Текст книги "В мире фантастики и приключений. Выпуск 7. Тайна всех тайн"

Автор книги: Станислав Лем

Соавторы: Сергей Снегов,Георгий Мартынов,Илья Варшавский,Геннадий Гор,Лев Успенский,Аскольд Шейкин,Александр Мееров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 45 страниц)

– Вы верите в бога?

Губы Броуна дрогнули, казалось, он хотел скрыть улыбку или гримасу. Ответил он не сразу. Вероятно, Броун только что и даже довольно торопливо побрился: около уха осталось несколько волосков, на щеках виднелись следы плохо стертой пудры.

– Это… не имеет отношения к моим обязанностям, – сказал он голосом приятного низкого тембра.

Макгир, который затягивался сигарой, застыл, неприятно пораженный вопросом Пиркса, и, моргая, резко выдохнул дым, как бы говоря: «Ну, видишь?! Нашла коса на камень!»

– Броун, – произнес всё тем же флегматичным тоном Пиркс, – вы не ответили мне на вопрос.

– Прошу прощения, командор. Я сказал, что это не имеет отношения к моим обязанностям.

– Как ваш начальник, я решаю, что имеет отношение к вашим обязанностям, – возразил Пиркс.

Лицо Макгира выражало удивление. Остальные сидели неподвижно, с заметным вниманием прислушиваясь к разговору, – совсем как примерные ученики.

– Если это приказ, – ответил Броун мягким, четко модулированным баритоном, – то могу только объяснить, что этой проблемой специально не занимался.

– Прошу ее обдумать до завтра. От этого будет зависеть ваше присутствие на борту.

– Слушаюсь, командор.

Пиркс повернулся к Кэлдеру, первому нилоту, их взгляды встретились, глаза пилота были почти бесцветными, в них отражались большие окна комнаты.

– Вы пилот?

– Да.

– С каким опытом?

– Сдал курс высшего пилотажа. Двести девяносто индивидуальных часов в пространстве на малом тоннаже, десять самостоятельных посадок, в том числе четыре на Луне, две на Марсе и на Венере.

Пиркс, казалось, не обратил особого внимания на его ответ.

– Бертон, – обратился он к следующему, – вы электроник?

– Да.

– Сколько рентген вы можете выдержать в течение часа?

У того дрогнули губы. Если даже это была улыбка, она тотчас исчезла.

– Думаю, около четырехсот, – сказал он. – Максимум. Но потом пришлось бы лечиться.

– А больше чем четыреста не можете?

– Не знаю, но, вероятно, нет.

– Откуда вы родом?

– Из Аризоны.

– Вы болели?

– Нет. Во всяком случае, ничего серьезного.

– У вас хорошее зрение?

– Хорошее.

Пиркс, собственно, не слушал того, что они говорили. Он, скорее, обращал внимание на звук голоса, его модуляции, тембр, на мимику, движения губ, и моментами его охватывала нелепая надежда, что всё это только большая и глупая шутка, розыгрыш, что им просто хотели потрать, посмеяться над его наивной верой во всемогущество техники. А может, наказать его таким способом за эту его веру. Ведь перед ним сидели совершенно обычные люди; секретарша несла чепуху, – вот что значит предубеждение! Она приняла Макгира за одного из них…

До сих пор разговор был пустым – если не считать не слишком умной выдумки насчет господа бога. Наверняка не умной, скорее, безвкусной и примитивной. Пиркс прекрасно это сознавал, он казался себе на редкость ограниченным индивидуумом, ограниченным до тупости, только из-за нее он согласился… Все смотрели на Пиркса так же как и раньше, но ему почудилось, будто рыжий, Томсон и оба пилота сделали чересчур безразличные лица, как бы желая скрыть от него, что уже разгадали его примитивную душу рутинера, совершенно выбитого сейчас из привычного, понятного и потому безопасного равновесия. Он хотел спросить еще кое о чем, молчание, которое слишком затянулось, обращалось против него, становясь свидетельством его беспомощности, но просто не мог ничего придумать. Уже отчаяние, а не разум, нашептывало, чтобы он выкинул какой-нибудь странный, шальной номер, но он прекрасно знал, что ничего такого не сделает. Он чувствовал, что осрамился: надо было отказаться от этой встречи, и посмотрел на Макгира.

