Текст книги "Кофейная горечь"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– По белым лепесткам невинные души поднимаются прямо в небеса.

Я вздрогнула. За эти несколько минут, пока мы стояли в молчании, я успела позабыть, что со мною не только Эллис и Мэдди, но и Лайзо, и его слова прозвучали неожиданно.

– Вы верите в это?

– Я верю в разные вещи, леди, – пожал он плечами и отвернулся.

Через некоторое время отец Марк открыл двери церкви, и люди стали по одному заходить внутрь. Сначала мистер и миссис О'Бриан; она – утирая слезы, он – хмурясь и бессильно сжимая кулаки. Следом – прочие родственники покойной. Братья, сестры, дяди и тети… Когда семья уже была в церкви и к дверям начали подходить близкие друзья и почетные гости, в дальнем конце улицы показалась странная процессия.

Сначала я заметила только высокую старуху в ярко-красном плаще. Ее седые волосы свободно рассыпались по плечам, не прикрытые ни платком, ни шляпкой, ни даже лентой не прихваченные. На руках позвякивало множество браслетов – золотые, серебряные, медные и деревянные вперемешку, заметные даже издали, звенящие, броские. Шею ее увивали несколько рядов тяжелых бус, а ноги были босы – это по нынешней-то погоде! Чуть отставая, за старухой следовал коренастый мужчина. Черные, как уголь, волосы он собрал шнурком в «конский хвост». Поверх ярко-зеленой атласной рубахи незнакомец надел жилет со шнуровкой, широкие штаны заправил в щегольские сапоги из блестящей кожи, на шею повязал синий платок.

– Нана? Влади? – выдохнул беззвучно Лайзо – так, что я не услышала имена, а словно прочитала их по губам.

А люди между тем начали оборачиваться к незваным гостям. Отдельные недоуменные шепотки превращались в глухой ропот, в гул, какой издает взбудораженный пчелиный рой.

– Гипси? Что здесь гипси делают?

– Их сюда не звали!

– Табор-то с зимы стоит, может, они Рози и уморили?

– Гнать их отсюда!

Мистер Уолш поначалу ничего не делал. Но когда выкрики стали злее и громче, вдруг нахмурился и начал протискиваться к краю толпы, старательно обходя по широкой дуге выстеленную белыми цветами дорожку. В ту минуту, как он выбрался на открытое место, гипси прошли улицу до самого конца. Теперь их отделяло от толпы всего двадцать шагов.

– Утро доброе, – Уолш закашлялся и продолжил уже громче: – Я – инспектор Уолш, Управление Спокойствия, значит, тутошнее. И я хотел бы узнать, – он повысил голос, – по какому праву вы церемонию прерываете?

Однако визитеры и бровью не повели, а вопрос проигнорировали.

– А. Уолш. Тебя-то нам и нужно, – четко и ясно, перекрывая гам толпы, произнесла старуха, гордо поднимая седую голову. – Дело есть, говорить надо.

Помощник из Управления, тот самый рыжеусый детина, Джек Перкинс, кажется, выскочил вперед, сжимая тяжелые кулаки:

– Инспектор Уолш, а не Уолш, балбесина! – рявкнул он без всякого почтения. А я же вспомнила, как этот самый Перкинс испуганно вращал глазами, когда Эллис разбил кувшин в Управлении. Видимо, некоторые люди приобретают удивительную смелость, чуя поддержку толпы… И, увы, это не идет на пользу их нраву. – А вы-то сами кто такие? Назовитесь-ка, а!

На шум из церкви стали выглядывать родственники погибшей. А вскоре показался и отец Марк – в торжественных бело-зеленых одеждах, куда как менее заношенных, чем его обычное платье. Но неуверенные, неловкие жесты остались точно такими же.

Священник застал только конец тирады Перкинса, однако и этого оказалось достаточно.

– Тише, дети мои! – выкрикнул отец Марк тонким, дрожащим, смешным голосом, но, как ни странно, шум и впрямь начал стихать. – Тише. Мы собрались здесь, чтобы помолиться о светлой душе Рози О'Бриан, а не затем, чтобы ругаться. Вспомните, какой доброй была Рози! Разве она захотела бы услышать такие злые слова в день, когда душе ее наконец открылся путь на небеса?

