Текст книги "Не потревожим зла"

Автор книги: Соня Фрейм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава одиннадцатая
Кто из нас правда?

Войдя в прихожую, Люк почему-то замер.

– Алиса! – позвал он.

Она не откликнулась. С чего он вообще взял, что она тут? Может, она и не оставалась. Кто ее разберет, эту девушку из морга.

Обуреваемый противоречивыми чувствами, он направился на второй этаж через кухню, рядом с которой имелась вторая лестница. Здесь что-то было иначе, и ему требовалось время, чтобы понять.

Стало удивительно светло. Кто-то просто раздвинул шторы, и это все поменяло.

Неспешно он прошелся по дому в поисках своей гостьи. Занавески слабо шевелились на ветру, от этого пустые комнаты наполнялись чем-то прекрасным. Но на первом этаже все молчало, ее здесь не было.

Он нашел Алису у себя в спальне. Она сидела у открытого окна и читала. Черные волосы, как всегда, закрывали часть лица траурной вуалью. Между прядями проглядывали провода белоснежных наушников. Подкравшись сзади, Люк заглянул в книгу.

«В тех случаях, когда трупы подверглись гнилостной трансформации, проводится экспертиза ногтей пальцев…»

– Что ты слушаешь? – спросил он, бесцеремонно переставляя наушник в свое ухо.

«Cause you’re the truth not I…» [19]19
  Потому что правда – ты, а не я. (Отрывок из песни Placebo «20 Years».)


[Закрыть]

Это были Placebo.

Алиса вздрогнула и обернулась. Люк снова увидел ее лицо невероятно близко.

– Отличный выбор. Не то что я.

Она вынула второй наушник, глядя на него со сдержанной улыбкой.

– Ты всегда работаешь ночью?

– Почти. У музыкантов паршивый режим жизни. Не становись рок-звездой. И детям своим тоже это передай.

Какое-то мгновение они взирали друг на друга в полной тишине. За окном подрагивали зеленые ветки, и момент был прекрасен. Люк действительно вернулся домой.

– Ты все еще у меня.

– Я уходила. Но ты дал мне ключи. Надо было вернуть их тебе.

– Ну, спасибо, – лаконично ответил он, присаживаясь на подоконник рядом с ней. – Что там с зеркалами?

– Пока ничего. Это разочаровывает. Может, они требуют больше времени. Но я же не могу жить у тебя. Просто… мне еще хотелось перед уходом с тобой увидеться. Мы же… э-э-э… друзья?

Более нелепое определение их отношений было сложно найти. Однако ничто другое пока не подходило.

– Хочешь – оставайся…

– Ты серьезно?

– Я всегда серьезен, особенно когда люди думают, что я шучу. Мне нравится… что тут кто-то есть.

Она улыбнулась едва заметно, уголками губ, и ему показалось, что Алиса благодарна за то, что он сам начал вынимать кирпичи из невидимой стены между ними.

Следовало сказать ей о зеркалах, думал Люк, хотя он мог не вспоминать о них и, возможно, даже никогда не подниматься больше в комнату в мансарде. Но она хотела правды так же сильно, как и он до визита к Сен-Симону.

Что поведать ей из того, что он услышал? Как сформулировать все эти сумбурные намеки, которыми этот тип козырял направо-налево?

«Слушай, дело в тебе и это его ловля на живца…»

«Алиса, ему вообще по барабану, что я не хочу умирать! Скажи ему, Алиса! Так нельзя!»

«Я ничего не понял, вообще ни хрена. Только то, что он всех нас пасет, особенно тебя.

Тебя.

Тебя.

Тебя.

Ты – правда.

И Брайан Молко в наушниках поет сейчас о тебе…»

Все эти неудачные фразочки так и не слетели с его языка. Но Алиса ждала, и ее молчание подстегивало что-то сказать.

– Я был в гостях у одного человека, – рассеянно начал он наконец. – Это очень сильная, влиятельная персона. Отнюдь не простой смертный. Не уверен даже, что он смертный… Он лысый, как бильярдный шар, и у него жутковатая физиономия. Но зато он вежлив и терпелив, и в иных обстоятельствах я бы отправился к нему в гости еще раз. У него находится последнее зеркало из этой коллекции. Их на самом деле четыре. – Она искоса бросила на него быстрый взгляд. – Все вместе – это портал, как он сказал, куда-то на ту сторону. Я видел его, Алиса. Смотрел в него… И мне не понравилось.

