Текст книги "В мире фантастики и приключений. Выпуск 7. Тайна всех тайн"

Автор книги: Станислав Лем

Соавторы: Сергей Снегов,Георгий Мартынов,Илья Варшавский,Геннадий Гор,Лев Успенский,Аскольд Шейкин,Александр Мееров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

Нолан умел рассказывать. Крэл словно сам присутствовал при захватывающих опытах Ваматра, который, создав условия, видимо близкие к условиям неизвестной планеты, обрел необычайные возможности экспериментировать с насекомыми. Крэл забыл обо всем, слушая Нолана. Вид у него был словно у мальчишки, которому вдруг показали живого слона величиной с чайник.

– Вы, наверное, не отказались бы работать с Ваматром? – внезапно спросил Нолан.

Крэл не ответил, не в силах перевести дыхание, а Нолан посмотрел на него так, что Крэл сразу повзрослел и слон уже не казался ему таким привлекательным.

– Пошли бы вы к Ваматру? – Нолан спрашивал настойчиво, в его тоне уже чувствовалось не свойственное ему раздражение.

– Кажется, это чертовски интересно…

– А сам Ваматр?

– Я еще очень мало знаю о нем.

– Вы правы, вы правы… – Нолан поднялся и предложил пойти в пансионат. Вниз они шли медленно, рискуя опоздать к обеду, но Крэл не ускорял шаги, внимательно слушая Нолана.

– Опыты Ваматра увлекли нас. Эльда сдалась раньше меня. Собственно, с этого и началось нечто странное, загадочное. Нужно вам сказать, что познакомил меня с Эльдой Ваматр. Он некрасив, а вот всегда нравился женщинам. Очень многим. Но любил он только одну – Эльду. Ей он был безразличен, и она не выносила его музыки. Так что, познакомив нас, он окончательно потерял Эльду. Ваматр еще боролся за нее, старался заслужить ее внимание, благосклонность. Делал он это, нужно признаться, как джентльмен, но всё уже было решено… Через несколько месяцев мы отправились в свадебное путешествие. Оно было долгим и безмятежным. Самая счастливая пора в нашей жизни. Кончилась она – кончилось всё. Из путешествия она вернулась радостной, преисполненной творческих замыслов, желания продолжать свою работу. Она не собиралась работать в группе Ваматра, однако вскоре всё изменилось. Она не только оставила свою тему, но стала самой ярой сторонницей его Ваматра. Всех… Эльда, Эльда… Что же с ней случилось тогда?..

Они стояли над озером, опершись на высокие перила купальни. Наступил вечер, покалывающий горным холодком, а они и не вспомнили, что пора возвращаться в пансионат.

– Когда я думаю о прошлом, Крэл, то мне ничего не хочется изменить, ни от чего нет стремления отказаться, потому что я всё простил ей. Мало выпадает счастья на долю людей… Я так ценю доставшееся мне. Несравненное и жутковатое. Она дарила такое, и только такое. Иного не могла. И я ни за что не променял бы его на более спокойное и удобное… Вскоре по приезде я обнаружил в ее душе тайный и очень тревоживший меня уголок. Возникла ли ревность?.. Не знаю. Наверное, была и ревность, но больше страх. Я боялся, Крэл. У меня нарастало чувство тревоги, большое беспокойство, ощущение предстоящей утраты самого нужного в жизни и неповторимого. В какой-то мере я понимал Эльду: сделанное Ваматром и Бичетом могло увлечь, – но музыка? Почему музыка?.. Ваматр жил при лаборатории. Его комнатушка находилась рядом с аппаратной, и, когда он играл, до сидящих у пульта довольно отчетливо доносились его импровизации. Играл он только по вечерам, обычно уже после того, когда всё расходились и лабораторные помещения пустели. Однажды мы с Бичетом задержались, не имея возможности прервать опыт. Опыт шел плохо. Снять нужные характеристики не удавалось. Протоксенусы не желали отдавать свои тайны, а мы упорствовали, стремясь добиться своего. Мы были настолько раззадорены упрямством чужаков, что не замечали музыки Ваматра. Пришла Эльда. Она уже побывала дома и приехала за мной, ппредлагая пойти в кино. Однако было не до развлечений. Эльда это сразу поняла и включилась в работу. С ее приходом дело пошло на лад. Она внесла остроумное предложение, мы с Бичетом ухватились за него, начали перемонтаж аппаратуры, а Эльда вдруг потеряла всякий интерес к только что обсуждавшейся задаче, сидела недвижимо, словно зачарованная смотрела на вольеры с протоксенусами и очнулась лишь тогда, когда… когда Ваматр перестал играть. С этого вечера я начал замечать неладное, а вскоре мне стало ясно: Эльда уже не в силах побороть себя, мучается и всё же не упускает ни одного случая услышать музыку Ваматра.

