Текст книги "Елизавета в Мире Теней (СИ)"

Автор книги: София Карамазова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Но, в прочем, суди сама об этом после моей исповеди. Через какое-то время я очнулась и была приставлена к Кармилле, жившей при дворе Терхенетар. В то время у нас не было обязанностей, кроме помощи Госпоже Ведьме, а это требовало совсем немного времени, так что я наслаждалась здоровьем, молодостью и планами на будущую вечную жизнь, не подозревая о том, что через некоторое время на всех нас обрушится кодекс (свод правил, которому, под страхом сурового наказания, обязана следовать каждая веда). Иногда во дворце проходили балы для избранной знати, и мы могли принимать в празднествах участие наравне со всеми. Постепенно краски королевства восстанавливались, и всё вокруг оживало в ожидании Вероны, которую готовили к церемонии.

И вот день прибытия претендентки настал. Я ожидала встречи с сестрой с нетерпением, ведь всё сложилось так удачно – мы попали в мир бессмертных, где нет проблем и болезней и главное нет смерти, которая так долго сжимала меня в своих тисках. Я думала она броситься мне на шею с радостью и благодарностью, ведь ей суждено было стать королевой Мира Теней, я даже немного завидовала её участи, не зная тогда о том, что теперь она приговорена, только... Илорен, конечно, старается помочь и подбодрить, не знаю, что он тебе наплёл, чтобы отвлечь от мыслей о побеге, но твоё сердце свободно, а Верона любила Армана. Её встречали с огромными почестями, люди высыпали на пути следования открытого экипажа, в котором восседала моя красавица сестра с церемониймейстером, сопровождавшим её. Они бросали ей цветы и восхищались её грацией и скромной улыбкой, покорявшей сердца. Она была настоящей принцессой из сказок, которые обожает рассказывать Мириам, одна из вед. Верона прибыла во дворец и была представлена правителям, получив сухое рукопожатие от Терхенетар и положенный этикетом поцелуй руки от Илорена со словами приветствия и благодарности, представь себе подобный цинизм, за прибытие в наше королевство в качестве претендентки. После этого до вечера сестра была предоставлена самой себе в отведённых ей комнатах. Когда я счастливая и цветущая без стука вбежала к ней, то увидела, как она горько рыдает.

– Верона, что с тобой, неужели ты не рада?

– Ах, Урсула, сестричка! – с этими словами, она бросилась мне на шею и счастливая стала целовать меня и смеяться, сквозь всё не перестававшие литься слезы.

– Сестра, я теперь буду жить вечно, и моя болезнь навсегда отступила, а ты теперь моя королева – с этими словами я склонилась перед ней в шутливом реверансе и, выпрямившись, счастливо рассмеялась.

– Урсула, я бесконечно рада этому, для меня огромное счастье видеть тебя такой счастливой, но как же наши родители, друзья и Арман – она снова горько зарыдала, положив голову мне на плечо, но я зло оттолкнула её.

– Верона, перестань рыдать, неужели тебе не нравится этот дворец, почёт, который нас здесь окружает? Теперь, когда я так счастлива, ты грустишь, не желая порадоваться вместе со мной. К тому же ты поможешь всем этим замечательным людям, которые встретили тебя такой любовью.

– Нет, это не так, за тебя я бесконечно рада, но я не хочу выходить за незнакомца, а Госпожа Ведьма, кажется, невзлюбила меня с первого взгляда. Мне страшно здесь и до твоего прихода хотелось просто выть от одиночества.

– Ты утрируешь, Верона. Терхенетар очень добра, а Илорен просто рассеянный и к тому же знакомство – дело времени. Сегодня вечером будет бал в твою честь, и ты увидишь как замечательно, что мы подошли к Кармилле.

– Это та цыганка? Она тоже здесь?

– Да, она тоже очень добра и учит меня своим знаниям. Здесь я стала ведой и теперь могу творить маленькие чудеса. А Терхенетар и Кармилла, бывшие ведьмами в мире людей, здесь стали ещё могущественнее.