– Когда я могу подняться на борт?

– О, в любой момент, хоть сегодня.

– Что с санитарным контролем?

– Не беспокойтесь об этом. Всё уже улажено. Инженер отвечал почти снисходительно, по крайней мере Пирксу так показалось.

«Не умею я достойно проигрывать», – подумал он. А вслух сказал:

– Это всё. За исключением Броуна, вес могут считать себя членами экипажа. Броун завтра ответит мне на вопрос, который я ему задал. Макгир, у вас при себе бумаги для подписи?

– Они у меня, но не здесь. В дирекции. Сходим туда?

– Ладно.

Пиркс встал. Все остальные тоже.

– До свидания, – он кивнул и вышел первым.

Инженер догнал его у лифта.

– Вы нас недооценивали, командор…

К нему окончательно вернулось хорошее настроение.

– Как я должен это понимать?

Лифт тронулся. Инженер осторожно, чтобы не уронить серый конус пепла, поднес сигару ко рту.

– Наших парней не так легко отличить от… обычных.

Пиркс пожал плечами.

– Если они из того же самого материала, что и я, – сказал он – это люди. А как они появились на свет – в результате искусственного оплодотворения в колбе или более банальным путем, – меня совершенно не касается.

– О нет, они не из того же самого материала!

– А из какого?

– Прошу прощения, но это производственный секрет.

– Кто вы?

Лифт остановился. Инженер отворил дверь, но Пиркс не двинулся с места, ожидая ответа.

– Вас интересует, являюсь ли я конструктором? Нет. Я работаю в отделе рекламы.

– И вы достаточно компетентны, чтобы ответить мне на несколько вопросов?

– Конечно, но, может, не здесь.

Та же самая секретарша проводила их в большую комнату для совещаний.

Вдоль длинного стола в идеальном строю стояли два ряда кресел. Пиркс и Макгир сели с краю, там, где лежала открытая папка с контрактами.

– Слушаю вас, – сказал Макгир.

Пепел упал ему на брюки, он сдул его. Пиркс заметил, что у инженера покрасневшие глаза и чересчур ровные зубы. «Искусственные, – подумал он. – Хочет казаться моложе, чем на самом деле».

– Скажите, те, которые… но являются людьми, ведут себя как люди? Принимают пищу? Пьют?

– Да.

– Зачем?

– Чтобы иллюзия была полной. Для окружающих, ясное дело.

– Значит, они должно потом… от этого избавляться?

– Ну да.

– А кровь?

– Простите?

– У них есть кровь? Сердце? У них идет кровь – если они поранятся?

– У них есть… имитация крови и сердца, – сказал Макгир, подбирая слова с явной осторожностью.

– Что вы имеете в виду?

– Что только хороший врач-специалист после всестороннего исследования мог бы разобраться…

– А я нет?

– Нет. Естественно, если исключить использование каких-либо специальных устройств.

– Рентген?

– Вы догадливы! Но на борту у вас его не будет.

– Ну тут не надо быть специалистом, – спокойно сказал Пиркс. – Я могу получить из реактора столько изотопов, сколько захочу, а на борту должны быть аппараты для дефектоскопии; так что рентген мне совершенно не нужен.

– У нас нет возражений по поводу этой аппаратуры, в том случае если вы обязуетесь не использовать ее ни для каких посторонних целей.

– А если я не соглашусь?

Макгир вздохнул и, словно почувствовав к сигаре отвращение, ткнул ее в пепельницу.

– Командор… вы стараетесь всё предельно осложнить.

– Верно, – согласился Пиркс. – Значит, у них идет кровь?

– Да.

– И это действительно кровь? И под микроскопом тоже?

– Да, это кровь.

– Как же вам удалось?..

– Впечатляет, а? – Макгир широко улыбнулся. – Могу вам сказать только в очень общих чертах: принцип губки. Подкожной, специальной губки.

– Это человеческая кровь?

– Да.

– Зачем?