Крэл обернулся к Нолану. У озера было темно. Сюда едва доходил свет от пансионата, и не понять было, что выражало лицо Нолана. Прерывать его не хотелось, но Крэл всё же не выдержал и спросил:

– Ваматр стал играть лучше?

– Нет, играл он всё так же… Пойдемте, Крэл. Холодно. При вашей лейкемии вам нельзя простуживаться. Ну вот, – Нолан посмотрел на озеро, на ярко освещенные окна пансионата и затем на часы. – Я лишил вас возможности пообедать вовремя.

– Не беда – мы закажем ужин.

– Пожалуй, я обойдусь кофе.

Разговор они продолжили за столом. Нолан не ограничился одним кофе, заказал и ужин, но ел без аппетита, просто зная, что поесть надо. Крэл с неослабевающим интересом слушал Нолана, но ужину отдал должное.

– Прошел год. Сумбурный, напряженный. Год исканий… А Эльда… Она отдалялась от меня, я терял ее и понимал, что ничего поделать не могу. Я пытался увезти ее куда-нибудь, уговаривал переменить место работы, место жительства. Всё было тщетно. Я не в силах был проникнуть в то затаенное и страшное, что росло в ней. Это было совершенно недоступно. Никому. Даже мне. А может быть, именно мне. Мы оба понимали, как сложно, неразрешимо всё это, и спасались, уходя в работу. Влекущую, приносящую столько страданий. Поиск был непрерывным, самозабвенным. Взлеты и провалы, надежды и сомнения. Мир с его хорошим и отвратительным перестал существовать для нас. Наполняло нас только одно – поиск. Ложась спать, каждый из нас с беспокойством думал: должно пройти восемь, десять часов, пока снова очутишься в лаборатории.

– А там? – почти шепотом подтолкнул Крэл внезапно умолкшего Нолана.

– В лаборатории мы занимались только одним: стремились разорвать кольцо, казалось, навечно скрепленное самой Природой. Протоксенусы Ваматра уже не удовлетворяли нас. Не успокаивался, разумеется, и он сам. Протоксенусы – это чудо, о котором мы еще боялись оповестить мир, но нам уже хотелось большего. К этому времени вера в неземное происхождение насекомых окрепла и стала непоколебимой уверенностью. Убеждены мы были в том, что можно – стоит только исхитриться – можно вывести существа, если не такие точно, как зародившиеся миллионы лет назад в далеких мирах, то близкие к ним. Очень близкие. Метаморфоз насекомых. Для насекомых очень характерно это таинственное и ставшее привычным для нас явление. Яйцо личинка – нимфа – имаго. Как непохожи они друг на друга! В некоторых видах они, эти звенья одной, замкнутой цепи таковы, что непосвященному и не узнать в них фактически одно и то же насекомое. Взрослая фаза – имаго приспособлена к размножению, расселению и откладывает яйца. А затем снова: личинка-нимфа-имаго, и круг замыкается.

– И вы решили разомкнуть его, чтобы получить совершенно новое существо?

– Да, такое, которое не смогло развиться на Земле. В непривычных для них, земных условиях насекомые вращаются в малом, тесном круге, не в состоянии вырваться из него, не могут достигнуть тех форм, которые процветают в оптимальных для них условиях, там, где они развились эволюционно. Весь вопрос был в том, хранит ли генная память насекомых заложенное миллионнолетней эволюцией, или всё уже забыто на чужбине. Если хранит, то мы разбудим ее, заставим снова заработать хорошо упрятанный код развития.

