Текст книги "На Дороге (СИ)"

Автор книги: Софья Вель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Может, они пригодны? – проницательно заметила Авдотья. Сильвия только фыркнула.

В деревне на постой решили не оставаться. Когда пьяные местные мужики масляно глянули на них, Авдотья заторопилась прочь, ссылаясь на уже назначенную в соседней деревне свадьбу.

Путницы легли спать возле разлапистого куста. Авдотья старательно укутала Сильвию, так что та почувствовала себя скорее спеленатым младенцем, чем взрослой женщиной. Сон не шел. Авдотья, не в пример обычному, тоже ворочалась и кряхтела. Затем, так и не найдя покоя, заговорила:

– Ты ведь от супружника бежишь, а второй еще злее. Зачем мужу изменяла?

– Осуждаешь? – с вызовом бросила Сильвия, но потом смягчилась. – Я не верю воспоминаниям, как будто не со мной все было.

– Опоили тебя чем?

– Нет. Не знаю. Вряд ли. Мне часто кажется, что сама хотела. Если бы не хотела, то не было бы ничего, – грустно закончила Сильвия.

Авдотья не унималась:

– Расскажи про супружника своего, ну и про этого. Расскажи про все.

– Вот любопытная! На что тебе?

– Я так нонча не усну! Мне-то можно, я старая, скоро в могилу. Я ж никому не расскажу, разве что Остолопику, да он и вовсе осел!

Сильвия минуту молчала, потом сдалась:

– Ладно, твоя взяла. Что рассказать?

– Все рассказывай, глядишь, и уснем.

Сильвия посмотрела на звезды.

– Авдотья, знаешь, что звезды поют? Только вот людям не услышать… Я не степнячка, верней, ею не родилась. Я родилась в городе, где все было по-другому. Сейчас мне кажется, что это забытый сон со сказками, магией и милосердием. – Сильвия усмехнулась последнему слову, странно было ставить его в ряд с двумя другими. – Мой первый муж был особенным, в нем была Старшая кровь, и больше всего он хотел найти своих.

Сильвия замолчала, слушая дыхание бабки, может, уснула?

– Родственников? – Авдотья не спала. Сильвия вздохнула:

– Вроде того.

– Нашел?

– Да.

– И?

– Я спать хочу, – Сильвии стало не по себе, говорить расхотелось.

– Как ты к степнякам попала?

– Стала ценой его бессмертия, – отрезала Сильвия. – Авдотья, я ничего не знаю о любви. Я не помню ничего до степняков.

Авдотья тяжело вздохнула.

– А степняка ты любила?

Сильвия долго молчала.

– Невозможно было не любить юношу, влюбленного в сказки. – Она вздохнула, потом продолжила. – Я часто мечтала, чтобы растворилась степь, растворился его народ, и остались только я и он… Но человек неотделим от своего рода, а степняков я ненавидела, и этого принять в нем так и не смогла.

– А те, два, других… Любила? – Авдотья позиций не уступала.

– Едва ли я бы хотела жить ради кого-то из них, – усмехнулась Сильвия.

– А ради степняка?

– Не знаю, жила же.

Вдруг раздался громкий храп – старая травница крепко спала. Сильвия промаялась без сна до утра и только на рассвете уснула.

Сны дракона. Драго и Зарина. На берегу реки.

Занимался рассвет, когда Драго вышел к реке. Осень угасала. От цвета оставались пожухлые, выцветшие оттенки. Но даже так, в лучах утреннего солнца мир виделся сказочно-красивым. Драго понимал, что причина кроется в нем самом. Понимал и… растворялся в чувстве.

Было чудесно любить. И так будет всегда. Лила с ним, они построят прекрасный город, сотни караванов съедутся на его ярмарки и рынки, в центре будет дворец, огромный, высокий, такой же, как дворец Владыки Поднебесного: с тысячью залов, сотнями зеркал, с целыми анфиладами комнат, по которым легко и фривольно скакать на коне…

Драго ушел в мечты, переживая их, как свершившееся настоящее. И сильно удивился, когда обнаружил себя едва не свалившимся в реку.

Лагерь Старших, расположенный на другом берегу реки, встретил чинной тишиной. На стяге гордо реял крылатый лев, Драго мог только подивиться прочности ткани, лев совсем не истрепался за несколько месяцев. Или эльфы каждый день его меняли?

