени, – начинает он свой рассказ. – Но уже давно она практически не выходит на улицу без посторонней помощи. Её прогулки ограничиваются квартирой, по которой она медленно передвигается, опираясь на палочку. Всё, что у неё есть, – это сын и внук.

Её уже давно забыла современность – так угодно было государственной машине, которая в один миг могла сделать человека влиятельнейшим лицом или же отправить его в лагеря, – машине, фактически созданной её мужем. Её имя сейчас мало кому известно – разве что нескольким историкам, которые специализируются на исследованиях о Сталине и его окружении и которые, кстати, давно считают эту женщину погибшей в мясорубке лагерей.

В истории Советского Союза она не оставила сколь-нибудь заметного следа ни во внешней, ни во внутренней политике. Она никогда не ездила за границу в составе официальных делегаций и очень редко присутствовала на официальных приёмах в Кремле – „жёны политических деятелей не принимали участия в политических делах“. И всё-таки она почти 15 лет носила официальный титул первой советской леди. Нино Теймуразовна Гегечкори была женой человека, чьё имя сегодня многие вспоминают со страхом, а кое-кто и с восхищением. Её мужем был Лаврентий Берия.

Старость не сумела уничтожить на её лице следы былой красоты. Время не стёрло память, а годы разлуки с родиной – её великолепный грузинский язык, на котором она говорит так же, как по-русски. Давайте же послушаем рассказ Нино Гегечкори…

– Я родилась в семье бедняка. Особенно трудно стало моей матери после того, как умер отец. В то время в Грузии богатые семьи можно было пересчитать по пальцам. Время тоже было неспокойное – революции, политические партии, беспорядки. Росла я в семье моего родственника – Александра Гегечкори, или просто Саши, который взял меня к себе, чтобы помочь моей маме. Жили мы тогда в Кутаиси, где я училась в начальной женской школе. За участие в революционной деятельности Саша часто сидел в тюрьме, и его жена Вера ходила встречаться с ним. Я была ещё маленькая, мне всё было интересно, и я всегда бегала с Верой в тюрьму на эти свидания. Между прочим, тогда с заключёнными обращались хорошо. Я не сказала, естественно, что мой будущий муж сидел в одной камере вместе с Сашей, откуда я могла его знать. А он, оказывается, запомнил меня.

После того как в Грузии установилась Советская власть, Сашу, активного участника революции, перевели в Тбилиси и избрали председателем Тбилисского ревкома. Я тоже переехала вместе с ними. Я к тому времени уже взрослой девицей была, а отношения с матерью у меня не складывались. Помню, что у меня была единственная пара хороших туфель, но Вера не разрешала мне их надевать каждый день, чтобы они подольше носились. Так что в школу я ходила в старых обносках и старалась не ходить по людным улицам – так было стыдно своей бедной одежды.

Помню, как в первые дни установления Советской власти в Грузии студенты организовали демонстрацию протеста против новой власти. Участвовала в этой демонстрации и я. Студентов разогнали водой из пожарного брандспойта, попало и мне – вымокла с головы до ног. Мокрая, я прибежала домой, а жена Саши спрашивает: „Что случилось?“ Я рассказала, как дело было. Вера схватила ремень и хорошенько меня отлупила, приговаривая: „Ты живёшь в семье Саши Гегечкори, а участвуешь в демонстрациях против него?!“

Однажды по дороге в школу меня встретил Лаврентий. После установления Советской власти в Грузии он часто ходил к Саше, и я его уже неплохо знала. Он начал приставать ко мне с разговором и сказал: „Хочешь не хочешь, но мы обязательно должны встретиться и поговорить“. Я согласилась, и позже мы встретились в тбилисском парке Надзалаведи. В том районе жили моя сестра и зять, и я хорошо знала парк. Мы сели на скамейку. На Лаврентии были чёрное пальто и студенческая фуражка. Он сказал, что уже давно наблюдает за мной и что я ему очень нравлюсь. А потом сказал, что любит меня и хочет, чтобы я вышла за него замуж. Тогда мне было шестнадцать с половиной лет, Лаврентию же исполнилось 22 года.