– И заставили?

– Конечно… Тогда это привело к катастрофе, а теперь… Впрочем, я не знаю, что будет теперь…

Из неторопливого Нолана Крэл понял, что же произошло двенадцать лет назад, как начался разлад в группе Ваматра, к чему привели споры и разногласия. Поначалу споры возникали главным образом по поводу того, каким путем изыскивать средства для продолжения работ. Еще не пришли дни, принесшие лаборатории Арнольдса славу и деньги. Арнольдс делал всё от него зависящее, чтобы поддержать группу Бичета и Ваматра, но всё же настал момент, когда для всех стало ясно: продолжать работу (если отказывать себе во всем, даже самом необходимом) удастся месяц, два, ну три. А потом?

В эти дни Ваматр познакомился с Хуком.

Однажды он пришел в лабораторию поздно, уже к концу рабочего дня:

– Дело идет на лад, друзья. Хук пригласил меня позавтракать в «Интеле». Там подают превосходное вино, хранящееся у них в подвалах черт знает с каких времен.

Настроение у Ваматра было отличное. Друзья редко видели его таким возбужденным, веселым. Нолану не очень приятно было охлаждать его вопросом, но он счел это необходимым:

– Чем придется расплачиваться за это знакомство? Я не говорю о завтраках, конечно.

Эльда быстро повернулась к Ваматру. Бичет, обычно неохотно отрывавшийся от дела, тоже внимательно и настороженно смотрел на друзей, уже стоявших в позе петухов, готовых к драке. Ваматр не принял бой. Ответил шуткой, продолжал рассказывать о Хуке, припоминая веселые и не очень скромные истории, в которые время от времени попадал богатый покровитель ученых. Нолан слушал с раздражением и уже собирался более обстоятельно допросить Ваматра о его замыслах, но Ваматр вдруг, прервав болтовню, быстро вышел из лаборатории.

Вернулся он через несколько минут и принес английский журнал многолетней давности. В статье, которую показал Ваматр, был описан результат исследования, некогда предпринятого энтомологами. Привлекая тысячи доброхотных помощников, ученые в течение нескольких лет определили, какие именно бабочки обитают на Британских островах. Когда, наконец, это было досконально установлено, с Цейлона на самолете привезли таких бабочек, которые не водились в Англии. Насекомых, отделив самцов от самок, поместили в специальные вольеры, отнесенные на восемьсот километров друг от друга.

По сигналу, переданному по телеграфу, из вольера выпустили самцов. Через некоторое, точно зафиксированное время самцы, преодолев огромное расстояние, оказались у вольера с самками.

На островах (не зря опыт был поставлен на островах) не было бабочек этого вида, ниоткуда они не могли появиться и, следовательно, к вольерам самок прилетели именно те самцы, которые были вывезены из Цейлона. Они могли прилететь к своим подругам, только получив их призывные сигналы, распространяющиеся, очевидно, на сотни километров, Сколь же совершенно «радарное» устройство насекомых!

Нолан и Эльда раньше не видели статьи, напечатанной в «Нейчур», прочли ее с интересом, однако не сразу поняли, почему она так взволновала обоих энтомологов. И Ваматр, и Бичет, конечно, читали ее в свое время, но только теперь, когда им удалось вывести протоксенусов, у них возникли идеи. Новые и разные. Бичет увлекся. Он, еще не выслушав Ваматра, уже развивал свои предположения:

– Протоксенусы – это только простейшая форма неведомых нам существ, но и они излучают биосигналы мощнее всех остальных насекомых. Восемьсот километров пролетели цейлонские бабочки? Ерунда. Наши протоксенусы смогут… Друзья, надо немедленно организовать экспедицию. Продумаем всё хорошенько и на острова, в Тихий океан! Ставя вольеры с протоксенусами всё дальше и дальше друг от друга, мы определим, на каком расстоянии действуют их «радарные» устройства.

– Где взять средства? – Вопрос Эльды несколько умерил пыл энтомолога. Он сел, снял очки и, поводя головой, стал разглядывать их так, будто вычитывал ответ.