– Я рада, Урсула, что ты нашла своё место. Теперь я буду смотреть более счастливо на своё положение, но всё-таки мне очень больно сознавать, сколько горя наша потеря доставит родителям. Ведь они уже так стары и нуждаются в помощи, это горе убьёт их.

– А если бы мы остались, то я уже была бы мертва, и сейчас наш священник читал бы надо мной свои унылые молитвы, а твой возлюбленный Арман утирал бы редкие слезинки с твоих глаз.

– Как ты всегда несправедлива. Да, я люблю Армана с детства и представляла будущее только с ним. Но тебе не понять ни скорби за близких, ни радости любви к другому человеку. Ты слишком любишь себя, чтобы думать о том, какое горе вновь причиняешь всем, кто готов был не есть и не спать, отказывая себе в самом насущном, лишь бы каждый твой день стал немного светлее. И теперь, когда ты здорова и счастлива, я могу, наконец, сказать, как с каждым днём во мне умирала надежда на то, что заботой и самоотверженностью кто-то сможет смягчить твой невыносимый нрав и капризы. Даже сейчас, когда ты сделала мое будущее бессмысленным, ты продолжаешь чего-то требовать от меня и не жалеешь наших родных. Твоя жизнь, безусловно, ценна для всех нас, но теперь оставь и мне право побыть недовольной, так как в моей больше нет смысла.

Что я могла ответить ей на это? Ничего. Просто ушла, заперев за собой глухие рыдания. Тогда мне казалось, что она просто ещё не привыкла к этому миру и всё образуется, ведь впереди у нас вечность.

Наступило время бала. Произнесены первые тосты, Илорен заявил о помолвке, придворные предложили испытания. Тогда всё происходило так. Верона продолжала улыбаться своей тихой доброй улыбкой, затаившей все горести и сомнения. Поначалу я не сводила с неё глаз, боясь, как бы не прорвались обуревавшие её чувства, но тогда нас воспитывали в послушании, страшно было представить, чем могло обернуться неподчинение. Это сейчас можно оскандалиться перед несколькими залами, забитыми титулованными особами и смело продолжать хамить Совету. O tempora! O mores!

Елизавета собралась возразить, но Урсула жестом остановила этот порыв.

– Знаю, знаю. Свобода, равенство, всё такое. Не набирай вновь воздух в легкие.

Итак, поначалу я посматривала на сестру, но вскоре стала отвлекаться на танцы и другие развлечения. Кармилла не очень одобряла увеселения, но Терхенетар только смеялась над этой строгостью и поощряла меня, говоря что бедное дитя и без того натерпелось в "юдоли скорби" со своей болезнью и может теперь позволить себе радость. Однако уже тогда её условием было не распускать язык о том, как и откуда я сюда попала, а так же обет безбрачия как-то подразумевался сам собой. Но ни то, ни другое меня особо не тревожило, так как о прошлом вспоминать и самой не хотелось, а влюбчивостью я никогда не отличалась.

Испытания первое время для всех были стандартными: танец – пантомима, это должно было показать грацию и ум претендентки, песня с аккомпанированием себе на музыкальном инструменте и рукоделие, в котором она прославляла бы наш Мир, которым намеревалась править. Всё это без чьей-либо помощи. Довольно скучные задания и всем они быстро надоели, к тому же далеко не все обладали воспитанием, позволяющим пройти испытания с достоинством, поэтому в какой-то момент решено было сделать из этого целое представление, которое делало бы из будущей королевы настоящее достояние. Родители делали всё для того, чтобы мы были воспитаны в самых лучших традициях, конечно, в меру своих скромных возможностей и моей несчастной болезни, поэтому Верона с лёгкостью выполнила задания. В её танце нетрудно было угадать тоску по матери и отцу, оставленных в безвестности, по возлюбленному, счастье с которым было таким близким и желанным и страх в чужом, совсем незнакомом мире. Песней она выбрала колыбельную под звуки лютни, которой укладывала меня спать, когда я была совсем ещё мала и не желала успокаиваться. Из рукоделья она вышила на плаще Илорена и Терхенетар, такими, как они представлены на воротах и в тронном зале. Работа эта так понравилась Госпоже Ведьме, что она приказала сделать такую же вышивку на ливреях замковых слуг.

