Текст книги "Не потревожим зла"

Автор книги: Соня Фрейм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Последнее, что сделал Люк перед поездкой, – проверил его в Сети. Как приговаривал Анри? «Ничто не характеризует человека в наши дни лучше, чем интернет».

Этьен Сен-Симон был достаточно загадочной личностью. Почти нигде не светился, но периодически давал о себе знать, спонсируя различные выставки, а также финансируя молодых писателей. С его именем была связана широкая сеть европейских фондов, которые раздавали гранты и проводили различные творческие мероприятия. Он был «отцом» современного искусства. В этом контексте его денежная подпитка Inferno № 6 выглядела чуть более понятной.

Вокруг его персоны ходило множество слухов и домыслов. Одни утверждали, будто он купил всю планету; другие говорили, что он выходит по ночам пить кровь пьяных шлюх. Наиболее конкретная фраза о нем звучала так: «Он до неприличия богат».

Очередная ночь в студии пролетела незаметно. Люк выпил бочку кофе, сел в машину и выехал чуть свет на шоссе, ведущее в пригород. Перед рассветом опять прошел дождь. В воздухе витал легкий запах озона, и в шелестящих на ветру листьях звучало лето. Перед ним расстилался путь, обещающий раскрыть секреты жизни и смерти.

 
If you are the dealer, I’m out of the game.
If you are the healer, it means I’m broken and lame.
If thine is the glory then mine must be the shame.
You want it darker – we kill the flame.
 

 
Если ты сдаешь карты, то я – вне игры.
Если ты лекарь, то я увечен и покалечен.
Если твоя участь – слава, тогда моя – позор.
Ты хочешь больше тьмы – мы затушим пламя.
 

Leonard Cohen «You Want It Darker»

Глава десятая
Танатос

«Если это всего лишь загородный дом, то каких же размеров его поместье под Парижем?» – подумал Люк, проезжая мимо парка за оградой, который, как оказалось, тоже был собственностью Сен-Симона. Он был здесь впервые, поскольку редко выезжал из Берлина на машине, и уж тем более в сторону Потсдама. Зелень «садов» коллекционера резала глаза и сочилась какой-то первозданной свежестью. Сквозь деревья угадывались замысловатые фонтанчики и статуи. Где-то вдали проглядывало массивное кремовое сооружение, в котором и обитал загадочный коллекционер.

На часах уже мигало девять утра.

Люк не думал о том, что его могут не пустить. Это была типичная черта его характера – игнорировать истинное положение дел. Внутри него всегда существовала собственная нелепая схема реализации планов, и он безапелляционно накладывал ее на все без разбору.

Как только он подъехал к воротам, те сами перед ним распахнулись. Колеса зашуршали по белому гравию, и из охранной будки вышел тип в солидном костюме. Поравнявшись с ним, Люк неожиданно услышал:

– Добро пожаловать, герр Янсен. Позвольте припарковать вашу машину.

Это было неожиданно.

Он выбрался, а ворота уже закрылись. Над ним сгущалось пасмурное небо, полное особенного серебряного света, который бывает только после летнего дождя.

Тип в костюме выжидающе смотрел на него безо всякого выражения, и Люк просто передал ему машину, а сам пошел по главной дороге к кремовому дому с широченной лестницей. Тропу разделял фонтан, выстреливающий прозрачной водой из узких каменных отверстий на разной высоте. Лужайки были выровнены и засеяны маленькими черными цветами. Похоже, этот Сен-Симон любит, чтобы все было красиво.

Последняя часть пути пролегала через монументальную аллею. По обеим сторонам на пьедесталах застыли мрачные ангелы. Возникало странное ощущение, что они его видят даже без четко вырезанных глаз.

Сен-Симон не заставил себя долго ждать. Как только прислуга проводила Люка в холл, хозяин дома проступил в проходе, как дурное воспоминание. Они виделись впервые, но в нем мерещилось что-то необъяснимо знакомое.

Этьен был крупным человеком с абсолютно лысым коричневым черепом и выступающим вперед носом с крутой горбинкой. Люк не мог определить его этническую принадлежность. Кожа отливала смуглостью, глубоко посаженные настороженные глаза напоминали две маслины. Его лицо оказалось весьма притягательным – в нем жил темный гипнотизм. Ни на француза, ни на грека он похож не был. Держался довольно просто, но на интуитивном уровне Люку передалось ощущение некой подавляющей силы.