– Деньги. Всегда деньги, – досадливо пробурчал Бичет. – Хорошо сказано: деньги нужны для того, чтобы о них не думать… Экспедиция отменяется. Бичет подскочил, поспешно водворяя очки на место, и воскликнул: – Выдается идея более грандиозная!

– И более дорогостоящая?

– Идеи – бесплатно. Слушайте, слушайте! Даем отставку протоксенусам. Хватит. Ваматр прав: пора выводить породу, которая будет еще ближе к тем видам, которые зародились в иных мирах. Они, несомненно, должны обладать более мощными, тонкими и эффективными способами общения, чем всё известные нам земные насекомые и даже протоксенусы. Чувствительность таких существ должна быть огромной. А что, если они… – Бичет привлек к себе Нолана, Ваматра, Эльду. Стоя в плотном кружке, всё трое слышали, как он, почти шепотом, продолжал: – Что, если они будут получать волны – биосигналы из своего мира?..

Пожалуй, тогда никто не принял всерьез фантастические предположения Бичета, но обсуждали его идею с увлечением, забыв о времени, и разошлись поздно.

Уже по дороге домой Нолан спросил у Эльды:

– Мне кажется, Ваматр… ну, как бы это сказать? У него на уме что-то свое. Похоже, он задумал…

– Договаривай.

– Мне бы не хотелось показаться несправедливым…

– И всё же?

– Измышляет он нечто пакостное.

– Почему ты так думаешь?

– Ты заметила, как он безучастно отнесся к идее Бичета?

– Да.

– А ведь казалось, кого-кого, а Ваматра она должна была увлечь в первую очередь. Но, конечно, не только в этом дело. Главное… Мне не нравится его заигрывание с Хуком.

– Он старается изыскать возможности для продолжения работы.

– Во что обойдутся эти «возможности»?

– За всё приходится платить. За всё… кроме любви. – Эльда прижалась к Нолану, крепко-крепко взяла его за руку, словно боясь упустить его, потерять. Шли они не спеша, с наслаждением вдыхая острый ночной воздух поздней осени. Нолан потом часто вспоминал этот вечер. Последний. И после этого они частенько возвращались домой вдвоем, всё так же хорошо было в парке, но уже не было того, что делало их отношения неповторимыми, бесконтрольно радостными и чистыми, лишенными каких бы то ни было недомолвок, подозрений…

Есть немало людей, обладающих замечательным свойством: чем большее давление оказывают на них обстоятельства, чем больше трудностей встречается на их пути, тем упорней они сопротивляются этим обстоятельствам, тем смелей, порой безрассудно и не щадя сил идут к намеченной цели. Группа Ваматра действовала так же. Именно в то время, когда у Арнольдса иссякли возможности помогать им, когда, казалось, уже не было надежд на улучшение их финансового положения, ими были проведены наиболее значительные исследования.

– Самые лучшие идеи приходят на голодный желудок, – констатировал Бичет.

С ним соглашались: успех в то время действительно следовал за успехом. Соглашались еще и потому, что полушутливое, полусерьезное утверждение Бичета как-то заманчиво и загадочно перекликалось с тем, над чем они работали в те дни над изучением «эффекта группы». Использовать этот эффект для того, чтобы изыскать код излучения, предложил Нолан. Не будучи энтомологом, он всё же знал об открытии, сделанном в свое время мирмикологами, знал, что, если, например, муравья изолировать от других муравьев, поведение его сразу изменится. Исчезнет пресловутое трудолюбие, он станет малоподвижным, вялым, «больным». Однако «болезнь» эту легко снять – стоит только поместить его в муравьиное общество. Там активность муравья возрастет, и, что самое примечательное, – возрастет тем сильнее, чем больше особей будет в этом обществе.

Муравьи не исключение. Многие существа не только способны общаться друг с другом на расстоянии, но и не понятным еще для людей образом воздействуют друг на друга, будучи собраны в конгломераты. В этом случае взаимные контакты очень эффективно и благотворно влияют на их развитие, жизнеспособность, успешное размножение.