Толпа пристыжено замолкла, и в наступившей тишине стало слышно даже бормотание невысокой полной женщины с рыжими волосами, кажется, одной из О'Брианов.

– Чего б не хотела, так это бродяжек у гроба видеть… У-у-у, осквернили… – и слова захлебнулись в глухих рыданиях вперемешку с причитаниями.

Люди снова начали роптать.

Издалека мне было не все видно, но, кажется, отец Марк испугался. Лицо его побелело. Похоже, он понимал, к чему все катится, и не чувствовал в себе силы удержать толпу от опрометчивых действий. Я переглянулась с Эллисом и решительно начала пробираться ближе к прочим участникам событий, коротко приказав Мэдди оставаться на месте. Мало ли что. Рискованно, конечно, но у графини Эверсан тоже есть некоторый авторитет. Может, деревенские не станут начинать драку в присутствии высоких гостей?

Впрочем, слишком многое зависит от Уолша и других представителей Управления, а они либо молчат, либо, как Перкинс, подогревают злость.

– Уверен, что все это лишь недоразумение, одно из тех, кои нам надлежит принимать со смирением и спокойствием, – голос у отца Марка дрожал – от волнения, от страха? – Господа, прошу вас, объяснитесь. Что привело вас к церкви в этот день? Может, вы тоже хотели помолиться за нашу бедную Рози О'Бриан, да будет легок путь ее на небеса? – предположил священник с надеждой.

Мужчина-гипси обменялся взглядами со старухой и, после ее едва заметного кивка, ступил вперед, перехватывая инициативу в разговоре.

– Меня Влади зовут, а это Нана. Из табора мы, что за рекой стоит. Мы скорбим вместе с вами о вашей утрате. Я помню мисс Рози – она к нам ходила, ленты для сестер своих покупала. Желтые, зеленые, синие… И к платку для матери своей присматривалась, – мужчина безошибочно нашел глазами в толпе миссис О'Бриан, заплаканную и кутающуюся в черную шаль, и отвесил поклон. – У вас горе – да и над нами оно крыло простерло. Белла пропала, сестра моя младшая. Вчера в деревню пошла, да не вернулась.

– Загуляла, небось! – Перкинс сплюнул в сторону. Я все ожидала, что Уолш его осадит, но тот молчал.

Отец Марк нервно поправил традиционный зеленый шарф. А я наконец выбралась из толпы и встала в первых рядах, готовая вмешаться при необходимости.

– Значит, ваша сестра пропала? Очень, очень плохо, – покачал головой отец Марк и продолжил неуверенно: – А зачем же вы тогда пришли к церкви?

Влади скрестил руки на груди.

– Кто знал, что сегодня похороны? Мы в деревню шли, людей расспросить про Беллу. Не видел ли ее кто, а если видел, то когда. А еще слышал я, как говорят про убийцу-нечестивца, – Влади сощурил черные глаза. – И что на его, мол, совести и Янко наш, и Шанита, и ваша мисс Рози, стало быть…

– Но-но! – выкрикнул кто-то за моей спиной. – Ты своих побирушек с нашими детьми не равняй! Девки ваши, небось, сами с кем-нибудь сбежали!

Я видела, как у Влади напряглась жилка на виске, как сошлись гневно брови на переносице… Но когда мужчина заговорил, голос его был все таким же спокойным.

– О мертвых не след говорить плохо…

– Да и нет никакого убивца! – послышался еще возглас. – Бесси демоны утащили, она с ворожбой путалась! А Рози хромая была, ногу подвернула да в речку свалилась! Так Уолш сказал!

– И правильно сделал, нечего пугать людей сплетнями, – с досадой прошептал у меня под ухом Эллис. – А эти-то, из табора, откуда все знают? Неужели Лайзо сказал? Или сами догадались?

– Нане говорил, а та молчать клялась. Знать, Влади сам понял, – так же тихо ответил Лайзо.

А я с удивлением обнаружила, что они тоже прошли через толпу и теперь стояли чуть позади меня, словно закрывая от разозленных людей. Мэдди же послушно осталась у церкви – но, судя скрещенным на груди рукам и непреклонно вздернутому подбородку, готова была чуть что сорваться с места и броситься мне на выручку.