– А, Люк Янсен, – почти что любовно произнес Сен-Симон. – Наш пострел везде поспел, как говорится.

– Доброе утро, – ледяной вежливостью ответил тот на его фамильярность.

Они стояли посреди просторного зала с зеркальным потолком. Обстановка, как и все в этом месте, отдавала изящной мрачностью. Каждый предмет дышал другой эпохой, при этом напрочь отсутствовало чувство времени. Они словно застыли на перепутье всех столетий, уже минувших и еще не наступивших.

– Я ждал этого визита. Вы были бы не вы, если бы не нанесли его.

Возникла пауза. Люк в замешательстве на мгновение задумался о том, как вести беседу дальше. Сен-Симон буравил его своими жгучими глазами и, похоже, видел насквозь. Но прежде, чем Люк вымолвил хоть слово, он предложил:

– Может, для начала позавтракаем? Как вы на это смотрите? Стол уже накрыт.

Люк пожал плечами. Хозяин дома слегка улыбнулся и жестом пригласил следовать за ним. Они прошли по коридорам, увешанным старинными картинами и заставленным необычными вазами и статуями. Это было шествие по аллее былой славы. Вокруг не было и намека на упадок, но что-то в наследии прошлых лет Люка подавляло.

– Я пытаюсь сохранить прошлое через искусство, – бросил хозяин через плечо, словно видя затылком, как тот вертит головой туда-сюда. – Музеи я ненавижу. Выставляя сокровенные обломки минувших лет, они лишают их святости. Хотя, возможно, во мне бунтует эгоист в такие минуты… Мне нравится думать, что мои дома – это Ноев ковчег для всевозможных алмазов культуры.

– Или кладбище, – хмыкнул Люк.

Он не стал добавлять, что ему это по душе. Почему-то Люку упорно хотелось противостоять Сен-Симону, хотя он и не вполне понимал суть своего сопротивления.

– Вы любите утрировать.

– Если это ковчег, то для чего вы его построили?

– Я сохраню время. Не убью, а спасу его. Ничто в этом доме не мертво. Оно лишь застыло навек.

В длинном настенном зеркале мелькнули их отражения. Они странно смотрелись рядом: огромный смуглый хозяин дома – человек-зверь с плотоядной улыбкой – и Люк, худой, черно-белый и отрешенный.

Стол на огромном балконе уже ожидал их. За перилами простирался потрясающий вид на аллею с ангелами. Сен-Симон отдавал еще какие-то распоряжения прислуге. Когда он вернулся, Люк с комфортом вытянулся и уже успел заполнить пепельницу.

Хозяин присел напротив него и любезно осклабился.

– Слушаю вас, мой друг. Чем удивите?

– Я наконец-то протер глаза и обнаружил множество интересных подробностей. Например, о вашей финансовой поддержке группы.

Тот умоляюще взглянул на Люка и произнес:

– Забудьте. Всего лишь мой дар.

– И отчего такая щедрость?

– Скажем так: вы мне глубоко симпатичны.

Не отрывая от Люка въедливых глаз, Сен-Симон сделал глоток из чашки.

Люк тоже нехотя отпил.

– Давайте проясним некоторые моменты. Первое: откуда вы знаете про мою скорую смерть?

– Вы задаете не те вопросы. – Сен-Симон улыбнулся.

Его глаза наполнились серым светом.

– И начали не с того конца. Вы не доберетесь до желтка, не разбив скорлупы.

Люк моргнул, осмысливая глубокий философский смысл метафоры.

– Хорошо, – вымолвил он, – скажите мне, с чего начать.

Сен-Симон продолжал взирать на него жутковатым взглядом. Внезапно стало ясно, отчего его лицо казалось таким странным и пугающим. Одна его половина была парализована.

– Давайте начнем со смерти. Точнее говоря, с одной смерти. Вам пришлось пройти через очень тяжелое испытание. Знаю, нет ничего хуже, чем потерять любимого человека таким образом. Хотя… вам повезло.