Люк машинально закурил, думая, как же ему рассказать про то, что было дальше. Алиса на какое-то время слилась с тишиной. Чуть позже она напряженно спросила:

– Что же ты увидел там?

– Ничего. Это можно описать только этим словом. Но теперь я уверен, что показывают другие зеркала, мои.

Она положила голову на колени, слушая его с затаенным вниманием. Выглянуло солнце, и его луч коснулся их спин.

– И что же? – эхом последовал вопрос.

– Зеркала… память. – Люк слез с подоконника, смял недокуренную сигарету в пепельнице, затем поразмышлял и добавил: – Они впитывают в себя все образы. Мертвых, которых мы зовем, уже не существует, они – в нашей голове. Но смерть и время не заметить без привязки к воспоминаниям. Мы даже не замечали бы этих двух вещей – ни течения дней, ни их конечности. Ничего. Жили бы, как будто живем вечно…

Его голос звучал сухо и отстраненно. Алиса заметила, что за эти сутки с Люком произошло что-то странное. В нем никогда не ощущалось такой глубокой печали, которую удавалось уловить только слушая, как он дышит.

Информация о зеркалах ничего в ней не вызвала. Взгляд проваливался в облик человека напротив, рассказывающего ей про время.

«Я не вижу сейчас мертвых. Я их даже не слышу».

Так как она ничего не говорила, Люк сменил тему, потому что не хотел возвращаться к своему визиту к Сен-Симону.

– Ну так как? Останешься у меня?

– Буду заглядывать, если ты не против. – Алиса неожиданно не стала мучить его вопросами, за что он был ей безмерно благодарен. – Посмотрю твои зеркала…

– А что, боишься, что родители хватятся?

– Нет. Я не отсюда.

– Я понял. И откуда тогда?

– Из Галле.

– Мы, кстати, никогда не говорили о твоем грязном прошлом.

– Оно скорее стерильное. Не сидела, не дралась, не пью, не курю, не нюхаю кокаин, не снимаюсь в порно, не беру взяток, не крашусь, не веду блог и даже инстаграм.

– Вот же ужас, – насмешливо протянул Люк, слегка развеселившись.

– Я вроде динозавра.

– Да, ты Алиса из Страны ископаемых. И как ты оказалась в немецком Вавилоне?

Она пожала плечами.

– Ушла гулять и не вернулась. А если серьезно, решила учиться. Да и вообще… когда не знаешь что делать – уезжай. Уже в следующем году я буду дипломированным врачом, но останусь, скорее всего, в судебно-медицинской экспертизе. Возвращаться в Галле смысла нет.

– Это симпатичный город.

– На свете много ему подобных. Но не везде ты к месту.

– А тут? Тут ты к месту? – спросил Люк, глядя на какое-то темное пятно на поверхности подоконника.

– Не знаю, – пожала плечами она. – Но в Берлине легче притворяться. В этом городе очень много всего намешано. Смешаюсь со всем и я.

Люк хмыкнул и потер кончик носа. А ведь верно.

– А друзья тут у тебя есть? С этой Хельгой, я понял, у вас были сугубо деловые отношения.

– Это сложно – дружить, когда кругом одни мертвецы.

– Ну… иногда они лучше живых. Не достают, не предают, не клянчат денег.

– Зато воняют.

– Просто держи своих друзей в холодильнике. Это же идеальные отношения, – хохотнул он. – И как тебя вообще занесло в такую специфическую сферу?

– Так сложилось. В Германии, если честно, это не самая востребованная профессия из-за низкого уровня преступности, – уклончиво ответила она, пожав плечами. – Потребность в судмедэкспертах есть только в больших городах. По всей стране их можно пересчитать по пальцам. Мне повезло, что меня вообще взяли в институт в качестве ассистента. Я бы не хотела быть врачом. Вообще не люблю возиться с живыми.

Они одновременно рассмеялись, глядя друг на друга.

– Вот и все, ответив на несколько вопросов, я рассказала тебе о своей жизни.

– Мне понравилось. Это был лучший короткий рассказ на моей памяти.