Шум тем временем нарастал. Чаще становились агрессивные выкрики, уже сжималось кольцо толпы вокруг гипси и Уолша. Даже отец Марк пытался увещевать людей с отчаянием, а не с уверенностью, как поначалу. А человек – самое чувствительное к чужой уязвимости существо; только почует кровь – и готов уже разорвать слабого. Мне стало не по себе – если дойдет до драки, священник может попасть под горячую руку какому-нибудь дурню, вроде Перкинса, с молчаливого дозволения таких, как Уолш.

Гипси тоже не желали отступать. Влади становился все мрачней и отвечал отрывисто, говорил напористо. Уже не просил – требовал рассказать, кто, где и когда видел Беллу. А Перкинс, при полном попустительстве инспектора, сыпал оскорблениями и подступал к Влади ближе и ближе, сжимая свои огромные кулачищи. И от этого было жутко – будто меня увлекала в гибельный водоворот страшная, неодолимая сила. И не заставишь уже замолчать зачинщиков, и вино, выпитое за упокой несчастной души, ударило в дурные головы, и слово цепляется за слово, и каждое следующее – злее, злее, злее… Во всеобщем гомоне я перестала уже различать отдельные слова, когда в эту жуткую какофонию влился вдруг чистый, глубокий и сильный голос.

 
Солнце упало за гору, солнце ясное.
Ветер седой землю сырую выстудил.
Нет, не вернусь в дом я к отцу да к матери,
Коли сестру не уберег я младшую…
 

Эллис отчетливо и грязно выругался.

Я обернулась, чувствуя одновременно и сладкий ужас, и безмерное, бесконечное удивление.

Лайзо?

Поет?

 
А у меня сестра была всех прекраснее,
Смех у неё, словно журчанье реченьки,
Пенью её птицы учили вольные…
 

Когда-то, очень, очень давно, я слышала эти слова, но не могла припомнить, где. Напевала ли вполголоса что-то подобное служанка, прибирая мою детскую? Или кто-то из уличных певцов? Или…

…отчего-то мне вдруг четко-четко представилось лицо матери и, как наяву, послышался усталый оклик отца: «Ну, довольно. Не приучай Гинни к дурному. Если тебе не хватает музыки – можем сходить в оперу».

Я тряхнула головой.

Нет. Не вспомнить, где и когда слышала. Но слова не узнать было невозможно. Каждое отдавалось в груди тянущим, вязким чувством, и в глаза словно солнцем напекло – горячо, колко, но слез нет. И воздуха почему-то не хватает… Голос Лайзо словно вытягивал душу, по кусочкам, мучительно, сладко, и хотелось смотреть только в небо, или на светящиеся церковные витражи, или на ворох белых лепестков, которые ветер гнал по дороге…

Сглотнув, я с усилием отвернулась. И поняла, что не меня одну захватила песня. Умолк буян Перкинс и теперь только дергал рыжий обвислый ус, отводя глаза в сторону. Рыдала на мужнином плече миссис О'Бриан – отчаянно, со всхлипами, не скрываясь. Отец Марк стоял, зажмурившись, перебирал бусины на нитке и безмолвно шевелил губами – кажется, молился.

А Влади, не побледневший – позеленевший даже, впился взглядом в Лайзо и покачивался на ногах так, будто вот-вот был готов упасть. Седая Нана удерживала его за локоть и мягко поглаживала по руке: тише, тише…

Когда песня прервалась, я не сразу осознала это. Просто по ушам ударила тишина. Абсолютная – даже плач прекратился. А Лайзо, вокруг которого сам собою образовался свободный круг, улыбнулся и сделал шаг, другой, третий – пока не оказался рядом с Влади. Положил ему руку на плечо и все в той же невероятной тишине произнес негромко:

– Эх, вы, люди… К вас сейчас не гипси пришел, не бродяга – а брат, который за сестру боится. Кто бы мы ни были, а сердце у всех так же бьется, и так же мы любим, и так же теряем, и тогда преисполняемся гнева и скорби, – он замолчал, а когда вновь заговорил, в голосе его появились горькие нотки: – Я-то полукровка. Отец у меня аксонец, а мать – гипси, и сам я себя считаю гипси. Но скажи, Джек Перкинс, думал ли ты об этом, когда звал стаканчик-другой у Рэйфа пропустить? – Перкинс ничего не ответил, но так дернул себя за ус, будто хотел его вырвать. – А ты, Рэйф, вспоминал ли, что с гипси смеешься, когда рассказывал мне про своего младшего сына? – коренастый мужчина, в котором я узнала одного из подстрекателей, смущенно развел руками. – А вы, миссис Хантер, когда просили воды принести? Том? Питер? А ты, Хэмфри, старина?