– В чем же? – холодно осведомился Люк.

– Один из влюбленных должен умереть. Иначе умрет их любовь.

Люк усмехнулся. Пафосно, но, к сожалению, не лишено смысла. Впрочем, эта мысль была ему уже знакома.

– Так что смерть дала вам шанс сохранить чувства навеки. Вы и сами это знаете.

– Что, простите?

– Вы воспеваете смерть.

– Я воспеваю любовь, которая сильнее смерти. Она не умирает.

– Но разве не ее смерть дала вам это чувство откровения, таинства?.. Разве не смерть… стала вашим истинным вдохновением?

Люк медленно наклонился вперед, исподлобья рассматривая собеседника. Тот как ни в чем не бывало подлил себе еще кофе. Небо уже совсем посветлело, но облака не разошлись, словно отражая хмурое настроение, витающее над столом.

– Итак, Сабрина умерла, – буднично продолжил Сен-Симон. – Именно смерть стала вашей музой, Люк. Любовь у вас была и раньше, но вам не хотелось творить с таким упоением и отчаянием. Я знаю, какими были эти десять лет, как это было невыносимо поначалу. Знаю, какие перемены произошли в вас, как многое умерло, как многое сгорело. Знаю, что было после, когда вы ступали по пепелищу со спокойным, окаменевшим сердцем, любили многих женщин, но не принадлежали ни одной. Вы допускали их к своему телу, но никогда не отдавали свою душу. Нашли сотню масок, притворяясь и играя ожидаемые от вас роли, но внутри продолжали совершать долгое паломничество, чтобы прийти к той святыне, к которой вас влекло все это время.

Глаза Сен-Симона сверкнули состраданием и безумием.

– К смерти.

Некоторое время Люк с подозрением таращился на него, не понимая, то ли хозяин сумасшедший, то ли очень просветленный. Несмотря на его странную манеру вести беседу, в ней было что-то жалящее в сердце. Будто бы тот и впрямь что-то знал об этих годах.

– Ну, к смерти приходят все, – отпарировал Люк.

– Вы встретили ее в ином виде. Вы нашли ее в конце концов во плоти и полюбили.

Образность языка Сен-Симона вконец его запутала. О чем он? О Сабрине?

– Я об Алисе, – в тон его мыслям подытожил Сен-Симон, отчего Люк поперхнулся.

Следующие минуты две прошли комично: он утирался салфеткой, а Сен-Симон скучающе смотрел, как по его газону бегает уточка с выводком. Его внимание вернулось к Люку, когда тот откинул грязную салфетку и в очередной раз затянулся сигаретой.

– И вы продолжаете курить с таким диагнозом? – укоризненно спросил хозяин.

Его гость только пожал плечами.

– Я не шел к раку сознательно. Это получилось случайно. Как сюрприз на Новый год. Если сейчас брошу, то все равно ничего не изменю. При чем тут вообще Алиса? И откуда вы все про меня знаете?

– Алиса – пока обыкновенная девушка. Но у нее будет совершенно особенный жизненный путь. И начнется он после вашей смерти.

Люк расхохотался, запрокинув голову. Это было в некотором роде от отчаяния.

– Отлично. Мы все друг для друга являемся не более чем причиной и следствием.

– Так протекает жизнь.

Они замолчали. Сен-Симон кинул себе два куска сахара и принялся размешивать. Кофе вертелся все быстрее и быстрее…

– Кто вы? – тихо поинтересовался Люк. – Бессмертный греческий купец Ставрос Онассис, впервые продавший зеркала? Тайный поклонник группы Inferno № 6?

Сен-Симон наконец-то прекратил свои демонические коловращения с чашкой и отложил ложку. Кофе продолжал вертеться уже сам по себе, постепенно замедляя свой круговорот.

– Вам придется ответить. Какую роль во всем этом играете вы? Быть может, вы – проводник на тот свет? Страж? Или даже Бог?

В голосе Люка сквозила едкая ирония.

Ответ последовал в прежней невозмутимой манере:

– Я был когда-то Ставросом и многими другими. Брожу среди всех неузнанным и безликим, неся людям тишину.

– Вы больны.