– Да уж не для того, чтобы ввести в заблуждение вас. Поймите, вовсе не для вас запущена в производство продукция стоимостью в миллиарды долларов! Они должны выглядеть так, быть такими, чтобы ни при каких обстоятельствах никому из пассажиров или других людей в голову не пришло подозревать…

– Речь идет о том, чтобы избежать бойкота ваших «изделий»?

– Об этом тоже. Ну и о комфорте, о психологических удобствах…

– А вы можете их отличить?..

– Только потому, что я их знаю. Ну… есть… сильные средства… но не станете же вы пользоваться топором!

– А вы мне не скажете, чем они отличаются от людей с физиологической точки зрения? Дыхание, кашель, румянец…

– Ну это всё сымитировано. Конечно, существуют различия, но я уже говорил вам: их определил бы только врач.

– А с точки зрения психики?

– Мозг у них в голове! Это наш величайший триумф! – сказал Макгир с неподдельной гордостью. – «Интелтрон» до сих пор помещал его в туловище, он был слишком велик. Мы первые перенесли его в голову!

– Скажем, вторые: первой была природа…

– Ха, ха! Ну вторые. Но подробности – тайна. Мозг – это монокристаллический мультистат, с шестнадцатью миллиардами двоичных элементов!

– А то, на что они способны, тоже тайна?

– О чем это вы?

– Например, могут ли они лгать… и в каких пределах?.. Могут ли утратить контроль над собой, а следовательно, и над ситуацией…

– Разумеется. Всё это возможно.

– Почему?

– Потому что это неизбежно. Всякие, образно говори – тормоза, введенные в нейронную или кристаллическую сеть, относительны, их можно преодолеть. Я говорю это, так как вы должны знать правду. Впрочем, если вы хоть немного знакомы с литературой предмета, вы знаете, что робот, который не уступал бы человеку в интеллектуальном смысле и в то же время не был бы в состоянии лгать и обманывать – чистая фикция. Можно производить либо полноценные эквиваленты человеку, либо марионеток. Третьей дороги нет.

– Существо, способное на определенные поступки, уже и силу итого должно быть способно и на другие соответствующие поступки, так?

– Так. Конечно, ого нерентабельно. Пока, во всяком случае. Психическая универсальность, не говоря уже о внешнем подобии человеку, ужасно дорого стоит. Модели, которые вы получаете, изготовлены в очень небольшом количестве экземпляров, – они не окупаются. Стоимость одного экземпляра больше стоимости сверхзвукового бомбардировщика!

– Что вы говорите!

– Само собой, включая стоимость всех исследований, которые предшествовали их созданию. Мы будем продавать эти автоматы. Может быть, нам удастся производить их на конвейере и, наверное, даже усовершенствовать, хотя это, пожалуй, уже невозможно. Мы вам дали лучшее из того, что имеем. Потеря самообладания или, скажем, депрессия, хотя и не исключены, будут, как правило, менее вероятны у них, чем у человека в такой же ситуации!

– Такие исследовании проводились?

– Естественно!

– И люди использовались в качестве контрольных объектов?

– Было и так.

– Катастрофические ситуации? Угрожающие гибелью?

– Именно такие.

– А результаты?

– Люди менее надежны.

– А как с агрессивностью?

– Вас интересует их отношение к человеку?

– Не только.

– Можете быть спокойны. В них встроены специальные ингибиторы, так называемые блоки обратного разряда, как бы амортизирующие потенциалы агрессии.

– Всегда?

– Нет, это невозможно. Мозг – вероятностная система, наш тоже. Можно в нем увеличивать вероятность определенных состояний, но никогда нет абсолютной уверенности. И тем не менее – и в этом отношении они превосходят человека.

– А что будет, если я попробую разбить кому-нибудь из них голову?

– Он будет защищаться.

– Попытается ли он меня убить?

– Нет, ограничится обороной.

– А если единственной возможной обороной будет нападение?

– Тогда он нападет на вас.

– Давайте ваш контракт, – сказал Пиркс.

Перо скрипело в тишине. Инженер сложил бланки и спрятал их в папку.

– Вы возвращаетесь в Штаты?

– Да, завтра.

– Можете сообщить вашим начальникам, что я постараюсь выжать из них самое худшее, – сказал Пиркс.

– Разумеется! Именно на это мы и рассчитываем! Даже в этом их самом худшем они всё же лучше человека! Только…

– Вы хотели что-то сказать?