Лайзо спрашивал, называя имена, и переводил взгляд с одного человека на другого. Некоторые сердились или смущались, другие делались задумчивыми… Снова потянулись шепотки, но на сей раз в них не было злости. Я поразилась тому, со сколькими людьми успел подружиться Лайзо – ведь еще и месяца не прошло с тех пор, как мы переехали за город, а его уже вся деревня знает, и многие, похоже, уважают. Слушают, не перебивая – как отца Марка или мистера Уолша, а то и внимательней.

Что это? Обаяние? Удача? Или странное горькое и светлое чувство, свернувшееся клубком в душе после той песни?

– Вот что я скажу вам, друзья, – голос Лайзо окреп и зазвенел от решимости. – Мертвым почести воздать – это хорошо. Это правильно. Но и о живых помнить надо. А потому, как мы с Рози простимся, пойду я Беллу искать. Чтоб Влади потом не пришлось потерю оплакивать, а мне – самому себя стыдиться, за то, что мог бы помочь – да уступил бесам, отвернулся от человека.

– Я тоже помогу в поисках! – раздалось вдруг звонкое. Вдова О'Бёрн стояла, выпрямив отчаянно спину и сжимая маленькие кулачки. – И слугам прикажу!

Конечно, после такого выступления я не могла остаться в стороне.

– Хорошая мысль. Посмотрю, что смогу сделать я. Мистер Уолш? – обернулась я инспектору, сжимая рукоять трости.

Он сглотнул, и глаза у него забегали.

– А куда мне деваться, – произнес он невнятно и добавил громче: – Думаю, Управление обязано в этом участвовать, да. Всем добровольцам – милости прошу к нам, подходите после похорон. А ежели кто видел эту Беллу, тоже подходите – нам любое слово полезно.

– Надеюсь, и я могу чем-нибудь помочь? – спросил тут же отец Марк, теребя зеленый шарф, и тут же предложения посыпались, как из ведра:

– И я!

– Я ее вчера видел, у реки, могу рассказать!

– А я у нее пуговицы покупала, она еще днем с коробом по округе ходила!

– Конечно, поищем девочку! Я сыновей позову!

– А я собак своих приведу! У них нюх – ух! Авось найдем!

– И я, и я!

Влади уже взял себя в руки и теперь вполголоса обсуждал с Уолшем подробности поисков. Нана с независимым видом поглядывала на всех, но чувствовалось, что огромная ноша, давившая на нее, исчезла. Эллис за моим плечом то ли ругал Лайзо, то ли хвалил его на свой, особенный манер…

А сам Лайзо улыбался широко – и смотрел отчего-то на меня.

Странное чувство.

Похороны закончились очень быстро – почти неприлично для таких мероприятий. А потом началась жуткая суета. В итоге командование на себя взял Эллис. Он распределял между людьми участки для поисков, опрашивал свидетелей, носился везде и находился, кажется, в десятке мест одновременно – кого бы я ни спросила, где детектив, всякий указывал в свою сторону. Лайзо же почти сразу отвел Нану подальше, они переговорили и куда-то пропали.

Что касается меня, то поначалу я пыталась помогать Эллису, но он вскоре бросил в сердцах:

– Ехали бы вы домой, леди, пока и с вами не случилось что-нибудь в этом хаосе!

И я послушалась, как ни странно.

Впрочем, не бегать же мне в юбках по здешним болотам в поисках пропавшей девушки?

Я думала, что обедать буду в компании только Мэдди, но, к моему удивлению, в зал спустились и Оуэн, и Эвани, хотя они должны были сейчас находиться в поместье Шилдса.