Я смогла поговорить с сестрой только утром, перед отъездом в путешествие по королевству. Верона была бесконечно подавлена, хотя старалась скрывать своё состояние, не желая сильно меня огорчить. В ответ на мои настойчивые расспросы, она не сдержалась и снова стала плакать. Только со мной она могла облегчить душу. Она говорила о том, как нелюбезна с ней Терхенетар, как вежливо – холоден и отстранён Илорен. В этот раз я серьёзнее отнеслась к её словам, так как от придворных уже прознала о нелюбви своей патронессы к королевам и о том, что король меняет своих суженых как перчатки. Придворные, не зная в ту пору истинной причины такого порядка вещей, разумеется, полагали, что девушек изводит своими травами Госпожа Ведьма, которая ревнует к ним Илорена и всегда рада избавить его от очередной пассии. Я пыталась утешить её хоть немного, но и сама была очень подавлена, поэтому мои старания были неуклюжими и не достигли ничего, кроме ещё большего чувства безнадёжности в отношении будущего Вероны. Так, всё с той же тихой, доброй улыбкой, вводящей в заблуждение всех, кроме меня, королева уехала обозревать целый мир, лежавший у ног самого смиренного создания, которое я когда-либо знала. Проводы были пышными, Кармилла и Терхенетар стояли в дверях дворца и щурились, глядя против солнца, на отъезжавших новобрачных. Они не заметили, как я возвращалась от повозки, у которой прощалась с сестрой и Кармилла насмешливо произнесла:

– Бедный Илорен, ему, должно быть ужасно надоели эти путешествия, слишком часто он в них отправляется.

– Почему часто? – спросила я, подходя – Почему он меняет королев, Верона же будет жить вечно, как мы?

Терхенетар посмотрела на меня своими чёрными глазами, в которых всегда видна только бездна, недоступная для всех, кроме неё. Потом взяла меня за руку и повела в замок, попросив Кармиллу оставить нас, та сделала это с видимым удовольствием. Я понимала, что что-то нехорошее должно случиться с Вероной. Понимала, что сейчас мне будут объяснять, ради чего это нужно и всячески утешать, потому тащилась за уверенной походкой ведьмы, как телёнок на привязи, которого ведут на убой, стараясь отсрочить момент, когда мне придётся узнать какую доплату нужно внести за вечное моё здоровье. Она привела меня в свою любимую башню с витражным потолком, усадила рядом с собой, взяла за руку и стала говорить о том, что Мир Теней имеет только один изъян, принесённый в него смертные, которых привел по своей доброте Илорен. Госпожа медленно рассказывала мне о Паоле, первом межсезонье, о книге и её указаниях, о Жозефине и, наконец, о Кармилле и нашей встрече, которая была, разумеется, не случайна, "так как духи всюду и постоянно нами руководят, даже в малом, ибо из него творится великое".

– Но это значит, что я опять предала Верону – сделала я единственно верный вывод.

– Ты же не могла знать, тут нет ничьей вины.

– Почему же она забрала двоих, ведь к ней пошла только я.

Отчаянию моему не было предела, схватившись за голову, я начала метаться по комнате. Мне хотелось жить, но при этом не хотелось платить за это такую чудовищную цену. Терхенетар не пыталась остановить меня, просто смотрела в ожидании, когда иссякнут мои силы, и я снова сяду. Всегда и до и после мне было очень странно смотреть на это юное хрупкое тело, заключившее в себе столько силы и власти. В конце концов, я вынуждена была вернуться на сиденье рядом с ней и, заглянув в её непроницаемые глаза, спросила, что можно сделать, зная ответ, спрашивая от отчаяния.

– Скрасить своей заботой последние часы, проведённые Вероной среди нас. Здесь она стареет в год на десять лет. Мы не сможем ничего сделать, так для смертных здесь бежит время.