Никогда бы Алиса не подумала, что будет сидеть со звездой Люком Янсеном на одном подоконнике и говорить о вещах, о которых никто, кроме них, больше не узнает.

Ей нравилось открывать в нем то, чего не видят другие. Это отсутствие макияжа. У него такие тонкие, полупрозрачные веки… Слегка неровные верхние резцы, из-за чего у него немного голодное выражение лица. Пальцы, увитые капиллярами, которые постоянно перебирают струны невидимой гитары…

Люк тоже тихо удивлялся. Под конец его нелепого пути к нему в дом вдруг пришла странная девушка, окруженная мертвецами. И они так запросто говорят и так же легко молчат, но бесконечно понимают друг друга.

Ах, Алиса. Почему ты так ему нужна? Не он, а она.

Не таясь, он рассматривал каждую черточку ее лица и, к собственному ужасу, открывал в них нечто общее с Сен-Симоном. Это сходство не было буквальным, озаряя обоих изнутри. Что-то вневременное, языческое, безымянное, чего нельзя облечь в слова.

И думать об этом было страшно.

«Кто ты на самом деле, Алиса? Сама-то знаешь, что не ты пришла в Страну чудес, а она тебя отправила в этот мир? Ты – ее посланник, и у тебя миссия, отличная от нас всех…».

Но сейчас об этом не хотелось думать. Ведь они странным образом были вместе, сидели рядом и улыбались друг другу без причины. Вокруг них дрожали тени трепещущих листьев. Солнце было в зените.

***

– Кажется, какая-то твоя фанатка заметила меня в окне.

– Да они постоянно ошиваются вокруг дома. Но если вломятся внутрь, сработает сигнализация.

Этот разговор произошел вечером того же дня. Люк весь день болтался по дому, периодически что-то рассеянно наигрывая на синтезаторе. Ругался по телефону с каким-то Анри, которого упоминал раньше как своего продюсера. Алиса сидела в комнате с зеркалами, краем уха слушая звуки, сопровождавшие его жизнь.

Мысли крутились вокруг того, что он ей рассказал. Если зеркала воспроизводят лишь то, что в них когда-то отражалось, то у этого должна быть причина. Память не существует сама по себе, она всегда чья-то.

Некий мастер отлил эти странные инструменты для того, чтобы общаться с мертвыми. Следы зеркал терялись и прерывались, и только три последних владелицы были известны – Зигмар Швайцер, Генриетта Лаубе, Фрауке Галонске. Три старухи, три мойры, хранящие заветы мертвых. Две из них умерли. И еще имелся один загадочный тип, обладатель четвертого зеркала, с которым не готов расстаться ни за какие деньги.

Алиса прижала ладонь к стеклу ближайшего зеркала, вглядываясь в свое лицо. Внезапно ей показалось, что за ней стоит некий высокий мужчина с пронзительными темными глазами и острым крючковатым носом. Он склонился к ее уху и что-то беззвучно произнес. Она резко обернулась, но никого не обнаружила.

На кончиках пальцев снова дрожало напряжение, возникающее каждый раз, когда она соприкасалась с чем-то иным. Больше в тот день ничего не произошло.

Но ей показалось, что это был первый контакт. И с каждым разом он будет дольше и ей позволят увидеть нечто новое.

С Люком они пересеклись уже на кухне. За окном расстилалась темнота, и в его районе царила необычная тишина. Даже в спокойном Фриденау слышались отголоски типичного вечернего Берлина – чей-то пьяный смех, налагающийся на сирену скорой помощи. Здесь же слышно было только птиц, а к ночи вокруг каждого дома царило молчание.

Люк бесшумно прокрался, пока она мыла посуду, налил себе воды и отстраненно следил за ней из дальнего угла. Алиса выключила воду и заметила, что он притаился в полумраке.

– У меня, между прочим, есть посудомоечная машина.

– Из-за одной чашки и пары тарелок я бы не стала ее заводить.

– Хм… никогда об этом не задумывался.

Они помолчали. В тусклом свете маленьких торшеров он походил на скелет.

– Я пойду.

– Поздно уже. Я серьезно. Останься. Обещаю тебя не насиловать.

– Вот это галантность.