В мыслях о прочности ткани конунг подошел еще ближе к воде и замер. Драго даже выдохнул от неожиданности.

На другом берегу стояла девушка. Незнакомка была облачена в дорогое платье из тяжелого набивного шелка, замысловатый узор покрывал золотым кружевом лиф, рукава и длинный, стелящийся по пожухлой траве подол. Крой и богатство ткани выдавали принадлежность платья к миру Старших, а вот девушка – нет.

Хозяйкой платья оказалась степнячка. Пленительно красивая девушка происходила из восточных земель, как и бабка самого Драго. Смуглая бархатная кожа, покрытая нежным, прозрачным пушком, манила коснуться. Длинные косы, заплетенные на особый манер, были растрепаны, словно спросонья, они отливали в черный. В лучах утреннего солнца косы ловили янтарные блики. Драго ожидал, что и очи красавицы окажутся темными, чайными или рысье-золотыми. Но глаза, хоть и оказались по разрезу рысьими, были синими, с оранжевыми крапинками. Тонкие черты с припухлыми, как показалось Драго, сильно обветренными, губами, только дополняли нежный образ редкой красавицы. Такая выделялась из тысячи…Несложно было догадаться, кто перед ним.

Залог дружбы юного конунга и Старших. Зарина подняла глаза. Драго стало не по себе.

В странном, отчаянном порыве девушка протянула руку, то ли прося, то ли предостерегая. На тонких пальцах заиграли золотые кольца…

Драго покоробило. И он не понял из-за чего именно: потому ли, что наложница Старшего была одета и носила драгоценности во много крат превосходящие ценой наряды и драгоценности конунга, или потому, что в жесте было что-то надрывное.

Драг перевел взгляд, сделав вид, что в камышах напротив пусто. Потом быстро развернулся и пошел обратно. Взглянуть снова на замершую девушку казалось выше сил.

Прячась от догадки, Драго усмехнулся: из рабыни да… в княгини! Сыновья Зарины будут князьями в Новом Излаиме. Разве ж плохо?! А что сейчас ерепенится – так это пройдет! Вон как богато Балион свою игрушку кутает… Лиле бы такие платья да кольца! Любая позавидует!

С этими мыслями Драго дошел до теремов Хольспара и подозвал дозорного:

– Что Старшие? В лагере тихо.

– На рассвете, кажись, уехали. Наши соглядатаи проводили до проклятого места, – степняк сплюнул, Драго поморщился: степняки упорно называли Город проклятым местом. Хоть кол на голове теши!

– И?

– Ихний старший долго там провозился, словно мерил что-то. Все на своем эльфячем лопотали. Там и остались, а соглядатай обратно пошел. Долго там нельзя – хворь возьмет.

– Что за хворь? – удивился Драго.

– Три дня живот крутить будет, а потом…

– Глаза вытекут. Пошли разведчика, пусть неустанно следит, что там Старшие делают.

Дозорный непонимающе похлопал глазами, но спросить не решился, поклонился и бросился исполнять приказ конунга.

[1] Поминки

Глава Семнадцатая

Сны дракона. Третья сказка. Лес.

«Фей вышагивал по лесу, боясь крикливых ворон. Если Фей кого и не любил, так это ворон. Они трещали, рассказывая всякие глупости. Услышит одна полслова – другой уже целую небылицу наплетет.

Осенью вороны еще и ныть горазды-то крылья продрогли, то хвост к ветке примерз. Впрочем, с хвостом все было не так просто. Без стараний Фея там явно не обходилось…

В общем, кричала эта братия в осеннем лесу громче, чем ласточки на гнездах по весне. Только там весело, а здесь как-то жалобно.

Фей вздохнул, весь лес спать ложился. Ему бы тоже в кроватку, да на бочок. Но беда, – не спится. Он уж и так, и этак… Все бока отлежал…

В лесу было темно и зябко. Фей поджал крылья, они все скукожились на холоде. Сейчас бы бабушкиного чая да с вареньем.