Он объяснил, что новая власть посылает его в Бельгию изучать опыт переработки нефти. Однако было выдвинуто единственное требование – Лаврентий должен был жениться. К тому же он обещал помочь мне в учёбе. Я подумала и согласилась – чем жить в чужом доме, пусть даже с родственниками, лучше выйти замуж и создать собственную семью. Так, никому не сказав ни слова, я вышла замуж за Лаврентия. И сразу же после этого по городу поползли слухи, будто Лаврентий похитил меня. Нет, ничего подобного не было. Я вышла за него по собственному желанию.

Один год мы жили в Баку, а потом вернулись в Тбилиси. В 1924 году родился наш первенец – Серго. В 1926 году я закончила агрономический факультет Тбилисского университета и начала работать в Тбилисском сельскохозяйственном институте научным сотрудником. А за границу нам поехать так и не удалось. Сначала командировку Лаврентия отложили, потом появились какие-то проблемы, да и Лаврентий с головой ушёл в свои государственные дела. А потом уже никто нас за границу не посылал.

Жили мы бедно – время тогда было такое. Зажиточно, по-человечески жить тогда считалось неприличным. Ведь революцию делали против богатых и против богатства боролись. В 1931 году Лаврентия назначили первым секретарём ЦК Компартии Грузии. До него на этом посту работал Картвелишвили. Он был странный человек. Похоже, что высокая должность испортила его. В его аппарате работал один русский – Ершов. Так вот, Картвелишвили увёл у него жену. Это уже потом та женщина ушла от Картвелишвили, когда того со всех постов сняли.

Лаврентий день и ночь проводил на работе. Времени для семьи у него практически не оставалось. Он очень много работал. Сейчас легко критиковать, но тогда шла жестокая борьба. Советская власть должна была победить. Вы помните, что писал Сталин о врагах социализма? Так ведь те враги действительно существовали.

Да, я лично знала этого человека. В своё время мы часто ходили друг к другу в гости. Действительно, Сталин был очень суровый человек, с жестоким характером. Но кто может доказать, что в то время надо было иметь другой характер, что можно было обойтись без жестокости? Сталин хотел создать большое и мощное государство. И он сделал это. Конечно, не обошлось без жертв. Но почему же другие политики в то время не увидели иной дороги, которая без потерь бы привела к заветной цели?

Вот и Света {4}4
  Светлана Аллилуева – дочь Сталина. – Ред.


[Закрыть]своим писала, что отец жестоко обращался с ней. Да, Света выросла на моих глазах. Она была очень умная и целеустремлённая девушка. Её нельзя было не полюбить. Сталин в ней души не чаял. И представляете его чувства, когда любимая дочь в один прекрасный день заявляет отцу, что она полюбила человека, который на 23 года старше её, и хочет выйти за него замуж? Этим „избранником“ был еврей, режиссёр Каплер. Как бы вы поступили, если бы ваша шестнадцатилетняя дочь ошарашила вас такой новостью? Отец дал своей дочери пощёчину. А Капплер получил то, чего был достоин. Он не любил Свету. Я уверена, что он хотел войти в круг семьи Сталина.

Сейчас о Сталине много сказок рассказывают. Но в действительности он был обыкновенным человеком со своими недостатками и отрицательными чертами. Говорят, что он не уделял внимания своим детям. Как это не уделял? Скажу, что он не уделял лишнего внимания своим детям. Он считал, что они должны самостоятельно найти свою дорогу в жизни. Зачем другие доказательства, когда есть пример его сына Якова.

Мы переехали в Москву в конце 1938 года. К тому времени репрессии 1937 года уже ушли в прошлое. А моего мужа обвиняют в этих репрессиях, не учитывая такого важного факта. Так ведь удобнее – есть человек, на которого можно повесить все грехи. Я уверена, что когда-нибудь напишут объективную историю и она всё расставит по своим местам. Я уже не доживу до этого рая. Но вы-то доживёте…

Сын Микояна, который пишет абсурдные вещи, что он знает? Он ничего не знает, но всё-таки пишет. Наверное, хочет показать себя всезнайкой. Так поступают нечестные люди. На Лаврентия свалили трагедию семьи Вано Стуруа. Это очень несправедливый навет… Знаете, тогда действовал такой механизм, и остановить его или изменить направление никто не мог. И Лаврентий тоже не мог.