Изучение «эффекта группы» решено было поставить и на протоксенусах. Протоксенусов то разобщали, то собирали вместе, стараясь установить, какие же силы возникают, когда они живут большими компаниями, как, каким именно способом они влияют друг на друга, какова физическая природа этих сил? Пожалуй, это больше всего и интересовало Нолана. Перед ним стояла задача найти код излучения, влияющего на интенсивность ферментативных процессов, и он считал, что решить эту задачу удастся, изучая характер биополя, создаваемого при больших концентрациях протоксенусов.

– Протоксенусов нужно много, – постоянно твердил Нолан.

Чувствительность приборов, тонкость методов, изобретаемых им, ухищрения, с какими он старался проникнуть в тайну, всё еще оказывались недостаточными.

– Больше, больше нужно иметь, этих тварей. Не могу я нашей далеко не совершенной аппаратурой уловить – что же происходит в их скоплениях. Полагаю, если увеличить количество протоксенусов, должна увеличиться напряженность создаваемого ими биополя и, может быть, только тогда чувствительность приборов окажется достаточной.

Протоксенусы были прожорливы. На их прокорм уходило всё, что в последнее время удавалось добывать у Арнольдса.

У всех, кроме Ваматра, настроение падало. Нолан против обыкновения стал раздражителен, Бичет не так порывист и остроумен, а Эльда замыкалась в себе всё больше и больше.

Что касается Ваматра, то он, казалось, получал особенное удовольствие, наблюдая, как в вольерах, расположенных в глубине лабораторного парка, постоянно шевелящаяся масса коричневатых, многоглазых протоксенусов сжирает уйму пищи.

– Что ты сказал? Ты сказал – Хук? – переспросил Бичет, случайно услышав, как, стоя у вольера, Ваматр произнес: «Хук будет доволен».

– Я сказал – Хук? Не обращай внимания, Бичет, – спокойно ответил Ваматр и сразу заговорил о том, чт в то время больше всего занимало Бичета, – о способе уменьшить период развития протоксенусов в фазе нимфы.

Ваматр теперь редко упоминал о встречах со своим влиятельным знакомым. Он вынашивал план, который собирался выложить в тот момент, когда группа окажется в безнадежном положении. Казалось, такой момент настал. Ваматр уже готов был выступить со своим предложением, но Арнольдс опять раздобыл немного денег. Продержаться удалось, правда, недолго, но за это время Нолан всё же добился успеха.

Закончив последнюю серию испытаний, Нолан пошел сообщить друзьям о найденном, наконец, коде излучения. Ваматра в лаборатории не оказалось, Бичет с Эльдой неотрывно следили за аппаратурой. Он решил подождать, пока они закончат опыт, и вышел в парк.

Вечерело. Было прохладно. Нолан поежился, почувствовав сырость старого парка, но в теплую лабораторию не вернулся. «Вот и всё, – подумал он. Так обыденно и так тяжело. Годы исканий, срывы, сомнения, надежды, и теперь, когда результат получен, ничто почему-то не радует. А как ожидался этот день! Думалось, всё в нем будет иным – светлым и немного торжественным… Сыро, холодно. Пусто. Вокруг и на душе. Не наполняет, а опустошает достигнутое. Неужели только в процессе самой работы, только в самом стремлении к цели и можно чувствовать удовлетворение?»

Шел он медленно, неслышно ступая по тропинке. Погасла трубка. Зажигалки в карманах не оказалось – она лежала там, возле излучателя. Он даже помнил, где именно, а возвращаться всё же не хотелось. Почему-то вдруг неприятно стало думать о лаборатории – привычной, такой своей и всегда казавшейся уютной. Странно. Ведь там асе самое дорогое – Эльда, друзья, созданная им аппаратура, при помощи которой сделано открытие… Эльда теперь любит задерживаться по вечерам в лаборатории. С Бичетом. А иногда и без него. Бичет постоянно до ночи сидит за своим пультом, а теперь вот и она… Ждет, когда приедет Ваматр. Как бы поздно он ни вернулся, он хотя бы час, полчаса будет играть на скрипке. И Эльда не покинет аппаратную, пока не услышит его дикие, сумбурные импровизации.