– Люк, вы пришли ко мне домой и нагло требуете ответов, на которые у вас нет права. Выставить бы вас вон, но я не могу. Мне импонирует ваша наивность. Поэтому отчасти я отвечу вам. Все это вообще не из-за вас. Вижу, вижу, что вы уже вообразили себе, будто я следил за вашей жизнью. Это правда, но не вы мне интересны. Все ради Алисы, которая сейчас бродит по вашему черному дому и в глубине души ждет вас.

Их глаза встретились, и Люк словно провалился в иное измерение. Сквозь Сен-Симона виделось что-то не от мира сего. Это крохотная искра сверкнула в глубине его глаз и погасла, и Люк словно узрел через него, как кончается жизнь. Он помолчал, пытаясь унять странное чувство расщепления, возникшее после этого короткого контакта.

– Тогда в чем мой смысл? И зеркал?

– Вы сами ответили на свой вопрос. Причина и следствие. Вы – часть ее пути, – спокойно пояснил Сен-Симон. – А зеркала теперь не ваша забота.

– Зеркала ваши, но нужна вам почему-то Алиса, – начал Люк. – В чем же смысл этого извращенного плана? И я видел греческие буквы, выжженные на ножке, якобы ваше имя. Но может, это ругательство на греческом, а вы выдаете это за свою фамилию. Мне кажется, я начинаю понимать… – В его глазах зажглось тусклое озарение. – Вы большой охотник за старинными раритетами. Все, что вы говорите, не более чем блеф. Разузнали все обо мне, наняли детективов, это легко. А хотите просто выманить зеркала. Про Алису добавили, чтобы окончательно сбить меня с толку и заставить поверить в мистическое дерьмо.

Сен-Симон просто покачал головой и медленно снял с себя массивный золотой перстень. Люк мельком взглянул на протянутое ему кольцо и заметил на внутренней стороне гравировку. Буквы были знакомы: Θάνατος.

– Знаете, что это значит? – тихо спросил Сен-Симон.

– Нет.

– Что, даже не гуглили? Это мое второе имя. Я вообще-то имею греческие корни. Это означает Танатос, – тихо озвучил он то, что Люк увидел.

И пока тот пребывал в ступоре, он, как фокусник выудил откуда-то французский паспорт и подсунул ему под нос. Выглядело это куда прозаичнее, но суть оставалась прежней:

«Этьен Танатос Сен-Симон».

– Танатос, – заторможенно повторил Люк, а затем живо поднял глаза на хозяина дома. – Греческий бог смерти. Это идея ваших родителей?

– У вас есть песня, – вместо ответа сказал тот, – «Влюбленный Танатос». Мне она понравилась. Это была одна из причин, по которой я вас поддержал в трудные времена, Люк. Я был тронут вашей болью. Я ведь тоже когда-то любил.

– Песня не о вас, – раздраженно рявкнул тот, швырнув Сен-Симону обратно его паспорт.

– Один мой знакомый художник, Альбертус Пиктор, тоже мне так сказал, изобразив меня задолго до моего появления, – пожал плечами этот ненормальный.

– Я просто хочу правды.

– Правда не здесь.

– А где?

– На стенах маленькой церкви в Тебю, под Стокгольмом. Захотите – проверите.

– А вторая фамилия у вас почему французская?!

Лицо Сен-Симона слегка смягчилось, то ли из-за тонкого луча, проглянувшего из-за облаков, то ли по какой-то другой причине.

– У меня много имен, Люк. Одни мне даровали люди, другие я выбирал себе сам. Сейчас вы говорите с Этьеном Сен-Симоном, в чей дом ворвались без приглашения в надежде узнать, как обмануть смерть. Вам нужно четвертое зеркало, но вы его не получите. Все что могли, вы сделали, и эта история будет длиться без вас. Таков порядок вещей.

– В общем, нормально отвечать на вопросы вы не умеете, – подытожил Люк, а затем предпринял очередную безумную попытку выманить зеркало. – Тогда… отдайте мне его. Подарите. А я напишу еще одну песню в честь вас. Я умею быть благодарным.

– Вот это нахальство! – с восхищением воскликнул Сен-Симон. – Мне же ставить такие условия… Хватит уже гоняться за призраками в отражениях, Люк. Вы ничего этим не добьетесь. Однажды надо остановиться.