Я получаю грузинские газеты – „Литературную Грузию“, „Родину“, „Тбилиси“, получаю и журналы. Вот покажу вам „Цискари“. Здесь напечатана поэма Габриэла Джабушанури, которая была написана ещё при жизни Сталина. Но напечатали её только сейчас. Конечно, можно не любить человека, но нельзя писать о нём таким тоном. Даже если всё, что он делал, было неправильно, то пусть Сталина упрекают другие, но не грузины…

Я никогда не вмешивалась в служебные дела своего мужа. В те времена партийные аппаратчики умели ставить жён высокопоставленных чиновников на своё место. Сейчас всё по-другому… Поэтому я ничего не могу говорить о служебных делах Лаврентия. А то, в чём его официально обвиняют – в антигосударственной деятельности, – это просто демагогия. Ведь что-то нужно было придумать.

В 1953 году организовали переворот – испугались, что Берия станет преемником Сталина. Я хорошо знала своего мужа и его характер. Я уверена, что ему хватило бы ума не бороться за это место. Он был рациональным и практичным человеком, он знал, что после Сталина грузина во главе государства не поставят. Никто не мог представить себе такого исхода событий. Лаврентий, наверное, помог бы человеку, который претендовал на пост главы партии и государства. Таким человеком мог быть, например, Маленков…

В июне 1953 года меня и моего сына Серго внезапно арестовали и посадили в разные тюрьмы. И только семью Серго не тронули – жена с тремя детьми осталась дома. Жену Серго звали Марфа, а её девичья фамилия была Пешкова, потому что она приходилась внучкой Максиму Горькому.

Сначала мы думали, что произошёл государственный переворот или что-то наподобие контрреволюции и к власти пришла антикоммунистическая клика. Меня посадили в Бутырку. Каждый день меня вызывали на допрос, и следователь требовал, чтобы я давала показания против мужа. Он говорил, что народ возмущён действиями Лаврентия. Я категорически заявила, что никаких показаний – ни хороших, ни плохих – давать не буду. После этого заявления меня больше не трогали.

В Бутырке я просидела больше года. Какие мне предъявляли обвинения? Не смейтесь, абсолютно серьёзно меня обвинили в том, что из Нечернозёмной зоны России я привезла одно ведро краснозёма.

Дело в том, что я работала в сельскохозяйственной академии и занималась исследованием почв. Действительно, когда-то по моей просьбе на самолёте привезли ведро красного фунта. Но так как самолёт был государственным, то получалось, что я использовала государственный транспорт для личных целей.

Второе обвинение было связано с использованием мною наёмного труда. В Тбилиси жил известный портной, которого звали Саша. Как-то он приехал в Москву, и я заказала у него платье, за которое, естественно, заплатила. Наверное, именно это и называлось „наёмным трудом“. Честно говоря, я сейчас не помню, был ли у меня в Москве какой-нибудь тбилисский портной. Может быть, и был. Но ведь я заплатила деньги. Не понимаю, в чём заключалось моё преступление.

Среди прочих обвинений я услышала и то, что я из Кутаиси в Тбилиси ездила на лошадях с золотыми колокольчиками. На лошадях я когда-то ездила, но золотые колокольчики – такого никогда не было. Знаете, люди горазды на выдумки и любят фантазии выдавать за настоящее.

Как-то ко мне в тюрьму пришёл один близкий мне человек, который хотел для меня только хорошее. Он посоветовал, чтобы я написала заявление о своём плохом самочувствии. На основании этого заявления меня должны были перевести в больницу. Да, я действительно жила в камере в очень тяжёлых условиях – слышали, наверное, про карцер-одиночку, где нельзя было ни лежать, ни сидеть. Вот так я и провела больше года. От больницы же я отказалась, потому что симпатизирующий мне надзиратель шепнул на ухо: „Ходят слухи, что вы сошли с ума и находитесь в психбольнице“.