– А ты думала, – ответил Люк, слегка прикрыв один глаз. – Ну, решай сама. Я спать.

Он отставил стакан и медленно убрел наверх. За ним тянулся шлейф какой-то недосказанности.

Алиса осталась в кухне. Ключи все еще были у нее. Дверь холла уставилась на нее, точно живое существо. «Ты сейчас вот так возьмешь и уйдешь? Серьезно?» – как бы вопрошало все вокруг.

Она зашла в ванную на первом этаже и просидела там еще минут десять. Затем, почти не веря, что делает это, поднялась наверх. Лампы-черепа, которые освещали их лица во время первой встречи, все так же мигали по углам. Люк действительно крепко спал. Бесшумно она присела рядом.

Интересно, каково это, когда рядом с тобой лежит звезда готической сцены?

Это было приятно. В эфемерном свете луны он выглядел абсолютно беззащитным, и призрачно-белая грудь тяжело поднималась в такт дыханию.

От Люка исходила зыбкость. Она заметила это, как только пришла к нему, но ей никак не удавалось сконцентрироваться на ускользающих отголосках чего-то… в глубине его самого. Образы вокруг полнились двойственным смыслом, и чудилось, что в нем ползут змеи. В дыхании звучало что-то тревожное.

Пальцы по старой привычке потянулись к его шее, но застыли где-то у мочки.

«Я не хочу слушать его пульс. Не желаю получать никакой лишней информации о нем…»

Это просто глубокая ночь, и они оба устали.

Алиса положила голову на подушку, неотрывно глядя на его застывшее худое лицо. Сейчас Люк был очень далеко – он отрешился от этого мира, ушел в мир своих сновидений. С трудом подавив желание бесконечно смотреть на его профиль, она выключила свет и закрыла глаза.

Ей впервые захотелось по-настоящему обратиться к безвестному богу с просьбой остановить этот миг и оставить все так, пускай без рассвета, в вечной тьме. Пусть их оставят вместе, ведь они уже связаны общими тайнами и тишиной.

***

Пробуждение было неожиданным.

Висящий за окном круг луны свидетельствовал о глубокой ночи, но внутри словно щелкнул какой-то выключатель. Алиса села на постели и посмотрела на смятые простыни и откинутое одеяло. На наручных часах фосфором отливали цифры. Три сорок пять.

До нее донеслись какие-то странные звуки. Из-под неплотно прикрытой двери ванной комнаты бил желтый свет.

Ее точно повела чья-то рука, и в глаза ударили оголенные лампы.

Люк судорожно кашлял, периодически что-то сплевывая в раковину. Худые жилистые руки упирались в края умывальника, а спина беспокойно вздымалась. На ней один за другим проступали его острые позвонки.

Это была картина физического уязвления. Он выпрямился и сплюнул что-то. На белый фаянс умывальника прерывисто капала кровь.

Люк перевел дыхание, умылся и, прополоскав рот, напряженно уставился на собственное отражение в зеркале, не замечая застывшей позади Алисы. Взгляд сфокусировался на ней чуть позже.

Меньше всего на свете он хотел такого разоблачения.

Подойдя к нему вплотную, Алиса спросила с потрясающей проницательностью:

– И давно?

Ее голос стал вдруг чужим.

Люк продолжил смотреть на нее, не говоря ни слова. Ослепительный свет и белые стены слишком резко очерчивали реальность происходящего.

– Давно, Люк? Отвечай.

– Оказалось, что давно.

Ситуация балансировала на грани сновидения, и они были одновременно участниками действия и сторонними наблюдателями. Под прямым белым светом оказалось очень сложно собрать себя в одного человека.

– У меня рак, – наконец неловко выдал он.

Подобные признания – не лучшая вещь среди ночи. Возможно, их не надо делать никогда, ведь о смертельной болезни должен знать лишь тот, кому суждено от нее умереть.

Алиса не сразу восприняла смысл слов, но неожиданно по ее щекам потекли слезы, пришедшие раньше осознания.

«Ты же увидела сразу, как пришла, каждую секунду. Да почему же в этот раз ты не прислушалась к себе?»

Она тяжело моргнула, к недоумению Люка, приложив к его шее два пальца, и похолодела. Сквозь его пульс слышался другой звук, походящий на шорох рассыпающегося песка.