– Вы человек смелый. Но… в ваших собственных интересах я рекомендую быть осторожным.

– Чтобы они не взялись за меня?

Пиркс невольно улыбнулся.

– Нет. Чтобы вам самому не пришлось расплачиваться: первыми раньше откажут люди. Обыкновенные, порядочные, славные парни. Вы понимаете?

– Понимаю, – ответил Пиркс. – Мне пора. Я должен сегодня принять корабль.

– У меня на крыше вертолет, – сказал Макгир, вставая. – Вас подбросить?

– Нет, спасибо. Поеду в метро. Не люблю рисковать… Значит, вы доложите своему начальству, какие у меня черные замыслы?

– Если хотите.

Макгир искал в кармане очередную сигарету.

– Должен сказать, что вы ведете себя несколько странно. Чего вы, собственно, от них хотите? Они не люди, этого никто не утверждает. Они отличные специалисты, и при атом действительно славные ребята! Уверяю вас! Они сделают для нас всё!

– Постараюсь, чтобы они сделали еще больше, – ответил Пиркс.

* * *

Пиркс и в самом деле не оставил Броуна в покое и специально, чтобы выяснить вопрос о господе боге, позволил ему на следующий день; в ЮНЕСКО Пирксу дали номер телефона, по которому он мог разыскать своего нелинейного пилота. Он даже узнал его голос, когда набрал его номер.

– Я ждал вашего звонка, – сказал Броун.

– Ну и что вы решили? – спросил Пиркс.

При этом у него было удивительно тяжело на сердце; он чувствовал себя гораздо лучше, когда подписывал бумаги Макгира. В тот момент ему казалось, что он справится. Сейчас он по испытывал такой уверенности в себе.

– У меня было мало времени, – сказал Броун своим ровным приятным голосом. – Поэтому могу сказать только одно: меня учили вероятностному подходу. Я подсчитываю шансы и действую в зависимости от результата. А в данном случае – девяносто девять процентов за то, что «нет», возможно даже девяносто девять и девять десятых, но одна сотая шанса за то, что «да».

– Что бог существует?

– Да.

– Ладно. Можете явиться вместе с остальными. До свидания.

– До свидания, – ответил мягкий баритон, и в трубке загудело.

Пиркс почему-то вспомнил этот разговор по дороге в космопорт. Кто-то уже уладил все формальности в портовом управлении – то ли ЮНЕСКО, то ли фирмы, которые «сделали» ему экипаж. Так или иначе, обошлось без обычного санитарного контроля, никто не требовал документов его «людей», а старт назначили на два сорок пять – час, когда движение меньше всего. Три солидных контрольно-измерительных спутника для Сатурна уже находились в шахтах. «Голиаф» был кораблем среднего тоннажа, с высокой автоматизацией управления; не слишком большой – только шесть тысяч тонн массы покоя, – но, построенный всего два года назад, он имел прекрасный, совершенно избавленный от тепловых колебаний реактор на быстрых нейтронах, который занимал объем каких-нибудь десять кубических метров, то есть почти ничего, и развивал номинальную мощность сорок пять миллионов лошадиных сил, а максимальную – для кратковременных ускорений – семьдесят миллионов сил.

Пиркс, совершенно не представлял себе ни того, что с его «людьми» происходило в Париже – остановились они в гостинице, или одна из фирм наняла им жилье (у него даже мелькнула мысль, гротескная и в то же время чудовищная, что инженер Макгир всех их как-то повыключал и на эти два дня уложил в ящики), – ни как они добрались до порта.

Они ждали в специально отведенной комнате портового управления. У всех были с собой чемоданы, какие-то свертки и маленькие несессеры, на ручках которых болтались таблички с их именами. Стоило Пирксу взглянуть на всё ото, как в голову ему невольно лезли разные идиотские шуточки по поводу уложенных в несессеры гаечных ключей, туалетных масленок и прочего. Но ему было совсем не до смеха, когда, поздоровавшись с ними, он предъявил свои полномочия и документы, необходимые для подтверждения стартовой готовности. После этого за два часа до назначенного времени они вышли на летное поле, освещенное одним прожектором, и гуськом зашагали к белому как снег «Голиафу». Он немного напоминал огромную, только что распакованную сахарную голову.