– Энтони заболел, – коротко пояснила Эвани в ответ на мой вопрос и вздохнула: – Мне позволили подняться к нему только потому, что он очень просил. Но, честно скажу, это было… страшно. Он сейчас мечется в бреду, то узнает меня, то называет мамой. Я просидела с ним полчаса, читая книгу, а он потом вдруг заплакал и сказал, чтоб я больше не приезжала, «потому что хорошая», и отдал мне и книгу о принце Гае, и еще одну какую-то. Кажется, книгу своего отца.

– А сэр Шилдс? Что он сказал? – сердце кольнуло, стоило вспомнить Энтони. Бедный мальчик… Дуглас Шилдс говорил что-то об обострениях, но я не думала, что все так серьезно.

– Сэр Шилдс помчался в Бромли, за врачом и лекарствами, – ответила Эвани и нахмурилась. – Как можно было сына оставить одного! Конечно, в доме есть слуги, но когда дети болеют, им нужно внимание родителей.

Я только плечами пожала.

– Скорее всего, врача придется искать, да и слуги могут что-нибудь напутать с лекарствами… Наверное, он решил сделать все сам, для надежности. Не нам судить сэра Шилдса – это он выхаживает сына уже два года, а мы – просто случайные гости.

На лицо Эвани набежала тень.

– Понимаю. Просто, леди Виржиния… Как же больно чувствовать себя беспомощной!

Тут нечего было возразить.

Вечер прошел беспокойно, как и ночь. Меня преследовали дурные сны, слышалась постоянно песня Лайзо – «Нет со мною сестры, солнце погасло светлое…»– и на языке чудился соленый привкус. Уже перед рассветом я не выдержала, встала, оделась и решила собственноручно сварить кофе, чтобы немного успокоиться. Но, проходя мимо гостиной, услышала голоса и передумала.

– …собираемся и возвращаемся туда, где потеряли след. Надеюсь, что ночью там никто ничего не затоптал, – судя по голосу, Эллис превозмогал зевоту. Брэдфорд отвечал более живо – похоже, он выспался.

– Не думаю, друг мой. Мы же оставили там сторожевого, одного из людей Уолша…

– Это-то меня и беспокоит, – мрачно откликнулся детектив. – Такие идиоты если нарочно ничего не испортят, то из лучших побуждений – непременно. Виржиния, не стойте под дверью, подслушивать нехорошо!

Я толкнула створки несколько сильнее, чем хотела – от раздражения.

– А вы, Эллис, не забывайте, что находитесь в моем доме, у меня в гостях… Я, между прочим, всего лишь хотела сварить себе кофе.

– Скучаете по своему «Старому гнезду»? – закивал Эллис участливо. Я присмотрелась к нему – и передумала сердиться. Оживший труп и то выглядел бы лучше! У меня закралась мысль, что этой ночью детектив не ложился вовсе.

– Немного. Есть новости?

Эллис помрачнел.

– Есть, и прескверные. В лесу, в овраге, где-то между деревней и поместьем Хэмблов мы нашли короб с лентами и пуговицами, которыми Белла торговала в деревне. Кто-то вспомнил, что она хотела зайти к Кэтрин Хэмбл и продать ей кое-какие мелочи, которые та заказывала уже давно. А в получасе ходьбы от этого места, на тропе, собаки нашли несколько клочков ткани и явные следы борьбы. Похоже, Беллу схватили именно там, а короб уже выкинули подальше, чтобы избавиться от улик. Если бы с утра шел дождь, то мы бы ничего не нашли, а так – повезло, – Эллис вздохнул и уставился на меня исподлобья. – Виржиния, скажите честно, вы думаете, что девушка еще жива?

Я открыла рот – да так и не смогла ни слова из себя выдавить. В груди словно всё смерзлось в кусок льда от недобрых, тягостных предчувствий. Детектив вдруг каким-то беспомощным и бесконечно усталым жестом закрыл ладонями лицо.

– Вот и я думаю так же, – произнес он глухо. – Вот и я…

Поиски продолжались еще неделю.

Нельзя сказать, что они уж совсем никаких результатов не дали. Еще дальше, в глубине леса, умные собаки нашли платок пропавшей Беллы – яркий, красный с черным. Однако местонахождение самой девушки оставалось тайной. Надежда таяла не по дням, а по часам, редел строй добровольных помощников Эллиса. Сначала мельник вспомнил о своих делах, потом трактирщик, затем начали расходиться и остальные.