Бабуля Маб была чудной бабушкой, она мариновала солнечный свет, как другие маринуют огурцы. И он стоял, густой, тепло-оранжевый, тихонько освещая кладовку. Здесь был и первый лучик майского восхода– он искрился, как ручеек в ясную погоду. И банка с последним лучом июньского заката, она отдавала в малину и по вкусу была такой же, только с сахаром…

Много банок было: и февральская оттепель, и августовский полдень. Бабуля Маб исправно мариновала свет на зиму, не пропуская ни одного погожего денечка. Только запасов этих было всегда недостаточно… Нет-нет, поверьте, бабуля Маб была очень сноровиста, а подвал – обширен. Просто по осени на Фея такая хандра наваливалась, что спасали только бабушкины маринады…Оттого все заготовки быстро исчезали.

– Выпить бы сейчас солнечного нектара с одуванами! – мечтательно вздохнул Фей. Пока бабуля Маб консервировала свет, Фей выцыганивал пойманные лучи у одуванов. Волшебные времена: ложкой машешь, а одуван сидит, на тебя смотрит, и, хвать, прям ломоть света уже зачерпывает!

Фей вообще обожал одуванов за веселый нрав и смешливость. Васильки тоже были ничего, как и табак, или цикорий. Последний – задумчивый хвощ с прозрачными голубыми лепестками, сложенными ромашкой, – был любим Феем почти так же нежно, как и одуван. Но одуваны все же веселей, есть в них бойкость ветра и солнечность жизни.

Фей вздохнул. К обиде каркнули вороны.

Вдруг осенний луч прорезал хмурое облако. Фей замер, глядя, как свет отразился в луже. И мутная лужа стала прозрачной, чистой. Поймать бы такой луч и к бабуле в кастрюлю!

Но луч уже померк, Фей долго стоял у лужи, все выжидая следующий. Увы, луч так и не появился.

Фей вернулся домой ни с чем, от расстройства одновременно с ожиданием счастья и чуда, он слопал целую банку полуденного июльского солнца. Чрезмерную приторность заел февральскими хрустящими лучиками…

Бабуля только головой покачала. К чему все эти страдания? Зазовет она солнце обратно, но не раньше весны. Раньше весны никак не получится – дела, знаете ли…

Фей только угукнул, да и поплелся в кровать. Ночь выдалась ясная, ветреная, скрипучая. Фей не спал и все думал об упущенном луче. А поутру, запасясь специальным бабушкиным сачком и банкой, пошел на охоту за солнцем.

Ноябрьское солнце было хитрым и шустрым, только обрадуешься, что поймал, как оно уже оп, – и растаяло, не оставив даже дымки. Потому сачок был с клапаном, так просто не убежишь.

Весь день Фей провел в лесу, подкарауливая лучи, но солнце совсем исчерпалось. Когда Фей окончательно расстроился и повесил нос, вдруг весь лес залила волна оранжево-красного цвета. Ноябрьский закат. Фей тут же поймал свет, слизнув его сачком, как кисточкой краску.

Лес потемнел и потускнел, но Фею было необыкновенно весело. Он шел вприпрыжку, то и дело помогая себе крылышками и насвистывая песенку. Бабуля свет в банку закатает и будет как апельсиново-клюквенный мармелад…

Фей так развеселился, что даже ворон перестал замечать. Вдруг услышал чей-то тихий плач. "Кто бы это мог быть?", – удивился Фей. Все букашки давно спали, полевые мыши и кроты заложили мхом дверки уютных нор.

Плакали громко, Фей пошел на звук, в осенних сумерках ничего не было видно. Фей то и дело спотыкался:

– Эй, ты где? – спросил он сумерки.

Рядом всхлипнуло.

– Фу ты, пропасть, так недолго и пятку наколоть! – он огляделся, прямо над головой едва виднелась коробочка сухоцвета, внизу же было так темно, что он не разглядел собственных пальцев. – Ау!

– Ой, я бедный-несчастный… – расплакались рядом. По тонкому писку Фей решил, что это комар. Но уткнулся во что-то теплое, пуховое. Теплое и пуховое вздрогнуло. – Кто здесь?

– Это я, – уверенно заявил Фей, ничуть не сомневаясь, что его должны все знать. – А ты кто?

– Я? Я… – голос снова съехал на писк и слезы. – Я самый несчааастный…

Фей не выдержал. Ну ничего же не видно! Он быстро открыл силок со светом и зачерпнул немного рукой. Свет вырвался целым снопом, озаряя мир: и пустой сухоцвет, и пожелтелую сникшую траву, и сидящего напротив птенца. Пичуга изумленно огляделась. Искорки луча тлели на ладони Фея, как светлячки в июльском подлеске.