Старт не составлял труда. На «Голиафе» Пиркс сумел бы взлететь почти без всякой помощи, достаточно было задать программу всем автоматическим и полуавтоматическим устройствам. Не прошло и получаса, а они уже оставили позади ночное полушарие Земли с его фосфоресцирующей сыпью городов; тогда Пиркс взглянул на планету. Хотя атмосферу, которую солнце перед рассветом расчесывает своими лучами «против шерсти», он видел из пространства неоднократно, это великолепное зрелище – исполинский пылающий радужный серп – ему нисколько не надоело. Еще через несколько минут они миновали последний навигационный спутник и оказались над плоскостью эклиптики, среди половодья сигналов, заливавшего работающие информационные машины (Пиркс их называл электронной бюрократией космоса). Пиркс приказал первому пилоту оставаться в рубке, а сам отправился в свою каюту. Не прошло и десяти минут, как он услышал стук.

– Войдите!

Вошел Броун. Он старательно закрыл дверь, подошел к сидевшему на копке Пирксу и вполголоса произнес:

– Я хотел бы с вами поговорить.

– Слушаю вас. Садитесь.

Броун опустился на стул, но, как бы решив, что расстояние, которое их разделяет, слишком велико, придвинулся ближе, немного помолчал, глядя в пол, вдруг посмотрел командиру прямо в глаза и заговорил:

– Я хочу нам кое-что сообщить. По вынужден просить о сохранении тайны. Дайте слово, что вы никому ничего не скажете.

Пиркс поднял брови:

– Тайна?

Он на несколько минут задумался.

– Согласен, я ничего никому не скажу, – произнес он наконец. – Слушаю.

– Я человек, – сказал пилот и умолк, не отрывая глаз от Пиркса, словно хотел выяснить, какой эффект произведут эти слова.

Однако Пиркс, который сидел, опустив веки и опершись головой о переборку, выложенную белым пенопластом, даже не шевельнулся.

– Я сказал об этом потому, что хочу вам помочь, – начал Броун. Он говорил так, будто произносил тщательно отрепетированную речь. – Когда я предлагал свои услуги, я не знал, в чем дело. Таких, как я, было, наверно, много, но нас принимали по одному, чтобы мы не могли ни познакомится, ни даже увидеть друг друга. О том, чт именно мне предстоит, я узнал только тогда, когда меня окончательно отобрали после всех полетов, проверок и тестов. Мне пришлось дать обещание, что я сохраню всё в абсолютной тайне. У меня есть девушка, мы давно хотим пожениться, но нам мешали финансовые затруднения, – а тут всё устраивалось просто великолепно: мне сразу дали восемь тысяч, и еще столько же я должен получить по возвращении из рейса, независимо от его результата. Я рассказываю вам всё как было, так как хочу, чтобы вы знали: в этом деле моя совесть чиста. Честно говоря, в первый момент я не понимал, на какую ставку идет игра. Странный эксперимент, и только, – так я поначалу думал. Но потом мне это начало нравиться всё меньше. В конце концов существует какая-то элементарная общечеловеческая солидарность. Неужели я должен молчать вопреки интересам людей? Я решил, что не имею на это права. А вы так не считаете?

Пиркс молчал. Немного погодя пилот продолжал, по вроде уже не так уверенно:

– Из той четверки я не знаю никого. Всё это время нас держали изолировано. У каждого была своя комната, своя ванна, свой гимнастический зал. Мы не встречались даже во время еды, только перед самым выездом в Европу нам разрешили в течение трех дней есть вместе. Поэтому я не могу вам сказать, кто из них тоже человек, а кто нет. Я ничего не знаю точно. Но подозреваю…

– Минутку, – прервал его Пиркс. – А почему, когда я спросил вас о боге, вы ответили, что заниматься этим вопросом не входит в ваши обязанности?

Броун уселся поудобнее, шевельнул ногой и, глядя на носок ботинка, которым водил по полу, сказал тихо:

– Так ведь я, собственно, уже тогда решил всё вам рассказать и – знаете, как это бывает: на воре шапка горит. Я боялся, как бы Макгир не пронюхал о моем намерении. Ну и когда вы меня спросили, я ответил таким образом, чтобы ему показалось, будто я намерен свято сохранить тайну и наверняка не помогу вам разобраться в том, кто я на самом деле.