– Я их искал восемь лет, – чуть ли не дрожащим от ярости и отчаяния голосом сказал он.

– И что с того?

– Я могу далеко зайти, мне ведь абсолютно нечего терять.

Сен-Симон хихикнул, глядя на него как на упрямого ребенка.

– Идите-ка домой, мой мальчик. Хотите, я дам вам с собой круассанов? У меня, между прочим, отличный парижский кондитер.

– Я не за едой сюда пришел. Назовите вашу цену. У всего есть цена. Могу заплатить даже кровью, – и Люк выставил перед ним бледное запястье с линиями хрупких темных вен.

– Что вам этот кусок стекла, юноша? – только флегматично поднял брови хозяин. – Много ли вы знаете о мертвых? Почему так долго идете по их следам?

– Задам вам такой же вопрос: что вам я? Человек без ничего. Помогите мне, черт возьми. Покажите, где лазейка, – отчеканил Люк.

В воцарившемся внезапно молчании стало слышно чириканье птиц. Вокруг трепетали на ветру листья, а облака тяжело проплывали над их головами. Оба внезапно прекратили перепалку и ощутили мир вокруг.

Сен-Симон смотрел на Люка непонятным взглядом и вдруг положил свою крупную ладонь на его руку, по-прежнему протянутую вперед.

– А давайте-ка я покажу зеркало. Идите за мной. Только ничего вы этим не измените.

Он встал, небрежно махнув рукой. Люк все еще чувствовал прикосновение его сухой ладони на своей коже, словно горячий песок.

Нехотя он поплелся за хозяином, будучи окончательно сбитым с толку.

Прислуга, которая стояла у дверей, мигом просочилась на балкон. Люк пару раз обернулся, почему-то наблюдая за ней, а затем его взгляд снова уперся в смуглый затылок Сен-Симона.

– Что вы имели в виду, сказав, что я – часть ее пути? Получается… вы у нас – сваха?

– Не скатывайтесь к вульгарности. Эта история не о любви, хотя и может так показаться.

Повороты и двери пролетали мимо, и Люк невольно задумался о том, каково жить в таком огромном доме. Это все равно что обитать в музее. Он и в своем-то особняке чувствовал себя неуместно маленьким, а здесь давление чудовищной диспропорции между человеком и его жильем только усиливалось.

Они вошли в темный зал, заставленный статуями и древними вазами. Многие скульптуры были скрыты чехлами, еще какие-то слабо белели в полутемной комнате своими нагими очертаниями…

Походка Сен-Симона была уверенной, собранной, он прекрасно ориентировался в этом лабиринте. Люк то и дело натыкался на какие-то горшки, но вскоре они благополучно добрались до конца зала, где под тонкой тканью расшитого полотна скрывалось последнее зеркало.

Оно было огромное. Круглая поверхность словно нетерпеливо подрагивала в ожидании, когда с нее сдернут покрывало.

– Вот и оно. – Сен-Симон ласково провел пальцами по раме, как если бы зеркало было живое. – Скажите мне… что вы сами поняли за эти восемь лет поисков?

– Это… окна без дверей, – озвучил уже давно сформулированную мысль Люк. – Но за ними что-то большое.

Сен-Симон едва заметно улыбнулся. Свет из маленького круглого окна позади него придавал его облику мистический ореол.

– Вы всегда ищете нечто за пределами этой реальности. Ваш взгляд смотрит либо в небо, либо в будущее, но никогда – на землю и реальный мир… Вы мне напоминаете кое-кого.

– Кого же?

– Хорошего друга, а также компаньона по шахматам. Он тоже музыкант, который искал что-то большее. Это было его понимание жизни. Иронично, что у вас это понимание смерти.

Без дальнейших разговоров Сен-Симон резко сдернул покрывало. Люк замер.

Последнее зеркало оказалось пустым. В нем царила абсолютная чернота. Ошарашенным взглядом Люк таращился в темноту, и в первое мгновение ему показалось, что это просто закопченное стекло. Затем глаза уловили какое-то едва заметное движение. Как если бы эта темнота могла… углубляться.