– Ага, ты птиц, – заключил Фей. – И что ты тут делаешь? Твои сегодня улетели.

– Знааюю… – снова разревелся птенец. – Я проспал…опоздал на общий слет, и… я отстааал!

– Погоди, если полетишь сейчас, то успеешь! Ваши всегда останавливаются на ночь. Вот и нагонишь!

Птенец заплакал горше прежнего:

– В такой темноте? Я заблужусь, меня совы склюют…или вороны…

– Это да… – Фей задумчиво почесал голову той же рукой, какой зачерпывал свет из ловушки… Быть может, Фей нечаянно вдохнул частичку?! Озарение было мгновенным…

Фей взглянул на сухоцвет, его коробочку из тонких лепестков…

Пыхтя и отдуваясь, Фей взобрался по стеблю, аккуратно отворил створку, быстро зачерпнул из ловушки пригоршню света и наполнил им ягоду сухоцвета. Физалис засиял.

Теплый, мягкий, оранжевый свет фонарика рассеял ночь. Птенец завороженно выдохнул.

– Погоди, сейчас! – крикнул Фей, спрыгивая с цветка. Он побежал по лесу, зажигая физалисы, как фонарщик – фонари.

Света в силках на все не хватило. Тогда Фей сбегал домой – взять из погреба еще консервированного света. Здесь были и майский пригожий денек, и сентябрьское послеобеденное солнышко. От мартовской оттепели ничего не осталось. Фей со вздохом досады откинул банку – он все слопал еще весной…

Погреб был опустошен, а лес мерно замерцал тысячью оттенков солнца. Когда Фей вернулся к Птицу, птенец радостно бил крыльями и пританцовывал. Фей улыбнулся:

– Лети скорей! Не бойся, совы и вороны решат, что пришла весна… они не тронут тебя. Лети же!

Птенец порывисто обнял Фея и взмахнул крыльями. Мерцающий свет вывел его из леса и к утру он догнал стаю.

А Фей вернулся домой, зевнул, сладко потянулся и… лег спать до самой весны.

Бабуля Фея только руками плеснула, покачала головой, да и убрала сачок и пустые банки. Дел в уснувшем лесу было невпроворот: снег стелить, лужи в лед закатывать».

Сильвия отложила перо. Авдотья собиралась, старая травница стала очень молчалива в последние дни. Молчание тяготило. Было в нем что-то неправильное, тревожное. Сильвия искала причину в делах: для знахарки работы в деревнях было много, но не для писаря…И все трудности денежные легли на плечи Авдотьи, а кому охота кормить дармоеда?

В один из дней Сильвия предложила спутнице помощь в зельеварении, надеясь так оправдать свое столование за счет старушки. Авдотья велела поберечь себя, после чего плотней укутала и… снова замолчала. А Сильвия не находила себе места. Рассердившись, наконец, решила, что оставит бродячую травницу, как только представится повод. Быть обузой Сильвия хотела меньше всего.

Повод не заставил себя ждать – казалось, бесконечная дорога, бегущая лентой по материку, оборвалась, не оставив даже тропы.

Сильвия в замешательстве смотрела на гряду подступившего леса, темного и дремучего. «Дорога должна вести к морю!», – твердил внутренний голос. Вместо моря было целое море леса. Его вид вызывал странное чувство – смесь тоски и страха. Может, виной тому давнишний сон?

Сильвия одернула себя – если бы Элладиэль преследовал ее, давно нашел! Сделать это на Тракте в разы легче, чем в лесу.

Она оглянулась и не увидела ничего нового. На прихваченной морозами дороге стояли Авдотья и Остолопик. Авдотья недобро озирала Лес, Остолопик явно принюхивался и прислушивался.

– Надо идти, – вздохнула Сильвия. – Там, за лесом – море.

– Девонька, совсем рёхнулась?! Идти?! В Лес!!! Зимой! На съедение волкам, что ль!?

– Авдотья, лес небольшой, мы пройдем его за пару часов. Смотри, здесь везде корабельные сосны, море совсем близко!

– Чур тебя! Пару часиков по лесу с голодными бестиями?! Откуды ты знаешь, что там море? – заквохтала старуха. – Неча там делать! На что нам етот гадкий лес? Поищем лучше обход!