Только гипси и подчиненные Уолша продолжали так же методично прочесывать округу. Но это не могло продолжаться вечно – каждый новый виток поисков лишь оттягивал неизбежное.

И вот сегодня утром Эллис наконец-то признал, что Белла, скорее всего, мертва, и найти ее не удастся.

Не знаю, как другие, я ощутила постыдное облегчение. Пустые надежды иногда выматывают сильнее, чем горе, и легче смириться, оплакать, отпустить, чем ждать месяцами того, кто уже не вернется. Но для меня; мне Белла была чужой, просто еще одной невинной жертвой отвратительного убийцы. А Влади… Впрочем, не знаю, что чувствовал он. Лицо его оставалось таким же угрюмым и невыразительным, как в тот день, у церкви. Говорят, что когда Эллис сообщил, что поиски окончены, Влади лишь кивнул и ушел прочь – с прямой спиной и стиснутыми до боли зубами, и от него, словно жаром от натопленной печи, веяло глухим отчаянием.

А над деревней повисло душное облако страха.

Эллис приказал ввести новые правила: не ходить по одному женщинам, детям и старикам; отлучаясь надолго, подробно описывать близким свой будущий путь; не принимать от людей подозрительных никакого угощения. Поползли слухи о «звере-убивце», смерть Элизабет Доусон обросла страшными подробностями – хотя, признаться, действительность была страшнее любых слухов. Эллис ворчал, что теперь преступник, если в нем осталась капля разума, должен затаиться, то есть убийства прекратятся.

Но меня не оставляло жутковатое ощущение, какое появляется в тот краткий миг, когда ты уже оступилась на лестнице, потеряла равновесие – но пока еще не упала. Предчувствие боли, увечья… чего-то страшного и неизбежного. Я вздрагивала от малейшего шороха, а когда заметила, что руки у меня временами начинают трястись, то приказала подавать себе не черный чай и кофе, как обычно, а настой ромашки, мяты и валерианы.

Вот и сейчас, во время полуденной трапезы, превратившейся незаметно в подобие военного совета, напиток в моей чашке отдавал успокаивающей травяной горечью. Эллис же пил крепчайший кофе без сахара и устало излагал в десятый раз версию исчезновения Беллы. Кажется, внимательно слушали детектива лишь я да доктор Брэдфорд. Эвани сказалась больной и вовсе не спускалась к чаю, а Мэдди, по обыкновению, была больше занята десертом, нежели беседой. Оуэн отговорился делами, а Лайзо… Лайзо, несмотря на то, что мнение мое о нем несравненно улучшилось после достопамятной речи на деревенской площади, оставался всего лишь водителем и обедал со слугами.

– Мы восстановили почти весь маршрут Беллы в тот злополучный вечер, – голос Эллиса был хриплым уже который день. – Девушка вышла из табора с утра с коробом за плечами, в котором находились всякие мелочи на продажу и несколько особых заказов. Редкие травы и ягоды для настоек леди Пауэлл, вышитый платок для мисс Питман, невесты сына мистера Уолша, и отрез ткани на платье для леди Хэмбл. Белла решила сначала обойти деревню, а потом уже отправляться в поместье. Ах, да, с самого утра она еще пробовала зайти к миссис О'Бёрн, но та не пустила ее на порог, – прищелкнул Эллис пальцами, на мгновение оживляясь, но потом вновь продолжил так же монотонно: – Но миссис О'Бёрн не имела ни возможности, ни мотива совершить все эти убийства… Так вот, Белла обошла всю деревню, погадала кое-кому, продала несколько мелочей и отправилась к Хэмблам. Было это около шести вечера. К сожалению, давать показания баронет отказался и жене своей не позволил. Сказал только, что «никаких грязных гипси здесь не было». А факты между тем указывают на обратное. Белла совершенно точно дошла до ворот, но вот заходила ли в поместье – неизвестно. Хэмбл все-таки баронет, – скривился Эллис. – Врываться к нему против его воли и без бумаги из Управления я не могу. Ничего, вчера я написал в Бромли, попросил их там поторопиться с досье на нашего баронета и с разрешением провести обыск. Не хочет пускать меня по-хорошему – объявлю его главным подозреваемым.