С этим я и ушла тогда. Конечно, сейчас мне кажется, что знай я о возможности Вероны вернуться к нам домой и я бы помогла ей бежать, но всё же сейчас я давно перестала бояться смерти, а тогда само воспоминание о чахотке, разъедавшей тело, вызывало волну паники. А ведь всякий раз, отправляясь в другой мир, мы рискуем жизнью. В любом случае, я не стала больше ничего предпринимать, просто жила себе дальше и ни о чём не думала.

Время здесь кажется бесконечным только по сравнению с миром смертных, а для обитателей королевства, оно спешит и пенится в водовороте мелких бытовых событий, которые прежде заменяли настоящую жизнь. Король с королевой в один прекрасный солнечный день вернулись из своего путешествия, а с ними и разъедающее чувство вины перед сестрой. Встречи с ней я страшилась и не зря: Верона была бледна, под глазами у неё залегли глубокие тени, но когда я поинтересовалась самочувствием королевы, то она, по своему обыкновению, лишь кротко улыбнулась и списала всё на усталость, попросив поводить её в апартаменты. Дождавшись, когда прислуга уйдет, она сразу перестала сохранять видимость покоя и начала негромко жаловаться буквально на всё. И хотя в чём-то я могла её понять, но в основном мне казалось, что моя добрейшая сестра просто была бесконечно ограниченна в своем человеческом счастье и вся эта заботливость и самопожертвование были тем единственным, что заложила в неё природа, единственной доступной ей радостью. Но, увы, рядом с ней больше не было ни жалких, ни ущербных, ни больных и Верона было отчаянно несчастна. И всё же я до сих пор помню окончание её рассказа, относившееся к супругу:

– Урсула, он едва ли не более несчастен здесь, чем я, только его судьба намного хуже, ибо вечна и променять её он ни на что не может, так как связан с жизнью постоянным ожиданием чего-то. Он искренне хотел бы облегчить мои дни здесь, но притворяться не умеет, да и мне бы это было оскорбительно, о чём я сразу же предупредила, видя тягостность той роли, которая ему отведена. Но зачем Илорену это? Он не похож на властолюбца, да и в делах не любит принимать участие.

Тут Елизавета вопросительно посмотрела на веду, давая понять, что также заинтересована нынешним мнением, сложившимся уже за столетия жизни здесь, Урсула поняла этот немой вопрос и, кивнув, продолжала:

– Его держит Терхенетар. Только ей выгодно, чтобы все правящие круги были на стороне ведьмы и вед. Люди склонны нас бояться, а это значит, что в случае любых потрясений мы станем первыми жертвами террора, как со стороны масс, так и со стороны элит, готовых на устранение любой организованной силы, способной им помешать в стремлении к абсолютной власти. Знать давно пытается прибрать корону то в одни, то в другие руки, но выступать против Создателей здесь всегда считалось зазорным, несмотря на все сомнения в их подвигах. Добровольное отречение – это единственный путь, который мог бы удовлетворить абсолютно всех для того, чтобы можно было начать интриги, подкупы и предательства в борьбе за власть. Не знаю, правда, долго ли ещё все это выдержит.