Сильвия ощутила волну раздражения. Вступило упрямство – ну, лес, ну, страшный, что с того? Она-то уж за себя постоять сможет! Ни один волк не подойдет, даже самый голодный. Если уж она дракон, кого бояться? Не будет она обход искать!

Окончательно убедив себя в правоте, Сильвия решила, что вот и повод расстаться. Поведя плечами, словно строптивая девчонка, которой замечание сделали, Сильвия ответила:

– Ты права, тебе нечего там делать! Ни деревень, где заработать можно, ни людей, кому зелья любовные продать. Зачем тебе Море? Иди своей дорогой. А мне пора! – и с неожиданной прытью нырнула в кусты подлеска.

Растерявшаяся Авдотья быстро переглянулась с Остолопиком, и подобрав юбки, ринулась за сбежавшей девчонкой.

Лес поглотил мгновенно. Темный, дремучий. Сильвия поежилась, захотела выскочить назад, но не тут-то было! Она не знала, где выход – делов-то на десять шагов, но, вот, в какую сторону?

Попытки выйти ни к чему не привели. Лес везде был одинаково темный, заросший густым-прегустым подлеском. Вокруг было удивительно тихо.

Сильвия покрепче сжала кулаки – нельзя назад, значит, пойдет вперед! Лес и лес, ничего в нем особенного. Но особенное в лесу было, уж больно густо он рос, слишком мало тусклого осеннего света пробиралось ко мху подлеска. А еще казалось, что кто-то смотрит на неё. И от этого было не по себе.

Сильвия упрямо зашагала дальше – либо она выйдет из леса со стороны дороги, либо попадет, наконец, к морю.

Элладиэль почти рычал от злости, но молчал. Алеон бушевал:

– Как ты мог ТАК недоглядеть?!

От Сильвии их разделяло лишь несколько секунд, но ее и след простыл! От Леса буквально разило поганью. И еще чем-то мертвым, стылым, жутким. Куда? Куда понесло сумасбродную девчонку?!

Элладиэль сжал в руке Карающий, Алеон – меч с рунами, руны светились нефриловым огнем, озаряя лесные сумерки зеленоватым светом.

– Только бы Сильвия не перекинулась в драконицу! – взмолился Элладиэль, Алеон удивился: найти дракона было бы куда проще – Карающий чует дракона, но и дракон чует меч…Останется только догнать.

– Владыка, разве нечисть будет нападать на дракона? – неуверенно спросил он. Элладиэль нервно хмыкнул:

– Едва ли Сильвия, или ее драконица, смогут дать отпор местным жителям. А вот привлечь к себе все взгляды смогут однозначно. Как и мы.

– Ты говорил, драконы прокляты, как и падаль из Темных Миров? – не унимался Алеон.

– Не путай одно с другим! Хищничество и паразитизм. Эльдар, человек, дракон – сотворены Создателем, они несут частицу Силы. Что может быть слаще для Падших, чем поживиться чужой болью?! Они только и могут кормиться за счет страданий смерти! – Элладиэль нервно рассылал сотню за сотней пчёлок-поисковичков прямо на бегу. Лес отвечал тем, что цеплялся и царапал. Алеон чувствовал неприятный холодок между лопаток. Видя растерянность спутника, Элладиэль продолжил:

– Лес полон детей Лилит[1], похоже, кто-то их очень недурно подкармливает!

Тусклый день меркнул, не оставляя даже заката, скрытого далекими, недостижимыми в чаще, облаками.

Сильвия пробиралась вперед, когда краем глаза уловила почти незаметное движение, как будто деревья подвинулись. В груди замерло, в ответ нехорошо заныл низ живота. Нужно было оглянуться, но она не смогла себя заставить. Где-то в солнечном сплетении сжалось и нервно задрожало. Она взглянула на руку – ни когтей, ни чешуи.

«Где же ты, дракон, когда так нужен!», – но дракон был, как и всегда, глух. Отчего стало еще страшней. Сильвия побежала. Хлесткие ветки то и дело били по лицу. От пота одежда вымокла и неприятно холодила.

Неожиданно из сумерек вырисовался силуэт.

Сильвия перестала дышать – гигантский косматый волк стоял прямо перед ней и буравил пришелицу яркими, желто-оранжевыми глазами. Зверь ощерил пасть, словно бы улыбаясь. Правда, Сильвии «улыбка» совсем не понравилась – в гаснущих лесных сумерках пасть волка казалась темным провалом. Сильвия остолбенела, крупные мурашки поползли по спине.