– Что это?

– Это действительность, – без тени юмора произнес Сен-Симон, – ваша, моя… любая. То, что лежит за нашими представлениями о смерти. Видите? Ни рая, ни ада, ни Млечного Пути. Это… тьма.

Люку внезапно стало душно. Хозяин дома продолжал стоять в ореоле света с непроницаемым лицом.

– Священная тьма, которая как утроба. В ней когда-то зародилась жизнь, в ней же она и закончится, – шептал он точно заклинание. – Однажды мир свернется клубком и закатится сюда, в свою первую колыбель.

– Это… нас ждет после смерти?

Люк испытал смесь разочарования с ужасной, преждевременной тоской по миру, который он знает.

Это и есть смерть?

Тогда, конечно, лучше жить. Пусть даже вечно, но Люк ни за что не хотел оказаться в этой жуткой живой тьме, где все, что он знал и любил, превращалось в ничто.

Сен-Симон мягко провел по зеркалу рукой. Темнота под его пальцами продолжала углубляться, как дурная оптическая иллюзия. Они смотрели в бездонное чрево.

– Что с вами? – насмешливо спросил он. – Знаете, на кого вы сейчас смотрите? На Сабрину. И на вашего отца. Они тут, дома. Они… вернулись.

– Нет, – промолвил Люк. – Не может быть все так… просто.

– А вы ждали, что я вам мир по Данте распишу?

Сен-Симон откровенно смеялся над ним.

– Первое зеркало, Зигмар Швайцер, – будущие покойники. Второе зеркало, Генриетты Лаубе, показывает тех мертвых, которых вы хотите видеть. Вы можете их призывать ненадолго. Иногда даже случайной мысли достаточно, чтобы позвать кого-то. Если вы не увидели их сразу, они придут позже. Мертвые, в отличие от живых, умеют отпускать, но могут вам и помахать издалека. Третье зеркало, Фрауке Галонске, – это призма-переходник. Оно отражает транзит души и связывает все зеркала. И последнее, мое, зеркало показывает то, что будет потом, когда вы дойдете до утробы.

– Что они дадут все вместе? – как в дурмане выдавил Люк.

– Портал.

Люк отвел глаза от зеркала и напряженно вгляделся в лицо Сен-Симона.

– То есть…

– Можно двигаться между разными измерениями, – пояснил тот. – У смерти множество граней. Но обратного пути нет – это то, что вы так хотите постичь. Я знаю, как вы себя сейчас чувствуете. Ну, что вы нос повесили?.. Люк, только отсюда вам кажется, что это страшно и тоскливо. Но ночь никогда не бывает черна на самом деле. Когда вы умрете, вы увидите эту темноту по-другому.

Сен-Симон накинул покрывало обратно, словно укутывая засыпающее дитя. Люк почувствовал облегчение. К нему вернулось ощущение, что он все-таки еще жив.

– Это было жестоко по отношению к вам, да и к любому человеку. Вам нельзя видеть то, что после, пока вы живы. До смерти этой тьмы не понять. Ваши глаза несовершенны, а восприятие стеснено рамками физической реальности… Не переживайте. Да, вы потеряете это синее небо и лицо вашей Алисы. Но со смертью вы получите нечто новое.

В этих его словах мелькнула великая тайна, которую он уже познал.

Вместо того чтобы что-то ответить, Люк закашлялся, зарылся носом и ртом в платок. А Сен-Симон свысока смотрел, как он корчится в приступе, и не говорил больше ни слова. Так прошло еще несколько минут, в течение которых кровь впитывалась в белую ткань.

Люк утерся и отрешенно уставился в пол. На короткое мгновение его глаза перестали видеть эту реальность, и все размылось. Сен-Симон некоторое время безмолвно наблюдал за ним, а потом случилось что-то странное.

Он стал всем и сразу. Был за его спиной и перед ним, звучал в его ушах и сердце:

– Теперь вы можете сказать сами про суть зеркал. Что Сабрина являет собою сейчас? Чем станете вы после смерти? Что заставляет живых думать о мертвых? Вы уже почти ответили на свой вопрос, когда сказали, что зеркала лишь окна и мы видим, но не можем ничего с этим поделать.