Моя сестра потихоньку сдавала, не понимая, что с ней происходит. Она знала о том, что жизнь королевы не вечная, но не знала насколько. Со временем у неё ухудшалось зрение, слух, она всё чаще жаловалась мне на слабость и плохое самочувствие, но внешне она оставалась такой же юной красавицей. Однажды я пришла к Вероне перед сном, чтобы по обыкновению пожелать ей спокойной ночи, но она уже не узнала меня. Должно быть тоска, постоянно владевшая ей, довела до потери разума, которая случается в старости с некоторыми людьми. Я рассказала об этом Терхенетар и под покровом ночи её перевели в самую отдалённую от дворца башню замка. Там Верона доживала свой короткий век под нашим присмотром. Бедняжка просилась к родным и довольно часто она умоляла меня отпустить её к младшей сестричке, больной чахоткой, которая не может сама позаботиться о себе, на все мои попытки доказать что это и есть я, она приходила в отчаяние и чудовищно ругалась, призывая на голову самозванки и тюремщицы кару небес. В другие дни она могла расслышать мужской голос, что-то прокричавший на дворе, и представляла, что это Арман пришёл спасти её из заточения, и начинала громко звать его, пытаясь добраться до высоко расположенного окна, ломая ногти. Верона билась в дверь, нанося себе травмы, которые я обмывала потом под звук её стенаний и проклятий. С каждым днём оставлять её одну было всё опасней. Что творилось в этом разрывавшемся от несправедливости и тоски сердце, когда она в бессилии смотрела в мои глаза и со слезами рассказывала обо мне же, умирающей без неё где-то там. Что творилось в моём сердце, когда я смотрела в эти глаза, полные слёз и недоумения и никак не могла помочь ей, прояснить помутневшее навсегда сознание, застрявшее в далёком прошлом. Через несколько месяцев этих мучений, когда за ней присматривал кто-то из замковых слуг, Верона смогла сбежать. Кто забыл запереть дверь, и почему она осталась без опеки выяснить так и не удалось. Я пришла утром, чтобы, как обычно, занять свой пост до самого вечера и увидела пустую комнату, бросившись вниз по лестнице, мне пришлось задержаться на распутье, размышляя, куда она могла отправиться и услышала её отчаянный крик, призывавший Армана. Голос раздавался с замковой стены. Когда я выбежала за ней, несчастная сумасшедшая, затравлено оглянувшись, бросилась вниз, не издав больше не звука.

Похороны были пышными, все приносили соболезнования не только королю, но и друг другу в связи с потерей правительницы. Терхенетар хотела избавить меня от обязанности помогать в устройстве церемонии, но я сама попросила – не хотела, чтобы сестру готовил к погребению кто-то другой.

Кармилла отправилась за новой королевой, а Мир Теней снова замер в ожидании своей следующей жертвы.

Через какое-то время я окончательно утешилась и могла без слёз жгучего раскаяния вспоминать Верону. Признаюсь, тогда я ещё не ненавидела это королевство и всё его монотонное безумие, долго ещё верила, что оно действительно прекрасно.

Я совершенно непозволительно увлеклась рассказом о себе, прости. Смеялась над Терхенетар и так же как она не смогла устоять, чтобы не вывалить своих скелетов из шкафа. Мы засиделись и продолжение, если ты, конечно, захочешь его услышать, будет только завтра.

– Захочу. Мне очень жаль твою сестру...

– Да, она была лучше меня. Завтра я буду более кратка, о других рассказывать не такое затягивающее удовольствие, по крайней мере, для меня. И о твоей судьбе тоже завтра. Спокойной ночи, Елизавета.

– Спокойной ночи.

Поднимаясь в отведенную ей спальню, Лиза размышляла об особенностях роли мирового слушателя, которым становилась. Грустно наблюдать за тем, как люди отдаляются друг от друга, чтобы не потерять или хотя бы сохранить видимость привычной близости. Даже мудрая Терхенетар готова открыть свои страхи и разочарования перед незнакомкой, лишь бы не показаться слабой тем, кто привык видеть в ней опору. Циничная и эгоистичная Урсула вынуждена изливаться в откровенностях, чтобы найти союзника в совершенно чужом человеке. " Не могу быть королевой... Илорен наплёл, чтоб не думала о побеге. Это правдоподобнее потомков замученных рабынь, явившихся через века. " Кутаясь в одеяло, она уже чувствовала себя холодной и прагматичной и сердце своё свободным от любых глупых сожалений, но вместе с полудремотной расслабленностью всё же вторглось предательское "как жаль".

10.