«Волк…, – пронеслось в голове, – волк ли?». Что-то неуловимо-жуткое было в звере. Некое несоответствие. Только вот, что? Сильвия заставила взглянуть прямо – тварь стояла неподвижно, только глаза горели. Вдруг осенило – глаза, глаза не волчьи! Вертикальный зрачок был сужен, как у змеи. Разве у волков такие?

Тварь сделала шаг. Сильвия вздрогнула, и медленно, одной рукой достала из кармана небольшой, купленный у степняков нож. Металл тускло сверкнул в руке. Волк остановился и повел носом. Сильвии снова почудилось, что тварь ухмыляется. Отчего сделалось жутче прежнего.

Волк развернулся и исчез в чаще. Сильвию колотило, несколько минут она ловила воздух ртом. Ужас Леса обрел облик, но почему не тронул? Едва ли дело было в драконе! Ни следа, ни следочка, ни даже тени от альтер эго! Оставалось надеяться только на чудо и нож степняка.

Сильвия побежала, как ей казалось, в противоположную сторону от исчезнувшей твари. Через полчаса бега лес начал редеть.

«Слава Всевышнему! Море близко!».

Но моря она так и не увидела. Вместо него показались унылые, чахнущие деревья. Они торчали из обманчиво ровной поляны. Мшистые кочки пушились возле небольших лужиц с водой, отражавших уже выбеленное сумерками небо.

«Болото», – сердце упало и стало очень тоскливо, долгожданное море обернулось разочарованием. Сильвия села у края лужи.

Что теперь? Попробовать вернуться назад… в лес? А вдруг… вдруг желтоглазая тварь снова найдет её?!От мысли свело желудок, а ноги отказались слушаться… «Что, если море близко? Значит, только вперед».

Сильвия подобрала палку и, проверяя каждый шаг, пошла по едва различимой стежке. Сумерки переходили в ночь. Со страхом путница осознала, что не сможет пройти. Даже днем. Стежка исчезла, и трясина была повсюду.

От обиды и отчаяния слезы потекли по щекам, но страх встретить желтоглазую тварь, рыскающую по лесу, заставил искать кочки в топи. И без того мокрая одежда набрала холодной воды. Сильвия замерзала. То и дело путница ошибалась и ухалась по колено в вязкую трясину и только палка помогала выбраться.

В очередной раз оступившись, Сильвия оказалась в воде почти по грудь, от жути и холода перехватило дыхание. Палка осталась на кочке, помощи ждать было неоткуда. Вконец обессилев, пленница топи поняла – живой ей не выбраться.

«Всевышний, только не так!», – взмолилась Сильвия, понимая, что не может дотянуться до кочки. Чем больше она билась, тем сильнее увязала. В горький момент пришла мысль о Карающем.

Мысль показалась светлой и чистой, как великое избавление. Сильвия расплакалась – где же Великие Эльфы, когда это так надо?! Пусть даже с мечом, пусть со смертью, но не так! Не в Лесу… не в Болоте…

– Владыка, где же ты, где твой меч?! – вырвалось у Сильвии. Она рассмеялась от горькой обиды – Владыка так и не появился, чтобы свести счеты. Как и Алеон. Как и всегда, он не пришел.

Эльдары просто выгнали ее из Поднебесного, до кровожадного дракона им дела не было. Тогда утонуть в болоте, почитай, – благость?!

Обида и злость заставили поискать ногами твердую почву. Сильвия нырнула в ледяную воду с головой и смогла оттолкнуться от дна и с усилием вынырнуть. Срывая ногти, терпя судорогу холода, она ухватилась за сухую траву, невероятным трудом вытянула тяжелое, обремененное весом ожидания новой жизни тело, оттерла слезы.

Она пройдет это мерзкое болото, как прошла через плен степняков! Она дойдет до моря.

Отдышавшись на кочке, Сильвия уверенно встала и пошла по вязкой тропе дальше почти в полной темноте.

Неожиданно впереди показались огоньки, Сильвия даже головой мотнула, отгоняя мираж, – откуда здесь огням взяться?!

Видение не исчезло, впереди была деревня. То и дело утопая ногами в вязкой жиже, путница удвоила усилия. Только мысль о странности выбора места для поселения тревожила усталый разум.