У него уже нет времени.

Картина перед глазами сменилась, как будто врезали кадр из другого фильма.

В груди клубились черные змеи. Они сползали ниже, правее…

Не только легкие, поняла она, но и желудок. Рак уже в желудке…

Ей хотелось моргнуть, чтобы перестать это видеть, но лицо онемело.

Они так и стояли друг против друга, как два истукана. Секунды утекали в никуда.

Наконец Алиса отняла руку от его шеи, вышла из ванной, затем и из спальни. Но дойдя до входной двери, так и не смогла ее открыть.

Уйти? А что потом? Они уже пойманы в этом доме, наедине с ворохом тайн о зеркалах, мертвецах, а теперь еще и его диагнозом. Даже переступив порог, она уже не выйдет из этого круговорота. Не отдавая себя отчета, Алиса развернулась и побрела куда-то наугад. Дойдя до пустой комнаты с высокими окнами до пола, она ощутила, как подкашиваются ноги. Алиса уткнулась в колени лицом и впервые за несколько лет расплакалась.

У нее на все имелась дефиниция из учебника. Любые жизненные процессы можно было разложить по медицинским полочкам.

Рак – вид злокачественной опухоли, развивающейся из клеток эпителиальной ткани различных органов. Это смерть, затаившаяся в теле еще живого человека. Вот она ее и нашла.

Она не заметила, как появился Люк. Бесшумно он вошел, словно кот на мягких лапах, и склонился над ней с ласковой улыбкой. Алисе показалось, будто его силуэт возник из пустоты.

– Как-то это нечестно, – вымолвила она, глядя на него сквозь мутную пелену.

Он успокаивающе взял ее за руку.

– Как и все в жизни. Это игра в карты, где каждый из игроков мухлюет. Но проигрывают в итоге все.

– Как меня раздражает твой неуместный юмор.

– Эй… почему из нас двоих умираю я, а плачешь так горько ты? Это я должен реветь, а ты – утешать меня. Не надо, ну пожалуйста. Какого черта вообще ты пошла в ванную?

– Какого черта там оказался ты со своим диагнозом?!

Они рассмеялись – он искренне, а она сквозь слезы. Затем накатил очередной приступ горечи, отчего захотелось сплюнуть.

Алиса только обняла себя крепче и постаралась остановить бессмысленные слезы. Следовало найти виноватого и бить его, бить руками и ногами, пока ей не вернут назад Люка Янсена – безалаберного курильщика со скверным чувством юмора.

На языке застыли немые вопросы:

«А что же я? С кем я буду потом так шутить и разговаривать?».

С кем, в конце концов, она будет так горько плакать?

Люк вздохнул и просто прижал ее к себе, успокаивающе гладя по спине.

– Тихо, тихо… еще тише. Вот так.

Его волосы невесомо касались ее лица, и она врастала куда-то под его кожу, как и хотела. С каждой секундой она въедалась в буквы татуировки на ребрах.

Алиса не помнила, как они встали и он повел ее по темному коридору вдоль мигающих белых лампадок, сквозь этот дом-призрак, сквозь время и весь мир…

– Ш-ш-ш… – вкрадчиво шептал его голос. – Все пройдет. Все всегда проходит… Говори себе это, когда все плохо.

Он уложил ее в кровать и укрыл одеялом. Алиса словно погрузилась в анабиоз. Веки сами тяжело опускаются, и то ли его губы, то ли руки дотрагиваются до ее заплаканного лица, и слезы высыхают. Это превращается в их безмолвное таинство. Алиса засыпает в угрюмой спальне с воцарившимся в душе удивительным спокойствием…

Люк все это время просто сидел рядом с ней и смотрел в окно. Так плохо он себя не чувствовал даже во время самых сильных приступов. И рак тут был ни при чем.

***

Дэвид остался в каменном зале в одиночестве. Шахматные фигуры разлетелись в разные стороны. Доска опрокинута.

Доигрались.

Танатоса не было напротив него. Его стул пустовал, а под сводами потолка застыла необычная тишина.

Впрочем, она всегда наполняла этот храм до краев.

Отсутствие звуков – это частоты смерти.

Дэвид раздраженно хлопнул в ладони, пустив всюду волну эха. В безмолвии становилось не по себе даже ему.