Погасшая трубка и раздражала и утешала: можно было, посасывая ее, втягивать тонкий и горьковатый аромат. Нолан уже решил было вернуться нужна всё же зажигалка, – а вместо этого сел на ящик, валявшийся у края площадки, на которой стояли вольеры с протоксенусами.

На площадке было светлее, чем в парке. Желтовато-серый закатный свет причудливо и тревожно расцвечивал траву, стволы старых деревьев, вольеры. С высоких кустов крушины боязливо и нахально пикировали воробьи. Нолан никак не мог понять, что их так пугает, почему, ухватив крохи просыпанного корма, предназначавшегося протоксенусам, они так стремительно спасаются в ветвях.

Кошка. Жмурясь в косых лучах солнца, уже предвкушая аппетитный ужин, подбиралась к тому месту, откуда, по ее мнению, удобней всего было ринуться на пернатых воришек. Маленький пестрый хищник уже находился между просыпанным зерном и вольером, уже изготовился к прыжку, как вдруг всё изменилось. Кошке стало не до дичи. Она выгнула спину, задрала вибрирующий хвост, шерстка ее встала дыбом. Яростно шипя, оскалив маленькую мелкозубую пасть, она как-то неестественно, боком, стала пятиться от частой сетки, за которой то свивались в клубок, то расползались в разные стороны полупрозрачные протоксенусы. Но отползти ей не удавалось. Впечатление было такое, что к скопищу этих созданий ее подтаскивала какая-то незримая бечева. Как завороженная, будто под гипнотическим взглядом змеи, она не в состоянии была отвернуться от них.

Борьба была недолгой. Тельце кошки обмякло, опустилось на подогнувшиеся лапки, и, всё еще не отрывая глаз от вольера, она распласталась на земле. Через несколько секунд, словно пораженная электрическим разрядом, кошка встрепенулась, конвульсивно сжалась, затем подскочила, упала и замерла.

Нолан поспешил в лабораторию за портативным прибором. Вернулся он минут через пять-семь. Кошки на площадке не было. У вольера стоял Ваматр.

– Неужели оправилась? – растерянно произнес Нолан.

– Ты о ком?

Нолан рассказал, что произошло у вольеров. Ваматр слушал, не подавая вида, что сам, не замеченный Ноланом, тоже наблюдал за разыгравшейся здесь сценой.

– Ведь это здорово, Нолан!

– Что тебе понравилось во всем этом?

– Да собственно ничего. А чем ты так взволнован?

– Не понимаешь?

– Не понимаю.

– А меня удивляет твое спокойствие. Выходит, протоксенусы не так уж безобидны, как это нам представлялось.

– Может быть, это и не плохо?

– Это плохо во всех случаях!

Ваматр повернул разговор неожиданным для Нолана образом:

– А где же кошка? Ты уверен, что она была мертва?

Нолан затруднился ответить Ваматру. «Зачем я оставил ее здесь? Надо было, не отходя, позвать кого-нибудь или подождать, когда кто-нибудь подойдет к вольерам… Но разве можно было предположить…»

А Ваматр продолжал:

– Ты что-то спутал, Альберт. Может быть, она притворилась, обманула воробья и теперь преспокойно ужинает.

Нолан посмотрел на Ваматра так, что лукавая улыбка мгновенно сошла с его лица.

– Ты очень возбужден, Альберт. Что-нибудь не ладится с излучателем? Нолан не ответил, а Ваматр всё так же участливо спрашивал: – Как идет последняя серия? И она не дала результата?

Полчаса назад Нолан искал Ваматра, чтобы ему первому сказать об успехе, а теперь…

– Но ты видел кошку?

– Да брось ты об этом, право. Найдется твоя маленькая хищница. Завтра как ни в чем не бывало появится в парке и будет опять охотиться за воробьями.

Наутро пестрая, черно-желто-белая кошечка и в самом деле появилась в парке.

Нолан никому, даже Эльде, не сказал о своих случайных наблюдениях у вольера, но и не сказал и о законченных им поисках кода излучения.