– Встань за мной! – гаркнул Владыка, Алеон не дерзнул ослушаться, утешив себя мыслью, что прикрывает спину.

Элладиэль был чудовищен в ярости. Алеон еще раз изумился невиданной Силе Владыки. Страшные боевые заклинания ранили Лес до «кости», Карающий сиял огненной дугой. Прежде Алеон думал, что меч не имеет воплощения, теперь понял, что ошибался. Как мало он знал о спутнике! Казалось, Элладиэль один мог уничтожить все те армады нечисти, вдруг хлынувшие на них.

Лешие в звероподобном образе, русалки с хищно горящими зеленью глазами, шипящие как змеи кикиморы, утопцы, нави, оборотни, псиглавцы, и тысячи других – каждую секунду волна голодных тварей накатывала, воя или безмолвствуя, чтобы разбиться о Карающий. Серебряный клинок Алеона стал истлевать от поганой крови нечисти. Серебро – и истлевать!

Нечисть гибла сотнями, отползала и снова нападала. Пока войска неприятеля ограничивались обитателями леса было терпимо, страшно стало, когда появились наги. Откуда в поганом лесу наги?! Алеона начало колотить.

– Ах вы, паскуды! – прорычал Элладиэль, явно чуя руку полководца за чудовищной атакой. В отряд нагов полетел клубок, остались только угли. Пространство обожгло до дыры, Алеон понял, что на теле Мира останется шрам. На месте наг возникли ифриты. Алеон тряхнул головой, откуда? Откуда?! Откуда взяться обитателям Темных миров, едва ли не соседствующих с Лимбо, здесь, в Мире Младших?!Как, кто и зачем их привел?!

Элладиэль только шумно выдохнул. Золотое кольцо стянуло землю под обжигающими мох и папоротник дымными хвостами. Кольцо сжалось, ифриты забились в сети.

Алеон невольно обернулся и заглянул в лицо спутнику – в глазах Элладиэля был страх. Настоящий. Только боялся Светлейший не ифритов…

В бесконечном бою Владыка никак не мог найти нить. Сколько бы поисковиков они не посылали, все тщетно! Лес прятал Сильвию. Так некстати обрушившаяся на них лавина нечисти отдаляла обоих от беглянки, делая надежду найти и спасти все призрачней.

Глумясь над воинами, армия нечисти захохотала на тысячи тонов. «Наша, она наша!», – торжественно провыло, прострекотало и прохрипело. Нечисть заплясала прямо на телах мертвых собратьев.

У Алеона похолодело в груди: «неужели?!». И пришла ярость. Волна зеленого пламени залила сознание, глаза разгорелись светом. Элладиэль зарычал. Золото слилось с нефрилом. «Испепелю», – прошипел Элладиэль, Алеон был уверен, что это его мысль, мысль, разделенная с Владыкой: «Всех вас испепелю! Никто не уйдет живым!».

Вспышка дошла до неба, сжигая облака. Элладиэль и Алеон стояли в образовавшемся котловане. Мгновение тишины разрезало донесшееся шелестом сухих веток: «Владыка, где же ты, где твой меч?!», – ветер принес слова, пробиваясь сквозь нечисть. Слова горели ярче маяка, указывая путь.

Теперь Элладиэль и Алеон не сговаривались. Пламя золота, смешанное с зеленым нефрилом, расплавляло не только кость Мира, но и тонкую материю, испепеляя все на своем пути.

Они прорывались, очень боясь, что не успеют и нить угаснет…

[1] Мать всех демонов

Глава Восемнадцатая

Сны Дракона. Пепел Нового Мира.

Резкий окрик и шум заставили проснуться. Драго не сразу понял, где он и что происходит – по стенам комнаты плясали огненные блики.

Пожар?!

Драго вскочил, хватаясь за одежду. В глазах прояснилось, всполохи были от окна. Что-то горело во дворе.

Драго уже подскочил к мутному проему, но осторожно, чтоб снаружи никто не заметил – пущенная стрела легко бы пробила затянутое пузырем подобие стекла. Крадущимся движением приоткрыл раму, впуская осенний ночной холод и шум улицы. Под окнами терема конунга собралась толпа с факелами.

Лила встрепенулась, еще сонная девушка пыталась понять, что происходит.

– Одевайся! – кинул Драго растерянной Лиле. Она послушно притянула домотканую рубашку.