В тот же день в Фьеле Совет выслушивал граждан, спешивших выехать по своим домам из столицы, страшась воинов, разгуливающих по королевству. Несмотря на строгое предписание являться только в назначенное время, люди пытались прорваться в ратушу всеми мыслимыми способами, начиная с попытки перекупить более раннее время и подкупа чиновников ратуши, проверявших повестки и заканчивая буквальным влезанием в окна с целью сообщить о своей непричастности ко всему и совершенном довольстве родного края, хотя на подобные изыски шли в основном не родовитые люди и те, кому было назначено через несколько дней. Так же многие посетители старались отовраться благополучием, чтобы побыстрее получить печать на своей повестке, разрешающей предъявителю сего документа покинуть город. Поначалу, кое-кто из дворян пытался подкупить гвардейцев, дежуривших вокруг города или попросту прорваться. Но ни то, ни другое пока никому не удалось, а после случая с бароном этот путь перестал казаться заманчивой перспективой, тем более учитывая значительный прирост добровольцев из среды небогатого люда, не питавшего особого пиетета по отношению к аристократии, особенно если выдавался шанс над ними покуражиться. Так что даже если их подкупить, что в принципе намного легче, чем подкуп гвардейца, то те же добровольцы потом догонят тебя, чтобы с хохотом бросить в темницу. Часть богатеев смутно чувствовала, что где-то что-то подобное с ними случалось, хотя и походило это скорее на какой-то гротескный кошмар, чем на реальность, но с другой стороны вокруг уже ничего не напоминало о той реальности, в которой они ехали на стандартные празднества в честь королевы.

Члены Совета, не выдерживая этого хаоса, по очереди менялись. Вёльф, сбегая из ратуши, сразу шёл к Терхенетар и пересказывал ей о том, что слышал, пытаясь отвлечь от тоскливых мыслей. В этот день она была похожа на простую усталую старушку. В какой-то момент премьеру даже почудилось, что она впала в старческое забытье и не понимает что происходит. И хоть на вопросы ведьма отвечало всё так же связно и чётко, но о происшествиях Мира слушала без привычного воодушевления, словно он был ей больше не интересен.

– Терхенетар, может мне не стоит рассказывать тебе всё это, ты не хочешь слушать?

– Не знаю. Вроде всё это важно, но такое сильное чувство, будто меня это уже никак не касается. Да нас это никогда и не касалось ни меня, ни Илорена. Всё, что мы могли делать – это не мешать никому и наслаждаться своим бессмертием, строить своё счастье, ведь это так просто, Генрих, так просто. – Она наконец-то ожила и посмотрела на него глазами, полными глубокого и неподдельного чувства, это была разочарованная уверенность, словно решение, пришедшее сразу после того как бесповоротно дал неправильный ответ и ничего уж не поправить. Крик, застрявшей в своих фантазиях, души, впервые вышедшей из подземелья расписанного лучшими живописцами, чтобы понять, что настоящая природа ничем не заменима, но знание это пришло слишком поздно. – Я здесь мстила людям, Илорен искал кого-то, ждал напрасно, а ведь нам дана была Вечность для того, чтобы простить себе своё несовершенство, забыть, что мы не сделали там, кого не уберегли.

– Я не понимаю тебя, откуда вы, что вы не сделали? Ты никогда мне не говорила о том, как вы встретились и что было до этого, а ходят слухи, что рассказала даже этой девчонке, ради которой твой любимый правитель может втянуть нас всех в настоящую катастрофу. Ты можешь оградить от его вдруг распоясавшейся энергии мирное общество?

– Он больше не хочет прислушиваться ко мне, я пыталась. К тому же я стала слабой, а сейчас ему нужна сильная опора. В обиду нас он не даст, но делать всё будет по-своему.

– А как насчёт рассказа, это правда что ты наговорила этой Елизавете больше, чем нужно, о чём кричал барон?

– Да. – Терхенетар отвернулась и посмотрела в окно, на внутренний двор, где перекликались гвардейцы. – Впервые в этом Мире кого-то возненавидели больше чем меня. К тому же есть что-то, что располагает к ней, как к комнатному цветку, за которым не нужен уход. Рядом с ней не ощущаешь ни своего одиночества, ни её присутствия и страха проговориться не чувствуешь, пока не заглянешь в глаза.