– Танатос… это называется подложить свинью, слышишь меня? Ты просчитал все еще до нашей игры!

Ответа не было. Танатос ушел в мир живых, надев одну из своих бесчисленных масок.

– Ты обманывал меня с самого начала, – чуть возмущенно продолжил Дэвид, зная, что тишина запомнит каждое его слово для хозяина этого места. – С тобой невозможно играть на равных. Если это шахматы, то ты просчитаешь мат до начала партии. Если это людские жизни, ты скосишь их еще до рождения. Все – твое. Весь мир – жатва.

Танатос слышал его, но продолжал хранить молчание. Так и закончилась эта бессмысленная партия. Дэвид разгромлен, музыка никого в итоге не спасла.

– Он не умрет, пока не допишет свой альбом, – наконец сказал Дэвид, покачав головой. – Это моя воля. Считай, что ты выиграл у него, но не у меня. Я дам ему лазейку.

 
The wall that I have built to keep you out is starting to rust,
Because everything around me just reminds me of us.
I am an addict for dramatic, black hair and pale skin.
Yet I’m still collecting bones, but that’s why closets are for skeletons?
 

 
Стена, которую я воздвиг, чтобы спастись от тебя, начинает ржаветь,
Потому что все вокруг напоминает мне о нас.
Я пристрастился к черно-белому облику и драме.
Я все еще собираю кости, но разве не для скелетов наши шкафы?
 

Motionless in White «Sinematic»

Глава двенадцатая
Зазеркалье

В коротком сне Люка было одно слово:

«Тебю».

Его шептал чей-то бесполый голос, и оно вспархивало во тьме дымчатыми буквами:

«Тебю».

Ему надо в Тебю.

Где это Тебю?

Там, где небо соприкасается с землей.

«Правда – в церкви Тебю» – завещал ему кто-то, чье имя он никак не мог вспомнить.

Может, имени и не было.

Остался только пункт назначения.

Тебю.

***

– А к чему такая спешка? – недоумевал Анри. – Раньше ты месяцами торчал в студии, экспериментируя со звуком и с вокалом. А теперь мало того что у нас почти готов весь альбом, ты уже нацеливаешься на клип! Так нельзя! Это не по графику.

– Анри, весь альбом – у меня в голове. Я знаю, как будет звучать каждый инструмент, как будет дрожать каждый звук. Зачем терять время?

– Это слишком интенсивно. Тебе надо ненадолго затихнуть. Ты только что отыграл такое бешеное турне, что народ просто не готов к новой бомбе… Это динамика рынка.

Тайминг. В этом всегда заключалась рекламная тактика Анри. Дои корову с умом. А если продаешь молоко, то выжимай из вымени золото. Люк снес все эти расчеты к черту.

Они шли по коридору студии. Все стояли на ушах уже три недели. Люк форсировал сроки, и теперь не только он работал день и ночь. За короткое время была проделана работа, на которую раньше уходило не меньше года. Потому что группа его поддерживала. Они все любили новую музыку, как их общее дитя, к которому Анри было запрещено прикасаться.

Великий и страшный продюсер не имел ничего против нового альбома, но его категорически не устраивали планирование и подход к запуску продукта. Кроме того, он стал понемногу опасаться за здоровье Люка, в которого явно вселился бес с этой стихийной записью. Кожа отливала нездоровой желтизной, а вокруг глаз проступили такие круги, что Янсену больше можно было не краситься.

С ним определенно что-то происходило. Как если бы Люка пожирало что-то изнутри. Друг таял буквально на глазах, и за этим скрывалась какая-то тайна. Но пока Анри только волновало, что Люк заварил какую-то кашу, и ему надо было срочно подстраиваться.

– Слушай, давай притормозим! Нам всем надо отдохнуть после турне.

– Обещаю, что уйду на покой, как только издам этот альбом. Ты же договорился с теми художниками, которые оформят буклет?

– Да, но ты не понимаешь, что без расчетов наступит пресыщение, а это ведет к спаду продаж. Прежде чем мы запустим новую кампанию, надо провести анализ рынка. Сверить тренды, адаптировать их в нашу пользу…

– Цыц, – даже не дослушал его Люк. – Позвони еще раз в то модельное агентство. Мы с режиссером приметили трех девушек, но я хочу их видео с кастинга. Послезавтра одна из них должна быть на съемочной площадке. Сценарий клипа я высылал тебе два дня назад. Сам я приеду на пару дней позже, мне нужно съездить в Швецию.