Я нахмурилась. По всему выходило, что эта история заденет и Кэтрин, в чьей невиновности у меня не было сомнений.

– Вы действительно подозреваете его? Или просто сводите счеты?

– О, Эллис – и месть с использованием служебного положения? – мягко рассмеялся доктор Брэдфорд. Мне стало немного стыдно.

– Я подозреваю троих, – понизил голос детектив. – Это уже не тайна, в общем-то. Мистер Уолша, сэр Шилдс и баронет Хэмбл. Уолш явно скрывает больше, чем мы думаем. Сожженные архивы – это еще цветочки. А как вам такие ягодки: сын Уолша делает дорогие подарки своей невесте, один за другим, да и свадьбу обещает роскошнейшую? Мол, вся деревня гулять будет. А откуда у них такие деньги? На колечко золотое для невесты, на кружево альбийское для платья?

– Убийства не приносят денег, – заметила я.

– Вы, как всегда, восхитительно прагматичны, леди, – улыбнулся Натаниэлл Брэдфорд. – Однако сейчас правда не на вашей стороне, увы. Убийства приносят деньги… Иногда прямо – когда племянник травит тетку ради наследства. Порою косвенно – когда дворецкий этого племянника просит его поделиться некоторой суммой. Деньги в некотором роде – эликсир забвения.

Я едва не поперхнулась миндальным пирожным.

– Вы намекаете на то, что Уолш может шантажировать убийцу?

Эллис рассмеялся от души:

– Он не намекает, он прямо говорит, Виржиния. Да, я думаю, что Уолш кого-то шантажирует. Но не обязательно убийцу, – сказал он веско и сделал глоток сразу на полчашки, даже не поморщившись. – Может, миссис О'Бёрн – вдруг еще до Лайзо она уже, гм, водила дружбу с кем-нибудь из деревни? А это нарушение условий, записанных в завещании. Или вместе с мельником он облапошил мистера Уоткинса – мало ли, какие грешки за банкирами водятся? Ну, а может, все гораздо проще, и Уолш всего-навсего нашел какой-нибудь клад, – развеселился Эллис, но, заглянув в свою чашку, снова помрачнел. – Версий много, Виржиния. В пору на кофейной гуще гадать, какая верная. Вы не умеете, случаем?

– Не умею.

– Какая жалость, – притворно огорчился он, игнорируя мою холодность. – Итак, к убийству может быть причастен Уолш – как свидетель или как соучастник. Что же до Шилдса… Конечно, я подозревал его и подозреваю до сих пор. Личная трагедия и близкое знакомство с кровавыми культами накладывают свой отпечаток на личность. А Шилдс к тому же преподавал медицину, пусть и недолго, совмещая ее с преподаванием астрономии и истории. То есть теоретическая возможность совершить такое убийство у него имеется, и предпосылки тоже налицо. Но вот на практике все сложнее, – Эллис вздохнул. – Сын-инвалид – не слабоумный, но достаточно наивный, чтобы случайно разоблачить убийцу. Студенты-помощники, которые не скрывают своих странных пристрастий. Ну, и наконец… – Эллис помолчал, но потом все же выложил последний козырь: – Я навестил Шилдса недавно, а потом расспросил смотрителя на железнодорожной станции. Шилдс действительно уехал в Бромли за день до того, как пропала Белла, а вернулся только спустя трое суток. Остается Хэмбл.

Я ничего не сказала. Эллис был прав, слишком многое указывало на баронета. Белла пропала по дороге из поместья Хэмблов, Кэтрин намекала на некую тайну, и на то, что их с мужем шантажирует «этот человек». Уильям Хэмбл отказался пускать к себе детектива… И, наконец, увлечение анатомией. Даже не так. Человеческими телами. «Увлечением анатомией» это можно было смело назвать, когда Хэмбл скупал дорогие атласы. Когда он приобрел первый свой образец, настоящее сердце в банке с раствором – уже с натяжкой. А когда в подвалах особняка появилось особенным образом обставленное помещение с десятками таких «образцов», от которых у обычного человека к горлу подступала тошнота… Нет, тогда хобби уже вышло за пределы простого чудачества и превратилось в манию. Кто знает, какой шаг мог быть у Хэмбла следующим? Засунуть в огромную банку целого человека и любоваться на него, как на очередной «образец»? Или, может, начать добывать экспонаты незаконным путем, не покупая, но просто изымая их из тел жертвы?