Драго уже не смотрел в ее в сторону, все мысли были заняты происходящим во дворе. Наспех одевшись, не забыв и о кольчуге, юный конунг спустился вниз. Он вышел на крыльцо.

– Суда, отче!! – кричали с одной стороны, с другой по-звериному рычали и выли.

Драго жестом призвал к тишине. Из толпы вышел князь Балго:

– Мой Конунг, да ведет Кобыла твои табуны со своими вечно, – начал старый князь. – Прости, что потревожили твой сон, нодело не терпит до утра!

Балго махнул рукой. К крыльцу вынесли тело. Драго вздрогнул, на неестественно вывернутой голове спутанной паклей горели алые пряди. «Лим?!», – сердце ударило, но огнегривый брат Лилы уехал домой еще неделю назад. Тогда…

– Князя Даля убили Старшие, когда он выполнял твое поручение, – отчеканил Балго.

– Несчастный случай? – растерянно уточнил Драго, вглядываясь в размозжённое лицо. Узнать в погибшем юного князя было невозможно.

– Это вряд ли! – отрезал Балго.

– Пошлите за Балионом, – приказал Драго.

Минуты, проведенные на крыльце в ожидании, показались вечностью. Толпа с факелами окружила терем, и Драго почудилось, что это огненная волна. Она пламенем слизнет и его, и весь Хольспар.

Тихо скрипнула дверь, Драго вздрогнул и обернулся, на крыльце показалась Лила, босая и одетая только в домотканое платье. Девушка едва не вскрикнула, увидев тело князя Даля – её ввели в заблуждение огненные волосы, сбившиеся в воронье гнездо.

– Это Даль, – успел «успокоить» Драго. Но Лила задрожала и приложила руку ко рту, сдерживая позыв к тошноте. Драго удивился, Лила – воин, она видела смерть, и не раз…

Отвлек шум. На широком дворе конунга появились Старшие. Балион и двое воинов, его сопровождавших, казались невозмутимо спокойными. Но Драго заметил, что Балион тревожно озирается, словно ища кого-то в толпе.

– Мой Конунг. – Балион слегка качнул светлой головой. В другой момент Драго отдал бы за жест полжизни.

– Балион, мои люди говорят, что ты – причина смерти князя Даля, – голос Драго звенел.

– Князя? – Балион едва нахмурился, давая понять, что недоумевает о ком идет речь. Драго жестом указал на тело Даля.

– Это князь? – презрительно фыркнул Балион. – Сегодня я был в Старом Городе. Вдруг на меня накинулся безумец, он что-то орал о кровавой мести и позоре, тявкал, как пёс. Мне он быстро наскучил – собака лает, ветер носит. Но когда я повернулся спиной, паскуда едва не воткнул нож между ребер. Пришлось заставить шелудивую двогнягу замолчать, да вот кляп оказался не в пору…

Драго выдохнул и обернулся к Балго:

– Князь Балго, Даль напал первым. Это самооборона.

– Даль вызвал Балиона на плащ, а тот размозжил ему голову камнем! – возмутился старый Балго.

– Выходит, он выиграл, – примиряюще продолжил Драго. Конунг заметил, что степняки поутихли.

– Он сподличал! – не унимался Балго.

– Жизнь за жизнь. Даль напал первым, да еще и со спины! – уже с нажимом произнес Драго.

– И ты ему веришь? Веришь?!! – по рядам степняков побежал ропот. – Он убил Даля, посланного тобой, а прежде сделал это! – Балго снова махнул рукой.

Драго замер, чувствуя, как в руках и под ребрами сводит. Рядом с телом Даля положили её…

Драго перевел глаза на Балиона. Он НИКОГДА не видел ни одного Старшего таким. Балион побледнел, казалось, он не может дышать. Стратиг бросился к мертвой девушке, явно не веря до конца в страшную правду.

– Вы, ты…ты убил! – зарычал Балион и в один прыжок оказался возле Балго. Он схватил старого князя за грудки, несколько воинов из степняков попробовали вмешаться, но их отшвырнуло волной, как котят.

– Стратиг Балион! – окрикнул властно Драго. Балион совладал с собой и не убил, он заглянул старому князю в глаза, отчего Балго заорал. Драго нахмурился и сделал шаг, но Лила удержала:

– Драго, это досмотр. Если Балго невиновен, Балион отпустит!