Лицо Анри побурело, и он просто преградил Люку путь, встав посреди коридора с широко расставленными руками.

– Послушай, тебе нельзя забивать на мои рекомендации! Я типа твоего талисмана, забыл? Ты можешь очень много потерять на этой спешке. Тем более что надо уладить пару формальностей. Эй! Ты меня слышишь?

Люк бросил на Анри полыхающий раздражением взгляд и попытался обойти его, но тот начал пятиться назад, не переставая увещевать его на ходу:

– Эй, эй… Слушай меня. Ты сейчас находишься на самой вершине. Это пик. Это точка невозврата. Если ты испортишь себе карьеру, потом будет сложно, понимаешь? Шоу-бизнес беспощаден. Когда ты падаешь, тебя еще сверху топчут. Давай для начала позовем тех клевых экспертов по звукозаписи…

– Никаких экспертов, – прошипел Люк. – Я и сам знаю, как лучше. Я доработаю песни на днях. Почти все вокальные партии записаны. Остальное за парнями.

– А что, если твой альбом провалится?! – рявкнул Анри. – Ты не можешь выпустить его с бухты-барахты! Надо подготовить целевую аудиторию, прессу, мерчандайз…

Тут Люк улыбнулся. В его глазах блеснула веселая, диковатая искра.

– Поверь, друг, этот альбом не провалится. Его будут слушать все, и вы получите столько денег, сколько даже не ожидаете.

И что-то подсказывало Анри, что Люк говорил не о самой музыке. Этот альбом запомнят по другой причине.

***

Сен-Симон не соврал. Община Тебю находилась в часе езды от Стокгольма. Люк купил билет на ближайший рейс в Швецию, но не стал бронировать отель, потому что намеревался вернуться в Берлин обратным вечерним самолетом.

Сам Стокгольм он знал неплохо – сколько концертов тут было отыграно, уже и не вспомнить, – но о Тебю слышал впервые. Судя по описанию, там не было ровным счетом ничего… кроме одной старинной церкви.

Всю дорогу Люк тупо разглядывал ее фото в телефоне. Белесое маленькое здание, построенное во второй половине тринадцатого века и известное фресками шведского художника Альбертуса Пиктора, на которых, по словам антиквара, специализировался этот Сен-Симон. Дальше интернет некстати отключился, и он так и не дочитал, что именно малевал этот хваленый Пиктор.

Люк арендовал машину в Арланде[20]20
  Арланда – крупнейший международный аэропорт Швеции.


[Закрыть] и отправился к своей цели сразу из аэропорта. Поездка обещала быть короткой.

Тебю походил на обычную провинцию. Аккуратные домики, размежеванные изгородями и цветущими садами. Одинокие пустынные остановки. Небо как из серой ваты, а вокруг облаков – золотистая кайма холодного северного солнца. Его луч прошил стекла темных очков Люка, как только он вылез из припаркованной у указателя машины.

Täby kyrka[21]21
  Церковь Тебю – здесь и далее шведский.


[Закрыть].

Дорога плавно поднималась вверх, и он побрел по ней, слегка ежась в одной майке. На первый взгляд церковь могла сойти за новое здание. Стены отдавали прохладной белизной, а аскетичная архитектура лишала ее временны́х признаков. Люк приблизился и понял, что за каменной оградой, как это часто бывает, находится кладбище. Надгробные камни выглядели более старыми, чем сама церковь.

Вдали слышался детский смех – кажется, там располагалась игровая площадка.

Некоторое время он стоял у ограды, непонятно почему разглядывая могилы. Мертвые зарастают травой. Без этих плит с датами о них никто и не вспомнил бы. Может, и на этой земле играли бы дети, не думая о том, что под слоями почвы сплелись с корнями и чьи-то кости…

Люк вынырнул из размышлений и дошел до ворот с информационной витриной. Абзац на английском сообщал, что стены церкви расписаны Пиктором и с тринадцатого века фрески ни разу не реставрировались. Текст на шведском посвящался какой-то картине. На ней были причудливо изображены Смерть и человек за шахматной доской.