– Вы так ответили из-за присутствия Макгира?

– Да.

– А вы верите в бога?

– Верю.

– И вы думали, что робот не должен верить?

– Ну да.

– И что, если бы вы сказали «верю», было бы легче догадаться, кто вы?

– Да. Именно так и обстояло дело.

– Но ведь и робот может верить в бога, – немного погодя заметил Пиркс. Он произнес это небрежным тоном, как бы мимоходом. Броун даже глаза вытаращил:

– Что вы говорите?

– По-вашему, это невозможно?

– Мне бы такое никогда не пришло в голову…

– Ладно, оставим. Это – по крайней мере в данный момент – не имеет значения. Вы говорили о каких-то своих подозрениях…

– Да. Мне кажется, что этот темный – Барнс – не человек.

– Почему вам так кажется?

– Это мелочи, которые трудно заметить, но в совокупности они создают определенное впечатление. Ну, начать с того, что когда он сидит или стоит, он вообще не шевелится. Словно статуя. А ведь вы знаете, ни один человек не в состоянии сохранять абсолютную неподвижность. Когда ему становится неудобно или, скажем, затечет нога, – человек невольно переменит позу, шевельнется, коснется лица, – а этот прямо застывает.

– Всегда?

– Нет. В том-то и дело, что не всегда, и это мне показалось особенно характерным.

– Почему?

– Я думаю, он делает такие незначительные, якобы невольные движения, когда специально обращает на это внимание, а как только забудет – замирает. Зато у нас наоборот: нам как раз приходится напрячься, чтобы какое-то время оставаться неподвижными.

– В этом что-то есть. Что еще?

– Он всё ест.

– Как это «всё»?

– Что бы ни дали. Ему совершенно безразлично. Я замечал это много раз, и в дороге, когда мы летели через Атлантику, и еще в Штатах, и в ресторане на аэродроме. Он с полным равнодушием ест всё, что подадут, а ведь каждому человеку обычно какие-то блюда особенно нравятся, ну а чего-то он не любит…

– Это не доказательство.

– Да нет, конечно, нет. Но если суммировать, знаете ли… Кроме того, есть еще одно обстоятельство.

– Ну?

– Он не пишет писем. Правда, тут у меня не может быть стопроцентной уверенности, но я сам, например, видел в гостинице, как Бертон опускал письмо в почтовый ящик.

– А вам разрешено писать письма?

– Нет.

– Я вижу, вы строго соблюдаете условия контракта! – буркнул Пиркс.

Он выпрямился на койке и, приблизив лицо к лицу Броуна, медленно спросил:

– Почему вы нарушили данное слово?

– Что? Что вы говорите?! Командор!

– Ведь вы дали слово сохранить в тайне, кто вы.

– А! Да. Дал. Но я полагаю, что при определенных обстоятельствах человек не только имеет право так поступать, но, если хотите, это является его обязанностью.

– Например?

– Сейчас сложились именно такие обстоятельства. Взяли металлические куклы, склеили их пластиком, нарумянили, перемешали с людьми как фальшивые карты, и хотят сделать на этом огромные деньги. Я думаю, каждый порядочный человек поступил бы так же, как я. К вам еще никто с этим не приходил?

– Нет. Вы первый. Но мы только что взлетели… – заметал Пиркс, и хотя он сказал это совершенно безразлично, его слова были не лишены иронии; однако, если Броун ее и заметил, он никак этого не показал.

– Буду стараться и в дальнейшем помогать вам во время рейса. И сделаю со своей стороны всё, что вы сочтете желательным.

– Зачем?

Броун заморгал кукольными ресницами:

– Как это – зачем? Чтобы вам легче было отличить людей от нелюдей…

– Вы ведь взяли эти восемь тысяч долларов, Броун.

– Да. Ну и что же. Меня нанимали как пилота. Я и есть пилот. И неплохой.