Нолана не убедило появление кошки в парке. Правда, был момент, когда он начал колебаться, думая, что ему всё представилось не так, как это случилось на самом деле. Но вскоре он отбросил сомнения и твердо решил проверить, оказывают ли какое-то влияние протоксенусы на животных. Сделать это так, чтобы Ваматр не узнал о затеваемом эксперименте, оказалось труднее, чем он думал. Нолан уже составил план опыта, придумав, как его можно сохранить в тайне, но в это время на лабораторию свалились очередные неприятности. Работы группы пришлось сворачивать. Приобретать корм для протоксенусов стало не на что, и их пришлось уничтожить, оставив немного в маленьком вольере, помещавшемся в самой аппаратной.

Ваматр решил, что подходящий момент наступил, и прямо заявил друзьям о своем намерении обратиться за помощью к Хуку.

– А твой Хук даст гарантию, что наши открытия он не использует для каких-либо неблаговидных целей?

Ваматр готов был к такому вопросу, предвидел, что задаст его Нолан, и всё же несколько замялся.

– Я не уточнял этого обстоятельства, я только знаю, друзья, что, получив средства, мы сможем продолжать работу. Мы ведь все этого хотим.

– Не уточнял, говоришь.

– Да чего ты опасаешься, скажи наконец?

– Я боюсь, что игрушка становится опасной.

– Для кого?

– Для людей. Поймите, друзья, даже протоксенусы уже настораживают, а если мы продолжим изыскания? Получив средства, пойдем, конечно, дальше и, разорвав кольцо, высвободим такое, с чем не сумеем справиться. Поймите, вызывая метаморфоз вне кольца, мы не знаем, удастся ли нам совладать с чудовищем.

– А если это будет не чудовище? – вопрос Эльды оказался маслом, вылитым на волны.

На какое-то время буря утихла, но вскоре опять возникла, и притом с большей силой. Бичет, всегда несколько отрешенный, мало приспособленный к повседневности, не становился ни на одну сторону, ни на другую. Нолан считал, что появление отравляющего газа должно непременно сопровождаться разработкой противогаза.

– Мы не заботимся о безопасности. Ничего не делаем для того, чтобы во всеоружии встретить появление в нашем мире новой, быть может, очень страшной силы, и поэтому от людей, готовых финансировать наши дальнейшие исследования, мы должны получить гарантию.

– Какую?

– Прежде всего, возможность изыскивать способы, которые в случае необходимости позволят обуздать чужаков.

– Ручаюсь, – заверил Ваматр. – Эту возможность мы получим.

– А что потребуют от нас?

– Вероятно, нам придется сделать так. Получив средства, мы сможем широко развернуть работы. Приобретем оборудование, аппаратуру, приборы, увеличим штат, может быть, даже получим специальное помещение и начнем исследования, нужные для того, чтобы разорвать кольцо, попробовать вывести более совершенную форму протоксенусов. Этим займется часть людей, а остальные… Остальным придется продолжить работу с протоксенусами.

– Ими ты и думаешь заинтересовать заказчика?

– Да.

– Кого?

– Военных.

– Вот как? Тебя вдохновил случай с кошкой?

Ни Эльда, ни Бичет не поняли, почему вдруг приятели заговорили о кошке, – спор шел главным образом между Ноланом и Ваматром. Они увлеклись и были настолько возбуждены, что в этот момент не обращали внимания на остальных.

– Кошка здесь ни причем, Альберт. Военных надо попробовать заинтересовать другим. Протоксенусы, как ничто живое, способны реагировать на изменения внешних условий, образуя при этом самые разнообразные формы. Пожалуй, только имея протоксенусов, удастся вывести существа с заранее заданными свойствами. Если усилить, углубить некоторые из тех, какие присущи протоксенусам, ну, например, их невероятную прожорливость. Зная код излучения, можно сократить период развития нимфы и резко ускорить получение имаго. И тогда… О, военные поймут перспективность такого метаморфоза. Уничтожение всего живого у противника, возможность сломить врага, съесть его и завладеть всем, что не сожрут протоксенусы промышленностью, транспортом, энергетикой. Без взрывов и разрушений. Всё целехонько и только покрыто серо-коричневой загнивающей массой издыхающих прожор…

– Что ты говоришь, Ваматр!