Döden spelar schack[22]22
  Смерть, играющая в шахматы.


[Закрыть].

Внутри Люка поднялась легкая дрожь.

Вот оно. Правда, спрятанная в Тебю.

Не теряя времени, он влетел в церковь и оказался посреди просторного светлого зала. Пахло воском.

Свет шел из окон и от свечей в металлической люстре. Здесь стояла особенная тишина. В Божьем доме никого не было, но как будто кто-то все равно за всем присматривал.

Люк прошагал вглубь под натужный скрип половиц. Он рассматривал потолок и стены, испещренные разноцветной росписью по известным библейским мотивам. Люди, святые, животные, ангелы… Они двигались, как живые, в дикой хаотичной пляске. Пиктор смешал всех в едином хороводе и словно создал свою историю творения.

– God dag![23]23
  Добрый день!


[Закрыть]

– Э-э-э, и вам доброго дня, – слегка кивнул Люк, отвечая на английском миловидной старушке в очках, которая застыла напротив него с дружелюбной улыбкой. – Я могу посмотреть… церковь?

– Конечно.

И она удалилась в боковой зал, а он чуть не свернул себе шею, пытаясь уследить за движущимися фресками Пиктора. Но верного образа самому отыскать не удалось. Когда в глазах потемнело, Люк понял, что ему нужна помощь.

– Извините, а где картина про смерть и шахматы? – обратился он к смотрительнице.

Та бросила на него понимающий взгляд, улыбнулась и поманила за собой.

– Идемте.

Они поднялись по лестнице, ведущей к органной нише под потолком. Люк хотел было выйти на саму площадку, но старушка притормозила его и указала на темный угол.

– Сюда.

– Что?

– Сюда и смотрите вверх.

Встав на указанное место, он поднял глаза. Над ним на узком участке стены была изображена та самая фреска: коричневая ухмыляющаяся Смерть двигала фигуры по шахматной доске, а человек подле нее взирал на них со странным выражением на лице.

Изображение останавливало время. Все фигуры Пиктора замедляли свой безумный бег и замирали в причудливых позах вокруг нее, а Смерть, наоборот, оживала и начинала переставлять людские жизни.

– Любопытная картина, – произнес он.

Старушка мило улыбнулась и пояснила:

– В самом деле. И в первую очередь по причине того, что это не канонический сюжет.

– Да ну?

Она укоризненно на него уставилась и добавила:

– Ни в одном священном тексте нет упоминания о Смерти, играющей в шахматы с неким человеком. До сих пор неизвестно, что именно нарисовал Пиктор и по какой причине.

«И почему в церкви», – завершил ее мысль Люк.

– Этот человек… – продолжил он, помедлив, – почему он стоит сбоку?

– Еще одна загадка Пиктора, – развела руками старушка. – Об этой фреске не раз задавался вопрос: играет ли Смерть с человеком или же… против того, кто на них смотрит?

Смысл изображения тут же изменился. Люк ошеломленно вглядывался в лица героев, открывая все больше деталей. Этот человек не напротив Смерти. Он рядом, склонился к ней как советчик. Глаза навыкате, рот приоткрыт. А Смерть глядит жадным взором на доску, готовясь срезать очередную фигуру.

Человек говорит хитро, через ее плечо, на ухо. Они точно оба играют против… него, стоящего под сводами церкви Тебю.

Это выглядело как заговор. Или у него начиналась паранойя.

– И кто этот человек? – только сумрачно спросил Люк.

– Кто знает? Может, сам Пиктор. А вы как думаете?

– Да кто угодно. Хоть Дэвид Боуи.

Люк разглядывал странную фреску еще пару минут, а затем попрощался со смотрительницей, вышел и затворил за собой дверь, отделяя себя тем самым от похороненной в этом месте тайны. На улице он наткнулся на встроенный в стену рунический камень, сохранившийся с незапамятных времен.

Что-то не то с этим местом. Оно наполнено святостью, но при этом не о Боге все эти загадочные росписи на стенах. Да еще и памятник со времен язычества вставили. Либо у шведов интересное мировоззрение, либо эта церковь – не Божий храм. Есть некто древнее и могущественнее, и это его святилище…