– По возвращении вы возьмете еще восемь тысяч за эти несколько недель работы. За такой рейс никто никому не платит шестнадцать тысяч долларов, ни пилоту первого класса, ни лоцману, ни штурману. Никому. Следовательно, вы получили эти деньги за молчание. За сохранение тайны. Не только от меня, но и от всех остальных – хотя бы от конкурентов этих фирм. Вас хотели уберечь от всех соблазнов.

Пилот ошалело смотрел на Пиркса, его красивое лицо выражало крайнее изумление:

– Так вы меня еще и упрекаете в том, что я сам пришел и сказал?..

– Нет. Я ни в чем вас не упрекаю. Вы поступили так, как сочли правильным. Какой у вас КУР?

– Коэффициент умственного развития? Сто двадцать.

– Вполне достаточно, чтобы разбираться в элементарных вещах. Скажите, какой мне прок от того, что вы поделились со мной своими подозрениями по поводу Барнса?

Молодой нилот встал.

– Командор, прошу меня извинить. Если так – это было недоразумение. Я хотел как лучше. Но раз вы считаете, что я… одним словом, я прошу забыть об этом… в помнить только…

Увидев улыбку Пиркса, он остановился.

– Садитесь. Да садитесь же!

Броун сел.

– Чего вы не договорили? О чем я должен помнить? О том, что я обещал никому не передавать нашего разговора? Верно? Ну а если бы я в свою очередь решил, – что имею право так поступить. Тихо! Командира не перебивают. Видите, это всё не так-то просто. Вы доверились мне, – я ценю ваше доверие. Но… одно дело доверие, а другое – здравый смысл. Положим, благодаря вам я уже совершение точно знаю, кто вы и кто – Барнс. Что мне это дает?

– Это… уже ваше дело. Вы должны после этого рейса оценить пригодность…

– Вот именно! Пригодность каждого. Но ведь не думаете же вы, Броун, что я буду писать неправду? Что минусы я запишу не тем, которые будут хуже, а тем, которые не люди.

– Это не мое дело, – упрямо начал пилот, беспокойно ерзавший на стуле, пока говорил Пиркс.

Пиркс бросил на него такой взгляд, что он умолк.

– Только не прикидывайтесь этаким служакой-капралом, который выше своего пояса не видит. Если вы человек и испытываете чувство солидарности с людьми, то вы должны попытаться оценить нею эту историю и создавать собственную ответственность…

– Как это «если»? – Броун вздрогнул. – Вы мне не верите? Значит… Значит, вы думаете…

– Ну что вы! Я просто неудачно выразился, – быстро возразил Пиркс. – Я верю вам, конечно, я вам верю. И поскольку вы уже выдали тайну, а я не собираюсь оценивать этого с моральной или какой-либо иной точки зрения, прошу вас и в дальнейшем поддерживать со мной внеслужебный контакт и рассказывать мне обо всем, что заметите.

– Теперь я совсем ничего не понимаю, – сказал Броун и невольно вздохнул. – Сначала вы меня отчитали, а потом…

– Это два разных вопроса, Броун. Раз уж вы мне сказали то, чего не должны были говорить, не использовать этого было бы совершенно бессмысленно. Другое дело, естественно, с деньгами. Может, рассказать и следовало. Но на вашем месте я бы этих денег не взял.

– Что? Но… но, командор… – Броун отчаянно искал аргументы и наконец нашел: – Они бы сразу же сообразили, что я нарушил договор! Еще меня бы и обвинили…

– Это ваше дело. Я не говорю, что вы должны отдать деньги. Я обещал сохранить всё в секрете и не собираюсь в это вмешиваться. Я высказал только свое личное мнение, – которое ни к чему вас не обязывает, – что бы я сделал на вашем месте, но вы – не я, а я – по вы, и кончим на этом. Еще что-нибудь?

Броун покачал головой, открыл рот, закрыл его, пожал плечами, обнаружив нечто большее, чем разочарование разговором, но ничего не сказал и, машинально вытянувшись перед тем как уйти, вышел.