– Не мы, так другие. Да поймите, вы, чистоплюи, пройдет несколько лет, и наше открытие, как бы мы тщательно ни скрывали его, станет известно.

– Как?

– Будет сделано другими.

Вот тогда-то спор разгорелся с особенной силой. Нолан не сдавался. Он видел, что это утверждение уже убеждает Эльду. Она всегда исповедовала простую истину: «открытия носятся в воздухе» – и хотя содрогалась при отвратительных словах Ваматра, цинично призывавшего вывести новый вид существ и отдать их в руки тех, кто осмелится уничтожить людей, но уже настороженно относилась к трезвым и гуманным доводам Альберта.

Бичет не мог понять Нолана, не в состоянии был представить себе, как именно и сколь долго удастся держать открытие в тайне. Он выдвинул мысль противоположную:

– Не скрывать – наоборот, работать в открытую и, таким образом, исключить всякую возможность погони за секретами, а следовательно, сделать бесполезными и шпионов и интриганов, убить гнусность взаимного недоверия. Широкая гласность. Пусть всё знают всё! И когда люди будут знать, что в наш мир пришла еще одна грозная сила, они не смогут употребить ее во зло.

– А мы? – удивился Ваматр. – А мы, значит, будем опять прозябать в этих стенах? Да что там, лишимся и их, будем существовать на подачки, не имея элементарных условий для работы. О, нет, друзья мои, я не согласен. Условия мне нужны. Широкие. Такие, что дадут возможность творить, утолять страсть в борьбе с неведомым. И пусть мне помогают те, кто сейчас держит в своих руках всё: промышленность, банки, прессу. Пусть помогают военные. Мне плевать. Я хочу, и я буду удовлетворять свое стремление к открытиям, и пусть мне помогает хоть сам дьявол!

Альберт Нолан понял тогда, что остается только одно – вето. В их группе каждый занимался своей частью работы. Никто не помышлял, что разногласия могут стать столь серьезными и в конце концов привести к разрыву. Код излучения, над которым в течение двух лет работал Нолан, был известен только ему.

Ваматр первым насторожился, почувствовав, как непримирим Альберт Нолан. Он понял, что Нолан может не отдать способ получения фермента и, готовый силой завладеть лабораторным журналом, бросился к двери, ведущей в лабораторию Нолана. Нолан не пошевелился. Ваматру стало ясно: Нолан уже принял решение, и записей теперь не получить.

– Ты не отдашь?

– Нет.

Это «нет» долго звучало в ушах каждого, а потом наступила тишина. В этой трудной тишине голос Эльды показался непривычно глухим:

– Ты не можешь, Альберт… Не имеешь права один решать, где в этом открытии твое, где наше.

Так впервые был проложен между ними рубеж. Ничто не в состоянии было ранить Нолана чувствительней, чем это «твое» и «наше». Подозрения, ревность, какая-то патологическая тяга Эльды к Ваматру, к его неистовой музыке изматывали, мучили Нолана, но теперь уже несомненная потеря Эльды-друга, единомышленника!.. Это было выше его сил.

Разговор с Эльдой – последний и тягостный – привел к разрыву. Нолан больше не появлялся в лабораториях Арнольдса и вскоре уехал, получив должность консультанта фирмы «Электроник компани оф Мехико» в Монтеррее. Там же он узнал о несчастье. Он поспешил вернуться на родину, но Эльда и Бичет были уже похоронены.

– Тайна их смерти, Крэл, осталась тайной, – закончил свой рассказ Нолан.

– Но как это случилось?

– В тот вечер, как обычно, они находились в аппаратной. Бичет сидел за своим пультом, Эльда за своим. Работали они тогда много, часто задерживались в лаборатории допоздна. Всё выходило так, как предполагал Ваматр. Протоксенусы, пройдя новую, невиданную на Земле стадию метаморфоза, давали потомство, которое обладало нужными свойствами. Держали их только в небольшом вольере, находившемся в аппаратной. Там же снимали нужные характеристики.