Способен ли Уильям Хэмбл лишить кого-то жизни, чтобы получить очередной «образец» для коллекции?

Себе я вынуждена была признаться – мог. Мог, к сожалению. Хэмбл был фанатиком, а такие люди способны на страшные поступки, неподотчетные человеческой логике. Но, с другой стороны, Кэтрин и дочери… Если хозяйка поместья могла скрывать преступления мужа из одной своей больной, жертвенной любви, то как быть с девочками? Или Уильям их просто запугал?

Я почувствовала легкое головокружение при одной мысли о том, что могло происходить в этой закрытой от всех семье.

– Леди Виржиния?

Обеспокоенный голос доктора вывел меня из полузабытья. Я улыбнулась не к месту и попросила передать мне печенье, намекая на то, что разговор о преступлениях окончен. И даже Эллис не стал возражать, а напротив, поддержал меня. Только сказал напоследок:

– Дождемся письма из Бромли. И, как только разрешение на обыск окажется у меня – клянусь, я переверну дом Хэмбла вверх дном. А до тех пор – попытаемся хотя бы не допустить новой… трагедии.

После чаепития я спустилась в сад, где, к своему удивлению, обнаружила Эвани, сославшуюся утром на якобы плохое самочувствие. Она читала ту самую книгу о принце Гае, отданную Энтони.

– Добрый день, Эвани.

– Леди Виржиния! – всегда спокойная, мисс Тайлер на этот раз почему-то подскочила на месте и захлопнула книгу, едва не выронив ее. – Вы… я…

– Вы ведь, кажется, болели? – мне отчего-то захотелось рассмеяться. Низкие облака, сплошной пеленой затянувшие небо, словно давили на затылок. Хоть бы уже или дождь пошел, или разогнало наконец эту дурную муть! Нервы стали еще хуже, чем у миссис Хат.

– Я просто хотела… – Эвани осеклась и отвела глаза, сжимая злосчастную книгу.

– Побыть в одиночестве? – подсказала я мягко.

– Да, – откликнулась девушка растерянно и вдруг упрямо вздернула подбородок, глядя мне прямо в глаза: – Ричард Оуэн попросил моей руки.

Я ощутила настоятельную потребность срочно присесть на край скамьи.

– О, небеса, Эвани, это же прекрасно! – я перехватила ее ладонь и стиснула пальцами в порыве чувств. – А что вы ответили?

– Что я подумаю, – в ее серых глазах, всегда холодных и капельку насмешливых, появилась немая жалоба. – Но, леди, я хотела ответить согласием! А сказала почему-то совершенно другое… – она отложила книгу на скамью и нервно разгладила складки темно-серого платья.

Мне с трудом, признаюсь, удалось собраться с мыслями и вспомнить подобающие случаю слова:

– Что ж, полагаю, вы правильно поступили, Эвани. Этикет рекомендует на подобные предложения отвечать уклончиво. К тому же Оуэн действует несколько поспешно, предполагается, что сначала жених должен познакомиться с родителями своей избранницы.

Эвани отчетливо вздрогнула.

– Святая Генриетта, только не с мамой! Нет уж, мы сначала поженимся, а потом просто поставим ее в известность. Знаете, леди, у меня был жених, но она успешно отпугнула его, облив горячим супом. Трижды.

– Видимо, ваша почтенная мать – женщина с характером, – уклончиво откликнулась я.

– А вдруг он передумает, пока я буду думать?

– Кто?

– Ричард.

– Пусть только попробует!

– Если передумает, я ни за что не соглашусь.

– Значит, он трус, и не нужен вам!

– Вот именно! Ох, леди Виржиния, но я же люблю его! Кажется.

– Кажется?

– Уверена.

– Святые небеса!

– Святая Генриетта!

– Вы пригласите меня на свадьбу?

– Конечно!

Я потянулась к Эвани, она – навстречу мне, и уже через мгновение мы рыдали друг у друга на плече, сами не понимая толком, отчего. Лично я была очень рада за свою… нет, не служанку, не компаньонку – подругу уже.

Начал накрапывать мелкий дождь.