Пиркс глубоко вздохнул. «Напрасно у меня вырвалось: «Если вы человек», – подумал он недовольно. – Вот дьявольская игра! Черт его знает, этого Броуна. Либо он человек, либо они решили пойти на хитрость – не только ввести меня в заблуждение, но вдобавок еще и выяснить, не собираюсь ли я использовать каких-нибудь противоречащих контракту способов, чтобы их различить… Во всяком случае, эту часть партии я провел, пожалуй, неплохо? Если он говорил правду, ему теперь будет немного не по себе после всего, что я тут выдал. А если нет… опять-таки я ему, в общем, ничего не сказал. Хорошенькая история! Вот влип-то!»

Не в состоянии сидеть спокойно, Пиркс начал расхаживать по каюте. Загудел зуммер; это был Кэлдер из рубки. Они согласовали курсовые поправки и ускорение на ночь, после чего Пиркс сел и уставился в переборку перед собой, сдвинув брови и размышляя неизвестно о чем. В дверь кто-то постучался.

«А это что еще?» – подумал он и громко сказал:

– Войдите.

В каюту вошел невролог, врач и кибернетик в одном лице – Барнс.

– Можно?

– Прошу. Присаживайтесь.

Барнс улыбнулся.

– Я пришел, чтобы сказать вам, что я не человек.

Пиркс вместе со стулом резко повернулся к нему:

– Простите, как? Что вы не…

– Не человек. И стою – в этом эксперименте – на вашей стороне.

Пиркс глубоко вздохнул.

– То, что вы говорите, конечно, должно остаться между нами? – спросил он.

– Как вам будет угодно. Для меня это не имеет значения.

– Как же так?..

Тот снова улыбнулся.

– Очень просто. Мой поступок продиктован эгоизмом. Если вы дадите нелинейникам положительную оценку, это вызовет цепную реакцию их производства. Такая возможность более чем вероятна. Подобные мне начнут появляться массово – и не только на космических кораблях. Последствия для людей будут самые пагубные – возникнет новая разновидность дискриминации, ненависти… Нетрудно представить, к чему приведет подобное положение. Я предвижу это, но, повторяю, мои действия продиктованы прежде всего личными мотивами. Пока я существую один, пока таких, как я, двое или десяток, это не имеет никакого общественного значения. Мы просто потеряемся в массе, незамеченные и незаметные. У меня… у нас будут такие же возможности, как у любого человека, с весьма существенной поправкой на интеллект, а также ряд специальных навыков, которыми обычный человек не обладает. Мы достигнем многого, но только в том случае, если не начнется массовое производство.

– Да-да, в этом что то есть… – медленно сказал Пиркс. В голове у него был легкий сумбур. – Но почему вы не настаиваете на сохранении тайны? Разве вы не боитесь, что фирма, которая…

– Нет. Ничуть не боюсь. Ничего, – сказал, сохраняя тот же спокойный лекторский тон, Барнс. – Я чудовищно дорого стою, командор. Сюда, – он прикоснулся рукой к груди, – вложены миллиарды долларов. Не думаете же вы, что разгневанный фабрикант прикажет разобрать меня по винтику? Я говорю это, конечно, в переносном смысле, во мне вовсе нет никаких винтиков… Они наверняка придут в ярость, но мое положение от этого никак не изменится. Вероятно, мне придется работать в той же фирме, – ну так что? Я даже предпочту работать у них, а не где-нибудь в другом месте, – там мне обеспечат лучший уход в случае… болезни. Не думаю также, что они попытаются меня как-то изолировать. Собственно говоря, зачем? Применение насильственных методов могло бы для них самих кончиться веста печально. Вы ведь знаете, как могущественна пресса…

«У него на уме шантаж», – сообразил Пиркс. Ему казалось, что это сон. Но продолжал слушать с предельным вниманием.

– Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я хочу, чтобы ваша оценка нелинейников была отрицательной.

– Да. Понимаю. А вы… можете указать, кто еще из команды?..

– Нет. То есть у меня нет уверенности, а предположения могли бы вам больше повредить, чем помочь. Лучше иметь нулевую информацию, чем быть дезинформированным, ибо это значит иметь отрицательную информацию, меньшую, чем нуль.

– Так. Хм. Во всяком случае – независимо от ваших побуждении – благодарю вас. Да. Благодарю. А… не могли бы вы в таком случае рассказать мне что-нибудь о себе? Я имею в виду детали, опираясь на которые, я…