– Что с ними, она действительно ведьма?

– Возможно, но дело ни в этом. В её глазах двойное дно, она кажется миловидной пустышкой, пока не вытянет из тебя всего, а когда поворачиваешься к этой простой и глупой девочке, то видишь в её взгляде, что она всё поняла, запомнила и сделала какие-то свои выводы. Молчаливость, терпение и фантастическая обманчивость. Я видела таких раньше, но не общалась с ними, а теперь вот попалась. Илорен прав...

– Терхенетар, все наши невзгоды из-за его самодурства. Ты же сама мне говорила, что не нужны здесь были никакие королевы, пока он не притащил себе невесту. У него нет никакого права оскорблять тебя и уж тем более кричать.

– Я стала старой и не красивой, всем неприятно на меня смотреть.

– Что за глупости одолели тебя? В замке предатель, который подслушивал тебя и передавал сведения барону, а может и кому-нибудь ещё. Что ты рассказала девчонке, может она в сговоре с кем-нибудь?

– У неё просто не было времени, с ней были только Морт и Урсула, да Лорана.

– Морт при смерти...

– Урсула моя любимица и веда, ей нет смысла предавать меня. Лорана полутень, да и тоже смысла нет.

– Но кто-то же предал тебя, кто-то обокрал Башню, получал информацию от этой Лизы.

– Оставь, нет сил даже думать об этом. Я больше не буду бороться, останусь во дворце и буду жить в своей юрте.

– Это правильно, в замке теперь небезопасно, но всё остальное блажь. Может, раньше и не было необходимости вмешиваться в ход событий, но теперь мы от них никуда не уйдём. Мне нужно в ратушу, но завтра я надеюсь услышать от тебя то, о чём ты столько лет умалчивала мне и о чём смогла рассказать первой встречной.

– Не сердись, если ещё ты начнешь точить об меня когти, я совсем расклеюсь.

– Прости, мне слишком дорого всё, что может касаться тебя. Старость не смогла испортить твоих черт или сломить духа. – На этих словах ведьма сощурилась, хмыкнула и второй раз за день обнял её премьер и на ухо прошептал – Терхенетар, твоё имя такое же горькое как пахучие травы, которыми ты вся пропиталась, я зависим от тебя и нет для меня страшнее проклятья, чем наблюдать, как ты оправдываешь вечную неблагодарность Илорена. Первые столетия, глядя на это и сталкиваясь с твоим суеверным недоверием, я думал, что при жизни попал в преисподнюю. Прошу, хоть сейчас, когда вокруг всё рушится, доверься мне, забудь о нём.

Доверие – обоюдоострый камень, вонзающийся в кожу при любой неловкости между людьми, когда смотришь на бывшего друга и понимаешь, что между вами осталось столько связывающих правдивостей, которые не дают разойтись спокойно. Поэтому люди ищут для секретов тех, с кем не смогут поссориться, а лучше тех, с кем и общаться не намерены. Терхенетар не дарила своё доверие Илорену, она его нашла, спасла и с ней он смог жить в своё удовольствие вечно. Она ждала от него постоянной благодарности и восхвалений, как ни от кого другого, тем более что он знал намного больше других и потому восхвалял чистосердечнее. Также она не дарила своего доверия Елизавете, а просто избавлялась от груза воспоминаний, нахлынувших на той волне неприязни, с которой встретили несчастную, да ещё с таким знакомым окриком, которого она не слышала аж с момента смерти. Госпожа Ведьма стояла, обнимая Вёльфа и, прижимаясь переносицей к его плечу, думала: не признаться ли ему в том, что своё доверие она подарила всего однажды, там и оставила, да его, кажется, тогда же и потеряли на шумных улицах города. Она подняла голову и заглянула в глаза, полные грусти по своей слабости к этой женщине, оказавшейся в его объятиях только благодаря таким трагичным обстоятельствам, но даже за такую ущербную ласку от неё он готов был простить любое пренебрежение им прежде.