Черты Люка тяжелели с каждой минутой, и в глазах прорезалось понимание. Это даже не было какой-то сакральной истиной. Просто… свойство человеческой природы, присущее и зеркалам.

Память.

Сен-Симон дружелюбно улыбнулся.

– Я рад, что мы достигли взаимопонимания.

Люк поднял на него воспаленные глаза.

– Ну пожалуйста, дайте мне время. Вы же можете. Хотя бы пару лет. Я не хочу уходить после того, что видел. И не хочу оставлять ее.

На миг в нем встрепыхнулась надежда. Этот Сен-Симон может все. Просто надо его уговорить… Просить жалобнее. Не оставлять его в покое…

Человек с тысячью имен подошел к нему вплотную, и в его лице забрезжило неподдельное сострадание. Он приобнял Люка, слегка сжав его затылок, и тот невольно уткнулся носом в лацкан его пиджака. Но от прикосновений Сен-Симона по телу вдруг разлилось глубокое спокойствие. Он был как одна большая уютная могила.

«Что может быть роднее смерти?» – пронеслась в голове непонятно откуда возникшая мысль.

– Люк, – по-отечески ласково сказал Этьен, – вы должны умереть, я ничего не могу сделать.

– Я… должен?

– Да, считайте, что это ваш священный долг. Одни люди рождаются, чтобы править или дарить жизнь другим. Другие приходят в этот мир, чтобы эти жизни забирать. А вы должны были умереть. Это ваш звездный час, поверьте.

– Идите вы на хрен, – угасающим голосом ответил Люк и отстранился от него.

Тот продолжал смотреть на него с невыразимой печалью. Люку хотелось расплакаться как ребенку и спросить:

«А как же любовь? Как же моя музыка? Я думал, это моя миссия».

А он всего лишь родился, чтобы сдохнуть. Все люди много о себе думают…

Количество необъяснимого бреда перевалило за критическую черту. Ответов не было. Времени не было. Ничего у него не было. Все стремилось к цифре «ноль».

– Дурацкая у вас контора по распределению миссий. Еще один вопрос, пока я тут. Если вы уже все знаете и везде побывали, то что забыли здесь? – спросил он Сен-Симона в лоб.

В ответ последовала очередная усмешка, не открывающая ни слова правды.

Тогда в Люке вдруг взвились недюжинное упрямство и парадоксальная уверенность, что этот странный человек ему показал далеко не все. Он лишь припугнул его чем-то… странным.

Гордо хмыкнув, Люк двинулся к выходу, бросив через плечо:

– Все будет не так. Все будет по-другому.

***

Он ехал домой. За время его пребывания у Сен-Симона опять прошел ливень, и дорога назад была усеяна сверкающими брызгами. Сквозь открытое окно проникал свежий ветер, наполненный запахами, от которых замирало сердце, и в голове Люка начинали оживать бесконечные воспоминания о разных временах.

На шоссе никого не было.

«Летний дождь как благословение…»

Дрожала терпкая прохлада, и он чувствовал землю, воду и воздух. Мелькали лица и звучали удивительные обещания. Как много было, оказывается, сказано за эти годы…

Этот визит вселил в него тяжелую грусть. Черная пустота, которая шевелилась в зеркале, осталась позади. Она даже не имела силы в этом мире. Остался позади и мистический Сен-Симон со своими словами о том, что сейчас нельзя понять эту священную тьму…

Глаза не видели расстилающейся перед ним дороги, в мыслях мелькали эти годы.

«Двадцать восемь лет – это, оказывается, уже порядком… И все равно мало».

Он больше никогда сюда не вернется.

Это чувство гнало его прочь по ровному асфальту, навстречу разлетающимся облакам и полыхающему светом небу.

 
Then the flowers turned red,
And the shadows grew tall.
Did I make you disappear?
Were you ever here at all?
Baby, baby on the floor.
What did you come here for?
 

 
Затем цветы стали красными,
А тени разрослись дальше.
Это я заставила тебя исчезнуть?
Был ли ты здесь вообще?
Малыш, малыш на полу.
Зачем ты сюда пришла?
 

Oren Lavie feat. Vanessa Paradis «Did You Really Say “No”?»