– Хорошо, Генрих, я расскажу тебе то, что говорила этой девочке.

Вёльф поцеловал её и пошёл в свою ратушу, проклиная про себя миропорядок, который ставит непреодолимые препятствия именно перед тем от чего ты не в состоянии отказаться. Ты готов отдать всё, что имеешь, забыть о собственной безопасности, выставлять себя на посмешище, плюнув на гордость, но всё вокруг будет только посмеиваться над тобой, держа желанное на том же расстоянии, а может и дальше, если твои манипуляции слишком явны и смешны. Вот чем была для него любовь к Госпоже Ведьме, тем же она и осталась, только старость, одиночество и непонятная привязанность короля к новой претендентке толкнули Терхенетар в его истомившиеся объятия. И теперь премьер-министр был счастлив и зол, вспоминая эти монгольские веки, скрывавшие под собой истинные чувства хозяйки.

Перед чёрным ходом, к которому он приближался, собралась толпа людей, желавших склонить кого-нибудь выслушать их вне очереди, охрана не могла совладать с собравшимися и только встречала министров и служащих, помогая им продираться к входу. Когда Вёльфа заметили, началась разноголосица просьб, посулов и нерешительных угроз примкнуть к восставшим. Надменно сморщившись, премьер с помощью гвардейцев решительно шёл, не обращая ни на кого внимания, но перед самой дверью, которую уже предупредительно распахнули перед ним, чья-то рука крепко вцепилась министру в рукав. Следом за своей конечностью появилась растрёпанная герцогиня де Брие и возмущённо заговорила, постепенно повышая тон:

– Я – герцогиня, представительница древнего рода, по какому принципу меня запихнули в очередь вместе со всяким сбродом, да к тому же завтра ночью. Почему премьер-министр постоянно отлучается, хотя ваша обязанность быть в курсе всех событий? Я не собираюсь отчитываться перед какими-то секретарями. Дела в нашем Мире идут всё хуже и хуже, скоро все примут сторону восставших.

Окружающие угрожающе загудели на слове "сброд", так как вокруг были люди преимущественно близкие герцогине по времени приёма. Вёльф галантно улыбнулся, отнял её руку от своего плеча и поцеловал, после чего почтительным голосом произнёс так, чтобы как можно большее количество людей могли его слышать:

– Господа! Министры, к нашему неимоверному сожалению, не могут выслушать всех вас лично, нам тоже нужны минуты отдыха, а чтобы как можно быстрее отпустить каждого из столицы, приём должен идти безостановочно. Но есть более короткий путь для тех, кто, как я тут расслышал, желает присоединиться к реформаторам – Его Величество с удовольствием примет всех вас и выпишет путёвку в лучший мир в попутчики к барону Магору и его окружению. А за вас, прелестная герцогиня, я, сегодня же, лично замолвлю слово.

Толпа суетливо подалась назад, незадачливая герцогиня всхлипнула и попыталась отнять руку, которую Вёльф по-прежнему держал, но премьер сжал её крепче и пристально смотрел на побледневшее прежде, а теперь наливавшееся румянцем лицо испуганной девушки с которой в минуту спал придворный пафос, когда повеяло наказанием и смертью. Она ещё пару раз попыталась освободиться, но министр был неумолим и прижигал взглядом и ядовитой усмешкой. Впрочем, вся сцена заняла не больше пары минут. В конце концов, он отпустил несчастную и вошёл в ратушу, где его встретили утомлённые коллеги.

– Генрих, я не могу больше слушать, они в основном говорят одно и то же: люди начинают испытывать голод, холод, кто-то даже заболел. Урожай во многих местах истлел, портятся продукты и люди стали возмущаться, часто во хмелю. В одном графстве стал пропадать скот. По поводу похищения никто ничего не знает, воинов никто не видел, многие в них до сих пор не верят, но домой, тем не менее, рвутся, хотя скорее боятся простого люда, после всего случившегося. В общем, сбываются жуткие истории, которые рассказывают веды о мире людей.